Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Не горюй! – сказал Немов. – С нового года мне в лабораторию обещают единицу инженера по соцсоревнованию дать, я тебя возьму. Так зачем я вас пригласил?

– Действительно, зачем? – не удержался от ехидства Роман.

– Мы обработали заполненные анкеты и получили довольно любопытные данные, с которыми мне не терпится вас познакомить.

– Нуте-с, нуте-с, – сказал Роман, потирая руки.

Не обращая внимания на выпады друга, Евгений продолжал:

– Радует высокий образовательный ценз наших подопечных. Абсолютное большинство или уже имеет среднее образование, или учится в вечерней школе. Около двадцати процентов учится в техникумах и даже в институтах.

– Действительно, хорошо! – согласилась Лада.

– Это, по-моему, и без анкет можно было узнать. В отделе кадров, – пробормотал Роман.

– Ты неправ, – возразил Евгений. – В отделе кадров нет таких полных сведений. Ну ладно, продолжим. Большинство ответили, что любят читать и имеют дома библиотечки от 10 книг и более. Читать предпочитают фантастику и приключения.

Роман опять не удержался и фыркнул.

– Ты что, не согласен? – спросил Немов.

– Удивляюсь я на вас, социологов! Вы со многими своими вопросами лезете в открытую дверь!

– Откуда ты взял? – Евгений обиженно начал протирать очки.

– Ты меня спроси, я тебе и без анкет скажу, что подростки читают. Конечно, детективы в первую очередь.

– Ну, это твое субъективное мнение. А опрос дает объективную оценку. Понятно?

– Ладно, валяй дальше.

– Технику любят все. Однако никто почти не участвует в рационализации и изобретательстве.

– Это тоже объяснимо, – сказала Лада. – Ведь они только начинают осваивать производство. Так. Еще есть?

– Да, причем последние ответы в анкете неутешительны. На вопрос «Удовлетворены ли вы своей работой?» около шестидесяти процентов ответили отрицательно и основной причиной назвали плохие условия труда. Вот так-то!

– Ну и какой ты делаешь вывод? – спросил Роман.

– Вывод очень серьезный: реконструкция производства – это не только экономическая, но и социальная задача. Ведь большинство из анкетируемых – юноши, которые скоро уйдут в армию. А раз их не удовлетворяют условия труда, они на завод не вернутся. Вот об этом нужно сказать во весь голос, на весь завод, и это сделаешь ты!

Немов навел свой перст указующий на Романа. Тот было согласился, но вовремя вспомнил совет Демьянова.

– Нет, Женечка!

– Тебя не заинтересовала такая проблема? – разочарованно протянул Немов.

– Заинтересовала, Женечка, и даже очень. Но статью должен написать ты сам.

– Что ты, что ты! – замахал руками Немов. – Я же не умею.

– А ты пиши без всяких художеств. Вот как говоришь. И все получится. Ну, а стиль твой я поправлю...

– Попробую, – с сомнением сказал Евгений.

* * *

Ужин троих друзей не отличался разнообразием блюд, равно и сервировкой. На кухонном столе, покрытом клеенкой, полкило молочной колбасы, нарезанной в магазине, по бутылке кефира на брата и по городской булочке.

– Ну, показывай свой опус! – сказал Роман, вытряхнув в рот последние капли кефира прямо из бутылки (зачем пачкать чашки, их мыть потом надо).

– Интересно, из чего ее делают? – пробормотал вместо ответа копуша Женька, близоруко осматривая и обнюхивая кусок колбасы.

– Думаю, что все-таки из мяса! – саркастически заметил Аркадий, также приканчивая свой кефир.

– Да? – с сомнением сказал Немов. – Первый раз слышу, чтобы мясо было белого цвета...

– Значит, молока добавляют, – сказал Рома. – Колбаса же так и называется – «молочная». Где твоя писанина, давай посмотрю, пока ты с колбасой чикаешься...

Довод относительно молока убедил Евгения, и он послушно достал из портфеля исписанные листки. Роман разложил их тут же, на кухонном столе, и обнажил авторучку. Немов, глянув на нее, слегка поежился:

– Что, править будешь?

– Пройдусь слегка, – ответил Роман, немедленно вычеркнув первый абзац.

– Ой, – только и сказал Евгений. – Я же два часа это сочинял.

