Текст книги "Erratum (Ошибка) (СИ)"
Автор книги: Дылда Доминга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
Глава 40
– Ты уверена, что хочешь это сделать? – Нежно-бежевая сфера переливалась розовыми всполохами в его лапе.
– Да, – Лили решительно шагнула к нему и взяла сферу в свои руки. – Что нужно делать? – Она хотела разбить ее быстрее, чтобы не сомневаться. Она не знала, как поступит, если у нее будет достаточно времени на размышления. Если бы она могла, она бы разбила множество сфер в колодце, но более разумная часть Лили тут же спросила ее: а не ошиблась бы она, не выпустила бы на свободу императора или убийц, или воров? Она не могла знать, для нее сферы были лишь разноцветными побрякушками, а втягивать в глобальную войну Небироса она не могла и не хотела.
– Просто разбей ее. – Ответил он, спокойно глядя на нее.
– Просто разбить, – пробормотала она и бросила сферой о стену. Та разлетелась на несколько осколков и ее содержимое в виде разноцветных полос тумана поползло по комнате. – Это опасно? – Спросила Лили, зачарованно следя за ними взглядом.
– Нет. – Ответил он.
Уцур закрылся ото всех в своей комнате. Снова подходило время подношения кровавой чаши, и ему было плохо от одной мысли о предстоящем. Но все способы избавиться от подарка он уже испробовал раньше. Только подумать, что он привлекал к этому самых известных в аду ведьм, и ни одна из них, со всеми их снадобьями, так ничего и не добилась. Он встречал злосчастный день в объятиях любовниц, окруженный демонами, голыми телами и вином, но ничто не менялось – чаша прибывала всегда в одно и то же время, и кровь преследовала его всюду вместе с кошмарными видениями. Он переживал заново смерть всех своих приближенных, он видел свою беспримерную дурость, но следовал сценарию, не имея ни малейшей возможности изменить хотя бы слово, и финал всегда был один и тот же: он испивал эту чашу до дна, раз за разом. Уцур кричал и разбивал ее, сплющивал ее молотом в плоскую жестянку, но спустя определенное время она появлялась всегда вновь невредимой. Он молил Абу много раз об избавлении, но Аба искренне признал, что не ему царь обязан постоянным подношением. Он бы с радостью обменял любого угодившего в ад на избавление от чаши, но ему никто не предлагал подобного обмена.
Уцур обхватил голову руками и рухнул на кровать, изрыгая проклятия, понимая, что его ожидает и ненавидя все вокруг за невозможность что-либо изменить. Он сотни раз кричал кому-то наверх, что осознал величину своего святотатства, но ответа ему не было.
Краски в комнате сгустились, по полу поползли багровые тени, словно кто-то разлил вино, только Уцур уже знал, что его ждало там, что близилось. Он застонал, отталкивая рукой приближение неизбежного, но почти видел сверкание в свете ламп величественной золотой чаши.
– Нет, – закричал он, и чьи-то хрупкие пальцы забрали у него из руки чашу с переливающейся через края кровью. Царь в нерешительности обернулся, боясь раскрыть глаза полностью, боясь, что ему привиделся мираж, но девушка никуда не исчезла. Темные волосы спадали с ее хрупких плеч волнами, тонкое белое лицо украшали огромные карие чуть раскосые глаза. Она смотрела на него, едва заметно улыбаясь, немного устало и чуточку грустно. В руке она держала проклятую чашу, и кровь не жгла ей руку, как Уцуру, она лишь стекала каплями на пол, а потом и вовсе остановилась. Когда же девушка поставила чашу на стол, та не оказалась вновь в руках царя, и не вернулась в руку к девушке, она спокойно осталась стоять там, где ее поставили. Уцур заворожено смотрел на кубок и не мог оторвать от него взгляд: ему то и дело казалось, что это всего лишь галлюцинация, рожденная его больным разумом, но София рядом с ним была настоящей, а чаша неподвижно стояла на столе. Тогда он осмелел и приблизился к девушке.
– Как это возможно? – пробормотал он.
– Не знаю, – она пожала плечами, – только я вдруг очнулась ото сна, и в памяти все так странно.
