Текст книги "Тоталитаризм и вероисповедания"

Автор книги: Дмитрий Поспеловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

462

охранителем идеологии и защитником непоколебимого единообразия партбюрократии. Мечты о демократии были пресечены [госбезопасностью]^[10], но пресечены за счет духовного хаоса и распада [власти] на национальные бюрократии. Марксистскими эти бюрократии были только по имени, но не по существу, ни от одной из них демократией и не пахло». В обществе, однако, «демократические потоки нагнетали атмосферу хаотической свободы при отсутствии демократических институтов, что делало страну свободной, но не стабильной». Распад тоталитарной диктатуры, по словам Джиласа, не ведет автоматически к свободе, а оставляет после себя накопленные десятилетиями злобу, обиды, «толкая людей к шовинизму и к националистическим идеологиям с их иррациональными импульсами и мифами»^[11].

Все это и привело к распаду центра, переносу власти в центры союзных республик страны, которые во имя принятия себя населением этих республик начали отождествлять себя с национальной мифологией, преданиями; превращались в крайних националистов, играя на самых низменных националистических чувствах, с поисками врага вовне (для хорватов это сербы, для сербов – хорваты и т.д.). Это и есть то, что Джилас называет национал-бюрократизмом, когда местным партруководителям захотелось быть такими же абсолютными диктаторами на своей «малой родине», каковым был Тито в обще-югославском масштабе. В этом феномене мы легко узнаем черты фашизма и нацизма. Так, снова и снова мы видим органическое родство между коммунизмом и фашизмом. Эти черты особенно ярко проступили в двух главных участниках войны в Югославии 1990-х годов – Сербии Милошевича и Хорватии Туджмана.

Итоги

463

Теперь, когда наконец с таким опозданием рухнул югославский коммунизм, можно подвести некоторые итоги относительно того остатка развалившейся Югославии, который все еще носит это имя, хотя состоит лишь из Сербии и Черногории. До сих пор мы обсуждали такие вопросы, как отношения титовской Югославии с Коминформом и непосредственно со Сталиным, тип государства, разновидность коммунистического или социалистического строительства, некоторые вопросы экономики и изменения в ней, как и в политике Югославии под влиянием Запада, без помощи которого стране пришлось бы очень туго, и вряд ли она выстояла бы так долго. Случай Югославии, кстати, «доказал», что только такая богатая страна, как Россия, могла выдержать семь десятилетий коммунистического экспериментирования над человеком и над целым народом. Югославия в условиях эмбарго со стороны советского блока и изоляции от Запада (после того, как в исполнение воли Советского Союза отказалась от плана Маршалла) не смогла выдержать и двух лет.

Мы почти не касались титовского террора, а он был не только в годы гражданской войны, когда, например, в Черногории были зверски убиты митрополит Иоаникий Липовац вместе с 70 священниками его епархии. В 1945 году в Кочевье в Словении было расстреляно от 20 до 30 тысяч сербских и словенских четников и гражданских беженцев, бежавших в начале мая 1945 года в Австрию и выданных обманным путем англичанами на расправу титовцам. Затем после разрыва с Коминформом начались гонения на так называемых «коминформовцев», в числе которых были не только преданные сталинцы, но просто традиционные сербские русофилы, путавшие советский режим с исторической Россией. Сотни были расстреляны и более 16 тысяч репрессированы^[12] – большинство отправлено в концлагерь на пустынный

464

и безводный Голый остров в Адриатическом море, где значительная часть заключенных погибла от избиений, жутких бытовых условий и эпидемий. На конец 1970-х годов, то есть фактически на последние годы правления Тито, по некоторым данным в Югославии имелось 12 концлагерей с более чем 200 тысячами заключенных при общем населении страны в 23 миллиона, и это, не считая обычных тюрем. Во все время послевоенного существования коммунистического режима в Югославии служба югославской госбезопасности уничтожала югославских общественных деятелей за рубежом. В 1960-е и 1970-е годы жертвами были в основном редактора эмигрантских газет^[13]. И это в эпоху расцвета югославского «либерализма», при открытых границах, когда главными доходами Югославии были массовый иностранный туризм и отхожий труд югославских рабочих на предприятиях Западной Европы, который в области экономики оборачивался колоссальным количеством валюты, переправлявшейся этими рабочими своим семьям в Югославию. Так, после всех грандиозных пятилеток югославское «экономическое чудо» свелось к процентам от туризма и от заработков своего пролетариата у капиталистических «эксплуататоров». «Маленький Сталин» – Тито умер, но внутренняя взаимная ненависть, обиды, накопившиеся от 40-летнего наследия двух тоталитарных режимов, память геноцида, страсть мести минус авторитет железной руки Тито – все это вылилось в недавнюю бессмысленную войну в Югославии «всех против всех». Таково наследие тоталитаризма.

