Текст книги "Атланты, Воин"

Автор книги: Дж Коуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 71 страниц)

– Его любят многие, – задумчиво произнесла Таллия.

– И ты?

– Немножко. Он единственный, кто никогда не ударит в спину. С ним чувствуешь себя надежно. А в остальном он скучен.

Быть может, гость почувствовал неискренность, быть может нет, но он вздрогнул, словно кто-то невидимый уколол его иглой. Девушка заметила это.

– Тебя что-то беспокоит?

– Вовсе нет. Просто над Олимпом сейчас встает солнце.

– Но ведь сейчас ночь.

– Конечно. Но солнце, если сильно захотеть, может подняться и ночью. Однако не беспокойся, нас это не коснется. Мы живем вне времени. – Гость указал на море, и Таллия увидела, что оно неподвижно. Волны больше не накатывались на берег, морской ветерок замер, не в силах продолжить свой легкий бег. Рука гостя легла на плечо девушки. – Я чувствую, ты хочешь поговорить со мной о завтра.

– Да, – призналась Таллия.

– Они остаются. И я остаюсь вместе с ними. Это будет славный бой! – В бесстрастном голосе гостя послышались сладостные нотки. – Я наточил меч и предвкушаю как его стальное полотно будет раздваивать черепа людей, брызгая дымящейся кровью. А когда пресыщусь, уйду. Как уйдут и они. Я – в ничто, они – в никуда.

– А царь? – перебила гостя Таллия.

– Я говорил с ним. Он устал. Он хочет уйти в никуда.

– И ты позволишь ему?

Гость на мгновение задумался.

– Пока не знаю, – негромко сказал он. – А почему царь так интересует тебя? Ты влюблена?

Таллия хмыкнула.

– Чепуха. Он мог бы здорово пригодиться нам.

– Наверно. Но это не главное. Главное, что завтра будет много крови, а над Олимпом висит раскаленное солнце.

– Он пригодился бы нам, – словно не слыша, эхом повторила Таллия.

– Он мне не враг. Я не вправе помешать ему умереть.

Гость замолчал. Молчала и девушка. Безмолвствовали звезды. Время замерло, застопорив свой бег. Было странно наблюдать за тем, как нарастающая волна зависает над откатывающейся в материнское лоно пеной, не в силах упасть на оцепеневший песок. Мир умер. Или почти умер. Мир принадлежал лишь им двоим.

– Ты любишь меня? – шепнул гость.

– Так же как и ты, – не ответила Таллия. – Мне жаль царя.

– Так похить его. Или развей по ветру алчущую его крови людскую орду.

– Он и мне не враг.

– Тогда дай ему умереть. По крайней мере, это будет честно.

Таллия вновь тихо усмехнулась. Гостю почудилось, что в этой усмешке была горечь.

– И зачем ты только наделил меня такой силой! Будь я слабой, я просто б украла его. Зачем?

– Просто я люблю тебя, – не лукавя, признался гость.

– Отпусти время. Ему больно.

– В таком случае у нас будет всего мгновение. Я должен быть там, где пылает солнце.

– Пусть.

И время обрело суть. Волна обрушилась на берег, засвистел ветер, ожили наслаждающиеся ночной прохладой цикады.

– Мне пора, Леда, – сказал гость.

– Ступай, – велела девушка. – Я люблю тебя.

И гость исчез, так и не сумев понять, чего более было в этом признании – правды или лжи. Он не сумеет понять этого никогда.

А море шумело, выбрасывая на берег крабов и мелкую рыбешку. Море шумело...

– Напрасно.

Лишь это единственное слово произнес царь Леонид, когда Еврит на рассвете вошел в его палатку.

– Напрасно...

Накануне, задолго до заката царь вызвал юношу к себе и протянул ему узкий кожаный ремень, на котором были выцарапаны неровные столбцы букв.

– Передашь эту скиталу [скитала – особый вид послания; на палку определенной толщины наматывали кожаный ремень, на который наносили запись; затем ремень снимали и отправляли адресату; Прочесть послание мог лишь тот, кто обладал точно такой же палкой] геронтам.