– Ты помнишь нас? – в волнении спросил он.
– Да, – кивнула она, – я помню, как мы были вместе. – Ему показалось, или на ее щеке действительно заиграл румянец.
– А еще что-то? Самаэля, Грерию?
– Все, – ответила она, и Уцуру захотелось провалиться под землю. – Зачем ты налил столько вина? – Спросила она, меняя тему и как ни в чем не бывало, кивая на чашу, стоящую на столе.
– Вина? – переспросил он, почти начав объяснять ей, что это была кровь, но все же вовремя остановился и с опаской приблизился к столу так, словно чаша могла укусить его. Ему удалось пересилить себя и взять ее в руку, потом медленно поднести к губам – в чаше действительно было вино. – Вино, – прошептал пораженный Уцур.
– Что с тобой, Бел? – Спросила она.
– Все хорошо, – пробормотал он, затем снова взглянул на Софию. – Ты, должно быть, ненавидишь меня?
– Нет, Бел, – София покачала головой, отчего волосы ее заходили волнами, и он не мог не любоваться ею. Он почти забыл, как замечательно было смотреть на нее, и как одно ее присутствие дарило ощущение дома. – Когда я говорила, что с памятью что-то странное, я имела в виду, что все встало на свои места. Я помню все, и когда вы с Самаэлем вытащили меня – это был подарок на фоне всего, что было там, – голос ее прервался, и Уцуру хотелось броситься с места, чтобы обнять ее и унять эту сверкнувшую в ее глазах боль.
– София, – простонал он, и девушка подняла на него свои темные влажные глаза.
– Раньше я хотела твоей власти и твоей защиты, царь.
Он заметно поник и в его взгляде засветилась горечь.
– Но теперь я знаю, что свободна, и мне нечего больше желать от тебя, тебе нечего дать мне, но, – она вновь замолчала, собираясь с мыслями, – но когда я рядом с тобой, мое сердце оживает, я словно дома, где не была уже тысячу лет. Я знаю, что дома больше нет, но когда я рядом с тобой, я дома, когда говорю с тобой, пустота наполняется смыслом.
– София, – его огромные руки потянулись к ней, – ты – мое спасение. Но я не заслуживаю тебя, – руки безвольно упали, так и не дотронувшись до нее. – Лили исполнила обещание – это означает, что ты теперь свободна, и можешь уйти из ада.
– Уйти навсегда?
– Уйти через врата также, как приходят сюда. Я не говорю, что это законно, но, – тон его стал более холодным и деловым, – это можно устроить.
– И ты бы пошел на это ради меня? Рискнул бы собой, чтобы доставить меня к вратам?
– А что мне терять, кроме этой чаши. – Он подошел к Софии вплотную, и его глаза сверкнули в полумраке комнаты. Его горячее дыхание обожгло ей щеку. – Я – дурак, София, и всегда им был, но если так я могу искупить хотя бы одну свою глупость, я сделаю это.
– Только ради искупления? – Спросила она, пристально посмотрев на него.
– Не только, – он отвернулся и сделал несколько шагов в сторону от нее по комнате. – Не только, и ты знаешь это, раз знаешь и все остальное.
– О чем ты?
– О том, что люблю тебя, с той первой ночи, что ревную, хотя не должен был и вспомнить, как это бывало всегда, о том, что не проходило и ночи, чтобы я не сожалел о том, как поступил с тобой. – Он вновь оказался рядом, и руки его разжимались и сжимались в кулаки, не смея дотронуться до девушки.
София выдохнула, словно долго сдерживала дыхание. Она смотрела на него так, будто он наконец-то сделал то, что должен был сделать давным-давно.
– Бел, я никуда не пойду без тебя. – Он замер в изумлении, царь ждал упреков, ненависти, проклятий, чего угодно, что она вправе была высказать ему после всего случившегося, а вместо этого она говорила ему о том, во что он хотел и боялся верить. – Мне больше никто не нужен, – произнесла София, и Уцур рухнул на колени и заплакал, как ребенок, уткнувшись ей в живот. София никогда и не подозревала, насколько трогательно и замечательно было смотреть, как этот человек-гора прижимается к ней, преисполненный счастья от сказанных ею слов.
