Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Ромка с интересом слушал спорящих, хотя и не очень пока понимал существо дела.

– Правильно, – тяжело вздохнул Холодковский. – Я и говорю: «Пимен в обозе». А вместе с ним и технический прогресс на заводе.

Самсонов рассмеялся.

– Пимен, у тебя мания величия! Ты же в конструкторском бюро работаешь! Тебе ли не знать, что мы уже запустили в производство станок с базовым корпусом.

– Ну и что?

– А то, что постепенно выпуск станков разного предназначения унифицируется. База у всех будет одна, будем только отдельные узлы заменять. Да ты, кстати, являешься изобретателем одного из таких узлов, за что и стал обладателем авторского свидетельства. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь! Но это когда будет?

– Скажу точно, по расчетам техсовета, не позже чем через пять-десять лет.

Холодковский горестно покачал головой:

– Через десять лет...

Самсонов демонстративно поглядел на часы.

– Ну ладно, Пимен. Говорить можно много. Что-нибудь конкретное у тебя есть к редакции?

– А вот и есть! – с вызовом сказал Холодковский. – Заметку новую принес.

– О чем?

– Предлагаю поставить сборку на конвейер...

– Ты опять за свое? – Самсонов даже приподнялся.

– Не горячись, Николай Иванович.

– Ну?

– Есть ведь два пути конвейеризации. Первый – это унификация. А второй...

– Какой?

– Создать универсальный конвейер с различными приспособлениями. Понимаете?

– Не совсем...

– Ну вот, скажем, собирается один класс станков. Пока станки проходят по цепочке, мы на первом этапе уже делаем переналадку под другой класс. Улавливаете?

– И сколько же времени потребуется на переналадку? – саркастически спросил Демьянов.

– Думаю, минут пятнадцать...

– Шутишь?

– Нет, серьезно! Я вот тут кое-что прикинул.

Холодковский начал разворачивать чертежи. Демьянов быстро пробежал их, улавливая принцип схемы. Потом весело толкнул Холодковского по плечу.

– Слушай, а, пожалуй, интересно. Попробуем проработать. Сейчас нам некогда, номер надо делать. Вечером приходи, пригласим кой-кого и помозгуем. Лады, Пимен Эдисон?

– Эдисону было легко, – притворно-обиженно забормотал Холодковский, сворачивая в рулон чертежи.

– Ну уж, ладно уж! – снова толкнул его в плечо Демьянов. – До вечера!

* * *

Комитет комсомола, как и прочие заводские общественные организации, находился на первом этаже того же заводоуправления. Занимал он большую длинную комнату, где проходили заседания. Стены комнаты густо увешаны вымпелами и почетными грамотами. Здесь всегда людно.

...Аркадий Петров не врал. Столько неприкрытого ликования было в ярких голубых глазах Лады Крутовой, что Роману стало неудобно.

– Бессонов! – закричала Лада, едва он с блокнотиком в руках переступил порог комитетской комнаты. – Ты почему не был прошлый раз? Нам с тобой поручили молодежную радиогазету выпускать.

– Какую радиогазету? – удивился Роман.

– Ну, тебе лучше знать, ты газетчик. Только чтоб сатирическую.

– Ну, сатирическую можно, – послушно кивнул Роман. – А материал есть?

Он исподтишка окинул взглядом толкавшихся в комнатке комитетчиков – видит ли кто столь явную симпатию к нему Лады. Однако вроде бы никто не обращал на них внимания. Гена Любимов настойчиво, но нудно убеждал кого-то по телефону в необходимости срочно вывезти собранный комсомольцами металлолом. Аркадий Петров в углу рассказывал двум парням какую-то смешную историю. Юля, заведующая сектором учета, деловито раскладывала на столе бумаги.

Роман вздохнул с известным облегчением. Не то чтобы он чувствовал робость от столь неприкрытого проявления чувств, напротив, Лада тоже ему нравилась. Но он не хотел попадаться на острые, как успел убедиться, язычки комсомольцев.

Лада вполне оправдывала свое имя. Невысокая, ладненькая, с огромными голубыми глазами, она будто бы изнутри была заведена какой-то пружиной. Энергия и жизнерадостность просто переполняли ее через край. Ни на минуту она не могла остаться спокойной. Вот и сейчас Лада прямо-таки затормошила Романа.

