Текст книги "Родиться в Вифлееме [СИ]"

Автор книги: Дмитрий Виконтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

– Это засекреченная информация, – хрипло прокаркал Бергер, с яростью глядя на Шонта. – Я не имею доступа к ней, подполковник.

– Вы готовы будете повторить эти слова перед комиссией, что будет расследовать атаку Империи, майор? – Бабай недобро прищурился. – Впрочем, пускай не имеете. Майор, я требую, чтобы вы немедленно оформили перевод младшего лейтенанта Ли Твиста и младшего лейтенанта Пилигрима на боевую базу «Гетман Хмельницкий».

– Вы не имеете права забирать их! – сорвался на крик Бергер. – Военный Совет распорядился о переводе на «Гетман Хмельницкий» других пилотов.

– Я лучше вас знаю, что именно распорядился сделать Военный Совет, – отрезал Шонт. – Директива 12–5655 Военного Совета дает мне право забрать двух пилотов, подготовленных для действительной службы в зоне конфликта. Если вы возьмете на себя труд ознакомиться с директивой, то увидите, что ни имена, ни звание там не значатся.

– Потому что, подполковник, пилоты уже были отобраны и подготовлены для вас! – выкрикнул Бергер, шагнув вплотную к столу.

– Эти детали мне не интересны, – Бабай, не намеренный терпеть нависшего над ним майора, встал во весь свой немалый рост. Тяжело уставился на Бергера. – Директива дает мне право забрать двух подготовленных пилотов, майор. Я нахожу младших лейтенантов Ли Твиста и Пилигрима подготовленными в достаточной мере.

– Вы не имеете права забирать их! – раздельно повторил Бергер. – Обучение этих пилотов проходит под патронажем СБК!

– СБК на данный момент не имеет права командовать Вооруженными Силами Конфедерации. СБК не имеет права игнорировать директивы Военного Совета. Приказы СБК не имеют приоритета перед уложениями Устава. Майор Бергер, – от слов Бабая дохнуло смертельным холодом, – вы получили прямой приказ от старшего по званию офицера. Я требую немедленного подчинения – или же вы будете покараны, согласно Уставу!

Это оказалось последней каплей. Неприкрытая угроза окончательно разъярила Бергера, заставив позабыть обо всем. Даже о самосохранении.

– ОНИ! НИКУДА! НЕ! ЛЕТЯТ! Подполковник! – брызнул слюной Бергер. – Или ты думаешь, фронтовик, герой Конфедерации, что может так просто стоять тут, угрожать? Или ты думаешь, что твой командор тебя защитит?! Или то, что ты со «знаменитой, могучей Кунна’а Хенса» дает тебе какие-то права? Что «коготки» на твоем несчастном космолете дают тебе право делать, что хочешь? Не найдет способа на уран-ааах…

Что сделала Жанна, Джеймс не понял: миг назад она стоил у двери, склонив голову к плечу, рассматривает ярящегося Бергера – в следующий миг дрожащий адъютант отлетает прямо в руки Пилигриму: серигуанин не теряется, цепляясь в неожиданную добычу всеми четырьмя руками. Жанна же оказывается у стола, а майор, захлебываясь криком, спиной врезается в стеллаж с книгами у стены. С треском полки разлетаются, книги валятся на него, на пол; Бергер падает на колени, сгибается, хрипит, выплевывая на посеревший, покрытый пылью и грязью ковер сгустки крови, сломанные, выбитые зубы.

– Мне кажется, у нас здесь классический «Первый параграф», Бабай, – как будто ничего не случилось, сказала Жанна, усевшись на край стола.

Шокированный Джеймс с отвращением смотрел на Бергера. Нет, до сегодня он ничего не имел против майора, даже в какой-то мере считал его вполне приличным офицером… Но бок о бок с Бабаем и Жанной он сражался, видел гибель Волчонка, видел разгромленную базу, успел прочувствовать катастрофу… И такое отношение Бергера, открывшиеся непонятки с СБК и их тренировкой, эта мерзкая угроза! Пилигрим – тот вообще волком смотрел на майора: для серигуанина нарушение субординации было вещью немыслимой. Адъютанта, беспомощно трепыхавшегося в стальной хватке, серигуанин выпускать и не думал, а скорее по первому приказу просто разорвал бы на части.

