Текст книги "Добрые времена"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Дурная привычка. Я ведь в войну на завод пришла. Совсем девчонкой. На формовке начинала. Голодно было. Вот и закурила. А теперь бросить не могу.

Она помолчала, потом глянула в упор.

– Скажи-ка, Роман Павлович, как ты к своему творчеству относишься?

– Что вы имеете в виду? – удивленно поднял на нее глаза Роман.

– Капустничек ваш, – с нажимом сказала Чалова.

– Капустник? – удивился Роман. – Но это же шутка!

– Шутка шутке рознь, милый мой! – сухо заметила Чалова. – Хороша шутка, если дискредитируется идея научной организации труда. Ты понимаешь, на что замахнулся? Это в эпоху победы нашей космической науки. А ты...

– Ничего я не замахивался! – загорячился Роман. – То, что НОТ плохо внедряется, факт общеизвестный. Поговорите с Немовым, он вам еще не то расскажет.

– С Немовым мы разберемся особо, – зловеще сказала Чалова. – Но и с тебя спрос не снимается. Ты ведь работник газеты. Так сказать, боец идеологического фронта. Но случайно газетчиков подручными партии называют. И мы не потерпим, чтоб в нашей газете гниль завелась.

– Гниль? – ошарашенно спросил Роман. – Вы меня имеете в виду?

Чалова смутилась.

– Ну, не так буквально. Но на будущее ты должен учесть. Представляешь, что будет, если этот ваш капустничек пойдет по заводу? Хиханьки да хаханьки над таким серьезным делом. Хорошо, Петров проявил бдительность, вовремя сигнализировал.

– Аркадий? – изумился Роман. – Но он же сам играл...

– Тоже сначала недопонял, куда этот юмор бьет. Короче, где текст капустника?

– У Немова. Он его для истории решил оставить.

– Вот забери и уничтожь. А на будущее учти.

В коридоре Бессонова встретил Разумов.

– Что, добрый молодец, невесел, нос повесил? – спросил тот жизнерадостно.

– Да вот инъекцию получил, – усмехнулся Роман едко.

– Инъекцию? – поднял брови Разумов. – От кого?

– От Чаловой.

– За что?

– За «смешки в реконструктивный период», – вновь едко, словами Ильфа и Петрова ответил Роман и пошел дальше.

Недоуменно взглянув ему вслед, Разумов направился было к себе, потом передумал и вошел в кабинет Чаловой. Та была явно довольна собой.

– Чего это наш юный газетчик как ошпаренный от тебя вышел? – спросил Разумов.

– Дошло, значит, – усмехнулась Чалова.

– Что дошло? Говори толком.

– Профилактика моя! – самодовольно объяснила Чалова. – А то, ишь, капустнички стали проводить. Над научной организаций труда насмехаются. Я вот еще с Немовым разберусь. Это ведь от него гнилые настроения идут. Представляешь, приходит он как-то и говорит: «Объявите мне выговор за плохую работу». Представляешь?

Разумов шутливо схватился за голову двумя руками:

– Ох, Ирина, Ирина.

– Чего «Ирина»? Аль не права? – насторожилась Чалова.

– Тебе бы только в кавалерии служить.

– Это еще почему? – обиженно надула губы Ирина Петровна и потянулась за новой папиросой.

– С плеча рубишь! Ведь ты же у нас идеолог! Должна сначала разобраться, а потом уж решать. Хоть со мной бы сначала посоветовалась...

– А что они издеваются... – нахмурила брови Чалова.

– Не издеваются вовсе, а шутят. Улавливаешь разницу? Знаешь, что тебя подводит?

– Что?

– Отсутствие юмора. Ты бы Ильфа и Петрова, что ли, на ночь бы читала...

– Была охота, – обиженно отвернулась от него Чалова.

– Ну, а если серьезно, я на Бессонова большие надежды возлагаю. Думаю, хороший газетчик из него получится. Активный, думающий. Так что рубить ему крылья нельзя.

– Я что, рублю?

– Боюсь, что да. С творческой интеллигенцией надо уметь разговаривать.

...Вечером, когда к ним в комнату вошел Аркадий, Роман демонстративно повернулся к нему спиной.

