Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Комплимент действия не возымел. Напротив, уже не только Симаков, но и остальные члены бригады смотрели холодно-враждебно.

Терновский решил разрядить обстановку.

– За бутылочкой еще никого не посылали? Вроде одиннадцать уже было. Сегодня можете себе позволить слегка. Не меньше, как по полсотни заработаете. А завтра еще больше. Я вам из своего фонда по десятке выделю дополнительно только за выход.

Тут-то и произошел взрыв. Симаков неторопливо полез в задний карман брюк, достал бумажник, вынул из него десятирублевую бумажку и хлопнул ее об станину, будто припечатал.

– Ты что? – оторопело спросил Терновский.

– Нам подачки не нужны! – с вызовом ответил Симаков. – Мы тебе сами заплатим по десятке, лишь бы как людям – в воскресенье отдыхать.

Начали доставать деньги и молча кидать их в кучу остальные члены бригады.

– Это что же, товарищи, получается – забастовка? – тихо спросил Терновский, угрожающе поблескивая очками. Заложив руки за спину и чуть покачиваясь на носках, он пристально вглядывался в лицо каждого.

– Крутов! – оклик прозвучал, как удар кнута. – А ты куда смотришь?

Андрей мгновенно завелся. Он вообще терпеть не мог повышенного тона. И Терновский это отлично знал. А раз знал, значит, нарочно. Андрей слегка откачнулся и, эффектно опершись на падежную глыбу огромного станка, сказал вызывающе:

– Я как все.

– Ты же бригадир! – рассвирепел начальник.

– Именно поэтому. Воля коллектива – для меня закон. Сегодня, так и быть, доработаем до конца, а завтра – ша! Пошли, ребята.

И он первый полез под станок. Остальные последовали его примеру. Терновский тупо посмотрел на спины сборщиков.

– Ну ладно, бросьте чудить! – сказал он примирительно. – Столкуемся. По двадцатке дополнительно выделю, если мало. Директор, думаю, ругаться не будет. Ведь план всего завода на волоске...

Никто ему не ответил. Терновский, решивший, что ребята, погорячившись, теперь раскаялись, еще немножко потоптался возле станка и удалился. Однако утром в воскресенье никто не пришел. Напрасно специально вызванная табельщица бегала по квартирам. Никого из сборщиков дома не было. Кто поехал к родственникам в деревню, кто в Москву на Птичий рынок за кормом для рыбок, кто просто пребывал в неизвестности.

– Сговорились, – понял Терновский, шипя на табельщицу от бессилия. Цех стоял, погруженный в тишину. Недоделанные станки уродами-инвалидами были раскиданы по всему пролету...

– Теперь снимут тебя с бригадирства, наверное, – предположил Роман, выслушав рассказ Андрея.

– А, ну и пускай! – беспечно махнул рукой тот. – Всех денег не заработаешь. И вообще, ты знаешь, раньше вроде денег меньше в семье было, а жили веселее. А сейчас Валентина моя жадная какая-то стала. То это ей купи, то другое. И все с присловьем – «чтоб не хуже, чем у людей». Ну какое тебе дело до других людей, говорю. И слышать ничего не хочет. Тряпок всяких, вещей полна квартира, и все мало. А тут еще сад...

– Что сад?

– Да вот вступил в коллективный сад на свою голову. Теперь, как привязанный. То копал, то поливал, то домик строил. Причем детям это все не надо. Для чего ишачу?

Взглянув на Романа, невесело усмехнулся:

– Мой совет – не женись! Заест тебя быт. Ну, шучу, шучу! Как у вас, кстати, с Ладой? Чего-то она молчит. Поссорились? Это бывает. Ничего. Крепче любить будет. Ой, гляди, пошел!

Рядом тоже закричали:

– Лед пошел! Лед пошел!

Действительно, издали раздался грохот, и к мосту стала медленно приближаться лавина льда. Они долго стояли, зачарованные бушующей стихией.

Когда Роман пришел в общежитие, на кухне увидел Немова. Евгений сидел на стуле неестественно прямо, уставившись в какую-то точку на стене.

– Ты чего это какой-то странный? – спросил Роман, берясь за бутылку с кефиром.

– Охомутали, – односложно ответил Евгений, не переводя взгляда.

– Чего? – не понял Роман.

