Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Annotation

Герои трилогии Дмитрия Евдокимова – студенты московского института – показаны в различных жизненных ситуациях. Первую проверку гражданской и трудовой закалки они проходят на целине во время уборки урожая, затем получают звание офицеров запаса на стажировке в летних военных лагерях и, наконец, став молодыми специалистами, вступают во «взрослую» жизнь.

Дмитрий Евдокимов

Ромкина целина

Микромайоры

Добрые времена

Дмитрий Евдокимов

Добрые времена

Ромкина целина

На перрон Ромку пришли провожать мама и семилетий братишка. Робко протискиваясь сквозь шумные студенческие ватаги, мама подавленно молчала. Братишка Колька же, напротив, вдохновленный всеобщим гвалтом, через который едва пробивались звуки духового оркестра, кричал, дергал Ромку за рюкзак:

– А мне с тобой можно?

Ромка чувствовал себя в этот момент скверно. Ему казалось, что он предает и маму, и брата Кольку, и вообще весь свой поселок, в котором родился и кончил школу. Долгой зимою ему не раз виделось, как поутру он распахивает окна их маленького домика, глубоко вдыхает густой приторный аромат летнего сада, пьет холодное молоко и идет с братом на речку, где встречается с бывшими одноклассниками и одноклассницами, блещет столичной эрудицией, купается и ловит рыбу. В прошлом году ему предложили ехать в археологическую экспедицию. Разве можно было отказаться от такой счастливой возможности! А теперь вот целина... Причины уважительные, но душу все-таки гложет. А тут еще мама не сводит с него глаз!..

Красивая у него мама и еще совсем молодая. Об этом во всеуслышание заявила неведомо откуда появившаяся Алка. Она и потом, когда подошли к тринадцатому вагону, все не отходила от них-то Кольку по стриженой головке погладит, то маму возьмет под руку, представляя ей поочередно отъезжающих.

«Чего она лезет?» – злился Ромка, одновременно испытывая чувство благодарности за то, что Алка тормошит маму, отвлекая ее от грустных мыслей и каких-нибудь особенно обидных слов, которые она может сказать на прощание сыну.

– А это Светик! – сказала Алка.

– Мы знакомы, – сказала мама.

– Где-то встречались, – мрачно сострил длинный и худой Светик, не раз с Ромкой бывавший у него дома, благо что ехать-то от Москвы всего два часа.

Они разом повернулись на звуки гитары. На подножке вагона уселся Стас Родневич. Брови, нос и губы красноречиво свидетельствовали о том, что Стас балуется боксом. С силой ударяя по струнам, он пел:

Шумел Ярославский вокзал,

Прощанью последнему внемля,

И поезд нас быстро помчал

Вперед на целинную землю...

Все восприняли это, как сигнал к посадке. Суетливые поцелуи, хлопанье по плечу, чьи-то слезы, толчея у входа в вагон.

– У-у, злыдень, – мама ткнула Ромку в бок.

Он поднял, поцеловал Кольку, пообещав в сентябре приехать по грибы, нежно погладил мать по голове.

– А девушка-то ничего! – мать показала глазами на Алку, которая наконец отошла в сторону.

Ромка аж захлебнулся от возмущения:

– Ты что! Надо такое подумать...

И, уже вскочив на ходу на подножку, весело размахивая рукой, а затем, очутившись на второй полке, Ромка уязвленно встряхивал головой.

Собственно, ничего против Алки он не имел. Девчонка как девчонка. Прическа модная. С косичками она на второй день, как поступила в институт, рассталась. И фигурка спортивная, и мордашка, хоть немножко лисья, но, безусловно, хорошенькая.

Вот и сейчас она прошла по коридору, кого-то задела плечиком и, заливисто рассмеявшись, заглянула к ним в купе:

– Мальчики, подкрепиться не желаете?

– Обалдела, мать? – вежливо ответствовал Светик, уткнувшись в журнал, купленный на вокзале.

Ромка как-то рассеянно кивнул, думая о своем. Нет, Алку он не полюбит, слишком она земная, что ли. И все-таки что-то говорило ему, что любовь настоящая, первая – уже на пороге.

