Текст книги "Воевода"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Внимание вашего величества к моим изустным донесениям подаёт мне надежду, что книга моя принесёт вам некоторое удовольствие: вот единственное моё желание! В ней вы найдёте известия о событиях весьма замечательных, отчасти поучительных для великих монархов; самая участь несчастного государя моего Димитрия может служить для них уроком: разрушив неодолимые преграды к своему престолу, он возвысился и ниспал скорее, нежели в два года; мало того: его называют ещё обманщиком! Ваше величество узнаете равным образом многие подробности о России, достойные внимания и совершенно доселе неизвестные как по отдалённости этой державы, так и по искусству русских скрывать и умалчивать дела своего отечества.

Молю Бога даровать вашему величеству благоденствие, вашей державе мир, преемнику желание подражать вашим добродетелям, мне же неизменную, всегда постоянную ревность делами своими оправдать имя, государь, всепокорнейшего подданного, вернейшего и преданнейшего слуги вашего величества».

Состояние Российской империи и великого княжества Московии. С описанием того, что произошло там наиболее памятного и трагического при правлении четырёх императоров, а именно с 1590 года по сентябрь 1606-го. Капитан Маржере. Париж, 1607.

Конрад Буссов, ехавший во главе небольшого, но хорошо вооружённого отряда, был остановлен у ворот Путивля казачьим разъездом.

   – Почто пожаловал? Вроде как немец? – спросил старший из казаков, подъезжая конь о конь. – С добром аль с худом?

Конрад властно отодвинул копьё, почти упёршееся в его латы:

   – Мне срочно надо видеть его величество государя императора Димитрия Ивановича.

   – Так мы сами все глазыньки проглядели! – воскликнул казак помоложе в атласном кафтане, бывшем когда-то, по-видимому, красного цвета, а теперь изрядно потемневшем и изношенном.

   – Как, разве его до сих пор нет в Путивле? – удивился Конрад, переглянувшись с Давидом Гилбертом. – А нас уверял один дворянин, что ушёл из войска Шуйского, будто бы сам его лицезрел...

   – Баек много ходит, да верить им нельзя, – усмехнулся старшой. – Находится государь в Речи Посполитой. Видели его в замке его тестя, а больше, говорят, отсиживается в монастыре, хоронится от убийц.

   – Тогда веди нас к главному военачальнику!

Казаки расхохотались.

   – Что, тоже нет? – удивился Конрад.

   – Сразу три!

   – Как это?

   – Воевода путивльский, князь Шаховской[77]77
  Шаховской Григорий Петрович (? – после 1612) – князь, воевода. Примкнул к восстанию Болотникова, с 1608 г. – советник Лжедмитрия II. Участник первого ополчения.


[Закрыть] – это раз. Но он сам только грамоты пишет, чтоб войско собрать. Воин из него никакой. Поэтому назначил он главным сотника из Епифани Истому Пашкова[78]78
  Пашков Истома – один из предводителей повстанческой армии (отрядов тульских и рязанских дворян) И. И. Болотникова. В октябре 1606 г. разгромил царские войска под Москвой. Затем перешёл на сторону Шуйского.


[Закрыть]. А потом государь прислал своего воеводу Ивана Исаевича Болотникова.

   – Как же вы разбираетесь, кому подчиняться?

   – А у нас, казаков, свой воевода, Юрий Беззубцев, аль не слыхал про такого? Лихой воин! Наш атаман Корела его очень любил...

   – Корела? – встрепенулся Буссов. – Как же, знаю, встречал его во дворце государя. Жаль его – нехорошо помер.

   – Да уж, – согласился казак. – И ведь ни одна пуля его не брала. А от горилки не уберёгся. Надо было ему с нами из Москвы возвращаться. Так государь его задержал: очень ему доверял. А как не стало Корелы, бояре зло и умыслили. Хорошо, у него двойник был.

Буссов кивал головой, как бы соглашаясь, хотя он-то знал наверняка, что убит именно Димитрий.

   – Так ступайте к Беззубцеву! – закончил свой панегирик в честь Корелы старшой. – А он вас, если надо, с Болотниковым сведёт.

