Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Серега! Ведь мы тебе нагружали! Неужели память отшибло? – спросил Ромка.

– Это я тебе сейчас кое-что отшибу, падла! – пошел на него, оскалив зубы, Серега. – У нас здесь места суровые. Шутить не любят.

– А ну, иди отсюда, – сквозь зубы сказал Стас.

Его резко очерченное лицо напряглось, глаза изучающе окинули жилистую фигуру шофера. Он корпусом чуть подался вперед. Как тогда, во время драки...

...Был такой печальный инцидент в их спортивной биографии. У капитана их сборной – Бориса Рожнова – была невеста, которая, естественно, не пропускала ни одного матча и болела самым активным образом. Вот и на этой игре, когда один из противников промахнулся по кольцу, она тоненько выкрикнула:

– Мазила!

Тот зло ощерился, что-то прошипел ей в ответ. Увидев это, подошел капитан и с высоты своего роста спокойно сказал:

– Потрудитесь, молодой человек, с девушками как следует разговаривать.

«Молодой человек» бросил на него злой взгляд, но отошел. Когда закончился матч, хозяева поля, кстати, проигравшие с весьма крупным счетом, первыми покинули площадку. Следом капитан, гордо выпятив грудь, повел свою команду.

Но только вошел он в раздевалку, как дверь за ним захлопнулась. Двое парней повисли у него на руках, а тот «молодой человек», с которым произошла стычка, расчетливыми ударами поставил Борису два симметричных фонаря.

В это мгновение сборная, оставшаяся без капитана, отчаянно навалившись, сбила крючок с двери. Началась потасовка. Здесь были и болельщики, в частности Стас. Мгновенно разобравшись, кто является зачинщиком, он протолкался к нему и, ни слова не говоря, нанес сначала короткий удар левой в живот, а затем сильно ударил правой в челюсть. Эффект получился поразительный – драчун перелетел через две лавки и, с грохотом приземлившись в углу, заныл.

– Справился, да?

Тут вбежали тренеры и навели порядок. Красиво откинув голову, стонал красавец капитан, а невеста нежно гладила эффектные фонари.

Потом, правда, нашелся какой-то борзописец, весьма живо описавший печальное происшествие. После выступления молодежной газеты, зачинщика драки дисквалифицировали до конца сезона, а обоих тренеров сняли с работы.

...Серега интуитивно почувствовал, что сейчас может последовать удар. Резко попятившись назад, зашипел:

– Я тоже могу кодлу собрать. Еще посмотрим, кто кого.

– Вали отсюда, – процедил Стас.

– Все равно ничего не докажете. Пацаны! – выкрикнул Серега и, слегка качнувшись, зашагал прочь.

– Здорово ты его отшил! – восхищенно сказал Ромка.

– Я эту мразь блатную знаю, – постепенно успокаиваясь, сказал Стас. – Когда еще в седьмом классе учился, у нас во дворе вот такой, типа Сереги, жил. Мальчишек соберет и давай про вольную воровскую жизнь загибать. Потом на «дело» подбивать начал. Я отказался, так он меня на глазах всех ребят избивать начал, хорошо военный проходил, отнял. Я с тех пор и пошел заниматься боксом. Уже через год ему при случае влепил – и все! Куда вся храбрость девалась!

Утром, после планерки, управляющий задержал Стаса.

– Нехорошо, товарищи, получается, – хмуро прогудел он. – У вас какие-то доморощенные сыщики появились.

– О чем вы? – удивился Стас.

– Ну, как же? Ваши ребята второй день воду мутят. Якобы один из водителей машину зерна украл.

– Так действительно позавчера мы шестнадцать машин погрузили, а на ток пришло пятнадцать.

– Это как-то документировано? – прищурился управляющий.

– Не понял.

– Документ есть, что вы шестнадцать, а не пятнадцать отгрузили?

– Какой документ! Просто мы считали, и все.

– А раз нет документа, так нечего и говорить, – торжествующе сказал управляющий. – Вас Крутов вполне к ответственности за клевету может привлечь. Так что я прошу, товарищи, поменьше всяких сплетен, побольше дела. Вам что – уедете, а я остаюсь. Мне с народом работать. Так что – не надо!

Обескураженный Стас вышел из конторы.