В свои девятнадцать лет он считал себя вполне зрелым и где-то втайне даже пресыщенным человеком. Дело в том, что однажды он уже встретил женщину. Рая была старше его на целых два года. Тоже студентка. Училась, чтобы потом учить других рисованию. Как сама смеясь рассказывала, явилась «жертвой» классического воспитания – кончила музыкальную школу, изостудию, посещала балетный кружок и даже секцию фигурного катания. В археологической экспедиции Раечка и еще ее две подруги были на привилегированном положении. Если Ромка, как и остальные ребята из его вуза, хоть и будущие историки, ехали копать, то есть, проще говоря, представляли собой малоквалифицированную рабочую силу, то девочки считались специалистами – они рисовали раскоп сверху и в разрезе, после каждого снятого слоя, а также копировали наиболее интересные находки, типа скелета, обращенного черепом на восток.

Экспедиция снимала домик в деревне, недалеко от найденного древнего городища, а руководитель, Оскар Львович, жил в гостинице областного центра, откуда приезжал рано утром на своей старенькой машине. Вечером за старшего оставался черноглазый, похожий на цыгана, Евгений, который уже вторично участвовал в экспедиции и знал все порядки. Когда, после недели безуспешных поисков, партия наконец обнаружила сгоревший сруб дома, относящегося к тринадцатому столетию, а у его порога Ромка неожиданно нашел женское разноцветное стеклянное ожерелье, Евгений подошел к Оскару Львовичу и пробасил:

– Хозяин, полагается аванс. Иначе удачи не будет.

– Знаю-знаю, – засмеялся тучный Оскар Львович, возвращаясь с седьмого неба, куда занесло его пылкое воображение. Он только что рассказывал ребятам, как это было семь веков назад: бешено мчатся маленькие лохматые лошадки, визжат всадники в высоких шапках, пуская в избы огненные стрелы. Вот из дома выскочила молодая женщина с ребенком на руках. Зацепившись ожерельем за дверь, с отчаянием его срывает – не до красоты сейчас – и бежит к реке, где стоят спасительные лодки...

Со вздохом Оскар Львович полез в полевую сумку, достал пачку денег и сунул несколько десяток в требовательно протянутую ладонь.

– Только вы уж не очень, а? – робко сказал он. – Может, завтра такое найдем...

– Не боись, хозяин, – играя роль степенного бригадира биндюжников ответствовал Евгений. – Не более четверти на брата.

– Ну, ну, – сказал Оскар Львович, еще раз жадно поглядев в раскоп, громко хлопнул дверцей и укатил, оставляя за собой густое облако пыли.

Вечером был пир. На столе стояло все, что может дать среднерусская деревенька в начале июля: пузатенькие, с пупырышками, первые огурчики, молодая отварная картошина, прошлогодние грибы, миска со сметаной и даже жареные окуни.

Водку Евгений разлил по алюминиевым кружкам. Одна из них оказалась перед Ромкой. Он скосил глаз влево, потом вправо. Пить водку не хотелось, ему больше по душе были сладкие узбекские вина. Но в сельмаге была только водка. Сейчас все пили из кружек. Даже девчонки не жеманились, не отказывались.

Выдохнув, Ромка принялся пить теплую, скверно пахнущую жидкость.

– Молодец, сынку! – выкрикнул Евгений, засовывая ему в рот огурец. – Еще одним археологом в нашем полку прибыло. – И, не давая всем как следует закусить, проникновенно запел:

День, ночь, день, ночь

Мы идем по Африке...

Ромка тоже пел. В желудке стало необыкновенно тепло, голова слегка кружилась. Он видел себя в этой песне – уже пожилого, седовласого археолога в тропическом шлеме и шортах. Лунной ночью он выбирается на поверхность из гробницы по длинному подземному выходу, бережно держа в руках золотую маску неизвестной красавицы. После многолетних поисков наконец найдена совершенно нетронутая величественная гробница, полная прекрасных произведений искусства древней цивилизации. Но какая же пыль вокруг!

– Тебе нехорошо? Погляди, как побледнел, – услышал он, словно через ватные тампоны, голос Раечки, которая сидела напротив. – Живо пошли на свежий воздух.

– Не робей, Ромка! Иди, раз женщина приглашает, – услышал он вслед насмешливый голос Евгения.

Слегка спотыкаясь, он брел за Раечкой к холму, скрывавшему древнее городище.