– Лихо, – одобрил Аркадий.

– Лишнее, – пояснил Роман, – ты бы еще с первобытного общества начал... Имей в виду на будущее, что начинать всегда лучше с середины.

– Слушай, – спросил Аркадий, – как у тебя это получается?

– Что это? – переспросил Роман.

– Ну, писать, – пояснил Аркадий. – Я, веришь, когда доклад надо сочинить, сижу, сижу...

– Я не понимаю термина – уметь или не уметь писать, – рассердился Роман. – По-моему, если есть мысли в голове, так они обязательно на бумагу лягут. А если нет, так извините...

– Ну, спасибо, – только и смог сказать Аркадий, а Немов оглушительно захохотал:

– Ой, не могу! Здорово ты его приколол.

Но смеялся он недолго, потому что Роман вдруг сказал:

– Ну, старик, ты даешь! Это ж надо умудриться такой вывод сделать: молодые рабочие не подают рационализаторских предложений из-за консервативности мышления! Всегда молодежь была, есть и будет наиболее революционной частью общества.

– Ну, во-первых, я не о всей молодежи говорю, – заспорил Евгений, – а только о контингенте с 16 до 18, а во-вторых, статья должна быть полемичной! Иначе она пройдет незамеченной.

– Какая уж тут полемичность! Просто ты прешь, презирая всякие факты.

– Берусь доказать логическим путем.

– Ну-ка?

– Нынешнее поколение молодежи, вступающее в жизнь, более инфантильно, чем предыдущие. Согласен? Причем это вполне объяснимо. Жизнь более благополучная, и на их долю не выпадает практически никаких трудностей.

– Пожалуй, ты прав. Но при чем здесь консерватизм?

– Ага, вот я тебя и поймал! Помнишь книгу Корнея Чуковского «От двух до пяти»?

– Конечно!

– Помнишь, он писал о том, что абсолютно все дети очень консервативны и что это понятно, так как они осваивают мир.

– Это уже софистика! – не согласился Роман. – Передергиваешь. По-твоему, получается, что у подростков уровень мышления стал, как у пятилетиях детей? Тоже мне Спиноза! Ты забываешь о главном: любые научные открытия совершаются молодыми людьми в возрасте до двадцати пяти лет. Так что не спорь. Эту фразу я вычеркиваю...

– Если ты такой умный, – сказал еще не остывший от обиды Аркадий, – чего же ты в многотиражку пошел?

– А куда же еще? – удивился Роман.

– Ну, в центральную газету куда-нибудь. В «Комсомолку», например.

– Ты думаешь, это так просто? – рассмеялся Роман. – Пришел, всем поулыбался, тебя и взяли? Нет! Газета – это тебе не лаборатория. Туда по звонкам не берут. В ней каждый день конкретную продукцию выдавать надо. Так что, если сам ничего не значишь, никакая протекция не поможет. А потом, если уж честно, даже если бы была возможность попасть в центральную газету, я все равно не пошел бы. Начинать надо любому журналисту с многотиражки.

– Почему? Проще постигать азы? – спросил внимательно слушавший Немов.

– Не только. Главное, на мой взгляд, для газетчика, а уж для писателя тем более, конкретное знание жизни. Работая в многотиражке, ты являешься членом большого трудового коллектива, такого вот завода, как наш, или строительного треста, или большого совхоза.

Роман поднялся, заходил по комнате. Видно, что и его разговор задел за живое. В поношенных спортивных брюках, ставших ему короткими, в красной футболке, с взъерошенными волосами, он сейчас мало походил на журналиста. По друзья слушали его без улыбки, понимая, что говорит он искренне.

– Может быть, лет через пять я и попытаюсь перейти в центральную газету, по не раньше. Пока как следует не узнаю жизнь. Конечно, было бы еще лучше... – Роман замялся.

– Что лучше? – переспросил Аркадий.

– Было бы еще лучше слесарем или сборщиком года два поработать.

– Ну и что тебе мешает? – иронически улыбнулся Аркадий.

– Полное техническое невежество и руки-крюки, – развел руками Роман. – У меня же родители учителя. Интеллигенция. Сами ни гвоздя забить, ни электричество провести не в состоянии. Так что я могу только наблюдать производственную жизнь, а вот испытать ее на собственном хребте, увы, не дано...

