Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

На центральной радостные встречи. Товарищеский футбольный матч с первой бригадой окончился внушительной победой: пять – один.

– Знай наших! – вопил Михаил, занимая весомое место среди болельщиков.

Потом был торжественный митинг. Хорошо сказал секретарь парткома:

– Вы, ребята, в этом году выдержали, прямо скажу, серьезное испытание. Показали себя настоящими людьми. Я рад, что у нас в Москве будет столько хороших друзей.

И снова прощальные рукопожатия и поцелуи.

– Мальчики, приезжайте снова, – сказала приехавшая их проводить агроном. По слухам, ее назначили управляющим отделением. – Приезжайте, правда. Со временем из вас получатся неплохие работники села. Может, пока не поздно, в Тимирязевку переведетесь?

– Подумаем, мать, – серьезно ответил Светик.

И вот поезд снова отстукивает свою однообразную песню. Когда Ромка вышел из своего купе, он увидел Иру, одиноко стоящую у окна.

– Постоять рядом можно?

– Стой, место не куплено.

– Степи изучаешь?

– Изучаю.

– Может, фрейлен, бросит благосклонный взгляд на верного пажа? – начал «выдавать текст» Ромка.

Ира внимательно поглядела на него.

Странные у них сложились взаимоотношения за последнее время. То ходят везде вместе как привязанные, то ссорятся по пустякам. Говорят друг другу колкости на людях и нежно молчат, когда остаются вдвоем. Вечерами подолгу простаивали у конторы.

– Ну, я пойду?

– Замерзла?

– Нет. Просто так.

– Можно, я тебя поцелую?

– Зачем?

– Ну, тогда иди.

– Обиделся?

– Конечно.

– Не обижайся, ладно? Вот такая уж я...

– Это точно.

И снова стоят, молчат, глядят друг другу в глаза.

– Ну, я пойду?

Сейчас, стоя с ней в тамбуре вагона, Ромка решил выяснить все до конца. Но как начать объяснение? Прямо бухнуть: «Я тебя люблю, а ты?» Или найти какие-то особые слова?

Но начала вдруг она.

– Что, ты действительно меня любишь?

– С чего ты решила?

– Читала твои стихи.

– Ну и как?

– Ты прости меня.

Он увидел в ее глазах слезы.

– Ты плачешь? Почему?

Плечи ее затряслись, и она уткнулась ему в плечо. Потом подняла заплаканную мордашку и сказала:

– Ром. Я очень старалась. Я хотела тебя полюбить. Но ничего не получилось. Ты самый хороший, славный, добрый, умный, веселый. В общем, самый-самый. Но не люблю я тебя!

Она опять взревела и ткнулась носом ему в плечо.

– Я дура, да? – слышалось сквозь всхлипывания.

Старушенция луна корчила ехидные рожи. «Хэппи-энд» не получился.

Микромайоры

– Товарищ полковник! Студенты четвертого курса для занятий построены. Дежурный Бессонов.

– Вольно.

Полковник Кислица, не по возрасту стройный и щеголеватый, неторопливо прошел вдоль колыхнувшегося ряда, придирчиво оглядывая каждого с головы до ног.

– Анохин! Опять сапоги не начищены?

Светик критически глянул на свои пропыленные сандалеты.

– Так, товарищ полковник! Они же с дырками. Их никакая вакса не берет.

«Отец-командир» укоризненно помотал головой.

– Ах, Анохин, Анохин. Берите пример с Рожнова. Всегда подтянут, выбрит и сапоги в порядке.

Светик тихонько загудел. Он не то что брать пример, глядеть не хотел на Боба, этого пижона. Всем известно, что его бесплатно каждую неделю стригут в «Чародейке». За что Боб охотно позирует перед фотоаппаратом, и его морда крупным планом нахально смотрит со всех витрин салона. Как же! Образец мужественной красоты!

Сегодня Рожнов был в зеленоватом блайзере с металлическими пуговицами, напоминающем офицерский мундир, что, видимо, особенно импонировало полковнику, и в остроносых мокасинах, до блеска отдраенных армянином на углу их родного переулка.

– Садитесь, – разрешил полковник и, задумчиво проведя мизинцем по щетке усов, взялся за журнал.

– Так, кто у нас не был прошлый раз? – спросил он, скользя взглядом по списку. – Рожнов?

