Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– То есть центр массовой работы...

– Вот именно. После работы – вся работа в Доме культуры. А у нас сейчас? Чиновники! Ни дать, ни взять. Сидят по кабинетам в галстучках. Что завком, что комсомолия твоя. Бывают только на мероприятиях! Откуда же жизнь будет в Доме культуры, если актив сам там не бывает?

– Стоп! – невежливо остановил Роман развоевавшегося старика. – Простите, ради бога, Василий Федорович. Но вы натолкнули меня еще на одну мысль. Я все мучился, пытался определить, что меня беспокоило, и, наконец, вот, когда вы сейчас стали говорить, дошло...

– Ну? – односложно спросил Демьянов, поглядев на парня сбоку, как обиженный воробей.

– Как бы это сказать, – Роман даже щелкнул пальцами, не находя сразу необходимых слов. – Понимаете, для кого у нас Дом культуры? Для всех? Нет, только для талантов. Понимаете? Ну вот, скажем, я не обладаю никакими талантами. Да и возраст не для учебы. Короче, ни в один кружок меня не возьмут. Да я и сам не пойду, потому что стесняюсь. И что же получается? Выходит, что делать мне в Доме культуры практически нечего. В кино раз в неделю сходил, ну, может, еще на танцы. Нет кружков или клубов по увлечениям. Чтоб я мог прийти и сыграть в шахматы. Просто так. С таким же любителем, как я. Либо в настольный теннис. Либо в бильярд, наконец. Или книгу какую-то, фильм обсудить. То есть нет возможности просто прийти и приятно провести время. Как?

– Одобряю, – согласился Демьянов. – Тем более что сейчас народ уже больше в отдельных квартирах живет и общается только либо на работе, либо на той же фабрике-кухне.

– Ну что ж, – заулыбался Роман, – кажется, яснее стало. Спасибо. Пойду, пожалуй, писать?

* * *

Статья получилась большой. Почти на всю полосу. Роман не утерпел, побежал в типографию, не дожидаясь, пока тираж привезут в экспедицию. Взял номер прямо с печатной машины и, с удовольствием вдыхая запах типографской краски, начал перечитывать фразы, вдруг ставшие будто незнакомыми.

Он ждал с замиранием немедленных телефонных звонков – ругательных и одобрительных, но весь день было удивительно спокойно.

– Переваривают, – успокоил Демьянов, видя его волнение.

На следующее утро Самсонова срочно вызвали в партком. Вернулся тот озабоченный. Взглянул как-то непонятно сердито на стоявших плечом к плечу Демьянова и Бессонова.

– Что старый, что малый...

– Чего, чего? – сразу нахохлился Василий Федорович.

– На заседании парткома будут статью обсуждать. Точнее, отчет директора Дома культуры в связи с нашей статьей.

– Здорово, Роман, поздравляю! – начал трясти за руку молодого корреспондента секретарь. – Вот это действенность печати, я понимаю. Значит, задел за живое. А это, я тебе скажу, самое главное.

– Ну и чего радуешься? – не утерпел Самсонов. – А если и мне заодно вклеят?

– Почему вам, Николай Иванович? – удивился Роман.

– А кому же? – Самсонов хлопнул себя по тонкой шейке. – Я ведь редактор. Раз подписываю, значит, несу персональную ответственность.

– Клянусь, все там правда! – разгорячился Роман.

– Правда, правда, – забормотал Самсонов. – А вот Ирина Петровна заметила...

– Чего?

– Что ты в адрес общественных организаций намек сделал. Дескать, в тридцатые годы партком и завком не гнушались в Дом культуры ходить, а теперь – пег. Она прямо меня спросила: «Вы что, Николай Иванович, считаете, что партком от масс отрывается, так, что ли?» А мне и крыть нечем.

– Ну и напрасно, – сухо сказал Василий Федорович. – Любит твоя Ирина Петровна ярлыки вешать. А если по совести, так она же сама действительно в кабинетного работника превратилась. Как ни зайдешь, то справки, то отчеты какие-то строчит. И поговорить ей с человеком некогда.

– Ну, ну! – погрозил пальцем Николай Иванович. – Ты на партком не замахивайся. Не забывай, что газета – орган парткома.

