Текст книги "Атланты, Воин"

Автор книги: Дж Коуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 71 страниц)

Он не ошибся. Стражницы остановились у окованной позеленевшей медью двери. Командовавшая ими кларина предупредила киммерийца:

– Не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку – причинить зло царице или бежать. Учти, ее покои, да и весь дворец окружены отрядами воительниц. Если понадеешься на свою звериную силу, то знай – у нас отравленные стрелы!

Конан, которому приключения вернули хорошее настроение, развязно потрепал девушку по щеке.

– Я это запомню, крошка. А как тебя кстати зовут?

Кларина отшатнулась в сторону и процедила:

– Не смей прикасаться ко мне, грязный ферул!

Но король, перелюбивший на своем веку немало женщин, заметил, что гнев ее во многом напускной, а на деле амазонке приятно, что она привлекала внимание этого могучего воина.

Помахав на Прощанье девушкам рукой Конан толкнул дверь и прошел внутрь. Поначалу он попал в небольшое помещение, здорово смахивающее на предбанник. Здесь стояли на посту две кларины. При появлении Конана одна из них распахнула дверь в следующую комнату, откуда пахнуло сладким запахом белья и женского тела.

Спальня Сомрис отличалась изысканностью отделки, свидетельствовавшей о хорошем вкусе царицы амазонок. Размеры ее были невелики, но здесь уместилось все, что могло потребоваться хозяйке или ее гостю. Добрую треть спальни занимала огромная кровать с балдахином. Очертания ее терялись в облаке воздушной кисеи, мягко окутывавшей окованные серебром бока. Кровать стояла на двенадцати ножках, вырезанных в форме обезьяньих лап. Сбоку от кровати располагалась ширма, а рядом с ней золоченый столик, заставленный блюдами и кувшинами, узрев которые, Конан перестал интересоваться прочими предметами обстановки. Проверив содержимое кувшинов на запах, киммериец выбрал один из них и не ошибся – то было красное вино, особенно любимое им. Истомленный жаждой Конан припал к этому сосуду и поставил его на место лишь после того, как последние капли вина исчезли в варварски ненасытной глотке.

И лишь сейчас киммериец увидел царицу. Увлеченный поглощением вина он не успел заметить откуда она взялась – из-за ширмы или из другой комнаты. Впрочем, это было совершенно неважно. Взгляд Сомрис был красноречив.

– Однако ты пьешь... – протянула она.

– И еще ем, – сообщил киммериец. – А иногда, когда я выпью и поем, меня тянет к женщине.

– Надеюсь.

Сомрис провела рукой по облаченному в тончайшую шелковую рубашку телу. От шеи до бедра, продемонстрировав сладострастный изгиб талии. Киммериец вновь отметил, что с левой грудью у амазонок не все в порядке.

– Полагаю, что могу поесть или я не должен прикасаться к еде без разрешения женщины? – вызывающе спросил варвар.

– Я разрешаю, – мгновенно ответила амазонка.

Конан хмыкнул и принялся за еду. Наблюдая за тем, как киммериец жадно насыщается, царица в волнении гладила свое тело руками.

– Если твой любовный аппетит хотя бы вполовину сравним с аппетитом телесным, эта ночь обещает мне бездну наслаждений, – как бы про себя заметила амазонка. Конан не посчитал нужным ответить на ее слова, зная, что куда сильнее в деле, нежели в разговоре. Царица тем временем возбуждалась все более. Облизав чувственные губы языком, она сказала:

– На этом ложе до тебя побывали многие. Некоторые из них были достаточно приятны, но ни один не смог подарить мне то неземное наслаждение, которое зовется любовью. Когда Кхар Уба рассказал мне о великом воине Конане, я поначалу сомневалась. Ведь маг не таил, что тебе уже за шестьдесят. А что такое мужчина в шестьдесят? Он уже немощен. Он не может ни поднять меча, ни любить женщину. Но Кхар Уба сказал мне, что ты совершенно другой, что даже в столь преклонном возрасте ты сможешь одолеть в схватке десятерых мужей и утолить любовную страсть самой пылкой женщины. Он столь много рассказывал мне о твоих подвигах, что я поверила ему. Поверила и приказала доставить тебя в Аржум. И, похоже, я не ошиблась.