– Конечно, материалов сколько хочешь! – говорила она, глядя прямо ему в глаза. – Мы же пять рейдов «прожектора» провели.

– Опять прогульщики да опоздавшие, – поморщился Роман.

– Не только. И бракоделы, и грязнули. А вот тебе еще тема: две девчонки из механического бросили занятия в вечерней школе. Это же безобразие! Одни танцульки на уме.

– Пожалуй, тут что-то есть! – оживился Роман.

– Товарищи! Прошу занять места! – сказал Любимов, закончивший наконец разговор по телефону.

– Согласно купленным билетам! – не удержался Аркадий.

Любимов покосился на него, видимо, ему тоже надоели пошлые остроты Петрова.

– Давайте поорганизованней. Вопрос сегодня важный, – сухо сказал он, обстоятельно и неторопливо раскладывая перед собой бумаги. Пожалуй, наиболее яркими чертами характера Геннадия Любимова (во всяком случае, с первого взгляда) были обстоятельность и надежность. Он терпеть не мог спешки и строго сдвигал брови, если кто-нибудь начинал тараторить. Сам говорил не повышая голоса и не спеша, четко ставя логические ударения и заметно окая. Но умел в нужную минуту, особенно если среди комитетчиков разгорался спор, гаркнуть столь зычным боцманским басом, что пробка в графине, стоявшем посредине длинного стола, начинала тоненько дребезжать.

Роман уже знал, что перед тем как прийти на завод Геннадий три года отходил на подводной лодке и теперь все человечество четко делил на тех, кто служил во флоте, и на тех, кто не служил, считая не служивших явно второй категорией.

– Так, товарищи! На повестке дня очень серьезный вопрос, отчет о работе секретаря комсомольской организации механоремонтного цеха Потаповой, – сказал секретарь. – Приглашайте!

Какой-то едва заметный шум возник за столом, пока Юлия приглашала членов бюро цеха. О чем говорили, Бессонов не уловил, но его удивила заметная враждебность на обычно столь добром лице Лады. Первой в комнату вошла высокая блондинка в супермодном платье. Ярко-синие наведенные тени и фиолетовая помада придавали лицу красавицы несколько зловещее выражение.

«Мата Хари!» – хмыкнул про себя Бессонов.

– Чего это ты расфуфырилась, Потапова? – довольно резко спросил обычно выдержанный Любимов.

– На отчет – как на праздник! – с бравадой ответила красавица и первой мелодично засмеялась столь заразительно, что не удержались от улыбок все присутствующие.

– Ну, Людмила, даешь! – пряча улыбку, покачал головой Любимов и, сухо кашлянув, продолжил: – Слушаем тебя, Потапова. Отчитывайся о проделанной работе.

– В нашем цеху двадцать три комсомольца, – начала деловито Потапова, – за год по различным причинам снялись с учета трое. Двух мы приняли в комсомол...

Неожиданно дверь открылась и в комнату вошел секретарь парткома Разумов, невысокий, полноватый для своих лет человек. Любимов даже вскочил от неожиданности.

– Сергей Михайлович?

– Сидите, сидите. Я не помешаю? Хочу тоже послушать, как дела у комсомольцев механоремонтного.

Он сел за стол рядом с Романом и кивнул головой:

– Продолжайте. Извините, что прервал.

Потапова толково, хотя моментами чувствовалось ее волнение, рассказывала о соревновании молодежных бригад, работе поста комсомольского прожектора, комплектации кружка политической учебы. Бессонов быстро записывал в блокнот, с удовлетворением отмечая, что отчет получается конкретным и полнокровным.

– Дадим, наверное, высказаться членам комиссии, которые проверяли работу, – сказал Любимов, когда Потапова закончила свой доклад, – а потом уж будем задавать вопросы. Нет возражений?

Было видно, что отчетом секретарь удовлетворен и что волнуется он не меньше Потаповой. Вероятно, сказывался нежданный визит Разумова.

– Юлия! Ты проверяла делопроизводство и прочее хозяйство. Какие у тебя есть замечания?

– В целом у меня неплохое впечатление. Собрания проводились регулярно, правда... – Юля замялась.