– Вот что, мальчики, кончайте базарить, – сказал он, когда подошли Ромка со Светиком и приковылял Михаил, – считайте, что не было этой машины, и все! В самом деле, из-за двух рублей такую бучу поднимать!

– Разве в двух рублях дело? – возразил Ромка. – Это же две, а то и больше тонны зерна! Ведь как задача ставится – на каждого в стране должно быть по тонне зерна. Значит, этот гад двух человек на год без хлеба оставил!

– Ты мне политграмоту не читай, – парировал Стас. – Но раз сам управляющий просит – не лезьте!

Не глядя друг другу в глаза, они разошлись по своим делам. Разговоры о машине прекратились. Серега как ни в чем не бывало въезжал на ток и, оскалившись, весело кричал:

– Эй, сосунки, разгружай!

– От такого и слышим! – недружелюбно отвечал Ромка.

– Ладно, ладно, ребята вы, конечно, хорошие, – примирительным тоном говорил Серега и неожиданно добавлял: – Когда спите!

И он надолго закатывался удушливо-надсадным смехом.

Однако история на этом не кончилась. Однажды утром в контору пригласили четырех друзей.

– Пришли, голубчики, – не глядя на них, сказал управляющий. – Занятых людей от дела отрываете.

Ребята обратили внимание на сидящего у стола молодого человека с выгоревшими белыми бровями, в куцем пиджачке.

– Секретарь парткома, – представился он ребятам. – Вот приехал по поводу пропавшей машины.

Секретарь слегка усмехнулся, потом поглядел на управляющего, сказал:

– Вас я не задерживаю. Понимаю, что работы по горло.

– Да, да, – растерянно ответил тот, подхватил со стола какие-то бумажки и почему-то на цыпочках пошел к двери.

– Ну, излагайте все по порядку, – обратился Макаров к ребятам.

– Вы нам верите? – спросил Ромка, когда они, перебивая друг друга, наконец изложили все, что знали.

– Верить-то, пожалуй, верю. Крутов у нас давно на примете, – задумчиво ответил Макаров, – вот доказать... Пока зерно не найдем... Ну, да свет не без добрых людей, как полагаете?

Ромка пожал плечами.

– Спасибо, ребятки. Похожу по деревне, погутарю. Может, кто-то и видел.

Через день планерку проводила агроном.

– Управляющего на центральную усадьбу вызвали, – пояснила она.

Впрочем, распоряжалась агроном толково. Чувствовалось, что она отлично знает, где что делается, и давала задания очень дельные.

К вечеру прямо на ток приехал Андрей и еще двое.

– Вот знакомьтесь! – представил их Андрей. – Секретарь парткома товарищ Макаров и директор совхоза товарищ Чибисов.

– А мы уже знакомы с товарищем Макаровым! – жизнерадостно сказал Светик. Тот подтвердил кивком.

– Заварили кашу! – вполголоса сказал Андрей Стасу, и было непонятно, восхищается командир или осуждает.

– Сегодня в двадцать часов, – сказал директор и посмотрел на часы, – общее собрание работников отделения. Приглашаем и всех вас, поскольку считаем равноправными членами коллектива.

– Правильно? – обернулся он к секретарю.

– Ну, и в некотором роде как виновников торжества, – добавил тот, глухо кашлянув.

– Какого торжества? – удивленно закрутил головой Михаил.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – одернул его Андрей.

Собрание проходило в красном уголке фермы. Ребята здесь были впервые. Оглядывали многочисленные стенды, рассказывающие о том, как обращаться с доильным аппаратом и чем кормить телят.

Подошел Иван Дудка, в модном костюме со шлицами, при ярком галстуке.

– Блеск, – одобрил его вид Михаил.

Вообще все работники отделения пришли нарядные, и ребята в своих затертых спортивных костюмах чувствовали себя несколько неуютно.

За стол президиума прошли директор совхоза, секретарь парткома и Андрей.

– А где же управляющий? – спросил Ромка рядом сидящего Дудку.

Тот пожал плечами:

– Сами удивляемся!

Встал Макаров.

– Товарищи! Мы собрали вас в такое горячее время в связи с очень неприятным происшествием. В отделении была похищена машина зерна. Установлено, что водитель Крутов, вместо того чтобы вести машину на ток, загнал ее во двор... – он сделал паузу, – управляющему отделением.

Все разом заговорили. Директор постучал карандашом по графину.

