Текст книги "Атланты, Воин"

Автор книги: Дж Коуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 71 страниц)

– Я должен остаться здесь? – перебил девушку Русий.

– Не обязательно. У тебя есть выбор. Ты можешь расстаться со своей сверхсутью и вернуться с моей помощью на Землю обычным атлантом, либо ты можешь сохранить ее, но в этом случае ты будешь должен проделать обратный путь сам.

– Какая тебе выгода от этого?

– Мне нужна твоя сверхсуть, – честно призналась Леда.

Русий жестко усмехнулся.

– Хочешь обрести бессмертие?

– Может быть.

– А если я откажусь расстаться с ней?

– Тогда ты останешься здесь, и мне придется довольствоваться сознанием того, что ты обязан мне за свое опасение и когда-нибудь, возможно, вернешь этот долг. Так что ты выбираешь?

Русию было над чем задуматься.

– Что это за планета? Каков уровень ее развития? Расскажи о ней поподробней.

– Это одна из самых чудовищных планет в данной Галактике. Здесь существует множество цивилизаций. Сколько точно, не знает никто. Они эволюционировали примерно с одинаковой скоростью и в тесном контакте друг с другом. Ни одна из этих цивилизаций не похожа на атлантическую. Они иные не только по своей социальной, но и по биологической сути. Часть из них основана на углеродной основе, часть на кремниевой, часть на водородной. Здесь есть разумные существа, которых трудно признать таковыми, и все же они разумны. Но всех их объединяет одно – они чрезвычайно враждебны ко всем иным формам жизни. Это планета существ, истребляющих друг друга.

– Симпатичное местечко ты мне подыскала! – пробормотал Русий.

– Такова плата за спасение.

– Среди этих существ есть такие, чья сила была бы соизмерима с моей?

– Если брать единичную особь, пожалуй, нет. Но они обычно живут стаями или колониями.

– А если я уступлю тебе свою сверхсуть, ты вернешь меня на Землю?

– Да. Немедленно и в любую точку.

Русий вновь задумался. Леда терпеливо ждала, когда он примет решение. Наконец атлант поднял голову.

– Я остаюсь.

Девушка встала на ноги.

– Ну что ж, ты сделал выбор. Правилен он или нет, ты поймешь позже. Ты странный человек, Русий. В твоих руках была огромная, почти безмерная власть, которая для тебя не просто власть, а суть всей твоей жизни, а ты променял ее на любовь к ничтожному существу.

– Не смей так говорить о Тенте! – воскликнул Русий, душа которого вновь наполнилась легкой грустью.

– Жалкому существу! – упрямо повторила Леда. – Но знаешь, порой мне хочется быть таким жалким существом. Удачи тебе.

Леда протянула атланту руку. Тот немного поколебался, но принял ее. А приняв, долго не мог расстаться с тонкими, нежными, сильными пальчиками. Леда смотрела в прикрытые сферолинзами глаза Русия и улыбалась.

– Ты нравишься мне, атлант Русий! И прими напоследок один маленький совет. Не оставайся долго на этом месте. Упругая масса, которая столь заинтересовала тебя своими странными свойствами, есть не что иное как гигантское мономолекулярное вещество, именуемое Лоретагом. Лоретаг изучает суть своей жертвы, а потом пожирает ее, разлагая на простейшие молекулы. Он всеяден. Он уже почти съел меня. Если ты пробудешь здесь еще немного, он расправится и с тобой. Прощай!

Девушка коснулась губами щеки Русия, и в тот же миг он ощутил в руке упругую слюдянистую массу. Атлант моментально отскочил в сторону. На его глазах случилось ужасное превращение. Тело Леды потеряло свою упругую яркую форму и обратилось в оплывший желеобразный конус. Прошло еще несколько мгновений. Лоретаг всхлипнул в то, что еще недавно было прекрасной девушкой и бесследно исчезло под гладкой желеобразной поверхностью чудовищной равнины.

– Прощай, странный призрак! – шепнул Русий и побежал в сторону виднеющихся вдалеке скал. Он бежал так быстро как мог. Борьба с обитателями планеты Кутгар началась.