Бабай неторопливо обогнул стол. На первый взгляд, подполковник выглядел совершенно спокойным, но Джеймсу казалось, что в глубине Бабая с каждым шагом стягивается все туже огромная, упругая пружина ненависти.

Отплевавшись, Бергер кое-как встал, пошатываясь: Жанна явно ударила его от души, если судить по перекошенному от боли, окровавленному лицу майора.

– Вы… вы ответите…

– Майор Бергер, – отдаленный, быстро приближающийся рокот грома – вот чем были слова Бабая. – Вам был отдан прямой и недвусмысленный приказ старшего по званию офицера. Вы проигнорировали приказ и отказались его выполнять. Согласно пункту третьему первого параграфа четвертого раздела Устава Вооруженных Сил Конфедерации неповиновение вышестоящему офицеру в боевой обстановке, вне зависимости от последствий, считается тягчайшим преступлением и приравнивается к измене. Единственным и справедливым наказанием за данное преступление является смертная казнь. Приговор выносится во внесудебном порядке старшим офицером по месту свершения преступления и обжалованию не подлежит. Приговор приводится в исполнение немедленно.

Глаза Бергера и Шонта встретились: пустые, мертвые озерца серой воды и светло-синие глаза майора, в которых последовательно сменились ненависть, ярость, ошеломление, страх, ужас. И беспомощная обреченность, когда до майора дошло, что сейчас произойдет.

Как прыжок Жанны, так и стремительное движение Бабая, рванувшего из кобуры пистолет, Джеймс не успел разглядеть. Зато он отчетливо расслышал шестикратно повторившийся, слившийся в тягучее, низкое гудение, звук от разгонно-направляющих реек «Шершня», тут же перекрытый хлестким, резким грохотом выстрелов.

Шесть «шипов» пробили грудь человека насквозь: на стену, остатки стеллажа, еще стоящие там книги щедро плеснуло кровью, ошметками внутренностей, мышц. Майора приподняло, вторично отшвырнуло назад, впечатывая в остатки стеллажа – умерший на месте, он сполз по покрытой его кровью стене на пол.

Джеймса затошнило при виде упавшего лицом вниз на ковер трупа с огромной дырой в спине. Подполковник Шонт не «цацкался»: его «Шершень» был взведен в режим стрельбы «бутонами». Попавшие в цель «шипы» просто раскрывали, распахивали чешуйки, подобно бутонам роз.

– Собаке – собачья смерть! – прокомментировала Жанна. – А с собачонкой что делать? – Повернула голову в сторону Пилигрима, пожевала губами. «Собачонка» затряслась, что-то бессвязно лопоча, – всем видом показывая, что она тут совсем ни при чем, и знать не знает, каким нехорошим оказался бывший майор Бергер. – А ну, давай ее сюда!

Пилигрим без колебаний толкнул адъютанта к Жанне. Девушка ловко схватила того за шиворот, второй рукой вытаскивая свой «Шершень». Белый как полотно, парень взвыл, тщетно пытаясь вырваться; недолго думая, Жанна врезала рукояткой по зубам. Вопли превратились в нечленораздельное хрюканье, пока девушка тащила его к трупу Бергера, попутно срывая с его пояса кобуру. Бабай, занявший ее место у двери, наблюдал за происходящим с равнодушным выражением на пепельно-сером лице.

– Ну, что, мразь, нравиться?! – она швырнула адъютанта на тело, присела рядом. Схватив за волосы, буквально ткнула лицом в еще сквозную дыру на спине трупа. – Чувствуешь, как это бывает? Чувствуешь, как смерть пахнет? Чувствуешь страх, которым вы других пичкали? Нравится, гаденыш? Нравиться в СБК служить?!

Она подняла пистолет, почти прижав рейки к виску орущего благим матом человека. Тот бешено забился, перемежая вопли о ждущей его семье обещаниями рассказать какие-то важные тайны СБК. По штанам адъютанта расползлось темное пятно: сперва Бабай, а теперь и Жанна напугали парня до потери сознания.