Полковник был строг и принципиально не имел любимчиков. Поэтому он уже не помнил о только что произнесенном комплименте, и в голосе его звучал неприятный металл.

– Что это вы, голубчик, прогуливать начали? У нас сейчас с вами самый напряженный момент, скоро экзамены, а вы – в самоволку?

Боб вскочил, набрал полную грудь воздуха, так что даже щеки округлились, потом вдруг плаксиво закуксился и заныл:

– Маму в больницу возил, товарищ полковник. Она внезапно позвонила, а папа в командировке, вот мне и пришлось, а там очередь...

Ребята с ленивым любопытством прислушивались, как Боб уверенно выкручивался из неприятного положения. Все присутствовавшие, исключая полковника, отлично знали, что Рожнов родом из Тамбова, что мама его, судя по обильным посылкам, поступающим в общежитие, здравствует и процветает на торговой ниве, поэтому жалобный рассказ воспринимали лишь как небольшой литературный опус.

Полковник заскучал и заерзал на жестком стуле.

– Ладно. Причину можно считать уважительной. Но рапорт все равно напишите.

Боб благополучно выпустил воздух и начал было садиться. Вдруг страдание на его лице сменилось благородным негодованием. Он снова вскочил.

– Товарищ полковник! Так я ведь был на прошлом занятии!

Смеялись все, даже обычно столь суровый отец-командир. Вытирая платочком выступившие слезы, он захлебываясь говорил:

– Действительно. Прошу прощения. Графу перепутал.

В его голосе вновь прозвучал металл.

– Родневич! Почему не были?

Версия с мамой явно уже не проходила, и Стас, растерявшись, ляпнул:

– В кино был. С любимой женой.

Полковник, еще не отойдя от смеха, только махнул рукой:

– Пишите рапорт. А теперь всех прошу к ящику с песком. Тема занятия: «Наступательные действия стрелкового взвода».

Взору предстала умилительная картина. Чья-то опытная рука умело создала в ящике идиллический пейзаж – живописные холмы, окрашенные зелеными рощицами, голубая извилистая речка с мостами, желтые дороги.

– Наш взвод находится на опушке этого леса, – давал «вводную» полковник.

Он аккуратненько положил три треугольника, обозначавших отделения.

– Взводу придали, – полковник торжественно повысил голос и обвел взглядом сгрудившихся у ящика студентов, – две самоходных установки и один танк.

В лесу появились игрушечные изображения.

– Ого! – подхалимски сказал Боб. – Сила! С такими пушками я...

– Отставить разговоры, – ласково прервал его полковник.

Он любил, когда студенты загорались жаром предстоящего боя.

– Как нам стало известно, – лицо Кислицы нахмурилось, – на высоте 103,6 занял оборону взвод противника с двумя тяжелыми пулеметами.

– Пулеметы против наших пушек? – опять не выдержал Боб. – Да мы их...

Полковник тем временем ловко расположил указанные силы противника и выпрямился.

– Но разведка донесла, – продолжал он, выпрямившись, – что по дороге за рекой сюда приближается рота вражеских танков. Можно предположить, что готовится атака. Слушайте боевой приказ: взводу молниеносно, но скрытно занять высоту 103,6 и организовать внезапный отпор танкам. Командир взвода Рожнов, ваши действия?

– Второе отделение под прикрытием тапка будет наступать прямо на высоту по этой дороге. Так сказать, отвлекающий маневр. Тем временем первое отделение с приданной самоходкой скрыто пройдет по оврагам к высоте слева, а третье отделение ударит справа по сигналу зеленой ракеты.

– Ракету отставить, – нахмурился полковник. – Ведь я сказал – «скрытно».

– Значит, передам по рации, – вывернулся Боб.

– Ну, что ж, в целом неплохо, тактическое мышление у вас есть.

Щеки Рожнова запунцовели от похвалы. Боб был страшно честолюбив. Причем жаждал он чисто внешней атрибутики власти. Очень переживал, когда на первом курсе не его, а Бессонова сделали старостой. Потом не скупился ни на какие ухищрения, чтобы стать капитаном баскетбольной команды. Твердо он решил быть первым и в военном деле.

– Если с отличием кончить, – сказал он как-то Анохину, – могут сразу две звезды дать.

– Зачем? – простодушно удивился Светик.

– А как же – звание лейтенанта. Звучит?

– Оно, конечно, – неуверенно протянул Светик, будучи твердым троечником. – А без отличия чего?