– Ты чего? – удивился Петров. – Какая тебя муха укусила?

– Чалова ее фамилия, – не поворачиваясь, процедил сквозь зубы Бессонов.

– Чалова? – не понял Аркадий.

– Да, Чалова. Целый час меня сегодня воспитывала за капустник. Спасибо, говорит, Петрову. Он один бдительный оказался...

– Что ты мелешь! – поразился Аркадий.

– Ну как же, просигнализировал, – грубо сказал Роман. – Раньше, знаешь, как это называлось? Донос.

– Я ничего не говорил! – возмутился Петров. – Просто мы вчера вместе дежурили – она в парткоме, а я в комитете. Скучно, вот я и зашел к ней потрепаться...

– Вот и дотрепался, – бросил реплику молчавший до того Немов.

– Да нет! Просто я рассказал, как у нас весело было. Ну, и про капустник, конечно. Она очень заинтересовалась. Просила подробно передать. Так я прямо в лицах изобразил...

– На наши бедные головы, – вздохнул Немов.

– Точно так было? – недоверчиво спросил Роман.

– Точно! Можешь у нее спросить.

– Нет. С ней разговаривать – уволь! – отрицательно покачал головой Роман. – Уже сыт по горло!

– Ребята, вы не обижайтесь, – взмолился Аркадий.

– Болтун, – вздохнул Роман, в душе прощая Петрова.

* * *

Утром в тот день, когда должно было состояться собрание партхозактива, в редакцию пришел Угаров. Гася невольное смущение сотрудников, он нежно обнял левой рукой за плечи тщедушного Василия Федоровича, подавая правую остальным для рукопожатия.

– Ну как ты, старый? – спросил шутливо-грубовато Борис Алексеевич ответственного секретаря.

– Кручусь, Боренька, кручусь! – усмехнулся Демьянов.

– Все «Памир» садишь?

– Дело привычки...

Роман не удивился этим нежностям. Долгими зимними вечерами они часто оставались с Демьяновым вдвоем, и старик любил рассказывать разные редакционные байки. Особенно часто он говорил об Угарове, составлявшем предмет его гордости.

...Молодого демобилизованного офицера привела на завод... любовь. Случайно он оказался в этом городе, случайно во время киносеанса познакомился с девушкой и влюбился с первого взгляда. Решительности уже в то время Угарову было не занимать. На следующий же день он пришел на станкостроительный завод, где работала девушка. В отделе кадров сказали, что требуются кузнецы, и Борис, не задумываясь, пошел подручным в кузнечный цех, благо что физической силой природа не обидела.

Уже через год имя ударника Угарова гремело на весь завод. Тогда-то и познакомился с ним Демьянов, пришедший описать передовой опыт. Оказалось, что Борис придумал приспособление, позволяющее делать поковку одновременно десяти деталей.

Прославленный стахановец пришел свататься к любимой девушке, но ее родители, мещане с университетским образованием, высокомерно заявили, что кузнец не ровня их дочери. Борис стиснул зубы, по промолчал. Через три года он с отличием окончил техникум и поступил в институт. Был выдвинут начальником смены цеха, а Демьянов предложил в парткоме его кандидатуру на редактора многотиражки. Выбор был не случаен – Угаров являлся активным рабкором и редактором лучшей стенной газеты. Время показало, что Демьянов не ошибся. При Угарове газета стала авторитетной и любимой читателями. Кстати, к тому времени настойчивость Бориса победила: влюбленные поженились.

По окончании института Угаров стал начальником крупнейшего сборочного цеха, затем был избран секретарем парткома и вот уже пять лет – директор завода.

– Вот так, – любил говорить Василий Федорович, назидательно подняв палец, – за пятнадцать лет от кузнеца до директора крупнейшего завода!

Он, не скрывая, гордился своим воспитанником. Вот и сейчас, не пытаясь освободиться из богатырских объятий высокого, по-прежнему черноволосого человека с прямыми, будто вырубленными чертами по-мужски красивого лица, он растроганно говорил:

– Ах, Боренька! Забывать стал редакцию.