Аннотированная библиография

Banac, Ivo With Stalin against Tito: Cominformist Splits in Yugoslav Communism. London, Cornell University Press, 1988. Прекрасно написанная история югославского сталинизма с описанием

465

трагических судеб коминформовцев. Концлагеря на адриатических островах, куда ссылались коминформовцы, были страшнее советского ГУЛАГа: все было построено на моральных мучениях и регулярных жутких избиениях одних заключенных другими. Отказывавшихся избивать или делавших это «спустя рукава», подвергали дополнительным избиениям. Работа тоже деморализовала своей бессмысленностью, например, переносом камней на гору, а потом снесением их вниз.

Denitch, Bogdan Limits and Possibilities: the Crisis of Yugoslav Socialism and State Socialist Systems. pfgecnbnm to` hfpMinneapolis, University of Minnesota Press, 1990. Социологическо-политологический анализ югославской политической и экономической систем. Подробно рассматривается роль Югославии в создании блока так называемых «неприсоединившихся стран». Автор склонен к идеализации марксистского «гуманизма» и его теоретиков. Книга написана с симпатией к югославскому «эксперименту» со сдержанно оптимистическим прогнозом, так и не оправдавшимся.

Djilas, Milovan Conversations with Stalin. N. Y., Harcourt, Brace & World, 1962. Воспоминания Джиласа о его встречах и переговорах со Сталиным и другими советскими руководителями во время войны и до 1948 года включительно.

Он же Fall of the New Class. N. Y., Alfred A Knopf. 1998. Книга разочарования в иллюзиях. Воспоминания и размышления автора о политике, идеологиях и людях. Окончена автором в 1994 году, менее чем за год до смерти.

Он же The New Class: an Analysis of the Communist System. N. Y., Praeger, 1957. Нашумевшая книга о дегенерации номенклатуры в коммунистических странах вообще и в Югославии, в частности, о превращении ее в новый класс – то, о чем предупреждал еще Бакунин в своих спорах с Марксом в I Интернационале. За опубликование этой книги за рубежом Джилас получил семилетний срок в концлагере, но был освобожден условно через 4 года, а затем снова посажен за «Разговоры со Сталиным» – Тито обвинил его «разглашении государственных тайн».

Gmenwald, Oskar The Yugoslav Search for 3 Ian: Marxist Humanism in Contemporary Yugoslavia. South Hadley, Mass., Bergin Publishers (б/д). Тщательное и по-немецки дотошное исследование

466

югославского неомарксистского гуманизма. На наш взгляд, это увлечение фантомами, ибо превратить марксизм в демократический гуманизм не легче, чем такой же трансформации подвергнуть фашизм.

Hoffman, George, Neal, Fred Yugoslavia and the New Communism. N. Y., Twentieth Century Fund, 1962. Солидная и добросовестная история Югославии с кратким географическим и историческим обзором народов, населяющих Югославию XX века. Затем следует краткая история межвоенной Югославии, и 440 страниц посвящено истории и развитию Югославии Тито, начиная со Второй мировой войны. Много внимания уделено американской политике в отношении Югославии. Коммунистический террор почти не у поминается.

Johnson, Ross A. The Transformation of Communist Ideology: the Yugoslav Case, 1945-1953. Cambridge, Mass., The MIT Press, 1972. Доскональное и очень добросовестное исследование политической и идеологической истории коммунистического режима в Югославии с детальным анализом конфликта с Коминформом и его значения для дальнейшей судьбы коммунизма в мире. Книга написана на основании докторской диссертации автора. В 1974 году он дополнил ее эссе под названием «Yugoslavia» (London, Sage Publications, 1974).

Jukic, Ilija Tito between East and West. London, Demos, 1961. Рассматривает в основном внешнюю политику режима Тито, балансирование между Советским Союзом – сталинским и хрущевским – и Западом, роль фактически созданного Тито блока неприсоединившихся стран. Книга написана с позиций симпатии к югославскому «эксперименту» и лично к Тито.