– Садись, – сказала она, расстелив на плоской вершине заботливо прихваченную куртку. – Клади сюда голову. Лучите? Погляди, какие звезды! Подумать только, – тараторила Раечка, – вот так же они светили много веков назад молодому воину в холщовой рубашке и прекрасной девушке из маленького славянского селения...

Ромка слушал ее в полудремоте. Прекрасные звезды. Они будто что-то хотели сказать.

– Ты любишь Грига? – неожиданно спросила она, нагнувшись к его лицу.

– Люблю, – пробормотал Ромка.

Сказано было честно. Сейчас он любил всех и все. Неожиданно Ромка услышал, как Раечка очень нежно и точно насвистывает песнь Сольвейг. Сладостная грусть охватила душу.

Он нерешительно приподнялся, раздумывая, удобно или неудобно поцеловать девушку, когда она свистит. Тем более Грига? В поисках опоры его рука коснулась ее обнаженного колена. Ни с чем не сравнимая дрожь пронзила тело. Не веря этому ощущению, он сначала робко, а потом с ненасытной жадностью касался колена девушки. Идеально круглое, будто полированное и в то же время сохраняющее внутреннее тепло. «Вот оно – чудо света!» – восторженно пронеслось в голове.

– Ты что мнешь мне коленку, глупенький? – услыхал он Раечкин насмешливый голосок.

Ромка повернул голову и увидел над собой огромные глаза, хранящие какую-то великую тайну. Он решительно потянулся к ее лицу губами, но поцелуй получился скользящий, поскольку помешали носы. Пришлось приспосабливаться.

Как это прекрасно – настойчиво вбирать в себя мягкие, податливые губы и пить, пить сладкое девичье дыхание. Они вернулись в избушку под утро, с вороватым смешком забираясь в свои спальные мешки.

Днем Ромка еле ворочал лопатой, придремывая стоя, как усталая лошадь.

– Хорош цыпленочек, – с ухмылкой сказал Евгений, – самую лучшую девушку у нас увел.

– У нас с ней ничего нет, – густо краснея, пытался защититься Ромка.

– Ладно, ладно. Если честно, я сам хотел за Раечкой приударить, да вот видишь – опоздал.

– Как ты смеешь такое! – накаляясь, сказал Ромка.

– Ну-ну! Не будем, – миролюбиво ответил Женька. – Конечно, она самая красивая, самая чистая...

И, увидев занесенную, как карающий меч, лопату, поспешно добавил:

– Молчу! Все, молчу!

А потом была снова ночь на холме, и еще и еще. Раечке было легче: пока делался срез, она могла поспать. На Ромку же было страшно смотреть – он все время двигался в каком-то полусне, на лице остались одни глаза, ушедшие куда-то глубоко.

Группа так больше ничего и не нашла. И Оскар Львович быстренько закруглил экспедицию. Ромка с Раечкой продолжали встречаться в Москве. Однажды тайком он даже ночевал у нее дома. Но встречи стали терять свою необычную остроту. Потом она уехала на дачу, он – домой. Осенью встречались все реже. Правда, Ромка еще раз побывал у нее дома. На этот раз легально. Ее мама усиленно кормила его котлетами, нежно называя «бедным студентом». Это, кажется, окончательно расстроило их отношения.

Уже по весне Ромка случайно увидел Раечку на улице. Она шла под руку с каким-то парнем, прижимаясь к нему бедром точно так же, как когда-то прижималась к Ромке.

– Ну, вот и все, – с облегчением и в то же время уязвленно подумал Ромка.

Что же это было? Страсть? Да! Увлечение? Безусловно! Еще какое: ночи не спал. Но любовь? Нет. Ромка считал, что любовь большая, как в романах, еще не пришла.

За окном, чуть покачиваясь, бежали перелески и безвестные деревушки. У переезда – ватага мальчишек в пионерских галстуках, прыгающих как воробьи и что-то возбужденно кричащих. Чуть поодаль – невысокая, плотно сбитая девушка. Вожатая или сельская учительница. Заслоняя глаза рукой от яркого солнца, она пристально вглядывалась в окна поезда, откуда торчали лохматые и веселые студенческие физиономии. Кого она ждет?

