Текст книги "Атланты, Воин"

Автор книги: Дж Коуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 71 страниц)

Впереди завиднелись буруны рифов. Хорошо это или плохо, Тогил подумать не успел. Пенный вал захлестнул его и швырнул вперед. Тогил крутился в водовороте, обдирая кожу об острые камни. И когда он уже отчаялся выплыть, подводный поток мягко вытолкнул захлебывающегося человека из воды.

Пираты не рискнули преследовать его. Для очистки совести они постреляли из луков, но стрелы падали в воду, не долетая до Тогила. Беглец добрался до отмели, встал во весь свой гигантский рост и красноречивым жестом показал критянам, что он о них думает.

Потешив таким образом свое самолюбие, Тогил задумался. Он стоял на пустынном обрывистом берегу, израненный, продрогший, без оружия и без денег. Из одежды на нем был лишь легкий хитон, порядком изорванный о рифы.

Где он очутился, Тогил представлял не особо отчетливо. Единственное, в чем он был уверен, что это берег Эллады.

В те времена жители побережья не слишком дружелюбно относились к заморским гостям. Гость мог оказаться пиратом, приплывшим жечь, грабить и обращать в рабство. Гость мог оказаться и жертвой кораблекрушения и тогда рабом следовало сделать его. Нормальная логика – или ты, или тебя. Тогил жил по законам своего времени и они не казались ему странными, но он не приветствовал, если эти законы обращались против него. Поэтому отправиться в селение, которое, судя по вьющемуся над горой дымку, было недалеко, Тогил не спешил.

Для начала он решил подняться на ближайший холм и осмотреться. Удача пришла к нему сразу. На вершине холма какой-то худосочный паренек тщился сдвинуть огромный валун.

– Помочь? – спросил Тогил, внезапно появляясь сзади.

Парнишка испуганно отпрянул и бросился бежать. Что ж, это была естественная реакция. Проследив за парнем, пока тот не скрылся из виду, Тогил подошел к камню. Земля вокруг него была изрыта. Судя по нешуточным стараниям, которые прикладывал паренек, под камнем лежало что-то ценное. Хрустнув могучими мускулами, Тогил приподнял глыбу и сбросил ее вниз.

Так и есть! На влажной земле лежал превосходной работы меч. Тогил прикинул его на руке. Легковат и чуть коротковат, но за неимением лучшего сойдет! Кроме меча, под камнем лежали сандалии. Время попортило кожу, но в целом они выглядели достаточно надежно.

Находки обрадовали Тогила. Имея сандалии, он мог передвигаться вдвое быстрее, а меч позволял ему зайти в любое селение. Что он и сделал, отправившись туда, где вился дымок.

Это была деревня, домов эдак на сто, которую местные жители гордо именовали городом. "Горожане" были не слишком дружелюбны, но напасть на Тогила не решились. Хотя парнишка, добром которого воин поживился, отчаянно жестикулируя, указывал на меч пришельца, однако за него никто не вступился. Тогил разжился куском мяса и лепешкой, обменяв их на выковыренный из меча камешек, а заодно узнал дорогу в Микены, самый крупный город в этих краях.

До Микен он добрался за четыре дня. Кормился грабежами. В Микенах местный царек пытался завлечь могучего воина в свою дружину, а когда гость отказался, попытался захватить его силой. Тогил расшвырял его богатырей, словно щенков. Вытряхнув из казны царька несколько горстей золота, он продолжил свой путь.

Следующие несколько дней он шел по горам, где гуляло немало лихих людей. Некоторые из них имели глупость напасть на одинокого путника, за что немедленно поплатились. Одного из них Тогил столкнул в пропасть, еще одному переломал ребра, двух или трех выпотрошил с помощью меча.

Развлекаясь таким образом, он дошел до городка под названием Афины. Здесь уже знали, что могучий чужестранец расправился по дороге со множеством разбойников. Поэтому не успел Тогил ступить на городскую площадь, как был приглашен в гости к местному царьку Эгею. Как выяснилось позже, Эгей намеревался отравить гостя, который представлялся ему возможным узурпатором. Но когда Тогил извлек из ножен меч, желая вонзить его в мясо, царек вдруг завопил, что гость – его сын. Что он якобы узнал сына по мечу и сандалиям, которые спрятал под камнем до его возмужания. Эгея не смутило, что внезапно обретенное чадо почти не знает родного языка. Этот недостаток тут же приписал дурному воспитанию, полученному у кентавров – полуконей-полулюдей, в которых веровали местные жители.