Kapandzhich, Borivoje (ред. и сост.) The Bloodiest Yugoslav Spring -1945 -Tito's Katyns and Gulags. N. Y, Carlton Press 1980. Документальная история титовского террора, бесчеловечной выдачи англичанами в 1945 году от 20 до 30 тысяч югославских беженцев и четников на мученическую смерть в Югославию и терактов титовских чекистов против югославской эмиграции на Западе.

Lydall, Harold Yugoslav Socialism: Theory and Practice. Oxford, Clarendon Press, 1984. Детальный анализ югославского социализма в теории (в основном, когда после раскола с Коминформом началась разработка своего варианта) и на практике.

467

«Программа Союза коммунистов Югославии» // The Program of the League of Yugoslav’ Communists. London, International Society for Socialist Studies, 1959. Еще многословнее, чем «Программа КПСС», и ненамного содержательнее. Перспектива «отмирания государства» в ней мало чем отличается от хрущевских обещаний замены государственных учреждений общественными, что на самом деле означает рост произвола и безответственности.

The Soviet-Yugoslav Dispute: Text of the Published Correspondence. London, Royal Institute of International Affairs, 1948. Тексты переписки между ЦК КПСС и ЦК КПЮ в 1948 году.

Wilson, Duncan Tito's Yugoslavia. Cambridge University Press, 1979. История Югославии XX века, от Версальского мира до 1974 года. Подробно исследуются советско-югославские споры, югославский вариант марксизма и национальный вопрос в Югославии.

Примечания к Главе 23

1

Согласно покойному Миловану Джигасу, с которым автор встречался в Белграде в 1960-е годы, это цифры ЦК КПЮ, которые в то время не подлежали огласке, чтобы не обострять межнациональную ненависть.

2

Это Сталин-то – «великий демократ»!

3

Цит. покн.: Johnson, Ross A. The Transformation of Communist Ideology: the Yugoslav Case, 1945-1953. P. 28-29.

4

Этимологически абсурдный термин, дословно переводимый на русский язык как народное народоправие!

5

В «Разговорах со Сталиным» Джилас говорит, что пытался разъяснить Сталину «новую революционную роль крестьянства, сведя югославское восстание к узлу, связавшему крестьянское восстание с коммунистическим авангардом». Djilas. Milovan Conversations with Stalin, p. 30.

6

Сокращение частных хозяйств до 25 га в реформе 1945-1946 годов высвободило примерно 50% земельного фонда, что было поделено между беднейшими и безземельными крестьянами, что явно привлекло эту часть крестьянства на сторону КПЮ.

7

Джонсон, Росс Указ. соч. с. 65.

8

Hoffman, George & Neal. Fred Warner Yugoslavia and the New Communism, p. 403—405.

9

Джилас, Милован Указ, соч., с. 181-182.

10

Очевидно, Джилас имеет ввиду движение югославских неомарксистских философов-гуманистов 1960—1980-х годов, мечтавших о какой-то марксистской демократии. Речь идет о таких югославских философах, издававших марксистско-ревизионистский журнал «Праксис», как Руди Супек, Гайо Петрович, Михаиле Маркович и др.

11

См.: Djilas, Milovan Fall of the New Class, p .277-279. Цитаты здесь перемежаются с вольным изложением автором этих строк размышлений Джиласа.

12

Джонсон, Росс Указ, соч., с. 150-151. Он указывает, что общее число коминформовцев среди коммунистов по официальным данным было 55 600, то есть почти 12% от общего числа членов партии. Из них более половины (28 600) – сербы.

13

Материалы о послевоенном югославском коммунистическом терроре взяты из документального сборника: Karapandzich, Borivoje М. The Bloodiest Yugoslav Spring-1945 – Tito's Katyns and Gulags.

Глава 24. Китай и его версия коммунистического тоталитаризма

«...Любая идеология, проектирующая крайне утопическое видение будущего ... является органической частью современного тоталитаризма вообще, а посвящая себя мессианским целям построения марксистской утопии, ведет к тоталитаризму коммунистическому». Maurice Meisner