– Слушай меня, гаденыш! – голос Жанны упал до едва различимого шепота. – Если ты, когда-нибудь… Если ты кому-нибудь… Может, это буду не я. Может – не Бабай. Но кто-то тебя найдет. Воткнет в твою поганую пасть вот такой вот пистолет и накормит «бутончиком». Да так, что мозги не только через затылок вылетят, а и через уши потекут! И ни одна собака о тебе не заплачет! Ты понял меня? Хорошо понял?! Тогда беги отсюда, гаденыш, пока я не передумала!

Размазывая слезы по щекам, поскуливая от ужаса, адъютант бросился опрометью из кабинета, спотыкаясь на каждом шагу, шатаясь, точно пьяный. Бабай заблаговременно посторонившийся, пропустил его в коридор. Посмотрел на прячущую оружие напарницу.

– Думаешь, не вспомнит?

Вместо ответа Жанна обозначила краешком губ жесткую, злую усмешку.

– Вы о чем?! – Джеймс последние минуты опирался спиной о стену кабинета, чувствуя себя совсем больным. В том, что Бабай мог внушить любому человеку панический ужас, его убеждать не требовалось, но то, что красивая, изящная рыжеволосая девушка может оказаться не менее страшной… – О чем не вспомнит?

Вместо ответа Жанна подняла указательный палец, призывая к тишине, прислушалась. Из коридора вдруг донесся пронзительный вопль, мгновенно оборвавшийся. «Черт! Та дыра…» – сообразил Джеймс.

– Не вспомнил, – удовлетворенно подытожила Жанна. Схватила первую попавшуюся на глаза тряпку, аккуратно вытащила из лежащей на полу кобуры «Шершень». Вышла в коридор и Джеймс услышал снова прерывистое гудение, будто кто-то раз за разом быстро касался натянутой, толстой струны; хлопков выстрелов на этот раз не было – Жанна стреляла в дозвуковом режиме. Вернувшись в кабинет, она швырнула оружие около кобуры, а тряпку скомкала и спрятала в карман брюк.

– Я пойду проинформирую местных! – невозмутимости Шонта можно было позавидовать. – Надо составить рапорт: адъютант застрелил своего шефа. Причем не простого майора, а целого безопасника.

– Именно, – поддакнула Жанна. – Рехнулся из-за кошмара бомбардировки. Или у него счеты были с майором. Или еще что… Мы пришли слишком поздно, услышали выстрелы, пытались задержать. Но этот гад дрался как безумный, вырвался, бросился бежать… Подполковник Шонт выстрелил вслед, тот запаниковал и свалился. Вот, только оружие удалось выбить… и кобуру случайно сорвали.

Шонт кивнул.

– Годится. Заканчивай тут, потом идите наверх. Я улажу детали.

Когда шаги Бабая затихли в коридоре, Джеймс все еще не мог прийти в себя. Юноша смотрел себе под ноги, чувствуя пристальный взгляд Жанны.

Узкая, теплая ладонь легла ему на плечо.

– С ними нельзя иначе, Джеймс, – очень тихо, неожиданно мягко сказала девушка. – Они отвернутся – стреляй в спину. Улыбнутся тебе – стреляй в лицо. Протянут руку – ломай ее. Попробуют повысить голос – вбивай каждое слово им в глотку. Нельзя давать им волю, нельзя показывать слабину, нельзя позволять вцепиться в тебя. Иначе однажды ты будешь дышать, говорить, смеяться только тогда, когда они позволят тебе. У них есть только один союзник – наш страх, наша жажда защитить себя, своих близких. Без нашего страха они – ничто. Пыль на ветру. Они не правят в Конфедерации. И умираем мы там не для того, чтобы они стали над нами.

Джеймс не знал, что сказать. Все случилось так неожиданно, так быстро – и так спокойно, уверенно говорила с ним молодая женщина. Джеймс чувствовал, что она не пытается его в чем-либо убедить, навязать свою волю, свое видение произошедшего. Она хочет, чтобы он понял, понял сам, без принуждения, без давления с ее стороны. Это так сильно контрастировало с источавшей ледяную ярость фурией, сломавшей, исковеркавшей волю ни в чем, по сути, не виноватого парня, и бестрепетно пославшей его на смерть.

Жанна отпустила его плечо, мимолетом задела щеку густыми, пышными рыжими локонами; Джеймс снова ощутил легкий запах фиалок, от которого его бросило в жар.

Она отошла к столу.