– Ну что ты, Василий Федорович! – улыбнулся Угаров. – Ведь вы мои первые помощники. Очень хорошо, что загодя, не дожидаясь актива, начали разговор о предстоящей реконструкции. Хотя, честно, статья Пимена об универсальных приспособлениях мне показалась спорной...

– Мы конструкторам и технологам показывали, – вспыхнул Демьянов. – Одобряют.

– Да? – бросил короткий взгляд на него Угаров. – Ну что ж, проверим экспериментально. Я, знаете, зачем к вам зашел? Чтоб вы мой доклад пробежали с точки зрения стилистики. Знаете, ум хорошо, а три лучше. Выступление ответственное. По секрету скажу, министра ждем. Крутил я, крутил. Хочется как-то поярче сказать, а получается самый плохой газетный штамп, вот вроде такой фразы: «На финише второго года пятилетки наш заводской форум должен определить рубежи грандиозных преобразований...», ну и так далее.

– «Форум»! – фыркнул Василий Федорович. – Действительно, высоким штилем сказано!

– Вот, вот, – сказал Угаров. – Ну, скажи, пожалуйста, почему так получается? В обычной беседе все мы говорим, как нормальные люди, а на трибуне черт те чего несем?

– Это ведь тоже искусство, – покачал головой Василий Федорович. – Облечь даже сложный материал в доходчивые слова. Ну, и как ты все-таки начал?

– Просто. «Товарищи. Как вы все хорошо знаете, наш завод реконструировался дважды. Первый раз в начале тридцатых годов, когда была поставлена задача освободиться от иностранной зависимости. И надо сказать, что коллектив с честью справился с этим заданием, за короткий! срок было налажено производство отечественного инструмента и сложных узлов, поставляемых ранее из Америки. Второй раз завод реконструировался после войны, когда мы вновь перешли на мирное производство.

Сейчас мы стоим на пороге новой, третьей реконструкции. Это является жизненной необходимостью. Наш завод призван обеспечивать технический прогресс в ряде отраслей машиностроения. Сегодня эту задачу решить невозможно, если мы не добьемся, чтобы наше с вами производство было высокопроизводительным и высококачественным, начисто исключающим ручной труд...»

– По-моему, хорошо, – одобрил Василий Федорович. – Так и начинай. Впрочем, чего мы здесь стоим. Пошли в мой кабинет, я быстренько пробегу, может, что по-стариковски и поправлю.

Через час Угаров показался вновь на пороге кабинета ответственного секретаря, держа в руке доклад, свернутый в трубочку.

– Да, пощипал меня отец Василий! – сказал он громко, окидывая сотрудников смеющимися глазами. Неожиданно его взгляд остановился на Бессонове. – Новенький? Как звать?

– Романом, – смущенно ответил тот.

– Давно у нас?

– Скоро полгода.

– Какие вопросы освещаешь?

– В основном комсомольскую жизнь.

Угаров кивнул.

– Ясно. Ну и как наш комсомол?

Роман осмелел:

– Комсомольцы тоже решили участвовать в реконструкции, будут шефствовать над внедрением НОТ.

Угаров кивнул головой:

– Разумов мне рассказывал. Инициатива добрая, но, если честно, сомнение меня берет. По-моему, комсомольцам нужно больше воспитанием заниматься, культурой, спортом, а то все пример с больших берут – технический прогресс, НОТ. Не согласен?

– Думаете, не справимся? – уже завелся Роман.

Угаров пожал плечами:

– Уж больно вы за все горячо и легко беретесь, а до конца редко доводите. Впрочем, время покажет.

Директор повернулся к редактору:

– Ты, Коля, что-то хотел сказать?

– Борис Алексеевич, видите, в какой тесноте сидим?

– Знаю, знаю. Терпите, ребятки. Вот новый инженерный корпус построим, тогда любые хоромы дам. Ну, бывайте до вечера!

...В фойе Дома культуры было уже людно. То и дело раскланиваясь со знакомыми, Самсонов провел работников своей редакции к стендам.

– Вот видите эскизы? – сказал с гордостью редактор. – Так будет выглядеть наша литейка. Это новый сборочный. А вот макет будущего стадиона. Красавец! На двадцать пять тысяч мест размахнулись.