– После совещания меня директор к себе пригласил и при мне приказ издал.

– Какой?

– Назначили меня начальником отдела научной организации труда и управления – ОНОТИУ.

– Звучит! – одобрил Роман. – Это что – расширяться лаборатория будет?

– Нет. По примеру других предприятии объединяем отдел труда и зарплаты и лабораторию НОТ. Чтобы все эти вопросы в одних руках были. В моих, то есть!

– Поздравляю, старик! – от всей души радостно завопил Роман, тряся Немова за плечи. – Ты что, не рад?

– Рад, – с безразличием ответил Немов. – Но страшно. Это ведь не пять, а шестьдесят человек. Причем если бы только это...

Он прерывисто вздохнул.

– А что же еще?

– Каждый день ругаться придется.

– С кем?

– С начальниками цехов. Я же насчет десяти процентов обоснованных норм не для красного слова сказал...

– Ну и ругайся, раз дело правое.

Евгений жалобно посмотрел на Романа.

– Ты думаешь, это легко? Я человек добрый, интеллигентный, а тут собачиться надо.

– Ничего, привыкнешь, – засмеялся Роман. – Бытие определяет сознание! Слышал, чай?

* * *

Зазвонил телефон. Роман узнал голос Любимова.

– Слушай, ты очень занят? Загляни, пожалуйста, ко мне. Только прямо сейчас, лады?

– Дипломат, – фыркнул про себя Роман, свернул письмо, сунул его в конверт и положил в ящик стола.

Но надо было долго разглядывать лицо Любимова, чтобы определить, что секретарь крайне взволнован. Нетрудно было и определить причину волнения. Напротив секретаря у стола сидела необычайно изящная девушка с большими, чуть раскосыми глазами, делающими ее похожей на японку.

– Вот наша пресса! – громко сообщил Любимов при появлении Романа. – Так сказать, ниспровергатель.

Роман поморщился от столь сомнительного комплимента.

– Познакомьтесь, – продолжал вещать секретарь. – Татьяна Волгина, выпускница Гнесинского училища и наш новый директор Дома культуры.

– Очень приятно, – шаркнул ножкой Роман и тут же подсел к девушке, по-кавалерийски оседлав стул.

Любимов покосился слегка. Ему не понравилась фамильярность корреспондента. Но девушка в этот момент так обаятельно улыбнулась, что секретарь растаял вновь.

– Так на чем мы остановились? – спросил он ошарашенно, уже забыв, зачем пригласил Бессонова.

– В первый же день, как я приступила к работе, мне показали вашу статью, – повернувшись к Роману и испытующе его разглядывая, начала девушка, – возможно с умыслом. Дескать, и не такие горят. А тут какая-то молокососка...

– Что, не очень приветливо встретили? – участливо спросил Роман.

– По-разному, – повела плечиком Татьяна.

– Так вот, пресса... – начал залихватским тоном, столь не характерным для него, Любимов.

Бессонов посмотрел на него с удивлением.

– Романом меня, между прочим, кличут.

Любимов слегка смешался.

– Ну, уж и пошутить нельзя.

И перешел на обычный деловой тон.

– Слушай, Ром. Помогать человеку надо. Критиковал ты правильно, но теперь пора всем нам, как говорится, засучивать рукава.

– Есть идеи? – повернулся Роман к новой директорше.

– Есть, – серьезно кивнула Татьяна.

– Например?

– Я хорошо знаю руководителя областного хора, профессора, – сказала Татьяна. – Училась у него. Ну, и когда направление сюда получила, с ним советовалась. Он предлагает создать на базе завода народную хоровую капеллу. На самом высоком профессиональном уровне.

– Так ведь пению, музыкальной грамоте надо с детства учиться? – выразил сомнение Роман.

– Это весьма распространенное заблуждение, – горячо заспорила девушка. – Мы с профессором... Вернее, профессор и я считаем, что главное – талант. А технику постичь никогда не поздно. Я уверена, что в таком большом коллективе есть много прекрасных голосов. Наша задача – их выявить.

– Непростая задача, – улыбнулся Роман. – Как вы себе это конкретно представляете? Каждого из десяти тысяч рабочих вызывать повесткой в Дом культуры? Что-то вроде Золушкиного хрустального башмачка получается...