– И Джеймс, Пилигрим – бесплатный совет, – глухо заговорила она. – Не рекомендую в присутствие Джона заводить разговоры о СБК. Поверьте, не стоит.

Секунды торопливо бежали, пока Джеймс и серигуанин обдумывали слова девушки. Ни тот, ни другой не рискнули ничего спрашивать.

– Что нам теперь делать? – когда неловкая тишина стала невыносимой, спросил Джеймс.

– То, что слышали. Если есть вещи – собирайте. Мы летим на «Гетман Хмельницкий».

* * * * *

2585.23.10, из личного дневника младшего лейтенанта Ли Твиста, запись № 1742–1

Далеко за полночь. Никак не могу заснуть.

Второй день. Второй день, как мы улетели с Мариты. Разворошенный муравейник… или дымящийся остов – вот что осталось за спиной.

Подсчитали жертвы. Я не могу до сих пор поверить, что это правда. Триста тысяч на «Альфе-1». Двадцать пять тысяч на «Альфе-2». Две тысячи на верфях. Взорванная Центральная, «Белокурая фея», «арки», космолеты. Просто не верю, что так могло случиться. Как эти сволочи все провернули? Куда смотрели военные? Почему, кто виноват, что погиб Волчонок? Вильям? Маркос?

Мы полтора дня сидели там, разбирались, объясняли, отчитывались. Вот уже второй день прыгаем из системы в систему. Живу как во сне: как автомат делаю, что мне говорят, сижу, где скажут. Жанна и Бабай занят своими делами, нас с Пилигримом почти не трогают. Сегодня утром сказали, что у «Гетмана Хмельницкого» будем двадцать восьмого числа.

Про Бергера и… как же его звали… Я не знаю, что думать. Жанна права. Прав Бабай. Но есть еще что-то. Что-то связанное с Бабаем. Что-то связанное с Толлем и СБК. Что-то связанное со мной и Пилигримом. Что-то, что осталось незамеченным, показалось краешком – и исчезло. Как будто в темной комнате я на ощупь пробую опознать предмет, никогда раньше не виденный, не представляя даже, чем он может быть.

Мне страшно. Я не знаю, почему.

Мне просто страшно.

И я не могу заснуть.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Интерлюдия. Тьма теней (начало)

Сиф’та Оариис-с, система безымянной звезды. АРК «Молох»

Человек полз по ребристому, холодному металлу палубы. Кровь текла из многочисленных порезов на груди, руках, спине, оставляя широкий, извилистый алый след за ним. Судорожные хрипы умирающего, из последних сил рвущегося к мостику некогда грозного корабля, к своему креслу, пульту, к последнему шансу сделать неизбежную – и скорую – смерть не бессмысленной.

Он знал, что не успеет. Не дотянет. Всего сорок-пятьдесят метров отделяли кабину подъемника, откуда он десятью минутами ранее выпал, крича от боли в переломанных, раздавленных ребрах, – и заветную дверь на мостик. Так мало – и так далеко для доживающего считанные минуты калеки с перебитым позвоночником, теряющего с каждой каплей крови последние силы, волочащего непослушное тело, наполненный адской болью.

Он знал, что не успеет – и все равно сантиметр за сантиметром полз, переставляя немеющие руки, подтягивая себя вперед, с каждым рывком хрипя от невыносимой боли. Он должен доползти! Должен предупредить командора!

Световые панели по углам под потолком коридора мигали, то почти затухая, то разгораясь до режущей глаза белизны. Тяжелый, прерывистый металлический гул несся отовсюду, что-то трещало, ухало, скрипело и визжало – человек буквально каждой клеткой истерзанного тела ощущал затухающие судороги корабля. «Молох» умирал вместе с тем, кто так долго был его капитаном – и вместе с капитаном пытался из последних сил протянуть еще немного. Еще немного! Еще чуть-чуть!

В переплетающиеся в коридоре звуки отчаянной борьбы за лишние минуты жизни корабля и человека вторгся резкий, сухой стук: клац, клац, клац. И, несмотря на то, что капитан «Молоха» еще секунду назад за собственными натужными, булькающими вздохами-выдохами едва различал агонию «арки», неторопливые, преисполненные уверенности шаги позади он услышал. Во многом потому, что подсознательно ждал их с того мига, как выпал из кабины подъемника. Шаги того, кто принес гибель всему экипажу «Молоха», кто превратил красивый, стремительный корабль в пустую, мертвую оболочку, наполненную мертвецами. Кто непостижимым образом появился здесь и беспощадным, неумолимым ураганом снес всех, кто оказался у него на пути.