Предложение Эгея стать его сыном застало Тогила врасплох. Он позволил себе немного подумать, а затем решил, что не так уж плохо отдохнуть в этом городишке от долгих скитаний. Он проведет здесь пару лет, после чего вновь отправится на поиски приключений. Тогил беспрекословно позволил переименовать себя в Тесея и быстро навел порядок, перебив всех тех, кто был недоволен внезапным появлением нового наследника престола.

А затем ни с того ни с сего ему вздумалось уже в облике Тесея отправиться на Крит. Он хотел рассчитаться: то ли с афинянами за гостеприимство, то ли с критскими пиратами за утопленные меч и доспехи. Как бы то ни было, он оказался на корабле, везущим на Крит ежегодную дань – четырнадцать пленников, обреченных на то, чтобы быть съеденными Минотавром.

Позднее досужие сочинители придумали красивую легенду о том, будто бы в него влюбилась дочка царя Миноса Ариадна, которая передала ему меч и сплетенную в клубок шерстяную нить, с помощью которой он должен был выйти из подземелья, именуемого лабиринтом. Затем он якобы заколол Минотавра, собрал своих товарищей и бежал с Крита, не забыв захватить и Ариадну.

На деле все было куда более прозаично.

Никакой Ариадны, так же как и ее папаши Миноса он в глаза не видел. Сразу по прибытию на остров пленников затолкали в черную дыру подземелий. Постепенно они потеряли друг друга. Кое-кого и вправду сожрал Минотавр, другие блуждали в лабиринте, проваливаясь в бесчисленные ямы-ловушки.

Тесей повстречал хозяина подземелья, когда уже совершенно одурел от скуки, съел все захваченные припасы и опустошил флягу с вином. Если быть откровенным, он не верил в существование Минотавра, полагая, что Минос просто гноит пленников в запутанных коридорах, пугая весь мир будто бы прячущимся там чудовищем. И, надо сказать, первые мгновения их встречи были не слишком радостными для воина.

Начать нужно с того, что Минотавра невозможно было победить даже имея меч-ксифос [ксифос – короткий греческий меч]. Легкий короткий клинок не только не смог бы добраться до сердца монстра, но вряд ли бы проткнул его кожу, которая была толщиной в палец. Кроме того, Минотавр был не менее восьми локтей росту, а его руки напоминали переплетенные медными жилами канаты.

Они оказались лицом к лицу, и в тот же миг сзади Тесея рухнула решетка, отрезая путь к бегству. В лабиринте была кромешная тьма, воин различал лишь смутный гигантский силуэт. Он уже прикидывал, возможно ли сбить монстра с ног и проскользнуть мимо, как тот вдруг произнес:

– Я знаю, кто ты.

Эти слова были сказаны на языке, почти уже позабытом Тесеем. В последний раз он говорил на нем веков эдак десять назад. В те времена ему случилось быть блестящим царем одного из восточных государств.

– Да? – быстро придя в себя, спросил воин. – И кто же я?

– Ты один из тех, чье государство кануло в бездну.

– Ты прав. Но откуда ты знаешь?

– Я много о чем знаю.

– А я не верил, что ты существуешь.

Даже в темноте было видно, как блеснули в ухмылке огромные зубы чудовища.

– Напрасно. Земля знает более невероятные существа, чем я. Минотавр лишь порождение буйной фантазии одной из тех, кто канули в бездне. Я слышу, твой мозг дрожит?

– Слегка, – признался Тесей. – Мне не слишком хочется угодить в твой желудок. А ты умеешь читать мысли?

– Да, иногда. Не бойся, я не съем тебя. Хотя ты мне и интересен. Ты много знаешь. Но ты мне нужен. Ты враг моих врагов. И поэтому ты уйдешь невредимым. Я отпущу тебя, но с условием, что ты будешь иногда приходить сюда и рассказывать о том, что происходит наверху.

