Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Вот наши Герои Советского Союза. Эти две девушки с косичками – пулеметчицы. Каждая уничтожила более трехсот фашистов. Это – наш знаменитый снайпер. Это – командир противотанкового орудия.

Ребята остановились у горки, где хранилось выцветшее, буроватое от дыхания войны, простреленное во многих местах знамя.

– Оно имеет славную историю, – продолжал свой рассказ экскурсовод. – Это было весной сорок пятого. Наши войска уже под Берлином, а здесь, в Пруссии, ожесточение боев все возрастает. На каждом шагу бетонированные укрепления, до отказа набитые боевой техникой. Соседней дивизии удалось пробить брешь в обороне, надо развивать наступление, а наш третий полк застопорился.

Семь раз поднимались в атаку и снова откатывались назад, не выдержав огневого шквала. Приказы, один суровее другого, поступают в дивизию – «Во что бы то ни стало сломить сопротивление, смять врага, иначе под угрозой наступление по всему фронту». Командир дивизии вызывает ночью командира полка.

– Завтра на рассвете населенный пункт должен быть взят. Иначе...

– Я сам пойду со знаменем впереди полка. Это не бравада. Просто хорошо понимаю, что никому не хочется гибнуть в последние дни войны. Но когда солдаты увидят впереди своего командира со знаменем, думаю, все, как один, поднимутся в атаку и никто не попятится назад.

– Да, другого выхода нет! – отвечает ему командир дивизии.

Полный решимости и суровой печали возвращается в свой полк командир. Много жизней унесет завтрашнее утро.

– Немедленно ко мне всех командиров батальонов, – говорит он адъютанту.

Неожиданно к нему обращается возникший из темноты человек. Полковник узнает его. Это сержант из полковой разведки.

– Имею срочное донесение.

Полковник разворачивает карту.

– Вот здесь передняя линия траншей.

– Знаю.

– Мы установили, что она сделана не как обычно, зигзагами, а будто по линеечке.

– Это точно?

– «Язык» показал. Немцы уверены, что нам никогда не одолеть эту траншею. Она бетонированная, и в ней расположено более ста тяжелых пулеметов. В связи с этим, товарищ полковник, имею предложение...

Сероватая мгла поднимается над долиной. Светает. Немецкие пулеметчики занимают свои привычные места у бруствера. Сегодня русские вновь пойдут в атаку. Но что могут сделать даже самые отчаянные против мощи ста пулеметов. Все яснее становятся грозные силуэты пулеметчиков в массивных касках.

И вдруг шквальный огонь вдоль траншеи буквально сметает все живое. Длинными очередями бьет пулемет Дегтярева. Это наш сержант-разведчик. Всю ночь пробирался он с фланга, ежеминутно замирая под ослепительным светом ракет. Полз, стиснув зубы, горя желанием отомстить за погибших товарищей. И он отомстил – немало врагов уничтожил из своего пулемета.

Как только раздалась первая очередь, выпрыгнул из окопа и встал во весь рост со знаменем в руках командир полка.

– За мной, в атаку, ура!

И шел он, не сгибаясь, до вражеских окопов. Напрасно уцелевшие враги, перебравшиеся в следующую траншею, пытались убить его. Простреляно в нескольких местах знамя, ранен он сам, но, не сгибаясь, идет командир полка, воодушевляя своих солдат. Напор был так силен, что дивизия продвинулась в этот день вперед на несколько десятков километров...

Услышанное надолго запомнится ребятам. В этот вечер не было обычных шуточек, говорили о войне.

– Мне отец рассказывал: «Кто хоть день на войне пробыл, тому она всю жизнь сниться будет», – сказал Анохин. – И точно, иногда проснешься, слышишь, как он зубами скрипит. Потом валерьянку пьет, чтобы успокоиться.

– А кем он у тебя был?

– Хирургом в полевом госпитале. Но и на передовой бывал, лазареты организовывал. Однажды ему пожилой солдат жизнь спас...

– Как?

– Только он в одну роту пришел, чтобы с командиром поговорить, а тут артналет. Упал он на землю, а рядом – пожилой солдат.

– Товарищ лейтенант, – говорит, – надо вперед идти.

– Куда вперед? Там же немцы.

А тот опять:

– Вперед надо. Он же мины кидает, скоро нас накроет.