Молодой казак, лихо свистнув, занял место впереди кавалькады, указывая путь. Конрад и его товарищи въехали в предместье и, проезжая вдоль неровно стоящих домишек посада, внимательно поглядывали по сторонам. Почти все пустыри были заняты шалашами казаков.

«Видать, войско собралось изрядное! С таким – Москва наша будет!» – подумал про себя Буссов и повеселел. Старый ландскнехт, больше сорока лет проведший вдали от любимой Германии, был по натуре азартным игроком и, естественно, любил выигрывать. Поэтому, даже рискуя, он думал о безопасности. Сделав свой выбор, он покинул Москву с первой партией отъезжающих иностранцев в обозе русского посланника Волконского, но в стан самозванца, однако, не спешил, решив выждать, чтобы сделать ставку наверняка.

И вот теперь Конрад понял, что пора садиться на коня, чтобы ловить удачу за хвост.

Юрия Беззубцева в его шатре не оказалось – он с утра был вместе с другими атаманами на военном совете у Болотникова, поэтому казак, их сопровождавший, направился к главному шатру, где развевался стяг государя Димитрия Ивановича. Начальнику стражи, с любопытством оглядывавшему иноземных воинов, Конрад надменно сказал:

– Доложи, что у меня для ваших военачальников имеются срочные важные сведения.

Повелительный тон подействовал. Стражник скрылся за занавесом входа и, вскоре вернувшись, пригласил Буссова войти одного, оставив спутников у порога.

Сидевшие вокруг просторного стола атаманы все были дюжими молодцами, однако расположившийся в центре напротив входа человек выделялся среди них. Это был настоящий гигант.

«Болотников!» – догадался Буссов, который всегда гордился своим высоким ростом и дородностью, а сейчас показался себе маленьким мальчиком. Прямые черты лица гиганта были правильны и красивы, большие серые глаза говорили о недюжинном уме и храбрости. «Прямо-таки рыцарь Круглого Стола Ланселот!» – подумал Конрад. Чёрные густые волосы гиганта опускались к плечам крупными локонами, а борода была острижена коротко, скорее на восточный манер. Необъятную грудь покрывали тонкие серебристые латы с гравировкой миланской работы, поверх которых была небрежно накинута соболья шубка, казавшаяся миниатюрной на его могучих плечах. Конрад мог бы поклясться, что видел эту шубу на императоре Димитрии. Помнится, тот подарил её после удачной охоты своему слуге Молчанову. «Так вот кто тот таинственный незнакомец, что так тщательно укрывается в Самборском замке!»

Буссов уже слышал от казаков, что царь, назначив Болотникова главным военачальником, кроме верительной грамоты с красной печатью, одарил бывалого воина шубой, саблей и тридцатью дукатами. Расчёт был верный – в Путивле хорошо помнили шубу, в которой был царевич, въехавший два года назад в город в окружении разодетых польских шляхтичей. Знаком Буссову был и этот польский палаш, на рукоять которого опиралась сейчас могучая длань воеводы. Этот палаш висел тогда на левом боку венценосного всадника.

«Ай да Мишка! – усмехнулся Буссов. – Не только печать царскую из Москвы вывез!»

   – Какие срочные вести привёз нам, рыцарь? – спросил Болотников. – И откуда ты?

Его голос соответствовал росту, спросил он вроде бы негромко, а хрустальный бокал, стоявший перед ним, тоненько зазвенел.

Буссова не надо было уговаривать, чтобы он рассказал о себе. Из его повествования явствовало, что он уже много лет близок ко многим царствующим домам Европы, которые в трудную минуту непременно прибегают к его советам. Был Конрад и главным советником по иностранным делам у царя Бориса, а после смерти его не смог обходиться без услуг Конрада и сам император Димитрий.

   – Жалко, что император до сих пор не осчастливил своим приездом Путивль. Я думаю, что он достойно возблагодарил бы старика Конрада... Ведь именно я предупреждал его накануне о боярском заговоре. Он ещё посмеялся надо мной, дескать, тебе мерещится. А сам принял необходимые меры и вовремя скрылся!