А кого он ждет? Подобно Светику, демоническую красавицу, сошедшую со страниц книг начала века? Ромка вообще сторонился хищно красивых и чересчур смелых женщин. Ему еще в детстве понравилась сказка Вересаева о двух художниках, писавших самую красивую женщину мира. Один исходил весь свет и действительно нашел самую-самую красивую. А второй, молодой, просто нарисовал свою возлюбленную. И победил.

Значит, возможно, любовь где-то рядом? Ирочка! При мысли о ней Ромку сладко кольнуло.

Ночью весь вагон проснулся от страшного шума. От купе к купе понеслись волны смеха.

– Это Мишка! Мишка навернулся! Мишка со второй полки...

Постепенно все угомонились, затихли и снова заснули под перестук колес.

Когда утром Светик и Ромка пошли умываться, у купе, где произошел ночной инцидент, собрался народ.

– Что такое? Пропустите, – недовольно сказал Светик.

– Мишку судят! – взвизгнула уже бывшая тут как тут Алка.

– Как судят?

– Общественным судом. Так забавно!

Ребята насторожились. Обязательный конферансье на всех институтских вечерах, автор забавных капустников и редактор институтской стенной газеты, Михаил был всеобщим любимцем. Поэтому представление с его участием, которое разыгрывалось сейчас, обещало быть интересным.

– Слово предоставляется обвинителю, – услышали они басок Андрея.

– Граждане судьи! Дело о выпадении Михаила Прошина со второй полки на пол транссибирского экспресса с сопутствующим падению шумом, превышающим нормы, установленные международным обществом Красного Креста и Красного Полумесяца, следует рассматривать в нескольких аспектах.

– Хорошо излагает, собака, – восхитился Светик. – Кто это?

– Это наш Евгений, – ответил Ромка, через головы заглянувший в купе.

Евгений тем временем продолжал:

– О чем думал преступник, когда летел со второй полки? Следствием установлено, что он вообразил, будто летит с лыжного трамплина. Об этом красноречиво говорят и его слова, сказанные при приземлении: «Опять чертова лыжа сломалась». Думал ли гражданин Прошин о последствиях содеянного? Нет, товарищи, не думал. Он не думал о том, какой пример недисциплинированности и даже бунтарства подает нашей молодежи. Представьте себе, что будет, если каждый начнет падать со второй полки? Полученные физические и психические травмы значительно снизят производительность труда будущих работников полей. И еще одно, не менее серьезное последствие проступка гражданина Прошина – он нарушил международную конвенцию о соблюдении тишины, грубо попрал статью закона о сохранении природы. Может вполне назреть серьезный международный конфликт. Я считаю, что мы должны поступить с преступником по всей строгости. Предлагаю оставить его без обеда, – закончил Евгений свою обвинительную речь.

– Слово подсудимому, – торжественно изрек Андрей.

– Руки сначала развяжите! – запальчиво сказал Мишка.

– Протестую, – живо возразил Евгений. – Он социально опасен.

– Ах, ты так, – возмутился Мишка. – Ну, погоди! Граждане судьи! Я признаю, что упал. Пример, конечно, не достойный. Но я упал тихо, как летучая мышка!

– Ничего себе, мышка! Весь вагон проснулся, – сказал Андрей.

– Я поясняю. Сам шум начался уже потом, когда я вновь карабкался на свою полку. И весь шум происходил от Женьки, который лежал подо мной.

– Как это?

– Дело в том, что я случайно наступил ему на лицо! Он и заорал благим матом, а теперь недостойно мстит!

– Суд постановляет, – торжественно, после минутного перешептывания, произнес Андрей, – признать гражданина Прошина виновным. В порядке наказания конфисковать у вышеупомянутого гражданина все пирожки с мясом и капустой в пользу общественности.

– Обжоры, – с презрением бросил Михаил.

– Кроме того, суд выносит частное определение в адрес поездной бригады: она должна обеспечить пассажиров, едущих на вторых полках, ремнями безопасности.

До обеда Светик где-то пропадал, пришел более угрюмый, чем обычно, наскоро проглотив пару бутербродов с остывшим чаем, залез на свою полку и уткнулся в журнальчик.

Причина его угрюмости выяснилась несколько позже, когда поезд подошел к большой станции. Все заспешили к выходу, чтобы приобрести чего-нибудь у встречавших поезд старушек.