– Что, что? – встрепенулся Любимов.

– За летние месяцы протоколы как следует не оформлены. Так, на каких-то бумажках... Но Потапова обещала в ближайшие дни поправить.

– Уже все в порядке! – подала реплику Потапова, крутя в руках толстую клеенчатую тетрадь.

– Что ж, надо было ждать комиссии? – буркнул Любимов.

– Так ведь летом на пленэр тянет! – задиристо сказала Людмила и снова звонко рассмеялась.

– На какой «пленэр»? – обескураженно спросил Любимов.

– На природу, значит, – весело пояснила Потапова.

– Это, по-моему, любимое словечко нашего главного инженера? – негромко, но внятно произнес неожиданно Разумов, до этого сидевший совершенно безучастно. Он один не улыбнулся на шутку Потаповой.

– Ну и что? Почему бы и не позаимствовать у умного человека? – мгновенно парировала девушка, лицо которой вдруг стало холодным и замкнутым.

Разумов ничего не ответил, но так пронзительно взглянул на Потапову, что та покраснела.

– Один задолжник есть, верней, задолжница! – быстро сказала Юлия, чтобы прервать возникшую неловкую паузу.

– Почему? – с явным облегчением ухватился за Юлино сообщение Любимов, который, видать, тоже не знал, как реагировать на реплику Разумова.

– В декретном отпуске одна моя комсомолка, – вяло объяснила Людмила.

– Что ж, прийти не могла? – ехидно сказал Аркадий.

– В деревню уехала, к родителям.

– А муж разве не мог уплатить? – настаивал Петров.

– Нет у ней мужа!

– Как это нет? – удивился Аркадий.

– Не знаешь, как это бывает? – с насмешкой спросила Людмила, от чего Аркадий неожиданно сконфузился, а потом, разозлившись, воинственно сказал:

– Ну, а почему у тебя пять комсомольцев оказались вне сети комсомольского просвещения?

– Молодые матери! – фыркнула Потапова.

– Что, что? – опять переспросил Любимов.

– Дети у них маленькие. Вот после смены они и бегут как оглашенные в ясельки, своих забирать. Какие уж тут занятия.

– Пусть самостоятельно занимаются, – уже без особого нажима сказал Аркадий. – Есть такая форма...

– Слушаюсь, товарищ Петров! – с прежней задиристостью ответила Потапова. – Поправим это положение.

– Можно мне? – подняла руку, как в школе, молчавшая до этого Крутова. Видно было, как она напряглась, и от этого голос ее стал неожиданно тихим и даже вкрадчивым.

– Давай! – кивнул Любимов.

– Люда, как ты сама объясняешь, почему на общезаводском субботнике в пионерском лагере половина твоих комсомольцев ушла с обеда?

До этого дерзкая, Потапова вдруг смешалась и опустила голову.

– Что, действительно был такой факт? Людмила, почему молчишь? – вскинул голову Любимов.

– Был такой факт, – кивнула Потапова.

– Ну и как это понимать?

– Сама не знаю, – растерянно сказала девушка. – Я их уговаривала, а они повернулись и пошли.

– Кто «они»? Ребята? Девчата?

– Нет, девчата работали. А мальчишки все как один...

– Плохо, – сказал Любимов. – Выходит, авторитетом у них не пользуешься, раз не послушались.

– Раньше ведь слушались! – сказала Людмила.

– Значит, что-то произошло? – спросил вдруг Разумов. – Что именно? Вы разбирались?

– Разбиралась, – голос Людмилы стал прерывистым от волнения.

– Может, поделитесь с нами? – настаивал секретарь парткома.

Та пожала плечами.

– Чепуха, в общем-то. Просто один из парней в меня влюблен. Все привязывается. Я как-то в шутку его женихом назвала... А тут в лагерь приехал один человек. Мой знакомый, – Людмила совсем смешалась.

– Ну и что?

– Ребята увидели, что я с ним стою, смеюсь. Ну и обиделись. Вроде как я изменница... Ерунда ведь?

– Ну, как сказать, – задумчиво протянул Разумов. – Для тебя, видать, ерунда, а для этого паренька, наверное, всерьез.

– Что? – напряженно спросил Любимов.