– Значит, пять лет срок себе определил? – задумчиво сказал Аркадий, глядя в окно на серый ненастный вечер.

– Думаю, что не меньше.

– Ну, не знаю, – покачал головой Петров. – Чего уж хорошего на нашем заводе? Гарь нюхать! Ты-то на заводе всего второй месяц, а я в цехе технологом полтора года вкалываю, сыт по горло... Я бы перешел, не задумываясь, на какое-нибудь другое место.

– Какое, например?

– В какую-нибудь научную контору. Чтоб защититься.

– От чего защититься? – усмехнулся Роман.

– Эх ты, тундра! Диссертацию.

– И какие научные проблемы тебя волнуют? – спросил Немов.

– Какая разница! – отмахнулся Аркадий. – Я интересовался. Мне сказали, что главное – тему найти. Чтоб она диссертабельная была.

– И зачем тебе это, если никакие научные проблемы не тревожат твой молодой ум? – засмеялся Роман.

– И ты еще спрашиваешь? – Аркадий воззрился на Бессонова, будто тот, по крайней мере, инопланетянин. – Во-первых, зарплата приличная, во-вторых, отпуск два месяца, а в-третьих, никакой конкретной ответственности. Читай себе лекции и денежки считай. Научные работники поэтому у нас самые долгожители. А журналисты, между прочим, на первом месте среди инфарктников. Так что подумай, товарищ Бессонов, правильный ли сделал выбор...

– Правильный, – процедил Роман. – Во всяком случае, карьеристом не буду...

– А я что, карьерист? – взорвался Аркадий. – Но думать о деловой карьере надо. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

– Так ты не о деловой карьере думаешь, а о теплом местечке в жизни.

– Ну и что тут плохого? Все об этом мечтают. Только, может, откровенно не говорят.

– Знаешь, не меряй всех по себе, – брезгливо заметил молчавший до этого Немов.

– Белоручки вы и чистоплюи! – махнул рукой Аркадий. – И вообще я пошел спать.

– Во фрукт! – хмыкнул Евгений, когда Петров демонстративно хлопнул дверью. – Как это его комсоргом в цехе избрали? Неужели ребята не раскусили?

– Я думаю, что он больше на себя напускает, – возразил Роман. – Просто бравада. Парень он, по-моему, неплохой. Искренний. Действительно, если разобраться, далеко не каждый у нас говорит то, что думает...

– По мы ведь с тобой не такие? – вопросительно поглядел Роману в глаза Евгений.

– Не такие! – усмехнулся Роман. – Мы еще поборемся...

* * *

Лада и Роман становились все более неразлучными. Благодаря настойчивой целеустремленности Лады они часто ездили в театр, благо Москва близко. За каких-то два месяца они посмотрели столько спектаклей, сколько Роман не видел за годы учебы в институте. Далеко не все ему нравилось, он ворчал, но послушно ходил.

В будние дни Роман встречал Ладу возле школы, где проходили занятия вечернего отделения института. Она заканчивала шестой курс, в декабре – последняя сессия, а там – защита диплома... Роману нравились эти вечерние бдения. Пока шли занятия в институте, он обычно сидел в редакции, за уютной настольной лампой, и писал. В эти часы думалось как-то хорошо и просторно. Писал он и для своей газеты, и для молодежного сатирического радиожурнала, редактором которого его назначили. Лада была главным поставщиком материала, а он сочинял скотчи и юморески.

Вот и сегодня, беззвучно шевеля губами, Роман быстро чиркал пером по бумаге: «В редакцию молодежной радиогазеты поступают сигналы о том, что многие комсомольские активисты перегружены огромным количеством поручений».

Он вспомнил рассказ Лады о бесконечных вызовах ее из КБ. «Вот про это мы напишем, – усмехнулся про себя. – Только, чтобы не обиделась, из нее сделаем парня. И назовем его, скажем, Геной, как Любимова».

Роман вдруг вспомнил о времени. Быстро глянул на часы – опаздывает. Схватив шапку в охапку, опрометью кинулся к проходным. Лада терпеливо ждала его во дворе школы.

– Извини, сочинял, забыл про время, – смущенно сказал он.

– Эх ты, мой писатель, – сказала ласково Лада и взяла его под руку.