– Можно проще, – предложил Любимов. – Объявить по цехам через газету о создании капеллы. Затем составить график и в красных уголках цехов устраивать прослушивание всех желающих.

– Это ж сколько времени займет, – засомневался Роман.

– Не страшно, – не согласилась с ним Татьяна. – Главное, отобрать все действительно стоящие голоса. Такую капеллу создадим – не то что на область, на весь Союз прогремим.

Роману понравилась горячая увлеченность девушки.

– Что ж, давайте сразу и текст объявления набросаем. Громких слов жалеть не будем. Скажем так: «Станкостроители! Создадим лучшую в стране хоровую капеллу!» Как?

– Проще надо, – поморщилась Татьяна. – Что-нибудь о приобщении людей к музыке – миру прекрасного...

– Ладно, я подумаю, – миролюбиво согласился обычно столь несговорчивый в творческих вопросах Роман.

* * *

Приближался Первомай. Газета сообщала о трудовых подарках коллективов цехов и бригад. Роман старался больше писать о славных делах заводской комсомолии. В поисках новых тем он часто перелистывал прошлогоднюю подшивку, памятуя мудрое высказывание Василия Федоровича:

– В газете часто за новое выдается хорошо забытое старое.

И действительно, Роман углядел нечто интересное.

– Василий Федорович! Смотрите, сколько в прошлом году писали о комсомольской стройке.

– Какой стройке?

– Строили здание для повой автоматической линии. Силами комсомольцев.

– Да, да! – вспомнил Василий Федорович. – Как же, шуму было много. А потом чего-то смолкли. Сходи посмотри. Может быть ценный материал.

– А где это? – спросил Роман.

– Четырехэтажный корпус знаешь? Так вот, в конце – кирпичная пристройка.

На массивных воротах висел большой замок. Роман пошарил глазами в поисках входа. Действительно, за углом обнаружилась маленькая деревянная дверь. Она была полуоткрыта. Роман вошел и остановился, смутно различая в полумраке силуэты каких-то неизвестных машин, обшитых досками.

– Есть тут кто? – крикнул Роман.

В противоположном конце зала скрипнула дверь, впуская в помещение яркий дневной свет. В дверном проеме четко обрисовалась странная фигура.

– Что за крик? – недружелюбно спросила фигура.

– Я из газеты, – сказал Роман.

– Из газеты? А ну, иди сюда.

Спотыкаясь о кабели и трубы, юноша пробрался в конец зала.

Фигура оказалась... Холодковским. Выглядел он крайне странно: в замызганной тельняшке и брюках, перевязанных веревочкой.

Иронически оглядев Романа с головы до ног, Холодковский воинственно сказал:

– Ну и чем наша желтая пресса интересуется?

– Во-первых, вовсе не желтая, а во-вторых, комсомольской стройкой.

Холодковский присвистнул.

– Чем ботинки снашивать, сначала у своего редактора бы поинтересовался. Он бы тебе все объяснил.

– Наш редактор? Что объяснил? – обескураженно спросил Роман.

– А то, что я ему еще полгода назад говорил.

Холодковский молча пропустил Романа в небольшую комнату со светлым окном, где хорошо пахло деревом, усадил корреспондента на табуретку, сам взгромоздился на верстак, предварительно смахнув стружку рукавом, и только после этого сказал:

– Здесь моя мастерская, всякие изобретения свои опробую.

– А где же автоматическая линия, о которой статьи писали? – спросил Роман.

– Так вот она и есть, в этих ящиках.

Он кивнул головой в сторону громоздких ящиков, неясно видных в полумраке.

– Значит, комсомольцы не доделали дело?

– При чем здесь комсомольцы? – Холодковский досадливо махнул рукой и зашелся въедливым кашлем. – Комсомольцы как раз молодцы, здание сварганили на совесть и досрочно, и оборудование, как видишь, доставили. А линию не пустили.

– Кто же виноват? – Роман почувствовал себя в роли прокурора.

– А никто не виноват, – развел руками Холодковский и грустно усмехнулся.

– Разве так бывает?

– Молодой ты еще, сынок! Бывает. Вот и твой редактор так считает. Сказал мне: «Идите, Пимен Нефедович, на свое рабочее место. Авось все образуется. Не пришел, видать, срок для этой линии».