– Ирина Петровна еще не партком! – зыркнул недобро на редактора Демьянов. – А, да что говорить...

* * *

Бессонов был первый раз на заседании парткома. Сначала они довольно долго томились в коридоре. Стояли двумя враждебными группами – работники редакции и Дома культуры. Ромов, демонстративно не замечая Бессонова, громко сказал:

– Самая настоящая желтая пресса. «Дейли-мейли», Знаете, как переводится? Мели, Емеля, твоя неделя.

И первым громко ненатурально захохотал. Роман покраснел, а Василий Федорович сделался похожим на взлохмаченного пса, вот-вот укусит. Однако сам он тут же вполголоса сказал Роману:

– Не связывайся. Собака лает...

Из дверей зала заседаний повалил народ, следом вышла техсекретарь Леночка с листочком в руках:

– Кто по вопросу Дома культуры? Сейчас я отмечу. Демьянов, Бессонов, Ромов... заходите.

– Присаживайтесь, товарищи! – негромко сказал Разумов, потирая покрасневшие уголки глаз. Он сидел во главе стола, расположенного буквой «Т». Рядом с ним Чалова. По левую руку – Угаров, Любимов, их редактор Самсонов, еще какие-то люди, кого Бессонов не знал. Нерешительно потоптавшись, он и Василий Федорович сели на стулья, поставленные вдоль стены. Ромов же, напротив, показывая, что он здесь свой, решительно прошел к столу, энергично отодвинул стул и сел, преданно уставившись на секретаря парткома.

– Наша газета, – продолжил Разумов, взяв в руки газетный лист, – опубликовала большую статью, посвященную недостаткам в работе Дома культуры. Все члены парткома, надеюсь, читали? Поскольку позиция редакции достаточно ясно высказана, предлагаю сразу заслушать директора Дома культуры, коммуниста Ромова. Нет возражений? Пожалуйста, Петр Сергеевич, только поконкретнее.

От волнения у Романа уши будто ватой заложило, и он не расслышал первых фраз, произнесенных Ромовым. Однако постепенно пришел в себя и даже улыбнулся Любимову, когда тот, незаметно подмигнул ему.

Неожиданно директора Дома культуры перебил Разумов:

– Послушать вас, то все, как в песне – «все хороню, прекрасная маркиза». Что, может, Бессонов напутал что-нибудь? И в кружках полно молодежи с завода, и спектакли ставите, и дипломы получаете?

Ромов ничуть не смешался:

– Понятно, Сергей Михайлович. Я уже говорил товарищу Бессонову, что очень люблю критику...

Изумленно вскинул голову Угаров:

– Первый раз вижу человека, который бы любил критику. За что ее любить? Ведь это неприятная штука, против шерсти гладят. Не любить критику надо, а реагировать на нее!

– Позвольте, я и реагирую.

– Интересно, как? – прищурился Угаров.

– Утром сегодня провели собрание всех сотрудников Дома культуры, обсудили заметку и постановили... – Ромов сделал интригующую паузу и с пафосом закончил, – что все это неправда!

Хохотали все. Даже суровая Чалова содрогалась всем телом, закрыв лицо руками. Неожиданно веселье прервал прозвеневший металлом голос обычно мягкого Разумова:

– Товарищ Ромов, вы хоть чувствуете, что это над вами смеются?

Директор Дома культуры, начавший было смеяться вслед за всеми, начал растерянно озираться:

– Надо мной?

– Именно над вами, – жестко продолжил Сергей Михайлович. – Неужели вы сами не видите, сколь низок уровень ваших самодеятельных коллективов? Слушаешь их выступления и порой краснеешь от стыда. А вечера чествования победителей? Извините, но более унылое зрелище трудно представить. На танцевальных вечерах – грязь, пьянство. Мы ведь сюда вас пригласили не для того, чтобы высечь. Ждали каких-то конструктивных предложений. Но раз вы не понимаете, разговаривать бесполезно...

– Я хотел сказать... – пролепетал Ромов, но секретарь вновь махнул рукой:

– Садитесь. Вы уже все сказали.

Романа вдруг кольнуло острое чувство жалости к этому человеку, вмиг потерявшему свою вальяжность. Еще раз он ощутил ту тяжесть, которую принял на себя, взяв смелость судить поступки человека.