Краем глаза Буссов увидел, как недоверчиво подался вперёд князь Шаховской, не снимавший, несмотря на зной, горлатную шапку. Он еле подавил поднявшееся возмущение: «Ну и враль!» Конечно, Шаховской встречал во дворце Буссова, крутящегося возле иностранных придворных царя. Но договориться до того, что он спас Димитрия! Ведь про воскрешение царя придумал сам Шаховской с Мишкой Молчановым.

Шаховской обмяк и безвольно откинулся на высокую спинку кресла. Болотников, заметивший волнение князя, вопросительно посмотрел на него.

   – Да, да, государь говорил мне о предупреждении кого-то из своих гвардейцев, я только не знал, кто именно, – пробормотал Шаховской, подумав, что Бог ни делает, всё к лучшему: этот враль льёт воду на его мельницу.

Болотников с проницательной усмешкой взглянул на Буссова. Он понимал, что чужеземный рыцарь, как и многие из его товарищей, большой любитель прихвастнуть. Однако то, что он лично знал государя, сомнений не вызывало.

   – И что ты хочешь нам сообщить, рыцарь?

   – Я был в своём поместье под Калугой и видел, как возвращаются по домам воины боярской армии. Они не хотят воевать против истинного государя. Но надо спешить, пока Шуйский не набрал нового воинства. Говорят, что он ждёт подкреплений из пограничной крепости Смоленска. Сигизмунд заверил его, что не нарушит перемирия.

Болотников нахмурился. Это тоже было похоже на правду. Государь во время аудиенции в Самборе сетовал, что не может пока рассчитывать, как прежде, на поддержку польского воинства. Вся Польша охвачена междоусобной войной – рокошью. И даже тот небольшой отряд поляков под командованием Заболоцкого, который отрядил государь для помощи восставшим соотечественникам, был задержан на границе войском канцлера Льва Сапега.

   – Садись, рыцарь. Твоя новость – ко времени. Мы завтра выступаем в поход.

   – Моя шпага – к вашим услугам! – пылко ответил Буссов и горделиво занял место на лавке между атаманами.

В шатре снова разгорелся жаркий спор, в каком направлении двинуть войско. Ранее сформированная из мелкопоместных дворян и детей боярских рать, возглавляемая Истомой Пашковым, уже почти два месяца находилась в районе Ельца, где ей противостояли главные силы боярского воинства под командованием Воротынского. Потерпев в первом бою неудачу, Пашков теперь осторожничал и в соприкосновение с неприятелем не вступал, издали наблюдая, как царёвы слуги без особого энтузиазма осаждают Елец. Он постоянно слал гонцов в Путивль, призывая Болотникова прийти на помощь. Что и говорить, Елец был лакомым кусочком! Ведь именно сюда Димитрий, готовясь к войне за польскую корону, слал многочисленные обозы с оружием, боеприпасами и продовольствием. Поэтому большинство атаманов предлагали немедленно идти на Елец. Настаивал на этом и князь Шаховской. Болотников внимательно выслушивал каждого, но с ответом медлил.

Он предложил высказаться Юрию Беззубцеву. Тот неожиданно не согласился с мнением большинства.

   – Вам сейчас кажется, что Елец – лёгкая добыча. Ан нет! У Воротынского хоть и начался разброд, однако войско всё равно сильнее – и пушек намного поболе, и дворянские всадники вооружены лучше казаков – у всех пищали да самопалы! Так что в прямом бою нам не сладить.

   – Ну и что нам делать? Может, вообще по своим станицам разойдёмся? – под общий хохот прервал его белозубый атаман с Дона.

   – Вспомни, как Димитрий Иванович прошлую войну выиграл, Корела в Кромах в осаде сидел, а Мстиславский со всем войском его сторожил. Тогда государь послал меня на помощь Кореле. Как только мои казаки в крепость вошли, войско Мстиславского враз в сумление пришло! Часть сразу государю челом бить начала, а остальные в бег ударились, аж пятки засверкали!

   – Значит, предлагаешь под Кромы идти? – спросил заметно оживившийся Болотников.

   – Так ты, Иван Исаевич, уже раз под Кромами от князя Трубецкого по зубам получил! – насмешливо воскликнул Шаховской и завертел шапкой по сторонам, ожидая очередного взрыва хохота.