– София, моя девочка, – шептал он в складки ее платья, а она бережно гладила его по голове, заново вспоминая, как пробираться пальцами сквозь густоту его волос.
Глава 41
Лили скользнула в покои Аббы, но Калеб не распахнул перед ней двери, как обычно, а лишь искоса неодобрительно взглянул на нее. Она застыла на какое-то мгновение от неожиданности, но человечек вскоре исчез, а гадать, что это могло значить, можно было еще долго, поэтому Лили продолжила свой путь. Когда двери его кабинета подались, она услышала женский голос, а потом увидела Ника в окружении ведьм.
– Ее не приучили стучаться? – презрительно произнесла одна из них. Они никогда ее ни во что не ставили, с того самого дня, как он возвысил ее из прислуги. Ведьмы всегда считали, что место фаворитки должно принадлежать одной из них, потому что не было в аду никого красивее и достойнее. В чем-то они были правы, достаточно было посмотреть на Сибиллу, чтобы убедиться в том, что Лили с ней нечего было тягаться: яркая колдунья и серая мышь из кухни.
– Дейна, – Ник осадил ведьму, но не заступился за Лили.
– Зачем ты пришла? – довольно грубо спросил он, обернувшись к ней.
– Прости, ты не говорил, что мне нельзя заходить к тебе, – с горечью произнесла Лили.
Светловолосая ведьма с ярко-красными губами захохотала в углу, не сдержавшись. Их всех забавляло, как ее унижают, Лили не сомневалась.
– Я тебя не звал, – бросил он, вновь поворачиваясь к ней спиной.
Лили готова была заплакать от подобного пренебрежения, от того, что он использовал ее только тогда, когда ему это было нужно, а во всех остальных случаях вел себя, как последняя скотина. Но ведь это его поведение никак не сочеталось с тем, что она читала порой в его глазах, когда они оставались наедине. Тогда временами ей казалось, что ему не все равно, он был совсем другим, в нем не было ничего общего с тем существом, что сейчас беседовало с ведьмами.
Дейна обвила его руками, потираясь нижней частью тела о его бедро и бросая насмешливые взгляды в сторону Лили. Блондинка заливалась смехом, поглядывая на происходящее. А черноволосая строгая красавица взирала на все с невозмутимостью сфинкса.
– Чего стоишь, как столб? – произнес он, – или присоединяйся, или уходи.
– Нам и так хорошо, не правда ли? – улыбнулась Дейна, склоняясь к его шее, – к чему нам еще кто-то?
– Что она умеет такого, чего не можем мы? – Спросила черноволосая, окидывая Лили оценивающим взглядом.
– Хозяину захотелось немного грязи, – прошипела Дейна, опускаясь перед ним на колени. – Мы тоже можем быть очень, очень грязными, – проворковала она, начиная тереться о него щекой.
Лили смотрела на них, и одновременно с отвращением, в ее душе закипала ревность. Он не должен был быть с ними, он выбрал ее, и она полагала, что хотя бы на тот небольшой промежуток времени, что они вместе, не будет больше никого другого. Как же жестоко она ошибалась. Скольких еще и какими толпами он затаскивал к себе в постель. Лили резко развернулась и бросилась на выход – она не будет смотреть, как они занимаются этим.
– Стой, – его властный голос подкосил ее прямо на пороге, она замерла на месте, не оборачиваясь. – Иди сюда.
Лили нехотя повиновалась, снова встретившись с загоревшимися глазами ведьм. Те, видно, предвкушали очередной сеанс издевательств.
– Сними с меня рубашку, – велел он. Лили дрожащими руками начала расстегивать пуговицы на его груди и спускаться ниже. Ведьмы зачарованно следили за ней, ожидая, что же последует дальше. Пальцы не слушались Лили, и она , наверное, выглядела в тот момент самой неуклюжей дурой на свете, но каждый раз, когда она дотрагивалась до его кожи, словно искра проскакивала между ним и кончиком ее пальца. Встретившись с Ником взглядом, она поняла, что и он это ощущает.
