Текст книги "Тоталитаризм и вероисповедания"

Автор книги: Дмитрий Поспеловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

635

«лжехристы и лжепророки, ... сектантские проповедники, баптисты, евангелисты, адвентисты, которые преподнесут голодным людям ... какой-то суррогат религиозной жизни... Кое-кто отзовется на это ... простое человеческое внимание, ... не сразу разберется, что ... его потчуют сомнительной смесью неграмотности, прекраснодушия и шарлатанства. Дурман подействует. И это еще углубит пропасть между Церковью и миром. Но, может быть, глаза, имеющие зрение любви, увидят, как из алтаря, огражденного благолепным иконостасом, ... выйдет Христос. Пенье продолжает звучать, клубы ладана курятся... А Христос выходит на панель и смешивается с толпой нищих, прокаженных, отчаявшихся, озлобленных, юродивых ... И самое страшное, как бы не оказалось так, что блюстители красоты ... не поймут и не постигнут Его красоты и не пустят Его в храм, потому что за Ним будет следовать толпа, искаженная грехом ... И тогда их пение растает в воздухе, ладан рассеется, и Некто скажет им: "Алкал Я, и вы не дали Мне есть, жаждал, и вы не напоили Меня, был странником, и не приняли Меня..."

К этому приведет идолопоклонство, свойственное и эстетическому типу благочестия... любовь слишком страшная вещь.... – ей не место там, где царит раз навсегда найденная и утвержденная красота. И тут ... от священников ... требуется только одно: чтобы они были служителями культа, жрецами, ... почти в языческом смысле слова. И священник расценивается с точки знания устава, с точки зрения музыкальности и красоты голоса... и т. д.».

И тут мать Мария задумывается:

«В Советской России ... Церкви запрещено все – разрешено лишь совершать богослужения. А может быть, это ... очень тонкий психологический расчет, основанный на том. что православное богослужение без дела любви, без явлений подвижнической жизни, без слова Божьего ... бессильно явить обмирщенному и обезбоженному человечеству Христову правду? Духовно голодный человек переступит порог храма, ... но на голод свой пищи не получит – потому что он хочет не только красоты, но и любви – и ответа на все свои сомненья. Таким образом, власть... замкнула церковные двери. Может быть, в этом смысле для Церкви было бы полезнее не иметь официального разрешения на богослужения, а собираться тайком в катакомбах...»^[11].

636

Тип аскетического благочестия, указывает м. Мария, широко распространен во всех религиях и далее в формально безрелигиозных радикальных политических движениях. Например, в русском народничестве двух минувших столетий. Аскетизм в конце концов, как указывает автор, присущ и всякому творчеству, когда человек жертвует многим во имя осуществления своей творческой идеи, будь то музыка, литература или научный поиск. И м. Мария указывает: «Периоды церковной жизни, не пропитанные аскетизмом, являются периодами упадка, бездарности, вялости». Но в своих крайних проявлениях аскетизм вступает в «острое противоречие христианству», особенно аскетизм индуизма, «оккультных учений в теософии, в антропософии ... Задача такого аскетизма определяется принципом накопления природных богатств, ... умения их применять ... никакого наития иной сверхприродной силы он не ждет». Мать Мария признает, что такой тренировкой оккультный аскет может достичь очень многого. «Единственное, что в мире сильнее [такого аскетизма], – пишет автор, – это учение о нищете духовной, о растрате, раздаче, о расточении духовных сил, о предельном обнищании духа». Единственное самоопределение, которое сильнее его, это слова: «се раба Господня»^[12], то есть добровольная покорность Богу, готовность со-выполнять с Ним Его план спасения человека, прежде всего – спасения своей души»^[13]. Мать Мария предупреждает, что самодостаточный

637

аскет может «творить милостыню, навещать больных [и т. д.] ... И только очень пристально присмотревшись, вы увидите, что делает это он не по самоотрекающейся и жертвенной любви, полагающей душу за "други своя", а по аскетическому заданию ... Человек, человеческая [чужая] человеческая душа ... оказывается не целью, а средством для ... единственно моей собственной души».

Здесь она приводит знаменитые слова апостола Павла:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру ... а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Без самопожертвенной любви «аскетическое мироотречение является утонченным эгоизмом ... духовный эгоцентризм ... делает [аскета] духовным скрягой».

