Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Если вы думаете, что едете только молоко пить да прохлаждаться, то глубоко ошибаетесь. Будем вкалывать стемна и дотемна! Вопросы есть?

– А ежели кто не умеет косить? – спросил кто-то из задних рядов.

– Научим! – твердо сказал Зотов. – Солдат должен все уметь. На сборы пятнадцать минут. Рразойдись!

Мощный «ЗИЛ» с высокими бортами с ветерком летел по гладкой асфальтовой дороге. Веселое возбуждение не оставляло солдат. Пели во все горло озорные частушки с гиканьем, свистом и звонко стуча алюминиевыми ложками по котелкам, заботливо захваченным на всякий случай. Мелькали перелески, поля со стройной пшеничной ратью, веселые деревушки. В одной из них машина затормозила.

– Маханьково, – объяснил Петька и почему-то покраснел.

– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил Рожнов.

– Эх ты – помковзвода! Табличка же перед въездом была. А потом, бывали мы тут.

– Бывали?

– По шефским делам, – сказал Старцев и снова слегка покраснел.

Зотов, выскочив из кабины, велел никуда не расходиться и направился в кирпичное здание с флагом.

– Контора тут у них, – снова объяснил Старцев.

Машину мгновенно окружила ребятня. Наиболее смелые уже лезли через борт и хватали солдат за всякие блестящие вещи – пуговицы и пряжки. За веселой возней не заметили, как вернулся Зотов и с ним полный высокий дядька с длинными усами. Несмотря на жару, дядька был в чёрном костюме, но в соломенной шляпе.

– Директор, – шепнул Старцев.

– Здорово, орлы! – крикнул директор.

– Здравия желаем.

Директор, несмотря на грузность, ухватившись за борт, легко вскочил на колесо и весело оглядел солдат.

– Ну, с такой гвардией все сено наше будет. Значит, луга у нас дальние, за рекой, километров восемь отсюда. Там и заночуете в палатках. А обед отсюда возить будем. Если все ясно, то поехали. Я вас провожу.

Директор вместе с Зотовым сели в зеленый «газик», стоявший у конторы, и покатили вперед. «ЗИЛ» осторожно двинулся следом. За деревней свернули на проселок.

Старцев почему-то вздохнул, когда деревня скрылась из виду. У реки машины остановились.

– Все, приехали! – закричал директор. – Дальше пешком. Речка мелкая, вброд перейдем. А на том берегу и расположитесь.

Когда вышли на противоположный низкий берег, окружили директора.

– Луга заливные, – объяснял он. – Косилки не идут. Вот мы и решили обратиться к вам за помощью. Палатки лучше поставить вон там, у леска. Там повыше и посуше. Комарья не так много. Сейчас косы и вилы подвезут, – продолжал он. – Значит, будете косить и копенки ставить. А потом на лошадях заберем.

– Вы лучше нам сейчас с десяток лошадей дайте, – неожиданно прервал его Ромка.

– Зачем? – удивился директор.

– А мы волокуши сделаем и вместо копенок вам пару приличных стогов поставим, центнеров на восемьдесят, – рассудительно ответил Ромка. – Ведь копенки – что? Дождь пойдет, и вместо сена – один мусор. А стог никакая непогода не возьмет. А зимой можно будет на машинах вывезти.

– Слушай, идея, – обрадовался директор. – И где это ты такому научился?

– На целине, – скромно, но с достоинством сказал Ромка.

– Видишь, какие у меня стажеры? – не преминул похвастаться Зотов. – Целинники!

– Все могем! – подхватил Светик. – Раззудись плечо, размахнись рука! Правильно, Роман Палыч?

– Правильно, Святослав Игоревич!

– Так я мигом на конюшню, договорюсь на завтра насчет лошадей и заодно насчет обеда распоряжусь, – засуетился директор. – Но быстро не ждите. Начинайте косить, как только косы прибудут.

– Пока суд да дело, – сказал Зотов, – мы палатки поставим.

– Ну, валяйте, – согласился директор и потопал через речку к своему «газику».

Пока располагались, подкатила подвода, а на ней тридцать кос и тридцать вил.

По совету Бессонова, Зотов разбил взвод на два отряда. Решили пойти навстречу друг другу с разных концов луга, широкой полосой – в пятнадцать метров.