Послушался отец, скомандовал:

– Передайте по цепи: «За мной вперед, перебежками».

Только отбежали, а сзади ударило. Оглянулись, точно, воронка там, где отец только что лежал.

А потом он этого солдата оперировал. Но тот умер, слишком тяжелое было ранение. Вот отец все и вспоминает. Говорит: «Сейчас бы я его спас!»

– М-да! – раздумчиво протянул Родневич. – Сейчас, конечно, все по-другому. И война, если будет, тоже другая. В течение нескольких часов все решится. Вон какая техника!

– Не скажи, – заспорил Бессонов. – Перед той войной специалисты тоже заявляли, что все решится за неделю-другую. А война оказалась еще более затяжная, чем первая мировая. И исход войны, между прочим, решила не техника, а кто?

Он многозначительно поднял палец.

– Пехота? – неуверенно промолвил Анохин.

– Ну, конечно. Общевойсковые части и соединения, то есть мы! – Ромка звучно ударил себя в грудь.

– Молодец Бессонов, – услышали они сзади голос незаметно подошедшего старшего лейтенанта. – Сидите, сидите! Конечно, пехота сегодня не та, что в войну пешком протопала тысячи километров. Сегодня она вся на бронетранспортерах, но всегда, во все времена и народы, не техника, а именно люди, их боевой дух решали судьбу любого сражения! Я, например, потому и выбрал училище имени Верховного Совета, что здесь готовят командиров пехоты. Сегодня это самая универсальная специальность. Надо знать отлично всю боевую технику, а главное – уметь работать с людьми.

– Ну и как, получается? – не без ехидства спросил Родневич.

Обычно вспыльчивый Ванечкин неожиданно мягко и серьезно сказал:

– Трудное дело! Тут знаний педагогики маловато. Надо еще что-то. Интуицию, что ли.

Старший лейтенант даже слегка вздохнул, потом как бы отмахнулся от этих мыслей и сказал:

– Ну, ладно! Товарищи, присяга завтра в двенадцать ноль-ноль. С утра будем готовиться к параду. Рожнов, покажите, что мы принесли.

Боб вытряхнул на стол целую кучу каких-то баночек в тряпок.

– В баночках – солидол, – объяснил старший лейтенант. – Для чистки пуговиц. Намажете, а потом отдраите как следует суконочкой. Чтоб горели, как жар-птица. А в этой большой банке – деготь. Сапоги чистить. Ну, а пока отдыхайте.

...Замер в торжественном молчании строй. Солнце ослепительно сверкает на пуговицах, бляхах ремней, оружии.

– Я гражданин Советского Союза, торжественно клянусь, – каждый по очереди произносит слова присяги.

Отныне – ты солдат Родины. Тебе доверено защищать самое святое.

Необычно серьезны лица ребят. Каждый переживает в эту торжественную минуту свое приобщение к великому организму армии, чувствует себя частью единого целого.

Грянул полковой оркестр.

– Рота! – несется звучная команда Ванечкина.

Печатая строевым шагом, они подходят к повороту, чтобы выйти на прямую асфальтированную аллею перед трибуной. Вдруг все почувствовали, что в строю какой-то непорядок. Старший лейтенант бросился бегом, обгоняя строй, к передней шеренге. Так и есть!

– Анохин! – кричит он. – Ногу!

Светик недоуменно вертит головой, никак не может понять, что от него хотят.

– Не с той ноги, – шипит рядом идущий Ромка.

Анохин глядит вниз и видит к великому изумлению, что в тот момент, когда соседи звучно опускают левую ногу, у него в ход идет правая. Естественно, что следующие ему в затылок делают то же самое. Слегка подпрыгнув, Светик меняет ногу. Легкое подпрыгивание волной прокатывается по всей шеренге.

Но вот и поворот. На него выходят, молодцевато выпятив грудь и чуть-чуть касаясь друг друга локтями, чтобы никто не выскочил вперед или не отстал.

– P-равнение на... трибуну! – командует старший лейтенант и берет под козырек.

Ликующе гремит егерский марш. На трибуне им отдают честь знакомые полковники – вернувшийся из Москвы Кислица и командир полка. А рядом с ними – монументальный генерал, с грубыми и прямыми, будто вырубленными топором, чертами лица. Это командир части. Он приветливо улыбается идущим солдатам и вроде даже восхищен их молодцеватой выправкой.