– А почему же так спешили? – недоверчиво сказал Роман.

Прежнего воинствующего пыла он уже не испытывал. Закралась мыслишка, что если уж редактор сделать ничего не смог, то куда уж ему, юнцу, да еще не знающему толком производство. Проявит свое полное техническое невежество, ославится на весь завод. Он уж подумал, не пора ли вежливо откланяться, но Холодковский, соскучившись, видать, но свежему человеку, сказал:

– Всерьез интересуешься? Только учти, не каждому смелости хватит этот узелочек до конца распутать. Может, боишься?

– Вот еще! – самолюбиво передернул плечом Роман. – Я вообще ничего не боюсь.

– Тогда слушай по порядку. Ты ведь знаешь, что я изобретатель. Меня так в цехах и кличут – Пимен-изобретатель. Не обижаюсь. Потому что, действительно, много предложений внес с экономическим эффектом. Вот и насчет стружки я первый придумал. У нас в деревообделочном цехе ее ежедневно тонны в отход идет. Сжигают в котельной. Собственно, почему я и заинтересовался. Попросили меня кочегары посмотреть, нельзя ли какой дополнительный поддув сделать, а то, мол, стружка плохо горит. Посмотрел я и говорю: «Братцы! А зачем ее вообще сжигать? На мебельных комбинатах вон какие плиты из стружки делают. Давайте и мы!»

Сделал небольшой пресс, смолы достал специальной, начал плиты делать – любо-дорого! Наши строители высшую оценку качеству дали. Подал тогда я, значит, рационализаторское предложение. Глядь, меня главный инженер Сумароков вызывает. «Хвалю, – говорит, – Пимен Нефедович, за смекалку. Но пресс твой, понимаешь, кустарщина. Даю тебе в помощь бригаду конструкторов, чтоб дали предложения по автоматизации данного процесса». Соавторов, конечно, сразу много стало. В том числе и главный инженер, между прочим. Но я не в обиде, главное, чтоб дело делалось. Чертежи разработали, заказали оборудование. Тогда-то главный инженер и клич комсомольцам бросил. Дескать, помогите, ребята, со зданием. Материал завезли, ну, а комсомольцев два раза просить не надо: такой аврал затеяли! И график у них, и штаб, и молнии. Смотрю – и сердце радуется. В общем, год назад сдали. Тут и оборудование завезли. И вдруг стоп! С тех пор вот все так и лежит.

– Из-за чего? – нетерпеливо спросил Роман.

– Да вроде бы и дело пустяковое – из-за смолы!

– Из-за смолы? Но вы же где-то доставали?

– Я-то брал заимообразно у мебельщиков – бочку, две. А для линии цистерны надо. Вот тут-то и заковырка. Кинулись наши снабженцы, а им говорят – фондовый материал.

– Ну и что?

– А то, что его загодя заказывать надо, чуть ли не за десять месяцев.

– Да-а, – грустно вздохнул Роман, – значит, год мимо пролетел! Ну, а в этом году все в порядке?

– Как же! В порядке! – Холодковский горестно усмехнулся.

– Опять не заказали? Что за беспечность. Надо этих снабженцев к позорному столбу, – забушевал Роман.

– При чем здесь снабженцы! Теперь уж директор против.

– Угаров? Но почему? Ведь все ясно – экономический эффект.

– Не все ясно. Дело в том, чтобы смолу просить, надо новую продукцию, плиты, значит, в плане объявить. Вот директор и воспротивился. Мне, говорит, основной план дай бог выполнить, а тут вы с плитами. Как еще пойдет, неизвестно. Вы, говорит, сначала докажите...

– Ну вы и докажите!

– А как докажешь, коли смолы нет?

– Значит, замкнутый круг?

– Получается так!

– А главный инженер что же?

– Он шумел, скандалил с директором. Даже на профсоюзной конференции выступал.

– Ну и что?

– А ничего. Директор всем рот заткнул.

– Как?

– Очень просто. Всем, кто участвовал, премию дал за ценное предложение. А внедрять, говорит, попозже будем. Вот и все.

– А стружка?

– Что стружка? Горит потихоньку. Тысяч на сто в год, чай.

– Я напишу, – решительно сказал Роман.