Еврит молча спрятал руки за спину. Леонид, прекрасно понимавший о чем думает юноша, не рассердился. Он лишь сказал:

– Если ты полагаешь, что я делаю это ради того, чтобы сохранить тебе жизнь, то ты ошибаешься. В этом послании содержатся важные сведения о войске мидян, об их численности, вооружении, тактике. Очень важно, чтобы геронты получили мою скиталу. Она поможет эллинам в будущих сражениях.

– Пусть ее отнесет кто-нибудь другой.

Леонид не стал спорить.

– Хорошо. Найди себе подмену. Но я сомневаюсь, чтобы кто-то согласился уйти вместо тебя. Ни один спартиат не решится поступиться честью.

– А как же я?

– Ты еще молод. Тебя ждет не одно сражение, в которых ты сможешь доказать свою доблесть. Кроме того, ты царский ординарец. Это твоя работа. – Видя, что Еврит все еще колеблется, царь добавил:

– Пойми, я не могу передать это послание с кем-нибудь из мантинейцев или коринфян. Его должен отнести именно спартиат. Причем спартиат сильный и умелый в общении с копьем и мечом, так как путь опасен. Мне не найти лучшей кандидатуры, чем ты.

Слова царя польстили самолюбию Еврита, но он еще пытался сопротивляться.

– Но что скажут обо мне на апелле?

– Никто не посмеет обвинить царского посланца. А кроме того, это твой жребий. Я знаю, он невыносимо тяжел, но он твой. Так хочет судьба.

Леонид обнял юношу, сунул ему в руку скиталу и сказал:

– Иди.

И Еврит пошел. Вначале он держал путь вместе с другими эллинами, отпущенными по воле царя в родные земли, но каждый новый шаг давался ему все труднее и труднее. Словно невидимые цепкие, стебли обвивали ноги, препятствуя их движению... Вскоре спартиат отстал от своих попутчиков, а выйдя ко вторым воротам и вовсе остановился. У него не было больше сил продолжать это позорное бегство, оставляя товарищей, обрекших себя на добровольную смерть. Он страшился позора, страшился осуждения апеллы и молчаливого презрения матери, но более всего его терзала мысль о том, что друзья отказывают ему в праве быть равным им и умереть рядом с ними. Конечно же он молод и у него нет детей. Да что там детей, у него еще даже не было девушки. Конечно же справедливо, чтобы жизнь, испрошенная у мойр, была подарена именно ему. Но разве сможет он жить, зная о цене этого подарка; цене, равной жизни трехсот. Нет, Еврит не мог принять подобного дара. И он повернул назад. Он мчался что есть сил, опасаясь не успеть до рассвета. Он вбежал в ставший крохотным лагерь эллинов вместе с первыми лучами солнца.

Спартиаты были уже на ногах. Они смотрели на хмуро бредущего к царской палатке Еврита и во взорах их читалось одобрение, а Креофил даже поднял вверх сжатый кулак, приветствуя поступок своего товарища. Юноша подошел к палатке и робко тронул полог, затем, отважившись, отодвинул его и проник внутрь. Сидевший у узкого длинного сундучка Леонид резко вскинул голову.

– Я не могу, – выдавил Еврит, стараясь не глядеть в глаза Агиада. Прости меня, царь. И делай со мной что хочешь.

– Напрасно, – сказал Леонид. Он внимательно посмотрел на юношу и вдруг широко улыбнулся. – Но я рад твоему возвращению. И, думаю, твоя мать радовалась бы вместе со мною.

Решив, что царь простил его и теперь следует отправляться готовиться к битве, Еврит потянулся к колеблющемуся от дуновений свежего ветерка пологу, однако Леонид остановил его.

– Не торопись уходить. Ты нужен мне.

Подняв с земли свой панцирь, царь подал его Евриту.

– Надень это.

Изумленный спартиат протестующе мотнул головой.

– Надень! – вновь приказал царь. – И возьми мой меч и щит. Мы одного роста и одинакового сложения. Мидяне примут тебя за царя Леонида. Я же хочу встретить смерть с тем оружием, с каким я впервые сразился с нею.

Еврит повиновался. С помощью Леонида он снял свои доспехи и облачился в дорогой с серебряной чеканкой царский панцирь. Тот был тяжелее обычного и слегка давил на плечи. Затем юноша водрузил на голову шлем, украшенный султаном из алых перьев. Леонид скрепил на его левом плече алый плащ. Такие плащи оденут сегодня все спартиаты. Кровь не видна на алом. Врагам не узреть ран лакедемонян.