Мать Мария начинает свои размышления о типах благочестия с того, что она называет «уставщичеством». Мы, однако, решили поместить эту категорию ближе к концу ее размышлений, поскольку этот очерк оказался наиболее пророческим и провидческим в отношении современной постсоветской России и ее церковного благочестия. М. Мария указывает, что уставщический тип унаследован синодальной эпохой у старой Москвы, в частности, у старообрядческо-иосифлянского буквоедства. Но предоставим слово автору:

«Москва перековала в неподвижную форму ... византийское ... и библейское наследие ... вынула из него облагодатствованную и живую душу ... стала громоздить "заповедь на заповедь, правило на правило". Пышный разлив византийской риторики она восприняла, как некую неподвижную меру вещей,... ритуализировала всякий порыв.

Максимальным выражением этого косного, неподвижного, охранительного духа было ... старообрядчество. (Далее м. Мария признает заслуги старообрядчества в сохранении подлинной иконописи и древнего пения, гораздо лучше отвечающего ритму и сути литургии, чем италианизированное церковное пение последних трех столетий.) Оно ... смешало

638

иерархию ценностей,... шло на смерть ... за [букву] ... Тут речь о вере в особую магию ... слова, имени,... буквы...».

Мать Мария мистически воспринимает дальнейшую судьбу старообрядчества как наказание за такое буквоедство, которое привело к тому, что, сохранив превосходные средневековые иконостасы, они утеряли ту суть, которой иконостасы служили: в беспоповских храмах, во всяком случае, за иконостасом нет содержания, нет престола, нет жертвенника, а лишь глухая стена.

«Все сбережено, кроме живой души Церкви ... осталась одна прекрасная форма... Тут люди получили кару... в самом достижении своей цели ... остались с мертвой оболочкой. Символ безалтарной Церкви зачастую осуществляется в человеческих душах».

И тем не менее:

«Задыхаясь в официальной, ... ведомственно-синодальной церкви,... человеческая душа из синодального понимания благочестия уходила в уставщичество, противополагала его официальной казенщине... Нравственный облик уставщика – это жажда абсолютной духовной устроенности, полное подчинение внутренней жизни внешнему, разработанному до мельчайших подробностей ритму... Он блюдет посты, живет ... содержанием церковного круга богослужений. В Церкви он не допускает никакого порыва, никакого выхода из раз установленных жестов... Он знает твердо, что от Пасхи до Вознесения преступно опуститься на колени ... он негодует, если что-нибудь в церковной жизни пропущено, потому что это не полагается (курсив мой. – Д. П.). И вместе с тем ему почти все равно, если читаемое непонятно... Он, конечно, фанатический поборник славянского языка. Русский язык в церкви кажется ему почти кощунством (курсив мой. – Д. П.)... Многочасовое чтение псаломщика погружает его в атмосферу благочестия... – содержание его не так уж интересует. Молитвы его продолжительны – он имеет ... неподвижное правило для них... Евангелие и Молитва Господня не выделяются им из общего состава этого правила... Если вы скажете, что вам что-либо непонятно, он ответит.... что и не требуется понимать... Духовная жизнь такого человека разработана во всех мелочах ... тут и своеобразный

639

дервишизм, и отзвуки индуизма, а главное – страстная вера в магию слова,... жеста и ритма жестов... На этом пути можно добиться ... огромной внутренней дисциплины, огромной власти над собой ... Единственное, что на этом пути не дается, это любовь... Уставщик знает, что он должен подать нищему ... он даже может организовать благотворение.... но основной мотив для такой деятельности – это то, что она предписана,... является частью некоего уставщического понимания вещей» (курсив мой. – Д. П.).

Следующие слова оказались пророческими и имеют прямое отношение к обсуждаемой выше теме да и к теме тоталитаризма. Фактически то, что она пишет о климате официальной дореволюционной Церкви, вполне можно определить как церковный протототалитаризм. Следует напомнить, что писала это м. Мария во второй половине 1930-х годов, в разгар трех прототипных тоталитарных диктатур – коммунизма, нацизма и фашизма. Вот ее пророческие слова:

«[Уставщический] тип благочестия имеет ... скорее тенденцию расти и распространяться.... если мы учтем всю обездоленность, покинутость, беспризорность и изможденность современной человеческой души. Суровый и разреженный воздух жертвенной любви ей не по силам... Она накидывает на хаос прочное покрывало положенного и дозволенного, и хаос перестает ее терзать. Она знает силу магических заклинаний, ... как дервиш – силу жеста и позы.