Капитан перевернулся на спину, подавив мучительный вопль – ему казалось, что сломанные ребра рвут все в груди, вновь и вновь пронзая легкие. Бесполезный «Шершень» выскользнул из кобуры: человек, совсем недавно видевший, как нечто прошло через ураганный огонь десяти «Вихрей», неторопливо и безразлично вынырнув из клокочущего плазменного ада, уже не верил, что оружие хоть чем-то поможет. Но просто лечь и умереть было выше его сил. Не тому его учили, и не тому он учил других.

«Не отступать и не сдаваться!» – этим жил Космофлот Конфедерации, этим напутствовали уходящих в рейд или встречающих атаку врага. Идеал, конечно, – жизнь любила то и дело проверять его на прочность, но сегодня как раз пришло время для идеалов.

Больше ни для чего времени не оставалось.

Рейкер грохнул, раз, другой, выплевывая «шипы». Капитану «Молоха» казалось, что бездушное оружие стремится поскорее опустошить обойму, выпустить все заряды в черную фигуру, смазанную, нечеткую, как будто окруженную вихрем черной пыли. Свет на центральной палубе АРК «Молох» продолжал мерцать, наполнив все вокруг пляской теней, но даже в моменты, когда молочно-белые пластины по обе стороны коридора в очередной раз ослепительно вспыхивали, сгустившаяся вокруг фигуры вуаль сумрака не отступала, а наоборот становилась еще гуще и чернее. Шедшее по палубе «Молоха» казалось проломом в мироздании, изъяном в окружавшей умирающего человека реальности.

Выстрел, другой, третий – «Шершень» едва заметно вздрагивал в руках капитана, вплетая в металлическую какофонию агонии АРК хлесткие, резкие удары. Несколько «шипов» оглушительно звонко ударили в потолок позади темной высокой фигуры – потеря крови делала свое дело, и капитан едва мог держать в руках ставшее неподъемным оружие, не говоря уж о том, чтобы точно прицелиться. Впрочем, овеществленный сгусток мрака, склонившийся над ним, с одинаковым безразличием отнесся как к промахнувшимся, так и попавшим в него «шипам». Как будто тот, чье имя носил корабль, лично явился, нашел его в бездне космоса, в глубине системы, затерянной в пространстве врага.

И теперь пришел за единственным выжившим человеком на борту «арки».

Последний выстрел рейкер произвел практически в упор в безликую «голову». Кружащиеся не то пылинки, не то снежинки чего-то черного равнодушно пропустили «шип», занятые своим хаотичным танцем-вихрем. Тонко пискнул энергоблок «Шершня», эхом ему вторил сигнал опустевшей обоймы.

– Т-т… варь… – выплевывая кровь, с бессильной ненавистью и отчаянием шепнул капитан.

Окруженный щитом темноты визитер не ответил. Завеса частиц темноты лопнула, раздалась в стороны, неяркое, похожее на тусклый свет зимнего дня свечение плеснуло в глаза умирающему. Дымчато-серая прозрачная пелена упала на человека, накрыла тонким саваном. Внезапная судорога прокатилась по кораблю; световые панели, и без того едва работающие, будто ужаснувшись происходящему, погасли все, разом, погрузив коридор во тьму.

Когда свет появился вновь, капитан АРК «Молох» был мертв.

Вальс «снежинок» стихал. Все быстрее и быстрее они втягивались в черную фигуру, и с каждой «снежинкой» чернота редела, распадалась, как разорванные неожиданным порывом ветра облака. И минуты не прошло, как в мерцающем свете остался устало сгорбившийся тэш’ша в мундире с длинными наплечниками, точно выточенными из массивного куска обсидиана. Путанный, сложный узор на груди под горропой в круге – два ярких белых пятна на темном багрянце ткани мундира. Ни оружия, ни устройств связи, ни ас-саме, ни пакета на бедре с копией «Песни Ушедших» – ничего.