– «Микромайор», – фыркнул Рожнов.

– Кто? – удивился Анохин.

– Эх ты, серость! Так младших лейтенантов называют. Солдатский юмор.

– Чего ж тут смешного?

– Ну, как же! – загорячился Боб. – У майора и у младшего лейтенанта – одна звездочка, только у майора большая, а у младшего лейтенанта – маленькая, микро, понял? Их еще «ночными майорами» зовут.

– Тоже юмор? – осведомился Светик. – А почему? Они что, ночью смелее?

– Да нет же! – досадливо отмахнулся Боб. – Просто ночью звезды больше кажутся. А вот две звезды – это уже серьезно.

– Это, значит, ты микроподполковником станешь?

– А что, разве такое прозвище есть? – насторожился Боб. – Ты где-то слышал?

– Нет. Но ты сам говоришь – юмор...

– Иди ты, – рассердился Рожнов. – Шпак!

– Кто?

– Ну, штатский, значит.

– А ты?

– А у меня – военная косточка. Ночью разбуди – любой устав наизусть скажу!

Сейчас, поглядывая на горделиво расправившего плечи Рожнова, Анохин не удержался и шепнул на ухо Ромке:

– Чего задается? Нам бы такой ящик, когда мы в солдатики в детском саду играли!

Его шепот дошел до чутких ушей полковника, мгновенно побагровевшего от ярости.

– Детский сад? Ну-ка, Анохин, примите командование! Итак, даю вводную.

Он на мгновение задумался, потом указкой ткнул в ящик.

– Там – расположение нашей дивизии. Здесь – взвод боевого охранения. Наблюдатели доложили, что вот по этой дороге к нам приближается, – полковник прищурил глаз, – двадцать бронетранспортеров, за ними следуют ракетные установки среднего радиуса действия, пять штук. Замечено также движение противника слева и справа. Командир взвода Анохин, ваши действия? – рявкнул Кислица.

Светик вздрогнул, как от пушечного залпа, и неожиданно для себя тоже рявкнул:

– Отступать!

Кислица схватился за голову, будто не веря своим ушам. Потом вдруг тихо переспросил:

– Как – как? Отступать?

И закричал так, что закачались наглядные пособия, развешанные по стенам:

– Нет такого слова в нашей армии! Кто вас учил?

Потом, успокаиваясь, окинул Анохина недобрым взглядом и сказал:

– Единицу, и то мало вам за такое. Ладно, продолжим. Командир взвода Бессонов, ваши действия.

Ромка вышел вперед, приосанился, подергал зачем-то себя за мочку правого уха и вдруг тоже сказал нечто странное:

– Я полагал бы, товарищ полковник, что в данный ситуации следовало бы...

Кислица даже откинулся назад, будто защищаясь от удара.

– Спасибо, достаточно. Вы кто – военный советник, наблюдатель или... командир взвода? Что за словечки – «полагал бы»? Устав забыли? Что надо немедленно сделать?

– Окопаюсь! – догадался Ромка.

– Вы – командир взвода, самому окопаться мало, – саркастически сказал полковник. – Где отделение расположите, а где приданные средства?

Через минуту разгромленный в пух и прах Бессонов получил свою законную двойку и был отстранен от командования.

Когда зазвенел звонок, полковник сказал:

– Конечно, тактические занятия в ящике с песком – вещь условная. Скоро вам представится возможность развернуть свои полководческие таланты. Двадцатого июня заканчивается сессия, а двадцать первого мы с вами отправляемся на лагерные сборы. Там же будете сдавать экзамены...

– На чин! – подсказал, стараясь сохранять серьезность, Родневич.

Полковник покосил глазом, нет ли подвоха, и согласился:

– Да, на первое офицерское звание. Чтобы его заработать...

– Надо как следует поработать, – хором завершили любимую полковничью поговорку студенты.

– Вольно, Р-разойдись!

* * *

К поезду их доставил старенький автобус, неведомо где раздобытый заботливым полковником. С гиканьем, прижав в угол растерянно улыбавшуюся проводницу, штурмовали вагон. Полковник покрикивал, но не строго, больше для порядка. Он вроде бы помолодел, видно, и его волновала предстоящая встреча с Действующей Армией.

Когда тронулись, полковник зашел в купе, где разместилась троица и примкнувший к ним Рожнов.

