Текст книги "Тоталитаризм и вероисповедания"

Автор книги: Дмитрий Поспеловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

Но вернемся к Фридриху и Бжезинскому. Они правильно отмечают «псевдорелигиозное качество» тоталитарных учений и режимов ввиду их утопизма и хилиазма. «На место рассудка тоталитаризм ставит веру, на место познания и критицизма —

26

магические заклинания... Идеология интернализируется, то есть граждане настолько «пропитываются» ею, что многие произвольно, сами этого не сознавая, начинают думать, говорить и действовать в рамках официальной идеологии»^[2].

Легитимизация тоталитарного лидера всегда народническая или псевдонародническая, непременно с элементами мифотворчества. Миф Мао и его легитимизация основаны на его руководстве так называемым «Великим походом» остатков компартии после шанхайского разгрома и затем многолетнем его руководстве этой партией и ее борьбой с Чан Кайши. Совсем мифична народно-избранность Кастро, который свалил диктатора Батисту с американской помощью, не имея никакого отношения к компартии, но всеми силами стремясь к распространению культа своей личности. Вскоре он понял, что для укрепления тоталитарного режима ему необходима тоталитарная партийная структура. В результате он прибрал к рукам кубинскую компартию, став ее генсеком.

Следует заметить, что, если фашистский и нацистский режимы во всех известных случаях просуществовали только на протяжении жизни их основателей, коммунизм продолжает существовать и после смерти своих первых диктаторов, например, в СССР, Китае, Северной Корее, Вьетнаме, Югославии, – что свидетельствует о более прочной институционализации партийной системы и ее бюрократической структуры, как указывают наши авторы.

Фашизм и нацизм, будучи идеологически весьма бедными, требуют харизматического лидера для своего существования. История коммунистических режимов показала, что это не так обязательно – главное, чтобы был прочный партаппарат, подчиняющийся лидеру и создающий мифы о нем. Так, ни Ленин, ни Сталин, ни, тем более, Хрущев, Брежнев и прочие не были харизматическими фигурами, но были сделаны таковыми партийными мифотворцами, успешно в отношении первых двух и совсем неуспешно в отношении Брежнева, создание культа которого обернулось издевательскими анекдотами о нем. Что касается Хрущева, то он хитро выехал на

27

антисталинизме и контрасте себя – пария в доску, своего – неприступному, отчужденному Сталину. Мао, по-видимому, был харизматичен, но уже его преемники – никак нет, зато есть аппарат и полицейский террор, умно совмещаемый с экономическими реформами, дающими среднему китайцу надежду разбогатеть или по крайней мере достигнуть минимального достатка на условии политической благонадежности.

Различие между, с одной стороны, нацистской и фашистской партиями, а с другой – коммунистической, авторы видят в том, что, хотя первоначально национал-социализм и фашизм называли себя всенародными движениями, включающими в себя разнородные элементы (Samlungspartei), на практике они приобрели элитарный характер, чему свидетельство – изменения в тексте гитлеровской книги «Моя борьба». В издании 1928 года он говорит: «... на всех уровнях [у нас] принцип германской демократии: [всенародное] избрание лидера, но власть лидера абсолютна» (с. 364). И в издании 1933 года уже иначе: «На всех уровнях движение за принцип абсолютной власти вождя, совмещаемой с высочайшей ответственностью» (с. 378). В отличие от открытого признания нацистами внутренней авторитарности партии коммунистическая партия своей формальной структурой создает ложное впечатление внутрипартийной демократии: комедия выборов руководящего состава и формальное право члена партии критиковать свое руководство согласно партийной программе.

Общее у коммунистических и нацистско-фашистских партий – это нацеленность на молодежь. Гитлерюгенд, пионеры, комсомол... Особый упор на партийное воспитание детей и молодежи вне семьи. Характерны следующие слова Гитлера, произнесенные им в 1935 году: «Германская молодежь должна быть тверда, как сталь с заводов Круппа. Развитие умственных способностей второстепенно».

В 1939 году членство в гитлерюгенде стало обязательным для всех немецких детей. В Италии такой закон вошел в силу двумя годами раньше, но на практике его невозможно было соблюдать, так как по Лютеранскому соглашению Католическая церковь тоже обладала правом иметь свое молодежное движение, и протест папы Римского по поводу закона 1937 года фактически его аннулировал.