Генерал склоняется к микрофону:

– Поздравляю с принятием присяги.

Троекратное «ура» колышет строй. Вот и конец плаца.

– Вольно! – звучит команда Ванечкина.

К ним уже спешит Кислица.

– Ну, как мы? Не подвели? – обступают его ребята.

– Ничего, молодцы, – говорит полковник, похлопывая их по плечам. – Для вас – сюрприз!

– Какой?

– Командир части дал согласие лично принять у вас экзамены по тактике.

Ребята переглядываются. Как воспринимать новость? Хорошо это или плохо?

– Пропали! – бледнея, говорит пессимист Анохин. – Как начнет гонять!

– Не думаю, – возражает оптимист Рожнов. – Не генеральское это дело – в мелочах копаться. Поздравит нас, ну, может, одного для порядка спросит, и все.

– Посмотрим, – с сомнением покачал головой Анохин.

– К палаткам шагом марш, – скомандовал Ванечкин и, когда рота замаршировала, повернулся к Кислице: – Товарищ полковник, командир части действительно похвалил?

Кислица взял молодого командира под руку:

– Я не соврал. Действительно сказал «молодцы». Правда, потом добавил все-таки ложку дегтя!

– Как?

Кислица рассмеялся.

– Повернулся генерал к командиру полка и добавил: «Молодцы-то они, конечно, молодцы, но я вас все-таки попрошу, когда в часть прибудет инспекторская проверка, отправьте их куда-нибудь подальше, на сенокос. На всякий случай, знаете ли».

Увидев расстроенное лицо Ванечкина, полковник сказал:

– Да не переживайте. Вам действительно чудо удалось сотворить. Чтоб за две недели так научить ходить! Но и генерал прав – ребята еще неопытные, вдруг растеряются...

Ванечкин вспомнил Анохина и молча согласился.

В последние дни перед экзаменами все занятия были отменены.

– Готовьтесь как следует! – сказал ребятам Кислица. – Вас будут экзаменовать лучшие специалисты. Имейте в виду – это армия и перинок для вас не будет. Каждому помогу, если надо. Но знать должны все назубок! Чтоб ответить даже ночью, если разбудят!

Пожалуй, ни к одному экзамену из сорока, сданных за время учебы в институте, не готовились так, как к этому. До поздней ночи не уходили из роты ни полковник, ни старший лейтенант, «обладавший свежим багажом», по выражению Кислицы, и также активно подключившийся к подготовке курсантов.

Из всех палаток слышится монотонное бормотание. Рожнов подбегает к беспечно курящему под грибком Бессонову.

– Ром, спроси что-нибудь у меня про стрелковое оружие.

– Из каких частей состоит затвор автомата?

– Значит, так, – делает сосредоточенное лицо Боб.

– Отставить! – кричит на него Ромка. – Что значит «значит»? Попрошу без вводных слов.

– Слушаюсь! – вытягивается Боб. – Затвор автомата состоит из следующих частей...

Он вдруг спотыкается, краснеет и испуганно хлопает ресницами:

– Забыл! Ведь только что знал.

И он трусцой бежит обратно в палатку. Сидящий рядом с Ромкой Стас смеется:

– Вот зубрила.

– А ты чего не учишь?

– Все не выучишь. Главное, чтоб находчивость была. Как у суворовского солдата!

Ромка не соглашается.

– Когда тактику будем сдавать, находчивость, конечно, может выручить. А автомат надо знать назубок. Да и уставы тоже. Пошли, пошли учить, не лодырничай.

Действительно, сейчас – это учеба, вроде игра, а завтра? Случись что, получит каждый под командование взвод, справится ли? Не растеряется? Ведь ты несешь ответственность за жизни тридцати солдат? Значит, надо думать не только как выполнить боевой приказ, но и как сделать это без потерь.

Неожиданно даже Анохин начал проявлять задатки тактического мышления. Правда, носили они почему-то односторонний характер. Получив в свое время отповедь от Кислицы за намерение отступить, он теперь решительно во всех случаях рвался только атаковать.

– Ваши действия? – спрашивал тренировавший его Рожнов.

– Вперед, в атаку, ура! – тоненько выкрикивал Анохин.