– Спокойно, товарищи!

Макаров продолжал:

– К счастью, видели соседи, как грузовик въезжал во двор управляющего. При обыске зерно обнаружено в специально отрытом бункере. Как объяснил управляющий, он припас его для корма свиньям и гусям.

– Во дает! – не выдержал Михаил.

– В настоящее время водитель Крутов арестован, поскольку установлено, что это – не единичный случай. Кражи имели место и раньше. Управляющий Семенов отстранен от работы. В ближайшее время он будет привлечен к ответственности. Особо мы должны поблагодарить москвичей, которые не только ударно работают, но и проявили настоящую, хозяйскую бдительность. Один из них пришел ко мне, протопав ночью более десяти километров, и рассказал обо всем.

Стас и Ромка заерзали на стульях, вопросительно переглядываясь.

– Ребята проявили настоящее мужество. Мы знаем, что Крутов пытался было организовать расправу, для чего подбивал некоторые несознательные элементы. Надо отдать должное нашему командиру поста народной дружины Ивану Дудке, который вовремя узнал об этом и предотвратил.

– Ты?! – изумленно повернулся к Ивану Ромка.

Тот смущенно кивнул и покосился в угол комнаты, где сидели, опустив головы, два парня.

Потом выступил Кузьмич, сказавший, что ему одному – не разорваться, все не учесть, потому и впредь могут быть кражи и что надо оживить работу постов народного контроля. Говорил и пожилой водитель, признавшийся, что, оказывается, управляющий и ему предлагал сделать левый рейс. Он отказался, а не просигнализировал, что управляющий – ворюга.

После собрания и секретарь парткома, и директор трясли руки поочередно Стасу и Ромке, хвалили за бдительность. Совершенно растерянные, ребята возвращались к конторе.

– Хоть теперь признайтесь, кто из вас ходил на центральную усадьбу? – спросил догнавший друзей Андрей.

– Да отвяжись, не ходили мы, – отмахнулся от него Ромка.

И тут вдруг Светик смущенно сказал:

– Я ходил.

– Выходит, ты из нас самый принципиальный оказался? – поразился Михаил.

– Просто я верю в справедливость, – забормотал застенчивый Светик. – И потом я слова не давал управляющему, что буду молчать...

Ромка внезапно остановился, пораженный догадкой.

– Слушай, про драку на матче не ты писал?

– Я, – смущенно ответил Светик.

Стас неожиданно громко захохотал.

– Ты что? – с подозрением спросил Светик.

– Ну теперь-то ты знаешь, как «записывают в комсомол»?

* * *

«Ливневые дожди», – третий день подряд уныло объявлял диктор. В бригаде сначала все обрадовались передышке, потом заскучали. Кто сел писать письма домой, кто неумело штопал прорванные штаны.

Разговоры велись, в основном, вокруг Москвы и института. Ромка, вспомнив о своих прямых общественных обязанностях, сел с Мишкой создавать стенную газету. Передовицу быстро, нисколько не задумываясь, написал Стас.

Она называлась «Все силы – уборке» и подозрительно смахивала на аналогичную статью в районной газете.

– Так должно и быть, – безапелляционно заявил в ответ на сомнение редколлегии Стас. – Иначе какая же это передовица?

Фельетон взялся писать. Светик.

– Если про меня – не пропущу! – свирепо вытаращил на него глаза Мишка. – Я – тоже член редколлегии!

Хотя Светик отпирался, но по его лукавым глазам чувствовалось, что Мишка недалек от истины.

– А что еще в газету поместим? – спросил Рамка, отвлекая его внимание от фельетона.

– Ну, кому что снится!

– Старо! А потом это обычно в новогодний номер!

– Старик, надо ломать традиции.

Ромка, по-прежнему не убежденный, спросил Василия, уютно устроившегося у раскаленной печи и углубленно изучающего пожелтевший журнал «Птицеводство»:

– Вась, как ты считаешь, что в стенгазету надо?

– Фельетон есть?

– Будет.

– Тогда научную статью, – Василий поднял палец. – Для равновесия. Чуешь?

– А про что научную статью?

– Про что угодно. Про озеро Лох-Несс, например.

– Так про него сто раз писали.

– Напиши сто первый, все равно интересно, – резонно заметил Василий.