Роль идеологии в тоталитаризме

28

Идеология, – как писал Джилас, – основа основ компартии, ибо она заставляет членов партии исповедовать единое мировоззрение и единый взгляд на развитие общества^[3]. Фридрих и Бжезинский определяют идеологию как «систему идей действия, типичным атрибутом которой являются программы и стратегии реализации таковых. Их основным назначением является объединение организаций, опирающихся на данную идеологию».

Характерной чертой идеологии является наглядная символика – флаги, символические знаки. По ним можно определить и характер партии, например, итальянские фаши символизируют возрождение прошлого – Римской империи, древнего Рима, латинизма как нации; к мистико-языческому прошлому зовет и нацистская свастика. Совсем другое значение имеет серп и молот или звезда, символизирующие построение будущего, труд и свет (звезда-заря). У всех тоталитаризмов обязательны и отрицательные символы, развивающие чувство врага, борьбы. У коммунистов это враждебные классы и капиталистические государства, у нацистов – евреи, у фашистов – «слабый, дегенеративный» буржуй. После провала попыток мировой революции и принятия вынужденной теории социализма в одной стране, «коммунизм, – по словам наших авторов, – стал весьма успешно оправдывать необходимость национальной базы во имя вненациональных целей».

В тоталитарных системах идеология фактически заменяет право, вернее, подчиняет его идеологии и вытекающей из нее политике. Так. Андрей Вышинский, профессор права МГУ и верховный прокурор времен ежовщины, писал (вполне в соответствии со словами Маркса о том, что право есть понятие классовое и исчезнет с исчезновением классового общества):

«Закон есть комбинация правил поведения, выражающих волю правящего класса, который устанавливается

29

законодательной процедурой, а также из обычаев и правил общественной жизни, утвержденных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной властью государства с целью защиты, укрепления и развития отношений и процедур, выгодных и удобных правящему классу».

«Советское государственное право».

Вот пример практического применения Вышинским его же принципа аналогии. Допрос на процессе 1937 года.

Вышинский: Вы были сторонником поражения в 1934 году?

Радек: В 1934 году я считал поражение неизбежным.

В.: Были ли Вы сторонником поражения?

Р.: Если бы я мог предотвратить поражение, я был бы против него.

В.: Вы считаете, что Вы не могли бы его предотвратить?

Р.: Я считал поражение неизбежным фактом.

В.: Вы принимали всю линию Троцкого, известную Вам в 1934 году?

Р.: Я принимал всю линию Троцкого в 1934 году.

В.: Было поражение частью этой линии?

Р.: Да, это была пораженческая позиция.

В.: Позиция Троцкого включала в себя поражение?

Р.: Да.

В.: Вы с ней соглашались?

Р.: Да.

В.: Следовательно, если Вы соглашались, значит, Вы были сторонником поражения?

P.: С точки зрения ...

В.: Вы шли к поражению?

Р.: Да, конечно...

В.: То есть. Вы были сторонником поражения?

Р.: Конечно, если я говорю «да», значит, мы шли к поражению.

В.: Кто же из нас правильно формулирует вопрос?

Р.: Я думаю. Вы неправильно ставите вопрос.

В.: В 1934 году Вы были не против поражения, а сторонником такового.

Р.: Да, я так сказал.

30

Так события, которые подсудимый предполагал, превращаются в события, которых подсудимый желал по системе аналогии в редакции Вышинского. Подсудимый становится преступником, «работавшим» на разрушение государства. Сравни это с нацистским определением права:

«Закон – оформленный план вождя, а потому он является выражением народного образа жизни (volskische Leben-sordming). Сформулированный план вождя есть высший авторитет закона». «Таким образом, – пишут Фридрих и Бжезинский, – в фашистском понимании закон отождествляется с такими идеями романтиков и исторической школы юриспруденции, как «Volksgeist». К этой теме мы вернемся, рассматривая историко-философские источники тоталитаризма.