Эти особенности уставщического пути определяют его рост в наше время ... перед ним еще долгий путь расцвета ... мир жаждет сейчас авторитетных вождей, ведущих слепую и преданную массу за собою. Мы знаем самую страшную диктатуру из всех когда-либо существовавших – диктатуру идеи^[14]. Непогрешимый центр – партия ... или вождь велит думать и действовать так-то, и человек... изумительно и непонятно легко перестраивает свой внутренний мир в соответствии с этой директивой... Если ... Церковь станет ... покровительствуемой [или] ...терпимой [со стороны власти],

640

и в нее придут новые кадры людей, воспитанных на обязательных директивах, то уставщичество сразу научит их, какому пути ... следовать, где ... директивы наиболее ... регламентирующие всю человеческую жизнь ... уставщичество противоположно пророчеству и созиданию... Если оно победит, то это значит... замирание творческого духа и свободы в Церкви...

Христос, отворачивающийся от книжников и фарисеев, ... идущий к блудницам и мытарям, вряд ли является Учителем тех, кто боится запачкать чистоту своих риз, кто целиком предан букве, кто блюдет только устав».

Символ глубокого кризиса православия мать Мария видит в том, что два главных духовных центра православия – Афон и Валаам (в то время находившийся в Финляндии) – озабочены не духовным спасением своих братьев, а спором «о новом и старом стиле в богослужении. Это то, что раскалывает их на партии, то. за что они проклинают инакомыслящих, то, что определяет меру вещей».

«Уставщичество, – продолжает мать Мария, – являет себя тут как рабство субботе, а не как путь Сына Человеческого... Вместо Бога Живого, вместо Христа распятого и воскресшего не имеем ли мы тут дело с новым идолом, который в новом язычестве являет себя спорами о стилях – уставами, правилами, запретами – торжествующей над Сыном Человеческим субботой? Страшно идолопоклонство в миру, когда оно предает Христа во имя государства, нации, социальной идеи... Еще страшнее идолопоклонство в Церкви, когда оно подменяет любовь Христову блюдением субботы».

Так мать Мария более семи десятилетий назад предрекла наступление на православие «уставщичества», расцветшего сегодня махровым цветом в изданиях типа сборника новоиспеченных богословов Свято-Тихоновского института «Суд им давно готов», авторов которого профессор Н. А. Струве называет инквизиторами и тоталитаристами, ибо только тоталитарная психология может с таким пафосом набрасываться на инакомыслящего, не признавать за человеком права на творческое мышление, считать Церковь неким совершенно окаменелым институтом, не допускающим и мысли о необходимости подачи вероучения в идиомах понятий человека XX или XXI века.

641

Современные российские инквизиторы от православия, по-видимому, считают, что все ответы на все времена даны в Церкви раз и навсегда, и любое новшество есть ересь^[15]. А вот покойный профессор протопресвитер Иоанн Мейендорф говаривал, что в отличие от римско-католичества православие не претендует на обладание ответами на все вопросы. Оно не боится признать, что в Божьем творении и в промысле Его о Церкви, о человеке и о мире много загадок, на которые у Церкви нет ответа, что делает Православную церковь свободной и открытой для дальнейших богословских исканий. Именно поэтому православию более свойственно апофатическое, то есть отрицательное богословие, чем катафатическое, то есть утвердительное. Легче указать, чем Бог не является, чем дать определение Его качеств, ибо всякое такое определение ограничивает определяемый предмет каким-то числом характеристик, а Бог безграничен, и эту безграничность человеческий ум не в состоянии понять, а язык – выразить. Недаром одним из самых влиятельных богословских трудов XX века является книга Владимира Лосского «Мистическое богословие Восточной церкви», которая сделала огромный вклад в ознакомление протестантского и католического мира (да и многих православных) с апофатическим богословием православия.