Тьма привычно ассоциируется со смертью. Парадоксально, но бог тьмы Ариман нес жизнь. С его гибелью исчезало кольцо ослепительно яркой природы, окружавшей Замок. Пожухла трава, зачахли деревья, исчезли певчие птицы, источники превратились в стоящие болотца. Все умерло...

Скилл стоял на краю пропасти и смотрел туда, где еще совсем недавно возвышался Заоблачный Замок. Это можно было считать невероятным везением, но смерть пощадила его и в этот раз. Умерли все: и Ариман, и Тонта, и Дорнум с его киммерийцами, и даже несокрушимый Зеленый Тофис. А Скилл и Черный Ветер остались живы. Наверно это было справедливо, ведь жить должен тот, кто много раз встречался со смертью.

Скиф стоял на краю пропасти – точно против того места, где совсем недавно возвышался Замок Аримана. Теперь здесь была лишь голая черная скала. Замок и плато, покрытое мертвыми телами, исчезли в бездне. И не спасся никто. Лишь Скилл, да Черный Ветер, да трое чародеев, двое из которых были победителями, а один – проигравшим.

Проигравший – Заратустра – со связанными за спиной руками сидел у нависшей над пропастью скалы. Он мог броситься в бездну, он должен был броситься в бездну, но не делал этого. Отшельник и Кермуз, стоявшие неподалеку, решали его судьбу.

– Сверни ему шею! – настаивал Отшельник.

– Я не хочу делать это! – возражал Кермуз.

– Но ведь он пытался прикончить тебя! И не без успеха!

Кермуз машинально взглянул на перевязанные кусками ткани руку и бок.

– Я поквитался с ним!

– Порой ты удивляешь меня, Кеельсее, – вздохнул Отшельник. – Ведь ты ненавидишь его.

– Да, – согласился маг.

– Так почему же ты хочешь оставить ему жизнь?

– Чтобы было кого ненавидеть!

Отшельник задумался.

– В твоих словах есть доля истины...

– В них бездна истины! – убежденно воскликнул Кермуз. – Мир держится на ненависти. И побеждает лишь тот, кто ненавидит. А чтобы ненавидеть, надо иметь сильных врагов!

– Ну хорошо. Я помню наш договор. Он твой пленник, и ты волен поступать с ним как хочешь.

Кермуз удовлетворенно кивнул головой. Он извлек нож и подошел к Заратустре. Заслышав шаги, тот поднял голову. Лицо побежденного мага было безмятежно.

– Все? – спросил он, кивая головой на нож.

– Все, – подтвердил Кермуз. – Я могу напоследок задать тебе один вопрос?

– Можешь. И даже не один. Я не спешу. – Заратустра усмехнулся и перевел взгляд на синеющее меж скал небо.

– Почему ты предал Русия?

Заратустра ответил не сразу. Он молчал, левая щека его подергивалась. Кермуз решил помочь ему.

– Ты боялся, что он заставит тебя рассказать о Леде?

Заратустра отрицательно покачал головой.

– Нет. Я достаточно силен, чтобы скрыть то, о чем я не должен говорить. Просто лев был прав. Это не моя битва. Я не раскаиваюсь в том, что делал вчера, год, тридцать лет назад. Но сегодня я должен был быть не здесь. Мое место там, где умирают люди, дерзнувшие стать над своим естеством, именуемым страх или инстинкт самосохранения, люди, презревшие жизнь ради смерти, а смерть – ради того, что они зовут честью. Моя битва была там. И лев пришел, чтобы сказать мне это. А Русий убил льва...

Кермуз задумчиво выслушал это признание и, еле слышно вздохнув, сказал:

– Я понял тебя, Гумий. Ты предал себя, а уж преданный собой ты изменил своему другу.

– Он мне не друг! – резко возразил Заратустра.

– Давно ли?

– С тех пор, как он стал считать себя моим хозяином.

Победитель поиграл ножом и повторил:

– Я понял тебя, Гумий. Хотя ты и разочаровал меня. Я ожидал, что ты будешь верен себе до конца.

– Я верен себе, – сказал Заратустра.

Плененный маг противоречил сам себе, но Кермуз не стал акцентировать на этом внимание.