Террор и единомыслие

Тоталитаризм всегда устремлен в будущее, причем с типично тоталитаристской убежденностью в своей правоте, в научности и неизбежности «законов» марксизма-ленинизма, а у нацистов – в правильности и неопровержимости интуиции вождя. Тоталитаризм отвергает современность и ее проблемы во имя величественных схем социальных перестроек и преобразования человека. Перемены, особенно резкие перемены, обычно вызывают сопротивление человека, общества. Поэтому резкие перемены невозможны в демократическом обществе, они вызвали бы резкий и массовый отпор. В тоталитарных обществах сопротивление подавляется организованным террором, поэтому террор неизбежен в тоталитарном государстве. Сначала он избирателен, направлен против тех или иных категорий общества, но в конце концов становится всеохватывающим, ибо социальные группы взаимопереплетены в обществе, их невозможно полностью изолировать друг от друга. Поэтому террор против одной общественной категории вызывает сопротивление или, во всяком случае, недовольство другой, и он в конце концов охватывает всю страну. Из профилактического террор превращается в основополагающий метод достижения целей, поставленных государством, и обеспечения атмосферы перманентной революции, без которой режим теряет свою динамику, а в конце концов и власть над обществом.

У Фридриха и Бжезинского в книге, написанной в 1956 году (пересмотренное и исправленное издание 1965 года), высказано лишь предположение о возможности потерять власть; мы же теперь можем изменить предположение в утверждение.

В такой системе любое разногласие равносильно святотатству, и поэтому оно не должно даже допускаться, для чего и существует превентивный террор. Что касается народовластия, то и тут есть подходящая формула: накануне плебисцита 1929 года Муссолини сказал, что фашисты не сойдут со сцены, даже если большинство народа проголосует против. «Плебисцит может освятить, но не свергнуть революцию» (с. 164).

Нацистский Führerprinzip, то есть принцип вождя (вождизм как идеология) выразился в виде Gleichschaltung'a, то есть координации и подчинения всех организаций, отраслей промышленности и пр. – каждая из них получала своего вождя (или «вожденка»), назначенного правительством. Так, например, вождем всей стальной промышленности был назначен Крупп, вождем и координатором химической промышленности – концерн I.G.Farben и его руководство. Эти отраслевые вожди обладали такой же абсолютной властью над иерархически подопечными предприятиями, как верховный вождь по отношению ко всей Германии, которому безоговорочно подчинялись и отраслевые вожди. Это и было осуществлением программы немецкой версии корпоративизма, к рассмотрению которого мы еще вернемся.

Аналогичной была иерархическая структура Италии, где все организации, деловые корпорации и профсоюзы были органической частью иерархической структуры, во главе которой стоял Муссолини—вождь—дуче. Фридрих и Бжезинский указывают, что в плане этой всеобщей бюрократизации право, а по отношению к центральной бюрократии бесправие, директора завода в нацистской Германии мало отличалось от положения директора советского завода. В обеих системах профессионализм подменяется критерием партийной лояльности,

31

а двойственность государственно-хозяйственных и партийных структур (гауляйтеры в Германии, секретари обкомов – в СССР) создавала неразбериху, параллелизм и неэффективность в народном хозяйстве.

Хотя на практике итальянский фашизм вряд ли можно назвать тоталитаризмом, по своей формальной структуре и по следующим самоопределяющим словам Муссолини он, несомненно, был тоталитарной структурой: в своей статье в «Итальянской энциклопедии» Муссолини писал: «Все в государстве, нет ничего человеческого или духовного, а тем более цепного, за пределами государства. В этом смысле фашизм тоталитарен, и фашистское государство – синтез и единство всех ценностей – толкует, развивает всю жизнь нации и вливает в нее силу. Вне государства нет ни индивидов, ни групп (политических партий, ассоциаций, синдикатов, классов)».

Бюрократизация – это вообще проблема нашего времени, но в демократических странах выборы, свобода критики в печати и строго соблюдаемый принцип профессиональной компетенции обеспечивают ответственность бюрократии перед нацией в целом, в то время как бюрократия тоталитарных государств безответственна – единственный критерий сохранения бюрократом своего места является услужливость и максимальная лояльность по отношению к его начальству, особенно политическому начальству (по партийной иерархии).