– Наши жены – пушки заряжены... – мурлыкал Стас, доставая из объемистого рюкзака припасы, заготовленные заботливой супругой.

– Бутылки, надеюсь, нет? – спросил полковник, обводя купе настороженным взглядом.

– Только чай, – не моргнув глазом, соврал Стас, извлекая из рюкзака термос и взболтнув его для верности. – Не хотите?

– Нет, нет, – заделикатничал полковник. – Мне другие купе надо посмотреть...

В термосе, конечно, оказался чистейший армянский коньяк. К всеобщему удивлению, отказался от стопки Светик.

– Не приштавайте к шеловеку, – жуя бутерброд, прошамкал Ромка. – Он теперь – йог.

– Йог? С каких пор?

– Когда дипломную писал, в исторической библиотеке мадам Блаватской начитался, – разъяснил староста.

– Кто это? Почему не знаю? – заинтересовался Боб.

– Была такая дура-истеричка в начале нашего столетия. Во всякую чертовщину верила и других агитировала.

– Ну и вовсе не дура, – запротестовал Светик. – Она же конкретные чудеса описывала, когда в Индии была.

– Ну, допустим, – согласился не любящий теории Боб. – Так ты что, теперь на голове стоишь?

– На голове – это низшая стадия, хатха-йога, – снисходительно разъяснил Светик. – А высшая – четвертая, раджа-йога. Когда человек ее достигнет, он овладевает не только черной, но и белой магией.

– Как это? – спросил изумленный Боб.

– Мадам Блаватская описывает, например, как один йог с помощью черной магии вызвал бурю, а другой, владевший белой магией, ее разогнал.

– Ух ты! – восхитился Боб. – И ты что, тоже можешь?

– Я только учусь, – скромно потупился Светик.

– Что ты уши развесил! Он же тебя разыгрывает! – вмешался Стас.

– Да?! – Боб не любил насмешек. – Ну, Свет, я тебе сейчас так врежу...

Вмешался Ромка, расправившийся наконец с бутербродом.

– Какой Свет? Ребята, опомнитесь. Вы же без пяти минут молодые специалисты. Он теперь вовсе и не Светик.

– А кто же? – недоверчиво спросил Боб, ожидая нового розыгрыша.

Но Ромка был серьезен.

– Святослав Игоревич, никак не меньше. А он, – Ромка показал на Родневича, – Станислав Феликсович.

– А я, значит, Борис Алексеевич? – радостно догадался Рожнов.

– Точно. Ну, для друзей можно попроще. Боб Сеич. А меня – Роман Палыч.

Все поглядели друг на друга с оттенком вежливого уважения.

– Роман Палыч, не угостите сигаретой?

– С удовольствием, Станислав Феликсович.

В купе всунулась чья-то взлохмаченная башка:

– Борька, пошли пулю распишем.

– Борис Алексеевич занят, – веско проронил Светик.

Рожнов бросил на него благодарственный взгляд и, чтобы как-то загладить недавнюю вспышку грубости, спросил:

– Ну, а не пьешь почему?

– Йогам нельзя пить, – серьезно ответил Анохин. – Они питаются только ягодами и молоком.

– А мясо!

– Трупы? Ни в коем случае! – ужаснулся новообращенный.

В глазах Боба зажегся плотоядный огонек.

– Слушай! В лагере за обедом я с тобой садиться буду. Лады?

– Зачем?

– А ты будешь мне свое мясо отдавать!

– Думаешь, солдатам мясо дают? – скептически спросил Родневич.

– А как же?

– Глубоко сомневаюсь. Щи да каша – пища наша.

Рожнов запаниковал. Ему, поедающему за один присест шесть шашлыков, вдруг остаться без мяса?

– Шутишь?

– Нисколько. А ла гер, ком а ла гер. Ешь, что дают. Таковы солдатские будни.

Блеск военной карьеры мгновенно померк в глазах Боба.

– Мне такие будни ни к чему. Я обратно хочу.

На шум снова заглянул полковник.

– Товарищ полковник! Правда, что в лагере мяса не дают?

– Кто сказал? Двести граммов – ежесуточно.

Рожнов так возрадовался, что даже не полез на обидчика.

– Ну, четыреста граммов – куда ни шло!

– Почему четыреста? – удивился полковник.

– Анохин мне будет отдавать.

– За что?

– А он не ест мяса по идейным соображениям.