Однако атаманы лишь настороженно молчали, а Болотников, отмахнувшись от князя как от назойливой мухи, раздумчиво произнёс:

   – Дельно говоришь, Беззубцев, воистину дельно. Ведь князь Трубецкой вроде нашего князя думает: коль Болотников отпор здесь получил, значит, снова не полезет. А мы тут как тут. И воинства у нас не в пример больше стало. А коль двинем через Комарицкую область, так все мужики за топоры и колья возьмутся. Крепко они обиду боярскую помнят.

   – Нашёл вояк! – выкрикнул Шаховской. – Что они против пушек? Да и казаки – лишь на первый набег горазды. А как огнём их встретят – враз коней повернут, поминай как звали!

   – А зачем нам в сражение вступать? – улыбнулся Болотников. – Ты слышал, князь, что Беззубцев рассказывал? Обойдёмся без шума, ударим с тыла, а пока их полки перестроятся, мы уже будем в крепости. А уж оттуда нас не возьмёшь никаким огненным боем!

   – Что ж, правильно. Стоит нам крепость занять, Трубецкой и без боя отступать начнёт. А за ним и Воротынский к Москве повернёт, побоится, что на него с двух сторон ударят. А как Воротынский отойдёт, Пашков беспрепятственно в Ельце окажется, – согласился Болотников.

Подал голос Буссов:

   – Если хотите знать мнение старого солдата...

   – Говори, рыцарь! – ободрил его Болотников.

   – Путь до Кром и дальше к Калуге имеет ещё одно важное преимущество. Здесь больше провианта для войска. Ведь путь Елец – Тула – Москва боярами основательно истоптан. Доподлинно знаю, что воины Воротынского голодают.

   – Провиант из Путивля можно захватить в достатке, – возразил Шаховской.

   – В случае победы к нам подойдут новые отряды из других городов, – не согласился Болотников. – Так что хлеба потребуется много.

   – И не только хлеба! – воскликнул кто-то из атаманов. – И мяса тоже.

   – А также горилки! – захохотал Беззубцев. – Так что немца послушаться надо – у него поместье как раз под Калугой!

...Грозная молва о храбром и искусном воине Иване Исаевиче Болотникове катилась по Руси. Даже враги именовали его уважительно, прибавляя отчество, будто говоря о государе. Дерзкий поход на Кромы удался на славу. Увидев, что число обороняющих крепость значительно увеличилось и что они теперь обеспечены зельем и продовольствием надолго, Юрий Трубецкой поспешно отступил. Под ударами основного войска Болотникова отступление дворянского воинства превратилось в бегство аж до Орла.

«И под Кромами у воевод с Юровскими людми был бой и из Путимля пришёл Ивашко Болотников да Юшка Беззубцев со многими северскими людми и с казаки прошли на проход в Кромы. И после бою в полках ратные люди далних городов: ноугородцы и псковичи и луганя и торопчане, и Замосковских городов под осень в полках быть не похотели, видячи, что во всех Украинных городах учинилась измена и учали ис полков разъезжатца по домам. И воеводы князь Юрьи Никитич с товарыщи отошли на Орел».

Разрядные записи за Смутное время.

Сбылось предвидение Болотникова относительно Ельца: узнав о поражении под Кромами, отошло к Туле основное войско Воротынского. Но и там оно долго не задержалось. При приближении повстанческих войск вышли из повиновения правительству тульские, а затем рязанские и каширские дворяне, ранее бывшие прочной опорой трона. Армия Воротынского таяла на глазах из-за бегства поместного воинства и постепенно уходила к Москве. Уже к середине сентября Истома Пашков обосновался в Серпухове, а его дозорные стали появляться у дворцового села Коломенского, в полутора вёрстах от столицы.

Поспешала к Калуге и армия Болотникова. Орел без боя перешёл на сторону наступавших, Трубецкой едва унёс ноги к Туле, а затем вместе с Воротынским отступил к Москве. Без единого выстрела были взяты Волхов, Белев, Воротынск. В Воротынске задержались, ожидая вестей из Калуги. Но там, по-видимому, воевода сохранял верность правительству.