– Куда ты, дура? Я же говорил тебе – там пушки!

– Ничего! Мы врукопашную! Пуля – дура, штык – молодец! – воинственно махал рукой, как шашкой, Светик.

Один за другим рота минует рифы экзаменов. Рожнов получает неизменное «отлично». Твердыми хорошистами зарекомендовали себя Бессонов и Родневич. В троечниках ходит лишь Анохин. Но он уж сам виноват. Все его ответы звучат неистребимо по-штатски.

Остается последний экзамен – по тактике. С вечера прошел слух, что командира части не будет, что его вроде бы вызвали в Москву. Однако слух не подтвердился. Ровно в девять ноль-ноль к выстроившейся роте подкатил зеленый «газик». Из него молодцевато выскочил генерал, молча выслушал рапорт Ванечкина и громко сказал:

– Вот что. В ящике с песком вы и без меня вдоволь наигрались. Едем в поле. Там и проверим ваши знания.

Он забрался в машину и умчался. Ребят строем подвели к автобусам, объявили посадку. День был пасмурным и вполне отвечал тем тревожным чувствам, что они испытывали.

На вершине высокого холма, с которой простирался величественный вид, их поджидал генерал с членами экзаменационной комиссии.

– Вставайте, товарищи, полукругом, чтобы все могли слышать, – предложил генерал. – Полковник, давайте задачу.

В течение целого дня генерал с азартом гонял по всему курсу будущих офицеров. Если кто ошибался, подбадривал.

– Не тушуйся. Лучше думай. Главное – не теряться!

Наконец, когда ответили все, он обвел строй взволнованных лиц лукавым взглядом и сказал:

– Ну, последняя вводная. Для всех сразу. Ваш взвод в составе полка форсированным маршем перебрасывается к границе. Идти приходится в трудных условиях гористой местности. Полк остановился на ночлег. Ваши действия?

– Занять круговую оборону! – воинственно выкрикнул Рожнов.

Генерал насмешливо покосился на него.

– До границы еще более двухсот километров. Кроме того – впереди боевое охранение. Ну, думайте. Что надо предпринять?

Ромка живо себе представил изнурительный переход по горам и неожиданно для себя выпалил:

– Отдохнуть!

Генерал живо повернулся к нему.

– Кто сказал? Бессонов? Правильно, товарищ Бессонов. Командир взвода прежде всего должен подумать об отдыхе своих солдат. Значит, нужно всех обойти, поинтересоваться, не натер ли кто ногу, оказать помощь, приободрить острым словцом уставших, позаботиться, чтобы все хорошо поели.

– Вы здесь сегодня хорошо отвечали на самые хитроумные вопросы, – продолжал он. – Чувствуется, что знания есть, и надежные. Но командир взвода – не просто тактик. Он в первую очередь – старший товарищ своих солдат, наставник. Поэтому каждому из вас надо знать своих солдат, заботиться об их хорошем настроении. Тогда они вашу любую команду будут выполнять не просто по уставу, а с воодушевлением. Ясно? Гуманное, отеческое отношение к солдату всегда было традиционным в русской армии. Вспомните, как относились к солдатам Суворов и Кутузов. Ну, а в Советской Армии тем более дисциплина зиждется на уважительном отношении друг к другу. Все ясно, «отцы-командиры»?

– Ясно, – послышались голоса.

– Товарищ генерал, можно закурить? – спросил кто-то из студентов.

Тот пожал плечами:

– Раз была команда «вольно», значит, можно. Хотя я сам лично категорически против. Мой вам совет, как старшего товарища, – бросайте немедленно, пока не втянулись.

– А вы сами никогда не курили? – спросил Родневич.

– Сам никогда, а вот друга из-за курения потерял, – помрачнел генерал.

– Как это, расскажите!

Генерал покачал головой:

– Да особенно и рассказывать нечего. Были в ночном поиске. Залегли у немецкого штаба, чтобы взять «языка», а друг...

– Закурил?

– Нет. Но поскольку был заядлым курильщиком, начал вдруг кашлять и остановиться не может. Часовой услышал и очередью по кустам... Еле ушли, а друг, так не приходя в сознание, и скончался.

Наступила пауза, потом генерал сказал:

– Ну, хватит воспоминаний. Уже поздно.