Тоталитаризм и религия

32

Воинствующий атеизм марксизма и гонения на религию в СССР и других коммунистических странах достаточно хорошо известны в России, чтобы нам на них тут останавливаться. Что касается фашизма и нацизма, то, по сути дела, эти языческие доктрины глубоко враждебны христианству: внешне Гитлер и, особенно Муссолини, выступая в качестве антиподов марксистов и коммунистов, выдавали себя за защитников христианства. Более откровенным Гитлер был в «Моей борьбе»:

«Для меня лично и для всех национал-социалистов существуют только ... нация и отечество. Мы должны бороться ... за сохранение и распространение нашей расы и нации ...

33

сохранять в чистоте нашу кровь, свободу и независимость... Каждые мысль, идея, учение и все виды познания должны служить этой цели».

Еще более откровенным Гитлер был в так называемых застольных беседах, например:

«Думаете, что массы снова станут христианскими? Никогда! ... а духовенство предаст своего Бога нам ... и сменит крест на свастику. Они будут славить чистую кровь нашей нации, вместо крови Христа...».

К концу 1939 года в Германии было арестовано около 5700 католических священнослужителей, то есть примерно 20% всего германского католического духовенства, половина из них была посажена в концлагеря^[4]. Сопротивление германского католического духовенства нацизму наиболее сильно было выражено в декларации съезда баварского католического епископата 22 марта 1942 года в Фульде, которое было широко распечатано и распространено, несмотря на правительственный запрет. В декларации говорилось:

«Годами уже идет в нашем отечестве борьба против христианства и Церкви ... Мы выступаем не только за права непосредственно религии и духовенства, но и вообще за права человека, данные ему Богом... Мы требуем юридических доказательств вины всех приговоров и освобождения тех, кто содержится в заключении без таковых. ...Нацисты хотят уничтожить христианство...».

Известно также лютеранское движение сопротивления нацизму. Это так называемая Конфессиональная или Исповедническая церковь, правда, небольшого меньшинства лютеран, олицетворявшаяся такими личностями, как пасторы Нимеллер и Боннхефер – оба были заключены в концлагеря: Боннхефер там и погиб, а Нимеллер пережил войну и был активным религиозным и миротворческим деятелем послевоенной Германии.

Итальянское католическое духовенство было «куплено» Латеранскими соглашениями 1929 года, признавшими

34

Католическую церковь государственной, позволившими ей получать дотации от государства, включавшими обязательное преподавание закона Божьего в программы всех государственных школ и давшими право Католической церкви иметь свое молодежное движение параллельно с фашистской Балилле. Муссолини в своей «Доктрине фашизма» писал:

«Фашизм является религиозным мировоззрением ... Фашист это индивид, отожествляющий собой нацию и отечество. Это нравственный закон, связывающий индивидов и поколения единой традицией и миссией ... нация создается государством, которое вооружает людей, сознающих свое нравственное единство волей, а, следовательно, и осмысленностью бытия .... Иными словами, фашизм не только законодатель и учредитель институций, но еще и просветитель, и вдохновитель духовной жизни».

Ясно, что в этих доктринах и претензиях места христианству и Богу нет. Тоталитаризм не может быть невраждебным вере в Бога, ибо сам является неким новоязыческим культом идола-государства, идола-нации, идола-расы, наконец идола-вождя. Как любая религия, тоталитаризм охватывает всего человека, требует от человека полной самоотдачи себе, наподобие того, как глубоко верующий человек посвящает себя Богу. Разница в том, что Христос ожидает от нас добровольной жертвы, по образу и подобию той жертвы, которую Он принес за нас, пойдя на крест. Христос обращается к свободной личности и говорит: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными»; и в другом месте: «Бремя мое легко», потому что оно основывается на любви, любви человека к Богу и, возлюбив Бога, – любви к человеку. А тоталитаризм ведет с противоположного конца: творит свою утопию на основании насильственного подчинения себе личности государственной или партийной системой, лишение человека своего «я». Да, на протяжении истории государства использовали религии для своих политических целей, применяли насилие через религии, в конце концов нельзя забывать и об инквизиции, но все это было искажением христианства, в то время как террор и порабощение народов тоталитарными идеологиями логически следуют из этих идеологий и являются органической их частью. Как черные мессы сатанистов и

35

вся их символика являются оборотнем христианской литургии: крест вверх ногами, ненависть вместо любви, реальная кровь в чаше вместо бескровной жертвы христиан в евхаристии, так и тоталитаризм является оборотнем христианства.