– Уж лучше на историческую тему, – решил Ромка. – Пожалуй, я свою теорию изложу.

– Ты? – поразился Михаил. – У тебя есть теория? Интересно какая?

– Философская, – гордо изрек Ромка. – Про спираль. Я ее еще весной открыл.

– Про спираль? – недоумевал Михаил.

– Ну, да. Что общественное развитие идет вверх не прямо, а по спирали.

– Это закон отрицания, – вмешался более грамотный Василий, уже сдавший диамат.

– Не знаю, мы этот закон не проходили, – отрекся Ромка. – У меня свой, мною лично придуманный.

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался Василий. – Люблю поспорить!

– Значит, так, – Ромка сел на стол, забыв про стенгазету, и, болтая нотами, начал: – В каждом общественном строе есть свои формы правления, так?

– Ну, допустим, – не понимая, куда он клонит, согласился Василий.

– Так вот они совпадают, только становятся другого качества.

– Кто они, что совпадает? – продолжал не понимать Василий.

– Ну, формы правления же. Приведу пример. При рабовладельческом строе была диктатура?

– Была.

– И у нас диктатура, только не какой-то кучки или одной личности, а пролетариата.

– Можно согласиться. Но кроме рабовладельческого строя есть еще феодализм и капитализм.

– Пожалуйста. При феодализме диктатура – это абсолютная монархия. А при капитализме – фашизм. Гитлер, Муссолини.

Василий почесал в затылке:

– Значит, король – диктатор?

– Конечно! Вспомни Людовика Каторза. «Король – солнце». Уж куда дальше! И с демократией так же.

– Что с демократией? – насторожился Василий.

– В рабовладельческом строе была демократия? Афины, например?

– Ну, была.

– Так. Есть так называемая буржуазная демократия, которой пользуется практически правящая верхушка, так?

– Допустим.

– И есть наша демократия – абсолютного большинства.

– Не спорю. А как же феодализм?

Ромка запнулся, а потом его лицо просияло.

– Ну, как же! Феодальная раздробленность.

– Какая же это демократия? – сбычился Василий.

– Очень просто. Феодалы были все равны, потому и раздробленность.

– Демос – народ, кратос – власть! – взревел Василий. – Не знаешь, что слово «демократия» обозначает!

– Скажи мне, Васенька, слово «демократия», какого происхождения? – елейным голосом спросил Ромка. – Греческого?

– Конечно! – враждебно на него поглядывая, нехотя согласился Василий.

– И родилось это понятие, если не ошибаюсь, в Афинах?

– В Афинах, – выдавил из себя Василий.

– Так какая же это власть народа, – торжествующе заорал Ромка, – когда у каждого свободного гражданина в Афинах были рабы? Они, как известно, в управлении не участвовали, а были бессловесной машиной. Значит, что?

– Что? – опешил Василий.

– Значит, демократия – это равенство среди граждан правящего класса. А потому феодальная раздробленность – тоже демократия.

– Нет! – заорал Василий.

– Да! – так же громко ответил Ромка. И оба вперились в друг друга глазами.

– Ладно, – угрожающе заявил Василий. – Мне, видать, тебя не переспорить. Пошли к ребятам, они тебе покажут феодальную раздробленность.

Вскоре из спальни раздался страшный крик.

Михаил, переписавший к тому времени красивым почерком передовицу, прислушался, вздохнул и начертал «Кому что снится». Ему, Михаилу, лично приснился жареный гусь. Ромке – будто он танцует танго с кобылой Машкой. Натэллочке – коробка конфет «Птичье молоко». Андрея он изобразил скачущим на коне с шашкой и атакующим стройные ряды колосьев. Василию приснилось, что ему в горло вцепился нищий студент и поет «Дай копеечку». Он так увлекся, что, когда наконец Светик притащил свой фельетон, места уже не осталось.

– Давай! Не про меня? Поместим в следующем номере, – милостиво согласился Мишка.

Потом девочки вдруг увлеклись своеобразной игрой, которая называлась «выяснять отношения». Первой начала Алка. Перехватив Ромку, который, увлеченный своей теорией, шел доругиваться с Василием, она тоненько сказала:

– Можно тебя на минуточку?

– Опять кто-нибудь влюбился? – саркастически заметил Ромка.

Алка на него смотрела серьезно и очень нежно.