– Нет, это я так, про себя, – сказал Разумов.

Когда Любимов перешел к обсуждению проекта решения, Разумов тихонько вышел. После заседания Петров сказал:

– Ребята, есть предложение.

– Какое?

– Пошли все на стадион. Сегодня литейщики со сборочным играют. Принципиальный футбольный матч. Заодно в городки перекинемся, а?

– Нет возражений! – весело резюмировал Любимов, крепко ударив обоими кулаками о стол. – Двинули, орлы!

* * *

Стадион находился рядом, напротив проходных завода, что составляло известное удобство – после смены народ валил сюда валом, даже если не было футбола. В небольшом здании, построенном в стиле псевдоампир, размещались раздевалки и тренерская. С одной стороны поля – лесенка деревянных скамеек, где могло уместиться две-три тысячи болельщиков. Дальше за футбольным полем – баскетбольная и волейбольная площадки, сектор для прыжков и гордость завода – городошная площадка. Дело в том, что сборная по городкам постоянно удерживала первенство области, а капитан команды Виктор Соловьев был даже чемпионом страны. Роман уже не раз писал о славных победах городошников в своей газете. Эти победы были отнюдь не случайны – городками увлекались сотни станкостроителей. Вот и сейчас, хотя на поле развернулась острая борьба и трибуна буквально ревела, со стороны городошной площадки раздавались гулкие удары бит.

Комитетчики с трудом разместились между болельщиками.

– Сивый, Сивый дает! – закричал рядом с Ромкой и Ладой юркий подросток.

– Кто это Сивый? – спросил Ромка.

– Эх ты! А еще спорт освещаешь! – засмеялась Лада. – Это же наш заведующий производством Пал Адамович. Вон он за литейщиков играет. Видишь, в желтой майке?

Ромка увидел неторопливо бегущего по центру поля здорового, если не сказать толстого, мужчину.

– Он же старый! Наверное, лет сорок ему?

– Тридцать пять, – авторитетно заявил подросток. – Зато удар пушечный. Штанги ломает. Он ведь лет десять назад за московский «Спартак» играл.

И снова завопил что есть мочи:

– Сивый, давай!

Будто услышав призыв, полный мужчина сменил бег трусцой на резвый аллюр, выбегая к штрафной площадке.

Напрасно пытался преградить ему дорогу худенький защитник. Получив мяч точно в ноги, Сивый немедленно пробил, и вратарю ничего не оставалось делать, как грустно извлекать мяч из сетки. Болельщики неистовствовали.

– Гляди, гляди! – Лада толкнула Ромку в бок. – И директор наш болеет!

Роман поглядел вниз и действительно увидел на первой скамеечке Угарова, а рядом с ним и Разумова. Оба бурно аплодировали.

– Надо же! – удивился Роман. – Я думал, он только за производство болеет, а он еще и за футбол...

– Плохо ты нашего Бориса Алексеевича знаешь. Он зимой в лыжных соревнованиях сам участвует и всех начальников цехов заставляет. Один было заартачился, так Угаров пригрозил его премии лишить.

– Ну, это самодурство! Премию-то за план дают!

– Ничего не самодурство. Угаров сказал: если рабочие спортом занимаются, значит, и дело лучше идет. Значит, начальник должен пример показывать. Вот так-то!

– Ой, – вдруг сказала девушка, взглянув на маленькие ручные часики. – Я на занятия в институт опаздываю...

– Идем, я провожу!

Когда уже прошли к выходу, Лада вдруг звонко крикнула:

– Петька, не сачкуй! Работай!

– Какой Петька? – слегка ревниво осведомился Роман.

– Брат мой Петька. В защите у сборщиков играет. Такой лодырь, того и гляди на травку ляжет и заснет.

Она показала на крепыша, которой действительно весьма индифферентно стоял в штрафной площадке, переговариваясь с вратарем.

– Ну, я ему дома покажу! – шутливо погрозила кулаком Лада.

Потоптавшись у дверей пятиэтажной красной школы, где по вечерам размещалось вечернее отделение института, Роман неожиданно решил вернуться в редакцию. Уж очень ему показался интересным утренний разговор Холодковского с Демьяновым.