Роман подхватил ее портфель, и они тихонечко пошли по едва освещенным улочкам города. Мягкий, тут же начинавший таять снег беззвучно падал сверху.

Нежно поцеловались под фонарем, потом чинно двинулись дальше. Дом Крутовых находился на самой окраине города, славившейся своими хулиганами. Но Роман уже знал, что в этих краях Лада, а также сопровождающие ее лица – особы неприкосновенные. Вот и сейчас от забора отделились две фигуры, и Роман невольно напряг мускулы, однако мальчишеский басок произнес разочарованно:

– Это Крутова со своим женихом...

Романа покоробило от столь четкого определения его функции, а Лада хихикнула:

– Побаиваются.

– Кого?

– Братьев моих, конечно! Они в свое время самые заводилы тут были. Танцплощадку открыли, назвали «Прозрачный ручей». Такой порядок навели.

– А сейчас?

– Сейчас порядка нет! Андрей и Петька женились. Володьке одному не справиться. Однако помнят о ребятах, и крепко.

Они остановились у калитки одноэтажного щитового домика.

– И вы все здесь живете? – спросил Роман.

– Нет, Андрей получил квартиру. А остальные здесь.

– Хороши у тебя братья. Чувствуется, дружные и веселые.

– Да, – просто ответила Лада. – Я с ними тоже, как мальчишка, росла. Куда они, туда и я. Бывало, нашкодят – и бежать. А я отстаю. Подхватят меня за руки так, что только ноги болтаются по воздуху, и удирают. Хоть и тяжело, наверное, было, но ни разу одну не оставили. Дома отругают, а я пореву и опять за ними.

– И крепко озорничали? – спросил Роман.

– Как все пацаны, наверное. Андрей, если провинится, сразу видать. А Петька вроде тихий, а выдумщик, Андрею не угнаться! Помню, мать его первый раз в школу отводила. Надела на него белые гольфики, белые туфельки и сама пошла одеваться. А Петьке в школу неохота, тем более что Андрей – во вторую смену. Он, недолго думая, взял черную ваксу и свои ботиночки с гольфиками, а заодно и белую рубашку надраил. Мать выходит и сына не узнает – негритенок какой-то.

Они посмеялись. Потом Лада продолжала:

– Мать, конечно, его здорово отшлепала. И веришь, с тех пор у Петьки прямо-таки лютая нелюбовь к школе появилась. Чуть что, с уроков сбежит, на электричку и айда путешествовать. Однажды откуда-то из-под Воронежа привезли. Через силу восемь классов осилил. Это он уже после армии за ум взялся – техникум кончил, потом в институт поступил.

– А Андрей? – спросил Роман.

– Андрей так с восемью классами и остался. Отец у нас в то время объекты по всей стране строил, мы его почти не видели. А Андрей за старшего в семье. Решил идти работать на завод. Дескать, хочу быть самостоятельным. Женился в восемнадцать лет, дети. Какая уж учеба! Хотя, скажу прямо, Андрей в нашей семье самый талантливый. Ты бы поглядел, как он по дереву режет. Это же произведения искусства. Если бы он по этой части пошел учиться, настоящим художником стал...

– А ты почему на вечернем? Тоже не хотела поначалу учиться?

– Ну, у меня особая история. Я два курса на дневном проучилась, вдруг мать серьезно заболела, слегла. Четверо мужиков (в это время отец уже демобилизовался) бесхозных, накормить их надо, обстирать... Я взяла академический отпуск, а потом, когда мать на поправку пошла, стала на заводе работать. Все-таки ближе к дому. Ну, и на вечерний перевелась...

– Так тяжелее же?

– А что делать? Своих в беде не бросишь.

– Значит, у вас вся династия на заводе работает? – сказал Роман.

– Династия? – недоверчиво повторила Лада. – Уж больно слово штампованное. Не вздумай про нас написать.

Она шутливо погрозила ему пальцем.

– А в общем-то на заводе семь Крутовых работает, – добавила Лада, – если с невестками считать. Валя-старшая – контролер ОТК, Валя-младшая – технолог. И Володька после десятилетки успел год сборщиком в бригаде Андрея проработать...