Неожиданно оробел обычно столь самоуверенный Рожнов.

– Ром, может, я покашеварю? – сказал он тихо Бессонову.

– Еще чего! Командир должен быть впереди. Сам же говорил.

– Так я эту штуковину, – Боб выразительно показал глазами на косу, которую держал осторожно, двумя пальцами, – можно сказать, первый раз вижу, так сказать, в натуральном выражении.

– Ну и что? – не согласился Ромка. – Все когда-то первый раз начинали.

– Вон и ребята, – Ромка кивнул на сбившихся в кучку солдат, – многие впервые косить будут.

– Так ведь на смех поднимут!

– За то, что учишься? Никогда. А вот если отлынивать будешь, то уж точно не простят. Не робей, пойдешь за мной. Вон Родневич уже свой отряд выставил.

– Ребята, стройся за мной по диагонали, – громко скомандовал Ромка. – Пошире, чтобы кого не задеть. И помните – давить надо «пяткой». Знаете, где у косы «пятка»? Точно – в том месте, где она к рукоятке крепится. Так вот, «пятка» должна вплотную к земле идти, а само лезвие под углом чуть вверх. Тогда коса не будет в землю втыкаться. Понятно?

Бессонов энергично сделал несколько махов. Сочная трава с хрустом ложилась, оставляя дорожку.

– Рожнов, теперь ты пошел. Спокойнее. Расслабься. Шире мах! Так, пошел следующий.

С Родневичем они встретились точно на середине луга. Покурили, пока подходила вся цепочка, и, развернувшись, пошли в обратном направлении.

– Ребятки, обедать! – послышался от палаток часа через два женский грудной голос.

Уже давно были сброшены гимнастерки. Не выдержал даже лейтенант. Разгоряченные, словно после бани, бросились к реке, ополоснулись холодной водой и чинно пошли туда, откуда слышался призыв и откуда аппетитно пахло борщом. У палаток их встретил директор.

– Молодцы, ребята! – гудел он радостно. – Больше половины отмахали!

– Надо, чтобы часть ребят после обеда валки стали переворачивать, – заметил Родневич. – Чтоб сено как следует провеялось.

– Гляди-тко, – весело подмигнул директор Зотову. – И это знаете?!

Пока обсуждали план дальнейших работ, Рожнов уже начал снимать пробу, повергая краснощекую повариху в священный трепет своей кулинарной терминологией.

– И что ты, Боб, в историки подался? – заметил наблюдавший за ним ехидный Светик. – Твое место там, где труднее – в кресле директора ресторана.

– А что? – согласился Рожнов, смакуя очередную ложку борща. – Без ложной скромности скажу – смог бы! Но при одном условии.

Боб еще раз облизнул лонжу и указал ею на повариху:

– Если шеф-поваром у меня будет тетя Паша! Вся Москва рыдать и плакать будет.

Тетя Паша, прикрыв лицо фартуком, смущенно хихикала.

Борщ действительно был отменный – наваристый и настолько пахучий, будто сделан он был из набора тех луговых ароматных трав, которые они только что скосили.

А когда повариха открыла кастрюлю со вторым, погиб вегетарианец Светик. Нет, поначалу он держался стойко. Положил себе в миску картошки, а от жареной печенки стойко отказывался. Но осмелевшая от дружных похвал тетя Паша решительно наткнула на вилку самый аппетитный кусочек печени и ловко воткнула его в рот зазевавшемуся Светику.

Что было делать? Выплюнуть? Это значит нанести неизгладимую душевную травму хозяйке. И Светик покорно заглотил печень под дружный смех взвода. Второй и следующие куски он съел по собственной инициативе.

Багровое солнце уже садилось за реку, когда оба отряда встретились в последний раз.

– О, поле, поле, кто тебя усеял, – с завыванием произнес Светик, простирая руку над лугом, – сочною травою?

Тут они все почувствовали, как устали. Покупались в вечерней теплой воде и, потирая натруженные поясницы, поплелись к палаткам. Однако сон не шел. В сержантской палатке лениво перекидывались шуточками.

Неожиданно Старцев сказал:

– Пацаны! А не прошвырнуться ли нам на танцы?

– Куда? – изумился Стас. – Ну ты даешь! И сельхозработы тебя не берут.