– Вегетарианец? – хмыкнул Кислица. – Посмотрим, что от его соображений останется после перехода в пятьдесят километров.

А за окном уже синели вечерние сумерки. Мелодия дробно перестукивающих колес воскресила в памяти другой поезд, тот, что вез их с целины. Видно, не одному Ромке вспомнилась их прошлая поездка. Стас снял с третьей полки свою гитару и тихонько, под аккомпанемент лениво перебираемых струн, запел целинную:

Шумел Ярославский вокзал...

Ромка взглянул на него, потом перевел взгляд на притихшего Светика.

– Помните, как мы ночью зерно провеивали? Таким далеким это кажется и немножко смешным...

– Ну, тогда ничего смешного мы в этом не находили, – проворчал Светик. – Помню, мне спать хотелось все время.

Все трое снова переглянулись. В их среде не были приняты громкие слова. Боясь сфальшивить и оказаться непонятым, никто из них не произносил вслух – «дружба, любовь, долг, честь». Они не клялись друг другу в дружбе.

Это подразумевалось само собой. Просто каждый был уверен в надежности двух других, вот и все.

Правда, Стас, женившись, стал реже бывать с ними вместе. Что ж, вполне естественно. Чувство легкой грусти кольнуло Ромку. Институт кончится. Разбегутся они в разные концы. Свои дела, свои заботы. Хотелось верить, что, несмотря ни на что, их дружба останется прежней – чистой, не омраченной никакими бытовыми заботами.

– Чего ты разнудился? – не выдержал Боб, так ничего и не понявший. – Давай чего-нибудь повеселей. Частушки, например.

И он заорал, не дожидаясь, пока Стас подберет аккомпанемент.

На первое подали щи,

А на второе – овощи,

А на третье подали

Машину «скорой помощи»!

* * *

Ярко-зеленые ворота с крупными алыми звездами гостеприимно распахнулись. На плацу нестройные ряды студентов встретила группа офицеров.

– Здравствуйте, товарищи! – сказал старший из них, плотный коренастый полковник.

– Здравия желаем, товарищ полковник, – ответил разноголосый хор.

– Я ваш командир полка. Это – старший лейтенант Ванечкин, командир учебной роты. С ним вы пройдете курс молодого бойца. Сейчас получите форму и в баню.

– Р-рота, – звучно и чуть зловеще произнес отделившийся от группы поджарый, долговязый офицер в лихо заломленной набекрень фуражке. Его бронзово-красное лицо с белесыми бровями и ресницами было бесстрастно.

– Нпа-пра-у!

И тут же, как удар бича, хлесткое:

– А-т-ставить! Когда я говорю «рота», надо принять стойку «смирно» и готовиться выполнить следующую команду.

– Ррота! Нна-пра-у! Шагом – арш! Левой! Левой! Рраз-два-три! Рраз-два-три. Разговорчики в строю отставить! Левой!

Четверка друзей, самых высоких на курсе, шла в первой шеренге. Подлаживаясь к команде, шли споро, широко, вдоль ряда зеленых палаток, мимо спортгородка, где играли в футбол, мимо столовой с аппетитными запахами, к деревянной баньке, где каждому вручался кусочек хозяйственного мыла.

Форма, конечно, больше всего была к лицу Рожнову. Как будто с детства ее носил. Туго затянув ремень, он подскочил к Ванечкину.

– Правильно, товарищ старший лейтенант?

Тот подергал за ремень.

– Перетянули. Надо, чтоб два пальца проходило, иначе дышать будет трудно. Ваша фамилия – Рожнов?

– Так точно.

– Мне рекомендовали назначить вас старшиной роты.

– Рад стараться.

Водянистые глаза командира роты дрогнули в усмешке.

– Старайтесь.

– А знаки отличия у меня будут?

– Лычки? После присяги. Если, конечно, заслужите. Что там за шум? Разберитесь, Рожнов.

Это смеялись над Анохиным. Обтянутые галифе ноги Светика казались удивительно тонкими и вдобавок кривоватыми. Гигантская гимнастерка была ниже колен. Идиотски надвинутая на лоб пилотка довершала туалет.

– Ремень подтяните, Анохин! – подавляя смех, прикрикнул Рожнов.

– Ты чего это орешь? – воззрился на него Светик.

– Назначен старшиной роты! – не скрывая ликования, произнес громогласно Боб. – Потому при исполнении.