– Товарищи! – обратился Разумов к членам парткома. – У кого есть что сказать по существу проблем, поднятых в статье? Ирина Петровна?

Чалова многозначительно выпятила вперед ярко накрашенные губы.

– В целом статья правильная. Конечно, Дом культуры работает плохо. Но вот насчет того, чтобы заседания парткома или завкома там проводить, по-моему, – перегиб.

Романа подбросило, будто взрывной волной:

– Я совсем не так писал.

– Но можно так попять, – процедила Ирина Петровна.

Сергей Михайлович укоризненно посмотрел на нее:

– Вспомни, ты сама-то давно там была?

Чалова смешалась:

– Ну, с месяц назад. Когда лекция о международном положении была...

– Правильно. Потому что сама ответственной была. И я, к стыду своему, только на каких-то мероприятиях бываю. И вот он тоже, – Разумов кивнул на Угарова.

Потом его взгляд остановился на Любимове:

– А комсомол наш, извините...

Роман впервые увидел Любимова покрасневшим.

– Мы бываем...

– Бываете, – проворчал Сергей Михайлович. – Вы хозяевами должны быть, а не гостями. Дневать и ночевать в Доме культуры. Где молодежные вечера? Где диспуты? Так что, дорогие товарищи, мы должны поблагодарить товарища Бессонова за умную принципиальную статью и должным образом отреагировать на критику. Конечно, не так, как товарищ Ромов...

* * *

– У тебя вся спина белая! – изрек Аркадий, когда они утром выходили из общежития, и Роман вспомнил, что сегодня первое апреля! Он подмигнул Немову:

– Сегодня разыграем кой-кого!

– Кого кой-кого? – ревниво встрял в разговор Аркадий. – Я тоже хочу.

– Ладно, – смилостивился Роман, – приходи и ты в редакцию.

В общей редакционной комнате царило веселое оживление. Василию Федоровичу удалось разыграть машинистку Татьяну Ивановну. С ворчливым видом он заявил ей, что-де все бабы с ума посходили, с раннего утра толпятся у универмага, говорят, что обещают что-то выкинуть. Татьяна Ивановна выслушала все это вроде бы невозмутимо, но лишь Василий Федорович вышел, она стремглав бросилась к Самсонову отпрашиваться, чтобы навестить неведомо откуда взявшуюся больную тетку.

– А ты, Роман, еще никого не разыграл? – спросил, смеясь, Николай Иванович.

– Сейчас сделаем, – заулыбался тот. – Значит, Аркадии, лети в комитет, будешь наблюдать за реакцией, потом доложишь. Женька, давай!

Евгений набросил на трубку носовой платок, набрал номер и зычным голосом произнес:

– Геннадия Сергеевича, будьте добры. Ах, это вы! С вами говорит председатель городского комитета ДОСААФ. Вы знаете, что 12 апреля – день космонавтики? Читали? Принято решение провести городской праздник. Прошу срочно выделить 50 активистов, умеющих прыгать с парашютом. Да, да, будем сбрасывать. Да нет, не опасно. Сбор завтра, в 8.00 на городской площади. Нет, нет! Лучше побольше девушек, желательно хорошеньких.

Роман молча показал кулак – Евгению явно перебарщивал. Через минуту в комнату влетел задыхающийся от смеха Аркадий. В изнеможении он упал на стул:

– Ой, не могу, воды! Он вызвал Юлю... – Аркадий опять закатился и сквозь слезы выдавил, – и велел составлять списки... Ой, не могу...

Сидя спиной к двери, Аркадий, естественно, не видел, что на пороге появился Любимов.

– Нет, так купиться, – все еще рыдал от смеха Аркадий.

– Выговор! С предупреждением! – гаркнул Любимов.

Роман и не подозревал, что лицо Аркадия может так мгновенно измениться. Из круглого, как блин, оно вдруг стало огурцевидным. Маленькие глазки, казалось, выскочат из орбит. Он мгновенно вскочил и, согнувшись, казалось, собирался нырнуть под стол. Однако, услышав, что все дружно смеются, захохотал громче всех сам.

– Я сразу догадался, что это Романа проделка! – сказал Любимов. – Ну, погоди, я тебе тоже сюрпризик преподнесу.