Исторический очерк революционности и коммунизма в Китае

468

Приходу к власти Мао предшествовала почти столетняя революционная эпоха. Началась она движением и восстанием «тайпинов» в 50-е годы XIX века. Тайпины были некой антиконфуцианской полуязыческо—полухристианской революционной сектой с общинным устройством. Их восстание 1850-1864 годов было бунтом против традиционной китайской идеологии. Перетолковав Библию на свой языческий лад, тайпины учили, что у Бога-Отца была жена, от которой родились Христос и еще два божества. Бог-Отец послал Христа на землю, чтобы избавить людей от языческих культов. Люди Его не поняли, распяли, но Он воскрес и, наставив учеников проповедовать истинную веру, вознесся на Небо. Что касается традиционных китайских буддизма, таоизма, конфуцианства, то все их писания «должны быть преданы огню»^[1]. Свои слова они претворяли в жизнь, жестоко преследуя последователей учения

469

Конфуция и буддистов, которых они считали еретиками и источником отсталости, неподвижности и социальной несправедливости китайского общества. Их восстание было и националистическим бунтом против Маньчжурской династии и маньчжурской аристократии, управлявших Китаем с XVII века и приведших китайскую империю к тому состоянию слабости, в котором они убедились на примере легкой победы Великобритании в англо-китайской войне 1840—1842 годов. В социальном учении тайпины были уравнителями, противниками классовых привилегий. Они учили, что весь мир – одна семья, все люди – братья и сестры. Завоевав фактически весь Южный Китай и сделав своей столицей Нанкин, они отменили социальные ограничения, по которым такие категории людей, как проститутки, актеры, мелкие чиновники, батраки не допускались к государственным экзаменам, то есть были лишены возможности перехода в иные и более престижные профессии. В сельском хозяйстве они практиковали что-то вроде русского крестьянского мира, но при распределении земли в личное пользование женщины-учитывались наравне с мужчинами, в отличие от русской крестьянской общины, где размер наделов определялся лишь количеством членов семьи мужского пола.

Все это соблюдалось на первых порах, пока шла борьба за территорию. Как только тайпины сформировали свое государство и, как думали, закрепили за собой огромную территорию со столицей в Нанкине, они объявили своего вождя и духовного наставника – толкователя Библии – императором, восстановили традиционные чины, титулы и соответствующие привилегии. В ходе борьбы тайпины, захватывая усадьбы и дворцы аристократии, уничтожали все предметы роскоши, драгоценности, дорогую мебель, сжигали богатые дома, чтобы не впадать в соблазн роскоши. С одной стороны, тайпины строжайшим образом вводили половую нравственность, и за внебрачные связи полагалась смертная казнь, с другой – сохранялся институт наложниц. Мужчины и женщины жили порознь, в отдельных лагерях. В 15-летнем возрасте девушки должны были являться в соответствующее учреждение, где они распределялись в качестве жен или наложниц. Число наложниц регламентировалось

470

в соответствии с постом, занимаемым тем или иным мужчиной. Что касается сожительства мужа и жены, то таковое разрешалось только в течение нескольких суток в конце каждого месяца. Нарушителей этого правила казнили как прелюбодеев. Поскольку бракосочетания определялись начальством^[2], то нередко старик или старуха соединялись с молодым юношей или юной девушкой, что привело к самоубийству 900 молодых жительниц Нанкина.

Армия состояла из отдельных мужских и женских полков. Но вскоре началось внутреннее разложение движения. Перессорившись, руководители движения перестреляли друг друга. В 1860 году англичане и французы, одержав вторую победу над китайцами и получив от китайского правительства концессии, выступили против тайпинов, и к 1864 году тайпинское восстание было в основном подавлено.

Поскольку Тайпинское движение было в значительной степени национально-китайской реакцией на гегемонию маньчжуров в центральном правительстве, императорский двор, расправившись с тайпинами, еще более усилил маньчжурский элемент в высших слоях имперской власти, доведя его до 52%, хотя численно маньчжуры составляли едва 5% населения Китая. В культурном отношении маньчжуры стояли на гораздо более низкой ступени по сравнению с китайцами. К тому же трон при малолетнем наследнике с 1861 года занимала умственно весьма ограниченная, но жестокая вдовствующая наложница покойного императора, при которой царила коррупция, за гроши раздавались концессии европейским государствам и не делалось буквально ничего для модернизации страны. Все это раздражало китайских патриотов. Свою власть над китайской периферией императорскому двору после тайпинского восстания восстановить не удалось, и провинции становились все более независимыми от центра, что после свержения монархии в результате революции 1911-1912 годов приведет к распаду Китая на фактически независимые области, возглавляемые военачальниками – военными диктаторами.