Действительно, холмы уже окрасились алыми отблесками заката, предвещающими хорошую погоду. Генерал скомандовал:

– Старший лейтенант, постройте роту.

Торжественно выпрямившись во весь свой гигантский рост, он пророкотал:

– Товарищи офицеры! Поздравляю с успешной сдачей экзаменов!

С удовлетворением улыбнулся, услышав на редкость единодушное и раскатистое «ура!».

– Денек вам на отдых. Чтоб все письма домой написали обязательно! А послезавтра начинается ваша стажировка в качестве помкомвзводов в регулярных частях. Можете отправляться на ужин.

Хоть и знатный выдался денек и вроде бы все падали с ног от усталости, однако после отбоя никто не отправился спать. Слишком велико было возбуждение. Тесно расселись по лавкам под грибком, а Стас достал свою старинную гитару, памятную еще с целины. Не пел, а просто перебирал аккорды.

– Ну что, господа гусары, приуныли? – насмешливо спросил ребят подошедший Ванечкин. – А ну-ка, Родневич, подкинь гитару!

Перебирая струны, проверил настройку.

– Вы на гитаре играете, товарищ старший лейтенант? – не пытаясь скрыть изумления, спросил Рожнов.

– Не только на гитаре. И на фоно могу сбацать при случае! Чай, еще в суворовском проходили! – дурачился Ванечкин.

Гитара, почувствовав руку мастера, заиграла совсем по-другому. Дивно, с затейливыми переливами поплыла мелодия цыганочки.

– Я, кстати, – сказал вдруг Ванечкин, – в вашем институте на вечерах не раз бывал. Девчата у вас красивые!

Студенты вспомнили, что действительно видели в институте смущенных краснеющих курсантов, обычно мнущихся по углам.

– А что, старший лейтенант, вы еще не обременены узами Гименея? – спросил Стас.

– Нет, – вздохнул Ванечкин. – Не так это просто. Особенно москвички – как узнают, что придется с благоверным по всему Союзу кататься – так от ворот поворот.

– Скажи проще: значит, не любит, – убежденно сказал Ромка.

– Значит, так, – согласился Ванечкин.

Всем стало немножко жалко старшего лейтенанта.

– Не тушуйся, старлей, найдется еще единственная и неповторимая, – великодушно хлопнул его по плечу Боб. – Да что там! Вот вернемся в Москву, я тебе такую невесту сыщу!

– Дочку врача-косметолога, – ехидно подсказал Светик.

– А что, косметологи – не люди? – обиделся Боб.

– Спасибо, ребята, но я уж как-нибудь сам разберусь. Семейное счастье – штука тонкая. Не случайно англичане говорят: «Май хаус ис май кастл».

– Мой дом – моя крепость? – переспросил Ромка. – Но я понимаю эту пословицу в смысле – «мое не тронь».

– Конечно, тут и частнособственническое можно дать толкование. Но я, скорей, понимаю так, что, дескать, нечего лезть в чужую семью.

– А вы что, и английский проходили? – с явной издевкой спросил кто-то.

– Английский знаю в совершенстве, французский и немецкий – со словарем, – сухо, но не без вызова сказал Ванечкин. – А сейчас думаю на восточные языки приналечь. У нас в части, кстати, кружок создается.

Анохин даже присвистнул от удивления.

– Что, брат Светик, – шутливо обратился к нему Ванечкин, – не очень вписывается современный офицер в стереотип солдафона, а? Инертность мышления – страшная штука. Очень легко наделать непоправимых ошибок, если считать свое мнение раз и навсегда непогрешимым.

Со скамейки вдруг раздался заливистый храп.

– Э, да Рожнов уже спит. Пора и нам, ребятки, на покой. Утро вечера мудренее.

* * *

– Стюденты, значит? – сказал старший сержант, бесцеремонно оглядывая подошедших четырех ребят. Был он рыж, мордаст и, судя по всему, удивительно нахален.

– Мы не студенты, а молодые специалисты! – захлебнулся от негодования Рожнов. – К тому же тоже старшие сержанты. Пока!

– Вижу! – усмехнулся старший сержант. – Лычки, видать, только сегодня надели? Вон у этого, – он кивнул на Анохина, – криво пришиты. Так что все равно стюденты.

– Это еще почему? – не уступал Рожнов.