– По-своему, да, – согласился он. – Твоя беда в том, что многое, почти все, что ты делал, не совпадало с тем, о чем ты думал. – С этими словами Кермуз нагнулся и перерезал веревки на руках Заратустры. Тот изумился.

– Ты отпускаешь меня?

– Да, и надеюсь, мы останемся врагами.

– Можешь не сомневаться, – ответил Заратустра, растирая затекшие запястья. – А что скажет твой таинственный союзник?

– Он подарил твою жизнь мне.

Заратустра усмехнулся.

– Щедрый подарок.

– Более щедрый, чем ты думаешь! – воскликнул неслышно подошедший Отшельник. – Я тоже имею причины ненавидеть тебя. Но в отличие от Кеельсее, я предпочитаю убивать своих врагов. Мне было нелегко подарить твою судьбу ему.

– Чем же я не угодил тебе? – спросил Заратустра. – Ведь мы даже не знакомы.

– Еще как знакомы! – Из-под капюшона донесся короткий смешок. Правда, это очень старая история. И быть может, ты забыл ее.

– Так напомни.

– Хорошо. – Отшельник в легком волнении скрестил пальцы изящных белых рук. Сделав паузу, он медленно начал. – Комната. Пластик и эмаль. Четверо бросают жребий. Он выпадает человеку по имени Олем. Теперь по велению судьбы этот человек должен выполнить задуманный четырьмя план. Немало времени прошло с тех пор, не так ли, Гумий? Трое из четверых мертвы. Остался лишь ты. Надеюсь, ты понял, кто стоит пред тобой?

Заратустра хотел ответить, но голос осекся, и он лишь кивнул головой. Кермуз с интересом наблюдал за этой сценой, переводя взгляд то на Отшельника, то на побледневшего мага.

– На этот раз я отпускаю тебя, – продолжал Отшельник, – но берегись! Отныне я буду охотиться за тобой и недалек тот час, когда ты присоединишься к своим друзьям!

Эта угроза оказала странное воздействие на Заратустру. Глаза его закатились, маг покачнулся и замертво рухнул на землю. Кермуз бросился к нему. Заратустра уже не дышал.

– Мы так не договаривались! – Кермуз возмущенно обернулся к Отшельнику.

– Я здесь не причем, – медленно произнес тот. Он словно прислушивался к чему-то.

– Неужели ты станешь уверять, что он умер от сердечного приступа?

– Он не умер, – после небольшой паузы сказал Отшельник. – Демон Аримана похитил его душу. Она обречена бродить в других мирах, пока хищные птицы не сожрут ее вместилище – тело.

– Я слышал, что такое бывает, – задумчиво произнес Кермуз. – Жаль, он мог бы назвать мне твое имя.

Отшельник усмехнулся.

– Тебе не повезло. Пойдем.

Однако маг не тронулся с места. Несколько мгновений он размышлял, затем решительно нагнулся и взвалил неподвижного Заратустру на плечи.

– Что ты собираешься делать с этим? – поинтересовался Отшельник.

– Возьму его с собой. Спрячу в потайной гробнице на берегу мертвого моря. Хорошие враги рождаются редко.

Отшельник безразлично пожал плечами.

– Поступай как знаешь. – Он хмыкнул. – Занятно, но если бы не этот демон, Гумий не дожил бы до ночи. Я бы расправился с ним.

– Значит, стоит поблагодарить демона, – заметил Кеельсее, поудобнее устраивая нелегкую ношу на своих плечах. – Я готов. А как поступим со скифом?

Маг кивнул в сторону Скилла, который по-прежнему стоял на краю пропасти.

– Что предлагаешь ты?

– Мне все равно.

– А мне он нравится.

– Тогда пусть живет, – решил Кермуз. – Глядишь, и из него когда-нибудь вырастет достойный маг.

– Ты сказал это и мне сразу захотелось его убить, – негромко заметил Отшельник. Затем он крикнул, так что содрогнулись горы:

– Эй, скиф, ты свободен! Если хочешь, я могу доставить тебя в долину Евфрата!

Скилл быстро, словно ждал этих слов, повернул голову к чародеям.

– Спасибо, не стоит, – негромко сказал он, не слишком заботясь о том, чтобы его услышали. – У меня там слишком много врагов и я не хотел бы предстать перед ними с пустым сагайдаком. А, кроме того, я кое-чем обязан одной девушке из горного селения. Прощайте!