Аннотированная библиография

Cobban, Alfred Dictatorship: Its History and Theory. N. Y., Haskell House, 1971. Обзор деспотических режимов – от монархического легитимизма, основанного на «священном праве» помазанничества до современных тоталитарных диктатур (автор не боится термина тоталитаризм). Первым современным диктатором автор считает Наполеона, который все-таки искал легитимизации через брачный союз с династической монархией и надеялся стать основоположником новой династии. Только диктатуры, порожденные социалистическими доктринами XIX века, положили основание диктатурам, опирающимся на демократическую легитимность, узурпируя народный выбор и претендуя быть избранниками масс. Именно на этом строится тоталитаризм.

С. J. Friedrich & Z. К. Brzezinski Totalitarian Dictatorship and Autocracy. N.Y., Praeger, 1969. Классическая работа о тоталитаризме, впервые систематизировавшая это понятие. Распространяться о ней здесь не будем, так как ее основы изложены в этой вступительной главе.

Milosz, Czeslaw The Captive Mind (перевод с польского). N.Y., Vintage Books, 1990 (первое изд. 1953 года). Книга бежавшего на Запад при Сталине польского дипломата, затем профессора польской и русской литературы Калифорнийского университета и Нобелевского лауреата о порабощении души человека тоталитарной системой.

Ортега-и-Гассет, Хосе «Восстание масс». Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1952. Книга известного праволиберального испанского политического философа, анализирующая политическое поведение масс и опасность массовой демократии. В этом смысле она близка идеям покойного профессора Тальмона (см. ниже).

Paul, Ellen Е, ed. Totalitarianism at the Crossroads. London, Transaction Books. 1990. Сборник очерков и эссе о тоталитаризме известных ученых, а также известного правозащитника и

36

узника брежневских лет Владимира Буковского. Его статья чисто публицистическая, основанная на личном опыте. Среди эссе остальных авторов следует особенно выделить статью польского социолога и историка русской мысли, профессора Анджея Балицкого. Это работа глубокого мыслителя, анализирующая на личном опыте процесс «промывки мозгов» и постепенное «программирование» человека тоталитарной системой. Очерки написаны накануне распада европейского коммунистического блока и в какой-то степени являются полемикой против левых ревизионистов на Западе, отрицавших само понятие тоталитаризма.

Д. В. Поспеловский «Православная церковь в истории Руси, России и СССР». М.. изд-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея. 1996.

Schapiro, Leonard Totalitarianism. London. 1972. Книжечка небольшая, и не является лучшей из публикаций этого выдающегося ученого. В ней он поддался вдруг влиянию левых ревизионистов и заговорил о возможности эволюции тоталитаризма к либерализму и возможности существования какого-то либерального тоталитаризма.

J. L. Talmon The Origins of Totalitarian Democracy. London, Mercury Books, 1961. Историческими истоками тоталитаризма Тальмой считает Платона, Ж.-Ж. Руссо и французских якобинцев. Термин тоталитарная демократия он вводит не случайно, считая, что диктатура масс является прямой угрозой современному обществу и она может быть не менее репрессивной, чем диктатура одного лица. От тоталитарной демократии он решительно отличает демократию либеральную, и все дело именно в этом прилагательном, в том, что оно ставит личность, а не коллектив как основу свобод.

«Тоталитаризм: что это такое?» (исследования зарубежных политологов). 2 т. М., РАН. Ин-т научной информатики по общественным наукам, 1993. Очень полезный сборник отрывков и пересказов работ о тоталитаризме и о соприкасающихся темах виднейших западных ученых. Книга полезна как введение в тему, ознакомление читателя с проблемой и только...

Франк, Семен Л. «Ересь утопизма». Буэнос-Айрес, Русь (б/г). Критика идейных основ религиозного, политического и социального утопизма. Автор – один их крупнейших русских религиозных философов.

Примечания к Главе 1

1

Friedrich, Carl & Brzezinski, Zbigniew Totalitarian Dictatorship and Autocracy. N.Y., Praeger. 1965. c. 22.