– Напиши, милок, напиши, – напутствовал его Пимен Нефедович. – Но коли не напечатают, не очень огорчайся. Впрочем...

– Чего? – насторожился Роман.

– Кроме нашей заводской есть и городская газета, и областная. Не побоишься?

– Я же сказал, – горделиво вскинул голову Роман, – что ничего не боюсь.

Статья называлась несколько длинно, но зато хлестко: «Большой экономический эффект в пучине заводской неразберихи». Василий Федорович несколько раз изумленно встряхнул головой, читая материал.

– Здорово! Нет, правда, здорово!

Закончив, он энергично пожал Роману руку:

– Поздравляю! Такой материал раскопать. Бегу к редактору. Думаю, дадим разворотом вверху на второй и третьей полосах. Знай наших!

Он вошел в кабинет к редактору. Роман чутко прислушивался, крутясь у зеркала в коридоре. Он горделиво косил глазом на свое изображение. «Ай да Бессонов! Это вам не какие-нибудь фитюльки про стадион. Проблемная статья! С критическим уклоном. Пусть директор почувствует!»

За дверью сначала было тихо, потом зазвучали голоса, поначалу спокойно, затем все напряженнее, пока не перешли на крик. Дверь, казалось, содрогалась. Наконец она широко распахнулась, в проеме показалась седая грива Василия Федоровича, резко контрастирующая с красным лицом.

– Ты тут! – коротко вздохнув, сказал он. – А ну, топай сюда.

Редактор, напротив, был вежлив и тих. Не глядя на Василия Федоровича, грозно вышагивающего из угла в угол, он усадил Романа напротив и, разгладив рукой бумажные листы, лежащие перед ним, сказал:

– Разве я спорю? Статья хорошая. Грамотная. Ты, Роман, прямо скажу, молодец. Серьезным журналистом становишься. Мы вроде сомневались, а теперь чувствуем – получается из тебя толк, Но раз ты серьезный журналист, то и разговор будет серьезный. Статью печатать нельзя. Во-первых, праздник на носу. Во-вторых, энтузиазм молодежи можем подорвать.

– Так этот энтузиазм директор в первую очередь подорвал.

– Вот мы и подошли к главному, – спокойно, но веско сказал редактор. – Дело в том, что газета – орган парткома и дирекции. Чуешь? Дирекции. Как же мы можем директора критиковать?

– Так это ему полезно будет! – сердито сказал Василий Федорович.

– Сомневаюсь! – ответил редактор. – А вот что нам нового помещения не видать, это точно. Поэтому, Роман, спасибо тебе, конечно. Понимаю, обидно бывает на корзину сработать, но что поделаешь. Значит, считаем, статьи не было. Я ее рву аккуратненько и в корзину, лады?

Роман вспомнил недоверчивую ухмылку Холодковского.

– Нет, рвать не дам! – твердо, хотя и чуть испуганно, заявил Роман.

– Правильно! – согласился редактор. – Сохрани на память. А через годика два все образуется...

– Нет! – опять сказал Роман. – Оставлю за собой право опубликовать это в городской или областной газете.

– Тогда, видимо, тебе не придется подписывать ее как корреспонденту заводской газеты, – сухо ответил редактор.

– Николай! – загремел на него Василий Федорович. – Ведь ты же мой ученик! Как ты можешь такое парню сказать! Как у тебя язык повернулся!

Редактор вдруг потерял свою самоуверенность.

– Ну, а что же делать? – спросил он Василия Федоровича ученическим голосом. – Мы же не можем сами...

– И не надо! – решительно сказал Василий Федорович. – Пусть вопрос поднимут комсомольцы.

Он оборотился к Роману.

– Ты понял? Пусть эту статью вместе с тобой подпишут ребята из комитета комсомола – сам секретарь, начальник штаба строительства, кто-то из рядовых. Действуй!

Окрыленный, Роман помчался в комитет комсомола. Любимов встретил его сухо, без обычных шуточек:

– Ну, показывай свой памфлет.

– А ты откуда знаешь?

– Редактор уже звонил.

С силой выдохнув воздух, будто перед поднятием тяжести, Геннадий принялся читать статью. Чем дальше, тем больше хмурилось его лицо. Еще не дочитав до конца, он нажал кнопку звонка и сказал вошедшей Юле:

– Вызови ребят, что были в штабе стройки.