Белобрысая ведьма заерзала на своем месте, но никто из них не смел прервать игру хозяина или перечить ему. А Лили застряла на последней пуговице, не в силах вытащить рубашку из его штанов. Его взгляд пробежался по ее груди и животу, и везде, где он проходил, по ее телу прокатывалась волна тепла.
– Идите, – сказал он, и ведьмы, переглянувшись, пошли к дверям. Лили поднялась, чтобы следовать за ними, но он остановил ее: – не ты.
Она подчинилась, хотя теперь ей почему-то хотелось уйти вслед за ними, Лили трусила, сама не понимая отчего.
– Продолжай, – произнес он, и ей жутко захотелось провалиться куда поглубже.
– Скажи, почему ты это сделал? – спросила Лили, наблюдая, как он одевается у окна.
– Сделал что? – Спросил он, взглянув на нее, и Лили ощутила, что из его голоса исчез уже ставший привычным сарказм.
– То, что привело тебя сюда.
– Боишься сказать слово пал? – Его глаза блеснули в полумраке спальни.
– Хорошо, пал. – Исправилась она.
– Нельзя жить в мире, где все только белое. Сама однотонность рождает фальшь. Я предпочел темную откровенность светлой фальши. Такой ответ устроит? – Он посмотрел на нее с иронией, но Лили успела уловить в его словах, пока он говорил, и их истинный смысл, и грусть.
– Ты скучаешь по прежней жизни?
Он подошел к кровати, на которой она сидела.
– Ты напоминаешь мне о ней. – Только что в нем не было и тени лукавства, но уже через секунду все изменилось, и во взгляде прорезалось раздражение. – Иногда даже слишком.
– Ник, – продолжила она, не обращая внимания на перемены в его настроении, – на твоей памяти были ошибки, такие, как я?
– Ты хочешь знать, что будет с тобой дальше? – Он заглянул ей в глаза, присев рядом на кровати.
– Об этом я могу догадаться, – пробормотала она, опуская взгляд. – Я просто хочу понять, почему так происходит.
– На моей памяти, нет. – Ответил он, и из его уст это звучало по-настоящему страшно, потому что его память охватывала вечность.
– Тогда как такое могло произойти? – Спросила она, напряженно всматриваясь в него.
– Ошибка? Любая система имеет право на ошибку, этим мы и различаемся: только светлые не признают их. Поэтому я наслаждаюсь тобой, а они жаждут стереть и забыть.
– Но ведь это против их правил? Это же убийство.
– Против каких правил? – Рассмеялся он. – Против тех, что тоннами засылают ко мне души? Не смеши меня, Лили. Есть, конечно, хорошие люди, я не спорю, но их очень мало, а в основном все состоят из смеси достоинств и недостатков, побеждает то одно, то другое с переменным успехом, и пока жив, никто не знает до конца, что именно победит.
– Да, я помню об этом, – вздохнула Лили, и он снова усмехнулся, увидев выражение ее лица.
– Да, извини, тебе виднее.
– Что я сделала не так, чтобы дойти до самого дна?
– Я уже говорил тебе, что, возможно, ничего. – Ответил он, подымаясь и продолжая одеваться. Лили почти не сомневалась, что он снова должен был идти на какую-то встречу, но он всегда вел себя так, словно спешить ему было некуда, он никогда никуда не торопился. – Думаю, после ошибки ты оказалась не там, и не в то время, и жизнь пошла не согласно твоей внутренней сути, как бывает обычно, а вопреки, и поэтому ты вынуждена была восставать и ненавидеть, бороться и проклинать, потом снова и снова, но все уже шло не так, пока однажды, – он улыбнулся, – ты не загремела насовсем ко мне.
Лили смотрела на его фигуру на фоне окна и думала о том, что если бы дело было только в том, чтобы загреметь прямиком к нему, она бы не колебалась. Жаль только, что путь оказался безумно долгим и невыносимым.
– Если не считать всего, что было до того, я рада, – произнесла она вслух, и его пальцы запутались, тщетно пытаясь застегнуть еще одну пуговицу.
– Чему? – Он изучал ее глаза, и видел, как они снова становились зелеными, наполняясь незнакомыми ему чувствами вперемешку с болью.