471

Тайпинское движение было формально уничтожено, но традиция тайных обществ и заговоров, восходящая по крайней мере к II веку н.э., сохранилась. Традиция эта связана с конфуцианским культом предков и мифами о Золотом веке в далеком прошлом, который, мол, можно вернуть, сменив правящую династию и ее коррумпированных чиновников. Таково было настроение в стране накануне Боксерского восстания. Увлечение передовых китайцев достижениями европейской цивилизации обернулось для них варварским нападением англичан и французов на Китай, двумя опиумными войнами, в результате которых победители заставили Китай легализовать торговлю опиумом и согласиться на крайне невыгодные для него территориальные концессии Англии, Франции, Германии и России (в Маньчжурии в связи со строительством железной дороги). Поскольку христианские миссии тоже исходили от стран-эксплуататоров, «Боксерское восстание» обернулось погромами и убийствами не только представителей колониальных держав, не только западных миссионеров, но и многих тысяч китайцев-христиан^[3]. Неудача передовых представителей китайского общества добиться от тупой и жестокой императрицы Цу-Хси и ее коррумпированного правительства реформ в духе европейского либерализма привела к торжеству антиевропейского национализма «боксеров», поддержанных императрицей ради ослабления лагеря реформистов.

Свои нападения на иностранцев и христиан «боксеры» совершали по ночам, а днем рассеивались. Были они и своеобразным языческо-религиозным движением с заклинаниями и чарами. Был у них и свой бог – Ян-Чьень. Примитивность «боксеров» сказалась в типе их антиевропейской пропаганды.

472

Европейцы обвинялись в засухе и неурожае. «Боксеры» обещали, что, как только будут изгнаны из Китая «заморские гости», польют дожди, и страна получит обильные урожаи. Естественно, ни «Боксерское восстание», ни его подавление не изменили климат страны. Как известно, восстание подавили контингенты иностранных войск (в том числе и российских), после чего был заключен мир на крайне невыгодных для Китая условиях. Наложенные на Китай западными державами репарации заставили правительство «ввести колоссальные налоги, удушающие и без того нищий народ... В то же время это восстание масс явилось грозным предупреждением иностранцам не пытаться делить Китай. Патриотическое выступление крестьян Северного Китая и спорадические восстания в других частях империи явились сигналом возрождения китайского национализма^[4]. Все последующие радикальные течения в Китае, в том числе и коммунистическое движение Мао, были окрашены обостренным национализмом.

В 1895 году Япония одержала сокрушительную победу в войне с Китаем, за что императрица предала смертной казни сотни своих высших офицеров, отпущенных японцами в Пекин с подобающими воинскими почестями за храбрость, проявленную в боях. Естественно, в поражении виноваты были не китайские генералы, а общая отсталость и нищета страны. Победа маленькой Японии над китайским гигантом была отрезвляющим шоком, убедившим даже имперское правительство в том, что единственным выходом Китая из этого унизительного положения является модернизация по японскому образцу – пересадка на национальную почву европейского образования и технической цивилизации при сохранении основ национальной культуры и самобытности. И действительно, с 1901 года начинается реформа китайских вооруженных сил, развивается строительство железных дорог, промышленности, судоходства и т.д. Но самым важным была отправка в течение ближайшего десятилетия многих тысяч молодых людей на учебу в японские учебные заведения с тем, чтобы, вернувшись оттуда специалистами, они смогли бы создать учебную и промышленную инфраструктуру

473

по японскому образцу».

Победа Японии в русско-японской войне 1904-1905 годов явилась значительным подспорьем для национального самосознания, не только японского, но и китайского, ибо она вселила чувство гордости за Азию вообще и надежду, что и Китай сможет в конце концов постоять за себя перед европейскими империалистами.