– Не многовато ли? – покачал головой Василий Федорович. – На заводе куда меньше работает...

– А ты с семьями посчитай. Как раз будет! – горячо заспорил Самсонов.

Прозвенел звонок, приглашая всех в зал.

Доклад Угарова собравшиеся слушали очень внимательно. Он часто отрывался от бумаг, увлеченный той или иной проблемой, начинал говорить «от себя» – живо и интересно.

В тон докладу были и выступления – продуманные, дельные. Горячо, хоть и сбивчиво, говорил Холодковский о будущем сборочном конвейере. Толковые предложения о внедрении НОТ внес Немов. Резко критиковал проект здания литейки Крутов-старший.

– Все перекрытия и опоры запроектированы с многократным превышением прочности. К чему такие излишества? – возмутился он. – Здание должно быть легким, воздушным.

– Проектировали, исходя из возможностей нашего городского комбината железобетонных изделий, – бросил реплику из зала главный металлург.

– Я думаю, что Крутов прав, – неожиданно вмешался сидевший в президиуме секретарь горкома, высокий человек с пышной шевелюрой. – ЖБК беру на себя. Думаю, что они сумеют сделать более легкие опоры.

Он поднялся из-за стола, откидывая прядь волос назад:

– Раз уж я начал, разрешите еще одно предложение внести?

– Конечно, конечно! – послышалось из зала.

Я по поводу стадиона. Проект великолепный, сделан с размахом. Но, позвольте спросить, сколько времени вы собираетесь его строить? Пять лет, а то и десять?

– Может быть, и меньше, – неуверенно ответил Угаров.

– Не поверю. Вы же отлично знаете, как культурные объекты строятся. Пока производственные объекты не сдадите, руки до стадиона не дойдут. Точно?

– Пожалуй, – согласился Угаров, шутливо почесав в затылке. – Так помечтать-то ведь хочется...

– А я предлагаю этот стадион за год построить, – напористо сказал секретарь.

– За год? – на этот раз не поверил сидевший рядом с Угаровым заместитель министра.

– За год, – подтвердил секретарь. – Для этого надо привлечь на паях все предприятия города.

– Так они потом будут хозяйничать, как у себя дома, – заупрямился директор.

– Соглашайся, – толкнул Угарова в бок заместитель министра. – Действительно, уже через год стадион будет. И потом главным хозяином все равно завод будет. Правильно я говорю?

– Конечно, – подтвердил секретарь горкома. – Остальные предприятия будут арендовать у нас помещение по договоренности. По рукам?

– Эх, была не была! – весело сказал Угаров, и все присутствовавшие дружно зааплодировали.

Заместитель министра, выступавший последним, начал несколько необычно.

– Планы, товарищи, вы наметили хорошие, можно сказать, замечательные. Но знаете, что теперь самое главное? Главное, осуществить их не на бумаге, а на дело. Вот в докладе вашего директора прозвучала критика в адрес министерства. Дескать, мы просили шестьдесят миллионов рублей, а нам дали только половину.

Но насколько осуществимо освоение таких средств? Допустим, что министерство дало бы вам все шестьдесят миллионов. Хотя, конечно, это абсолютно нереально, поскольку у него таких заводов, как ваш, не меньше ста. Но тем не менее допустим. Из них почти треть вы планируете на строительство. Кто вам такие суммы строймонтажа осваивать будет? Сколько ваш городской трест за год осваивал?

– Где-то в среднем двадцать миллионов, – ответил секретарь горкома.

– Итак, двадцать миллионов. А в вашем городе немало промышленных предприятий союзного и республиканского значения. Да еще местная промышленность. Сельское хозяйство. Кроме того, горсовет свое жилье строит, так?

– Так, – согласился Угаров.

– Вот и получается, что вам строители смогут осваивать двести-триста тысяч в год. А вы считали где-то четыре-пять миллионов. Конечно, это нереально!

– Но надо учитывать, что наш завод – крупнейший в городе, а может, и в области, – начал багроветь Угаров. – И мы определяем уровень технического прогресса...