– Какие же танцы в поле? – засмеялся Боб. – У нас же девчат нет!

– А мы в деревню махнем, – невозмутимо ответил Петр.

– Но это восемь километров! – ахнул Светик. – Действительно, неугомонный.

– Да и Зотов не отпустит? – засомневался Боб.

– Зотова беру на себя, – уверенно ответил Старцев. – Ну, кто пойдет? Стас?

– Я человек солидный, женатый, – наотрез отказался Родневич.

– А ты, Светик?

Тот возмущенно повернулся спиной. Даже мысль о том, что можно потанцевать с какой-либо девушкой, кроме Натэллочки, показалась ему кощунственной.

Ромка долго колебался, потом все же отказался. Видать, Леночкино письмо задело за живое.

Решился идти с Петькой только Боб.

– А как же твоя косметичка? – ехидно осведомился Анохин.

Рожнов махнул рукой.

– Она у меня девушка современная, без предрассудков. Простит.

«Танцоры» возвратились под утро и повалились на дно палатки, устланное травой, как подкошенные.

Утром их еле подняли. Сначала Петька и Боб ходили как вареные, но, понукаемые шуточками, постепенно разошлись. Заложили два больших стога. К этому времени пригнали лошадей. Сделали волокуши. Ромка ловко забрался на стог, начал вершить. И вдруг будто кольнуло в сердце. Вспомнилась целина, хорошенькая Ирочкина головка.

Когда после обеда устроили небольшой перерыв и расположились в тени под березками, Боб принялся живописно рассказывать о ночных приключениях.

– Ну, через речку благополучно перебрались, Петька по кустам сориентировался, где брод. Вышли на дорогу и бегом! Восемь километров – как раз норма ГТО. Действительно, у клуба – музыка.

На лужайке пары наяривают. Пригляделись – одни девчонки да пацаны-подростки. Старцева как родного встречают. Одна такая, почти с меня ростом и плечи, как у нашего Пети, его сразу под ручку и басом спрашивает:

– Петр Николаевич! Что это вас давно не было видно?

Вижу, раскис Петенька, вот-вот военную тайну выдаст, что к учениям готовился. Надо выручать.

– Животик, – говорю, – болел у нашего Петеньки.

А он вместо того, чтобы спасибо сказать, глазами засверкал на меня и тихонько кулак показывает. Ах так, думаю, не буду больше светскую беседу поддерживать. Сам выкручивайся.

Петя наш, известно, какой говорун. Стоит подле своей богатырши, держится за ее талию и вздыхает. А та, видать, тоже поболтать мастерица. Держит Старцева за ручку, да так, что у того косточки побелели, и только приговаривает:

– Совсем забыли вы нас, Петр Николаевич.

А тот в ответ:

– Помню, мол. И днем, и ночью. Только вот служба такая.

Чувствую опять, сейчас проболтается. Решил разговор на другую тему перевести.

– А что, – говорю, – яблоки в вашем саде еще не поспели?

Видать, дошло, встрепенулась девушка и говорит:

– Как же! Как же! Грушовка уже сладкая. Сейчас принесу, угощу.

Я Петьку подталкиваю, проводи, мол. Но девушка поняла, говорит:

– Не надо. Я пулей. А то у нас папаша строгий...

Только она отошла, Старцев на меня петухом:

– Чего встреваешь? Меня позоришь своим малоинтеллектуальным разговором. Нет, чтобы про Экзюпери потолковать, про живот вспомнил. Потом яблоки. Подумает, что у меня друзья – обжоры. Учти, Олимпиада – девушка серьезная. И специальность у нее вполне научная – зоотехник. Если хочешь знать, у нее пять мужиков в подчинении – техники искусственного осеменения.

– Это, – говорю, – что, взамен быков, что ли?

– Эх ты, деревня, – он мне презрительно, – в сельском хозяйстве быков сто лет уже нету. Они теперь только на специальных станциях.

Скучно мне стало. А Старцев:

– Иди потанцуй лучше. Нам с Липой еще литературой позаниматься надо. Она меня к экзамену натаскивает.

Обалдел я совсем, отошел к девчатам. Пригласил самую хорошенькую, в брючках, между прочим. Под твист про Москву поговорили, потом упадок авангардистского искусства обсудили.

– А чего, – спрашиваю, – здесь одни подростки околачиваются?