Отвернувшись от мертвеца, тэш’ша, тяжело ступая, прошел по коридору. Дверь, к которой так и не добрался бывший капитан «арки», раскрылась перед ним. Мостик встретил тишиной: вся смена, более двух десятков человек, умерла в самом начале, не успев ничего понять. Переступив через лежащий у самого входа труп в синей форме, тэш’ша прошел к ближайшему пульту, сбросил лежащее на нем тело, и опустился в освободившееся кресло. Сидеть было неудобно, пускай даже кресло и постаралось максимально подстроиться под массивную и рослую фигуру, но комфорт ему и не требовался. Страшная усталость, опустошение, желание закрыть глаза и заснуть – с этим ему приходилось ежеминутно, ежесекундно бороться, выжимая из себя последнее. Скоро он сможет отдохнуть, скоро то, к чему он так долго готовился, понесется по определенному им пути. Но до тех пор – каждая секунда, каждая деталь, каждая мелочь требует неусыпного внимания, работы ума и концентрации. Миг, когда можно остановиться и отдохнуть, он миновал, сделав первый шаг по палубе человеческого корабля, принеся с собой хаос и смерть.

И мало утешало, что едва ли кто другой на его месте смог бы выдержать так долго.

Капля усилий, капля внимания – приятный для глаз аварийный свет погас. Он остался наедине со своими мыслями в абсолютной темноте.

Это не беспокоило. Не мешало. Покой и тишина помогали погрузиться в себя, оценить, осмыслить то, что сделано и что предстоит. Не для того, чтобы принять решение, – а для того, чтобы найти в себе мужество и уверенность следовать дальше, бесстрастно воплощая задуманное в реальности. И раз за разом ощущать в этом покое, тишине неуемное любопытство, жажду выйти за границы позволенного, разведанного, стремление идти вперед, искать и находить новое, открывать давно забытое старое. Чувствовать, находить в окружающем нечто незаметное для остальных – и стать первым за многие сотни Оборотов, чьи успехи на стезе постижения мира ставили на одну доску с триумфами на поле боя.

Он никогда не сомневался. Никогда не позволял метаться между вариантами грядущего, открывавшимися ему. Он видел, что делать, как делать, зачем делать. Он видел момент, когда надо действовать. И делал то, что должен, бестрепетно убирая все мешающее со своего пути.

Он никогда не сожалел о сделанном. И все же иногда ему хотелось мечтать, чтобы кто-то другой взял на себя этот груз, кто-то другой стал тараном, обреченным сокрушить то будущее, крохотный лоскут которого открылся ему на миг – и вселил в душу темный, беспросветный ужас.

Но больше не было времени мечтать. Горропа ждала его, а за спиной были те, кого он должен спасти. Пути назад не было.

Несокрушимая воля в очередной раз заставила встряхнуться, сконцентрироваться. Пульты, системы мостика ожили, зажегся аварийный свет, появились над проекторами экраны. Энергия еще работающих регравов хлынула по отведенным ей каналам – только теперь этой энергией распоряжался тэш’ша, сидящий с закрытыми глазами, вновь окруженный черным, беззвучно кружащим вихрем.

Секунды бежали, складываясь в столь же стремительно утекающие минуты. Быть может, ему и не требовались больше механизмы, системы связи-отражения, вырабатываемая регравами энергия – иногда он сам затруднялся определить, какие барьеры пали пред ним, когда он, наконец, решился сделать необходимое. Быть может, он мог просто потянуться мыслью в нужную точку, просто шагнуть туда, отряхивая путы пространства как снег с ла’кста после метели…

Быть может – сейчас не место и не время выяснять это. И он полагал, ни того, ни другого у него уже не будет. Последние приготовления, последние детали – не очень нужные, однако могущие оказаться полезными.

Проекционные экраны подтвердили установленный канал связи, а бурлящая в нем, вокруг него, повсюду мощь надежно отсекла возможность установить настоящий источник сигнала. В центре мостика человеческого корабля появилась фигура еще не старого, но достаточно пожившего и много повидавшего тэш’ша.

– Феннаир, – негромко обратился он к образу Марраша’атаха. – Вы хотели говорить со мной…

Сиф’та Оариис-с, система безымянной звезды. Боевая база «Гетман Хмельницкий»

Неуклюжий, лишенный изящности очертаний «Воронов» или стремительности «Стрел», транспортник пронзил тупым, будто обрубленным носом незримую пленку защитного экрана. Под сводами блока ангаров вспыхнули тревожные огни, вокруг транспортника появилось мерцающее бледно-алое свечение, предостерегая работающих в ангаре людей.