– Договорились.

На том они и расстались. Через потайной ход Минотавр вывел Тесея к морю. Остальное было несложно. Пробравшись в гавань, Тесей поджег корабли Миноса. Так посоветовал Минотавр. В гигантском костре исчезло могущество островной талассократии [талассократия – господство на море]. Затем он захватил одно из уцелевших суденышек и заставил команду отвезти его в Афины. Старый Эгей слишком радовался возвращению сына. Так сильно, что перебрал и случайно свалился с прибрежной скалы. Это вышло совершенно случайно. Тесей стал царем, перекраивая законы Афин по своему усмотрению.

Сразу после восшествия на престол он сделал кое-какие преобразования, которые тут же нарекли мудрыми. Впрочем, прослыть мудрым в те времена было не очень сложно.

Как и глупцом. Он успел заслужить и эту славу, так как слишком увлекался женщинами – эллинки были прекрасны, а получить их было легко. Герой менял женщин чаще, чем сандалии. Кто только не перебывал в его объятиях! Совращенные жены жаловались мужьям и отцам. Это приводило к скандалам, нередко заканчивающимся войнами. Но Афины уже были достаточно сильны, чтобы не опасаться дружин окрестных царьков.

Вершиной его безрассудства стало похищение Елены, сопливой девчонки из Спарты. Она была еще слишком молода, чтобы лечь в его постель, но уже очень красива. Утверждали, что они с Пирифоем похитили ее насильно, но воистину – ЖЕНЩИН НЕ ПОХИТИЛИ БЫ, ЕСЛИ БЫ ТЕ САМИ ТОГО НЕ ХОТЕЛИ. Она даже не кричала, когда два могучих мужа схватили ее в храме Артемиды. Очутившись в безопасности, друзья метнули жребий – кому достанется добыча. Елена досталась Тесею. Всегда полезно иметь при себе монетку с двумя орлами!

И тогда Пирифой сказал ему, напоминая условия их братского договора:

– Мы нашли жену тебе, не будем мешкать и отправимся за женой для меня.

– Куда? – спросил Тесей.

– В Тартар! – захохотал Пирифой.

Он явно был безумцем. Но кто из них не был безумцем, когда дело касалось женщины. Не в правилах Тесея было отказаться от данной другу клятвы. Он надел чистый хитон и отправился в дорогу.

И вскоре они вошли в Мрак.

Харон долго отказывался перевозить их на другой берег Ахерона. Кося мутноватым глазом, он пояснял, что сюда нет пути живым. Кончилось все тем, что побратимы набили Харону рожу. Выходя из лодки, Пирифой небрежно засунул две золотые монетки за небритую щеку перевозчика и пожелал ему хоть раз в жизни хорошенько напиться.

Они преодолели стигийские болота, наполненные всякими гадами, и омылись в реке Стикс, вода которой будто бы делает тело человека неуязвимым. Переплыв реку забвения Лету, друзья попали на асфоделевые [асфодель – тюльпан] луга, по которым бродили тени. Топча блеклые тюльпаны, они шли мимо этих прозрачных слепков с людей, время от времени замечая знакомые лица. Так им попались навстречу два Плантида, некогда споривших с Тесеем за афинский престол, а разбойник Дамаст снимал с плеч и вновь надевал отрубленную голову, корчившую гнусные рожи.

Здесь же были и тени многих чудовищ, истребленных богами и героями.

Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,

Тут Бриарей сторукий живет, и Дракон из Лернейской

Топи шипит, и химера огнем врагов устрашает,

Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают...

[Вергилий "Энеида" 6, 286-290]

Персефону они нашли в бесплодном саду Аида. Нужно было хватать ее и уносить ноги, но Пирифою вздумалось объявить о своем намерении владыке Тартара. Все же он был дерзким безумцем. Как не отговаривал Тесей друга от этой идеи, царь лапифов стоял на своем.

Аид принял их неласково, но достаточно вежливо. Выслушав речь Пирифоя, он предложил гостям присесть на мраморную скамью. Как только бедра Тесея коснулись хладного камня, он понял, что им не подняться. Понял это и Пирифой.