– Наши одногодки, – отвечает, – все в армии. А кто приходит, сразу женится. Вот и мой Вася по осени вернется, сразу свадьбу сыграем.

Поговорили про любовь всякую.

– Где, – намекаю, – ночуете? По такой погоде, мол, лучше всего на сеновале.

Она соглашается, что на сеновале действительно хорошо. И сразу оговаривается, что хоть она девушка и современная, однако недостойным хахалям отпор дать умеет бабушкиным методом – лопатой по спине.

На том мы с ней и расстались.

– Провожать, – говорит, – меня не надо. А то наш кобель Фитцжеральд может вам форму попортить.

Кончились танцы давно. Пора бы восвояси. По разве дорогу в темноте найдешь? Жду Старцева. Через час и он показался. Идет, жизнерадостно так насвистывает.

– Образ Печорина, – рассказывает, – досконально прошли. Вдоль и поперек. Между прочим, Липа считает, что ты чем-то на него похож.

– Это чем же? Что девушкам голову кручу?

– Да нет, – отвечает. – Ты у нас вроде тоже как лишний человек.

Хотел я обидеться, так ведь дорогу без него не найдешь. Вот такие были танцы – до упаду!

– Так тебе, донжуану, и надо! – подвел итог Родневич. – Кончай перекур. Надо стога заканчивать.

* * *

Когда наступает день дивизионных учений, становится ясно: все, что делалось до этого – изнурительные походы, яростные марш-броски, тревожные ночные стрельбы, надоевшие строевые занятия на плацу, сидение в учебных комнатах – было подчинено именно этому дню. Сегодня солдат в дивизии должен показать свое мастерство, свои удаль и храбрость, волю к победе. Сегодня все подтянуты и деловиты, охвачены жаждой предстоящего боя.

Вот уже подразделения второго полка, будущие «синие», отправились на исходные позиции. Бдительно они будут ждать подхода «красных», готовые на каждый удар ответить достойным контрударом.

На плац выходит первый полк в полном походном снаряжении. Пусть в вещмешках холостые патроны и противник учебный, у парней настроение самое серьезное. С трибуны с напутствием к ним обращается командир дивизии. Рядом с ним – незнакомые офицеры. «Инспекционная проверка, – шепчутся в рядах, – говорят, строгие, ужас! В соседней дивизии одной роте двойку поставили. Позорище!»

Еще утром к стажерам подошел лейтенант Зотов.

– Ну как, готовы? Я тут за вас, понимаете, целый бой выдержал. Командир роты вдруг уперся – отошли стажеров подальше, к примеру, снова на сенокос. И баста! Они нам весь полк осрамят. Ну, и я не лыком шит. Своих не дам в обиду. «Как же так, – говорю, – товарищ капитан, они готовились, так ждали учений. Какие же они офицеры будут, если пороха не понюхают, хотя бы учебного. А потом – благодаря им честь роты в футбольном матче спасли. Солдаты их любят». Заколебал капитана. А тут, спасибо ему, новый комполка по строевой подготовке поддержал. «Знаю, – говорит, – этих ребят. Не подведут».

– А откуда он нас знает? Как фамилия? – спросил Рожнов.

– Старший лейтенант Ванечкин.

– Не может быть! – удивился Анохин.

– Почему?

– Он так нас гонял! Думали, что со свету сжить нас хочет. Никогда доброго слова не скажет...

– А вот видите, – сказал! Если командир строгий, – назидательно произнес Зотов, – это вовсе не значит, что к тебе плохо относится. Скорей наоборот – заботится, чтобы ты настоящим солдатом стал. А если молчит, не делает замечаний, значит, равнодушен, махнул на тебя рукой. Вот так-то!

Через несколько часов взвод получает первое боевое задание. Построив солдат, Зотов торжественно заявляет:

– Настал момент доказать, что наш первый взвод является первым по праву. Нам доверено идти в боевое охранение, на пятьдесят километров впереди остальных подразделений. В случае встречи с противником принимаем бой с ходу! Желательно взять «языка». Скрытность и бдительность прежде всего.

Водитель бронетранспортера оказался старый знакомый – запасной из тбилисского «Динамо».

– Автандил! – радостно закричал Рожнов, хлопая худенького грузина по плечу.