Тут уместно сказать несколько слов о пятом типе благочестия у матери Марии. Это, конечно, евангельский тип духовной жизни. Во-первых, она предупреждает против смешивания евангельского благочестия с евангелическим сектантством, которое, по ее словам, «взяло из Евангелия лишь некоторое количество моральных предписаний, присоединило к этому довольно своеобразную и убогую свою догматику о спасении, о втором рождении, окрылило это ненавистью к Церкви и стало выдавать эту своеобразную смесь за подлинное понимание евангельского учения Христа». Мать Мария далее говорит о необходимости «охристовления» мира, которое, по ее мнению, содержится в словах апостола Павла: «Не я живу, но живет во мне Христос». А квинтэссенцией «охристовления» являются две заповеди Христа: «Возлюби Бога

642

всем сердцем и всей душой» и «Возлюби ближнего как самого себя». Обезбоженная любовь к человеку «приводит нас в тупик антихристианского гуманизма», который подменяет любовь к человеку любовью к человечеству – абстракции, во имя которой приносятся в жертву конкретные «человеки». Из любви к человечеству рождаются идеологии геноцида во имя создания «нового человека», будь то нацизм, коммунизм или еще какой-то «изм». Но и любовь к Богу без любви к человеку осуждена: «Лицемер, как ты можешь любить Бога, которого не видишь, если ненавидишь брата своего,... который около тебя?» Затем м. Мария рассматривает разные типы любви, которая тоже может быть эгоистическо-эксклюзивной, например, такая любовь матери, которая ставит своего ребенка выше всех остальных:

«Только та материнская любовь, которая видит в своем ребенке подлинный образ Божий, присущий не только ему, а и всем людям, но ... как бы порученный на ее ответственность, который она должна развить и укрепить для всей неизбежной на христианском пути жертвенности, – ... только такая мать любит своего ребенка подлинной христианской любовью. От этой любви она будет более зряча к бедам других детей, более внимательна к их беспризорности».

Аналогичные стандарты м. Мария применяет и к любви к родине:

«Можно похотливо любить свою родину, стремясь к тому, чтобы она славно и победно развивалась, подавляя и уничтожая всех своих противников. Можно любить ее по-христиански, стремясь, чтобы в ней наиболее ярко явлен был лик Христовой правды... Можно идею всей своей жизни любить за то, что она моя идея. Можно и в ней видеть дар, данный мне Богом для моего служения вечной Его правде во время моего земного пути».

Крестный подвиг Христа преобразил крест из орудия пыток в «символ самоотрекающейся любви», ибо, как сказал Христос, «больше любви никто не имеет, чем тот, кто душу свою полагает за друга свои», не просто жизнь, а именно душу, то есть весь свой внутренний мир приносится в жертву за других. Именно так по примеру Христа поступили и мать Мария, и молодой парижский православный священник

643

Дмитрий Клипенин. Оба они погибли в немецких концлагерях за то, что спасали евреев от нацистских палачей в оккупированном Париже. Оба принесли себя в жертву за, казалось бы, «совсем других» – евреев.

Сила очерка матери Марии в том, что это не просто глубокая и сильная проповедь христианства, которую каждый из нас слышал не раз от блестящих богословов и проповедников, а в том, что это программа жизни, которую до конца, до мученической смерти она прошла полностью – от богемной и романтической дщери Серебряного века с замужествами и разводами до монашества и самоотдачи без остатка^[16].

Прочитав этот замечательный богословский трактат, остается только пожалеть, что она не продлила его на исследование внецерковного христианства. Доживи она до нашего времени, можно с уверенностью предположить, что, например, таких борцов за спасение, человека и его достоинства с безграничной самопожертвованностью вплоть до собственной гибели, как Юрий Галансков, Анатолий Марченко, академик Андрей Сахаров, она причислила бы к евангельскому типу благочестия скорее, чем многих формально правоверных христиан, будь то уставщического, формально аскетического или эстетского типа, хотя вряд ли кто-либо из них был церковным человеком, а Сахаров прямо признавался:

«Я не уверен, где я стою по отношению к религии. Я не верю ни в какие догмы и не люблю официальные Церкви, особенно те, которые связаны с государственной властью... И тем не менее я не могу себе представить Вселенную без какого-то направляющего принципа, без какого-то источника духовного "тепла", которое нематериально и не связано физическими законами. Вероятно, это чувство можно назвать "религиозным"»^[17].