Скамья притягивала к себе, не давая оторвать ног. Скорей всего в ее основание был вделан мощнейший гравитатор. Аид полюбовался на застывшие в неподвижности фигуры и ушел.

Неведомо сколько времени, они провели без пищи и воды. Пирифой был слабее и умер первым. Тесей с горькой усмешкой следил за тем, как тень его друга покидает тело. Ей даже не потребуется вновь пересекать Ахерон, Пирифой уже позаботился о плате.

Но друг остается другом даже после смерти. Тень Пирифоя направилась к черному креслу Аида. Видно побратим успел заметить, что делал владыка Тартара в тот миг, когда они намертво приросли к скамье. Невероятным усилием воли тень сдвинула потайной рычаг и Тесей почувствовал, что свободен. Упав на колени, он отполз от скамьи, а затем с трудом поднялся на онемевшие от долгого сидения ноги. Тень подошла к нему.

– Спасибо, брат! – с чувством произнес Тесей, кладя руку на плечо тени. Рука провалилась внутрь эфемерного образования, – Сейчас я сниму со скамьи твое тело.

– Не надо, – промолвила тень Пирифоя. Она с грустью смотрела на свою бренную оболочку, в которую уже никогда не суждено вернуться. – Я хочу, чтобы Аид подумал, что ты оказался сильней его чар. Пускай позлится. А теперь перережь мне горло и включи магическую силу.

Тесей заколебался.

– Режь! – велела тень. – Пусть он считает, что я предпочел смерть от руки друга.

Герой выполнил эту просьбу, залив пол черной кровью. Тень была удовлетворена.

– А сейчас уходи. И прости, что я вовлек тебя в эту глупую авантюру.

– Прости меня, – ответил Тесей, – что мне не довелось умереть первым.

Тень усмехнулась.

– Ты всегда любил быть первым. Но в другом. Иди.

– Прощай, Пирифой.

– Прощай.

И Тесей покинул Тартар. Он был первый, кому довелось вернуться к солнцу. Ведь:

...в Аверн спуститься нетрудно,

День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.

Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться

Вот что труднее всего?

[Вергилий "Энеида" 6, 127-130]

[Аверн – латинское название Тартара;

Дит – латинский аналог Аида]

Харон не слишком удивился, когда Тесей выскочил из кустов и прыгнул в его челн.

– Вернулся? – спросил он, почесав заросшую сизым волосом шею.

– Как видишь.

– А приятель – нет?

– Ему повезло меньше. – Тесей потянул из ножен меч и поинтересовался:

– Повезешь или мне взять весло самому?

– Повезу.

– Тогда держи. – Тесей протянул перевозчику душ монетку.

– Не надо. Твой друг уже оплатил проезд в оба конца.

На середине реки он вдруг пожаловался:

– Мне здорово попало от Аида.

Тесей не отреагировал на эти слова. Очутившись на противоположном берегу, он кинул Харону предмет, который до этого прятал под полой плаща.

– Отдашь своему хозяину.

Это была голова чудовища Эмпуса, выпивавшего у людей кровь. На беду свою Эмпус переоценил силенки, напав на Тесея.

Харон вдруг рассмеялся. Ему понравилось, что шатающийся от голода и усталости, чудом оставшийся в живых человек все же нашел в себе силы досадить могущественному Аиду.

– Эй, приятель! – крикнул он вслед удаляющемуся Тесею. – Хочешь бесплатный совет?

Воин обернулся.

– Валяй!

– Тебе лучше исчезнуть.

– Я так и сделаю.

Он действительно так и поступил. Он насолил слишком многим, в том числе и доброй половине олимпийцев. Слишком многие желали его смерти. И ожидания их были удовлетворены.

Вскоре прошел слух о смерти великого героя. Его будто бы сбросил со скалы в море царь Скироса Диомед.

Тело, конечно, не нашли, а значит Аид не мог отыскать тень Тесея в Тартаре. Должно быть, она страдала на берегу Ахерона, ибо никто не предал земле бренные останки героя.

Минули века. Память о дурных поступках Тесея канула в Лету, а число подвигов, совершенных им, сказочно умножилось. Право быть родителем героя стали оспаривать Зевс и Посейдон.