Наконец Любимов отвел глаза от бумаги, но все равно смотрел куда-то в сторону от Романа. Вздохнул. Постучал пальцами по стеклу на столе. Снова взглянул на лежащую перед ним статью и потом неожиданно посмотрел прямо Роману в глаза. И Роман вдруг почувствовал, что Любимов, обычно столь решительный и имеющий всегда готовое собственное мнение, робеет и не знает, что сказать.

– Что-нибудь не так?

– Да нет, все так. Прямо-таки здорово написано. Как это у тебя получается? Я вот всю дорогу с докладами мучаюсь. Семь потов сойдет, пока строчку напишу. Особенно сначала.

Роман, обычно вежливо выслушивающий собеседника до конца, тут перебил:

– А если все так, прошу подписать.

Геннадий вновь взглянул на настырного корреспондента, и Роману даже показалось, что железный секретарь слегка покраснел.

– Ты вот тут о премии пишешь. Что директор этой премией, мол, рот всем заткнул.

– Ну?

– Так мы ведь тоже премию получили. Не в натуральном, так сказать, выражении, а путевками. Для всего актива, кто в стройке участвовал, туристическую поездку организовали.

– Что же, не заработали?

– Заработать заработали, да ведь линии-то нет! А нас именно за ее внедрение премировали!

– Тем более надо в колокола бить!

Любимов наморщился.

– В колокола... Директор может нехорошо подумать: дескать, как премию получать, так все гладко, а теперь, мол, рты пораскрывали...

Комната стала заполняться ребятами. Статья пошла по рукам. Каждая строчка одобрительно комментировалась. Один из парней, еще недочитав, громогласно заявил:

– Очень правильно! Давно пора. А то наши же комсомольцы на смех поднимут.

– Будет ли сейчас своевременно? – засомневался другой. – Все-таки праздник на носу.

– Ты что! – набросился на него первый. – Очень своевременно. Видишь, как написано: «Еще не поздно отделу снабжения дать заявку на смолу. Требуется лишь виза директора». Я подписываю.

За ним стали подписываться остальные. Наконец, решительно и размашисто, поставил свою подпись Любимов. Отдавая статью Роману, он, прищурившись, промолвил:

– А ты, брат, прицельно научился стрелять!

Это было сказано без насмешки.

* * *

Роман и Лада общались ежедневно, но говорили друг с другом лишь по необходимости. Ни она, ни он не делали шагов к примирению. Помог Евгений, причем весьма своеобразно.

Однажды в субботу, когда друзья находились в приятном ничегонеделании у себя в общежитии, Немов вдруг стал собираться. Надел парадный, купленный в связи с повышением по службе костюм и попросил, чтобы Роман завязал ему галстук.

– Чего это ты развыпепдрючился? – спросил Роман, поправляя другу узел галстука. – В гости, что ли, собрался?

Немов замялся и вдруг покраснел.

– В театр.

Роман пристально взглянул на него, не понимая причины смущения.

– На оперу?

– Нет, на балет.

Немов еще потоптался, смешно скосил глаза на свой длинный нос и вдруг сказал:

– Ром, ты не обидишься, если я один вопрос задам?

– Ну? – голосом, не обещающим ничего хорошего, отозвался Бессонов.

– Ты с Ладой как, совсем разорвал?

– А тебе-то что? – разозлился Роман. – Ты-то чего в душу лезешь?

– Так насовсем или как?

– Наверное, насовсем, – вздохнул он.

– Ну и хорошо! – просиял Немов.

– Чего же хорошего?

– Теперь у меня совесть будет чиста! Я ведь с ней в театр иду. Вот и мучился, вдруг ты ее еще любишь.

– Иди знаешь куда? – совсем взбеленился Роман. – И Ладу свою туда же захвати.

– Иду, иду! Бегу! – вскричал улыбающийся Евгений и буквально выпорхнул из комнаты.

– Мотылек влюбленный! – процедил мрачно Роман и снова плюхнулся с книгой на кровать.

Но строчки от злости так и прыгали перед глазами. Роман зажмурил глаза и подумал: «А что я, собственно, так злюсь? Ведь действительно расстались насовсем!»

Воображение тем временем услужливо рисовало Ладу, ее глаза, улыбку, манеру встряхивать короткими волосами. Роману вдруг стало томительно грустно.