– Паччему Автандил? – смешно рассердился грузин. Его черные усики колюче натопорщились. – Не Автандил я вовсе, а Арслан. По-русски значит – «лев».

– Лев? – заулыбался Ромка. – Что же, вполне подходяще. А в футбол ты здорово играешь! Действительно, как лев.

Арслан, не принимая шутки, исподлобья взглянул на стоящего рядом Радзиевского и ворчливо сказал:

– Что стоим? Ехать давно пора!

– Сейчас лейтенант подойдет, – ответил Старцев. – А вот и он.

Лейтенант приближался скорым шагом, придерживая хлопавшую по бедру планшетку.

– Рожнов! – крикнул Зотов еще не доходя. – Поедете в первой машине. Остальные две пойдут следом, с дистанцией в один километр. По машинам!

Бронетранспортеры гуськом, неторопливо двинулись по шоссе. Напряженно всматриваются вперед бойцы. Каждое дерево кажется подозрительным: вдруг там затаился враг? Тишину нарушают автоматные, а затем и пулеметные очереди.

– Рассредоточиться! – командует командир взвода, и солдаты, выскакивая из машины, залегают вдоль шоссе. Съезжают на обочину и бронетранспортеры.

– «Ястреб, ястреб»! – запрашивает по рации Зотов передовой бронетранспортер. – Что случилось? Почему стрельба?

– Напоролись на засаду, – отвечает Рожнов. – Находится на опушке березовой рощи. Судя по количеству выстрелов – не более отделения.

– Отвлекайте их внимание стрельбой с фронта. Одновременно постарайтесь обойти и накрыть сзади. Подберите добровольцев человек пять.

Не удивительно, что в состав добровольцев попали защитники футбольной команды.

– Есть на кого опереться, – констатировал Боб.

С особым удовлетворением он взглянул на Радзиевского.

– Я думаю, что «язык» будет!

Согнувшись, перебежками добровольцы двинулись в сторону от дороги.

Тем временем лейтенант приказал замаскировать остальные бронетранспортеры. «Вдруг их боевое охранение подойдет». Он напряженно прислушивался к очередям, раздававшимся впереди. Не выдержал, передал по рации:

– Поживее огонь ведите. А то догадаются, что вы чего-то выжидаете.

Через полчаса раздался приближающийся гул мотора. Зотов взглянул в бинокль.

– Свои.

Выскочивший из бронетранспортера Рожнов лихо доложил:

– Засада уничтожена. Оставили там теперь свою засаду. Кстати, только мы их постреляли, как прямо нам на голову – связной. Прислали узнать, что за перестрелка. Они, видимо, ждут нас с другой стороны.

– «Языка» срочно отправить в штаб полка! – распорядился Зотов. – Молодцы. Сведения важные.

Вечером одно за другим стали скрытно подходить остальные подразделения полка. Решено было нанести главный удар именно в этом направлении. Слева слышалась упорная канонада. Это третий полк производил отвлекающий маневр.

Неожиданно подул противный ветер и начал накрапывать дождь. Быстро поставили палатки и укрылись в них. В окопах – лишь часовые.

– Наступление назначено на семь утра, – объявил сержантам Зотов, вернувшись от командира роты. – Будем двигаться вперед, до этих высоток. Но до наступления нужно еще одного «языка». Добровольцы?

Пошли в том же составе. Примерно через час, когда солдаты, плотно прижавшись друг к другу, заснули под монотонное постукивание дождевых капель, в палатках раздался приглушенный смех. Сработал беспроволочный солдатский телеграф.

– Радзиевский вместо противника приволок члена инспекционной комиссии.

– А что, у него на лбу написано, что ли? – оправдывался он перед Зотовым. – Офицер как офицер!

– Так у него же нарукавная повязка.

– Темно, да еще дождь. Разве разглядишь повязку эту! Вижу – в фуражке, я хлобысть ему кляп, в плащ-палатку, и айда.

Впрочем, член комиссии претензий к Радзиевскому не имел. Слегка придушенным голосом он заявил, что засчитывает первой роте взятие в плен вражеского офицера.

– Как он меня! Я и ойкнуть не успел! – говорил плененный Зотову. – Попрошу представить этого солдата к награде.

Зотов послушно кивал головой и одновременно исподтишка показывал кулак Радзиевскому и Рожнову. Плененного по ошибке члена комиссии быстренько переправили в штаб, а промокший до нитки Рожнов нырнул в сержантскую палатку.