– Пойдем купим малосольных огурчиков, – сказал Ромка.

– Иди, я не пойду, – поворачиваясь к нему спиной, ответил Светик.

– Ты чего? – удивился Ромка, зная прожорливость друга.

– Денег нет, – глухо простонал Светик.

– Как нет? А подъемные?

– Проиграл. В очко. Женьке.

– Ты что? С ума сошел? Играть в карты, да еще с этим жуликом. А ну пойдем, разберемся!

С некоторой надеждой во взоре, Светик поплелся следом. Евгений пиршествовал. Весь стол в его куне был завален дарами природы – огурцы, помидоры, яблоки, сливы, какая-то зелень. Трапезу с ним разделял Михаил, компенсируя себя за конфискованные пирожки.

Наливаясь святым гневом, Ромка прокурорским голосом спросил:

– Жрете? На нетрудовые доходы?

– Полегче. Он сам этого хотел, – Евгений кивнул в сторону опустившего голову Светика.

– А ну, верни деньги! – зловеще сказал Ромка.

– Нетушки! – возразил Евгений. – Дело добровольное. Хочешь, можешь отыграться. Или слабо?

Ромка поглядел на опечаленного друга и неожиданно даже для себя согласился.

– Чур, я на банке, – сказал Евгении. – Сколько на кон?

– Сколько ты проиграл? – повернулся Ромка к горе-картежнику.

– Одиннадцать семьдесят, – жалобно, нараспев сказал Светик.

– На все, – кивнул Ромка. – Так, что у тебя, валет? Неплохо для начала. Давай мне. Девятка, валет, семерка. Стоп. Хватит. Теперь ты. Десятка. Девятка. Перебор.

Ромка забрал деньги в карман.

– Вот так, без дураков. Пошли, искатель счастья.

– Нет, попрошу! – нагло остановил его Евгений. – Как банкомет, имею право отыграться.

– Имеет, имеет, – закивал Михаил, звонко хрумкая малосольным огурчиком.

– И ты туда же? – покосил на него глазом Ромка.

– Мое дело – нейтралитет, – ответствовал Михаил.

– Черт с тобой, сдавай, – сглатывая слюну, решил Ромка.

– Удваиваю ставку, – разошелся Евгений, бросая двадцатипятирублевую бумажку.

Кряхтя, Ромка сделал то же самое.

– Мечу. У меня десятка. Теперь тебе. Восьмерка. Король. Берешь еще? Туз. С чем тебя и поздравляю, – зареготал Евгений. – Отыграться не желаете?

Ежимая в кармане оставшуюся трешку, Ромка с ненавистью посмотрел на победителя.

– Зато в любви везет! Счастливчик! – продолжал издеваться Евгений.

Мишка громко заорал:

– «Ехал на ярмарку ухарь-купец...»

Странно, но и Светик явно повеселел после Ромкиного проигрыша. И чем больше Ромка злился, тем больше Светик воспринимал происшедшее с юмористической точки зрения.

– Как он тебя, ха-ха. Как ребенка, ха-ха. Ой, не могу!

– Что это вы так развеселились? Мне с вами можно? – услышали они жизнерадостный голос Андрея, массивная фигура которого показалась в дверном проеме.

Однако улыбка его мгновенно исчезла, как только он увидел карты.

– Та-ак, товарищи комсомольцы! Значит, в картишки режетесь? Не ожидал. Особенно от тебя, Роман. Ты же у нас активист! Не на деньги, надеюсь?

Ромка смутился. Врать он никогда не умел.

– Понятно, – угрюмо бросил Андрей. – Ну, Евгений, пеняй на себя. Я тебя предупреждал еще в Москве – будь человеком! Вот что, собирай свои манатки и сходи на первой же станции! Не хочу тебя видеть.

– Ну, мы же пошутили, Андрюша, – заюлил Евгений. – Правда, ребята?

Ромка и Светик, потупившись, молчали.

– Вот ваши деньги, забирайте, – Евгений бросил на стол скомканные бумажки.

– Правда, пошутили? – недоверчиво спросил Андрей.

– Правда, правда! Я – свидетель! – пришел на помощь Михаил.

– И ты тут болтаешься! – сурово сказал Андрей.

– А я не играл, все могут сказать! – вывернулся Михаил.