– Что-нибудь случилось? – встревожился Ромка.

– Ром. Ты как ко мне относишься?

– Что за ерунда? Положительно, конечно. Ну и что дальше?

– А теперь ты спроси, как я к тебе отношусь.

– А как ты ко мне относишься? – повторил безразлично Ромка.

– Я тебя люблю!

– Что?

– Просто обожаю.

– Сдурела?

Алка вместо ответа подняла глаза к потолку, потом перевела их на кончик носа и внезапно посмотрела на него, в упор, глаза в глаза.

– Мать, тебе что, нехорошо?

Та разочарованно махнула рукой:

– Деревня. Это называется «строить глазки». Еще гимназистки умели.

Ромка обозлился:

– Что за мещанские манеры! Может быть, ты еще в бутылочку предложишь сыграть?

– Может быть, – Алка смерила его высокомерным взглядом и плавно пошла на женскую половину. Там раздался дружный хохот. Ромка, так ничего и не поняв, недоумевая, направился к себе.

Потом на отлов вышла Натэллочка. В красивом брючном костюме, в меру накрашенная, она попалась навстречу Мишке, который вывешивал стенную газету. Злые языки утверждали потом, что он сдался без боя и что вроде из-за печки долго раздавались чмокающие звуки, напоминающие поцелуи. Во всяком случае он долго потом сидел на кухне и, затягиваясь самокруткой, мрачно вздыхал.

– Ты чего? – спросил его Светик, пришедший туда в поисках чего-нибудь вкусненького.

– Она сказала, что полюбит меня, – трагическим голосом сказал Мишка.

– Кто она?

– Натэллочка.

– Ну и радуйся!

– Так она поставила два взаимоисключающих друг друга условия.

– Какие?

– Чтоб похудел и чтоб бросил курить.

– Так давай!

– Как же? Если я брошу курить, обязательно еще растолстею. О, женское коварство! – Мишка горестно сплюнул крошку махорки.

Неожиданно в контору заявился мокрый и грязный Андрей.

– Застряли, понимаешь, – объяснил он радостно. – О, стенгазету выпустили? Молодцы! К ужину не запоздал? А где Стас? Стас, пляши, тебе телеграмма.

Пока Стас пытался изобразить лезгинку, погрозил ему шутливо пальцем:

– Пытался скрыть от нас, не выйдет!

– Ладно уж, давай телеграмму, – смущенно ответил Стас.

– Товарищи! – подняв руку, громко сказал Андрей. – Сегодня командиру исполнилось двадцать лет. Ура ему!

– За уши! За уши надо дергать! – прыгали вокруг Стаса девчонки.

– Хоть у нас и сухой закон, – продолжал Андрей, – но ради именинника штаб решил пойти на исключение! Сегодня получите боевые сто граммов, а девчонкам – даже бутылку шампанского! Сеня, тащи!

– Уже притащил, – стоя в дверях с коробкой в руках, ответил водитель.

Ужин задался королевский. Выпив, все дружно загомонили, засмеялись. Стас взял в руки любимую гитару.

Наша главная задача.

Молотьба и хлебосдача!

– спел он текст плаката, висящего напротив.

– Не дурачься, Стас! Давай «Милую».

Кто-то вышел на крыльцо и крикнул;

– Ребята, звезды! Дождик кончился!

Высыпали на двор, рассыпались по скамейкам. Пели, переговаривались. Игра в «выяснение отношений» продолжалась. Очередной жертвой стал Василий. Он еле отбился от объятий Аллочки.

– Никто не любит меня, – уже вполне серьезно взревела она.

– Надо же, – растерянно озираясь, говорил Василий, – вот макитра! Я ведь женат, понимаешь? Не реви! А то подумают бог весть что!

– Мужчина называется, – сквозь слезы презрительно сказала Алка, отошла к скамейке, где сидел Стас, и вдруг запела низким грудным голосом:

Ох, потеряла свое колечко,

Свое колечко, да во бору...

Постепенно все разошлись. Наконец на скамейке остались Стас и Ромка.

– Эх, Ромка, дружочек! – обняв его за плечи, сказал командир. – Вот уж не думал не гадал, что мы так сойдемся. В институте на вас со Светиком все поглядывал, думал, «мальчики-пижончики». А здесь, видишь, характер проявился.