– Откуда Кхар Уба узнал обо мне? – поинтересовался Конан.

– Он рассказывал, что прежде долго жил в гиборийских странах, где много слышал о подвигах киммерийца Конана. Долгими вечерами, а они особенно долги, когда рядом нет достойного мужчины, он рассказывал мне о твоих приключениях. Я наизусть помню эти рассказы: как ты был пиратом и вожаком мунганов, как ты служил в гвардии Турана и командовал гвардией царицы Тарамис, как ты захватил трон Аквилонии и сумел отстоять его от происков враждебных тебе королей и могущественных волшебников.

Киммериец грозно нахмурил брови.

– Так значит Кхар Уба сам предложил тебе похитить аквилонского короля и доставить его в Амазон?

– Да, это была его идея.

– Проклятый лжец! А он заявил мне, что повиновался твоему приказу.

Сомрис не стала отрицать и этого, не замечая, что противоречит сама себе.

– Да, он поступил так по моей воле.

И тут Конану пришла в голову удивительная мысль. Он даже на мгновение прекратил жевать.

– Скажи мне, царица, если Кхар Уба столь могущественный маг, то почему он служит тебе?

– Я сама не раз задавалась этим вопросом, – нахмурив лоб, промолвила Сомрис. Он утверждает, что прогневал Черного Ормазда и в наказание бог приказал ему тридцать лет выполнять все повеления царицы амазонок.

– Странное наказание, – пробормотал Конан.

Царица подошла к нему и коснулась рукой мускулистой груди.

– Тебе не кажется, что мы тратим слишком много времени на разговоры?

Вместо ответа Конан привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.

Наполненная страстью и бурными ласками ночь пролетела стремительно. Утренние лучи застали любовников лежащими на смятой постели в объятиях друг друга. Сомрис светилась от счастья и познанного наконец наслаждения. Конан, напротив, чувствовал себя словно выжатый лимон.

Положив руку на бурно вздымающуюся правую грудь царицы киммериец словно невзначай заметил:

– Кхар Уба сказал мне, что ты отняла у него волшебный перстень. Во время моих скитаний мне однажды попадался похожий. Если ты не прочь, я хотел бы взглянуть на него. Или, может, ты боишься, что я воспользуюсь его силой и убегу?

Счастливо улыбаясь царица ответила:

– Я не боюсь. Я люблю твою страсть и твою силу, король, и уверена, что я не та женщина, от которой можно с легкостью отказаться. Но у меня нет этого перстня. Я отдала его Горгии, которой легче сохранить сокровище от злых рук в лесной чаще.

Сказав это царица, вновь прильнула к Конану, который уже был далек от мыслей о любовных утехах. Ему позарез был нужен перстень...

Прошло много месяцев с тех пор, как Конан очутился в Амазоне. Несмотря на все старания королю никак не удавалось вернуться в родную Аквилонию. Амазонки стерегли его пуще собственного глаза, а Сомрис в утешение постоянно твердила, что как только она разрешится от бремени, признаки которого почувствовала после первой же любовной ночи, Конан будет торжественно препровожден в Куш, где сможет сесть на корабль и достичь берегов Аргоса. Королю пришлось смириться и терпеливо ждать истечения срока, отведенного природой женщинам.

Жизнь в Аржуме не отличалась особым разнообразием. Лишь изредка устраивались охоты на гепардов или косуль, в которых принимал участие и Конан. Несколько раз амазонки организовывали набеги на близлежащие княжества. Конана в эти дни стерегли особенно тщательно.

Время тянулось невыносимо тягуче, киммериец изнывал от скуки. Как правило, день проходил в бесцельном шатании по городу. Независимый вид Конана раздражал амазонок, их бессильная злоба немного развлекала варвара. Вечерами к нему непременно приходил Кхар Уба с кувшином вина и они проводили время за беседой.