– Ну, если пошутили, – протянул недоверчиво Андрей. – Все равно – выбрасывай эту гадость. Давай в окно, чтобы я видел.

Евгений с готовностью кинул в окно колоду карт, мгновенно разлетевшихся широким веером.

Потом Ромка долго лежал на полке, уставившись в окно. Начались предгорья Урала, поросшие березняком и соснами. Среди зелени то тут, то там, как драгоценности, мерцали красноватые скалы. Восторженным воплем всего поезда была встречена граница Европы и Азии. А за Уралом пошла плоская, ровная, необъятная степь.

Лежать надоело. Ромка резко сел и опустил ноги с полки.

– Ты куда? – лениво спросил Светик.

– Посмотреть, как там наши. Пойдем?

– Ладно, – Светик нехотя спрыгнул с полки.

Уже начало смеркаться, а проводник все не зажигал света. В полутемных купе было весело и шумно – кто пел, кто рассказывал анекдоты. Из купе, которое занимали девчонки их группы, раздавались звуки гитары. «Опять этот Стас», – почему-то неприязненно подумал Ромка.

Со Стасом они встречались каждый день, поскольку их группы были в одном потоке. Отношение друг к другу, как у двух нейтральных держав – высокомерно-дружественное. Стас не играл в баскетбол, но тем не менее ездил все время за них болеть. Почему? Вообще он был какой-то уж очень правильный. Старательно посещал все лекции и заставлял, как староста, делать это и других членов группы. Не курил. Когда Ромка со Светиком в перерыве жадно затягивались сигаретами, демонстративно рукой отталкивал от себя дым, говоря что-нибудь избитое:

– Сигареты – яд. Капля никотина убивает лошадь.

Звезд с неба он не хватал, добиваясь четверок лишь благодаря ясным глазам и активному участию в общественной работе. Охотно музицировал на студенческих вечерах, что делало его гвоздем общества. Ближе они не сходились, и что Стас читал и о чем думал, Ромка просто не знал.

Вот и сейчас он собрал вокруг себя довольно большую компанию. Здесь ребята из его шестой группы и, конечно, Ромкины девчата. А где же Ира? Ага, вот она: свесила голову со второй полки, внимает сладостному напеву:

Дорогой длинною, да ночью лунною,

Да с песней той, что вдаль летит звеня,

Да с той старинною, с той семиструнною,

Что по ночам так мучает меня.

Потный лоб Стаса и нос аккуратно обмакивала полотенцем, как промокашкой, Алка.

– Привет, мужики! – под перебор струн сказал Стас. И великодушно добавил: – Присаживайтесь.

Они втиснулись внутрь.

– Что еще споем? – спросил Стас.

– «Фонарики»! «На Дерибасовской»! Про геологов! – загомонил девичий хор.

– Что за шум? – раздался чей-то хорошо поставленный административный голос.

В этот момент зажглись лампочки, и Ромка слегка поморщился: это был снова Андрей. В отличие от прочих, одетых в спортивные и туристические костюмы, он сохранял прежний вид – был в пиджаке с комсомольским значком на лацкане и при галстуке.

– Проходите, товарищ Андрей, – без нотки подхалимства, но с должным почтением сказал Стас.

– С удовольствием, – ответил «товарищ Андрей», протиснувшись, сел рядом со Стасом. – А ну-ка, дай гитару.

И, сделав опытной рукой несколько звучных аккордов, запел, почему-то поглядывая на Ромку:

Сам не понимаю,

Что со мной творится.

Сердце начинает

Биться, словно птица.

Отчего бы это

Загрустил слегка я,

Не найду ответа,

Вот ведь вы какая.

Ребята сидели притихшие.

– Товарищ Андрей! – вдруг раздался Ирин голосок. – А куда все-таки мы едем?

– На целину, – под дружный смех ответил секретарь.

– А подробнее нельзя?

– Можно и нужно. Нас сейчас собирали в штабном вагоне. Совхоз, где мы будем работать, имеет животноводческие фермы. Поэтому будем сначала заготовлять корма, а потом – убирать хлеб. Наш институтский отряд разбивается на четыре бригады, по количеству отделений совхоза, поскольку его территория – с пол-Люксембурга. Бригадиром одной из бригад думаем поставить вот его, – Андрей кивнул на Стаса. – Не возражаете?