– Потому что у вас только... буги-вуги в обе ухи! – заржал старший сержант над собственной остротой.

– Вот тебе типичный образчик стереотипа мышления! – сказал Бессонов Родневичу.

– Чего, чего? – насторожился старший сержант.

– Да это мы так, про себя. Между прочим, товарищ старший сержант, мы сдали экзамены на звание младшего лейтенанта. Ждем приказа министра обороны. А пока до приказа генерал-майор своею властью присвоил нам звания старших сержантов. И стажироваться мы у вас будем на офицерских должностях – помкомвзводами. Так что вы уж не очень выпендривайтесь.

– Ишь ты! Недотроги какие! – посуровел рыжий старший сержант. – Между прочим, рота, в которую вас направили, физкультурная. У нас все разрядники. Даже я – штангист. А вы что-то не похожи на спортсменов. Особенно вот этот.

Он кивнул на Анохина.

– У всех вторые разряды, а у меня даже первый! – выпятил грудь Рожнов.

– Какой вид?

– Баскетбол.

Старший сержант уныло присвистнул.

– Это нам без надобности, не культивируется. А может, вы в футбол могете? Ведь один черт, спортигры. А то нам вот так, – рыжий провел рукой по шее, – у автобата выиграть надо. Третий раз им продуваем. У них, понимаешь, грузин один, водитель, завелся. Говорят, из дубля тбилисского «Динамо». Коротконогий, но водится! Никак его ухватить не можем. Так как?

– Был грех, занимались немножко, – Рожнов подмигнул удивленным ребятам. – А Светик наш – вратарь. Прямо-таки самородок. Второй Яшин. Мертвые вытаскивает. Так и быть, сыграем. Но при одном условии – двойные порции. По рукам?

– По рукам, мои дорогие, по рукам! Да я вам, если автобат победим, по три обеда буду давать. Только лопайте. Вы идите к палаткам, а я командиру взвода доложу. То-то обрадуется! А то он даже спать перестал.

– Заварил ты, Боб, кашу! – рассердился Родневич.

– Да не бойтесь. Пока потренируемся, а там, глядишь, учения, не до этого будет. А потом и мы уедем.

– Авантюрист! – заклеймил Рожнова Светик. – Я же в воротах никогда не стоял!

– Зато фигура подходящая! – хихикнул Боб.

У палаток их встретили дневальные. По всему видно, солдаты второго года службы – обмундирование сидит будто влитое и чисто военная грация. Вон как честь отдали!

– Филиппова нашего видели? – спросил один из них, изящный невысокий брюнет с меланхолическими глазами и гусарскими усиками.

– Какого Филиппова?

– Да старшего сержанта нашего! Он у нас в роте за старшину.

– Его фамилия Филиппов?

– Нет, конечно. Просто прозвали так за выдающиеся артистические наклонности. Вы бы видели, как он роту строит. Если выходит на линейку, заложив руки за спину, значит, объявит построение. Солдаты уже знают и тянутся за ним гуськом.

– Зачем?

– А он как крикнет: «Рота, становись!», сразу громко считать начинает. Если до десяти досчитает, а кто-нибудь не успел стать в строй, то по новой начинает. «Стюдентами» вас не называл?

– Называл... Это что у него – ругательное словечко?

– Не совсем! Скорей от зависти. Он два года перед армией заваливался на вступительных экзаменах в институт. Но упрямый – после службы снова собирается.

– Мы вот с Петькой, – солдат кивнул на второго дневального, – в этом году на подготовительных заочных курсах занимаемся, так он нас тоже «стюдентами» окрестил. Так что не обижайтесь.

– Ой, Зотов бежит! – сказал дневальный, невольно подтягиваясь и машинально оправляя и без того безукоризненно сидящую гимнастерку.

– А кто такой Зотов? – спросил Бессонов.

– Командир взвода.

К ним действительно крупными шагами приближался низенький, почти круглый лейтенант в сопровождении семенящего сзади старшего сержанта.

– Это москвичи? – не дожидаясь рапорта, спросил лейтенант. – А из «Динамо» кто? Этот?

Он показал на красавца Рожнова. До Боба сразу дошло. Он мгновенно показал на Анохина, сделавшего страшные глаза.