– Не забудь меч и щит, – напомнил царь. Он придирчиво оглядел Еврита и остался доволен увиденным. – А теперь мой черед.

Леонид раскрыл таинственный ящик, за которым все эти дни постоянно присматривал илот, и извлек из него панцирь, шлем и меч. Панцирь был черного цвета, с очень выпуклой грудью и короткой юбкой, прикрывающей пах и верхнюю часть бедер. Невероятно, но Еврит не смог обнаружить на нем ни единого шва – словно сам Гефест высек этот доспех из целой глыбы горного гранита. Видимо панцирь был очень крепок. Всю его поверхность покрывало бесчисленное число вмятин – следов от ударов, но не один из них не смог пробить доспех насквозь. Шлем был изготовлен из точно такого же материала. Он был также без единого шва и не имел прорези для глаз. На ее месте была прозрачная серая пластинка. Последним был извлечен меч. Еврит узнал его.

– Это... Это же меч мудреца!

Царь, к тому времени уже надевший панцирь и шлем, глухо хмыкнул через непроницаемую мембрану.

– Нет, это мой меч. Меч мудреца – его брат.

Леонид взял клинок в правую руку и со свистом рассек им воздух.

– Вот теперь я готов поспорить с тобой, старуха! – Царь отдернул полог шатра, но не вышел, а повернулся к Евриту.

– И все же ты напрасно вернулся!

Над морем всходило солнце. Солнце последнего дня лета.

ЭПИТОМА ДЕСЯТАЯ. ОТЦЫ И ДЕТИ. ЗАГРЕЙ

О Персефония – дева, не можешь ты брака избегнуть:

Замуж тебя выдают – и справляешь ты свадьбу с драконом,

Ибо, лицо изменив, сам Зевс, в переменах искусный,

Мужем проник, извиваясь как змей по любовному следу.

В самые недра девичьей пещеры, окутанной мраком...

Дева Загрея родит, рогатое чадо: свободно

К Зевсу небесному трону восходит младенец, ручонкой

Молнию бога берет, и подъемлет он, новорожденный,

Детской ладонью своей, как легчайшее бремя, перуны.

Нонн Панополитанский, "Песни о Дионисе",

155-159, 165-168.

Няньки с визгом разбегались прочь и спешили пожаловаться отцу.

– Он превратился в медведя! Он превратился в леопарда! А затем в огромного змея! – хором восклицали они, дрожа от страха.

Зевс прогнал их прочь и, усевшись в резное кресло, задумался.

Мальчишка рос не по дням, а по часам, становился все красивее и смышленей. Он обучился трудному искусству оборотничества и уже мог повелевать стихиями. От него исходило какое-то необъяснимое тепло, толкающее мозг хмельными молниями. А еще он недолюбливал Зевса, словно тот не был его отцом.

Р-р-р-а-а-у!!!

Дикий рев, раздавшийся над ухом, буквально вытолкнул Зевса из мягких объятий трона. Обычно подсознание подсказывало ему о приближающейся опасности, но на этот раз оно почему-то промолчало. Преисполненный смятения Зевс отскочил на несколько шагов, выхватил из чехла перун и лишь тогда обернулся.

За креслом стоял невесть как пробравшийся в тронную залу дракон. Глаза его сверкали, а из пасти валил черный дым. В первое мгновение Громовержец подумал, что это очередная злобная шутка мамаши Геи. Но в грозном облике дракона было что-то неправдоподобное, наигранно-злобное. Словно некий шутник надел маску-страшилку. Зевс поднял перун, и в тот же миг дракон съежился, полетели искры и все исчезло в облаке дыма. Когда пепельные клубы чуть рассеялись, послышался звонкий смех. Зевс увидел, что в бархатной раковине его трона удобно устроился дивной красоты мальчик. На вид ему можно было дать лет двенадцать, на самом деле ему было всего три года. Прелестное юное лицо с не по-детски уверенным ртом обрамляли русые кудри, а в голубых глазах играли искорки смеха. Мальчик весело хохотал, показывая ровные белые зубы.

Рука бога медленно поползла вверх, наводя перун на ребенка, но в тот же миг замерла. Зевс опомнился и убрал оружие в чехол. Непроизвольно коснувшись пальцами бороды, словно проверяя на месте ли она, бог сказал:

– Нельзя так шутить, Загрей. – Голос Громовержца был мягок до приторности. – Я мог случайно поранить тебя перуном.