Спустя триста лет со дня первых Олимпийских игр [спустя 300 лет со дня первых Олимпийских игр, т.е. в 476 году до н.э.], афиняне порешили перенести останки героя на родину. На Скиросе были раскопаны кости воина огромного роста. При нем нашли нетронутые временем копье и меч.

Ареопаг объявил, что это останки Тесея, и они были торжественно погребены в центре города.

Был ли это в самом деле Тесей или какой-то безвестный богатырь, но Аид так никогда и не обнаружил тени героя на асфоделевых лугах. А тень Пирифоя загадочно улыбалась.

2. АФИНЫ. АТТИКА

Круг плавно вращался, подгоняемый мерными ударами ноги. Влажная глиняная лепешка постепенно принимала коническую форму, пока не превратилась в изящный лекиф [древнегреческий сосуд для масла цилиндрической формы]. Лиофар смочил в плошке с водой чуть липкие пальцы и сгладил стенки так, что они жирно заблестели в тусклом свете скупо проникающих в мастерскую полуденных лучей. Затем он умело скатал тонкую глиняную колбаску, чуть расплющил ее края и соединил ею горлышко и тулово лекифа.

Сосуд был готов. Лиофар подозвал к себе раба-финикийца Тердека и знаком показал ему, что изделие следует отправить в печь. Раб поклонился, ножом аккуратно срезал лекиф с гончарного круга и установил его на медную доску, где красовались еще два сосуда. При этом он мычал какую-то грустную мелодию – наверно тосковал по родине. Тердек попал к нему совсем недавно. Лиофар купил его на распродаже пленных с двух захваченных афинскими триерами купеческих судов, Болван никак не мог выучиться хотя бы азам эллинского языка, объясняться с ним приходилось жестами.

Второй раб, Врасим, жил у Лиофара уже давно. Он был куплен еще мальчиком и долгие годы пользовался особой благосклонностью хозяина. Сейчас он уже не интересовал Лиофара, но тот сохранил к рабу доброе отношение. Врасим был занят тем, что расписывал вазы и покрывал их лаком. Получалось это у него очень здорово. Недаром многие мастера завидовали Лиофару и предлагали за умелого раба большие деньги. Но горшечник не соглашался продать своего помощника, понимая, что в этом случае ему придется разрисовывать лекифы самому, а глаза его были уже не те.

Лиофар подошел к столику, за которым сидел Врасим и взял в руки уже готовый сосуд. Тонкими кистями раб изобразил на нем сцену битвы. Пять гоплитов в шлемах с гребнем бились над телом смертельно раненного воина. Ослабев от боли, тот пал на одно колено, а из бока его обильно текли струйки крови, мастерски изображенные Врасимом киноварью. Покупатели любят подобные сцены, и лекифы не залеживались на прилавке.

Лиофар пощелкал по стенке сосуда пальцем, а затем провел ладонью. Ни трещинки, ни неровности. Добрая работа. Прослужит лет десять, не меньше. А если он попадет в кенотаф [надгробный памятник или могила умершего, останки которого захоронены на чужбине] павшего на чужбине воина, то будет служить вечно. Хорошая работа!

– Молодец, Врасим! – похвалил Лиофар своего помощника. – Закончишь работу, можешь отправляться на агору щупать девок. Проследи только, чтобы лентяй Тердек прибрал мастерскую.

– Хорошо, хозяин.

Теперь Лиофар мог без волнения оставить мастерскую. Врасим очень добросовестный раб и сделает все как нужно. Через небольшой внутренний дворик горшечник прошел в свой дом. Это скромное по афинским меркам жилище состояло из четырех комнат. В одной из них, самой большой, жил Лиофар, другую занимали подмастерья-рабы, а третью – кухарка Фиминта, к которой прежде Лиофар был не прочь залезть под подол. Эллин прошел в четвертую комнату, служившую сразу кухней и столовой.