– Тому, что я с тобой. Во всех этих жизнях... – она замолчала, потому что слезы сдавили ей горло.
Он не двигался с места и не насмехался, только пристально смотрел на нее.
– Не было никого и близко такого, как ты. – Проговорила она.
Ник знал, что это правда, и от этого признание било в самую середину его мертвого сердца.
– Да, я один в своем роде. – Выдохнул он, и справившись наконец со злосчастной пуговицей, поспешно вышел из комнаты прочь. По любым меркам это сильно напоминало бегство, и Калеб понимающе распахнул перед ним двери в коридор, но только раньше он бежал от своих любовниц по другим причинам: то от их назойливости, то от фальши или скуки, а теперь впервые бежал от искренности.
Почему ее не волнуют ни богатство, ни власть? Почему она не предается развлечениям, как все остальные? Ей не нужны услуги от него, не нужны подарки, она идет напролом, трощит стену, которую он строил много веков, стену его одиночества, ей обязательно нужно попасть в середину, и кроме этого – больше ничего. С каким безрассудством и самоотверженностью она раз за разом штурмует его крепость, причем так, словно от этого зависит ее жизнь, словно в этом сосредоточен весь смысл ее существования. А что, если так? Тогда она – ошибка, его ошибка в первую очередь, – мысленно застонал Ник, – и кому, как не ему, известно, как избавляться от неугодных. Но он не хотел.
Глава 42
– Тебе нужно бежать, Лили! – Глаза Небироса постоянно меняли цвета, что выдавало в нем крайнюю степень волнения.
– Он узнал о сфере?
– Нет, это Самаэль. Он больше никогда не вернется обратно. – Покачал головой демон.
– Но какое отношение он имеет ко мне? – Удивилась Лили.
– Ты – ошибка, и ты ломаешь все, где находишься. Падшие отрекались, умирали, но никогда не становились людьми. Подобное случилось впервые. Он не простит тебе этого. Он не простит того, что ты рушишь его мир. И дело даже не в Самаэле, Софии или мне, а в том, что, боюсь, этого не остановить, и он, как никто другой, поймет это.
– Значит, чудеса продолжаются, – пробормотала Лили, переваривая услышанное.
– Беги, Лили, тебе необходимо бежать!
– Но разве не ты мне говорил, что мне следует остаться?
– Да, говорил, но теперь тебе нельзя оставаться. Он уничтожит тебя.
– Но мне нельзя ни к светлым, ни к темным! – воскликнула Лили. – Куда же тогда?
– К смертным, ты должна бежать через врата и жить.
– Но ведь рано или поздно я умру, и они найдут меня.
– Я никогда никому не давал подобного напутствия, Лили, но тебе скажу: греши побольше, и ты попадешь сюда, а уж я или Джаред, или демоны, позаботимся о том, чтобы твоя сфера разбилась.
– И так все время? – Не веря своим ушам, произнесла Лили.
– Пока будет существовать колодец.
– Небирос, – Лили схватилась за голову, – но ведь это безумие. И он не позволит тебе.
– Он не будет знать. При удачном стечении обстоятельств он вообще будет думать, что о тебе позаботились светлые.
– Он может спросить у них, – возразила Лили.
– Они редко беседуют по душам, – парировал он.
– А если светлые обратятся к нему, как уже поступили однажды?
– Все равно это единственный выход.
– Зачем тебе все это нужно? Зачем так рисковать?
– Я хочу, чтобы ты существовала. – Ответил демон.
Лили замолчала и только смотрела на него, словно видела впервые. Он готов был пожертвовать всем ради того, чтобы спасти ее. А Ник едва ли обращал на нее больше внимания, чем на пролетающих мимо ведьм. Но она ни о ком не думала так, как о Нике – еще один неверный выбор. Лили вздохнула и опустилась на неудобную кушетку демона.
– Лили, – он нервничал, – не время рассиживаться.
– Я не могу, – покачала она головой, – я не могу все время бежать от него.
– Но ты не понимаешь, что не будет никакого диалога, не будет вопросов, не будет ничего – только вспышка его гнева, а потом, что бы то ни было, для тебя уже будет поздно.