– Это, конечно, в фигуральном смысле, – начал выкручиваться Боб. – Просто я сказал, что он похож на молодого Яшина...

– В фигуральном, завиральном, – досадливо прервал его лейтенант. – Главное, начать психологическую атаку. У них парень из тбилисского «Динамо», хотя, между нами, он уроженец Сухуми и никогда в Тбилиси не бывал, я проверял, а у нас будет – из московского. Понял? Значит, сыграем завтра!

– Что вы! – возмутился Рожнов. – Нам же потренироваться надо. Команду посмотреть. Может, заново укомплектовать.

– Ну, ладно – послезавтра! – согласился нехотя Зотов. – Но ни одним днем больше. Мне офицеры в столовой проходу не дают. Тут вопрос не только престижа, но и большой политики. Ведь у нас спортивная рота. Мы стремимся доказать, что солдат, занимающийся спортом, будет всегда первым – и в боевой, и политической подготовке. Уж не говоря, конечно, о любом виде спорта! А тут какой-то автобатишка нас на колени ставит. Не теряйте ни минуты. Немедленно отправляйтесь тренироваться на стадион, а после обеда – сбор всей команды. Старший сержант Старцев поможет подобрать вам лучшие кадры. Вы поняли? Шагом марш! А я пойду пущу слух насчет Яшина.

На стадионе, оставшись в одних трусиках, ребята живописно расположились на скамейках, подставляя тела жадным лучам солнца.

– Хоть загорим, пока нас снова в рядовые не разжалуют, – оптимистично сказал Стас.

– Какой-то он маленький, не то что наш, – крутя в руках футбольный мяч, с сомнением проговорил Бессонов.

Затем, покачав мяч в руке, он с силой бросил что тот долетел до середины поля. Боб, задумчиво глядевший на Ромкины манипуляции, вдруг просиял:

– Слушай, вот одна идея уже есть! Надо же использовать наши возможности! Ногами не можем играть, а руки – на что? Ромка ведь дальше всех мяч кидает. Надо это использовать. Будешь выкидывать ауты. Иди вот сюда, в боковой линии. Кидай в штрафную площадку и обязательно мне на голову. Нет, нет, только двумя руками.

Упражнение повторили раз, другой, третий.

– Свет, иди теперь ты сюда! – скомандовал Рожнов. – Стой в воротах, а мы тебе постукаем.

Анохин эффектно оперся о боковую штангу. Все верховые мячи он брал без труда, небрежно, одной рукой. Мяч будто прилипал к его ладони. Зато когда Рожнов ударил низом, Свет лишь лениво проводил взглядом мяч, катившийся в угол.

– Ты чего? – закричал Боб.

– Я падать не умею. Коленки можно расцарапать!

Боб помрачнел.

– Так не годится! Придется вам, мальчики, во время игры, когда мяч будет в нашей штрафной площадке, вставать по углам ворот и отбивать ногами. Давайте попробуем!

Получилось здорово. Бобу ни разу не удалось забить мяч в ворота. На пути оказывались либо руки Анохина, либо ноги Бессонова и Родневича.

– Эй, мастера кожаного мяча! – услышали они голос Старцева. – Пошли обедать! Еще наиграетесь.

Когда сидели за столом, Старцев спросил:

– Так кого вам в команду дать?

– А кто у тебя есть? – осторожно спросил Боб.

– В основном, у нас тяжелые виды спорта – классическая борьба, бокс...

Боб поморщился.

– Самбисты есть.

– Ну, этих давай. В защиту поставим. Играть будем жестко, в кость.

Старцев осклабился:

– Для этого я тебе Радзиевского дам. Он, правда, сейчас на «губе» сидит, но на время футбола освободим.

– На гауптвахте? За что?

– Все за тот же футбол. На прошлом матче из-за него и проиграли. Счет был один – один. Вдруг Радзиевскому показалось, что нападающий его невежливо обходит, чтобы гол забить. Вот Радзиевский тур-де-бра и применил. Тот лег на лопатки и встать не может. Нам пенальти за это и забили. А разгневанный лейтенант Радзиевского на трое суток на «губу» послал. «Хоть, – говорит, – у тебя и первый разряд по вольной борьбе, однако дисциплины нет никакой. Посиди, подумай».