– Согласен, – кивнул заместитель министра, – но даже при самом благоприятном отношении – не больше миллиона. Значит, остается только один путь. Сложный, трудный, но, видимо, единственный – больше брать на себя. Ну, во-первых, проектирование и производство всех автоматических линий организовать на заводе. Тем более, то, что вы задумали, не имеет аналогов даже за рубежом. А вы должны сделать и быстрее, и качественнее.

– Это значит, – продолжал заместитель министра, – еще одно производство придется налаживать. У вас есть цех нестандартного оборудования, но он пока только называется цехом, практически же это участок. А потребуется целый завод... Часть строительства, особенно производственного, надо будет сделать своими силами. Тут и новые кадры понадобятся, в частности монтажники, знакомые с панельным строительством. В общем, дел невпроворот.

– Еще я хочу поддержать нашего молодого начальника лаборатории НОТ товарища Немова, – сказал в заключение заместитель министра. – Действительно, научная организация труда – это основа основ. Никакая техника не поможет, если не будет порядка в организации производства. Думается, что с этой точки зрения мероприятия еще пока слабо продуманы и всем вашим экономическим и производственным службам надо как следует поработать. Причем по каждому нововведению требуется как следует посоветоваться с рабочими...

Немов и Бессонов возвращались домой вместе. Евгений, гордый поддержкой заместителя министра, горячо изливал переполнявшие его чувства. Он часто останавливался, хватал Романа за пуговицу.

– Нет, ты подумай. Вот мужик! С ходу разобрался. Мы теперь им покажем. – Евгений возбужденно потрясал кулаком. – Такую работу развернем!

Через несколько шагов он снова остановился. Глаза его радостно блестели.

– Слушай. Ты чувствуешь?

– Что?

– Хорошие времена наступают.

Роман рассмеялся.

– Ты чего?

– Раньше говорили – «старые добрые времена». А теперь, значит, «новые добрые времена»?

– Как? «Добрые времена»? – переспросил Евгений. – Слушай, ты просто здорово сказал – «новые добрые времена».

* * *

Переживания переживаниями, а дело делом. Предложение Любимова провести рейд в Доме культуры редактор одобрил. Но создавать комиссию Бессонов не захотел.

– Разберусь сам, – сказал он Самсонову.

– Чудак, ведь времени сколько затратишь!

– Ничего, зато уж буду уверен в своей правоте на все сто, – упрямо заявил Роман.

Теперь каждый вечер после работы он шел в Дом культуры. В кабинете директора побывал только раз, чтобы уточнить время работы кружков.

Петр Сергеевич, узнав о цели молодого корреспондента дать критический материал, вальяжности своей не потерял. Напротив, прижав руку к сердцу, задушевно сказал:

– Товарищ, э-э, Бессонов! Верите ли, я очень люблю критику. Она, знаете, помогает нам добиваться дальнейшего совершенствования... Но что я могу сделать, если молодежь не идет к нам? Самый страшный враг художественной самодеятельности – ото телевидение. Неужели человек, который смотрит каждый вечер выступления народных и заслуженных, пойдет слушать частушки какой-нибудь тети Клани? Поверьте, в этом основа всей проблемы, а не в том, что я и руководители кружков мало бываем в цехах и агитируем...

– Хорошо, разберемся, – коротко кивнул ему Роман, уже берясь за ручку двери.

– Разберетесь, знаю вас, – вздохнул Петр Сергеевич. – Если в статье только пять процентов правды, считается, что можно ее публиковать. Скажите проще, что партком снять меня решил, вот и поручили вам состряпать материал...

– Откуда у вас такие дикие понятия? – поразился Бессонов, возвращаясь снова к столу. – Какие пять процентов?

– Мне говорили, – смущенно пробормотал Ромов.

– Петр Сергеевич! Скажите честно, вы что кончали? Откуда такая дремучесть?

Ромов засмущался еще больше. В конце концов Роману удалось выяснить, что кончил тот когда-то, очень давно, полковую школу военных музыкантов на базе семилетки и вот уже много лет директорствует, правда, особенно долго не задерживаясь ни на одном культурном «объекте».