Он пытался ее уговорить, его руки двигались в такт его словам, делая их еще убедительнее, весомее, но Лили почти не могла слушать: перед ее глазами стояло лицо Ника и Марка, тихий полумрак библиотеки, голос, который она не сможет забыть, их редкие искренние беседы. Как все это было объяснить Небиросу, он все равно не понял бы.
– Я хочу все закончить, – произнесла она, прерывая его речь. – Я не пойду больше к вратам. Мне там нечего делать. – Теперь перед ее мысленным взором проносились картины ее печальных жизней, бессмысленность, боль, пустота. Грех или его отсутствие ничего не изменят. Что еще могло так соответствовать ее внутреннему я, как не тряпичное небо, расшитое звездами, пустыня и море? Марк продолжал писать свою книгу, а она – сидеть на своем берегу, пока Он не пришел за ней.
– Мне придется сказать ему, – произнес Небирос, нарушая ее уход в себя.
– Сказать что? – Она подняла на него непонимающие глаза.
– Лили, ты все еще здесь, со мной? – Грустно взглянул на нее демон. – О Самаэле. А после этого начнется буря.
– Буря, – пробормотала она, – пусть будет буря.
И Небироса огорчила покорность и безразличие, с которым она это произнесла. Но он вынужден был идти с докладом к хозяину, – умолчать о том, что случилось с Самаэлем, он не мог: рано или поздно Аба все равно узнал бы.
– Как это могло произойти? – Вспышки гнева, которой опасался Небирос, не было. Вместо этого Аба был шокирован до глубины души. Его пальцы перебирали пергамент на столе. – Как?
Небирос покачал своей несоразмерной головой. Что он мог ему сказать? Что всему виной девушка, которую они оставили у себя, вместо того, чтобы отдать ее с доплатой светлым? Он ценил Лили едва ли не больше, чем сам хозяин.
– Где он сейчас? – Лицо Абы мрачнело с каждой секундой.
– В Испании, – доложил демон.
– С кем? – Казалось, теперь гнев готов был вспыхнуть в нем в полной мере.
– Вместе с Грерией, – проговорил Небирос.
– Со старой каргой?
– Да, с Вашей бывшей, – склонил голову Небирос, – только она больше не старуха.
– Отлично, – Аба начал медленно закипать, и кожа его лица стала отливать красным, как перед началом трансформации в его иное обличье. – Как это случилось, я спрашиваю?
– Добровольная жертва. Самаэль не только раскаялся в содеянном, но и пожертвовал всем ради спасения ведьмы.
– Но ради чего? Он же не был глупцом, почему ради нее? – На голове Абы проявились и стали подыматься вверх и закручиваться рога, лицо сменила морда с широко раскрытыми ноздрями.
– Любовь, – с трудом выдавил из себя Небирос, – другого объяснения нет.
– Как ей удалось вновь вернуть молодость? – Небирос не успел раскрыть рта, как он продолжил. – Ладно, черт с этим. Но как ей удалось освободиться? Где ее сфера? – Его огненные глаза зло сверкнули.
– Я разбил ее, – признал Небирос.
– Братья, – прошипел Аба, и словно пламя вырвались из его звериной пасти слова. Сейчас он нависал над Небиросом и значительно превосходил его ростом. Демон лишь надеялся, что если вся ярость придется на его голову, то Лили избежит немедленной расплаты. – Стремишься воссоединиться с Саргатаносом? – проревел хозяин, и имя брата больно резануло слух демона. Значит, он всегда помнил о Саргатанасе, но нарочно гноил его в башне, всеми забытого и похороненного.
– Я думал, он погиб, – произнес Небирос, и глаза его стали наливаться свинцом. Если ему предстоит пасть от руки Абы, тот дорого заплатит за кровь капхов, заплатит за все годы, что брат провел в башне, заплатит за все, что он сделал их семье.
– Мне следовало убить его, растоптать, как клопа, как и тебя, – выплюнула звериная голова, склоняясь над демоном. И в этот же момент Небирос извернулся и сразу четырьмя лапами нанес страшный удар, целясь зверю в голову. Бешеный рев огласил коридоры и залы дома, чудовищная лапа с когтями отшвырнула демона к стене, разорвав одно из его крыльев, алая кровь полилась на пол.