Действительно, оба еще были в редакции. Включив настольную лампу, елозили карандашами по листу ватмана и горячо спорили. Увидев вошедшего Романа, замолчали и вопросительно уставились на него.

– Ты чего забыл? – не очень дружелюбно спросил Василий Федорович.

Роман совсем смешался. Однако Демьянов все понял без слов.

– Интересуешься? Молодец! Это тебе не информашки про кино писать. Только, наверное, не поймешь ни черта, ведь ты чертежи читать не умеешь...

– Слушай, идея, – сказал Василий Федорович, обращаясь к Холодковскому. – Давай-ка пройдем на место. И нам, и ему нагляднее все станет. Кстати, с ребятами посоветуемся.

И они втроем направились в сборочный цех. Роман, хотя и работал второй месяц, самостоятельно в цехи почти не ходил, стеснялся. Ему казалось неудобным отрывать людей от дела, да и, честно говоря, он побаивался грохочущих непонятных машин. Демьянов несколько раз обещал в качестве гида провести его по всей технологической цепочке, но все никак не мог выбрать времени.

Сейчас они шли не торопясь по широкой аллее. За деревьями высились почерневшие от времени и машинной гари громады остекленных корпусов.

– Здесь литейные цехи, – тоном экскурсовода говорил Демьянов. – Их всего четыре – крупного литья, мелкого, стального и точного.

Роман вежливо кивал, хотя не совсем понимал, зачем так много.

– Вот здесь у нас кузница, дальше штамповочный, это где твой дружок работает, – продолжал Демьянов. – Там вот четырехэтажный корпус – механообработка. А вот и сборочные. Их у нас тоже четыре, в зависимости от типоразмеров. Ты же слышал, у нас почти пятьдесят классов станков – от малюсеньких до громил, почти с дом.

– Пойдем в главный сборочный, – произнес Холодковский, до этого хранивший пренебрежительное молчание. Он не понимал, как такой взрослый молодой человек с высшим образованием ничего не смыслит в производстве.

– Если уж ставить конвейер, то только там, – согласился Демьянов.

Они вошли в огромное здание, где вполне могли бы разместиться два футбольных поля. Вверху по рельсам двигались кабины кранов. Люди, сгрудившиеся то там то сям у станков, казались карликами.

Холодковский подошел к окошечку, где было написано: «Табельная».

– Во вторую смену чья бригада работает? – спросил он.

– Крутова, – ответила явно скучавшая девушка и обрадованно добавила: – Идемте, я вас к нему провожу.

Проходя мимо Романа, она даже не взглянула на него, по явно зарделась, что не осталось без внимания со стороны Демьянова, насмешливо ткнувшего его локтем в бок.

«Ну вот, завтра на весь день в редакции разговоров хватит», – беззлобно усмехнулся про себя Роман и переспросил Демьянова:

– Еще один Крутов?

– Да, их три брата и сестра. Ну, сестру ты, положим, хорошо знаешь. А это старший – Андрей. Голова золотая, а руки...

– Крутов! Андрей! Ты где? – услышали они впереди задорный голос табельщицы. – Тебя «Пимен в обозе» ищет.

Откуда-то из-под станины выбрался человек и, привычно ухватив ветошь, начал вытирать руки. Роман пристально посмотрел на него. Скуластый и одновременно узколицый, Андрей не походил на круглолицую Ладу. Разве что ярко-голубые глаза были столь же доброжелательны, в глубине их таились такие же веселые чертики.

– Молодежь языкастая пошла! – сердито пробормотал приближающийся Холодковский. – Конечно, будешь тут в обозе...

Пока Андрей здоровался с Демьяновым и знакомился с Романом, Холодковский как вкопанный стоял перед Андреем, уставившись на его испачканные в масле руки.

– Что, тяжело?

– А то! – усмехнулся Андрей. – Весь день на корточках провозишься, к вечеру не разогнешься. У сборщиков радикулит вроде медали за выслугу лет.

– Сколько человек в вашей бригаде? – спросил Холодковский, не столько обернувшись к нему, сколько к представителям прессы.

– Не знаешь, что ли? Семнадцать. Как и в других.

– И за сколько времени вы станок собираете?

– Смотря какой, – не понимая настырного любопытства Холодковского, ответил Крутов.

– Ну, в среднем?