К сожалению, под стать уровню директора оказались и многие руководители кружков. Особенно поразил Бессонова руководитель агитбригады. Он примчался на занятия с большим опозданием, когда пять девушек и два парня, составлявшие костяк агитбригады, явно заскучав, собрались по домам. На ходу сбросив на рояль пальто и раскручивая длинный шарф, руководитель закричал:

– Спокойно. Опоздала электричка. Репетируем выход. Где аккордеонист? Вася, давай!

– Я не Вася, а Витя! – обиженно сказал один из парней, неторопливо закидывая на плечи ремни аккордеона.

– Неважно! – весело воскликнул руководитель и, откинув крышку рояля, бравурно заиграл, громко подпевая: «Служила наша Танечка в столовой заводской...»

Девушки, ставшие было парами, в недоумении повернулись к нему.

– В чем дело? – не прерывая музицирования, спросил руководитель.

– Мы же под другую мелодию выходим.

– Под какую?

– «Не спи, вставай, кудрявая...»

– Ах да! – руководитель выскочил из-за рояля и деланно расхохотался. – Действительно, про Танечку – это в тресте столовых... Простите, молодежь, зашился.

Тряхнув седой гривой, он притворно вздохнул:

– Что поделаешь, везде нарасхват! Всем нужны агитбригады. Сегодня я уже два занятия провел. Разрывают на части...

Впрочем, его внешний вид никак не свидетельствовал о преуспевании – черный бархатный воротничок весьма поношенного пиджака был густо усыпан перхотью, нелепо укороченные брюки открывали в полной красе старомодные фетровые ботинки.

– Ну ладно, время – деньги. Еще раз выход!

Когда девушки неуверенно пропели песенку, заставив в нескольких местах поморщиться руководителя, тот сказал:

– Дома порепетируйте еще!.. Так, кто у нас следующий? Ты, Витя? А, Сережа! Давай.

Угловатый подросток, выдвинув вперед правое плечо и набычив голову, ломким баском сказал: «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру». Читал он очень громко, почти кричал, но, в общем, Роману понравилось.

– Ну, а теперь снова встанем парами. В заключение – веселая кадриль! – скомандовал руководитель.

– Вы же обещали сценку какую-нибудь! – заупрямился Сережа.

– Сценку? – Руководитель начал судорожно рыться в порыжевшем от времени портфеле, вытаскивая оттуда смятые бумажки. – Посмотрим. Что это? Про ферму, диалог двух доярок, под Маврикиевну и Авдотью Никитичну. Очень смешно, имела колоссальный успех на областном смотре. Но для завода не годится, не поймут. Это про торговлю. Это про пьянство. Пожалуй, нет ничего подходящего. Но я поговорю в областном Доме художественной самодеятельности, авось что подберут...

Печально обстояли дела и в коллективе музыкальной комедии. Здесь командовала невысокая, сухая, энергичная дама в не по возрасту укороченном платье – бывшая травести, как она сама представилась Бессонову. Коллектив, состоявший из самодеятельных артистов разных возрастов, имел в багаже несколько отработанных сценок из оперетт, которые хорошо воспринимались зрителями. Роману, например, очень понравился дуэт полицейских из «Поцелуя Чаниты».

– Ну, а какой спектакль сейчас готовите? – спросил он у «травести».

– Задумывали много – «Свадьбу в Малиновке» и «Вольный ветер», но...

– В чем же дело?

– Ну, во-первых, думаю, дело во мне, в первую очередь, – самокритично сказала дама, – я могу показать, как вести себя на сцепе, как петь, как исполнить каскад, но поставить спектакль так, чтобы это выглядело профессионально, увы... Здесь требуется хороший режиссер. А кроме того, нужен оркестр, ведь под рояль не будешь весь спектакль вести.

– Но в Доме культуры есть оркестр, – возразил Бессонов.

– Ой, не смешите меня. Они же, кроме марша «Прощание славянки» да польки-бабочки, ничего не могут. А еще надо декорации, костюмы... Нет, пока мы можем только мечтать...

В балетной студни народу было побольше, около тридцати девочек в возрасте от 7 до 13 лет.

– А старшие когда занимаются? – поинтересовался Роман.

Руководительница, полная, со следами былой красоты сорокалетняя дама в тренировочном костюме, пожала плечами:

– Таких у нас просто нет.