Скилл взлетел на коня и сжал его бока пятками.

– Хоу, Черный Ветер!

Чародеи наблюдали за скачущим всадником до тех пор, пока он не скрылся из виду.

– Сколько жизни, – медленно произнес Отшельник. – Так и хочется сбросить его с коня.

Кермуз усмехнулся.

– Пусть живет. Мир нуждается в сильных людях, способных быть достойными врагами.

Крик, донесенный горным ветром, подвел итог этой краткой дискуссии.

– Хоу, Черный Ветер!

10. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛЕТА

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,

Что их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

Надпись на могиле спартиатов, павших в Фермопилах

– Хвани праведному, Истине страже, – молитва и хвала, радость и слава. Саванхе и Висье праведному. Истине страже – молитва и хвала, радость и слава...

Быстро пробормотал заключительные слова молитвы Ксеркс, обернулся к помогающему ему магу и протянул вперед руки. Служитель Ахурамазды передал царю сосуд со священной хаомой. Владыка принял его и поднес к чисто мерцающему огню. Вязкая золотистая жидкость упала на языки пламени. Огонь затрещал, на какой-то миг приугас, но затем вспыхнул с новой силой. И в этот миг из-за моря появилось солнце. Стоявшие вокруг жертвенника вельможи и маги радостно вздохнули, на их лицах появились улыбки. Бог принял жертву, бой будет удачен.

Да, все приметы предвещали удачу, однако день начался в высшей степени странно. Ночью куда-то исчез Артабан. Его наложница, некая Таллия – при упоминании этого имени глаза царя наливались дурной кровью уверяла, что за хазарапатом пришел царский посланец и тот покинул шатер, пообещав вскоре вернуться. Большего добиться от этой женщины не удалось. Ксеркс приказал было взять ее под стражу, но, хорошенько подумав, велел отпустить. Раз Артабан исчез, его наложница переходила к царю.

Таинственное исчезновение хазарапата влекло за собой множество перемен – как благоприятных, так и не очень. Освободившись из-под его назойливой опеки, Ксеркс смог вернуть себе утерянную по сути власть и отдавать повеления, не спасаясь грозного взгляда хазарапата, но он не знал как пользоваться этой властью, ибо порядком отвык от нее. К счастью, ни один владыка не испытывает недостатка в советчиках. С исчезновением Артабана их объявилось множество. К царю обращались евнухи, сановники, начиная от царственных братьев и кончая самыми ничтожными, маги, иноземные царьки и даже слуги. Всем своим видом показывая, что не нуждается ни в чьих советах, повелитель Парсы выслушивал их, выбирая тот, что приходился больше по нраву. Так Гистасп посоветовал направить против эллинов бактрийцев и саков. Это означало сберечь парсийскую конницу, и Ксеркс принял совет своего сводного брата. Еще он пожелал послать в бой лидийцев, сирийцев и ариев. И, конечно же, бессмертных, столь бесславно бежавших из ущелья накануне. Часть их уже должна была спускаться в теснину по горной тропе, заходя эллинам в спину, остальные ждали своего часа и повеления царя. Ксеркс был краток.

– Искупите свою трусость кровью! – повелел он.

Командовавший бессмертными Мардоний отсалютовал победителю блестящим клинком, воины воздели над головами посеребренные щиты. Они были готовы умереть, но загладить свою вину. Ксеркс испытал волнение, взирая на солнечное море, плещущее над головами царских любимцев.

Гвардия грозной колонной двинулась в сторону ущелья. За ней следовали конные саки и бактрийцы, закованные в бронзовые панцири лидийцы, великие славой предков сирийцы и небольшой отряд вооруженных луками ариев. Дождавшись, когда сверкающая металлом людская масса начнет втягиваться в узкую горловину ущелья, Ксеркс в сопровождении свиты и первой тысячи направился вслед за войском. Царь не хотел пропустить мгновения своего триумфа. Он был уже подле Деметриных ворот, когда в ущелье появились воины Гидарна...