Фиминта, толстая и крикливая баба, колдовала над жаровней. Та нещадно чадила, клубы дыма собирались под потолком и улетали в специально проделанную щель. "Опять опрокинула горшок с водой на угли", неприязненно подумал Лиофар. Фиминта славилась своей безалаберностью. И вообще, она была никудышней хозяйкой, и Лиофар время от времени подумывал о том, чтобы избавиться от нее, но все не решался это сделать. Она досталась ему в качестве приданого жены, которая умерла несколько лет назад при родах. Терпеливое отношение к неряшливой кухарке было своего рода данью памяти ушедшей в царство мертвых Полимнии.

Подавив зевоту, Лиофар бросил:

– Дай чего-нибудь пожрать!

– Успеешь! – буркнула в ответ кухарка.

Как уже имел возможность не единожды убедиться Лиофар, спорить было бесполезно. Фиминта давно свыклась с мыслью, что хозяин позволяет помыкать над собой. Она по-прежнему неторопливо шевелилась у жаровни и, наконец, швырнула на стол две миски. В одной была рыба, в другой оливки и кусочек ячменной лепешки.

– А вино? – спросил Лиофар, подозрительно принюхиваясь к рыбе.

– Сейчас.

Фиминта подала ему вместительный килик. Горшечник немедленно продегустировал вино. Как и обычно, оно было разбавлено сильнее, нежели следовало. Но такой уж скверный характер был у Фиминты. Она старалась выгадать на всем, а прежде всего на своем хозяине. В очередной раз вздохнув, Лиофар принялся за еду. Рыба была пересоленной. Наверняка скупердяйка купила дешевую кефаль, что привозят в бочках из Боспора, и забыла вымочить ее. "Что б тебя в Тартаре всю жизнь кормили только этой рыбой!" – подумал Лиофар, торопливо сглатывая последний кусок. Затем он допил вино, отставил от себя килик и не говоря ни слова, вышел из столовой.

Очутившись в своей комнате, он стал рыться в сундуке, пытаясь найти новый хитон. Но под руку попадались лишь старые, в которых перед любимым было стыдно показаться. Отчаявшись обнаружить нужную вещь, Лиофар заорал:

– Фиминта!

Ему пришлось подождать, прежде чем кухарка явилась на зов.

– Что тебе?

– Где мой новый пурпурный хитон, что я купил у торговца-милетянина?

– С золотой каймой по подолу?

– Да! Да! – заорал горшечник, досадуя на тупоумие рабыни. Как будто у него десять пурпурных хитонов!

Фиминта хмыкнула.

– Он еще спрашивает! Да ты же сам его изгваздал на симпосионе [симпосион, симпосий – попойка, организуемая после совместной трапезы]. Залил вином и финиковым соком. Мне пришлось выстирать его, сейчас он сушится на улице.

Лиофар помянул Лернейскую гидру и прочие порождения Ехидны. Затем вновь заорал:

– Что же мне делать?!

– Надень что-нибудь другое.

Горшечник расстроился.

– Я не могу пойти к Педариту в старом хитоне.

– Ничего, сойдешь и так. Тебе на нем не жениться!

Отмахнувшись от злоязыкой бабы, Лиофар выбрал хитон поприличнее и переоблачился. Он побрызгал волосы благовониями и тщательно вычистил грязь из-под ногтей. После этого горшечник придирчиво осмотрел себя. Жаль конечно, что на нем не пурпурный хитон, но смотрелся он вполне прилично. Велев Фиминте приготовить нормальный – он подчеркнул – нормальный! – ужин, Лиофар отправился на свидание.

Педарит должен был ждать в гимнасионе [гимнасион, гимнасий первоначально помещение для физического воспитания, позднее высшее учебное заведение] на Киносарге [Киносарг – холм близ Афин, где находился гимнасион, посещать который могли люди, не имеющие афинского гражданства]. В последнее время гимнасионы вошли в моду и их стали посещать не только аристократы, но и простые граждане, и даже незаконнорожденные. Юноши развивали здесь свою силу, граждане постарше беседовали да любовались стройными телами своих молодых друзей.

Чинно здороваясь с знакомыми, Лиофар направился вокруг окруженного колоннами двора для занятий. Находившиеся здесь юноши бегали, метали копье и диск, боролись друг с другом. Обнаженные тела, увлажненные потом, жирно блестели на солнце. Педарита здесь не было. Горшечник отправился дальше к бассейнам с ключевой водой.