– Ха-ха-ха! – заливался Загрей. – А здорово я тебя испугал, отец!

Зевс натянуто улыбнулся.

– Не шути так больше.

– Ладно, не буду.

Зевс с некоторой опаской приблизился к трону и потрепал мальчика по шелковистым волосам.

– А теперь иди поиграй в саду. Сейчас сюда должны прийти на совет олимпийцы.

Загрей не пошевелился.

– Отец, можно я останусь здесь? – умоляюще попросил он. – Мне интересно послушать, о чем вы будете говорить.

– Нет, Загрей, нельзя. Тебе еще рано знать о делах, которыми занимаются взрослые. Иди, иди, сынок. Когда боги придут, они должны застать меня сидящим на троне. Иди, играй.

Загрей неохотно поднялся.

– Твой трон очень удобный! – заметил он мимоходом и, смеясь, выскочил из залы, оставив Зевса в задумчивости.

Громовержец солгал. Никакого совета на этот день назначено не было. Прости крохотное ревнивое жало вонзилось в Зевсово сердце, когда он увидел, что Загрей занял его трон. Удобный... Зевс слегка привстал и вновь опустился на пуховую подушку сиденья. Действительно, мягкий и удобный. А еще – дающий власть. И это главное.

Загрей этого пока не понимает. Но как быстро он растет! Словно подсолнечник на наполненном солнцем и влагой поле. Еще совсем недавно он сучил крохотными розовыми ручонками в резной люльке, умиляя Зевса своей беспомощностью. А теперь... Он научился всему, что умеет отец. Почти всему. Признаться честно, кое в чем он даже превзошел своего родителя. Зевс не мог столь стремительно и правдоподобно воплотиться в дракона или, скажем, быка. Для этого требовалось время и немалые усилия. У Загрея это выходило как-то само собой. Казалось, он делает это шутя, почти не концентрируя волю. Уже одно это свидетельствовало о могучей силе, сокрытой в этом необычайном ребенке, придет день и она проявится полностью. Если серьезно заняться его образованием, скоро он научится всему, что должен уметь каждый уважающий себя бог. Ведь он невиданно быстро познал тайны искусства оборотничества. Зевс задумчиво почесал бровь. Кстати, а кто его обучил этому? Сам он не объяснял Загрею всех этих премудростей. Аполлон? Надо задать ему взбучку, чтобы не портил ребенка. Хорошо, что Загрей еще многого не понимает.

За окном сверкнула яркая вспышка, затем послышался оглушительный раскат грома. Зевс недоумевающе поднял голову, брови грозно сошлись на переносице. Кто посмел взять его перун? Кипя от ярости, Громовержец раскрыл висевший на спинке трона золоченный чехол и заглянул в него. Так и есть – исчезли два перуна. Повесив чехол через плечо, Зевс бросился через всю залу в сад, где в это мгновенье вновь сверкнула молния.

Он так спешил, что едва не столкнулся с Аполлоном. Тот едва успел отскочить в сторону. Зевс хотел было ругнуться, но вместо этого расхохотался. Он никогда прежде не видел солнечного бога в таком жалком виде. Всегда тщательно следивший за своей одеждой и телом Аполлон на этот раз был похож на вернувшегося с бурной ночной гулянки забулдыгу. Золотые сандалии его были сплошь облеплены вонючей грязью, ошметки которой были и на ногах, и на подоле белоснежного хитона. Точнее, некогда белоснежного. Сейчас он был прожжен, измазан зеленью, глиной и чем-то красным, – то ли вином, то ли кровью, то ли перебродившим вишневым соком. Лицо бога было в темных подтеках гари, волосы на голове сбились в грязный колтун и воняли так, будто их только что вынули из костра. Правой рукой Аполлон держал за ухо подозрительно тихого Загрея, в левой был какой-то обугленный комок.

– Полюбуйся на свое сокровище! – воскликнул Аполлон при виде Зевса, подталкивая к нему мальчишку.

С трудом сдерживая улыбку, Зевс осведомился:

– Что он натворил на этот раз? Превратился в Кербера?

– Хуже! Он пускал перуны и едва не убил меня!

– Сам виноват. Не будешь учить мальчишку чему не следует.