– За неделю, пожалуй. Да что ты привязался с элементарными вопросами? – начал сердиться Андрей. – Мне, между прочим, работать надо.

– Постой, ишь, торопыга, – заметил Холодковский. – Идея у меня тут возникла.

– Идея? А ну, давай! – воскликнул Крутов.

– Загорелся, – рассмеялся Демьянов и сказал Роману, что Крутов с Холодковским съели не один пуд изобретательской соли.

– А за смену ваша бригада может станок собрать? Или, скажем, часа за три, а? – продолжал задавать наивные вопросы изобретатель.

– Пимен, обалдел? – кратко спросил Андрей. – К чему ты клонишь, никак не пойму. Теоретически, по затраченному времени, может быть, и можно. Но мы ведь друг другу мешать будем. Станок один, а нас семнадцать. Дошло?

– Вот теперь излагаю идею, – спокойно сказал Холодковский, с прищуром оглядев цеховой пролет. – На конвейер пора сборку ставить. Чтобы каждый сборщик делал только свою операцию и станочек шел дальше, к следующему.

– «Шел дальше», – передразнил Андрей. – Некоторые паши станочки по десятку тонн весят. Как ты их пустишь – по воздуху?

– Мне это представляется в виде рельсы огромной длины, закрепленной наверху. По ней скользят приспособления. Ну, что-то типа тельферов, в которых зажаты станины станков.

Андрей с сомнением покачал головой.

– Что, не согласен? – спросил его Демьянов.

– Вы, наверное, помните нашу с ним затею с цепным конвейером? Мы хотели пустить его из литейного в механообрабатывающий. Ну, и что получилось? Звенья начали лететь. Металл не выдержал такую нагрузку. Так что твои тельферы будут без конца ломаться. Нет, надо ходить по земле, а не летать по воздуху.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Может, поворотные круги попробовать?

– Постой. Ты как-то уже предлагал...

– Да. Я подавал предложение монтировать станок не на полу, а на таком столе, который бы вращался, поднимался...

– А БРИЗ, помнится, отказал...

– Да, говорят, чересчур велики расходы, а для роста производительности это почти ничего не дает. Они бы покорячились, как мы, смену-другую...

– А если мы сделаем не один, а, допустим, шестнадцать – двадцать таких столов с гидравликой и универсальными зажимами и укрепим их на подвижной платформе, которая будет двигаться толчками, скажем, через полчаса. Ну, время технологи скажут... Давай-ка на бумаге прикинем.

Они сели за пустовавший столик технолога. Журналисты стали рядом.

Через пять минут первый эскизный набросок был готов.

– Пропадает в тебе художник, Андрей, – заметил Демьянов.

Роман подвинулся поближе. Действительно, эскиз был сделан рукой мастера, скупыми, но выразительными штрихами. Он изображал панораму цеха. У каждого из пятнадцати станков копошились по две-три фигурки.

– А на чем станину предлагаешь крепить? Поворотный стол? Идея, в общем-то, не новая, – заметил Василий Федорович.

– Новизна будет заключаться в универсальном зажиме, который с помощью гидравлики будет поворачивать станину и даже, если нужно, опрокидывать, – запальчиво начал объяснять Холодковский, уже с ходу понявший замысел Крутова.

– А сколько предполагаете оставить операций на сборке? – продолжал допытываться Демьянов. – Ведь сейчас их около пятидесяти?

– Можно укрупнить по циклам, – ответил Крутов. – Оставить, скажем, двадцать. И не одного сборщика ставить, как Пимен предлагает, а по два-три. Поскольку узлы есть тяжелые. Одному устанавливать трудно.

– А эта платформа ваша как будет двигаться? – спросил, входя во вкус, Бессонов.

– На подшипниках, вкруговую, – быстро ответил Крутов.

– С помощью электромоторов, – добавил Холодковский.

– Ну что ж, товарищи, по-моему, это предложение надо поместить в газете, – сказал Демьянов. – Пимен Нефедович, не прикидывали, во сколько это обойдется?

– Миллион, – быстро, не задумываясь, ответил Холодковский.

Роман даже присвистнул, удивляясь легкости, с какой Холодковский распорядился столь значительной суммой, и имитируя Паниковского, протянул руку и пропел:

– Дай миллион, дай миллион!