– Неужели я действительно ее люблю?

Он представил, что вот сейчас нахальный Женька покупает ей цветы, мороженое, берет под руку, что-то нашептывает смешное на ушко, это он может. Лада звонко смеется – так, что оборачиваются прохожие. А может, он ее и поцеловать попытается? Роман даже подскочил на кровати от вмиг переполнившей его ревности.

Он оделся и вышел на улицу. На скамеечке в тенистом скверике заметил рыжего Аркадия, который, нисколько не стесняясь прохожих, целовался с какой-то девушкой. Роман подошел поближе и даже присвистнул от удивления. Тесно прижавшись к Аркадию, сидела... Людмила Потапова.

– Чего это вас так разобрало? – грубовато спросил Роман, подходя к парочке вплотную. – Уж могли бы в горсад отправиться, там хоть народу поменьше...

– Завидуешь? – зыркнул глазом Аркадий, а Людмила, ничуть не смутившись, певуче проговорила:

– Так весна же, Ромочка! Кровь играет!

Они захихикали ему вслед. Действительно, как-то неожиданно все распустилось. Клейкие нежно-зеленые листочки тополя своим запахом нагоняли истому, безумствовали в кустах воробьи. Роман спустился к речке, еще темной от паводковых вод, сердито-бурливой, с бесчисленными водоворотами, в которых мелькали палки, щепки, прошлогодние листья. В священном экстазе, вскинув свои удочки на караул, замерли рыбаки. Ни у кого не клевало, но это, наверное, и не надо было. Зато были в изобилии речной озон, солнце и шаловливый ветерок. Из заботливо расставленных сумок и рюкзаков выглядывали горлышки бутылок и перья зеленого лука. Роман и здесь почувствовал себя лишним, а потому понуро отправился в общежитие, снова плюхнулся на кровать с книжкой в руках. «И друга потерял, и любимую девушку!» – непрерывно стучало в голове.

Начало уже смеркаться, когда Роман отложил книгу и задремал. Его разбудил яркий электрический свет, включенный вошедшим Немовым. Роман приоткрыл один глаз и свирепо на него уставился. Некрасивое лицо Евгения было откровенно счастливым. Он глупо улыбался.

– Ну, чего лыбишься, как майский кот? Люди отдыхают... – проворчал Роман.

Тот продолжал улыбаться и вдруг погрозил Роману пальцем.

– Ты чего?

– Чтоб я еще хоть раз пошел куда-нибудь с твоей Ладой! – сказал Евгений раздельно, сделав ударение на слове «твоей».

– Чего, чего? – Роман открыл и второй глаз.

– Все уши прожужжала: «Как там Ромочка? Какой-то он бледный. Встречается ли с кем-нибудь?»

– Врешь ты все, и бог тебя накажет, – убежденно сказал Роман, однако сел на кровати.

– Я, конечно, тоже, как мог, масла в огонь подливал, – продолжал невозмутимо Немов, роясь в своей тумбочке. – Говорю, сохнет, ничего не ест, не пьет. Кстати, ты мою кружку не видел?

– Нет. Ну, ну? – нетерпеливо торопил рассказчика Роман.

– И вообще, говорю, гениальный парень. Наверняка лауреатом станет каким-нибудь. Кто с ним, намекаю, судьбу свяжет, счастливым будет...

Брошенная метко подушка прорвала немовское зубоскальство. Швырнув подушку обратно Роману, Немов вдруг вскочил:

– И вообще, что ты здесь сидишь, пентюх?

– А что мне делать, прыгать?

– Вот возьми кружечку, налей в нее водички и дуй в палисадник, там девушка давно ждет, пить хочет.

– Какая девушка? Издеваешься? – Роман схватил пытавшегося увернуться Евгения за галстук.

– Какая, какая, – отвернув взгляд, проворчал Немов. – Лада, конечно.

Действительно, она скромненько сидела на скамейке, подложив под коленки руки. На появление Романа никак не среагировала, просто взяла кружку и начала пить.

– Лада, Лада, – задыхаясь от переполнявших его чувств, пролепетал Роман.

– Ну что? – оторвавшись от кружки, строго, чуть насмешливо спросила Лада, а в следующее мгновение сердито закричала:

– Тише, медведь! Ты мне всю воду на платье пролил. А оно новое, между прочим.