Его любимец стоял у перевитой плющом беседки и разговаривал с каким-то мужчиной. Незнакомец был высок и плечист, тело его облегал дорогой белый хитон, на плечи был небрежно наброшен пурпурный фарос [парадный плащ]. Он что-то, горячась, доказывал Педариту, нежно держа его за локоть.

С трудом сдерживая раздражение, Лиофар подошел к беседующим. Мужчина бросил на него недобрый взгляд. Педарит подарил улыбку, невинную, как у ребенка.

– Здравствуй, Педарит, – ласково сказал Лиофар своему любимцу.

– Здравствуй, Лиофар. – Юноша обвел чуть лукавым взглядом вызывающе разглядывающих друг друга мужчин. – Позволь тебе представить – Клеодул, гость из Абдеры. А это Лиофар, афинский гражданин.

Лиофар и Клеодул дружно кивнули.

– О чем вы здесь с таким живым интересом разговариваете? полюбопытствовал горшечник.

– Да вот Клеодул рассказывает мне о тех бедах, которые постигли его в последнее время.

– И что же произошло с уважаемым абдеритом?

– Представлять, к их городу подошли мидяне, переправившиеся через Геллеспонт. Это так ужасно, так ужасно!

– Точно так, мой мальчик, – подтвердил Клеодул. – Мне пришлось спешно собрать все свое добро и бежать прочь, чтобы не попасть в руки этих варваров.

Лиофар, которого очень раздражал покровительственный тон чужеземца и особенно то, что он назвал Педарита "Мой мальчик" с ехидцей спросил:

– И много было добра?

– Я не смог взять все. У меня под рукой были лишь три судна. Погрузил золото, статуи и картины, а также запас дорогих тканей и благовоний. Все остальное пришлось оставить на разграбление мидянам.

Упоминание о трех кораблях, груженых золотом и серебром, словно нож полоснуло по сердцу горшечника. Но он постарался вынести этот удар судьбы достойно.

– А велика ли сила мидян?

Клеодул понизил голос.

– Я сам не видел и не могу поручиться, но люди говорили, что их неисчислимая тьма. Будто одних коней они ведут пятьдесят раз по сто сотен, а на каждого конного приходится по пять пеших воинов.

Горшечник покачал головой.

– Врут, – сказал он не очень уверенно.

– Наверно, – согласился купец. И добавил с кривой усмешкой.

– У меня не возникло желания проверить.

Абдерит посмотрел на горшечника, словно вопрошая, остались ли у того какие-либо вопросы. У Лиофара их не было. Вместо этого, он обратился к Педариту:

– Я пришел, как мы и договаривались.

– Хорошо, – протянул тот. – Идем. А ответ на твое предложение, Клеодул, я дам сегодня вечером.

– Я буду ждать, – сказал гость.

Лиофар не стал прощаться. Когда они отошли достаточно далеко, горшечник спросил:

– О каком предложении идет речь?

– Да так! – отмахнулся Педарит. – Не будем об этом говорить.

Немного подумав, Лиофар решил не настаивать.

Они спустились с холма и вышли на поросший кустарником берег мелкой речушки. Идеальное место для любовных игр. Так судя по всему, считали не только они. Неподалеку в густой траве мелькали чьи-то смуглые тела и слышались приглушенные вскрики. Ничуть не стесняясь, Лиофар и Подарит устроились под ближайшим кустом. Пока Подарит стягивал с себя хитон, горшечник извлек из кошеля небольшую золотую застежку, изображавшую сплетенных в любовном объятии Зевса и Ганимеда.

– Это тебе. Подарок.

Юноша рассеянно посмотрел на безделушку. Еще вчера подобная вещица привела бы его в восторг, но сегодня он остался равнодушен.

– Спасибо. Очень красивая застежка.

Не в силах больше сдерживать себя, горшечник заключил Педарита в объятия и жарко поцеловал его в уста. Его ласки были в этот день неистовы, Подарит же, напротив, оставался прохладен. Когда пресытившись любовью, они облачались в хитоны, он сказал своему любовнику:

– Я хочу, чтобы ты знал – это наша последняя встреча.