Вершиной газетного искусства Василий Федорович считал статьи на моральные темы. Он сам иногда, по собственному выражению, «встряхивал стариной» и писал большие статьи, бичующие мещанство, стяжательство, вещизм. Подписывался он, как и тридцать лет назад, – «В. Зоркий».

Неожиданно и Роман дебютировал в качестве «моралиста», хотя Василий Федорович и думать об этом не хотел. Произошло это случайно. Роман как-то задержался в штамповочном цехе на комсомольском собрании. Они выходили из красного уголка вместе с Аркадием Петровым, когда к ним подошла, точнее, подплыла грузная женщина в синем халате. Окинув Романа ловким взглядом, она сказала, поджав губы:

– Сумлеваюсь я что-то. Но Кланька сказала, что вы будто бы из газеты.

– Да.

– Такой молоденький! Ну надо же.

Женщина неожиданно начала всхлипывать, аккуратно вытирая глаза уголком синего платочка, Аркадий поморщился, не без сочувствия взглянул на Романа и сказал:

– Я пошел. Мне еще в комитет зайти надо.

Женщина поглядела ему вслед осуждающе:

– Вот видите. Никто не хочет разбираться. Чуть что, и в сторону! А почему?! Потому что у ей зять какую-то важную шишку в городе возит. Боятся!

Она снова взревнула, уже почти в полный голос.

– Успокойтесь, пожалуйста! – сказал растерянно Роман.

Женщина замотала наклоненной головой.

– И никто помочь не хочет. Вот смена давно кончилась, все домой, а я все тяну, не иду. Потому как – придешь, сразу скандал. С кухни мой стол выбросила. В туалете, когда я там, свет гаснет. Фулиганит по-всякому. Давеча ни за что ни про что меня ленивкой по ноге огрела. Синячище во всю ногу.

Женщина попыталась приподнять юбку, но Роман в ужасе закричал:

– Не надо. Верю я, верю! Давайте расскажите все по порядку...

Они прошли в сквер перед проходными, сели на лавочку, и женщина поведала душераздирающую историю квартирной склоки. Хамы... Их Роман люто ненавидел с детства. Сам видел, сколько претерпела его тихая мать от соседей, пока им не дали отдельную квартиру.

Он живо представил, как эта пожилая женщина, труженица, робко заходит в свою квартиру и сразу слышит угрожающие выкрики. Забившись в угол в своей комнате, она с трудом глотает холодный ужин, кропя его тихими, но обильными слезами.

Статья называлась «Изверги».

– Не очень сильно, а? – спросил Василий Федорович.

– Это еще слабо! – возбужденно ответил Роман. – Вы знаете, как они издеваются!

– Но ты же только с ее слов судишь!

– Я и в квартире был, пытался с ними разговаривать.

– Ну и что?

– Только отмахиваются. Ведь в чем их подлость заключается – они скандалят, когда никого нет. А при свидетелях сразу паиньками становятся.

– Странно, – протянул Василий Федорович. – Я ведь соседа этой женщины знаю. Вроде такой тихий... Впрочем, наверное, жена верховодит?

– Точно! Такая ведьма! – подтвердил Роман.

Статья вызвала большой резонанс в коллективе. Все гневно осуждали скандальных соседей. Вечером в редакцию заглянула героиня статьи. Деловито окинула комнату взглядом и, убедившись, что никого нет, села подле стола.

– Ну как? Думаете, подействует? – радостно сказал Роман.

– Спасибо, милок.

– Я думаю, они прочувствуют.

– Навряд.

Женщина оглянулась, покопалась в объемной сумке и выложила на стол плоский сверток.

– Что это?

Женщина хихикнула.

– Коньячок. Выпьешь за мое здоровье.

– Да вы что! Я не пью. И вообще не надо этого!

Роман мучительно покраснел.

– Заберите!

Женщина неожиданно легко при своей полноте вскочила и поплыла из комнаты. Роман еще раз крикнул:

– Заберите, или выкину!

– Обидишь! – слегка застряв в дверях, ответила женщина и исчезла.

Непередаваемо гадливое чувство охватило Романа. Боже, какой стыд. Ему дают взятку. За что? Ведь он только защитил обиженную. Неужели обязательно надо было дарить этот коньяк?

Наутро он рассказал Василию Федоровичу о случившемся. Тот слушал молча, запустив пальцы в седую гриву и не глядя на Романа.