– Еще один начальник на мою голову, – сокрушенно сказал Светик. – Чем мой ремень тебе не нравится?

– Надо, чтоб два пальца проходило, – подражая Ванечкину, потряс за ремень Рожнов, – а у тебя все два кулака будут. И пилотку надо набекрень надевать, на палец от левой брови. А ты – на уши нахлобучил! И гимнастерку подоткни. А то салагу за сто метров видать.

– Старшина, постройте роту! – услышали они голос Ванечкина.

– Рота, становись! – по-петушиному выкрикнул Рожнов.

Громко топоча непривычными сапогами, построились. Не удерживая изумленных восклицаний, искоса поглядывали друг на друга. Куда девалась разномастно-пестрая с яркими индивидуальностями студенческая ватага. В строю стояли похожие друг на друга стройные и не лишенные известной мужественной решимости бойцы.

Перемену заметил и старший лейтенант.

– Вот вы и на людей стали похожи, – с удовлетворением резюмировал он. – Еще манерам вас обучить, а? Орлами станете!

– Ррота! Отставить! Вот вы, – Ванечкин уперся взглядом в Анохина, – почему головой крутите?

– Воротник трет, – плаксиво ответил Светик.

– При команде «смирно» надо стоять не шелохнувшись. Ясно?

– Ясно...

– Надо отвечать – «так точно».

– Так точно.

– Ррота, напрау. Шагом арш! Запевай!

Все покосились на Стаса. Тот, подлаживаясь под такт, громко затянул:

Милая, не плачь, не надо,

Грустных писем мне не шли...

* * *

И был день первый, начавшийся зычным криком:

– Паа-дъем!

Через три секунды из палатки бурно вылетел Рожнов, уже одетый будто с иголочки. Похоже, что он и спал в форме.

– Отставить, – сказал ему старший лейтенант. – Что первый, это хорошо. Но на зарядку надо выходить в галифе и майке. Марш в палатку.

Остальные выбирались не столь резво, почесываясь, покряхтывая, потягиваясь.

– А что, и в туалет строем? – спросил Светик.

– И в туалет! – невозмутимо ответил Ванечкин.

– Как же по команде-то? А если я не хочу?

– Значит, постоите в сторонке. Ррота, становись. За мной бегом, арш!

На стадионе делали утреннюю зарядку. Хорошо дышалось этим ясным июньским утром. Солнце играло в капельках росы на траве футбольного поля. Под завистливые крики Боб подтянулся на турнике двенадцать раз и даже сделал подъем разгибом. Потом он выразил желание немедленно преодолеть полосу препятствий, манившую колючей проволокой, длинным бревном и огромным, в два этажа щитом с окном наверху.

– Еще успеете, – сказал Ванечкин, меланхолично покусывавший травинку. – А сейчас умываться и на завтрак. В девять ноль-ноль приведете роту в учебный класс.

И он удалился молодцеватой походкой.

– Р-рота! Становись! – с интонациями старшего лейтенанта выкрикнул Рожнов.

Никто даже не глянул в его сторону. Все внимательно слушали анекдот, который рассказывал Стас.

– Братва! Вы чего? – уже плачуще сказал старшина. – Ведь без жратвы останемся!

К нему повернулся Бессонов.

– Ты, Боб Сеич, кончай выпендриваться. Хочешь на полосу препятствий, так преодолевай ее в индивидуальном порядке, после отбоя. Мы тебе не ишаки. И не ори – не глухие.

– Так положено! – оправдывался Рожнов.

– При этом сухаре – кричи. А так изволь обращаться вежливо. Мол, так и так, не соблаговолите ли, многоуважаемые коллеги, совершить моцион на завтрак.

Рожнов заупрямился.

– Это не по уставу!

– Вот и хорошо! – убеждал его Светик. – Должны же мы от службы отдыхать. А то и думать скоро будем командами.

– Заткнись, йог, – огрызнулся Рожнов. – Тебе бы только про свой пупок думать!

– Нехорошо грубить товарищу, – вкрадчиво мягким голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Стас. – Смотри, научим тебя этикету – устроим темную.

– Какую темную? – недоверчиво спросил Боб.

– Эх ты, а еще – военная кость! Это когда один человек идет против коллектива, ему после отбоя в палатке накрывают голову одеялом и мутузят.

– Мутузят? – голубые глаза старшины от ужаса чуть не вылезли из орбит. – Как?