– Откуда ты догадался, что моя? – удивился Роман.

– Достаточно было взглянуть на его руку, – Любимов показал на Петрова.

– Эх ты, предатель! – укоризненно покачал головой Роман. – Ну, ладно. Не будем отвлекаться. Кто у нас на очереди?

– Начальник пожарной охраны, – отрапортовал Немов.

– Давай!

Евгений вновь набрал номер телефона.

– Иван Сидорович? Привет, Сапогов из отдела кадров. Тебе кадры нужны? Тут пришел один. Говорит, что по вашему методу подготовку прошел. Какую подготовку? Говорит, тридцать шесть часов подряд может спать. Какие шутки? Кто издевается?

Немов положил трубку и горестно покачал головой:

– Обиделся. Говорит, будет жаловаться директору. То-то Сапогов удивится...

Не случайно говорят: много смеха – не к добру. Еще не прекратилось веселье, когда в комнату вошел Самсонов.

– Смеетесь, орлики. Смейтесь, смейтесь, – сказал он замогильным голосом.

Все приготовились к розыгрышу.

– Я только из производственного отдела. Там подбивали бабки за март. Так вот, – Самсонов горько ухмыльнулся, – наш сборочный цех план завалил с треском. Выполнение составило всего тридцать шесть процентов. А это значит – план летит по заводу. И не только месячный, но и квартальный. Значит, премии никому не видать.

– Ну, это только наш Николай может такое придумать! – засмеялся Василий Федорович.

Его поддержали остальные.

Самсонов удивленно обвел глазами смеющихся.

– Да вы что? Не верите?

Первым, кажется, понял, что Самсонов говорит серьезно, Демьянов.

– Кто тебе сказал?

– Говорю же, в производственном отделе...

Неожиданно в динамике что-то защелкало.

– Диспетчерский час во внеурочное время? – забеспокоился и Любимов. – Значит, правда, что-то случилось. Бегу к директору...

Работники редакции тем временем расположились поближе к динамику. После переклички, сделанной диспетчером, послышался необычно встревоженный голос Угарова. Даже не поздоровавшись, он сказал:

– Как сообщил мне начальник производства, сборочный номер 26 выполнил месячный план лишь на тридцать шесть процентов. Начальник цеха, слышите?

– Слышу, – послышался односложный ответ.

– Ну и что скажете, Терновский?

– К субботе, как вы знаете, Борис Алексеевич, поступили только последние комплектующие детали. Я разговаривал с ребятами, чтобы вышли поработать в субботу и воскресенье. Оставалось немного поднажать, и шестнадцать станков мы бы сдали, что и требовалось для месячной программы. В субботу действительно вышли, а в воскресенье – ни один.

– Почему? Вы разобрались?

– Говорят, надоело все выходные вкалывать.

– Та-ак. Понятно.

Потом последовала пауза. Слышались негромкие голоса. Видно, что Угаров советовался с кем-то. Потом он снова сказал в микрофон.

– Сегодня в пятнадцать ноль-ноль внеочередное заседание парткома. Быть всем четырехугольникам цехов.

С ноткой сарказма добавил:

– Приглашаем всех твоих «королей». Слышишь, Терновский?

Динамик щелкнул, отключился. Работники редакции начали оживленно обмениваться мнениями.

– Что там произошло? Такого ни разу не было! – развел руками Самсонов.

– Бойкот получается! – хмыкнул Алексей.

– В воскресенье? – оборвал его Василий Федорович. – Соображай, что говоришь. Просто сборщикам надоело обещания слушать, дескать, вот со следующего месяца обязательно все переменится...

Неожиданно спорящие замолчали. Сработал «сюрприз», обещанный Любимовым. В кабинет редактора буквально влетела запыхавшаяся Лада.

– Николай Иванович! – воскликнула она, демонстративно не глядя на запунцовевшего Романа. – Ради бога, не ставьте под заметкой мою фамилию!

– Под какой заметкой? – удивился Самсонов.

– Ну, о новом станке, который наше бюро разрабатывало. Я почти ничего по нему не делала. Справедливее будет, чтоб Трифонова подписала.

– Ничего не понимаю, – развел руками Самсонов. – Говори толком.