2

Милош, Чеслав Указ, соч., с. 33.

3

Djilas, Milovan The New Class. Особенно глава «The Party State» («Партийное государство»).

4

Правда, это почти ничто по сравнению с теми колоссальными потерями, которое понесли духовенство и открыто верующие миряне в Советском Союзе!

Глава 2. Попытки установления тоталитарных режимов от древности до Французской революции

«Любой деспотизм обладает особо острым инстинктом вражды ко всему, что поддерживает достоинство и независимость человека». Дневники Анри-Фредерика Амиеля (London, Macmillan, 1921)

37

Итак, режимы, максимально приближающиеся к полному, тотальному контролю за обществом и за каждым человеком в отдельности, стали реальностью только в XX веке, но это не значит, что до этого не было тоталитарных тенденций, а тем более правителей, мыслителей и вождей крайних религиозных сект, мечтавших о тотальном контроле и пытавшихся его осуществить. В качестве примеров тоталитарно-стремительных обществ можно привести ветхозаветный Египет, империю инков в Южной Америке, разные антииерархические секты Средневековья, диктатуру Кальвина в Женеве в XVI столетии, да и наш Петр Великий задумывал не что иное, как тоталитарное государство.

В ветхозаветном повествовании об Иосифе речь идет о крайне регламентированном обществе. Иосиф собирает все зерно со всей страны в государственные закрома и вводит жесточайшую систему централизованного распределения пищи. Частная собственность отсутствует или, во всяком случае, отменяется фараоном, индивидуальных прав никаких. Иосиф – абсолютный диктатор разработанного им госплана, выражаясь современным языком. Это то, что немецко-

38

американский историк Карл Виттфогель называет гидравлическими деспотиями, развившимися в засушливых государствах Азии и Северной Африки. До тоталитаризма, однако, они не дотягивают не только отсутствием техники XX века, но и отсутствием утопической идеи.

Гораздо ближе к осуществлению тоталитаризма подступают многие крайние секты прошлого и настоящего. Так, итальянские «Апостольские братья» XIII столетия, развязав крайне кровавую трехлетнюю гражданскую войну, проповедовали (и в значительной степени осуществляли) избиение всех епископов, священников, монахов и пап. Любые средства в деле уничтожения «врагов правой веры» морально оправдывались. Свое движение они называли обществом любви, в котором все общее – и имущество, и жены. Близким им по духу были табориты – крайнее ответвление чешского движения гуситов – последователей Яна Гуса, религиозного учителя XV века, предшественника Лютера и Кальвина, порвавшего с Римом и сожженного на Константском римско-католическом соборе. Табориты провозгласили приближение тысячелетнего рая на земле, для чего требовалась отмена брака и частной собственности, свободная любовь, физическая ликвидация всех храмов и духовенства, всех обладающих властью и силой в мире сем.

Десятилетняя диктатура Кальвина в Женеве отличалась жесточайшим регулированием частной жизни, нравственности и религиозных взглядов граждан, проводились фальсифицированные выборы в стиле коммунистических и нацистско-фашистских государств. Поскольку республика Кальвина ограничивалась пределами одного города и пригородов, то тоталитаризм мог бы быть осуществлен достаточно основательно. Однако это была республика торговой буржуазии, купечества, сама природа которой требует свободы передвижения и торговых связей с зарубежьем, что работало органически против тоталитаризма. Хотя Кальвин сжигал еретиков, он вряд ли верил в осуществление утопии на земле, ибо в отличие от ортодоксального христианства проповедовал божественное предопределение загробной судьбы человека. Согласно его учению, сам человек фактически не мог изменить свою судьбу на том свете. Избранность же Богом отмечается

39

успехом избранника в этой жизни. Богатство согласно Кальвину является признаком Божьего благоволения и обещания блаженства на том свете. (Отсюда теории Макса Вебера и английского ученого Тоуни о роли протестантизма – особенно кальвинизма – в развитии капитализма в Европе.)