– Чему это, интересно, я его учил? – взвился Аполлон.

– А кто показал ему приемы оборотничества? – мгновенно контратаковал Зевс. – Скажешь, не ты?

– О чем ты говоришь?! Да я к нему на стадий не приближаюсь с тех пор, как он моим голосом пытался совратить наяду Таллу!

Возмущение Аполлона было столь искренним, что у Зевса появились сомнения в обоснованности своих упреков. Он строго посмотрел на мальчика, который отошел чуть в сторону, и, улыбаясь, следил за этой перепалкой.

– Загрей, подойди ко мне!

Шалун послушно приблизился. На прекрасном лице его не было и тени смущения.

– Скажи, только честно, кто показал тебе как превращаться в леопарда или медведя?

Загрей передернул плечами.

– Никто.

– Как это? – спросил Зевс. – Ты, наверно, не понял меня. Я хочу узнать, откуда тебе все это известно.

– Сам догадался.

Аполлон невольно раскрыл от изумления рот. Зевс поймал себя на том, что собирается сделать то же самое, но вовремя опомнился.

– Объясни нам, Загрей, как это ты сам догадался?

На лице мальчика появилась гримаска, означавшая: до чего же непонятливы эти взрослые! Он снисходительно улыбнулся, отчего на его щеках образовались симпатичные ямочки и начал рассказывать.

– Все случилось как-то само собой. Я шел по саду и увидел муравья. Он тащил соломинку и смешно шевелил усиками. Мне это показалось забавным. Я внимательно рассмотрел его и удивился: до чего же просто и в то же время сложно он устроен. И я подумал: а смогу ли я стать муравьем...

– Ну и? – нетерпеливо перебил Зевс.

– Я закрыл глаза и предположил, что стремительно уменьшаюсь в размерах. Когда я открыл их вновь, муравей стоял рядом и удивленно рассматривал меня. Он был лишь немного меньше, чем я, и походил на беззлобную собаку. Тогда я соорудил себе лапки и усики, затем изменил форму головы. Однако муравей все еще не признавал во мне своего. Он нерешительно смотрел на меня и не двигался. Я понюхал воздух и уловил кислый запах, исходящий от его тела. Я окружил себя этим запахом, но все равно что-то было не так. И тогда я заставил себя взглянуть на мир глазами муравья. И мир показался мне огромным и бесконечным. Ведь мы так много упускаем, не замечая тех, кто копошится у нас под ногами, будь то муравьи, быстрые ящерки или люди. Как только я сделал это, муравей поверил мне. Он повел меня в свой дом, где я пробовал сладкий нектар. А затем вместе с другими муравьями я строил спальню для муравьиных яичек. – Мальчик рассмеялся. – Я так увлекся, что опоздал на ужин, и мне здорово влетело. На следующий день я превратился в жука, потом в перепела. Чем дальше, тем эти превращения получались у меня лучше и лучше. Оказалось, что бык или собака устроены куда проще, чем муравей. Они смотрят на мир так же, как мы. Теперь я могу превращаться в кого захочу. Правда, иногда бывает трудно, особенно когда я пытаюсь принять облик дракона или восьминогого быка. Оборачиваясь в подобное существо, приходится тщательно работать над сознанием, так как сверхъестество дракона выше, чем у человека или даже у бога. Но я уже вполне научился и этому.

Загрей замолчал. Зевс и Аполлон, не перемолвившиеся ни единым словом во время этого рассказа, многозначительно переглянулись.

– А что ты умеешь еще? – спросил Громовержец.

Загрей, польщенный столь пристальным вниманием старших, смущенно улыбнулся.

– Немного. Я умею левитировать, читать мысли и предсказывать судьбу людей, умею тесать камни и вбивать гвозди. Сегодня я научился владеть перуном.

– Это уж точно! – воскликнул Аполлон, хватая Зевса за руку. – Только посмотри, что он со мной сделал! Я сидел под своим любимым платаном и обучал декламации Каллиопу. И в этот миг – бах! – и все разлетается вдребезги. Мы едва успели спастись бегством.

– Да, вы здорово смотрелись, когда бежали к ручью с дымящейся одеждой в руках, – невинно заметил Загрей и без тени насмешки добавил:

– Может быть, тебе будет неприятно это услышать, Аполлон, но я не одобряю твой вкус. По-моему, у Каллиопы слишком толстая задница.