– Ну как же! – начала сердиться Лада.

С порозовевшими щеками, она казалась Роману такой хорошенькой, что он невольно отвел глаза.

– Мне Любимов сказал, что случайно увидел... как это называется? Ах, да, гранки! А в них моя заметка про наш отдел. Поняли?

Роман прыснул:

– Ну, Любимов – негодяй. Знал, на какой струнке сыграть!

Лада на этот раз холодно взглянула на него:

– Что значит «сыграть»?

– А то, что с первым апреля!

Все рассмеялись. Подбородок девушки задрожал:

– Значит, разыграли? Ну погоди, Любимов!

И она пулей вылетела из дверей.

– Слушай, Роман! А что-то Лада к нам заходить перестала? – спросил все замечающий Василий Федорович.

Бессонов пожал плечом:

– Почем я знаю.

– Неужели поссорились? – тут же принял эстафету Николай Иванович. – Такая видная пара. Мы уж было о свадебном подарке начали думать...

– Кончайте, братцы, и так тошно, – только и произнес Роман и тоже выскочил из кабинета.

* * *

Что ни говори, но начало месяца, а тем более нового квартала – дополнительные негласные дни отдыха. Вчера еще злые, взбудораженные, срывающиеся: на крик руководители цехов сегодня выглядели размягченными, расслабленными, охотно реагирующими на любую шутку. Рассаживаясь поудобнее в зале новой техники, степы которого обильно украшали диаграммы, чертежи и фотографии новых станков, люди перекрикивались через весь зал, подначивая друг друга, громко смеясь над чем-то не всегда понятным.

Среди этих оживленных лиц заметно выделялась группа, сидевшая особняком, в правом заднем углу. Приглядевшись, Роман узнал Андрея Крутова. «Бригада сборщиков», – догадался он. Начальник сборочного цеха Терновский сидел на несколько рядов ближе и демонстративно не глядел на своих рабочих. Был он сухощав, длинные светлые волосы гладко зачесаны назад, из-под стекол очков холодно поблескивали серые глаза, и без того топкие губы крепко сжаты.

Гася оживление, к длинному столу на сцене вышли члены парткома. Взяв в руки стоявший на столе микрофон, Разумов, слегка прокашлявшись, начал без предисловий:

– Мы обычно собираемся в этом составе, чтобы подвести итоги соревнования за квартал. Но сегодня повод другой. Прямо скажу, печальный. Вы утром уже слышали, что двадцать шестой с треском провалил не только свой план, но и потянул назад весь наш многотысячный коллектив. Хотя все условия для выполнения плана, подчеркиваю и обращаю ваше внимание на эти слова – абсолютно все условия! – в цехе были. Прошу товарища Терновского объяснить здесь присутствующим, как он умудрился весь завод посадить в лужу. Да нет уж, вы, пожалуйста, сюда, на трибуну, чтоб все вас видели.

Терновский крепко сжал руками края трибуны так, чтобы всем видны были его холеные кисти рук, и повернулся к сидевшему рядом с трибуной Угарову.

– Борис Алексеевич! Меньше всего виноват в случившемся сборочный цех и я как его руководитель!

– Вот как! – саркастически заметил Угаров. – Значит, нет виноватых.

– Нет, почему! Виноваты цеха-смежники, постоянно срывающие графики поставки узлов и деталей, виноваты плановый и производственный отделы, составляющие липовые планы, которые летят на следующий день после их утверждения, виновата, в конце концов, дирекция, которая ни разу не наказала никого из конкретных лиц, отвечающих за эту производственную неразбериху. Я могу по числам доложить, как складывалась обстановка: первое марта – ноль собранных станков и ноль деталей, второе марта – ноль станков, десять валов из термички – почему-то совсем к другим станкам, третье марта...

Зал загудел.

– Наверное, достаточно? – обращаясь в зал, спросил Разумов. – Спасибо, товарищ Терновский, за информацию. Значит, мы вас правильно поняли? Ни цех, ни вы как начальник цеха не виноваты, так?

– Так, – упрямо боднул головой Терновский.

Голос Разумова от волнения стал каким-то вкрадчивым:

– Вот вы говорили о неправильном планировании. А вы помогли чем-нибудь производственному отделу? Ведь вам лучше всех известно, когда, в какие сроки, в каком количестве потребуются те или иные детали для определенного класса станков.