Итак, в свое последнее десятилетие имперский режим был вынужден, впервые в китайской истории, признать несовершенство китайского исторического пути и вступить на путь подражания европейским и японским «варварам». Одной из главных реформ была отмена государственного экзамена, благодаря которому руководящие посты в стране были почти абсолютной монополией «служилого дворянства». В страну начали возвращаться китайские выпускники японских учебных заведений, – а к 1906 году в Японии обучалось 15 тысяч китайских студентов, – и отмена устаревших экзаменов открывала для этой по-современному образованной молодежи возможности профессиональной карьеры и руководящих постов. Однако загнивающий имперский режим уже был слишком скомпрометирован, чтобы завоевать лояльность этих кадров, которые в основном были сторонниками социал-демократа Сун Ятсена, врача по профессии и весьма неудачливого революционера. В период между октябрем 1911 и февралем 1912 года монархия была свергнута, и в стране провозглашена республика. Однако решающим фактором в развале империи были последние маневры имперской власти – допущение в 1909 году выборов в провинциальные собрания в каждой из 21 провинции страны, что после падения монархии превратило эти провинции в фактически суверенные «княжества», возглавляемые военными временщиками. Хотя в глазах внешнего мира главой государства был тот военачальник, который в данный момент владел Пекином, на внутреннем фронте его реальная власть кончалась за пределами Пекинской провинции. Пользуясь слабостью Китая, Япония предъявила ему 21 требование, превращавшее Китай почти в колонию Японии. В результате переговоров японские аппетиты удалось сократить весьма незначительно, и день подписания договора, 7 мая, вошел в китайский календарь под именем «Дня национального унижения». Вступив

474

поздно и весьма неэффективно в Первую мировую войну на стороне Антанты, китайцы, однако, рассчитывали, что мирный договор 1919 года снимет с Китая по крайней мере его кабальные обязательства по отношению к Японии. Но оказалось, что Япония действовала согласно тайному договору с западными союзниками. Все громкие слова президента Вильсона о суверенитете народов оказались пустословием. Чувства национальной обиды и ненависти по отношению к империалистическим державам – не только к западным, но и к Японии, – обострились и сыграют свою роль в дальнейшей судьбе Китая. Одновременно происходила критическая переоценка ценностей национальной политической и нравственной культуры. Деятели влиятельного Движения новой культуры интроспективно винили собственную конфуцианскую культуру в бедах своей страны. Самые влиятельные мыслители писали, что все беды Китая в конфуцианстве, которое ограничивается проповедью привилегий и престижа правителей и аристократов и безразлично к судьбам масс, что Китайская республика потерпела фиаско из-за того, что конфуцианство требует, чтобы молодежь подчинялась старикам, а человеческая личность – семье, предотвращая развитие свободы мысли, без которой невозможно существование и здоровое развитие республики.

В ответ на печальные вести из Версаля 4 мая 1919 года молодежь Китая (в основном в возрасте от 14 до 20 лет) провела массовые демонстрации протеста почти во всех больших городах страны. Ища пути объединения своих сил, демонстранты и близкие к ним элементы объединились вокруг Сун Ятсена и его националистической, а вернее, национально-социалистической партии Гоминьдан. На самом деле партия и ее вождь еле-еле держались на плаву и нуждались в поддержке извне. «Руку помощи» протянул Советский Союз. С этого времени начинается история продолжительной связи Гоминьдана и его вождей – сначала Сун Ятсена, а после его смерти в 1925 году Чан Кайши – с Советским Союзом и с Коминтерном.

Появление Советского Союза приветствовалось китайскими революционерами по ряду причин. Во-первых, «спасение» Лениным провалившейся теории Маркса об обнищании

475

промышленного пролетариата по мере развития капитализма в его книге «Империализм как высшая стадия капитализма», в которой Ленин предлагает рассматривать в качестве пролетариев колонизированные народы Азии и Африки, а колониальные державы – в качестве некоего коллективного капиталиста, давало готовый рецепт для социалистических революций в таких странах, как Китай, где промышленного пролетариата еще не было или он находился в зачаточном состоянии. Во-вторых, сам по себе Советский Союз был привлекателен своей революционностью, то есть восстанием против «эксплуататорского» капитализма. И, как писали в 1919 году китайские сторонники большевистской революции, хотя революция в России началась на 6 лет позже, чем в Китае, всего за 2 года она достигла большего, чем китайская революция за 7 лет. Наконец связь с Советской Россией – все-таки европейской и промышленно довольно развитой страной, – открывала как будто путь для индустриализации и модернизации Китая в обход так обидевших его западных империалистических государств.