644

В Евангелии говорится, что вера без дел мертва. У матери Марии с этим проблем не было. Если бы судьба матери Марии была менее трагичной, скептический читатель мог бы сказать: идеального православия нет и быть не может. Но своим подвигом м. Мария показала, что путь «охристовления», проповедовавшийся ею, возможен и реален, а мы можем добавить, что люди вроде Сахарова всей своей жизнью и служением человеку гораздо ближе к «охристовлению», чем многие и многие ортодоксально-церковные христиане и чем сегодняшние российские церковные реалии, о которых один «электронный» батюшка РПЦ в одной из своих «интернетных» бесед заметил, что человек идет в церковь с радостью, «ждет, что тут-то отношения между людьми совсем не то, что в мире ... здесь же братья и сестры! Да и Бога боятся. И вдруг ... можешь оказаться жертвой такой подлости, что и в миру не сыщешь».

Это противоречие он объясняет тем, что в миру действуют законы, может плохие и плохо действуют, но все же они есть и «ты видишь, на что можно наткнуться, а где можешь расслабиться. Где лучше отступить, а где можно и побороться... В Церкви же ... вместо [законов и правил поведения] благодать и закон Божий. [А на практике] что же остается? ... застывшие формулы для оправдания чего угодно. Ты ходишь по этому лицемерному полю, не ведая в темноте, на что наткнешься».

Эти слова могут быть печальным ответом на знаменитое «Слово о законе и благодати» св. Иллариона, митрополита Киевского XI века, который, вслед за апостолом Павлом, отожествляет закон с Ветхим Заветом и грехом. А век Нового Завета – с благодатью, не требующей более закона. Примерно ту же утопию проповедовали наши славянофилы. А на практике получилось, что люди слишком несовершенны, грешны, чтобы общество, государственную систему, основывать на благодати и любви, а не на законе^[18]. Там,

645

где нет закона, даже в Церкви, господствует произвол и презрение к человеческой личности, созданной по образу и подобию Божьему.

В принятых на Архиерейском соборе в августе 2000 года «Основах социальной концепции Церкви» повторяется один из святоотеческих канонов, запрещающих христианам «судиться у внешних». Но при том вопиющем произволе, который господствует в современной РПЦ, до сих пор не имеющей своего суда, хотя таковой предусмотрен «Уставом» 1988 года^[19], вряд ли будут иметь серьезное значение и принятые в 2000 году «Основы социальной концепции Церкви», утверждающие превосходство христианской совести над государственной политикой, и долг Церкви «отказать государству в повиновении ... если власть принуждает ... к отступлению от Христа, ... а также к греховным душевредным деяниям... Христианин, следуя велению совести, может не исполнить повеления власти, понуждающего к тяжкому греху. Священноначалие ... может ... призвать народ применить механизмы народовластия», то есть призвать к неповиновению власти. Было бы очень жестоко здесь задать вопрос церковноначалию, почему оно не отказывало в повиновении коммунистической власти? Наоборот, устами, например, митрополита Питирима (Нечаева) заявляло, что у Церкви с советским государством «разные мировоззрения, но идеология одна»^[20]. Нет и намека на признание вины за такие изречения и за вынужденное замалчивание иерархами гонений со стороны советской власти, а тем более за те диферамбы, которые изливались церковными иерархами советской эпохи на коммунистическую власть за ее внешнюю и внутреннюю

646

политику на всевозможных конгрессах мира. Хотя любой здравомыслящий человек поймет крайне трудное положение духовенства, а тем более епископата, в советское время. Вряд ли после своего «послушания» советскому богоборческому режиму церковноначалие посмеет призвать народ не повиноваться тому или иному распоряжению демократического правительства, а если и посмеет, вряд ли голос его будет достаточно авторитетным, чтобы народ его послушался. Понимание и соболезнование достигается покаянием, а не молчанием, которое уж слишком напоминает замалчивание террора сталинской эпохи и правления Хрущева брежневским режимом, а затем посмертный провал «в небытие» Андропова и Черненко.