– Это не мое дело! – отрезал Терновский. – Мое дело план выполнить!

Зал снова загудел.

– О том, как вы выполняете план, мы уже знаем, – сухо ответил Разумов. – Становясь в позицию стороннего наблюдателя, вы сами себя сажаете в лужу. Неужели не понятно?

И обратившись к залу, Разумов резко сказал:

– Товарищи присутствующие здесь члены парткома. Вношу предложение. За срыв выполнения месячного плана и некритическое отношение к себе как к начальнику цеха объявить коммунисту Терновскому строгий выговор. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Предложение принимается. Садитесь, товарищ Терновский, и еще раз крепко подумайте о своем поведении как коммуниста и руководителя. Кто хочет высказаться по данному вопросу?

Инициативу снова взял в свои руки Угаров.

– А что скажут сами сборщики? Тут, я вижу, собралась вся бригада Андрея Крутова. Что это вы сегодня нарядные такие, – словно на праздник?

Все обернулись в сторону сборщиков. Действительно, все рабочие, как один, были при галстуках.

– А чем не праздник? – вскочил Андрей Крутов и взмахнул буйной гривой волос. – Давно не помню, чтобы работали так, как сегодня. Первый день месяца – и все, какие надо, детали – в достатке. Не надо бегать, ругаться, только работай.

Все засмеялись. Андрей снова тряхнул волосами и сказал обиженно:

– И ничего смешного не вижу. Между прочим, дневную норму мы сегодня спокойно вдвоем перекрыли! Бог так бы всегда!

– Огорчила меня сегодня бригада Крутова, огорчила чисто по-человечески, – глухо, наклонив голову, сказал Угаров.

И вдруг вскинул голову и загромыхал басом, наполнившим зал:

– Ты знаешь, Крутов, цену этой вашей «спокойной» работы? Литейщики, термитники, станочники третью смену организовали, чтобы успеть дать детали на сборку. И когда до финиша оставалось чуть-чуть, вы вдруг встали в позу. Значит, плевать вам на весь коллектив!

– Бригада коммунистического труда, между прочим, – тоненьким, почти детским голосом выкрикнул Федчук.

Андрей стесненно опустил голову.

– А может, в этом заключается сермяжная правда? – выкрикнул зло Терновский. Его лицо, обычно бледное, покрылось красными пятнами.

– В чем сермяжная правда? План заваливать? Видать, ни черта вы не поняли... – прищурился Угаров.

Но Терновский не сдавался. Напротив, поднявшись с кресла, он спокойно возразил:

– Именно так, Борис Алексеевич. Зачем устраивать эту ежемесячную нервотрепку? Вот мы действительно завалили план, зато наконец будем работать ритмично. Ведь сейчас в цехе – задел деталей по крайней мере на три четверти месячного плана. Таким образом, заготовительные цехи могут работать спокойно для обеспечения сборки на следующий месяц...

Наступила пауза. Казалось, все переваривают эту логичную и, в общем-то, простую мысль.

– Действительно, как до этого раньше не додумались? – шепотом сказал Романов, толкнув Демьянова локтем в бок.

Тот, насупившись, ничего не ответил.

– Терновский неправ, – послышался негромкий голос.

Все повернулись, разыскивая глазами, кто это сказал.

– Немов? – поднял брови Угаров. – Ну, или сюда поближе.

Евгений неловко, споткнувшись о чьи-то ноги, выбрался из ряда, подошел к сцене, но на трибуну не пошел. Встав вполоборота и воинственно вскинув очки, он продолжил, обращаясь одновременно и к залу, и к президиуму:

– Это не панацея. Сборщики обеспечили себе ритмичность от силы на месяц работы. А потом все начнется сначала. Поскольку суть проблемы значительно глубже.

– Ну-ка, ну-ка! – чуть иронически проговорил Борис Алексеевич.

Ирония директора подстегнула Немова, он обернулся к Угарову и выпалил:

– Давайте смотреть правде в глаза, Борис Алексеевич. Вы же видите, что заработная плата у нас не является заработанной.

В зале поднялся гул.

– Демагогия! – выкрикнул кто-то.