Долго, всю ночь просидели они на той лавочке и сказали друг другу все.

– Ты понимаешь, я ведь только потом, когда мы поссорились, вдруг понял, что я тебя люблю. Всерьез. Понимаешь? – чуть придыхая от волнения, говорил Роман. – Раньше казалось, что просто нравишься, как обычно нравится хорошенькая девушка. Поэтому и с Людмилой...

– Не надо про это, – требовательно сказала Лада, прикрывая его рот своей ладонью, и повторила: – Не надо! Это очень грязно, и я сейчас расплачусь. Когда ты уходил с ней по аллее, меня как будто из ружья ударило. Такая боль пронзительная! Ведь я-то люблю с первого момента, как тебя увидела.

– Ладушка, прости и поверь! Я ведь тебя так люблю, что, веришь, ночами не сплю. Будь моей женой. Клянусь, никогда ты не пожалеешь об этом...

* * *

На следующее утро Николай Иванович тщетно пытался выбить парня из мечтательного транса.

– Иди в комитет, кому говорю? – смешно топорщил брови редактор, пытаясь придать лицу строгое и значительное выражение. – Может, материал какой принесешь. Как дела, к примеру, на строительстве стадиона?

– Нулевой цикл, – зевая, ответил Роман, не отрывая взгляда от потолка. – Я уже информацию дал Василию Федоровичу. И вообще в комитете скукота – ходят все, как сонные мухи.

– Конечно, – съязвил Самсонов, – стоило Ладе в дипломный отпуск уйти, как вся жизнь замерла.

Он, как и все остальные работники редакции, был рад примирению. Но газету ведь делать все равно надо!

– Вот что, – решительно сказал Николай Иванович встрепенувшемуся при упоминании Лады Роману. – Даю конкретное задание. Пойдешь в литейку, найдешь формовщика Виктора Ивановича Головкина и сделаешь о нем очерк.

– Очерк? – опасливо переспросил Роман.

– Да, да, именно очерк! Человек он очень интересный и того заслуживает.

Роман попал в литейку после обеда. С грохотом в ворота катились электрокары с литьем. Пропустив их, корреспондент подошел к окошку табельщицы.

– Где мне Головкина найти? – прокричал он.

– Вон в том углу в конце цеха – участок ручной формовки, – показала табельщица. – Он там.

Роман прошел мимо участка выбивки. Сюда по конвейеру поступали формы из заливки. Дюжие мужчины парами снимали с помощью железных крюков форму и швыряли ее об чугунный пол. Форма, подобно раковине, раскрывалась, и из нее высыпались еще раскаленные детали.

«Дедовский метод, – вспомнил Роман слова Демьянова. – Неудивительно, что в литейке брак доходит до 40 процентов».

На участке ручной формовки было тихо. Лишь несколько человек возились у огромных куч черной формовочной земли, издающей специфический, по довольно приятный запах пригорелых сухарей.

– Будто в песочек играют, – фыркнул про себя Роман.

Однако кто из них Головкин? Роман решил спросить ближайшего рабочего, худенького, с мальчишеской фигуркой, одетого в ладный синий комбинезон. Он сидел на корточках и оглаживал странной лопаточкой, похожей на маленький мастерок, бок какого-то затейливого сооружения, слегка напоминающего модель рыцарского замка.

– Мне Головкин нужен! – громко сказал Роман, подойдя сзади.

– Я Головкин, – не поворачиваясь, ответил рабочий.

Роман нерешительно потоптался, а потом присел рядом на корточки.

– Здравствуйте, я корреспондент заводской газеты Бессонов.

Рабочий повернулся к Роману, и тот увидел лицо пожилого и усталого человека. На морщинистом лбу капельки пота.

– Здравствуйте, – без всякого энтузиазма откликнулся Головкин.

Он с прищуром оглядывал свою работу.

– Имею задание написать о вас очерк.

– Вот как. Очерк, – опять-таки без энтузиазма повторил рабочий.

Неожиданно он схватил молоток, какие-то металлические шпильки и бросился к противоположной стороне формы.

Роман последовал за ним, с любопытством наблюдая, как Головкин ловко вгоняет шпильки в какой-то фигурный выступ.