Просто изумительно, что 70-летняя кровавая диктатура и гонения за веру и за любые формы разномыслия никак не отражены в основополагающем социальном документе церкви^[21]. Французским революциям XVIII-XIX столетий место в социальной концепции РПЦ нашлось, а для анализа коммунистической власти и позиции церкви при ней и последствий коммунистического террора на нынешнее внешнее и внутреннее состояние церкви да и русского народа места не нашлось. Нет и анализа причин падения авторитета Церкви в российской и общеевропейской истории, приведших к торжеству секуляризма. Вот недавно папа Иоанн Павел II испросил прощения у Православной церкви за кровавые избиения латинскими рыцарями жителей и особенно православного духовенства и монашества в Византии в 1204 году и за прочие исторические грехи Католической церкви по отношению к православным. Небезупречна и история Русской православной церкви: было иосифлянское сжигание жидовствующих, были бессмысленно жестокие гонения на старообрядцев да и участие духовенства в преследовании сектантов. Далеко не всегда добровольно переходили из мусульманства в православие башкиры и волжские татары.

647

В общем, и грехи нашей Церкви не ограничиваются лишь советским периодом. Все это требует глубокого анализа, как и покаяния за свои исторические грехи в таком основополагающем документе церкви. Но в «Основах социальной концепции...» нет и намека на самокритику.

Вообще об Архиерейском соборе 2000 года и о принятых им «Основах...», можно сказать: гора родила мышь, во всяком случае, по сравнению с Архиерейским собором 1994 года, когда было признано, что самым острым вопросом Церкви является вопрос образования духовенства. Было принято решение в ближайшие годы рукополагать лишь лиц с оконченным богословским образованием, удлинив семинарское образование на один год и приравняв семинарии к высшим учебным заведениям. Собор 2000 года обошел этот вопрос молчанием, а на самом деле рукоположение недоучек и людей без богословского образования продолжается и согласно одному «электронному батюшке» епископы даже предпочитают рукополагать малообразованных: такими легче управлять, и они не будут пытаться вносить новшества. Такая позиция в корне противоречит Собору 1994 года, обратившего особое внимание на внутреннее миссионерство, в связи с чем указывалось:

«Миссионерское служение неразрывно связано с задачей восстановления полнокровной церковной жизни, ... необходимостью расширить усилия в области религиозного образования, катехизации и евангелизации... Православная миссия должна учитывать многоликость современного общества... Необходимо особо выделить миссионерскую работу с молодежью, организацию богослужений и религиозных бесед для детей и подростков».

Естественно, выделение вопроса о специальных богослужениях для молодежи, детей, подростков воспринималось читателем как «добро» на создание особых сокращенных богослужений для них. с разъяснениями содержания и смысла и с введением общепонятного русского языка, чтобы суть и смысл богослужения доходили до неофитов и молодежи, не понимающей славянский язык. Собор признал, что совершаемые в России богослужения непонятны современному поколению, и назначил комиссию по литургическим реформам,

648

которые на Великом московском соборе 1917—1918 годов были отложены на 1919 год. Поскольку на том Поместном соборе реформа литургического языка была одобрена подотделом Соборного совета «О богослужебном языке», то определение 1994 года воспринималось как косвенное одобрение реформы богослужебного языка^[22]. (Как известно, из-за Гражданской войны и разграбления Церкви в 1919 году созвать Собор было уже невозможно.)

Далее Архиерейский собор 1994 года одобрил экуменическую деятельность Церкви и канонизировал первомученика большевистского антирелигиозного террора о. Александра Хотовицкого, который в годы своей пастырско-миссионерской деятельности в США был горячим участником тамошнего экуменического движения^[23]. Ко всему прочему говорилось и о новом Поместном соборе в 1996 году; затем Поместный собор был перенесен на 2000 год. И вот вместо всего этого в 2000 году произошел лишь урезанный Архиерейский собор, в «идеологическом» смысле оказавшийся большим шагом назад по сравнению с Собором 1994 года. Но дело даже не в консервативности, а в том, как на фоне таких ожесточенных споров и различий во взглядах в церковных кругах по многим ключевым вопросам церковного строительства на Соборе господствовала «тишь, гладь, да Божья(?) благодать». Даже по такому спорному вопросу, вызывавшему бурные споры среди духовенства всех рангов (не говоря уж о мирянах), как канонизация царя Николая II и царицы Александры Федоровны, все, как в «доброе» советское время, было принято единогласно, вернее, почти единогласно: не согласился признать канонизацию лишь один архиерей – митрополит Нижегородский Николай (ныне уже покойный). Казалось бы, именно

649

на Соборе собрался форум для дискуссий и достижения консенсуса в спорах. Но нет, Собор оказался калькой съездов КПСС, когда спорные вопросы решались за кулисами, а съезд должен был демонстрировать всеобщее единство, монолит. Правда, один монолит оказался дутым и, пролив реки крови, рассыпался как карточный домик. Неужели и в этом следовать за КПСС, тупо отстаивая неподвижность?