– Есть еще одна проблема, – произнес раздумчиво Демьянов.

– Какая?

– Королей.

– Кого-кого? – удивился Роман.

Василий Федорович, прищурившись, кивнул на Крутова.

– Вот он лучше скажет.

Андрей замялся:

– Да шутка это.

– Хороша шутка, – саркастически заметил Демьянов и пояснил Роману: – Это так себя сборщики называют.

– Почему?

– Потому что эти люди – все высшей квалификации. Ну, не короли, но профессора своего дела, – с задором ответил Крутов.

– И зарплата, кстати, королевская, – ехидно заметил Демьянов. – Скажи честно, сколько ты, Крутов, получаешь?

– Четыреста-пятьсот...

– Выходит, больше директора? – удивился Бессонов.

– Так ведь эти деньги, как бы это выразиться, нерадостные.

– Почему? Разве могут быть деньги нерадостные?

– Еще как могут. А все дело в организации. У нас ведь как на сборке? Первые полмесяца мы стоим? Стоим. А среднесдельные за простой отдай. А потом вкалывать начинаем по двадцать четыре часа, без выходных. Сверхурочные опять-таки. За выход в воскресенье двойная оплата. Вот и получается, что деньги есть, а работа такая не радует.

– Это тебя не радует, – возразил Демьянов, попыхивая сигаретой, – а кой-кого из королей очень даже устраивает, я ведь с членами твоей бригады не раз беседовал...

– В семье не без урода, – вздохнул Крутов. – Есть, конечно, и у нас рвачи. Такие уйдут, если конвейер внедрим. По абсолютное большинство, я уверен, останется. Ну, извините, товарищи! Мне за работу пора приниматься. А то ведь у нас бригада по одному наряду работает, не простят...

Роман не торопясь шел по темным улицам поселка и думал, что утреннее предчувствие хорошего его не обмануло. Встреча с Ладой, а главное, поход в сборочный цех. Он чувствовал, что начинает приобщаться к этому могучему организму, имя которому – завод.

* * *

– Чего ты сегодня какой-то? – воззрился на Романа Николай Иванович на следующее утро.

– Какой?

– Улыбаешься все.

– Соскучился я, братцы, без вас за ночь, – откровенно сказал Роман.

– Серьезно? – заулыбался Самсонов.

– Серьезно.

– Это хорошо. Потому что если честно, сомневались мы с Федоровичем.

– Почему?

– Залетная птица. Знай только себе критиковать, а тут вкалывать надо. Федорович до тебя одного паренька из цеха присматривал. Правда, с грамоте иной он не очень в ладах, зато от станка. А тут вдруг ты... Рады, что ошиблись... Но, между прочим, раз испытательный срок ты прошел, то надо и о норме теперь подумать.

– О какой норме? – удивился Роман.

– Мы тебе раньше не говорили, ждали, пока привыкнешь. А так на каждого у нас норма. Делаем мы две четырехполоски в неделю. Так?

– Ясно, – кивнул Роман.

– Это – четыре тысячи строк. Разделить на трех человек в редакции – почти по полторы тысячи строк получается. Дели еще на пять рабочих дней – триста строк ежедневно.

– Это значит, – прикинул Роман, – если машинописная страница считается за шестьдесят строк, то по пять страниц каждый день?

– Точно! – согласился Самсонов.

Роман с сомнением покачал головой.

– Что, трудно? Привыкай, брат. Газетный труд – это в первую очередь поденщина, а не то что – «трое суток скакать».

– Ну, пишу я, в общем-то, быстро. Правда, как Василий Федорович, – Роман кивнул на ответсекретаря, – я не умею. Он так прямо из головы диктует Татьяне Ивановне. Мне обязательно видеть надо, что я пишу. Но проблема, где материала столько взять?

Самсонов рассмеялся:

– Это у тебя от неопытности сомнения. От незнания. Материала вокруг тебя предостаточно. Только надо уметь видеть и собирать. Чтоб всегда в блокноте – заметка была. Но это все придет. За тобой вот культурная, спортивная жизнь. Это, считай, вся четвертая полоса. Ну, и, кроме того, мы, наверное, у Демьянова заберем, а тебе отдадим вопросы социалистического соревнования. Он у нас инженер, ему глубже надо техническими проблемами заниматься, тем более что реконструкция затевается. А тебе, между прочим, с завкомом профсоюза контакты надо налаживать и с житейской точки зрения.