Конрад Буссов, донельзя довольный течением событий, старался почаще попадаться на глаза Болотникову. Зная хорошо калужскую округу, подсказывал, где легче добыть провиант. Иван Исаевич привечал немца, а заодно и его приятеля Давида Гилберта, часто по вечерам зазывал в свой шатёр на ужин, любил расспрашивать о европейских странах, проявляя и сам знание тамошних обычаев. Конрад понимал, что Болотникову довелось поколесить в тамошних местах. У немца вызывала чувство жгучего любопытства судьба этого необыкновенного человека.

Однажды вечером, когда чаша с мёдом несколько раз обошла гостей, Конрад набрался смелости и упрекнул Болотникова, что тот сам вступает в рукопашный бой.

   – Предводитель, чтобы видеть всю картину сражения и принимать решение, должен находиться сзади, – выговаривал он Болотникову. – А ты, Иван Исаевич, норовишь сам в пекло. Можешь без головы остаться – значит, и армия твоя тоже будет без головы.

Болотников, против ожидания, не вспылил и легко согласился:

   – Ты прав, рыцарь. Я после боя зачастую сам себя кляну. Но когда вижу, что мои воины готовы отступить, не могу удержаться, чтобы не помочь. Вот скажи, рыцарь, ты наверняка благородного происхождения?

Буссову очень хотелось похвастаться, но он почему-то не смог соврать под взглядом пристальных серых глаз. Смешавшись, пробормотал:

   – Я простой воин. У меня не было знатных родителей. Всем, чего я достиг, обязан лишь самому себе.

Болотникова такое чистосердечное признание неожиданно обрадовало:

   – И я лишь простой воин, был когда-то холопом князя Андрея Телятевского. Это уже потом кое-что познал в жизни...

Гости напряжённо ждали продолжения рассказа.

   – Когда голод случился в царствование Бориса, князь собрал нас всех, своих дружинников, и сказал, что отпускает на все четыре стороны, потому что и самому скоро есть нечего будет. Что делать? Отправился я на низ Волги. Там, как говорили, жизнь посытнее. Пристал к вольному казачеству, благо Бог силушку дал. Воевали с татарами, до Крыма доходили. Тут несчастье приключилось: в полон меня нехристи взяли. Погнали меня на невольничий рынок, а там турок купил для военного корабля гребцом. Несколько лет я веслом отмахал. Все, кто со мной на корабль попали, перемерли от натуги или в бою погибли. А я вот живуч оказался. Я да один испанец ещё. Высокий, худой, но жилистый. Подружились мы с ним. Вот замечательный человек, благороднейший.

Его бичом хлопнут, а он о прекрасном стихи читает. Мечтал, чтобы царство настоящее возрождалось, которое бы всю несправедливость на земле уничтожило.

   – А как звали этого испанца? – поинтересовался Конрад.

   – Мигель. Вроде как Михаил по-нашему, Мигель Сервантес. Это настоящий рыцарь, без страха и упрёка! Когда нас окружил венецианский флот и заставил турок сдаться, только нас расковали, я хотел размозжить цепью голову нашему надсмотрщику – главному мучителю. А он схватил меня за руку и воскликнул: «Оставь его, Иван! Он такой же раб, как и мы. Пусть теперь сам поплавает гребцом».

   – А что было потом? – не удержался от вопроса Гилберт.

   – Мы расстались с Мигелем в Венеции. Он отправился в свою Испанию, а я решил постранствовать. Когда я был в пределах Римской империи, то узнал, что в Венгрии собирают добровольцев для войны с турками, и не раздумывая отправился туда, чтобы отомстить за причинённые мне обиды.

   – И сколько же ты убил янычар?

   – Ровно столько, сколько шрамов от бича на моей спине, – девятнадцать. А когда сразил последнего, девятнадцатого, то решил, что месть моя удовлетворена, и отправился домой. В Польше я услышал о том, что царь Димитрий Иванович жив и живёт у тестя в Самборе. Я отправился туда, чтобы поступить на государеву службу.

   – И как отнёсся к тебе государь? – спросил Конрад.