– Нет! – крикнуло купе единодушно.

– Ну, и отлично. С утра приступим к формированию бригад. А пока – спокойной ночи.

Стас тоже поднялся:

– Девочки, привет! Записывайтесь ко мне в бригаду. И вас приглашаю, братцы-кролики.

– За кроликов можно и по шее, – угрюмо сказал Светик.

– Не обижайтесь. Я же пошутил. Давайте вместе будем, а?

– Мы подумаем, – кивнул Ромка.

– Обиделся, что не тебя? – спросил Стас.

– Слушай, действительно схлопочешь, – разозлился Ромка.

Неожиданно у него на шее повисла Ира, спрыгнув, как коза, с полки.

– Ромочка, не будь бякой! Из Стаса хороший командир получится. Слышал, какие песни поет. Вместе, а?

В ее голосе Ромке послышалось обещание чего-то очень хорошего. Он мгновенно обмяк, улыбнулся Стасу и сказал:

– А что? Давайте держаться вместе!

– Вот и отлично! – кивнул Стас и пошел в свое купе.

Вечером следующего дня в небольшом городишке – пересадка на местный поезд.

Здесь произошел неприятный для Ромки инцидент. Пока ждали поезда, вышли на вокзальную площадь. Тут к Ромке привязалась цыганка.

– Дай погадаю! Без денег, просто так.

– Ну, если так, давай.

Внимательно изучив Ромкину руку, цыганка серьезно сказала:

– Положь три рубля. Открою, что у тебя на сердце.

– Ну уж дудки, – вырвал руку Ромка.

Отшатнувшись от него, цыганка закричала:

– Семь лет тебя никто любить не будет!

«Дура старая, – подумал про себя расстроенный Ромка. – Далась вам всем эта проклятая любовь!»

Наконец объявили посадку. Вез их небольшой, но очень энергичный паровозик, выбрасывавший в воздух миллионы угольных частиц. Появились первые его жертвы, высунувшие по любознательности свои головы из окошек.

Видя, как Светик с ожесточением трет покрасневший глаз, Ромка сказал:

– Не три. Покажи глаз. Так и есть – угольная пылинка.

И вспомнив, как поступала в таких случаях его мать, Ромка ловко слизнул черную точку. Светик мгновенно почувствовал облегчение и стал рьяно распространять весть об искусном врачевателе. То и дело к ним в купе заглядывала теперь заплаканная мордашка.

– Ромка, лизни меня!

– И меня!

Сначала Ромка проделывал это с удовольствием, особенно когда попадались девчоночьи глаза, затем начал злиться.

Когда Алка третий раз подставила ему свой лукавый глазик, Ромка рассвирепел:

– Знаешь китайскую пословицу? Тот, кто подскользнулся на одном и том же месте два раза, тот достоин позора. А ты уже третий раз глаз себе засоряешь. Зачем высовываешься?

– Так интересно же!

– Интересно, интересно, – заворчал Ромка, но крупинку слизнул.

Вскоре поток страждущих прекратился, поскольку за окнами быстро стемнело. Тогда многие нашли еще одно занятие. Дело в том, что вагон, в котором они ехали, был весьма необычной конструкции. Наверху, там, где размещалась третья полка, не было сплошной перегородки. Поэтому, взобравшись на третью полку, можно было вести разговор с пассажирами сразу нескольких купе.

– Ромочка, – услышал он откуда-то сверху Алкин голосок. – Иди к нам.

Ромка подтянулся на третью полку и очутился лицом к лицу с Алкой и Натэллочкой.

– Давай в «дурачка»!

– Он в азартные не играет, – хихикнул поднявшийся следом Светик.

– Так в «дурачка» – разве азартная?

– Ладно, сдавай, – смилостивился Ромка и нарочито равнодушно спросил: – А где Ира?

– А вон там, видишь? В том углу? Со Стасом отношения выясняют!

Ромка повернул голову и увидел слева лежащих друг против друга Иру и Стаса. Лица их были напряженно-серьезны.

– А что им выяснять?

– Как что? Про любовь, конечно.

– Какую любовь? – ошарашенно спросил Ромка.

– Ты действительно ничего не знаешь? – Алка даже хлопнула себя по ноге от восторга. – И ты? – обратилась она к Светику.