– Да, неловко получилось, – сказал он наконец. – К журналисту ничего не должно приставать. Самое страшное, если твое перо служит нечистому делу.

Он поднял голову и взглянул на Романа.

– Очень ты доверчивый, парень. Трудно тебе будет. Мне ведь вчера из завкома звонили по поводу твоей статьи.

– А разве что не так? – встрепенулся юноша.

– Надо было тебе с ними потолковать, прежде чем статью помещать. Понимаешь, твоя «обиженная» не в первый раз с соседями не сходится. На прежней квартире ее «травили», завком пошел навстречу, помог с обменом, и теперь тут «изверги».

– Может, совпадение? – неуверенно предположил Роман.

– Навряд. В завкоме по-другому считают. Просто бьет она на отдельную квартиру.

– Не может быть! – ахнул Роман.

Василий Федорович покачал головой.

– Теперь дадут, куда деваться. Ты ей здорово помог. Поэтому она тебе коньяк и всучила.

Поглядев на Ромкино огорченное лицо, грустно улыбнулся:

– Эх ты, простая душа! Будь покритичнее к людям, умей ложь от правды отличать. Но боже тебя упаси впасть в безверие. Это самая опасная болезнь для журналиста. Лучше тогда сразу из газеты уходить...

Приближался Новый год. Весь наличный состав собрался в кабинете редактора, чтобы спланировать предновогодний номер.

– Надо людям создать праздничное настроение! – значительно сказал Николай Иванович. – Какие есть предложения?

– Хорошо бы добрый очерк о какой-нибудь рабочей династии, – сказал Василий Федорович, эффектно пустив колечко дыма.

– А конкретно? – спросил редактор, слегка поморщившись, поскольку он был единственным в редакции, кто не курил.

– Хотя бы Крутовых взять, – елейным голосом сказал Демьянов. – Роман, я думаю, мог бы...

– Не надо, – твердо сказал Роман.

– А что, идея! – обрадовался Самсонов.

– Братцы, кончайте! – взмолился Роман. – Будет налицо злоупотребление служебным положением...

Хохотали все долго. Потому что весь наличный состав положительно относился к Ладе и горячо одобрял «наметившийся прогресс в отношениях», как любил выражаться Николай Иванович.

– Возьму Князевых, – повернулся Роман к Демьянову. – Девять детей. Мать передовая станочница, отец слесарь по ремонту. Сами же рассказывали...

– Семья интересная, – поддержал Самсонов. – Недавно им четырехкомнатную квартиру дали. А что? Так и дать – репортажи с предновогоднего новоселья. Строк двести и плюс три-четыре фото. Записываю. Что еще?

– Роман у нас стихоплет, пусть даст несколько теплых четверостиший, посвященных передовикам, – предложил Василий Федорович.

Роман сосредоточенно почесал в затылке.

– Что, опять не согласен? – покосился на него редактор.

– Так ведь без вдохновения... – промямлил Роман.

– У газетчика всегда должно быть вдохновение, – отчеканил Самсонов. – Понял?

– Понял, – вздохнул Роман.

– То-то же! Что еще?

– Информашки на первую о победителях сделаю сам, – сказал Василий Федорович. – А для четвертой требуется «оживляж».

– Будет праздничная афишка, – сказал Роман. – Новогодний бал молодежи, елки, лыжные соревнования, хоккей.

– Мало, – возразил Самсонов.

– Может, шпек? – спросил Демьянов.

– Что, что? – не понял Роман.

– Ну, перепечатка. Скажем, возьмем какую-нибудь юмореску из «Крокодила». Пусть народ посмеется.

– Может, мне попробовать? – предложил Роман.

– Что именно?

– Ну, что-нибудь вроде рождественской сказки.

– А о чем?

– Есть одна идейка...

– Ну что ж, попробуй, – одобрил Самсонов.

Из репродуктора раздавалось знакомое покашливание диспетчера. «Первый, второй, третий» – началась привычная перекличка. Не прерывая обсуждения номера, все прислушивались к тому, что говорится на диспетчерском часе. Он проходил довольно мирно, поскольку завод уже рапортовал о досрочном выполнении годового плана.

Однако без конфликта не обошлось. «Возмутителем спокойствия» оказался начальник литейного цеха.