   – Сначала с подозрением. Только убедившись, что я давно не был в России и поэтому не могу никак принадлежать к числу заговорщиков, что пытались убить государя, меня допустили к нему. Димитрий Иванович был со мной очень милостив. Узнав, что я на войне с турками не разбогател, приказал мне выдать тридцать дукатов. «Дал бы больше, но я сам бежал из Москвы нищ и наг!» Потом подробно расспросил меня, в каких сражениях я участвовал, предложил мне стать во главе его войска, что собралось в Путивле. Он вручил мне грамоту, где говорилось о моём назначении воеводой, шубу со своего плеча и вот этот палаш. «Поезжай с этим письмом к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит начальником над несколькими тысячами воинов». Я поклялся, что готов отдать жизнь за своего государя. На прощание он мне сказал: «Всем, кого встретишь, говори, не скрывая, что видел меня здесь, в Польше, что я действительно таков, каков есть!»

Болотников произнёс эти слова с неподдельным жаром. «Бедняга! – подумал Буссов. – Как же тебя бессовестно надули! Сказать ему правду? Но он же знает, что я предупредил Димитрия о заговоре. Нет, говорить ничего нельзя, иначе мне не поручиться за целость своей головы...»

Гонцы из Калуги не прибыли и на следующий день.

   – Не знаю, что и предположить! – растерянно говорил Буссов Болотникову. – Когда я уезжал в Путивль, многие из калужских жителей говорили мне, что, как только войска истинного государя подойдут достаточно близко, они тут же откажутся от присяги Шуйскому.

Разгадку привёз гонец, посланный Болотниковым в Калугу:

   – Дорога на Калугу перекрыта московским войском, нас поджидают!

Схваченный дозорными «язык» показал, что Шуйский направил против него почти все оставшиеся в его распоряжении силы. Войско возглавляет брат царя Иван Шуйский, а с ним боярин князь Борис Татев и окольничий Михаил Татищев. К ним присоединился с остатком своей армии Юрий Трубецкой, отсиживавшийся до того в Калуге. Против Истомы Пашкова к Серпухову Шуйский послал небольшой отряд под командованием воевод Владимира Кольцова-Масальского и Бориса Нащокина.

Болотников вынужден был принять бой в неблагоприятных для него условиях: враг основательно закрепился в устье Угры, впадающей в Оку. Лихая атака кавалеристов Беззубцева была остановлена дружными залпами пушек.

   – Только зря людей теряем, – проскрипел зубами Болотников, оглядывая берег, усыпанный трупами его воинов.

Он велел дать сигнал к отходу. Противник продолжал уже бесполезную пальбу, но преследовать не решился. Болотников обосновался в верном ему Алексине, и туда пришла долгожданная весть о восстании в Калуге. Как только Трубецкой оставил крепость, чтобы присоединиться к Шуйскому, горожане восстали. Царские войска вынуждены были быстрым ходом ретироваться к Москве, а Болотников как победитель вошёл в Калугу.

Въезжавшему в город Болотникову калужане устроили, как они считали, приятный сюрприз. Подъезжая к воротам, он услышал дружные выстрелы. Подскакав поближе, увидел подвешенного за ноги человека, в которого горожане стреляли из пищалей.

   – Кто это?

   – Князь Барятинский. Не хотел крест целовать законному государю нашему Димитрию Ивановичу! – радостно ответствовали жители.

Иван Исаевич поморщился, но вынужден был смолчать, чтобы с самого начала не испортить отношения с калужанами. Он не терпел бессмысленного кровопролития. Всех непокорных дворян, которых приводили к нему в других городах, он приказывал отправлять в Путивль, чтобы суд над ними совершил сам государь.

Обосновавшись в Калуге, Болотников стал готовиться к походу на Серпухов для соединения с войском Истомы Пашкова. Но тот нарушил принятый ранее договор и, легко разбив малочисленную рать Масальского и Нащокина на реке Лопасне, двинулся к Москве. Но у реки Пахры, недалеко от села Домодедова, его поджидал князь Михаил Скопин-Шуйский.