– Ах ты! – Аполлон осекся на полуслове и искоса посмотрел на Зевса. Тот осуждающе покачал головой и велел младшему сыну:

– Загрей, оставь нас одних. Мне нужно поговорить с твоим братом.

Тихо посмеиваясь, озорник отошел в сторону и принялся рассматривать фреску со сценой гигантомахии. Едва он повернулся к богам спиной, Зевс поднес к носу Аполлона здоровенный кулак. Разговор шел на пониженных тонах, чтобы не расслышал Загрей.

– Сколько раз я тебе говорил – не совращай моих дочерей! Они ведь приходятся тебе сводными сестрами!

– Папа, клянусь, у нас с ней ничего не было!

– А почему в таком случае вы бегали голышом?!

– Нам пришлось скинуть одежду, потому что этот маленький негодяй поджег ее. – Аполлон кашлянул и переходя с шепота на нормальный голос, добавил:

– А если вдруг тебя стали волновать проблемы нравственности, следи лучше не за мной, а за своими дочками. Эти шлюхи готовы залезть под хитон кому угодно, даже тебе!

– Замолчи! – сквозь зубы процедил Зевс и настороженно – не слышал ли? – посмотрел в сторону Загрея.

Затем Зевс внезапно хмыкнул – раз, еще раз, – и, зажмурив глаза, заразительно расхохотался. Аполлон поколебался, затем присоединился к отцу. Смех загулял эхом по дальним углам дворца, пугая дремлющих голубей. Отсмеявшись и вытерев невольно выступившие слезы, Зевс хлопнул Аполлона по плечу и только сейчас обратил внимание, что тот все еще не расстался с обугленным комком.

– Что это за кусок дерьма у тебя в руке?

Улыбка на лице Аполлона расползлась грустной гримасой.

– Это все, что осталось от моего ручного ворона Пейра. Он как раз сидел на платане в тот миг, когда... – Аполлон не договорил и сглотнул комок. Светозарный бог не лицемерил, изображая горе. Все знали, что он очень привязан к этой умной птице. Что ж, зато теперь появилась прекрасная возможность приструнить мальчика.

– Загрей, подойди сюда.

Мальчик, очень достоверно оборотившийся в кошку, принял нормальный вид и подошел к отцу.

– Сорок девять, – сообщил он.

Зевс наморщил лоб.

– Что сорок девять?

– Сорок девять гигантов. Ты ведь сам велел мне их сосчитать.

– Разве? – пробормотал бог. Он пожевал губами, пытаясь подобрать правильные слова, затем обличающе ткнул перстом в опаленный комок.

– Видишь, к чему привела твоя шалость?!

– А что это? – полюбопытствовал Загрей.

– Все, что осталось от несчастного Пейра, ворона Аполлона.

Загрей вопросительно взглянул на своего брата, тот кивком головы подтвердил, что Зевс сказал правду.

– Вообще-то он был большим сплетником, – философски заметил мальчик. – Но это не может служить оправданием смерти. Дай мне его.

Загрей протянул руку. Аполлон, в котором внезапно проснулась обычная брезгливость, поспешно расстался с опаленным куском мяса, вытер измазанную ладонь о полу хитона и лишь потом осведомился:

– Где ты собираешься его закопать?

– Я вовсе не собираюсь его хоронить, – сказал Загрей. – Я его оживлю.

Аполлон тронул локоть Зевса и боги дружно осклабились.

– Не трать понапрасну сил, братец. Я видел много мертвых, но это самый мертвый. Танатос уже давно утащил душу Пейра в черное царство.

– Я верну ее оттуда.

– Не глупи! – Зевс положил ладонь на голову мальчика. – Ничто не может отвратить или победить смерть. Так уже заведено и надо смириться с этим. Безумцы, которые пытались обвести смерть вокруг пальца, мучаются в самых глубоких подземельях Тартара.

Загрей поднял глаза и внимательно посмотрел на отца.

– Мне не нравится это.

Тонкие пальцы мальчика обняли мертвую птицу и поднесли ее к губам. Набрав полную грудь воздуха, Загрей выдохнул его на останки Пейра. О чудо! Гарь бесследно исчезла, на ладонях мальчика лежало розовое, словно ощипанное тело ворона. Загрей вновь набрал воздух и окутал трупик Пейра теплым дыханием. На глазах изумленных богов мертвый ворон покрылся черными блестящими перьями. Загрей улыбнулся и выдохнул в третий раз.

Ворон открыл глаза, несколько раз клацнул клювом и, мощно оттолкнувшись от розовой ладони, взлетел вверх. Сделав несколько кругов, он плавно опустился на плечо Аполлона.

Не веря тому, что видит, светозарный бог провел пальцами по ярко-черному одеянию воскресшего друга. Ворон уклонился от этой ласки, встопорщил перья и выложил:

– Знаеш-ш-шь, Аполлон, хоть ты мне и друг, но твой брат прав – у Каллиопы слишком толстая задница!

Не дожидаясь возмездия за дерзость, Пейр взмыл вверх и скрылся за окном. С улицы донеслось веселое карканье. Загрей радостно рассмеялся, но боги остались серьезны.

– Загрей, только что ты вмешался в предначертания судьбы, – сурово произнес Зевс. – Этого нельзя делать.

– Но я видел, что брат сильно расстроен смертью Пейра, а кроме того я чувствовал себя виноватым, так как был невольной причиной этой смерти.

– Все равно ты не вправе изменять предначертанного судьбою.

– А если беда случится с тобой или братом?

Зевс криво усмехнулся в бороду.

– Мы боги. Смерть не страшна нам.

– Но абсолютного бессмертия нет, – заметил Загрей.

– С чего ты взял?

– Мне рассказал об этом мой друг муравей. – Мальчик испытующе посмотрел на отца. – Так как же я должен поступить, если беда приключится с кем-то из вас?

– Все должно идти своим чередом. Это судьба, ее нельзя изменить.

– Я против такой судьбы, которую нельзя изменить! – звонко воскликнул Загрей. Подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, он поскакал прочь из зала, крича на ходу.

– Когда я вырасту, то обязательно изменю судьбу!

Взлетев по мраморным ступенькам, он с разбегу вспрыгнул на сиденье трона, немного потоптался на нем, затем вскарабкался на золоченую спинку и спрыгнул вниз. Словно желая показать, что не ушибся и готов к новым шалостям, Загрей показал старшим язык и крикнул:

– Когда я вырасту, все будет иначе!

С этими словами он выбежал за дверь и скрылся в саду.

Какое-то время боги молчали, смотря ему вслед. Первым нарушил тишину Аполлон.

– А ведь он и вправду когда-нибудь вырастет, – задумчиво сказал он и посмотрел на Зевса. Тот пожал плечами.

– Он ничего не сможет изменить.

– А вдруг?

– В этом случае я ничего не могу с этим поделать! – отрезал Зевс, делая ударение на "я". Громовержец извлек из ничего оранжевый плащ и накинул его на плечи.

– Свидание? – поинтересовался Аполлон.

– Нет, пойду разомнусь.

Светозарный бог знал, что размяться Зевса тянуло лишь когда он был чем-то расстроен.

– Отец, – Аполлон покровительственно положил руки на плечи Зевса, – я могу поговорить с сыновьями Менетия. Они глупы и мечтают, чтобы ты освободил из Тартара их отца.

– Я ни о чем не прошу, – ответил Зевс, отстраняясь. – Вот если бы об этом попросила Гея. Ей должно быть не по душе, когда кто-то нарушает ход предначертанного.

– Понял, – сказал Аполлон. – Значит, Гея?

На лице Зевса появилось недоуменное выражение.

– Что Гея?

– Ну, ты же сам сказал – Гея...

– Я тебе ничего не говорил.

Оставив Аполлона в легком замешательстве, Зевс покинул тронную залу. Винтовая лестница вывела его на крышу дворца. Здесь он на какой-то миг задержался, наблюдая за тем, как Загрей гладит руками кору расколотого надвое и обожженного платана, затем сконцентрировал волю и взмыл в воздух.

Он взлетел к самому солнцу и, страшно крича, бросал вниз перуны. Он бросал и кричал, желая облегчить сердце, наполненное злобой и не до конца осознанным страхом. Буря, поднятая его яростью, сокрушала столетние дубы и опрокидывала корабли. Перепуганные люди поспешно резали ягнят и быков, возлагая агонизирующие туши на алтари Громовержца. Но сегодня эти жертвы не могли умилостивить Зевса. Он бушевал до тех пор, пока землю не покрыл слой води и грязи, совершенно поглотивший многие города.

На Олимп Зевс вернулся лишь с закатом солнца. Опускаясь на крышу дворца, он окинул взглядом рощу и невольно покачал головой. Загрей оживил своим дыханием обожженную траву, а любимый платан Аполлона все так же тянулся серебристой листвой к небу. Зевсу даже показалось, что дерево стало чуточку выше.

А что будет, когда он вырастет?

Эта мысль неотступно преследовала Зевса ночью, не давая ему заснуть. Он плохо спал и на другую ночь, и на пришедшую следом.

Он плохо спал...

Через несколько дней Зевс случайно заметил, что Загрей играет в саду с детьми титана Менетия. Эти огромные скудоумные создания разрешали мальчишке делать с собою, что вздумается. Они безропотно переносили все его выходки и лишь иногда, окончательно выведенные из себя, начинали гоняться за ним меж деревьями. Неуклюже переступая толстыми ногами, они пытались наступить на Загрея и азартная злоба появлялась на их омерзительных мордах.

Зевс со странною улыбкой следил, как безмозглые болваны трижды окружали Загрея кольцом, и каждый раз он распугивал их, превращаясь то в тигра, то в медведя, то в дракона. Затем он обратился в огромное невообразимое существо с хвостом скорпиона и телом льва. Зевс вздрогнул. Не от того, что оборотень Загрея был ужасен. Просто у него было лицо Крона; лицо, которое Загрей никогда не видел.

Распахнув окно, Зевс громоподобным голосом подозвал мальчика к себе. Когда тот подбежал. Громовержец протянул ему перун.

– Возьми на всякий случай. И будь поосторожней.

– Папа, они такие забавные! – выпалил разгоряченный Загрей.

– Да-да, забавные. Но они бестолковы и могут причинить тебе боль. Чуть что, смело пускай перун в ход. Не бойся, ты не причинишь им никакого вреда. Титаны бессмертны. Огонь может лишь обжечь их.

Загрей кивнул и убежал.

Игра продолжалась. Неповоротливые титаны бегали за шустрым мальчишкой, ловко ускользавшим от их объятий. Воздух был насыщен звонким смехом Загрея. Забава доставляла ему огромное удовольствие. Наконец титанам удалось прижать сорванца к стволу дерева. Широко расставив волосатые руки, они медленно приближались к Загрею, оскаливаясь в жестокой улыбке. Загрей рассмеялся и поднял перун.

Раздался негромкий щелчок. В тот же миг титаны набросились на Загрея. Услышав испуганный детский крик, Зевс выхватил из чехла перун и разрядил его в детоубийц. В небо взвилось огненное облако, совершенно поглотившее часть рощи. Деревья, трава, птицы растворились в пламени. На черной земле остались лежать лишь три оглушенных титана. Загрей бесследно исчез...

Этим же вечером суд богов обвинил сыновей Менетия в том, что с умыслом затеяв игру, они убили и сожрали Загрея. Боги не вняли их воплям будто бы этого хотела мать-земля Гея. Титаны были опутаны цепями и брошены на дно Тартара.

На этом загадочная история не закончилась. В кузнице Гефеста был найден убитым киклоп Тераикл, ковавший перуны для Громовержца. Смерть его была таинственна. Киклоп был убит золотой стрелой в глаз. От этого она была таинственной вдвойне, ведь Аполлон весь этот день провел на веселом празднике у царя Тиринфа Пройта.

Вернувшись на Олимп, бог света вскользь заметил:

– А сыновья Менетия так надеялись, что в благодарность за то, что они развлекут Загрея, мать Гея упросит тебя освободить их мятежного отца.

– Нельзя менять установленного роком, – назидательно сказал Зевс и едва заметно усмехнулся. – Кое-кто не понимает этого.

– Не понимал, – поправил Аполлон.

То ли так хотел Зевс, то ли это было общим желанием, но имя Загрея вскоре забылось. Вспоминать об отроке, который пытался отвратить судьбу, считалось неприличным.

Лишь Пейр, будто забывшись, иногда кричал:

– Знаеш-ш-шь, Аполлон, хоть ты мне и друг, но твой брат прав – у Каллиопы слишком толстая задница!