– Борис Алексеевич, тут есть один вопросик. Может, он прямого отношения к плану не имеет...

– Ну, давай. Что ты там мнешься?

– Главный энергетик приказал выключить тепловую завесу при входе в цех. А у меня там сразу формовочный участок начинается. Люди мерзнут, болеть начали...

– А ты еще говоришь, что ото не имеет отношения к плану? Да самое прямое. У меня на столе сводка из медсанчасти – кривая простудных заболеваний пошла вверх. Это сотни потерянных человеко-дней! – загремел Угаров. – Главный энергетик, вы нас слышите?

– Слушаю, Борис Алексеевич.

– Чем вы объясняете такое положение? Опять какой-нибудь ремонт?

– Нет, просто я приказал...

– Приказал? Почему?

– В порядке воспитания. Они без конца ворота оставляют открытыми. Получается, что отапливаем улицу. А вы знаете, было предписание министра об экономии.

– В каком предписании было записано, что нужно экономить на здоровье людей? – взорвался Угаров. – Вы поступили как безумный бюрократ! Да, да, и не спорьте. Имейте в виду – если еще хоть раз повторится подобное, я вас сниму с работы. Завком, думаю, поддержит. Ну, а литейщикам тоже нужно соображать...

– Так, Борис Алексеевич, это все электрокарщики виноваты. Вывозят заготовки, а двери закрывать забывают...

– Разберитесь. Топить улицы – непозволительная роскошь.

– Круто директор с главным энергетиком объясняется, – покачал головой Роман. – На весь завод так выстегать...

– Я думаю, он правильно сделал, – не согласился Самсонов. – Это воспитательный урок для всех. Действительно, только и слышишь – план да план. А ведь план-то люди делают. И о них в первую голову надо думать.

Роман отправился за свой стол писать материалы в новогодний номер. Писал он своеобразно: встав коленками на стул и навалясь животом на стол. «Так лучше думается!» – объяснял он своим коллегам.

Ему помешал вошедший в это время в комнату Немов. Покосился глазом, как ворон, на исписанные листы. Напрасно Роман попытался прикрыть их рукой. Евгений, научившийся легко разбирать заковыристый почерк Романа, с удовлетворением сказал:

– Ага. Значит, на столе у тебя уже Новый год, а как в жизни ты его отмечать собираешься?

Роман неопределенно передернул плечами и сел на стул нормально.

– Вообще мы с Ладой на новогодний бал собирались...

Евгений фыркнул:

– Ты когда-нибудь на нашем балу бывал?

– Н-нет. А что?

– Это те же тривиальные танцульки, что бывают каждую среду под духовой оркестр, лишь пьяных побольше. Там только нашему оперотряду место.

– Ну, наверное, в общежитии?

– Да, брат, убогая же у тебя фантазия. Конечно! Поставим с тобой на стол веник...

– Почему веник?

– Вместо елки. И запьем горькую.

Нарисованная перспектива не радовала.

– Ну, а ты что предлагаешь? – рассердился Роман.

– Ты «Карнавальную ночь» помнишь?

– Ну?

– Почему бы нам что-нибудь подобное не изобразить? Создадим инициативную группу из лаборатории НОТ и редакции, соберем молодых специалистов. Не всех, конечно, человек двадцать-тридцать. Поставим прямо в зале елку, вокруг столики...

– В каком зале? – заинтересовался Роман.

– В нашем Доме культуры, конечно! А на сцене капустник разыграем.

– Какой капустник?

– Который ты нам напишешь.

– Я?! – хотел возмутиться Роман, по почувствовал, что идея ему нравится. – Ну, допустим, напишу. А про что?

– Хотя бы про наш многострадальный НОТ. Очень смешная тема.

– Пока не вижу ничего смешного. А кто нам разрешит в Доме культуры пьянку организовывать?

– Не пьянку, а культурное мероприятие, – загорячился Немов.

В комнату вошел Василий Федорович.

– Поздравления твои в принципе пойдут! – сказал он Роману, молча протягивая руку Немову.

– Почему «в принципе»? – недоуменно поднял правую бровь Роман.

– Тяжеловесны несколько. Вот, к примеру, коллективу автоматного цеха.