– Обычно – шанцевым инструментом, – невозмутимо пояснил Ромка.

– Лопатами? Но это же больно?

– Конечно! Тем более что стараются попасть в слабое место. – Ромка выразительно показал на рожновскую голову.

– Ребята, не надо. Я больше не буду, – твердо заявил Боб.

– Ну, смотри. Пошли в столовую.

– Братцы! Вы хоть постройтесь, – взмолился старшина. – Вдруг кто увидит, несдобровать.

– Боишься должность потерять? Ладно, черт с тобой.

Посмеиваясь, построились в шеренгу по четыре и вразвалочку пошли. Впрочем, как только где-то вдали показывался силуэт офицера, строй мгновенно подтягивался и Рожнов начинал покрикивать:

– Левой!

За завтраком была овсяная каша и огромные куски селедки.

– Залом, не иначе! – определил Боб.

– Мы же обопьемся, – ужаснулся Ромка.

– Ничего подобного, – авторитетно возразил Рожнов. – Солдатам перед походом всегда соль дают. Чтобы компенсировать ту, что с потом выходит. И пить вовсе не хочется. Надо немножко потерпеть, и все!

Боб съел два куска – за себя и Анохина. Потом выглохтил огромную кружку воды.

– Все! Больше ни капли.

Остальные смотрели на него с плохо скрытым недоверием.

Не торопясь, тронулись на занятия. У входа в зеленый дощатый домик их встречал Ванечкин.

– Девять ноль пять, – недовольно сказал он.

– Так в столовой очередь! – начал оправдываться Рожнов.

– Надо уметь укладываться. В комнату – марш!

Когда все расселись, Ванечкин сказал:

– За две недели мы должны пройти курс молодого бойца. Сроки очень сжатые, но учитывая, что вы занимались в институте и вообще ребята спортивные, – при этом старший лейтенант благосклонно взглянул на Рожнова, а у Бессонова зачесались кулаки, – я думаю, мы справимся. Сегодня тема занятий – окапывание на местности. Получите в каптерке полное походное снаряжение и вперед!

В полное походное снаряжение входили скатка (свернутая шинель), вещмешок с обоймами для автомата, противогаз, лопата, фляжка с водой, сверток с антиипритным костюмом, подсумок, куда было очень удобно класть сигареты и спички. Снаряжение завершал тяжелый автомат.

Когда Бессонов навьючил все на себя, он вспомнил почему-то свою целинную кобылу Машку. Они еще никуда не шли, а пот из-под пилотки струился градом и щипал глаза.

– Построиться в шеренгу по четыре, – скомандовал старшин лейтенант.

– А ну-ка попрыгайте.

Поднялся шум, будто заработал небольшой завод.

Ванечкин покачал головой.

– Анохин, два шага вперед. Вот вам образец, как не надо надевать снаряжение. Почему у вас все в кучу сбилось? Видите, как левая сторона перевешивает? Лопату прикрепите сзади, флягу – впереди, противогаз – слева, теперь затяните как следует. Попрыгайте. Видите? Лязганья почти нет. Всем сделать то же самое.

Он шел рядом со строем и еще более выделялся своей выправкой на фоне мрачно согбенных фигур.

– Грудь вперед. Глядите веселей.

Вышли из расположения части. Впереди простиралась величественная панорама с холмами и перелесками на горизонте.

– Вот где «Войну и мир» снимать! – тоном знатока сказал Стас.

– Так уж отсняли, – возразил Боб.

– Еще будут снимать, – не сдавался Стас. – Что поделаешь – вечная тема!

– Безнадежная вещь – экранизация, – возразил Ромка. – Ни одного приличного фильма не видел. Да и вообще – как пусть даже в десять серий впихнуть Толстого?

– Стой! – раздалась неожиданная команда. – Направо.

Рота недоуменно уставилась на командира.

– Что, уже пришли? – спросил кто-то радостно.

Старший лейтенант сурово глядел на ребят.

– В строю на марше разговаривать не положено. Всем ясно? Буду наказывать. Налево, шагом марш.

На несколько минут воцарилось молчание, подчеркиваемое ритмичным топотом. Но солнце светило так безоблачно, так звонко, сбивая с ритма, пел жаворонок, так буйно пахли высокие луговые травы, что языки вновь развязались сами собой.