Похожий на прямоугольный раздутый в корме брусок, транспортник медленно проплыл над выстроившимися в ряд «Стрелами», «Воронами», десятком «Кракенов» и громадинами «Бармаглотов» – инструкции, регламентирующие работы с космолетами, все дружно забыли. Это было плохо, неправильно – но падающим от изнеможения людям, уже двадцать часов подряд не покидающих ангары, хватало сил сосредоточиться лишь на аккуратной и быстрой работе над поврежденными, израсходовавшими боезапас или даже изувеченными до неузнаваемости космолетами. А командора, ежесекундно ожидавшего появления преследователей, гораздо больше заботило время возвращения в строй космолетов, чем соответствие инструкциям ТехСлужбы. Техникам выдали карт-бланш на все, что придет в голову, разрешили привлекать всех, без кого сейчас боевая база могла обойтись – все во имя того чтобы в любой момент «Гетман Хмельницкий» мог выпустить не менее полутора сотен истребителей, перехватчиков, разведчиков и десантных модулей.

Пока что техники на пару с добровольно-принудительно «мобилизованными», пускай и, выбиваясь из последних сил, со своей задачей справлялись.

Транспортник осторожно опустился на выделенном ему участке: точно посреди ангарного блока, практически в районе центральной оси боевой базы. В обычных условиях там запрещалось сажать что транспортники, что космолеты, но сейчас и на это закрывали глаза. Семь только что прибывших транспортных модулей уже заняли последние свободные места. А с учетом того, что от «Авангарда» спешило еще пять угловатых транспортников – шеф ТехСлужбы разрешил использовать даже площадки подъемников.

Двое на протянувшейся узкой галерее вдоль всего ангара молча смотрели, как к севшему кораблю бросились десятки людей: медики, техники с «помощниками» и грузовыми платформами, даже парочка пилотов. С шипением люки транспортника раскрылись, опуская аппарели; навстречу команде боевой базы потекли эвакуированные с «Авангарда», кто мог передвигаться самостоятельно или с помощью коллег. Могло показаться, что минутная сумятица у пандусов перерастет в затор, но как из-под земли выросшие «серые»[12]12
  Из-за светло-серой формы обиходное название на кораблях Космофлота солдат и офицеров внутренней безопасности.


[Закрыть] мигом навели порядок.

Неутихающий, пульсирующий гул кипящей повсюду работы, разговоров, команд, стонов раненых, здесь, на высоте двадцати семи метров над палубой ангарного блока сильнее всего бил по ушам, пронизывая голову, за считанные минуты награждая тупой, сверлящей затылок болью. Внизу все внимание поглощала работа, десятки рутинных операций, почти что без участия разума повторяемых над каждым обслуживаемым космолетом – и оглушительная какофония бесконечного аврала просто-напросто не воспринималась измученными людьми.

Там внизу не давила так ответственность за судьбу трех кораблей, оказавшихся отрезанными от любой мыслимой помощи, лишенными пути назад, преследуемые по пятам врагом, который не успокоится, пока не уничтожит боевую базу со всем экипажем. Последний рейд «Гетмана Хмельницкого» по своей территории тэш’ша крайне болезненно и были настроены расшибиться в лепешку, но не выпустить людей.

– Мы должны выпускать космолеты, командор! – один из стоявших на галерее, средних лет коренастый мужчина с необычайно длинными для своего роста руками, и ярко-синими глазами, казавшимися холодно сверкающими сапфирами, наклонился к вцепившемуся в поручни и неотрывно смотрящему вниз, седому как лунь старику. – В любой момент кто-то ошибется – и…

– Я все понимаю, Блейк! – с нажимом ответил командор Фарбах. – Но люди должны отдохнуть. «Авангард»… можно считать, его нет. Что с «Молохом» – скоро, надеюсь, узнаем. Они – наша последняя надежда. Хватит, что помогают с космолетами – больше от них я не буду требовать.

Командор выпустил, наконец, поручни и стремительно прошелся по галерее – даже не глядя на его лицо, по рваным движениям, взмахам рук и злому, свистящему шепоту, с которым он выплевывал слова, можно было представить, насколько Фарбах раздражен.