– Это как? – не понял Роман.

– Очень просто. Не век же тебе в общежитии куковать. Женишься, жилплощадь понадобится, а тут в завкоме народ тебя будет знать, посодействует.

Роман густо покраснел.

– Когда это будет...

– Думаю, что не за горами, – засмеялся Демьянов. – Кстати, хочу еще один совет дать. Ты видишь, я почти все время в редакции, так сказать, по роду службы. Хожу только в типографию верстать. А материалов сдаю не меньше вашего. В чем секрет, как думаешь?

– Так у вас все время народ...

– Вот-вот. У меня широкий круг авторов-рабкоров и из цехов и из отделов. Каждый хоть раз в неделю заметочку да принесет. Пусть коряво, но зато конкретно. А обработать – дело несложное. И ты своих авторов должен иметь.

– Василий Федорович прав, конечно, – заметил Николай Иванович, – но слепо его манеру не перенимай.

– То есть? – оскорбился Демьянов.

– Ты парень молодой, нечего сиднем в редакции сидеть. Твое дело – чаще в цехах бывать, на производстве.

– Так я пошел? – поднялся Роман.

– Правильно, – одобрил Самсонов. – И помни – норма!

Первая тема ждала его уже в коридоре в лице Женьки Немова.

– Ну, как дела? – спросил друг.

– Нормально, – односложно, чтоб не расхвастаться, ответил Роман.

– Тогда пошли к нам в лабораторию.

– Зачем?

– Думаешь, для трепотни? – фыркнул Женька. – Трепаться мы и дома можем. Говорю, дело ость.

Стены лаборатории были увешаны диаграммами, долженствующими свидетельствовать об успехах внедрения научной организации труда на заводе. Однако они больше говорили о том, что с успехами в этом смысле пока негусто. В прошлом году насчитывалось три участка, где была внедрена научная организация труда, на этот год намечалось семь.

Немов подвел Романа к своему столу, заваленному бумагами:

– Видишь?

– Что это?

– Анкеты, которые распространили среди подростков.

– Подростков? – поднял брови Бессонов.

– Да, мы так называем возрастную категорию от 16 до 18 лет. С помощью социологических исследовании мы хотим установить интересы этой группы молодежи, запросы, трудовую и общественную активность. Ведь эти ребята – завтрашний день завода.

– «Завтрашний день» – хорошо сказал! – кивнул головой Роман. – Прямо-таки готовый заголовок для статьи.

– Ты находишь? – радостно блеснул очками Немов.

– Ну и как вы анкетирование проводили? У тебя же в лаборатории всего несколько человек.

– С помощью комсомольцев. Кстати, в комитете комсомола за работу с подростками твоя Лада отвечает.

Роман пропустил мимо ушей ту толику яда, которую подпустил Евгений в свое «твоя».

– Она, кстати, сейчас придет.

– Кто? – внешне безразлично спросил Роман.

– Да Лада твоя!

Слово «твоя» опять было сказано с нажимом. Роман поднял голову, собираясь дать отпор, но дверь распахнулась, и в комнату буквально ворвалась широко улыбающаяся Лада.

– Привет, мальчики! – крикнула она с порога.

Роман нахмурился, решив, что все это подстроено.

– Ты чего волком смотришь, Романчик? – спросила Лада невинно.

– Ты на рабочем месте своем бываешь? – с ехидцей сказал Роман. – Кажется, ведь конструктором числишься?

– Фи, как зло, – сморщилась она. – Впрочем, ты и вправду в больное место попал. Именно числюсь. Не успеешь за кульман сесть, кричат: «Лада, к телефону», «Лада, немедленно в комитет». Я уж как-то нашему начальнику КБ говорю: «Вы не отпускайте меня, дескать, занята важным заказом».

– А он что?

– Попробовал на свою голову. Любимов так расшумелся, грозил вызвать на заседание комитета за недопонимание задач по воспитанию молодежи. Так теперь в КБ мне вообще никаких ответственных задании не поручают.