Они шли всю ночь. Проводник не солгал – тропа была достаточно широкой и удобной. Парсийский отряд без особых хлопот достиг вершины Каллидрома. Охранявшие перевал фокидцы были ошеломлены, когда перед ними появились вражеские воины. Парсы были изумлены не менее, но опомнились куда быстрее. Рассыпавшись по склону, они с криками бросились на эллинов. Те даже не успели одеть доспехи и, побросав оружие, бежали.

Отсюда с горной вершины Фермопилы были как на ладони. Зоркоглазый Гидарн увидел как внизу в предрассветной дымке двинутся колонны эллинских воинов, спешащих покинуть ущелье. Нужно было отрезать им путь к отступлению и вельможа велел бессмертным ускорить шаг. Парсы спешили как могли. Воины почти бежали по осклизлым от утренней росы камням. Порой они оступались и катились по склону, калечась и уродуясь. Но они опоздали. Беглецы покинули Фермопильскую теснину. Удалось схватить лишь троих тегейцев, заблудившихся в темноте и отставших от своих. Гидарн через переводчика допросил их и радостно рассмеялся. Безумцы-спартиаты, принесшие наибольший вред великому войску, остались на месте и покорно дожидались своей гибели. Гидарн приказал сотникам выстроить войско поперек ущелья, совершенно перегородив его, чтобы не дать ускользнуть ни одному эллину. Сотники защелкали бичами, заставляя воинов поторопиться. Конь не успел бы напиться воды, как от склона Каллидрома до моря выстроилась стена посеребренных щитов. Впереди встали Гидарн и знаменосцы. Заревели трубы, дремлющая земля содрогнулась от топота тысяч ног. Бессмертные алкали расплаты.

Точно такая же стена, только несколько короче, двигалась со стороны Деметриных ворот. Это шли бессмертные Мардония. Путь их пролегал по равнине, заваленной бесчисленными грудами тел. Вид разлагающихся трупов и отвратительный запах вселяли в воинов ярость.

Словно бешеные коршуны взлетели они на непокорившуюся им накануне стену и замерли, пораженные представившимся их взорам зрелищем – холм, возвышающийся посреди ущелья, был сплошь залит алым.

В Восточном Крыму, неподалеку от древнего Пантикапея, есть грязевое озеро Чокрак – многометровая толща вязкой черной массы, покрытая белой, хрустящей при ходьбе коркой. Некогда, во времена, свидетелями которых являлись наши герои, здесь был морской залив. С течением веков его отделила от моря земляная перемычка и залив превратился сначала в некое подобие болотистого лимана, а затем – в грязевое озеро. В засушливое лето озеро совершенно высыхает и освободившаяся от воды соль ослепительно блестит на солнце. Чокрак окружен невысокими степными холмами, трава на которых под воздействием беспощадных лучей сохнет, окрашивая землю в безжизненный серый цвет. А рядом с озером, отделенный искусственной дамбой, находится крохотный живой водоем, наполненный рыбой и тиной. И если смотреть на это место с высоты птичьего полета, глазам предстает сказочный, совершенно неземной пейзаж – огромная, тускло блестящая под лучами солнца равнина в окружении мертвых пепельных холмов, и крохотный, ярко-зелено-синий, словно сказочный бриллиант, водоем, единственное живое посреди мертвого. Лишь здесь начинаешь ощущать невыносимую насыщенность живого цвета, выставленного на ослепительно-мертвом фоне.

Примерно так же – яркой, ослепительно-прекрасной, полной грозного алого блеска смотрелась небольшая фаланга спартиатов, изготовившаяся для последнего боя. Пылающая багрянцем шеренга на фоне плавящихся утренней дымкой скал. Их было уже не триста, а меньше, многие погибли в предыдущих схватках. Еще многие были ранены, но оставались в строю, надеясь обрести смерть в битве. Они одели парадные алые трибоны и до блеска вычистили помятые доспехи. Над блестящей бронзой шлемов волновались алые, черные и белые гребни, украшенные львами щиты бросали во врагов ослепительные зайчики. Сыны Лакедемона тщательно приготовились к тому, чтобы их смерть была прекрасной.