Жрец, которого подобревшая царица освободила из тюрьмы, так и не вернув ему, правда, перстень Черного Ормазда, был конечно порядочной скотиной, но он был интересным рассказчиком и без него киммериец не смог бы узнать и десятой части тайн Амазона.

Слушая его неторопливые рассказы, Конан все более убеждался, что в мире едва ли есть государство более четко организованное и более жестокое, чем Амазон, кровавые обычаи которого могли вполне соперничать с традициями древнего Ахерона.

Амазон был искусственным наростом на теле черного континента. Правящие в нем воительницы были единственным народом со светлым цветом кожи. Откуда они взялись, никто точно не знал. Древние предания уверяли, что некогда живший за морем Вилайет народ амазонов решил отправиться на поиски загадочной Атлантиды. Жрец бога войны Ульмвана, прародителя амазонов взывал к сердцам соплеменников, призывая вернуться на родину предков, дарующую вечную жизнь.

Преодолевая сопротивление местных племен и народов амазоны дошли до западного моря. Здесь они построили корабли, намереваясь продолжить свой путь на запад. Фанатичный жрец вел их туда, где как считалось должна была находиться сказочная Атлантида.

Они блуждали по морю много дней. Их кожа покрылась солью, а желудки были отравлены гнилой пищей. Вскоре женщины, уставшие от тягостей путешествия, начали роптать. Мужчины не вняли их мольбам и тогда ночью жены и дочери перебили своих мужей и отцов, благо их осталось мало – очень многие погибли в боях во время пути на запад. Затем амазонки повернули корабли назад. Однако течения и шторма отнесли их далеко к югу и выбросили в конце концов на неведомый берег. Располагая совершенным бронзовым оружием воинственные амазонки покорили многие соседние племена, создав государство, по размерам своим лишь немного уступавшее Аквилонии. Правда, население Амазона было гораздо меньшим. Большая часть его проживала в Аржуме, единственном крупном городе державы и в городках-крепостях на границе с Атлаей – южным государством, находившимся в состоянии непрерывной войны с Амазоном.

Безжалостно расправившись со своими мужьями, амазонки стали опасаться мести сыновей. И тогда по приказу жриц все мальчики были принесены в жертву кровавогубой богине Лиллит – символу женского начала и превосходства.

В Амазоне была создана строгая иерархия власти. Во главе государства стояла царица, выбираемая амазонками пожизненно из числа кларин. Обычно предпочтение отдавалось дочери, сестре или племяннице прежней властительницы. Царица опиралась на так называемый круг подруг, в который входили кларины, жрицы и личные телохранительницы повелительницы.

Круг решал все важные государственные вопросы. Таким образом кларины играли чрезвычайно большую роль в Амазоне. Все они были, как правило, пожилыми и, за очень редким исключением, безобразными. Казалось, царица Сомрис намеренно избегает привлекать в свое окружение женщин, более привлекательных, чем она. Конан быстро научился отличать кларин от прочих амазонок, даже если на них не было туники с характерной зеленой чертой. Ненависть к противоположному полу и властность придавали облику кларин мужеподобные черты.

Все женское население Амазона – а кроме потомков амазонок, прибывших много веков назад на черный континент с севера, в Аржуме не проживала ни одна женщина – делилось на семьи, каждая из которых состояла из двенадцати человек. Девушки, входившие в семью, жили в одной зале, имели общее имущество, за исключением оружия. Пять семей объединялись в тумму, во главе которой стояла младшая кларина. Пять тумм составляли стерк. Каждый стерк имел свою казарму – блокдом, а один, царский, размещался во дворце. Стерками командовали кларины, приближенные к царице.

Ступенью ниже амазонок располагались деры. Так называли захваченных в плен и оскопленных юношей, выполнявших функции палачей, тюремщиков, надсмотрщиков за рабами, стражников, охранявших городские стены.