Государь впервые доверил молодому племяннику самостоятельное командование, впрочем, без особой веры в успех. Василий Шуйский был удивлён, когда год назад Димитрий неожиданно назначил двадцатилетнего Михаила «великим мечником». Но видно, у самозванца был дар точно определять способности людей, он сумел разглядеть в юном придворном талант военачальника. Шуйский таких талантов в племяннике не видел, тем более что сам мнил себя искусным полководцем. Но выбирать не приходилось: брат Иван с дьяком Татищевым ещё не подвели своё войско к Москве, а Дмитрий сказался больным. Остальным государь не доверял. Поэтому, когда Михаил сам вызвался пойти навстречу воинству Пашкова, он не возражал, тайно пожелав, чтобы молодому нахалу казаки сбавили спесь. Сам же Шуйский деятельно слал грамоты по городам, чтобы собрать под свои знамёна всех имеющихся в наличии поместных дворян, готовясь к обороне Москвы.

Тем временем юный витязь своими делами решительно развеял скептическое к нему отношение со стороны царствующего дяди. Очень энергично он организовал сбор отряда из числа немногочисленных добровольцев. Состав был достаточно разнородный: и стрельцы, верные трону, и московские дворяне, и придворные. Так попал в войско Скопина и Дмитрий Пожарский, которому основательно надоела роль дядьки при новонабранных стольниках. Михаил взял его с великой охотой, хорошо помня, как они вместе сражались против самозванца.

Не теряя ни минуты, отряд выступил по Каширской дороге, продолжая пополняться за счёт воинов, бежавших из-под Лопасни. На подготовку к основательному сражению времени не было, поскольку передовые части воинства Пашкова буквально сидели на плечах отступавших. Легко опрокинув ертаул, Скопин приказал отраду остановиться в крутой излучине реки Пахры. Пока мужики по указаниям артиллеристов расставляли орудия, а стрельцы с пищалями из подвод городили бруствер, Скопин собрал небольшой военный совет.

   – Помнишь, князь, как мы заманили под Добрыничами казачий разъезд? – спросил Пожарский.

   – А как же! – оживился Михаил.

   – Давай я возьму всех наших всадников и пущусь вперёд, навстречу главному полку Пашкова. Истомка уже проведал от своих ертаульцев, что впереди – войско. Увидит всадников и решит, что это наши основные силы, всю свою кавалерию навстречу вышлет. Мы вступим в бой, но особенно вязнуть не станем. По моей команде повернём назад и перед рекой растечёмся вправо и влево, а ты ударишь им в лоб. Казацкие кони к огневому бою не приучены, шарахнутся назад и сомнут свою же пехоту. Как?

   – Годится! – принял предложение Пожарского воевода. – Ступай собирай всех всадников. А мы уж тут постараемся их встретить как следует!

Всё произошло точно так, как предположил Пожарский. Встретив дружный огонь и пушек и пищалей, Пашков решил, что перед ним – основное царское войско, остановившее Болотникова на Угре, и отступил. Но тщетно ждали гонцы Болотникова его в Серпухове: Пашков направился в Каширу, а оттуда в Коломну, чтобы соединиться с отрядом рязанских дворян во главе с Прокопием Ляпуновым.

Узнав о нежданной победе своего племянника, Шуйский воспрянул духом. Приободрились и прославленные военачальники, последнее время терпевшие неудачу во встречах с неприятелем. В поход против Истомы Пашкова выступила вся московская знать. Войско возглавили три самых именитых воеводы – Фёдор Мстиславский, Дмитрий Шуйский и Иван Воротынский. Им всем хотелось побыстрее развить успех, добытый Михаилом Скопиным. Однако удалось сформировать только три полка, хотя в них вошли даже все двести стольников, стряпчие и жильцы государя, все служители московских приходов. Все уездные дворяне к этому времени разъехались из столицы по домам, а некоторые присоединились к мятежникам.

У Домодедова в боярскую армию влился отряд Скопина-Шуйского. Но зря он рассчитывал занять достойное место в военном совете. Чванливые воеводы не хотели слушать советов желторотого мальчишки и действовали по старому образцу воинского дела, доверив победителю лишь командование ертаульским отрядом.