Здесь были те, кого знала вся Эллада, и те, кого ей предстояло узнать. В центре фаланги стоял облаченный в царские доспехи Еврит. Большинство спартиатов принимали его за царя и лишь немногие знали истину. По правую руку от Еврита стоял Креофил, по левую – отважный Диенек. Поодаль расположился Гилипп, которого оберегали с боков Алфей и Марон, сыновья Орифанта. На правом краю стояли два громадных воина в черном. Одним из них был прорицатель Мегистий, завернувшийся до самых пят в свой любимый плащ. Акарнанец был вооружен небольшим щитом-лезейоном и длинным, отдаленно похожим на махайру, мечом. Рядом с ним стоял могучий воин, закованный в диковинную, цвета воронова крыла, броню. В отличие от Мегистия он не имел щита и сжимал в правой руке громадный, тускло мерцающий меч. Подобных мечей не знала ни Эллада, ни Мидия. Это был меч из прошлого, явившийся из небытия, чтобы вершить будущее. Спартиаты поглядывали на меч и его владельца с затаенным уважением.

Но не одни лакедемоняне готовились встретить свой смертный час. Рядом с ними, лицом к морю стояли фиванцы. Но сколь разительно отличались они от спартиатов! Доспехи беотян были тусклы, дорогие плащи изодраны и испачканы грязью, в бегающих глазах были страх и неуверенность. Нет, им не хотелось умирать. Позади спартиатов, прикрывая их спины, стояли феспийцы, пятьсот отважных безумцев, неизвестно зачем избравших смертный жребий. Накануне Леонид потратил немало времени, уговаривая их уйти. Феспийцы ответили отказом и теперь стояли спина к спине со спартиатами.

Эллины недаром избрали для своего последнего боя именно этот холм, возвышающийся ровно посередине Фермопильского ущелья. Стена, верно послужившая им два дня, не была преградой для мидян, обошедших защитников Фермопил с тыла, но вполне могла стать ловушкой, и потому Леонид решил занять позицию на холме, развернувшись к врагу тремя фалангами. Теперь эллинам оставалось только ждать, наблюдая за тем, как ущелье заполняется вражескими воинами.

Опасаясь ловушки парсы медленно приблизились к холму и схватили его кольцом. Какое-то время они рассматривали смельчаков, затем Мардоний приказал атаковать. Бессмертные хлынули на холм тремя потоками. Сотни Гидарна атаковали феспийцев, отряды Гиперанфа – спартиатов, сам Мардоний наступал на фиванцев. Выставив вперед копья, бессмертные с криком бросились на неподвижно стоящих эллинов. Три блестящие волны накатывались на шеренги фаланг и тут же отхлынули прочь, оставив на выжженной траве десятки мертвых тел. Яростно закричав, так что скалы дрогнули от оглушительного эха, атаковали вновь. И вновь отступили, пятная землю трупами. Затем эллинские фаланги, повинуясь приказам своих командиров, стали медленно спускаться по склону, поражая врага стальной щетиной копий. Воины Демофила, яростные и веселые, гнали парсов Гидарна, спартиаты воинство Мардония. Шагнули вперед и фиванцы...

Фиванцы. Все же они не хотели умирать. Это был не их день, это была не их битва. Но и они шагнули вперед, готовясь покрыть копья алой влагой. Преисполненный решимости, Леонтиад занес над головой меч. То был миг, который мог стать мигом великой славы фиванцев. Прекрасная смерть. Уйти в никуда, упиваясь кровью врагов. Меч стал спускаться на голову противостоящего парса, и в этот миг пред глазами Леонтиада предстало прекрасное лицо кельтянки. И меч дрогнул, и упал на землю.

– Пощады! – прохрипел Леонтиад, и сам не узнал собственного голоса.

Следуя примеру командира, фиванцы поспешно побросали оружие и были пленены. Их поставила на колени пред Ксерксом. Царь назвал беотян изменниками, святотатцами и... трусами. Царский палач наложил на их лица позорное рабское клеймо.

Они испугались смерти. Они испугались славы. Они получили вечный позор.