– Вещунья и Псих уже должны достичь «Молоха» – если расчеты верны. Еще сорок семь минут мы сможем принимать транспорты с «Авангарда» – потом операцию придется свернуть. Усиленные патрули на пределе наших сканеров – запас времени у нас есть, Блейк.

– Они едва успеют за сорок минут переправить людей…

– Значит, все остальное мы оставим здесь. На базе еще достаточно запасов для одного-двух боев. А…

Фарбах на полуслове прервался, вскидывая голову к темно-серому перекрытию над головой. Пришедший на визор вызов дублировался мягким гудком коммуникатора.

Командор коснулся сенсора коммуникатора на поясе, одновременно фиксируя взгляд на спроецированном визором меню связи. Сигнал шел с мостика – без причин его бы не тревожили.

– Командор, вас вызывает «Авангард». И мы получили сообщение от переднего патруля: приближается зонд. Вектор – на «Молох».

– Опознавательный код? – сделав знак заместителю идти следом, Фарбах спросил на ходу.

– Совпадает, сэр. Через семь минут зонд начнет торможение и передачу данных.

– Понятно. Удерживайте канал с «Авангардом». Переднему патрулю – выйти за предел радиуса сканеров, ему на замену отправить патрульную пару с малого периметра.

С мостика ответили стандартным «да, сэр» и отключили связь.

– «Авангард» вызывает, – ответил на невысказанный вопрос заместителя командор, резво взбегая по узкой лестнице, ведущей с галереи ангара в один из служебных переходов. – И зонд от Вещуньи.

Блейк молча кивнул. Невозможность пользоваться гиперсвязью нервировала – любое предупреждение могло запоздать, любая новость – оказаться безнадежно устаревшей. В их ситуации, когда один корабль прикрытия был выведен из строя, а второй – оказался непонятно где, попытка гиперсвязи означала открытое приглашение врагу заглянуть на огонек. Оставалась, конечно, обычная радиосвязь – но и с ней творилось нечто непонятно: в пределах ста-ста пятидесяти тысяч километров все работало без сбоев. Затем начинались помехи, а уже с двухсот тысяч сообщения прекращали доходить. Что за чертовщина происходит – не понимал никто: ни навигаторы, ни техники, ни навком базы – и спокойствия это не прибавляло.

Переходы боевой базы пустовали: все, кто не был занят в ангаре, или в отведенной под временный лазарет зоне, отсыпались. Адские тридцать часов двух боев подряд, рывок сквозь подтягивающиеся силы прикрытия, атака резервной базы снабжения и поднятой им навстречу полусотни космолетов – все это вымотало людей. Сейчас в полной мере можно было оценить жесткий запрет Военного Совета на любые операции вблизи тэш’шской системы – выявленные еще три года тому базы снабжения просто напрашивались на один решительный удар, но командование решил приберечь лакомую цель. Ставка тэш’ша на то, что люди не обнаружили систему, обернулась выпадом боевой базы, превратившей все хоть малость значимое, как на поверхности планеты, так похожей на Марс, так и в ее окрестностях в пыль.

Теперь «Гетману Хмельницкому» приходилось почти в одиночку мчаться по инерции в самом сердце вражеской системы. Впереди в шести часах полета их ждал молчаливый «Молох» – и только-только пришедшее сообщение от высланной разведгруппы могло хоть малость прояснить обстановку. Менее чем два часа назад встреченный беспомощно дрейфующий «Авангард» уже никому и ничему помочь не мог: если в первой стычке тэш’ша не сразу сообразили, с кем имеют дело, то после уничтожения базы снабжения и боя над красным миром, сомнений у них не осталось. «Авангард» прикрыл собой «Гетмана Хмельницкого» от двух тэш’шских кораблей, наплевавших на выживание и пошедших на перехват. АРК связал боем врага, обеспечил прикрытие развернувшихся в безопасной зоне ударных групп космолетов, дал время боевой базе уйти с вектора атаки противника, изувечил одного из «котов» – и сам превратился в развалину. Лишь чудом уцелевший гиперпривод позволил ему уйти с поля боя, но для каждого было ясно – «Авангард» совершил свой последний рейс.