– Куда же они деваются? – недоуменно приподнял бровь корреспондент.

– Наиболее талантливые уходят в балетную школу, в Москву, часть переходит в танцевальный ансамбль, здесь же, при Доме культуры, а большинство просто бросает – надоедает. Ведь тут надо много работать...

В изокружке, напротив, занимались в основном ребята-подростки. Они сосредоточенно срисовывали античную маску. Руководитель, учитель рисования одной из городских средних школ, молча ходил вдоль столов, иногда нагибаясь к одному из юных художников и показывая карандашом, где тот ошибся.

Глядя на мальчишек, Роман живо вспомнил, как сам в шестом классе срисовывал чайник.

– Рисунок и еще раз рисунок! – назидательно сказал руководитель, как бы отвечая на мысли Бессонова. – Правда, иногда для души разрешаю им акварелью побаловаться. Масло – ни-ни!

– Ну и какие у них перспективы? – спросил Роман.

– Регулярно участвуем в конкурсах на лучший детский рисунок. Двое мальчиков после школы поступили в Суриковское...

– Скажите, а с завода рабочие к вам не приходят?

Учитель самодовольно усмехнулся:

– Как приходят, так и уходят. Ведь азбуку рисования постигают с детства. Повторяю, с детства!

– А как же быть с Ван Гогом и Гогеном? – не выдержал Роман.

– Так их рисунок и не выдерживает никакой критики, – всплеснул руками, будто отмахиваясь от назойливой мухи, учитель.

– Ну, допустим. Но есть рабочие, я знаю, которые увлекаются резьбой по дереву, чеканкой. К вам они не обращались за помощью?

– Батенька, это же ремесленничество, – брезгливо ответил учитель. – К искусству живописи оно никакого отношения не имеет...

Коллектив киностудии был также немногочисленным, но здесь Роману понравилось. Понравился, во-первых, руководитель – «бывший моряк», как сам он поспешил отрекомендоваться, Михаил Михайлович, не по годам энергичный, с залихватским зачесом, умело скрывающим намечавшуюся лысину. Он с жаром живописал Роману, как «выдирал» из прижимистых членов завкома необходимые ассигнования на приобретение двух кинокамер, как исхитрился «выцыганить» на киностудии Горького пришедшую в негодность проявочную машину, как уговорил заводских умельцев починить ее и т. д. Энтузиазм Михаила Михайловича заражал всех окружающих. Все кинолюбители – и ребята, и девчата – были энергичны, напористы и веселы. Все они были хорошо знакомы с историей и теорией кино.

– Ну, а фильмы какие сделали? – поинтересовался Роман.

Тут неожиданно Михаил Михайлович увял и махнул рукой.

– Неужели не получается? – удивился корреспондент.

– Не то что не получается, – вздохнул руководитель неопределенно. – Вот несколько роликов отсняли.

– Ну покажите!

Затрещал кинопроектор, и Роман увидел заводскую демонстрацию, соревнования по городкам...

– Это ж замечательно! – не сдержал бурного восторга Роман.

– Вот и все так сначала говорят, – вздохнул Михаил Михайлович, – а потом...

– Что потом?

– От нас ждут дальнейших шагов. Да и мы сами хотим...

– Каких шагов?

– Не просто кинохроники, хотя это и нужно для истории завода. А фильмов, законченных фильмов, понимаете?

– Игровых?

– Ну, до этого далеко! Документальных. Скажем, о лучших людях. Или сатирических, вроде «Фитиля».

– И кто же вам мешает? Делайте на здоровье!

Михаил Михайлович энергично почесал в затылке.

– Легко сказать. Техникой съемки, проявкой и прочим мы овладели. Но этого ведь мало. Поясняю на примере. Решили мы сделать киноочерк о лучшем литейщике Головкине.

– И что же?

– Сами намучились и человека вконец замучили, а получилась... Представьте, пять минут показываем, как он работает, десять, вроде скучно получается. Дома его сняли, книжку с дочкой читает, потом с котенком играет...

– Этот эпизод, кстати, самый удачный получился, – хмыкнул один из ребят, прислушивавшихся к беседе руководителя с корреспондентом. – Наиболее естественный.