Несмотря на измену фиванцев, эллины сбросили бессмертных с холма. Это была прекрасная, но бессмысленная атака. Точнее, смысл был; он заключался в том, чтобы атака вышла прекрасной. Ведь о победе речь уже не шла. И атака удалась. Пять сотен феспийцев заставили пятиться пять тысяч бессмертных, словно перед ними были не лучшие воины Парсы, а стадо баранов, вдруг лишившихся своего пастуха. Феспийцы истребили тридцать вельмож и почти тысячу простых воинов. Но они сошли с холма, открыв спину. Парсы опомнились и наступила развязка. Бесчисленное множество озлобленных варваров окружили поредевшую фалангу, началось избиение. К тому времени феспийцы переломали копья и сражались мечами. Они бились столь яростно, что вызвали восхищение у врагов, которые впоследствии никак не могли поверить, что имели дело с горшечниками, плотниками и кузнецами, в грозный для отчизны час взявшими в руки оружие. Обагряя землю алой кровью, феспийцы пали. В числе последних был сражен отважный Демофил, имевший к тому времени почти два десятка ран. Мидийское копье вонзилось стратегу снизу под подбородок и вышло из темени. Его смерть была мгновенной.

Если феспийцами двигали отчаяние и удаль, то спартиаты и в этом последнем бою полагались на воинское умение. Четко взаимодействуя между собой, шесть пентекостий сбросили бессмертных с холма, загнав значительную часть их в лощину, тянущуюся до оборонительной стены. В этой лощине нашли свой конец многие варвары, в том числе брат царя Абраком, сраженный прорицателем Мегистием.

Обозленный неудачей, Мардоний повел своих воинов в новую атаку. И вновь их встретили мечи и копья спартиатов. И вновь бессмертные откатились, понеся большие потери.

– Да они что, и вправду непобедимы?! – закричал в бешенстве Ксеркс, обернувшись к Демарату, с волнением следившему за битвой. – Или они не страшатся смерти?!

– Они уже мертвы, государь, – ответил изгнанник-спартиат. – А мертвым нечего бояться Танатоса.

– Мои конники сомнут даже мертвых!

Приказав бессмертным расступиться, Ксеркс бросил в атаку бактрийских и сакских всадников. Конная лава налетела на горстку алых воинов. Заклубилась пыль, взбитая десятью тысячью копыт. Когда же она рассеялась, Ксеркс застонал от ярости. Всадники спасались бегством, а непобежденные спартиаты медленно возвращались на холм, откуда начали свою атаку.

– Все! Все! Уничтожить! – завизжал царь.

И все неисчислимое воинство устремилось вперед. Шли бессмертные Мардония, Гидарна и Гиперанфа, шли лидийцы Артафрена и сирийцы Стаспа, со стороны скалы поднимались тысяча ариев Сисамна.

– Уничтожить!

И пришло время умирать гвардии.

Плащи были изодраны, копья изломаны, мечи затуплены. С помятых доспехов стекали струйки крови. Но они не запросили пощады. Они встретили врагов, стоя плечо к плечу, и не было силы, способной разбить эту бронзовую стену...

Бессмертные атаковали лакедемонян с яростью отчаяния. Их было бессчетно много и эллинская сталь вдоволь напилась крови. Эллины поражали врагов мечами, немногие – копьями, и сами падали на истоптанную землю. Рухнул Алфей, упал сраженный арийской стрелой Марон, открывая спину Гилиппа. Тот в это мгновение вонзал меч в облаченного в золоченый панцирь вельможу. Через миг лидийский топор рассек эфору поясницу. Он умер не сразу и до последнего вздоха хватал шагающих по нему врагов за ноги.

Ожесточенная схватка разгорелась в том месте, где бился Еврит, принимаемый варварами за царя. Здесь атаковала первая тысяча под командой Дитрава. Свежие, полные сил, варвары теснили спартиатов, стремясь поразить прежде всего их предводителя. На Еврита обрушивались десятки ударов. Какие-то он парировал сам, другие отбивали прикрывавшие юношу Диенек и Креофил. Их бронзовые мечи с лязгом отбрасывали оружие врагов, стремительно ныряли под щитами, со звоном опускались на шлемы. Варвары отсекли отважную тройку от прочих лакедемонян и яростно атаковали ее. Диенек получил множество ран, но держался. Когда же спартиат почувствовал, что силы оставляют его, он прыгнул в толпу подступающих врагов и заколол троих из них, прежде чем испустил дух, пронзенный множеством мечей и копий.