В самом низу располагались ферулы – обращенные в рабов мужчины. Ферулы не имели абсолютно никаких прав. Их можно было истязать и убить.

Находясь в окружении диких безжалостных соседей, большинство из которых не брезговали человеческим мясом, амазонки вынуждены были создать великолепную армию, одну из самых совершенных в мире. Сравнительно небольшая по численности – не более четырех тысяч человек, то есть все женское население Амазона – она состояла из всадниц, вооруженных луками, копьями и короткими мечами. Амазонки с раннего детства обучались владению всеми видами оружия, но излюбленным оставался лук. Для любой воительницы не составляло никакого труда на полном скаку пронзить стрелой три укрепленных на щите медных кольца размером не более ладони. Для того, чтобы более уверенно орудовать луком, они сознательно уродовали тело, прижигая девочкам грудь с таким расчетом, чтобы она переставала расти и в будущем не мешала наводить стрелу на цель. Именно этим и объяснялось некоторое уродство их фигур, поначалу так удивившее Конана.

Излюбленной тактикой амазонок был неожиданный стремительный набег. Встретив упорное сопротивление, а это случалось нечасто, они отступали, но тут же нападали вновь, нанося противнику большой урон стрелами. В конечном счете враг начинал пятиться перед их натиском и тогда в ход шли колья и мечи.

Но амазонки использовали не только этот вид боя. Они понимали, что враг не всегда согласится дать битву на ровном, удобном для конной атаки месте. Поэтому они умело действовали и в горах, и меж стен домов, выстраиваясь в цепь, в которой каждая девушка четко знала свое место. Обороняясь от нападения превосходящих сил противника, они спешивались и выстраивались в фалангу или карэ. Шеренги копейщиц отражали наскоки вражеских воинов, а лучницы расстраивали боевые порядки противника дождем стрел. После этого в атаку устремлялся отборный отряд конницы, состоявший из подруг царицы.

Воительницы первыми на черном континенте решились приручить яфантов или ами, как они сами называли этих животных. Тупые на первый взгляд, ами оказались на деле весьма сообразительными и послушными. Настал день, когда первый яфант, огласив поле брали диким ревом, обратил в бегство вражеское войско. С тех пор при армии амазонок состояло не менее пяти яфантов с обитыми медью бивнями.

Кроме четкой воинской организации амазонки устрашали врагов жестокостью, исключительной даже для этого жестокого мира.

Они не приносили кровавых жертв лишь для того чтобы ублажить жестоких врагов. Убийства и жестокости, творимые ими, были вызваны не ритуалом, а практической целесообразностью. Амазон был государством с ярко выраженной кастовой системой. Все население делилось на две части – женщины и мужчины. Женщины владычествовали над мужчинами обращенными в рабство, подобного которому нельзя было встретить даже в Стигии или Шеме.

Невольники в Аржуме мало походили на нормальных людей. Женоподобные истязатели деры в первые же дни рабства выбивали из них всякое представление о достоинстве, низводя до состояния безмолвного скота. Мужчины ходили по улицам Аржума не смея поднять голову. Всю одежду их составляли ветхие набедренные повязки, лишь на некоторых были шаровары и, совсем редко, некое подобие рубахи без рукавов. Маг объяснил Конану, что одежда свидетельствует о положении ее владельца. Чем больше одежды было на феруле, тем более привилегированное положение он занимал.