Когда речь заходит о Петре I, то классическим образцом его тоталитарных наклонностей и устремлений является ликвидация им последних следов автономии церкви в государстве. Он превратил церковь в бюрократическое государственное ведомство не потому, что он был врагом церкви, а тем более атеистом. Нет, он был по-своему верующим человеком, в церковь ходил, любил петь на клиросе. Дело тут было именно в том, что все его реформы диктовались тоталитарным мышлением – недопущением какого-либо двоевластия, непризнанием ничего в обществе, помимо государства. Как правильно замечают о. Георгий Флоровский и профессор Карташев, дело не в том, что Петр был западником^[1], а в том, что он был тоталитаристом. И европеизация его была весьма выборочной: перенимал он военно-полицейскую муштру Пруссии, а не республиканские традиции Нидерландов или парламентскую систему Англии. Правда, утопическими настроениями он не страдал, что лишает его государственный замысел завершенной картины тоталитаризма.

Теперь давайте взглянем на то, что говорят выдающиеся ученые о тоталитаризме. Некоторые ученые, как мы уже говорили, придерживаются того мнения, что тоталитаризм – явление исключительно XX века, другие склонны рассматривать тоталитаризм «как имя прилагательное»: попытки тотального регулирования жизни граждан, экономики, идей и т. д. При таком толковании тоталитаризма черты его можно найти в диктатурах любой эпохи человеческого развития, вопрос лишь в том, насколько этот «идеал» был осуществлен в разных авторитарных режимах разных времен и не приблизился ли он к «идеалу» только в наше время благодаря

40

усовершенствованию технологии слежения за каждым гражданином – компьютеризации. Любопытна и вряд ли оспорима точка зрения известного американского историка Джорджа Кеннана, считающего, что тоталитаризм познаваем гораздо лучше через беллетристику, например, в произведениях Оруэлла и Кафки. А мы сюда добавили бы «Мы» Замятина, произведения Солженицына и «Счастливый новый мир» Хакслея. Сюда же можно отнести утопическую литературу, такие произведения, как: «Утопия» Томаса Мура (XVI век), «Город солнца» итальянского монаха Кампанеллы (начало XVII века), «Кодекс природы» француза Морелли (XVIII век) и многие другие. Кстати, все эти утопии рисуют совершенное общество как чистейшей воды коммунистический концлагерь, в котором все люди одеваются одинаково, не обладают никакой собственностью, города строятся одинаково, чтобы не было у граждан любопытства путешествовать. У Кампанеллы даже женщины и мужчины одеваются в абсолютно одинаковые униформы, а женщины за употребление помады и прочих украшений подлежат смертной казни! Интересно, что «Город солнца» пользовался особой популярностью у коммунистов XX века, и в СССР книга выдержала много переизданий. Однако вернемся к нашему изложению взглядов ученых на тоталитаризм. Русско-американский социолог Николай Сергеевич Тимашев, анализируя разные исторические государственные системы, находит сильные элементы тоталитаризма в древнем Египте, Римской империи и империи инков в Южной Америке, о чем мы уже говорили выше, и дает следующие определения политических систем:

1. Государство является деспотией, если оно присваивает себе все права, а на граждан возлагает только обязательства по отношению к государству.

2. Государство становится тоталитарным, если функции, исполняемые им, столь разнообразны и всеохватывающи, что почти все стороны деятельности граждан подпадают под государственное управление.

3. Либеральным мы называем такое государство, в котором функции его столь ограничены, что сфера прямой государственной деятельности в жизни общества сведена к логическому минимуму.

41

Сознавая неудовлетворительность своих определений, ибо не ясно, что значит минимум и максимум, Тимашев подкрепляет их историческими иллюстрациями. Так, Россию эпохи Николая I он называет традиционной деспотией, агрессивной, склонной к тоталитаризму, аналогичной западным государствам XVIII века (и начала XIX, если речь идет о наполеоновской Франции). Россия Николая II традиционна, но с уступками демократии ближе к правовому государству, чем деспотии, агрессивна, но ближе к либерализму, чем тоталитаризму. Латиноамериканские деспотии в большинстве случаев далеки от тоталитаризма, ограничивая деятельность граждан только в тех областях, которые могут представлять угрозу государственной власти. Но вот Парагвай под властью иезуитов был близок к тоталитаризму, а авторитарный и псевдо-идеологический режим Перона в Аргентине 1940—1950-х годов Тимашев ставит где-то на полпути между либерализмом и тоталитаризмом (с. 15-16).