– Стойте, – раздался слабый женский голос, но отчетливо слышный в секунды тишины между ударами. Когтистая лапа с капающей с нее кровью остановилась в воздухе, а демон медленно сполз по стене вниз, отставив в сторону порванное крыло.
– Лили, уходи, – прохрипел он, но было поздно, потому что теперь она стояла прямо перед рассвирепевшим Абой в зверином обличье.
– Ник, – она смотрела на зверя без страха, – ты был прав, когда говорил об ошибке. Это я, я причина тому, что происходит здесь. Возможно, светлые были правы, и тебе лучше было отдать меня им. – Лили и не догадывалась, насколько больно будет произносить ей эти слова, даже не смотря на то, что стояла она среди крови и смертельного поединка. Ей не было страшно, она не боялась умереть прямо здесь и сейчас, лишь боялась не увидеть в его глазах сожаления, что угодно, кроме безразличия. Его звериный облик не испугал ее, она и раньше смотрела на него не только глазами, но и душой, и именно то, что она видела там душой, заставляло ее оставаться с ним, видеть в нем нечто, чего больше не знал никто.
Звериная голова растворилась, как мираж, сменившись человеческим обликом, с красивым лицом и уже привычными разноцветными глазами.
– Я мог не успеть остановиться, – проговорил он, тяжело переводя дыхание.
– Не страшно, – произнесла она, не отводя от него глаз и наблюдая обратную трансформацию без тени отвращения.
– Ты ведь еще не видела меня таким? – не то вопросительно, не то утвердительно сказал он.
Лили только покачала головой:
– Внешне – нет.
– Что значит, внешне? – Ему словно и дела не было до валяющегося рядом Небироса.
– Внутренне, ты – всегда ты. – Произнесла она без колебаний. Впервые после сильного потрясения страх покинул ее полностью, Лили ощущала себя выжженной изнутри всеми своими прошлыми страхами и унижениями, такой же чистой, как когда-то на самом дне. Она была готова умереть, больше не держалась ни за что, и потому ничто не мешало ей быть искренней. Больше нечего было терять.
– Я, в звериной шкуре, в ярости убивающий Небироса? – переспросил он.
– Не убивай свое дитя, ты сам себе причинишь боль. – Она подошла к Нику и коснулась рукой раны на его голове. – Позволь мне перевязать тебя.
– Вот так, и все? Ты хоть понимаешь, что произошло? – Он смотрел на нее изумленно, одновременно начиная сердиться. Небирос затих у стены, пытаясь не шевелить больным крылом.
– Не злись, прошу тебя, – тихо произнесла она, склоняя к нему голову и осторожно ощупывая рану. – Я не уйду. Если хочешь драться дальше, тебе придется сожрать меня сначала.
– Сожрать, – он с отвращением отвернулся. – Ты думаешь, я питаюсь людьми в своем ином обличье?
– Я не знаю, Ник, позволь мне, – она отвела его руку от головы. В зал бесшумно скользнул Калеб с бинтами и спиртом, появившись словно по велению Лили и передал ей все необходимое, быстро орудуя инструментами и помогая.
– Ты и его будешь латать? – С презрением глядя на Небироса, произнес Ник.
– И его, – спокойно ответила Лили, не отрываясь от работы.
– Так какого черта с тобой-то случилось? – теперь он пристально изучал Лили из-под ее руки.
Она тяжело вздохнула, закончив с его головой.
– Тебе придется покончить со мной, – наконец, произнесла она, глядя в пустоту.
– Почему? – Он подозрительно смотрел на нее зеленым глазом из-под повязки.
– Ты знаешь, почему. – Вздохнула она, и взгляд ее был печален и серьезен. Он не мог понять, что именно с ней произошло, но больше это не была запуганная девушка из его постели, не смеющая его рассердить. Больше всего она похожа была на ту незнакомку, которая однажды лежала у него на столе в кабинете.
– Что случилось, Лили?
– То, что нельзя позволить всему разрушиться только из-за меня, даже здесь. Нельзя, чтобы ты... чтобы с тобой... – она замолчала, опуская глаза. Все-таки она не могла произнести этих слов, было слишком тяжело.