– И я, честно говоря, не думал, – сдержанно ответил Ромка. – Всем ты парень настоящий, а вот...

– Что вот? – повернулся встревоженно Стас. – Говори прямо, ведь мы друзья!

– Ведешь ты себя, как собака на сене.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Стас.

– Да с Ирой той же. Любишь не любишь... в отношения, что ли, тоже играешь?

– Ирочка – девушка чудесная, – убежденно сказал Стас.

– Я разве спорю?

– Но, понимаешь, у нас с ней ничего не было. Или почти ничего.

– Что значит – «почти»?

– Да так. На каток вместе ходили. Один раз даже в ресторан. Но ничего такого. Даже не целовались. Веришь? Или, может, смешно? Очень она, как бы тебе сказать? Цельная! Если уж с ней целоваться, так чтобы это было серьезно, понимаешь?

– Очень даже понимаю!

– Может, и было бы что серьезное, но тут моя принцесса вернулась. Дружили мы с ней с десятого класса. Так получилось, что очень близко, понимаешь? Хотели пожениться, да родители упросили до двадцати подождать. Потом она в Одесский институт поступила. Долго не виделись. Вот я с Ирочкой начал встречаться. А когда она вернулась, перевелась сюда в Москву, встретились. Посмотрел ей в глаза, вижу, любит, больше жизни любит. Ну и я...

Стас смущенно замолк.

– Вот и получается, что собака на сене, – осуждающе бросил Ромка.

– А ты что за прокурор? – воззрился на него Стас. – Или? Не может быть.

– Почему не может быть? – обиделся Роман.

– Брось дурить. Такой видный парень, а она...

– Что она?

– Ну если честно? Ведь хорошенькой ее не назовешь? Натэллочка, Алка – эти да. Хорошенькие. А она – смуглая, глазки небольшие, нос какой-то крупный. И в то же время, ты прав, есть в ней что-то такое. Я и сам это чувствовал. Прикоснешься к ее руке, и будто тебя током стукнет! Черт с тобой, люби!

– А как же Ира?

– Что Ира?

– Она же тебя любит, и серьезно! Ты об этом догадываешься?

– Мне Алка говорила. Но думаю, она, как всегда, преувеличивает.

– А с Ирой ты об этом прямо не говорил?

– Нет. Неудобно. Я ей наоборот, о своей любви к принцессе рассказывал.

– И как она реагировала?

– Очень хорошо. Хвалила за постоянство. Так что – все нормально. Ее сердце – свободно. Ты-то ее любишь?

– Не знаю, – с колебанием ответил Ромка.

Как рассказать даже другу о том, что он чувствует? Любит ли? Если утром просыпаешься и сразу приходишь в хорошее настроение при одной мысли о ней? Если даже, стоя спиной, чувствуешь ее приближение? Предпочитаешь вдруг самым умным книгам бессвязный обмен ничего вроде бы незначащими фразами? Когда хочется смеяться, и плакать одновременно? А иногда хочется обнять и задушить? Хочется выражаться высоким стилем или даже стихами? Что это за наваждение? Неужели любовь?

– Ты сам сначала в себе разберись, в своих чувствах, – услышал он наставительный голос Стаса, – потом на других наскакивай! А погода завтра, и правда, будет хорошей!

...Вот пришел этот миг, принесший счастье,

Он вошел в меня совершенно незримо,

Я теперь узнал любви ненастье,

Потому что люблю и не буду любимым.

Ты вошла в меня легко и играя,

Улыбаясь своим упрямым мыслям,

И хоть, знаю я, что нету рая,

Я ощутил что-то очень близкое.

А сейчас мне больно и мучительно сладко,

И от этой боли некуда деться,

Оттого, что своею ручкою мягкой

Ты взяла меня прямо за открытое сердце.

Может, ты уйдешь равнодушно в будни,

В последний раз улыбнувшись неловко,

Сердце мое, оно не забудет

Милую девочку с упрямой головкой.

– А, слезливое бормотанье! – Ромка поморщился, прочитав еще раз, скомкал бумагу и бросил под стол.

– Заметка в стенгазету? – иронически спросил наблюдавший за ним исподтишка Светик.

– Да, так. Не обращай внимания.

– Как же не обращать, если друг ничего не ест, а ночью вздыхает так жалобно, будто плачет?