– Ну, что ж, Радзиевский, пожалуй, сгодится! – кивнул в раздумчивости Рожнов. – Валяй дальше.

– Пловцы есть.

– Не надо.

– Легкоатлеты.

– Так. Бегуны есть? – встрепенулся Боб.

– А как же! Чемпион дивизии по марафону.

– Давай!

– Только он в футбол никогда не играл. И злости в нем нет спортивной! Потому он и чемпионом стал.

– Почему «потому»?

– Не может видеть противников, жалко ему становится. Вот он и убегает вперед, чтобы не смотреть.

– Ничего. Главное, чтобы бегать умел!

– Это он может.

– Ну, в общем, давай собирай. Главное тех, кто поживей и покрепче.

На стадион Старцев привел человек двадцать.

– Много, – запротестовал Рожнов.

– Выбирай!

– Ну, ладно, посмотрим. Марафонец твой где?

Старцев кивнул на невысокого крепыша в длинных трусах.

– Значит, ты, – сказал, обращаясь к нему, Боб, – будешь держать Автандила.

– Кого? – робко в кулак кашлянул марафонец.

– Ну, грузина этого, из сухумского Тбилиси. Держать насмерть!

Марафонец поморщился.

– Нет, ты меня не так понял, – заспешил объяснить Боб. – Драться не надо. Просто бегай рядом с ним, дистанция десять сантиметров, не больше. Он побежал и ты, он встал и ты рядом. Понял? Главное, ни на секунду не отпускай от себя.

Марафонец обрадованно закивал головой.

– Еще бегуны есть? Отлично, троих достаточно. Будете играть со мной в нападении. Сейчас я научу вас делать «заслон». Прием этот до сих пор применялся почему-то только в баскетболе. Мы с вами нарушим эту традицию. Бессонов, иди сюда, покажем.

– Вот ты, предположим, защитник, – сказал Боб одному парню. – У меня мяч. Ты, естественно, бросаешься ко мне, чтобы отнять. Беги! Ромка, заслон!

Бессонов, чуть расслабленно согнувшись, неожиданно встал на пути защитника. Тот, естественно, на него наткнулся и тоже встал.

– Видишь? Пока ты его обойдешь, драгоценные секунды уйдут, и я уже впереди. Ну-ка, давайте еще раз!

Повозившись с нападающими, Рожнов сказал:

– Теперь внимание всех! Начнем отрабатывать защиту. Будем применять не персональную, как в футболе, а баскетбольную – зональную.

Боб определил каждому квадрат в штрафной площадке.

– Как только мяч переходит к противнику, все бегом в свою зону. Задача – всеми правдами и неправдами выкидывать мяч из своего квадрата и мешать играть противнику.

– Ну как, гениально? – скромно обратился к друзьям Боб после тренировки.

Родневич покачал головой.

– Это пока все голая теория. Матч покажет.

К ним подошел Старцев. Застенчиво ухмыльнувшись, спросил:

– Может, и я команде пригожусь? Все-таки разряд по штанге.

Рожнов заулыбался:

– Что значит – может? Обязательно пригодишься! Когда надо будет качать победителей.

Все рассмеялись. Старцев нахмурился, не принимая шутки, и сказал:

– Ну, ладно. Еще пожалеете. Значит, лейтенант распорядился, что спать будете в сержантской палатке. Как, довольны?

– Конечно, – за всех ответил Ромка. – А что нам конкретно предстоит делать?

– Там увидим, – уклончиво сказал Старцев. – А пока отправляйтесь в сержантскую палатку.

Лежа на парусиновых кроватях, разговорились.

– Ты откуда призывался? – спросил Ромка у Старцева.

– Почти ваш земляк, – ответил тот. – Из Подмосковья. Вы ведь москвичи?

– Пока, – сказал Ромка.

– Что значит «пока»?

– Вот отслужим, месячишко отдохнем, и я лично в Новосибирск махну.

– Так далеко?

– Центр науки, – чуточку самодовольно сказал Ромка.

– Я слышал, – не унимался Старцев. – Но там же, по-моему, в основном физики и математики? А вы – историки, насколько я знаю.

– Как раз ничего ты и не знаешь, – загорячился Ромка. – В Новосибирске очень сильные историки. Историю Сибири исследуют. Археологические экспедиции какие интересные. Одна загадка Ермака что стоит!