– Куда лезешь, черт холодный! – послышались возмущенные голоса друзей, начавших было дремать.

– Мальчики, я же по-пластунски все лужи пропахал, – жалобно приговаривал Боб, как уж, ввинчиваясь в середину. – Имейте совесть, я же замерз!

В палатке сразу стало очень тесно. Тем, кто лежал с краю, было еще хуже. Стоило коснуться головой или плечом холодной поверхности палатки, как в этом месте сразу начинало подтекать. Долго ворочались, сипло ругали друг друга, но молодость взяла свое. Уже засыпая, Ромка почувствовал, что в палатке вдруг стало просторнее. «Кто-то вышел», – сквозь сон подумал Ромка и тут же, перевернувшись на спину, будто провалился куда-то.

Он открыл глаза, когда сквозь дверную щель уже пробивался неяркий серый свет. Осторожно выбравшись из палатки, Ромка содрогнулся от промозглой сырости. Дождь едва моросил, и вся огромная долина впереди была покрыта белым туманом. Одергивая влажную гимнастерку, Бессонов сделал несколько шагов и замер от удивления. Перед ним тянулась цепочка отрытых накануне окопов. В одной из стрелковых ячеек как-то странно стоял, опершись локтями о края окопчика, Старцев. Накинутая сверху плащ-палатка закрывала лицо. Когда Ромка приблизился вплотную, то увидел, что глаза рыжего сержанта закрыты.

– Спит? – изумился Ромка. – Как это можно – спать стоя? И почему?

Тут до него дошло. Он понял, почему ночью стало вдруг просторнее. Ото Старцев уступил другим место, а сам, значит, провел всю ночь в окопчике. Ведь лечь невозможно – в окопе почти по колено воды.

Бессонов подивился самоотверженности рыжего сержанта. Старцев казался ему до этого несколько хамовитым, стойко борющимся за свое место под солнцем. А тут взял и ушел...

– Петь! – тихо позвал Бессонов.

Старцев медленно поднял веки и невидяще поглядел прямо перед собой.

«Еще не проснулся, – догадался Ромка и еще раз подивился. – Здоров же черт! Надо умудриться, спать стоя, да еще так крепко».

– Петя! – сказал он уже настойчивее.

Старцев встрепенулся, откинул мокрый капюшон, провел рукой по лицу и сладко потянулся всем своим крупным телом.

– А, а! Стюдент, – только и сказал он.

– Ты чего же ушел из палатки? – спросил Ромка.

– Тесно было, потому и ушел!

– Могли бы по очереди!

– Зачем? – пожал плечами Старцев. – Тогда никто толком бы не спал.

Он уже выскочил из окопа, снял плащ-палатку и встряхнул ее так, что полетели сотни брызг.

– Значит, ты из-за нас...

Старцев поморщился:

– Брось антимонии разводить. Я просто привычнее вас, вот и все. Ничего, в лагерь вернемся, отосплюсь.

– Старцев! – услышали они голос лейтенанта, вышедшего из-за палаток. – Играй срочно подъем.

– Быстро занять позиции для атаки! – скомандовал Зотов, когда солдаты построились. – В штабе принято решение внезапно атаковать, воспользовавшись туманом.

Развернуться в цепь, идти тихо, не разговаривать, не шуметь. Чтоб как снег на голову.

– Вперед! – командовали отделенные.

Шли почти на цыпочках. Лишь когда показался бруствер вражеской траншеи, Зотов неожиданно зычно закричал:

– Вперед, в атаку, ура!

– Ура! – прокатилось по цепи.

Началась отчаянная стрельба из автоматов. Один за другим солдаты прыгали в окопы. Но, странное дело, здесь никого не оказалось. Миновали вторую линию траншей. И здесь никого!

– Догадались, – хрипло сказал Зотов. – Поняли, что в этом направлении атаковать будем, и отошли. Придется все опять сначала начинать.

Туман окончательно развеялся, выглянуло солнце, которому все радовались, как дети. Воспользовавшись передышкой, каждый сушил обмундирование.

Из штаба вернулся нахмуренный Зотов, собрал сержантов.