Ромка ничего не ответил, а просто встал и вышел на улицу. Он не видел, как Светик нырнул под стол и достал скомканную бумажку...

* * *

Вроде бы совсем немного осталось – две недели. Но тоска по дому все сильнее. А тут еще агроном с улыбочкой:

– Кто вам сказал, что до первого сентября уедете? Это уже как хлеб уберем!

Вдруг заорала Алка, будто с цепи сорвалась:

– Это безобразие! Нам гарантировали! Мы в Москву будем жаловаться! Дойдем куда нужно.

– Тише, тише, – примирительно похлопал ее по плечу Ромка.

– Что тише? – огрызнулась Алка, и он поразился, сколько в ее глазах было злости. – Сам блаженненький, так и другие должны страдать?

– Дура! – начал сердиться Ромка. – Врезать бы тебе, так ведь осудят...

Алка съежилась и отошла. Агроном растерянно посмотрела ей вслед.

– Вот ведь скаженная! Я хотела договорить и не успела... Совхоз взял обязательство досрочно уборку кончить. Так что, наоборот, зря держать вас не будем.

Через день Алке принесли телеграмму. Та прочитала и заплакала навзрыд.

– Что, что такое? – окружили ее девчонки.

– Мама серьезно заболела, – и сунула телеграмму подошедшему Стасу.

– «Срочно выезжай матери гипертония отец», – прочел он вслух встревоженным голосом.

– Да, плохи дела.

– Вот видишь, телеграмма врачом заверена, – шмыгнув носом, деловито добавила Алка.

– Надо действовать, – решительно сказал Стас. – Ромка, сбегай в гараж, узнай, может, кто на центральную едет. А ты вещи собирай, живо. И не нюнь. Самолетом отправим.

И уже через полчаса Алку с чемоданом из желтой кожи усадили в кабину полуторки. Девочки целовали ее и совали наспех написанные письма домой.

Ромка, как и остальные, махал рукой вслед машине, испытывая щемящее чувство вины перед Алкой.

– Умеют же люди устраиваться! – сказал рядом стоявшая Натэллочка.

– Что ты болтаешь? У человека мать заболела...

– Действительно, блаженненький, как Аллочка выражается. Что такое гипертония, знаешь?

– Что-то с сосудами, по-моему.

– Повышенное давление.

– Ну разве это хорошо?

– Плохо! Но этой болезнью болеют десятками лет и никто не умирает. Я знаю, что у Алкиной матери – гипертония несколько лет.

– Так, может, приступ?

– Какой приступ? Просто Алка написала, что хочет скорей домой. Вот отец и расстарался.

– А как же подпись врача?

– Так он заверил все правильно: у нее же действительно гипертония.

– Значит, все эти слезы...

– Бутафория, мой милый. Просто по дому соскучилась.

– Так ведь все по дому соскучились, но никто же не убегает. Вот ты, например...

– Что ты! – ужаснулась Натэллочка. – Мне папа никогда дезертирства не простит.

– Ты правильно сказала – дезертирство.

Ромка себя чувствовал так, будто его обмазали чем-то липким и грязным. Было как-то неудобно смотреть другим в глаза.

«Как же так получается? – размышлял он. – Сверху человек вроде бы один, а внутри – другой?»

Они со Светиком давно уже придумали игру, в которую обычно играли в троллейбусе. Разглядывая пассажиров, старались угадать, кто на какой остановке сойдет. И так в конце концов навострились, что угадывали почти безошибочно.

Эта дама в модном платье сойдет, конечно, у Арбата. Видно, что коренная москвичка, живет там, в одном из узеньких, кривых переулков. Супружеская пара выйдет у Вахтанговского, ясное дело, в театр собрались. Этот парень костюм едет покупать в «Руслан», черноусый гражданин в широкой кепке следует до Дорогомиловского рынка. Ну, а это – свой брат, студент. Даже носок дырявый виден. Сойдет, конечно, на Студенческой.

Небезуспешно угадывали профессии пассажиров. Этот – рабочий, тот – служащий какой-нибудь мелкой конторы, а этот в кожаном пиджаке, – либо маститый журналист, либо малоизвестный артист.

А вот попробуй угадать, какой человек перед тобой? Взять ту же Алку. Когда сюда ехали, активнее ее не было. Первой в отряд записалась, речи говорила. И вроде от работы не отлынивала. И первой сбежала. Показала, что глубоко наплевать ей на всех.