– Понял, – глубокомысленно кивнул Роман. – Вам сценарист нужен.

– Правильно! – радуясь, что корреспондент так сразу понял их муки, кивнул Михаил Михайлович и вдруг, не моргая, уставился на Романа.

– Что вы так на меня смотрите? – даже слегка попятившись, спросил тот.

– Послушайте, Роман, как вас по отчеству?

– Без отчества я. Пока.

– Роман, вы же для нас находка! Корреспондент, писать умеете. Раз пишете, значит, и сценарий сможете. Я ведь слышал, что вы какой-то капустник написали. А тут фильм увековечит ваше творчество.

Напрасно Роман отбивался от насевших кинолюбителей, они не отпустили его, пока он не дал согласие попробовать сделать сценарий.

* * *

Материал собран. Но Роман никак не мог сесть за статью. Не отстоялись впечатления, не созрели окончательные выводы.

– Ну, что маешься? – насмешливо спросил его Василий Федорович, заметив, что молодой литсотрудник уже час сидит, опершись рукой о щеку и глядя пустыми невидящими глазами в окно. – Идем поговорим.

Они сели за стол в кабинетике секретаря, друг против Друга.

– Фактура есть?

– Больше чем достаточно, – хмыкнул Роман, плюхая на стол пухлый блокнот. – Но пока не вырисовывается. А потом Ромов такое ляпнул...

– Что?

– Будто я по наущению парткома статью готовлю. Чтобы, дескать, его снять...

– Почему всякие благоглупости должны тебе мешать?

– Так если я напишу все, что думаю, его действительно надо снимать. Мое твердое убеждение, что основной гвоздь проблемы – он сам. Поскольку давно уже достиг своего уровня некомпетентности. Помните «принцип Питера»?

– Ну, если уверен в этом, так и пиши. Только доказательно, с фактами.

Роман смущенно заерзал на стуле, потом в упор взглянул на Демьянова.

– Но это же страшно. Вот так взять и вынести приговор человеку.

Демьянов неожиданно побагровел и сплюнул в корзину из-под бумаг.

– Тьфу! Интеллигентствующий хлюпик!

– Я? – замотал головой Бессонов. – Ну а как же гуманизм?

– Разве гуманизм заключается в жалости? Ты жалеешь Ромова, а коллектив, который страдает из-за плохой клубной работы, кто пожалеет? Наше с тобой дело писать правду. А снимать или не снимать Ромова – пусть решает общественность.

Засунув в мундштук сигарету и жадно затянувшись, Демьянов, уже успокаиваясь, снова спросил:

– Значит, статья будет сугубо отрицательная? Все одной черной краской?

Роман задумчиво теребил странички блокнота.

– Нет, кое-что мне поправилось. Киностудия, например. И знаете, какой напрашивается вывод?

– Ну?

– Тут не только от профессионального уровня руководителя зависит. Еще в большей степени успех зависит от увлеченности человека своим делом.

– Хорошая мысль! – одобрительно, совсем по-учительски сказал секретарь.

– И еще. Ведь в чем-то Ромов и прав.

– В чем же?

– Одна администрация Дома культуры, без тесных контактов с профсоюзом и комсомолом, ничего не добьется.

– Верно, – усмехнулся Демьянов, – хотя не ново.

– Не ново?

– Ты же знаешь, что я занимаюсь историей завода?

– Вижу, как к вам ветераны с воспоминаниями ходят.

– Вот-вот. Я тебе сейчас кое-что покажу, в порядке иллюстрации к тезису, что «новое есть хорошо забытое старое».

– Любопытно.

– Очень.

Слегка кряхтя, Василий Федорович достал из большого шкафа переплетенную объемистую панку.

– Это подшивка пашей многотиражки за 1935 год. Сейчас, минуточку. Вот читай.

Роман начал читать вслух:

– «В недавно открывшемся Доме культуры всегда людно. После шести часов вечера сюда приходят члены парткома и заводского комитета профсоюза. Кто разбирает жалобы трудящихся, кто организует кружки, кто занимается спортом...»

Бессонов поднял глаза на улыбающегося секретаря: