Текст книги "Атланты, Воин"

Автор книги: Дж Коуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 71 страниц)

Увлеченный кровавой потехой царь спартиатов даже позабыл о мучившей его головной боли. Находясь в первом ряду преследователей, он уничтожил не менее сотни врагов. Путь, пройденный Леонидом, можно было точно определить по трупам варваров с одинаково разрубленной надвое головой. Славно потрудились и Еврит, и Креофил, и Диенек, и прочие лакедемоняне. Гилипп был ранен копьем в шею, но шел вместе со всеми. Его меч влажно блестел от вражеской крови.

Могучим натиском эллины прогнали врага почти до самых Деметриных ворот. Здесь мидийским воеводам удалось остановить бегущих и завязать новое сражение, которое длилось до полудня. Лишь когда клинки затупились, а противников разделил вал из трупов, бой был прекращен. Эллины вновь отошли за стену, уделив время отдыху и трапезе, варвары принялись расчищать ущелье для новой атаки.

– Славно поработали, – бурчал Еврит, жадно пережевывая кусок жилистого мяса. Он в числе воинов своей эномотии разместился на горной террасе, с которой открывался чудесный вид на заваленную кучами парсийских трупов лощину. Запивая говядину и хлеб глотками разбавленного вина, лакедемоняне наблюдали за тем как суетятся парсы, оттаскивая убитых к морю.

– Я полагал, они не решатся атаковать вновь, – сказал сидевший подле Еврита Креофил. Эти два дня, когда им не раз приходилось сражаться бок о бок, если не сдружили, то по крайней мере примирили обоих спартиатов.

– Я тоже так думал, – поспешно откликнулся Еврит. Слышавший их разговор Леонид едва заметно усмехнулся.

– Парсы больше не пойдут на штурм, – сказал царь. – Теперь настал черед бессмертных. Артабан, главный советник владыки варваров, наверняка считает, что эллины утомлены боем и не смогут устоять пред натиском царской гвардии. А мы сделаем вот что...

Подойдя к Гилиппу, царь коротко переговорил с ним. Такой же разговор состоялся и с феспийцем Демофилом. Сразу же после этого эфор приказал спартиатам заканчивать трапезу и собираться. Три пентекостии [пентекостия – в спартанской армии подразделение из 50 человек], составленные из наименее усталых воинов, начали подниматься на гору. По небольшой тропе, охраняемой локрами, спартиаты прошли вдоль склона и остановились прямо над Деметриными воротами. Вскоре стали подходить запыхавшиеся феспийцы. Убедившись, что все на месте, Гилипп приказал воинам спрятаться так, чтобы наступающие варвары не могли увидеть их. Эллины поспешно выполнили это распоряжение, присев за камнями или кустами. Несколько десятков спартиатов, в том числе и Еврит, забились в небольшой грот. Едва они успели сделать это как появились бессмертные.

Они вышагивали стройными рядами, держа перед собой посеребренные щиты. Впереди шли три знаменосца, несшие орлов. Медная чешуя доспехов сверкала лучами вышедшего из-за туч солнца. Засевшим на склоне воинам казалось, что в теснину втягивается бесконечная бронированная змея, играющая кольцами в предвкушении стремительного прыжка. Двадцать, пятьдесят, сто рядов, мерно шагающих в такт. Парсийская гвардия заполнила ущелье и надвигалась на стену, которую обороняли эллины. В ее грозной поступи виделась необоримая сила, непоколебимая уверенность в своем превосходстве. Ведь именно бессмертные – отборные отряды парсов, сокрушили армии Вавилона и Египта, именно их грозная слава заставила покориться восточные народы, давшие без боя землю и воду мидийским царям. Теперь им предстояло лишь взять штурмом эту полуразвалившуюся стену и покарать безбожных бунтовщиков, осмелившихся сокрушить святыни Ахурамазды в Сардах [главным официальным мотивом похода против Эллады было участие эллинов в сожжении Сард, где в пожаре погибли храмы персидских божеств].

Пяти тысячам бессмертных, сыновьям вельмож, храбрейшим воинам предстояло решить исход этой битвы. Они не стали стрелять из луков подобно своим предшественникам, а сразу бросились на штурм. Закрываясь щитами с вычеканенными на них изображениями солнца, бессмертные лезли на стену, покрыв наваленную пред ней гору трупов золотистой чешуей своих доспехов. О, это были на совесть сделанные доспехи! Один Митра знает, сколько времени потребовалось сирийским мастерам, чтобы устлать грубое полотно хитонов тысячами медных и бронзовых пластинок, накладывая их для прочности по принципу рыбьей чешуи. Эта металлическая броня зарождалась на плечах и сбегала до самых бедер. Она прикрывала шею, бока, предплечья. На груди она была особенно прочной – здесь поверх чешуек были прикреплены три вогнутых бронзовых пластины, выдерживающие удар копья. Столь же надежно была защищена и голова. Бессмертные были единственными среди варваров, имевшими металлические шлемы. Выкованные из бронзы, а порой и железа, покрытые серебром, они отражали удар ксифоса или акинака. Лишь более тяжелая махайра или сагариса могли пробить блестящий конус.

В лице бессмертных эллины впервые за эти два дня встретили достойных противников. Не уступавшие гоплитам ни в вооружении, ни в умении сражаться – напомним, в отличие от большинства эллинов, лишь во время войны бравшихся за оружие, исключение здесь составляли, пожалуй, лишь спартиаты, бессмертные были профессиональными воинами – парсийские гвардейцы были полны сил и азарта. Еще бы! Сам царь в окружении свиты находился у входа в ущелье и наблюдал за тем, как сражаются его любимцы. Поражая эллинов ударами копий в ноги, бессмертные взошли на стену. Завязалась отчаянная схватка и был миг, когда варвары начали одерживать верх. Увидев это, Леонид бросил на помощь дрогнувшим платейцам остававшийся в резерве лох [в спартанской армии подразделение из 150 человек] спартиатов. Лакедемоняне налетели на врагов словно разъяренные коршуны. Отбросив копья, которые лишь мешали в подобной давке, они поражали варваров мечами, вонзая их в шеи и сочленения нагрудных пластин. Немалую помощь оказывали стоящие за стеной пельтасты, ударами дротиков сбрасывавшие парсов вниз. Истекая кровью, медночешуйчатая змея попятилась прочь от стены.

Ксеркс был вне себя от ярости. Он еще мог понять, когда бежали мидийцы или киссии, но чтоб отступали лучшие воины на свете – бессмертные! Подозвав к себе Гидарна и Мардония, царь повелел им возглавить новый штурм. Вельможи поклонились и в сопровождении полусотни отборных воинов устремились вперед. Сотники гнали робких в атаку бичами. Второй натиск был куда более страшен. Если бы эллины накануне вечером не позаботились о том, чтобы укрепить стену, варвары наверняка б опрокинули их. Но стена и доблесть выручили и в этот раз. Спартиаты, аркадяне и фиванцы сообща отразили бессмертных. Часть варваров во главе с Мардонием, теснимая лакедемонянами, начала отходить вдоль горной кручи и попала прямо в горячие источники. Под дружный оскорбительный смех эллинов обожженные и перемазанные грязью бессмертные поспешно ретировались к Деметриным воротам.

Лицо Ксеркса налилось дурной кровью. Он подозвал к себе Дитрава и повелел ему повести в атаку царскую сотню. Первым побуждением сотника было возразить царю, но тот не пожелал даже слушать. Ксеркс топнул тогою и указал перстом на стену, на которой по-прежнему стояла шеренга краснобронных гоплитов. При этом сотнику почудилось, что в глазах великого царя промелькнула тень ухмылки. Дитрав вопросительно взглянул на Артабана, тот кивнул и сотник, изобразив угодливую улыбку, отправился исполнять повеление. Как только он отвернулся от Ксеркса, губы его сжались в тонкую злобную линию.

Однако обагрить меч эллинской кровью Дитраву в этот день так и не пришлось. Едва его воины устремились к стене, как вдруг сверху начали падать камни и копья. Это воины Гилиппа и Демофила принялись истреблять толпящихся внизу врагов. Среди варваров началась паника. Узрев гоплитов, неторопливо спускающихся по склону, бессмертные вообразили, что коварные эллины решили запереть их в теснине и дружно бросились к Деметриным воротам. Дитраву и его воинам пришлось образовать заслон, чтобы дать царю возможность покинуть ущелье. Телохранители стали стеной, беспощадно избивая напирающих на них бессмертных, и держались до тех пор, пока евнухи не усадили Ксеркса на коня и не увезли его прочь. Убедившись, что царь в безопасности, воины Дитрава расступились, выпуская бегущих на равнину.

От былого великолепия сверкающей змеи не осталось и следа. Надменные гвардейцы удирали со всех ног, сшибая замешкавшихся на землю. Падавшие сверху камни и копья вносили еще большую сумятицу. Это был позор. Позор куда больший, чем тот, что постиг мидийцев или киссиев. Те бежали, опрокинутые могучим ударом врага. Бессмертных же гнал страх, раздирающий уши диким хохотом и визгом. Эллины даже не преследовали их, ибо знали: бежавшему из страха не быть хорошим воином.

Бессмертные бежали. Бежали первый раз в жизни. Последними, подобрав раненых и изувеченных в давке, ушли воины Дитрава.

Леонид, стоя на стене, смотрел им вслед. Эллины прожили прекрасный день. Но не великий. Великим должно было стать завтра.

4. СУДЬБЫ

Эта глава о судьбах многих героев нашей книги. Некоторым из них суждено вскоре погибнуть, другие умрут позже, а кое с кем нам еще предстоит встретиться много лет и даже веков спустя. Эта глава о судьбах...

Он шел без отдыха двое суток. Шел днем и ночью, когда открыто, когда украдкой по зарослям и лощинам, лишь изредка падая на землю и прислушиваясь, как пульсирует кровь в избитых ногах. Его дом был далеко на востоке, но он зачем-то брел на запад. Словно какая-то неведомая сила толкала его вдоль берега моря вслед за уходящим солнцем. Его звали Дагут и он был из рода киммерийцев.

Он шел, наслаждаясь свободой. Ведь последние сто дней Дагут провел гребцом на сидонской триере. А до этого он был вольным разбойником, одним из тех отчаянных головорезов, которые нагоняли ужас даже на тайную полицию хазарапата. Это именно он, Дагут, задумал тот самый лихой налет на царский дворец, что едва не стоил ему жизни. Увлекшись боем, разбойник не заметил, как железная сагариса дворцового евнуха опустилась сзади на его голову. Шлем уберег от гибели, но не от рабства. Очнулся Дагут в темнице. На темени была огромная болезненная шишка, на руках звенели кандалы. Тюремщики здорово поиздевались над пленником те три дня, которые он провел во дворцовой тюрьме. На четвертый разбойника должны были казнить, но хазарапат внезапно приказал помиловать его и отправить гребцом на триеру. В преддверие войны Парсе нужны были сильные рабы.

Сто дней. Сто нескончаемых дней прошли в одном и том же движении. Сначала следовало вытянуть вперед сжимавшие рукоять весла руки, чуть приподнять валик вверх, затем резко потянуть его к себе и одновременно откинуться назад, давая лопасти весла толчок. Раз-два-три-четыре. И так бессчетное множество раз в день. Трижды им позволяли разогнуть спину и давали еду – жидкую похлебку, кусок ячменного с отрубями и грязью хлеба и чашу разбавленного вина. Иногда перепадало немного черемши и вареных конских костей. Ночью совершенно обессиленные гребцы ложились на скамью и забывались тяжелым сном, вдыхая запах нечистот, справляемых прямо под себя.

Вставало солнце. Рабы узнавали об этом по свисту плети, ведь ни единого веселого лучика не проникло на нижнюю палубу, где сидели Дагут и еще восемьдесят его товарищей по несчастью. И вновь начинался нескончаемый день. Вновь хрустела спина, вновь лопались от перенапряжения сухожилия, лопатки обжигал сплетенный из бычьих жил бич надсмотрщика, а в желудке стоял ком дурно приготовленной пищи. Постепенно сгнила одежда. Остались жалкие лохмотья, прикрывающие лишь чресла. От гребцов ужасно воняло. В нечесаных спутанных волосах копошились мириады насекомых. "Работать, свиньи!" – раздирались надсмотрщики. Свистела дудка келевста. Мерно покачиваясь гребцы спускали весла в воду, толкая корабль на запад.

Пришлось перетерпеть немало обид и испытать множество злоключений. Триеру трепало штормами, да так, что гребцы изрыгали из желудков скудную пищу. В один из дней открылась течь, и невольники едва не захлебнулись водой. Парадоксально, но это был единственный почти счастливый день. Триеру вытащили на берег, чтобы залатать пробоину, а рабов расковали и позволили им провести день и ночь на твердой земле. Дагут думал о побеге, но за ним следили особенно пристально. Единственное, что удалось сделать киммерийцу, так это стянуть небольшой точильный камень, которым один из воинов правил свой меч.

Будучи в числе прочих возвращен на корабль и вновь прикован к скамье, Дагут несколько ночей подряд терпеливо тер украденным камнем сковывавшую его ноги цепь, пока не источил ее настолько, что мог разорвать звенья несильным движением. Он сделал это очень вовремя, потому что, задержись хотя бы на день, и рыбы уже вовсю б пировали мясом киммерийца.

В тот день произошла битва. Гребцы ничего не знали о ней, но поняли, что происходит нечто необычное. Келевст и надсмотрщики вдруг занервничали и стали пуще прежнего погонять гребцов, заставляя их, надрываясь, ворочать веслами. Сквозь проделанные в борту пазы долетал хаотичный гул. Раздавались крики, звенел металл, слышался треск разбиваемых судов.

Видно, не напрасно нервничали в тот день сидоняне. Внезапно раздался ужасающий грохот и сквозь борт прорвался окованный бронзой таран эллинской триеры. Он пробил кедровую оболочку всего в нескольких футах от Дагута, покалечив насмерть двух гребцов. Мгновение было невыносимо тихо. Все ждали, что же будет дальше. Затем таран заворочался, раздался скрип освобождаемой бронзы и в образовавшуюся щель хлынул поток морской воды. Гребцы в ужасе закричали. Их крик словно подстегнул надсмотрщиков, которые бросили бичи и устремились к люку, через который можно было выйти на верхнюю палубу. Дагут также не стал мешкать. Рванув цепь, он освободился и бросился бежать вдоль скамеек вслед за сидонянами. Гребцы кричали и умоляюще протягивали к нему руки. Киммериец сочувствовал несчастным, но ничем не мог им помочь. С трудом передвигая ноги, по колено в воде Дагут достиг люка и обнаружил, что он наглухо закрыт. Сидоняне пытались спасти корабль, надеясь на непроницаемость верхней палубы. Мгновение Дагут стоял оцепеневший, не зная что предпринять, затем бросился назад. Корабль стремительно погружался. Вода уже дошла до пояса и гребцы были вынуждены привстать, пытаясь оттянуть конец и втайне надеясь на чудо, которое принесет им спасение. Однако разум тут же подсказывал, что финикийцы даже не думают о том, чтобы освободить гибнущих рабов. Одни из гребцов плакали, другие изо всех сил дергали ногами, пытаясь порвать цепь, бородатый фракиец, обезумев, схватил Дагута, желая помешать ему спастись; киммериец ударил его кулаком по голове и побежал дальше. Когда он достиг пробоины, вода уже поднялась по грудь. Воззвав к помощи предков, разбойник набрал полную грудь воздуха и ушел под воду. Острые щепастые обломки изранили плечи и руки, но Дагут сумел выскользнуть из пробитого днища и через мгновение был на поверхности. Следовало осмотреться, однако киммерийцу было не до того. Как истинный сын степей, он совершенно не умел плавать. Изо всех сил колотя руками по воде, Дагут пытался удержаться на плаву. Он уже захлебывался, когда вдруг сверху упала доска – видно, кто-то из мидян принял его за свалившегося в воду воина и решил помочь. Дагут немедленно вцепился в нее словно клещ и лишь теперь смог перевести дух. Вой по всей очевидности затихал. Вдалеке, возле небольшого острова еще суматошно скользили разнопарусные корабли, но в том месте, где оказался киммериец, все было кончено. В воде плавали обломки мачт, весла, куски палуб и бортов. Кое-где можно было увидеть темные пятнышки человеческих голов. Все они медленно удалялись по направлению к берегу, который был не далее, чем в трех стадиях. Дагут понял, что корабль, служивший ему тюрьмой, будучи протаранен, поспешил к берегу, надеясь выброситься на мель или песчаную косу. Кому-то, быть может, это и удалось, но только не сидонской триере. Она не дошла до желанной цели и теперь стремительно погружалась в воду. Дагут видел, как волны захлестнули палубу и корабль, булькнув, исчез под волною. Последней скрылась мачта, на которой висели с десяток моряков. Впрочем, сидоняне – отличные пловцы. Дагут с завистью проследил за тем, как они вынырнули и дружно устремились к берегу. Передохнув еще немного, он решил последовать их примеру. Вода была не слишком теплой, а мысли о бездонной глубине и водящихся здесь морских чудовищах – не слишком приятны. Улегшись животом на доску, киммериец принялся загребать руками. Поначалу у него мало что получалось, но постепенно он приспособился и устремился к берегу с вполне приличной скоростью. Течение, подбивавшее в правый бок, относило пловца в сторону от уже достигших берега сидонян. Это весьма устраивало Дагута, которому вовсе не хотелось вновь очутиться прикованным к веслу. Поэтому он не усердствовал в стремлении поскорее доплыть до спасительной суши и позволил волнам отнести себя подальше от суетящихся на прибрежной косе моряков. Когда, лязгая от холода, киммериец выполз на прибрежный песок, его отделяло от сидонян не менее пяти стадиев. Не дожидаясь, пока его обнаружат, Дагут быстро пересек пляж и скрылся в кустах. Здесь он пробыл довольно долго, согреваясь и отдыхая после утомительной морской прогулки. Одновременно Дагут размышлял, что ему делать дальше. Он мог попытаться вернуться назад в родные степи, но это означало быть почти наверняка схваченным или сидонянами, или парсами, стоящими у переправы через Геллеспонт. Поэтому киммериец принял неожиданное решение – он направился в противоположную сторону в надежде найти эллинов, которые окажутся врагами парсов. У них по крайней мере он будет свободен, а со временем, быть может, и сумеет вернуться на родину. И Дагут зашагал в сторону заходящего солнца.

Путешествие было не из приятных. Обросший, дикого вида, едва прикрытый тряпьем, с рубцами от кандалов на ногах киммериец вызывал подозрение. Потому он старался как можно реже попадаться на глаза людям, особенно старательно избегая мидийских воинов, которые встречались ему все чаще и чаще. Питался Дагут ворованной пшеницей, виноградом, яблоками и оливками. Лишь однажды он решился зайти в шалаш раба, пасшего овец. Пастух, родом с Кипра, гостеприимно принял товарища по несчастью. Он не только досыта накормил его мясом, хлебом и свежим сыром, но и снабдил провизией в дорогу. С помощью гостеприимного киприота Дагут избавился от бороды и подстриг гриву черных волос. На прощание пастух подарил беглецу свой старый хитон. Теперь Дагут обрел более-менее приличный вид и уже не столь опасался быть пойманным. Пастух посоветовал беглецу выдавать себя за карийца, спасшегося с затонувшего корабля и теперь пытающегося догнать мидийское войско.

Дагут осмелел, а вскоре и обнаглел. За что едва не поплатился. Из безрассудного нахальства он зашел в один из городков, что встретились на его пути. Однако на беду киммерийца здесь оказались бывалые моряки, повидавшие немало стран, в том числе и Карию. Они раскусили самозванца и Дагуту пришлось поспешно улепетывать. Хорошо, что у Дагута от страха прибавилось резвости в ногах.

К вечеру второго дня пути он достиг равнины, на которой был разбит огромный лагерь. Насколько хватало глаз, до самого горизонта, тянулись бесконечные ряды шатров и бивуаки, заполненные пестро одетыми воинами. Дагут осторожно обошел мидийский стан стороной, но все же едва не столкнулся с большим отрядом воинов, отправляющимся в сторону гор. Переждав, пока враги не скроются в сумерках, беглец продолжил свой путь. Вскоре он вошел в ущелье, заваленное множеством трупов. Здесь его и схватили закованные в солнечно-красную броню воины. Дагут попытался объяснить им, что он раб, бежавший от парсов. Поняли его или нет, киммериец не знал; от волнения и усталости он потерял сознание.

Очнулся Дагут ночью у костра. Вокруг сидели бородатые воины. Один из них, отличающийся от прочих – он был безбород, крепкоскул и светловолос, от его могучей фигуры веяло нечеловеческой силой и царственным величием, заметив, что пленник очнулся, засмеялся и сказал:

– Ну, здравствуй, варвар из Киммерии.

– Здравствуй, – ответил Дагут и внезапно понял, что слова, которыми он обменялся с незнакомцем, были произнесены на языке его отцов и дедов.

Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...

Мечты формы исполнились полностью, возможно даже с избытком. "Борей" не только должен был принять участие в предстоящем сражении с флотом варваров, но даже возвестить о его начале. Вместе с еще двумя триерами трезенской и эгинской – корабль формы должен был наблюдать за морем и в случае появления вражеских судов предупредить об этом Ксантиппа, возглавлявшего сторожевую эскадру, которая стояла на якорях в Фермском заливе.

Молодой триерарх был горд собой и очень деятелен. Он находил множество совершенно неотложных дел и раздавал массу абсолютно ненужных распоряжений. Его можно было видеть то на носу, то на корме, то на мачте, где он до боли в глазах всматривался в морскую даль, надеясь увидеть паруса вражеских кораблей. Матросы втихомолку подшучивали над "ретивым петушком", как они прозвали форму, но, разговаривая с ним, были предельно почтительны. Капитан нравился им, а, кроме того, команда побаивалась грозного нрава Крабитула, следовавшего по пятам формы словно Кастор за Поллуксом.

Нетерпение триерарха передалось и его судну. В то время как остальные триеры преспокойно стояли на якорях, грея спины на ласковом солнышке, "Борей" то и дело срывался с места и мчался по зеленоватой глади. Он устремлялся вперед, проходя порой до пятисот стадий, затем делал разворот и стремительно возвращался. Совершив подобную вылазку, форма чувствовал себя героем, а феты ворчали, впрочем больше для порядка – по правде говоря, они были не прочь размять затекшие без работы мышцы.

Варвары объявились во время очередного подобного маневра. "Борей" настолько увлекся борьбой со встречным ветром и волнами, что едва не влетел в колонну вражеских судов, появившихся из-за ближайшего мыса. Мидийских кораблей было не менее десятка, не стоило даже думать о том, чтобы отважиться на бой со столь многочисленным неприятелем. Крабитул отреагировал с быстротой молнии. Бросившись на рулевое весло всем телом, он развернул триеру прямо перед носом шедшего первым вражеского судна. Гребцы налегли на весла, матросы кинулись ставить парус. Нужно было во что бы то ни стало оторваться от варваров, радостно вопящих в предвкушении добычи.

Началась гонка, проигрыш в которой означал для афинян смерть или позорное рабство. Форме не требовалось подбадривать команду. Гребцы понимали, в каком положении оказались, и работали веслами так быстро, как только могли. Их голые потные спины влажно блестели на солнце, из глоток вырывалось хриплое дыхание, руки натужно рвали рукояти весел.

Какое-то время, до тех пор, пока "Борей" не набрал полную скорость, корабли варваров двигались быстрее его. Двум из них, на чьих парусах был изображен белый тигр, почти удалось поравняться с афинской триерой. Из невысоких бортов вражеских судов высовывался всего один ряд весел, но двигались они столь же быстро, что и триера, имевшая втрое больше гребцов. При приближении врагов гоплиты, сгрудившиеся по корме и левому борту, пустили в ход луки. Мидяне отвечали, причем не без успеха. Один из воинов-эпибатов рухнул мертвый, несколько гребцов были ранены. Неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль, но "Борею" наконец удалось разогнаться. Теперь он летел словно птица, вспенивая морскую гладь крыльями весел. Враги стали отставать. Это случилось как раз в тот миг, когда вдалеке показались две мачты эллинских судов. Их командам следовало б заволноваться, но они привыкли к чудачествам афинян и продолжали пребывать в блаженном покое. Лишь когда на горизонте показались яркие паруса варварских кораблей, эллины наконец всполошились. Но не так-то легко заставить триеру начать свой бег. Пока застигнутые врасплох моряки выбирали якоря и садились за весла, "Борей" поравнялся с ними. Отдав приказ прекратить гребло, Форма закричал, обращаясь к Асониду, триерарху эгинского судна, назначенному Ксантиппом старшим:

– Мы примем бой!

Асонид скрестил над головой руки, что означало – нет. Эгинский прорет начал бить плетью о палубу, задавая темп. Форма немного растерялся. То, что происходило сейчас, не отвечало его понятию о героизме эллинов. Юноша обернулся и застыл в оцепенении, наблюдая за стремительно приближающимися мидийскими судами. В этот миг на его плечо легла рука Крабитула.

– Нам надо спешить, капитан! Иначе мы попадем в лапы варваров!

Форма вздрогнул и взглянул на своего помощника. В его глазах читалась обида и вопрос: как же так, почему мы бежим?

Старый моряк слегка похлопал юношу по плечу.

– Так надо, Форма. Необходимо предупредить Ксантиппа, а сразиться с врагами мы еще успеем.

– Да-да, – поспешно согласился юный триерарх. – Давай команду, Крабитул!

Крабитул кивнул и, напрягая глотку, заорал:

– Весла на воду! Раз! Два! Раз-два! Раз-два-три!

Кедровые лопасти с всплеском погрузились в воду, и корабль устремился вслед за убежавшими вперед эгинской и трезенской триерами. Варвары, распаленные охотничьим азартом, преследования не прекращали.

Смертельное состязание продолжалось довольно долго. "Борей" плыл гораздо быстрее двух прочих эллинских триер и вскоре обошел их. Ускорили свой ход и мидийские корабли. Им помогал внезапно усилившийся ветер. Пока он был слаб, триеры, влекомые вперед двумя сотнями гребцов, опережали легкие суда варваров, число весел на которых не превышало восьми десятков. Но как только ветер подул сильнее, мидяне получили преимущество. Их узкие, словно лезвие ножа, корабли, оснащенные огромными парусами, стремительно разрезали воду, постепенно сокращая расстояние, отделявшее их от эллинов. Вскоре враги настигли трезенца, самого медленного из трех. Действия мидян были слаженными, что свидетельствовало о их опытности. Два варварских судна прошлись вдоль бортов триеры, разом сломав все ее весла. Трезенское судно потеряло ход и тут же было взято на абордаж. Экипаж сдался без боя. Форма отвернулся, не в силах глядеть на то, как торжествующие варвары вяжут эллинам руки, и сглотнул застрявший в горле комок. Он не видел того, как парсы вывели на нос захваченного судна самого красивого пленника и обезглавили его, принеся кровавую жертву богам. Зато это видели эгинцы и когда настал их черед, они оказали отчаянное сопротивление, несмотря на то, что были атакованы сразу четырьмя вражескими судами. Однако варвары истребили всех, кто взялся за оружие, стрелами и ударами копий, а прочих, угрожая смертью, пленили. Лишь один из эгинцев по имени Пифей отказался бросить меч. Он дрался подобно льву и сразил пятерых вражеских воинов, прежде чем был иссечен мечами. Восхищенные подобной отвагой, мидяне сделали все возможное, чтобы сохранить храбрецу жизнь.

Афиняне не видели всего этого. "Борей" продолжал свой стремительный бег на юг. Крабитул кричал, хватая воспаленными губами воздух:

– Нам надо дойти до Скиафа [Скиаф – один из Спорадских островов]. Там есть маяк, на нем наши сторожа. Они увидят нас и дадут сигнал Ксантиппу.

– А что после?

Крабитул пожал плечами.

"Борей" успел достичь Скиафа, прежде, чем варвары настигли его. Не обращая внимания на посвистывающие стрелы, Крабитул высунулся за борт и указал на виднеющуюся на прибрежной скале башню маяка.

– Они видят нас. Теперь...

Стрела, вонзившаяся в грудь, не дала закончить фразу. Старый моряк охнул и упал в бурлящую воду. Форма не успел помочь ему, потому что в этот миг одно из вражеских судов бросилось наперерез "Борею", рассчитывая пронзить его борт тараном. Навалившись на рулевое весло, Форма увел свою триеру от столкновения, а потом сделал лихой поворот, в результате которого таран "Борея" разорвал борт мидийского корабля. Враг начал медленно погружаться в воду, но к месту схватки спешили два его собрата, те самые, что едва не настигли афинское судно у мыса. Понимая, что "Борею" не выиграть этот неравный бой, Форма переложил руль налево. Триера вздрогнула и устремилась к берегу. Варвары, полагавшие, что эллин будет продолжать бегство к Скиафу, не ожидали подобного маневра. Их веретенообразные, выкрашенные черной краской суда, по инерции скользнули мимо вильнувшего в сторону "Борея". Капитан одного из них, лицом напоминавший хищную птицу, что-то кричал, указывая рукой на афинского триерарха. Корабли варваров начали разворот, но пока они наверстывали упущенное время, "Борей" успел подойти к берегу. К счастью, в этом месте тянулась пологая коса и не было камней. Форма направил судно прямо на пенящуюся полосу прибоя. Послушный его руке "Борей" с размаху вылетел на косу и погрузился в песок, вдребезги разбив днище.

Когда мидийские корабли причалили к берегу и спрыгнувшие с них воины устремились к потерпевшему крушение судну, эллины были уже далеко. Идя вдоль берега, они достигли залива Магнесия. Находившийся здесь пелопоннеский корабль переправил моряков на Эвбею, а отсюда они вернулись в Аттику.

Через пятнадцать дней возмужавший и посуровевший лицом Форма стоял на палубе адмиральской триеры Ксантиппа, согласившегося взять юношу эпибатом. Эллинская эскадра держала курс к Артемиссию.

Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали имени друг друга...

Киликийцы получили похвалу самого Ариабигна, первого наварха великого флота. Это было приятно, хотя Сиеннесий так и не смог понять за что. Разве за то, что он со своими эпактридами в составе сторожевой эскадры настиг и захватил три эллинских судна, стороживших видийский флот у Магнесии. Но в этом деле ему не пришлось приложить особых усилий. Все решили ветер, да численное большинство. И лишь в самой малой степени – кривые мечи пиратов. Белый Тигр не считал это большой победой. Вот сейчас им предстояло действительно серьезное дело – генеральное сражение с эллинским флотом.

Несколькими днями раньше эллины приняли первый бой и провели его с немалым искусством. Их было втрое меньше и парсийские навархи рассчитывали быстро разделаться с врагом. Ахемен громко кричал, что его финикияне в одиночку разгромят неразумных афинян, однако Ариабигн был осторожен и решил, что участвовать в битве будут все.

– Мы должны не просто потрепать их, но полностью уничтожить! внушительно заявил сын Дария. – В этом случае уже ничто не помешает парсам захватить Эгину, Аттику и Пелопоннес.

На совете было решено тайно отправить часть кораблей вокруг Эвбеи, чтобы отрезать эллинов от берегов Аттики, а остальными силами атаковать вражеский флот и разгромить его. Под прикрытием островов эскадра Мегабиза миновала флот эллинов и на всех парусах устремилась вдоль Эвбеи. Прочие парсийские навархи, как и было условлено, стали ждать известий от Мегабиза. Чтобы эллины не заподозрили ловушки, парсийские эскадры навязывали им мелкие стычки, пробуя крепость эллинских триер. Сиеннесий и его киликийцы участвовали в одной из подобных схваток и понесли ощутимые потери. Воспользовавшись безветренной погодой, аттические триеры настигли и потопили несколько пиратских эпактрид.