– Отставить разговоры! – еще раз прикрикнул Ванечкин, но молчание вновь длилось очень недолго.

– Стой! – звенящим, как струна, голосом скомандовал старший лейтенант.

Его обычно невозмутимое, как маска, лицо покраснело, под кожей заходили желваки.

– Чего он так убивается? – снисходительно хмыкнул Светик.

– Газы! – страшным голосом закричал старший лейтенант.

Бойцы недоуменно завертели головами. Вроде бы их никто атаковать не собирался. Первым спохватился Рожнов.

– «Газы» – это команда надеть противогазы! – популярно объяснил он окружающим и начал лихорадочно выдергивать свой противогаз. Через несколько секунд на ребят глядела удивительно смешная серая рожа марсианина.

Со смехом и остальные напялили маски. Бурля какими-то непонятными словами из-под противогазов, они толкали друг друга от избытка чувств и не сразу услышали новую команду. Не сразу услышали и не сразу поверили своим ушам.

Но Ванечкин повторил:

– Бегом марш!

И сам помчался впереди колонны, легко и свободно, будто не касаясь земли. Сзади тяжело топала рота. Еще обильнее пошел пот. Дышать становилось все труднее. Начало колоть в боку.

Ванечкин уже бежал сбоку, пристально оглядывая каждого. Когда уже казалось, что сил совсем нет и что вот-вот упадешь, сладко растянувшись на подушке из пыли, они услышали долгожданное:

– Стой, раз-два.

Задние по инерции налетали на передних, не в силах сразу затормозить.

– Отставить «газы»!

Бледные лица, широко раскрытые рты, страдальческие гримасы. Глаза клокочут испепеляющим гневом, но никто – ни слова. Слишком оно дорого обходится.

– Шагом марш, – по-отечески сказал старший лейтенант.

Не радуют ни лучи солнца, ни жаворонок, ни ароматные запахи. Рота идет, наглухо закованная в броню негодования, оскорбленная в лучших чувствах. Она не глядит на своего командира и слышать его не хочет.

Немножко начинается оттаивание, когда, достигнув некоей безымянной высоты, Ванечкин перестраивает роту в одну шеренгу и дает команду: «Ложись».

Тяжело громыхнувшись сначала на колени, а потом на живот, все расслабленно замирают.

– Неплохо бы кимарнуть! – появляется мыслишка.

Но, увы, «мучения» продолжаются. Оказывается, противоположную гряду занимает условный противник, который держит под постоянным прицельным обстрелом их родную высоту. Потому поставлена задача – лежа, обязательно лежа, и в кратчайший срок отрыть окопы в полный рост.

– Пока не сделают все, обедать не пойдем, – резюмирует старший лейтенант.

Быстро продемонстрировав, как это делается легко и просто, он возвращает лопату Рожнову и удаляется под тенистые кустики читать книжку. Время от времени Ванечкин возвращается, чтобы подать пару мудрых советов особо нерадивым.

Бессонов легко снимает дерн. Насыпь перед носом постепенно увеличивается, сказывается археологическая выучка, когда копали шурфы. Глубина позволяет усесться на корточки. Можно и оглядеться.

Рожнова не видать совсем, только через каждые две секунды вылетает увесистая куча земли. Зато вещмешок Анохина пока на самом верху.

– Святослав Игоревич, уснули? Без обеда останетесь!

Анохин начинает копать энергичнее. Вот и он садится на корточки, осторожно выглядывая из-за бруствера.

– Хорошо тем, кто полтора метра на коньках и в шляпе, – шипит Светик. – А я когда откопаю в свой рост?

– Ребята, дайте попить! – услышали они хриплый басок Рожнова.

– А твоя фляжка где? – удивился Ромка.

– Пустая, – прохрипел Боб. – Селедка – зараза. В животе булькает, а пить все равно хочется!

– Эх ты, теоретик! – смеется Ромка. – Лови!

– Поживее работайте! – начинает торопить старший лейтенант.

Видно, и в его планы не входит остаться без обеда. Он хвалит Бессонова за идеально отвесные стенки окопчика, снисходительно не замечает хитрости Анохина, стоящего в своем окопе чуть ли не на коленях. Звучит бодрая команда строиться, и рота как на крыльях летит к столовой, куда усталость девалась! Однако сумрачное настроение ребят не проходит. То один, то другой взглянет на командира исподлобья, тая невысказанную обиду.