– Да, да! И я вам это докажу! – резко повернулся к залу Немов. Он неожиданно взмок от волнения так, что черные волосы прилипли ко лбу.

– Мы практически платим не за сдельщину, а лишь за выход на работу, – запальчиво продолжил Евгений.

– Ну ты даешь! Говори, да не заговаривайся! – пытался остановить его Угаров.

– А вы спросите, Борис Алексеевич, вот хотя бы у сборщиков – заинтересованы они делать больше нормы или нет. Нужен им рост производительности труда? Не на словах, конечно, а на деле. Пусть скажут честно!

– Да нет, конечно, заинтересованы, – пожал плечами поднявшийся Крутов, но сказал он это как-то неуверенно.

– Честно, честно скажите, Крутов. Не крутите! – резко сказал обычно столь застенчивый и интеллигентный Немов. – Можете вы на двести процентов норму выполнить?

– Могу!

– А на триста?

Крутов засмеялся, оглянулся на своих членов бригады.

– Если поднатужиться...

– А потом экономисты расценки срежут! – вдруг выкрикнул мрачно басом кто-то из членов бригады.

– Вот, слышите, Борис Алексеевич? – спросил Немов. – В этом как раз и заключается суть проблемы. При существующей системе оплаты труда ровно через месяц, бригаде, если она будет выполнять норму на триста процентов, эту норму повысят по крайней мере вдвое. Скажут, что раньше норма была заниженной. И это не только на сборке. В заготовительных цехах то же самое. Рабочие не стремятся к резкому повышению производительности. Сто двадцать, максимально сто тридцать процентов – и порядок. Поэтому у нас в каждом цехе, я уверен, значительный перебор рабочей силы, ну, а уж на сборке, учитывая штурмовщину, вообще рабочих в два раза больше, чем необходимо.

– Ну и что ты предлагаешь, Немов? – спросил секретарь парткома.

– Платить! – лаконично сказал Немов.

Зал опять загудел.

– Это же перерасход фонда зарплаты какой будет, – выкрикнул кто-то.

Немов покачал головой.

– Не будет. Ну, если и будет, то на первых порах. Ведь сразу выявится тот самый резерв, который придерживают начальники цехов. Менее способные просто вынуждены будут уйти.

– Не кажется тебе, что ты скатываешься на потогонную систему Тэйлора? – спросил Разумов.

– Нет. То, что я предлагаю, возможно при одном обязательном условии – в каждом цехе, на каждой операции должны действовать технически обоснованные нормы. У нас пока процент внедренных таких норм что-то около десяти. Все остальные нормы выведены по принципу «трех П». – И сам пояснил: – Пол, палец, потолок.

Все засмеялись. Поднялся Угаров.

– Ну что ж, товарищи. Будем, наверное, заканчивать. В том, что здесь говорил Немов, многое, конечно, от полемического задора молодости. Мало еще он поварился в нашем заводском котле. Вот ему и кажется, что можно все проблемы решить единым махом. Завод – это очень сложный организм, все очень взаимосвязано. Нельзя ведь, скажем, отбросить вопросы снабжения, когда мы вместо одного металла, положенного по технологии, получаем другой.

– И другому-то рады! – заметил Пал Адамович.

– Да, рады любому, – подтвердил Угаров. – А это сразу влияет на трудоемкость изготовления деталей. Больше уходит в стружку. Да много и других вопросов, о которых не надо тут говорить. Начальники цехов и так прекрасно все знают. И тем не менее зерно в выступлении Немова есть. Вопрос нормирования, конечно, больной, прямо скажем, что это слабое паше звено. Ну, а насчет зарплаты, она же растет из года в год. Взять вот сборщиков. Они план не выполняют и все равно не меньше двухсот-трехсот зарабатывают. Куда же дальше?

– Я и говорю, – снова вскинулся Немов. – У нас заработная плата не является заработанной!

– Ну, ну, ты уже все сказал! – одернул его Разумов.

Угаров, вроде не услышав реплики Немова, продолжал:

– Главное для нас – это исполнительская дисциплина! В данном случае мы имеем просто вопиющее нарушение дисциплины, и оно не должно оставаться безнаказанным. Партком поступил совершенно правильно в отношении Терновского. Но этого мало. Необходимо, чтобы данное ЧП было обсуждено на цеховом рабочем собрании. Думается, что и в других цехах следует обсудить вопрос о дисциплине...