Встречаясь с амазонкой мужчина не смел даже взглянуть на нее. Он должен был стоять на месте, низко опустив голову, готовый по первому сигналу припасть к ногам госпожи. Малейшее проявление недовольства или непочтения строго каралось. Провинившегося пороли кнутом, травили леопардами, оскопляли. В случае повторного "нарушения" его, как правило, предавали смерти. Амазонки отличались изощреннейшей жестокостью, изобретя сотни видов казни. Тому, кто случайно бросил на амазонку взгляд, который она сочла нескромным, выкалывали глаза, после чего его сажали обнаженным в кучу с термитами, предварительно обмазав несчастного медом. Ферула, обвиненного в том, что он коснулся амазонки без ее разрешения, бросали в яму с крокодилами, предварительно отрубив ему обе руки. За оскорбление словом отрезали язык и засовывали в рот ядовитую змею. Пойманного на воровстве засыпали грудой камней. Пытавшимся бежать отрубали руки и ноги, бросая трепещущее тело на съедение гиенам. Самая страшная казнь ожидала бунтовщиков – их иссекали мелкими порезами и бросали в каменный мешок, полный голодных крыс. Прежде, чем человек сходил с ума крысы успевали обглодать его ноги до костей.

Убивали за каждую мелкую провинность, а иногда и просто так, если раб показался строптивым или чересчур сильным – чтобы не затеял бунт. Наиболее крепких мужчин по истечении определенного срока отвозили в священную рощу Горгии. Что с ними делала великанша можно было только догадываться, но живым оттуда никто не возвратился.

Чтобы поддержать свое господство, отряды амазонок нападали на города и деревни близлежащих черных княжеств, безжалостно истребляли женщин и уводили в полон мужчин и мальчиков. Мальчиков обычно оскопляли и делали дерами. Мужчины частью тут же закалывались во славу Ульмвана, а часть использовались на различных работах, но рано или поздно и их ожидала насильственная смерть.

Основав империю женщин, амазонки не пожелали слиться с местным чернокожим населением. Поэтому они стали искать партнеров для продолжения рода среди представителей белых рас.

С этой целью, собрав большое войско, амазонки время от времени вторгались в черные королевства в Зимбабве, где проживало немало купцов и наемников с севера. Небольшие рейдовые группы доходили до Куша и Дарфара. Кроме этого амазонки покупали белых рабов у торговцев из Стигии.

Но и белый цвет кожи не служил гарантией от насильственной смерти. По прошествии определенного времени амазонки убивали белых ферулов. Делали они это по словам Кхар У бы с той целью, чтобы мужчины не почувствовали себя вновь хозяевами положения.

Чтобы не допустить даже малейшей искры сопротивления амазонки организовали систему строжайшего контроля за ферулами. Основная масса рабов-мужчин была сосредоточена в Аржуме. За пределами города в основном жило полусвободное население, выплачивавшее амазонкам дань ячменем, скотом, виноградом, одеждой и прочей натуральной продукцией. Оно было вполне довольно своей участью, тем более что грозная слава женщин-воительниц гарантировала относительную безопасность от набегов диких племен, и не думали о том, чтобы сбросить гнет амазонок. Таким образом последним не требовалось больших сил, чтобы поддержать спокойствие вне Аржума. Но в самом городе находилось более тридцати тысяч ферулов, ряды которых постоянно пополнялись пленниками, еще не забывшими вкус свободы.

Для обеспечения контроля за рабами город был разбит на пять так называемых сфер. В центре находился дворец царицы, храмы, многочисленные хозяйственные пристройки и оружейный двор. Оставшаяся часть делилась на северную, южную, восточную и западную сферы. Ядром каждой из них служил блокдом – казарма, в которой проживало около трехсот воительниц. Вокруг блокдома теснились лачуги ферулов.

Каждая сфера была отгорожена от прочих валом и деревянной стеной с башнями, на которых день и ночь стояли посты деров. В случае, если бы вспыхнуло восстание в одной из сфер, ее можно было мгновенно отсечь от прочих и утопить бунт в крови. Подобные меры предосторожности делали любое выступление заранее обреченным на провал.

Конан часто бродил по кривым улочкам Аржума в надежде встретить хотя бы одного человека, который отважился поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. Все было тщетно. Ферулы поспешно пробегали мимо него, опуская взгляд долу. А стоявшие на башнях деры с затаенным злорадством смотрели на единственного мужчину Амазона, который не боялся оставаться мужчиной.