Креофил бился без того блеска, что присущ искусным бойцам. Он более защищался, нежели нападал. Но если противник терялся и делал ошибку, спартиат был наготове. Быстрое движение мечом и очередной парс валился наземь. Главной задачей Креофила было прикрывать спину Везунчика, богатые доспехи которого привлекали множество врагов. И он справлялся со своим делом с честью, не позволив ни одному варвару поразить спину товарища.

Евриту прежде не приходилось биться со столькими умелыми врагами. Его атаковали одновременно пять или шесть парсов, причем на место павшего тут же вставал новый. Юноша сражался поначалу по всем правилам, действуя щитом и мечом, потом, убедившись в крепости доспехов, отбросил щит и поднял с земли парсийский акинак. Он много раз бился с царем Леонидом таким образом и достиг немалого мастерства. Теперь спартиату не грозили выпады не только справа, но и слева. Клинки мелькали в руках гиганта с непостижимой быстротой. То один, то другой парс падали замертво, хватая траву скрюченными пальцами.

Тогда враги изменили тактику и стали бросать в спартиата копья. Еврит отбил два из них, но третье вонзилось ему в бедро, нанеся серьезную рану. Затем он получил еще один удар – на этот раз в бок. Броня и мощный пласт мышц спасли от рокового исхода, а обидчику Еврит раскроил лицо рукоятью меча.

И все же парсы достали его. Удар лидийской секиры сбил юношу с ног. Сразу трое варваров бросились к нему, размахивая кольями. Но Креофил опередил их. Стремительно повернувшись, он прикрыл лежащего Еврита щитом и вонзил меч в шею прыткого врага. И тотчас же несколько копий впились в спину спартиата. Креофил рухнул, но он подарил товарищу мгновение, чтобы встать на ноги.

Это далось трудно, но Еврит встал. В иссеченном доспехе, без шлема, с развевающимися по ветру волосами, он был величественен, словно мраморная статуя. Враги замерли, завороженные прекрасным ликом юноши. Миг и двое из них рухнули на землю. За ними последовали еще двое, один – с пробитой грудью, другой – лишившись головы. Парсы исторгли яростный крик и бросились на спартиата. Он успел нанести еще несколько ударов, прежде чем в его могучее тело вонзились бронзовые острия. Последний, смертельный удар нанес воин в золотой митре. Уже падая, Еврит сумел задеть его клинком по правой руке. Воин, закричав от боли, выронил меч. Спартиат улыбнулся и умер.

То был страшный бой. Лакедемоняне кололи врагов копьями, сломав копья, пускали в ход мечи, избурив последние бились щитами, ножами, стрелами, пускали в ход кулаки и даже зубы. Это была схватка невиданной ярости, преисполненная бешенства и дикой злобы. Здесь резали, рубили, пробивали головы топорами, отсекали конечности, разрывали глотки, выдавливали пальцами глаза. Подобного не видел прежде ни один воин, подобного он и не увидит.

Но постепенно сражение подходило к концу. Гвардия уже почти умерла. Погибли лучшие из лучших, лишь два десятка бойцов продолжали вести свой неравный бой. Среди них были Леонид и Мегистий. Как и в былых битвах, царю не было равных. Но если прежде он сражался коротким и слишком легким для него ксифосом, то сегодня в его руке был великий Разрушитель, выкованный много веков назад Грогутом. Не было преграды, способной остановить этот меч. Медь, бронза, железо разлетались под его натиском, словно стекло, тела распадались подобно глиняным статуям. Там, где бился царь, образовалась огромная гора изуродованных трупов. Сто, двести, триста парсийских воинов нашли здесь свою смерть. И их не спасли ни пятистенные щиты, ни медноплетеные сирийские шлемы, ни кованые лидийские доспехи, ни мидийские чешуйчатые панцири. Не было преграды, способной остановить Разрушителя. И не было оружия, какое смогло б пробить царский доспех. Неисчислимое множество копий, мечей и стрел ударились в него и отскочили, оставив едва заметные царапины. Дважды сакские витязи обрушивали на шлем царя свои огромные сагарисы, но черная поверхность даже не дала трещины. И вновь текла кровь, и расчлененные надвое тела падали на стонущую от боли землю.