Пожарский ехал со Скопиным конь о конь. Тот сумрачно молчал, переживая обиду.

   – Не кручинься, князюшка! – ободрил его Дмитрий. – Ты молод, ещё будешь командовать и главным войском.

   – Спасибо на добром слове! Да дядья у меня уж очень завистливы, не хотят моей славы. Боятся. Понимают: коль Шуйские утвердились на престоле, то я наиболее вероятный престолонаследник. Государь и так стар, да ещё и с женитьбой тянет. А у Дмитрия и Ивана нет сыновей. Смекаешь?

   – Коли так, будь осторожен. Быть наследником престола – судьба незавидная. Редко кто из них до своего часа благополучно доживает, – в задумчивости проговорил Пожарский.

   – Эх, князь, будешь сторожиться – славы не ведать! – воскликнул Скопин и лихо пришпорил коня.

Противника они встретили не у Коломны, как ожидали, а значительно ранее, у села Троицкого.

Бой начался с артиллерийской пальбы. Не жалели зарядов ни те, ни другие. Казалось, всё идёт по раз и навсегда заведённому порядку. Однако все планы смешали рязанцы во главе с Прокопием Ляпуновым. Тот, вспомнив атаки польских гусар, решил повторить их манёвр. Используя длинный овраг, тихо подобрался к месту стыка между большим полком и полком правой руки, а затем с отчаянным гиком его всадники промчались в створ между полками, ударили во фланг крайнего полка и, воспользовавшись замешательством, зашли в тыл Мстиславскому. Тот, видать, напрочь забыл уроки, преподанные ему два года назад поляками, и не сумел перестроиться. Тем временем казаки Истомы Пашкова лавой обрушились на артиллеристов и стрельцов. В боярском войске началась паника.

Объединившись со стольниками и стряпчими, отряд Скопина поспешил на охрану колымаги воевод, чтобы спасти их от позорного плена. Отбиваясь от настигавших всадников, Пожарский издали увидел Ляпунова. Тот носился как бешеный по стану врага с плетью в руках и, грозно хохоча, хлестал что было силы разбегавшихся в разные стороны московских дворян. Его примеру последовали и остальные рязанцы. Видя, что сопротивление прекратилось, они вложили сабли в ножны и взялись за нагайки.

   – Не хочется зря саблю тупить! – орал Ляпунов. – Бегите, московские свиньи, по своим хлевам. Да передайте Ваське Шубнику, что скоро он отведает моей плётки на Красной площади при всём честном народе. Пусть на чужое не зарится!

Уже к вечеру дозорные Пашкова вновь гарцевали у царского села Коломенского, поджидая подхода основных сил.

Через два дня, под вечер, к Коломенскому подошла рать Болотникова. Иван Исаевич в сопровождении своих атаманов и советников сразу направился ко дворцу, где веселился Истома Пашков со своими приближёнными.

   – Что же ты, Истома, договор нарушаешь? – спросил гигант громоподобным голосом, пренебрегая привычными приветствиями. – Я тебя жду под Серпуховом, а ты, глядь, уже здесь окопался.

   – Война есть война, всего не усмотришь заранее, – зло огрызнулся Пашков, возмущённый тоном Болотникова. – Пока ты от Ивана Шуйского бегал, я главное боярское войско наголову разбил. Что же, прикажешь сидеть и ждать, пока они снова с силами соберутся?

   – Садись-ка лучше, Иван Исаевич, со своими дружками да выпей добрую чашу вина за нашу победу. Завтра будем с тобой в Кремле. Ох же я и высеку от души этого пройдоху Ваську Шубника, – весело произнёс Ляпунов, с бесцеремонным любопытством разглядывая Болотникова.

Болотников грузно сел на скамью, шумно вздохнул, покосился на говорившего:

   – А ты кто таков?

   – Ляпунов Прокопий. Чай, слышал про такого?

   – Слышал.

Болотников помягчел и уважительно поглядел на знаменитого рязанского возмутителя спокойствия. Был Ляпунов хоть и невысокого роста, но почти с таким же могучим разворотом плеч. Чёрные глаза смотрели с озорным вызовом.