Таков был диковинный Амазон – страна гордых женщин и превращенных в рабов мужчин, страна, в которой Конану, может быть, предстояло провести долгие годы.

Опонта резвилась словно счастливый ребенок. Киммериец отдыхал подле нее сердцем, особенно после душной атмосферы дворца, полной интриг и ненавидящих взглядов...

Убедившись, что Конан не попытается бежать из Амазона, что было в общем бессмыслицей – преодолеть в одиночку тысячеверстный путь до Зимбабве или еще более длинный до Дарфара или Пуна, сквозь кишащие змеями, крокодилами, ядовитыми пауками, а также дикарями всех мастей, считавшими своим священным долгом поймать и съесть каждого путешественника, особенно если цвет его кожи белый, джунгли – амазонки стали выпускать киммерийца из Аржума без сопротивления. Он был волен отправиться в любой из близлежащих лесов и заниматься там чем душе угодно. Сомрис лишь запретила ему появляться в священной роще Горгии, но Конана и без всяких запретов не слишком тянуло туда. Он хорошо помнил взгляд, который на него бросила некогда великанша.

Не имея сил оставаться в пропитанном жестокостью городе, Конан все чаще выбирался за его стены и проводил время охотясь или просто странствуя по сельве. Животный мир Амазона был мечтой каждого истинного охотника. В этой дикой стране водились различные косули, ветвисторогие олени, дикие кабаны, тигры, леопарды, серые медведи, сотни видов экзотических птиц. С луком за спиной и мечом на поясе Конан без устали скакал по хитросплетениям зарослей, преследуя ту или иную дичь. Не раз ему приходилось сталкиваться с опасными хищниками. Как правило, киммериец, не раздумывая ни мгновения, вступал с ними в бой, достаточно равный, так как его оружием был лишь короткий меч, а тело прикрывала легкая кольчуга. Лишь однажды он предпочел разойтись со своим противником мирно – скорее из уважения, нежели из страха. Тогда ему попался огромный саблезубый тигр, чудом уцелевший реликт древнего леса. Тигр был стар, грузен и мудр. Топорща длинные жесткие усы он обошел вокруг Конана, словно примеряясь по зубам ли ему эта добыча. Убедившись, что человек силен и готов за себя постоять, тигр издал грозный рык, потрясший стебли лиан, и растворился в зарослях.

В лесах Амазона можно было встретить и других диковинных зверей, нередко в чаще таились такие чудовищные создания, помериться силой с которыми не рискнул бы даже Конан. Так однажды он нашел на тропинке близ водопоя разорванную пополам тушу дикого быка, а рядом на влажной глине был отпечатан след огромной обезьяньей лапы. Судя по размерам этого отпечатка монстр намного превосходил Конана ростом, а о его силе свидетельствовала та легкость, с какой он разорвал свою жертву лапами, даже не прибегнув к помощи зубов. Конан повернул коня и поспешно ускакал из этого леса.

Во время одной из своих обычных прогулок Конан повстречал в лесу Опонту. Поначалу ему показалось, что девушка так же как и он решила поохотиться – у ее седла болтались два нанизанных на стрелы короткоухих зайца, – но, заметив ее смущение, киммериец понял, что амазонка искала этой встречи. Следует напомнить, что Опонта сразу пришлась по душе Конану. Она была мила, непосредственна, привлекательна, в ней не было звериной жестокости, отличавшей большинство амазонок. А кроме того Конан чувствовал, что Опонта неравнодушна к нему. Для него не было секретом, что многие амазонки посматривали на перевитый могучими мышцами торс варвара с затаенной похотью, но во взгляде Опонты проскальзывало не только физическое влечение, а некоторое преклонение перед мужчиной-воином, столь свойственное женщинам цивилизованных стран и столь чуждое мужеподобным воительницам-амазонкам. Быть может, было в этом взгляде и нечто, похожее на зарождающуюся любовь.