Тот отрицательно замотал головой и пододвинулся к Алке поближе.

– Эх вы, друзья называетесь! У человека трагедия, а они ничего не знают! – Алка явно упивалась значительностью момента.

– У кого трагедия?

– Так у Иры, не у Стаса же?

– Почему?

– Потому, что она любит его безнадежно вот уже третий месяц.

– Третий месяц?

– А то! Она даже институт хотела бросать, вот как влюбилась.

– Кошмар какой-то, – только и смог пролепетать Ромка.

– Конечно, кошмар, – убежденно сказала Алка. – Ведь сначала все было хорошо. Он с ней на каток ходил. И болеть за нас, когда мы в баскетбол играли, приходил.

– За вас?

– Ну, конечно! А ты думал, за вас, что ли? Святая наивность. А потом вдруг раз – и все.

– Что все?

– Помнишь, он на майский вечер с блондиночкой приходил?

– Ну, помню.

– Так он, оказывается, с ней дружит с десятого класса.

– А что, он не знал, что Ира его любит?

– Знал. И думал, что сам ее любит. А тут эта блондинка.

– Он что, блондинку любит?

– Этого точно он сказать не может. Да и не в этом совсем дело.

– А в чем? – окончательно запутался Ромка.

– А в том, – Алка понизила голос до трагического шепота, – что он должен на ней жениться. Если он порядочный человек. А Стас, без всякого сомнения, человек порядочный. И если он бросит блондинку, Ира первая ему не простит.

– Ну и пусть женится на этой блондинке.

– Ира этого не перенесет!

– Пусть тогда женится на Ире! – разозлился Светик.

– Я же объясняла, – снисходительно, как взрослая детям, сказала Алка. – Ира не может принять такой жертвы.

– Так какой же выход?

– А нет выхода, – спокойно резюмировала Алка. – Вот потому они так и страдают. Видите?

Весь этот разговор обескуражил Ромку. Машинально бросая карты, он проклинал себя: надо же быть таким близоруким! Собрался, идиот, предлагать руку и сердце.

...Это произошло всего две недели назад. Все разбежались из аудитории после консультации. А они с Ирой задержались. Оставался последний экзамен, самый легкий. Оба были к нему уже готовы, а потому спешить никуда не хотелось. Впрочем, и предлог остаться вдвоем был – Натэллочка просила написать характеристику для поступления на курсы иностранных языков. Ромка быстренько выкладывал на бумагу трафаретные слова: «Окончила, поступила, морально устойчива», а Ира, сев на подоконник, болтала своими точеными ножками и не менее отточенным язычком.

Время от времени, отрываясь от бумаги, Ромка поглядывал на нее с веселым любопытством. Какой-то показалась она ему странной. Обычно насмешливо грубоватая, оправдывающая данное ей прозвище ШП – «швой парень», на этот раз она вдруг стала пересказывать понравившийся ей фильм.

– Как ты такую муру могла смотреть? – фыркнул Ромка.

– Ну и вовсе не мура.

– Такого же в жизни никогда не бывает! Ходульные страсти!

– Может, и бывает! Что ты в страстях понимаешь! – парировала Ира.

– Я? Это я не понимаю! – обиделся Ромка.

Ира тряхнула гривой волос и повела плечом, как обычно в минуты раздражения. В такие минуты она напоминала норовистую лошадку. Ромка невольно залюбовался ею, словно увидел впервые.

А ведь они часто бывали вместе. Вместе, но никогда вдвоем. Как-то Ромке и в голову не входило, что за ШП можно приударить.

– Слушай, Ира! – весело крикнул он, словно не замечая, как она обиженно отвернулась к окну.

– Чего еще?

– Выходи за меня замуж, а?

– Не выйду, – не принимая шутки, тихо и серьезно ответила Ира.

– Ну почему?

– Я, может, другого люблю.

– Брось, пожалуйста. Погляди, какой я красивый!

– Ромочка! Это правда, ты очень хороший, – спрыгнув с подоконника и положив ему руку на плечо, сказала Ира. – Но давай не будем больше об этом. Давай?

– Давай, – обескураженно сказал Ромка. – Может, в кино пойдем? Я согласен даже на твою муру.

– Потом. А сейчас об экзаменах надо думать. Привет!