Страна Советов не заставила себя ждать. В мае 1920 года в Китай прибыл агент Коминтерна Григорий Войтинский. Тогда же в Шанхае появилась первая китайская коммунистическая организация. K I съезду китайской компартии летом 1921 года в ней числилось более 200 членов. В съезде принимали участие представители Коминтерна. Китайская компартия была принята в Коминтерн, но отказ Ленина на III конгрессе Коминтерна от экспорта и поддержки коммунистических революций в непосредственном будущем шокировал иностранных делегатов. Еще большим шоком для китайских коммунистов было распоряжение Коминтерна в 1923 году объединяться с Гоминьданом, что на практике означало подчинение коммунистов Гоминьдану, поскольку компартия Китая была еще весьма малочисленной. На протесты китайских товарищей, что Гоминьдан – партия буржуазная, им было отвечено, что она является коалицией всех классов и, входя в Гоминьдан, коммунисты смогут оставить за собой руководство трудящимися массами. Скрепя сердце, Мао Цзэдун со товарищи смирились с такой политикой, оправдывая ее тем, что Гоминьдан тоже был врагом империализма и, следовательно,

476

сотрудничество с ним может быть в национальных интересах Китая. Конечно, коммунисты свое членство в Гоминьдане рассматривали как путь к захвату в нем ключевых позиций и подчинения его компартии. Это стало ясно в 1925 году. Новым членам компартии указывалось, что вступление их в Гоминьдан необязательно. 23 августа КПК призвала «все притесняемые классы, рабочие и молодежь вступать в КПК и бороться под ее руководством», обойдя Гоминьдан полным молчанием. А пленум ЦК КПК в октябре 1925 года признал недействительной более для КПК политику единых фронтов. Таким образом КПК нарушала дисциплину Коминтерна.

С этого момента коммунисты предпринимают все новые и новые попытки перехитрить Гоминьдан, а в Гоминьдане укрепляется антикоммунистическое крыло, к которому примыкает и главнокомандующий национальными вооруженными силами и фактический глава Гоминьдана Чан Кайши. Антикоммунистические деятели Гоминьдана выдвигают некую модернизированную версию конфуцианства с упором на национальные интересы и единство страны, критикуя коммунистов за их классовую зацикленность, которая-де несовместима с общенациональными интересами, ослабляет и раскалывает нацию. Представители Коминтерна при КПК – Войтинский в Шанхае, Бородин в Кантоне – пытались сохранить и укрепить роль компартии в Гоминьдане, «ухаживая» за левыми его деятелями и направляя их против правых, в то время как руководство КПК в Шанхае было сторонником широкого объединенного фронта всех сил против антикоммунистического крыла. Однако действия Бородина не увенчались успехом. Более того, он ошибочно числил Чан Кайши «левым», а тот 20 марта 1926 года вдруг начал чистку в армии, направленную против коммунистов, единым махом освобождаясь от московских уз и зависимости от их советников, хотя продолжал заверять советское руководство в своей дружбе. Коминтерн принял эту игру, желая как-то сохранить влияние коммунистов в Гоминьдане, чтобы не допустить победы в нем наиболее убежденных антикоммунистов.

В это время Чан Кайши проводил операции против местных военных временщиков, объединяя страну. Бородин попытался воспользоваться занятостью Чан Кайши в большом

477

походе на север, чтобы возвести на пост главы гоминьдановского правительства прокоммунистически настроенного Ван Цзинвэя, находившегося за пределами Китая. Из-за военных действий гоминьдановское правительство кочевало из города в город. Бородин при этом принимал меры, чтобы местонахождения правительства и Чан Кайши не совпадали. Однако в январе 1927 года Чан Кайши захватил главную базу коммунистов и коммунистического рабочего движения – Шанхай, разоружил коммунистические пикеты, а 12 апреля неожиданно напал на штаб-квартиру коммунистов, учинил подлинный погром, повторив затем то же самое в Вухане, и фактически совершил государственный переворот. Оставшиеся в живых коммунисты бежали в северные районы, где ими были сформированы Советы по советскому образцу. Но значение этого переворота, равно как и бесповоротность антикоммунистического наступления войск Чан Кайши, выразившегося в военных погромах коммунистов в ряде городов, были осознаны не сразу. Коминтерн продолжал настаивать на необходимости дальнейшего сотрудничества коммунистов с Гоминьданом до тех пор, пока в мае преследование коммунистов не приняло повсеместный и систематический характер, а в июле руководство Гоминьдана уже приняло официальное решение изгнать из партии всех коммунистов, а компартию запретить. В очередной раз «оперативность» Коминтерна оказалась, мягко выражаясь, не на высоте: ему потребовался почти год, чтобы собрать VI конгресс (1928) и вернуться к политике первых двух конгрессов, запретив коммунистическим партиям какое-либо сотрудничество с некоммунистическими партиями, особенно со всякими социал-демократами и прочими «прогрессистами». Как мы говорили в предыдущих главах, эта политика тоже провалится – в Германии.