Конан приветствовал девушку жестом руки. Она ответила ему тем же. Их кони сошлись и стали бок о бок, так что бедро Опонты, едва прикрытое короткой туникой, касалось бедра киммерийца. Какое-то время они смотрели друг на друга и молчали, затем Конан легко поднял девушку и привлек ее к себе. Она была намного моложе царицы и полна нежной страсти. Покусывая кожу любовника острыми зубками, она стонала от непритворного наслаждения. Подобное чувство испытывал и Конан, впервые за последние годы.

Когда они утомились от объятий и поцелуев Опонта внезапно спросила:

– Король, сколько ночей ты провел в опочивальне царицы Сомрис?

"Э, да крошка ревнует!" – с некоторым самодовольством подумал Конан, а вслух ответил:

– Не помню точно. Шесть или семь. Ваша царица весьма странная женщина. Она занимается со мной любовью не чаще раза в месяц, при этом проявляя такую страсть, что порой мне кажется она готова разорвать меня на куски. Остальное время она едва обращает на меня внимание, но стоит одной из кларин бросить в мою сторону мимолетный взгляд, лицо Сомрис принимает столь яростное выражение, будто она готова содрать с соперницы кожу.

– Еще бы, – как-то невесело усмехнулась девушка. – Ведь эта соперница может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.

Конан рассмеялся.

– Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.

– Ты не понял меня, – сказала Опонта, качая головой. – Нам запрещено об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная смерть.

– Вот тебе раз! – озадаченно воскликнул Конан. Не обращая внимания на эту реплику, Опонта продолжала:

– Его оскопляют, затем обливают кипятком, а в довершение всего вырезают со спины восемь ремней толщиной в два пальца.

Опонта рассказывала об этом совершенно спокойно, даже как-то отрешенно. По спине киммерийца побежали мурашки.

– Но почему вы так поступаете?

– Считается, что если оставить любовника в живых, амазонка может попасть в зависимость от него. Ее сердце наполнится привязанностью и нежностью, ее воинственный дух ослабнет. И тогда мужчины захватят власть в Амазоне. Чтобы этого не произошло, еще в старину было введено правило, согласно которому мужчина не может жить дольше десяти любовных ночей, проведенных с амазонкой. За неукоснительным использованием этого Правила следят специальные надсмотрщицы во главе с клариной Латалией, самой жестокой из всех приближенных Сомрис. Проведя ночь с мужчиной, каждая амазонка должна явиться к Латалии и назвать ей имя своего любовника. Латалия ставит против его имени крестик. Когда число крестиков достигнет десяти, она докладывает об этом царице Сомрис. На следующий день мужчину предают смерти.

Возмущение, поначалу вспыхнувшее было у Конана, к этому времени улеглось и он спокойно заметил:

– Я не ожидал от амазонок ничего другого. Но неужели можно способствовать смерти человека, которого хоть сколько-нибудь любишь? Может быть и ты сразу по возвращению во дворец побежишь к этой Латалии или промолчишь лишь потому, что боишься гнева Сомрис?

Какое-то время Опонта молчала. Она проводила взглядом пронзающего воздушные потоки грифа и лишь затем сказала, так и не ответив на вопрос киммерийца:

– Мы ненавидим мужчин. Ведь они приносят лишь боль.

– Странно, – удивленно заметил Конан. – Я всю жизнь убеждался в обратном. Даже те женщины, которые меня прежде ненавидели, после проведенной совместно ночи начинали относиться ко мне весьма нежно.

Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась пальцами левой неразвитой груди.

– Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры. Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы. Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой жаровню и зловещего вида приспособления. "Какая хорошенькая девочка!" сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут, подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная мне одним из них, была очень сильной.

Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.

Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:

– Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь для продолжения рода?

– Да.

– Это страшно, – сказал киммериец. – Жить без любви...

– Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух. И... правильно считается!

Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.

– Великий Кром! – прошептал варвар, невольно подумав зачем лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в своем незнании девочки.

С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки рано или поздно могли быть замечены.

Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор, как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного призрака, нежели человека.

Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта. Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к Опонте.

Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса. Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.