– Обманули нас «синие», – сказал он, разворачивая карту. – По данным разведки, они теперь вот на этой гряде окопались, в пятидесяти километрах отсюда. Сейчас подойдут «броники», будем догонять.

Через два часа пришлось спешиться. Пользуясь складками местности, скрытно подошли к гряде.

– Днем атаковать бесполезно! – хмурился Зотов, разглядывая гряду в бинокль. – Мы для них как на ладони. Атаковать будем ночью, совместно с танками. А пока отдыхайте.

Легко сказать – отдыхайте, когда внутри все екает от волнения. Солдаты ворочались, вздыхали, то и дело поглядывая на высоты.

– Перед сражением полагается всякие занимательные истории рассказывать, – громко сказал Старцев, чтобы как-то отвлечь солдат.

– Это у нас Ромка специалист, – провокационно заявил Светик. – Ром, не спи!

– Расскажи чего-нибудь пострашнее! – попросил подползший поближе Радзиевский.

– Из Хаггарта или Берроуза, – добавил Светик.

Напрасно Ромка отнекивался, все-таки уговорили.

– Ну, ладно, слушайте. Был у нас учитель географии. Хороший мужик, мы все его очень любили, в походы с нами ходил. Хотя прозвище у него обидное было – Козел. Очень уж он смешно голову вскидывал, вот-вот боднет, когда плохо кто отвечал.

– Однажды в походе, у костра, вот так же никто не спал, Козел принялся рассказывать. «Служил, – говорит, – я в войну в Тихоокеанском флоте на эсминце. Однажды преследовали мы японскую подлодку и ушли далеко на юг, чуть ли не в Полинезию.

Вдруг вахтенный кричит:

– Человек за бортом.

Спустили шлюпку. Через полчаса возвращается команда и вносят на палубу женщину без сознания. Какая-то шкура на ней. Волосы длинные, золотистые. Врач тут же помощь ей оказал. Что-то дал понюхать, укол сделал. Очнулась она, глаза открыла. А они у нее огромные и синие-синие. Шепчет вдруг по-русски:

– Где я?

Объясняем ей. Она как заплачет!

– Милые! Свои!

Врач, конечно, всех нас прогнал. Только капитан остался, все с ней о чем-то говорил. Потом, когда пришли во Владивосток, ее на первой же шлюпке – на берег. Уж только позже, когда снова в плавании были, капитан рассказал о приключениях этой женщины. Действительно, бывает же такое!»

Ромка сделал эффектную паузу. Потом, понизив голос, продолжил:

– Звали ее Таня. Кухаркой на торговом судне работала. Шли они в Сан-Франциско, какие-то продукты по ленд-лизу получать. На их караван сверху японские летчики навалились. Суда врассыпную. Тут, на их счастье – туман. Шли долго вслепую, штурман ориентировку потерял, заблудились. Пора бы американскому берегу быть, а все нет и нет. Вдруг страшный толчок – на риф наткнулись, вода в каюты хлынула. Кто успел – в шлюпки. Таня растерялась, судно вниз уходит. Увидела – пустая бочка катится. Кое-как ухватилась и в воду. Скоро все тихо стало. Кричала она, кричала. Никто не отвечает.

Туман рассеялся. Вокруг океан. Нигде земли не видать. Умудрилась привязаться Таня обрывком веревки к бочке. Тащит ее волнами, куда – неизвестно. Пить хочется страшно. От жары и жажды потеряла сознание.

Когда очнулась, чувствует, лежит на песке. Открыла глаза – в черном небе яркие чужие звезды. И вдруг склоняется над ней какое-то страшное дикарское лицо, заросшее волосами, с налитыми кровью глазами.

– Это как же она в темноте заметила? – не выдержал Стас.

– Дикарь оказался английским резидентом, – фыркнул Светик.

– Не мешайте слушать, – закричал Радзиевский, видать, не на шутку увлеченный историей.

– Давай, давай! – проворчал Стас, демонстративно поворачиваясь на спину.

– От испуга Таня снова потеряла сознание. Очнулась второй раз уже в пещере, одна. Поползла на свет, к выходу. Вылезла на площадку, видит, что находится на невысокой скалистой горе. Внизу лес непроходимый, а дальше – бескрайняя синь. Обошла она гору кругом – океан со всех сторон. Поняла, что на остров попала. Нигде ни души...