– А что, хорошо, по-моему! – заспорил Роман. – Жень, послушай:

Желаем, чтобы были вы всегда

В передовых рядах борцов труда!

– Ну, прямо Гомер! – смешливо сказал Евгений. – Почти гекзаметр!

– Идите вы... – рассердился Бессонов. – Сами тогда пишите.

– Ладно, ладно! – примирительно сказал Василий Федорович. – Я же сказал, пойдут. Чего горячишься? О спортивных соревнованиях написал?

– Написал. Сейчас дам на машинку...

– Ну и отлично. Тогда дуй в ДК за афишей.

– О, и я с тобой! – обрадовался Немов. – Насчет новогоднего праздника поговорим.

...Директор Дома культуры Петр Сергеевич Ромов был мужчиной вальяжным, с артистически поставленной красивой головой и виртуозными пальцами аккордеониста.

– Вы не по адресу, товарищи, – ответил он сухо на патетическую речь Немова.

– Как не по адресу? А куда же нам?

– В дурдом! – сказал Петр Сергеевич и закатился в долгом смехе, откинув назад красивую голову.

– Издеваетесь? – кратко спросил Бессонов.

– Ну, вы сами посудите, это же бред сумасшедшего! – убежденно сказал Ромов, аккуратно вытирая белоснежным платочком уголки глаз.

– А «Карнавальная ночь» тоже бред? – запальчиво заметил Евгений.

– «Карнавальная ночь» – это кино. А в кино все возможно. У меня же помимо всего прочего план. Понятно?

– Не совсем.

– Я и тридцать первого и первого пускаю детские фильмы. Каждый сеанс худо-бедно дает сто пятьдесят рублей. А если мы с вами эту музыку затеем, кто платить будет? Так что идите со своими идеями куда-нибудь в другое место. Вот если бы завком дал команду, ну, тут, как говорится, хозяин-барин! А вы, собственно, какую организацию представляете?

– Совет молодых специалистов, – гордо заявил Немов.

– Впервые слышу! – вполне искренне сказал Петр Сергеевич.

– А если комитет комсомола вам прикажет?

– Плюнуть и растереть! – ляпнул Ромов.

– Так Любимову можно и передать? – прищурился Роман.

Ромов разозлился:

– Вы меня не шантажируйте! Я тоже грамотный. Но если завком не прикажет, пальцем не пошевелю!

...Любимов сидел с рассеянным видом, углубленный в какие-то бумаги. Однако, увидев друзей, просиял.

– Вот, секретарь, – сказал Немов, – есть установка – «весело встретить Новый год».

– Ну и встречайте, разве я вам мешаю? – пожал плечами Геннадий.

– Ты не мешаешь, а Ромов сказал – «плюнуть и растереть». Это на тебя-то! – начал несколько сбивчиво Евгений.

– Не понял, – насторожился Любимов.

– Ну, мы, значит, решили своей лабораторией совместно с редакцией, ну, может, еще кого-нибудь из ребят пригласим, встретить Новый год, как в «Карнавальной ночи», в клубе. Чтоб елка в зале, столики, капустник. А этот бюрократ несчастный уперся: «У меня финплан горит!»

– Та-ак, – протянул Любимов я потом неожиданно выпалил: – Эгоисты!

– Кто, мы? – изумился Немов.

– Индивидуалисты! – продолжал ругаться Любимов. – Значит, только лаборатория с редакцией. Нашлись еще мне шерочка с машерочкой. А комитет где? А комсорги цехов?

– Так мы пожалуйста, с радостью, – пролепетал Роман.

– Ничего себе радость, пока сам не напросился, – с напускным гневом сказал Любимов. – Значит, делаем так: с Ромовым связываться не будем, финплан – дело серьезное. А проведем этот вечер в нашем пионерском лагере. Там у нас одно здание капитальное, отапливается. В школьные каникулы в нем дети будут отдыхать. Значит, елка будет. За вами капустник. Идет?

Роман энергично почесал в затылке.

– Петрушка получается.

– Почему? Ты же собирался так и так делать капустник?

– Я хотел про НОТ. А теперь про что?

Любимов хмыкнул.

– Ну и делай на здоровье про НОТ. Тем более хорошо. Пусть комсомольский актив начинает изучение вопроса.

– С юмора? – засомневался Немов.