А вот Михаил – наоборот. Казалось бы, лодырь, шут гороховый. Но когда ногу вывихнул и ему предложили уехать в Москву, чуть не застонал:

– Что вы, ребята! Как же я без вас вернусь? Стыдно в глаза будет смотреть.

Или тот же Светик. Они все лапки кверху, а он пошел к секретарю парткома. А Василий. Как взялся кашеварить, так стряпает до сих пор без единого слова.

Хотя есть такие типы, которых сразу видно. Тот же Евгений. Как был гад ползучий, так и остался. Подошел тут как-то к Светику и Ромке:

– Что-то вы, братцы-кролики, на меня косо смотрите?

– С чего ты взял? – великодушно сказал Светик.

– Ну, тогда ладно. Меня будете держаться – не пропадете. Если, к примеру, Андрей в отношении вас снова начнет права качать, я его вмиг к ногтю!

– Ты? Каким же образом? – удивился Ромка.

Евгений гаденько хихикнул:

– Помнишь, на выходной мы в центральную усадьбу ездили?

– Ну?

– Там девчонок с нашего курса встретили. Андрюша наш, конечно, хвост трубой. Они ему говорят: «зазнался, как командиром стал». Ну, он, чтоб доказать, в совхозный сад залез, там мичуринская скороспелка какая-то: его и цапнули. Ели скандал замяли.

– Кошмар, – расстроился Ромка.

– Конечно, кошмар, – подтвердил Евгений. – Он потому и с управляющим тише воды был. Когда машину с зерном украли, помнишь? Скандала не хотел. За свою шкуру каждый дрожит!

– Подлец ты, Женька! – убежденно заявил Светик.

– Может быть, – легко согласился он. – Но порядочный!

– Порядочный подлец? Разве так бывает?

– Конечно. Я ведь Андрея не шантажирую. А мог бы – ты мне работу поденежней и полегче, тогда я буду молчать. Но я же этого не делал? Вот если он на мозоль мне наступит, держись.

– Иди отсюда, неохота об тебя руки марать, – свирепо сказал Ромка.

– Пожалеешь, – заметил Евгений.

– Что, обгадишь? Не боюсь. Как-нибудь отмоюсь. Но и ты не взыщи, попадешься где-нибудь в узком месте.

Друзья весело захохотали ему вслед.

– Плюгавенький человечишка! – сказал Ромка.

– Потому он и ищет самоутверждения таким способом, – заметил Светик.

– Это что, по Достоевскому?

А какой он сам, Ромка? Веселый? Добрый? Пожалуй. А сила воли, а принципиальность? Потом, когда старше станет? А сейчас лучше не портить нервы? Так хороший он или плохой? В этом еще предстояло разобраться.

...Темп уборки начал спадать. Ребята сердились:

– Как же мы быстрей закончим, если в час по чайной ложке зерна привозят!

– Так и должно быть, – хитро улыбалась агроном. – Остаточки подбираем.

И вот она сияющая примчалась на ток:

– Совхоз рапортовал о досрочном завершении уборочных работ.

– Урра! – закричала бригада.

– Пришла телефонограмма. Сегодня после обеда устроим вам баньку, а завтра отправляетесь на центральную и домой!

Прощание было неожиданно трогательным. Незаметно они успели полюбить и Кузьмича, и Ваню Дудку, и некрасивую девушку-агронома, и даже старика бухгалтера, который на прощанье сообщил, что каждый из них заработал вполне приличную сумму, каковую получит в центральной бухгалтерии. Ромка даже сбегал утром попрощаться с кобылой Машкой. Сунул ей кусок хлеба с солью. Та в знак благодарности попыталась его ущипнуть.

Его отсутствие заметила Ира.

– Где это ты пропадал? – спросила сердито, стоя у дверей конторы. – Забирай свои вещи. Все уже пошли к гаражу.

– С Машкой, Машерочкой, на прощанье целовался, – весело ответил Ромка.

– Странный ты человек.

– Почему?

– Над людьми ехидничаешь, а с лошадьми целуешься.

– Я вообще животных люблю. У нас дома всегда кошки, собаки, даже поросенок был.

Ему показалось, что Ира взглянула как-то неожиданно тепло, и настроение подпрыгнуло.