Когда Роман выходил из зала, кто-то сзади взял его мягко за локоть. Он оглянулся и увидел Андрея.

– Спешишь? – спросил Крутов. Хотя он и улыбался приветливо, глаза его были грустно-растревожены.

– Да вроде некуда! – ответил Роман.

– Прогуляемся?

– С удовольствием.

Они шли не торопясь по улице, переступая через бурливые ручьи, вокруг которых толкались галдящие мальчишки, пускавшие палочки разной величины, долженствующие, видимо, изображать кораблики.

– Пойдем к мосту, – предложил Андрей, – говорят, сегодня ледоход должен начаться.

– Разве это можно предсказать? – удивился Роман.

– Эх ты, а еще журналист. У нас такие старожилы есть, все знают! Надо изучать местный быт и нравы, – засмеялся Андрей.

Подошли к мосту, где действительно толпилось немало зевак. Однако потемневший лед на реке пока был спокоен.

– Неужели не будет? – разочарованно спросил Андрей.

– Сейчас начнется! – заявил кто-то авторитетно.

Роман и Андрей встали у парапета, опершись о перила.

Вечерело. Последние лучи вечернего солнца окрашивали освободившиеся из-под снега ярко-красные крыши томившихся на берегу частных домиков.

– Как же у вас все-таки получилось с воскресеньем? – спросил Роман.

– Да Колька Симаков, мой лучший сборщик, всех завел, – ответил неторопливо Андрей и начал рассказывать.

...Зло чертыхнувшись, Симаков отбросил гаечный ключ и смешно по-детски затряс указательным пальцем.

– Бо-бо? – ехидно спросил Андрей, выглядывая из-за станины.

– Мне б сюда конструктора, который этот узел лепил, – процедил, сверкая золотым зубом, Симаков.

Он поднялся с корточек, разминая руками поясницу. Выпрямился и Андрей и тоже сделал несколько вращательных движений плечами, восстанавливая кровообращение. Стали подходить и остальные члены бригады.

– Что, перекур? – спросил кто-то.

– Незапланированный, – засмеялся Андрей.

– Дурью башку надо иметь, чтобы так присобачить, – продолжал буйствовать Симаков. – Никак не подлезешь...

– Ты лучше правду скажи, чем на других сваливать! – подмигнув окружающим, продолжал разыгрывать его Андрей. – Перебрал, небось, вчера, вот руки и дрожат...

Симаков аж запнулся от негодования. Все знали, что пьет он крайне редко и в меру. А тут бригадир вдруг такое сказал... Румяное толстощекое лицо Симакова стало багровым, нижняя губа обиженно оттопырилась. Он было собрался витиеватой руганью ответить обидчику, но неожиданно его мысли потекли в другом направлении.

– Как же, выпьешь тут! – Он даже сплюнул. – По двенадцать часов подряд вкалываем. Еле до койки доползаешь. Уж забыл, как жена выглядит...

Крутов нахмурился:

– Заплакал...

– Конечно! – с вызовом ответил Симаков. – У людей нормальных суббота как суббота. А мы все возле этих железяк...

– У тебя полмесяца суббота была, пока сборка простаивала, – невозмутимо сказал Крутов. – Пока среднесдельно за ничегонеделанье получал, так помалкивал. А теперь, видишь ли, устал.

В пролете цеха показался Терновский. В белоснежной сорочке с галстуком и с золотыми запонками, поверх небрежно накинут на плечи синий халат.

– Ну как дела, ребята? – деланно бодрым голосом спросил он.

– Никак в гости собрались? – вместо ответа спросил Симаков.

Терновский вскинул руку и посмотрел на часы.

– Да, жена вот в театр решила меня вытащить. Какая-то уж очень модная комедия. Вся Москва с ума сходит, – сказал Терновский и тут же понял, что допустил бестактность. Ведь ребята будут вкалывать допоздна, а еще и завтра надо...

Неуклюже попытался оправдаться.

– Да я вам сейчас плохой помощник. Только буду под ногами путаться. Вы ведь сами с усами...