– Ничего непоправимого не случилось, – спокойно произнес он, но взгляд его стал мягче и теплее.
– Но ведь то, что стало с Самаэлем, может случиться и с другими, – возразила она.
– Если он не умер, в конце концов, я могу только порадоваться за него. – Сказал Ник, и даже Небирос у стены издал какой-то невнятный звук. – Ты хочешь уйти? – Спросил хозяин серьезно, пристально всматриваясь в ее лицо.
– Нет, – это слово едва ли не вылетело криком из ее горла. – Нет, не хочу. – Уже спокойнее добавила она.
Ник улыбнулся той поспешности и отчаянию, с которыми она произнесла эти слова.
– Тогда ты останешься, – сказал он.
Лили смотрела на него, не в силах возразить. Ей слишком дороги были и его улыбка, и его редкая нежность и изливавшееся в ту минуту от него тепло. Сквозь разорванную рубашку виднелось смуглое крепкое тело, и больше всего на свете ей хотелось коснуться его губами, стереть с него усталость и проступившие бисеринки пота, ощутить его ответный жар и растаять в нем, забыться, раствориться.
– Лили, – он взял ее за локти, и она вздрогнула, очнувшись от своих фантазий и замерев перед приближающейся реальностью. Так легко оказалось опустить ему голову на грудь, коснуться щекой, а затем и губами и исполнить свою мечту робко и неуверенно. Он не отталкивал, больше не насмехался над ней и не был груб, он замер, ощущая ее прикосновения. – Лили, – шептали его губы, заставляя ее двигаться смелее и безрассуднее, дыханием покрывать мурашками его кожу.
Прервав свое путешествие, она подняла голову и посмотрела в его разноцветные глаза, почти касаясь губами его губ, и он сократил расстояние между ними, впившись своим ртом в ее. Никогда до этого он не целовал ее. Она не понимала, почему, но теперь, когда это случилось, ей казалось, что она знает. Слишком о многом говорил поцелуй, в нем была вся сдерживаемая многими днями страсть, в нем было неудовлетворение и горе, одиночество и отчаяние. Когда он позволил ей вдохнуть, Лили поняла, что стена между ними рухнула, и они теперь – одно целое.
– Я люблю тебя, Ник, – прошептала она.
Он закрыл глаза и молчал. Лили смотрела на его скулы, лоб, спутанные волосы и слышала, как стучит его сердце, мощно и ровно.
– Теперь я уязвим, – произнес он, и в уголках его губ дрогнула усмешка.
– Ты снова смеешься, – выдохнула Лили, грустно улыбаясь.
– Нет, посмотри на меня, – он вдруг снова стал серьезен, и приподнял ее голову за подбородок, так что их глаза вновь встретились, – ты так добивалась этого: ломала мою стену – неужели не видишь, что ее больше нет?
– Вижу, – Лили судорожно вдохнула и всматривалась в его глаза, потому что от того, что она там видела, у нее захватывало дух, и почти невозможно было поверить. В его глазах светилось чувство, которого она никогда там раньше не видела. Ради этого стоило бороться, стоило сражаться, разбирая его стену по кирпичу, чтобы однажды, когда она рухнет, понять, что за ней всегда была любовь. Эта любовь говорила ей искренне и бесповоротно, что он никогда не дал бы ее в обиду: ни рядом с залами, когда на нее напал человек, ни на кухне, где она была в услужении, ни где-либо еще в его мире. Он достал бы обидчика со дна и разворотил его голову, если бы с ней хоть что-нибудь случилось на самом деле. Он оберегал ее все то время, что она думала, что ему плевать, все время, что произносил свои колкости и жестокие шутки, все это время он настоящий был рядом с ней, иногда прорываясь во взглядах, когда смотрел на нее, не успев надеть маску и думая, что она не видит. – Вижу, – Лили заплакала и подняв его руки к своему лицу, стала целовать его пальцы, орошая их слезами. Она ощущала себя ужасно глупо, но не могла остановиться, не могла ничего поделать. Он был рядом с ней – все, о чем она только могла мечтать.