Мы говорили выше о неудовлетворительности и половинчатости юбилейного Архиерейского собора (в августе 2000 года), выразившихся в отказе дать взвешенный анализ советской эпохи, уникального опыта существования Церкви в государстве воинствующего атеизма^[24], «состязания» веры в Бога с верой в обожествленную материю. Это необходимо, потому что это страшное прошлое начинает уже забываться новыми поколениями россиян, поскольку – в отличие от нацизма в постнацистской Германии – коммунистическая партия не только существует в России легально, но коммунисты занимают ответственные посты, даже в школах и ВУЗах, затуманивая мозги молодежи, создавая коммунистической партии вполне респектабельный образ^[25]. Кому, как не Церкви, разоблачать эту ложь? Но чтобы иметь моральное право на разоблачение, Церковь должна смело раскрыть свое подсоветское прошлое, раскрыть обстоятельства своего подневольного сотрудничества с безбожной властью, пройти через некий российский «Нюрнберг» – без крови, без тюрем, но покаянием очистив себя и став прозрачной. Православный народ поймет и простит. Только после совершения такого акта покаяния станет возможен

650

подлинный Поместный собор наподобие Великого Московского Собора 1917-1918 годов. Не трехдневка, как принято с советских времен, а такой, который будет заседать столь долго, сколько понадобиться для решения всех накопившихся проблем – их, наверное, сейчас не меньше, чем было в 1917 году. Опять же, цитируя слова епископа Сергия (впоследствии патриарха) в 1905 году, для того, чтобы Собор что-либо решил, и чтобы решения его были приняты всем церковным народом, он должен быть полностью представительным^[26]. А для этого должна возродиться внутрицерковная демократия: представители от мирян и духовенства должны быть подлинно избираемыми закрытым голосованием, а не назначаться епископом или благочинным.

В начале 1990-х годов Святейший патриарх Алексий II призывал интеллигенцию войти в церковные приходы – с одной стороны, научиться православному благочестию, воцерковиться, с другой – внести в церковную народную толщу понятия демократии, духовного и культурного просвещения. «Смычка» трагически не удалась. За исключением нескольких интеллигентских приходов в самых крупных городах, в церкви оказалось слишком мало священников, готовых «работать» с интеллигенцией и открывших ей двери своих сердец, а большинство интеллигенции не проявило достаточно терпимости и понимания обстановки, не сумело перешагнуть через трудности и влиться в церковную жизнь. Образовавшийся «церковно-просветительский» вакуум начал быстро заполняться переориентировавшимися на христианство вчерашними комсомольцами, разочаровавшимися коммунистами и прочим случайным элементом, спешащим не отстать от «моды». С собой они внесли в Церковь «совковое» тоталитарное мышление: узость миропонимания, догматичность,

651

в которую быстро обернули клочки урывками подхваченного богословия, перемешанного с национализмом и горечью по поводу развала той империи, в которой они себя чувствовали гораздо комфортнее, чем при непонятной и неустойчивой демократии.

Обиду на демократию они быстро превратили в привычный со времен коммунистического воспитания миф о враждебном окружении. Если в былые времена это было «учение» о классовых врагах, точащих ножи против совдеповского пролетарского «рая», то в постсоветской редакции оно превратилось в международный «американо-жидо-масонский» заговор против России. Истина здесь, конечно, не при чем. Но на какую-то часть населения, в том числе и церковного, обездоленного условиями трудного переходного периода, эта ненавистническая мифология влияет. А церковное руководство, по словам вышеупомянутого «электронного» батюшки, в страхе растерять и так немногочисленное стадо, вместо того, чтобы руководить и наставлять одурачиваемый национал-большевиками народ, плетется где-то сбоку – не впереди и не позади, а именно сбоку, чуть-чуть придерживая паству от крайностей.