– Почему? – изумился Лиофар.

– Я охладел к тебе. Нам надо подобрать себе новых партнеров.

– Ты уже, кажется, себе подобрал... – протянул горшечник, вспоминая волевое лицо абдерита.

– Ты о Клеодуле? Да, он мне нравится, и я наверно соглашусь стать его возлюбленным.

– Так, значит, вот о каком предложении шла речь?

Юноша лениво усмехнулся.

– Ты пойми, Лиофар, – он положил руку на бедро любовника, – ты не можешь содержать меня достойно, а он богат и с ним я не буду знать никаких лишений. Смотри, что он подарил мне сегодня.

Педарит продемонстрировал перстень с изумрудным цветком удивительно изящной работы.

– Ты ведь не можешь делать мне таких подарков.

– Не могу, – согласился горшечник.

– Поэтому я и ухожу к нему. Ты сам говорил, нужно наслаждаться жизнью, пока молод.

С этими словами Педарит поднялся и пошел прочь. Ошеломленный горшечник остался сидеть на примятой траве. Он смотрел на мутную реку, а потом заплакал.

Отвергнутая любовь вселяет в сердце печаль.

Их встречу нельзя было назвать теплой. Слишком многое лежало между ними. Но сейчас каждый из них был нужен родине и это заставило прежде непримиримых противников сесть за одну сторону стола. Что они и сделали, отвесив взаимный поклон.

Очень легко поссориться, неимоверно трудно помириться. Друзья их понимали это и потому взяли на себя роль посредников. Они не спорили – для споров не было времени – и оба без возражений явились на обед в пританей [здание, в котором собирались на общественную трапезу пританы, члены буле, исполнявшие текущие государственные обязанности; обед в пританее считался для афинянина высокой почестью].

Теперь они сидели рядом, ловя на себе косые взгляды окружающих. Но они не хотели дать толков к пересудам. Одинаково не доев мясо с миндалевой подливой, оба встали со своих мест и вышли.

По-прежнему не говоря ни слова, они пересекли город, миновали городские ворота и направились по Священной дороге в оливковую рощу. Усевшись под одним из деревьев, они внимательно посмотрели в глаза друг другу.

– Я не уверен, что рад видеть тебя, – сказал тот, что был чуть помоложе.

– А я вернулся сюда не для того, чтобы доставить тебе радость. Хочешь ты этого или нет, тебе придется смириться с моим присутствием, Фемистокл.

– Я знаю, Аристид...

Так встретились два виднейших политика Афин Аристид и Фемистокл. Вот уже более двадцати лет они стояли по разные стороны баррикад, поочередно одерживая верх.

Аристид был богат, а главное, знатен. Последнее обстоятельство открывало перед ним большие возможности. Аристократ по рождению, Аристид, естественно, возглавлял партию аристократов. Он как нельзя лучше подходил для этой роли. Он был храбр, щедр и очень честен. Столь честен, что даже заслужил прозвище Справедливого. Никто и никогда не решился обвинить Аристида в том, что он хоть раз использовал свое положение для личной выгоды.

В нем рано обнаружились задатки крупного политика. Он обладал теми качествами, которые импонируют и толпе, и личности. Его заметил еще великий законодатель Кимон и сделал своим другом Мильтиад.

Но даже поддержав демократические перемены, в душе он оставался аристократом в высшем смысле этого слова. Ему претила страсть к наживе, вспыхнувшая вдруг у афинских граждан. Он брезгливо наблюдал за тем, как крикливый охлос рвется к власти. В глубине души он порой завидовал спартиатам, создавшим державу рыцарей. Он и сам был таким рыцарем, служащим отчизне не ради корысти, а за совесть.

С другой стороны он сознавал, что легко быть бессребреником, имея все, что нужно для безбедной жизни. Поэтому его душу раздирали противоречия, но аристократ всегда одерживал верх. И толпа чувствовала это и порой яро ненавидела Аристида. Ненавидела за то, что он не хотел быть как все, за то, что он имел прозвище Справедливый, которым она сама его наградила.

Фемистокл был полной противоположностью Аристиду. Не богат и не знатен. Зато с большими претензиями на богатство. И с неуемной жаждой славы.