– А дикарь? – не выдержал Старцев.

– Увидела, что перед входом в пещеру тыква с водой поставлена и провяленная рыба лежит. Попила, поела и все думает, на самом деле ей то страшное лицо виделось или почудилось?

В этот момент из леса показался... И не человек, и не зверь. Что-то среднее. Весь обросший волосами, лоб низкий, глаза будто кровью окрашены. Челюсть вперед выдвинута.

– Все ясно. Недостающее звено! – прокомментировал Светик.

– Чего недостающее? – переспросил Радзиевский.

– Между обезьяной и человеком должно было быть какое-то переходное существо. Ученые его назвали недостающее звено, потому что останков его нигде не обнаружено.

– Так этот дикарь и было... это звено?

– Возможно! – согласился Ромка. – Во всяком случае, очень похоже по Таниному рассказу.

– Ну и что дальше?

– Дикарь оказался очень деликатным. Видя, что Таня его боится, близко не подходил. Ночью приносил еду и питье. Постепенно она к нему привыкла, даже привязалась. Словом, через какое-то время появился у них ребенок. Вполне нормальный человеческий детеныш. Смирилась Таня, думала, что вся жизнь на этом острове пройдет. Но однажды вышла на берег, а она там часто бывала, и видит – судно идет. Не раздумывая, кинулась в воду. Вдруг слышит крик. Обернулась она – стоит дикарь на берегу и руками младенца надвое разрывает. Тут Таня сознание и потеряла. Хорошо, наша шлюпка подоспела.

– А дикарь? – нетерпеливо спросил Старцев.

– Воды боялся, плавать не умел.

– А матросы что же его не заметили?

– В зарослях спрятался.

– А потом на остров экспедицию направили? – догадался Радзиевский.

– Нет, – сухо сказал Ромка.

– Почему?

– Надобности не было.

– Как так?

– Когда Таня этот рассказ в нашей контрразведке повторила, один капитан внимание обратил на ее относительно свежий маникюр. «Это кто, – говорит, – вам делал, неандерталец?»

– А она чего?

– Оказалась немецкой диверсанткой. Когда ее засылали, рассчитывали, что рассказом ученые заинтересуются, попросят в Москву ее прислать, а там...

Светик зареготал.

– Я же говорил, разведкой все кончится.

– А откуда ты знаешь? – спросил Старцев. – Уже слышал?

– Да это он только что придумал, – объяснил Светик.

– Не может быть! Правда? Скажи, – затормошил Старцев Ромку.

– Ну, допустим, правда. Плохо, что ли?

– Да ну вас, – обиделся Радзиевский и отполз подальше.

– Кончайте орать, – вдруг послышался рассерженный рожновский бас. – Вздремнуть не даете.

Его, видимо, мало волновала предстоящая ночная атака. В сумерках, тихо урча моторами, подошли танки. Для них заблаговременно приготовили проходы. Внезапно наступила темная летняя ночь. Вызвездило.

Сержанты еще раз дотошно проверяют снаряжение каждого солдата.

– Проверьте портянки, чтоб ногу нигде не терло, – приговаривал Старцев. – Сегодня поработать придется. Автоматы заряжены? А запасные карабины? Подгоните как следует обмундирование, чтобы ничего не болталось.

Но вот по рации передали команду «атака». Взревели моторы танков. Крепко держась за поручни, на них устроились бойцы. Широко по долине развернулись сухопутные корабли.

Враг спохватился. Передняя линия засверкала фейерверком очередей. Спрыгнули с танков, побежали за ними, стараясь не отставать.

В порыве миновали первую траншею. В нескольких километрах впереди взвились к небу яркие языки пламени.

– Наши ракетные части нанесли удар по второй линии обороны!

– Надеть противорадиационные костюмы! – раздается команда по цепи.

Бежать становится труднее. Но отставать нельзя. Попадается водная преграда. Разведчики показывают брод. Гуськом, по пояс в воде, перебираются через речку и снова разворачиваются в цепь.

Наконец и третья линия окопов позади.

– Привал! – раздается команда.

Солдаты буквально падают на землю. Как хорошо! Хоть отдышаться можно. Кое-кто пытается кемарить. Но зря. Полк получает новый приказ. Необходимо в стремительном марш-броске зайти неприятелю в тыл и завершить окружение вражеской группировки.