Текст книги "Второгодка. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 85 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

– Ясно, – кивнул я.

– Но Круглый всем досье на Щеглова пытается впарить за пол-ляма.

Вообще-то за целый лям. Но ладно.

– Больной человек, – пожал плечами Краб. – Ничего не поделать. А вот у кого бы могло на Щеглова что-то быть, так это Калякин Эдуард Степанович.

– Калякин? – переспросил я.

Меня, будто током дёрнуло. Эдика Калякина я хорошо помнил. Хороший парень. Баловень судьбы, пижон. Удачливый, и девки его любят, косяками бегают. Тогда то есть, бегали. Мы с ним хорошо работали, дружили даже. А потом его в область перевели на повышение. Недавно совсем, с месяц назад. Он меня звал, а я отказался. Блин… Если бы не отказался, сейчас бы всё иначе было. А он уж, наверное, старик дряхлый. Он старше меня был. Надо его навестить…

– Да, Калякин, – улыбнулся Краб. – Опер был крутой. Если бы Бешеного не убили, они бы вдвоём могли мир перевернуть.

– А Никитос? Он же тоже крутым опером был. Ну, Круглый сказал.

– Никитос? Да, крутой. Но он для себя, а эти два – для людей.

– А он работает ещё? Калякин.

– Похоронили его, – помрачнел Икар.

Твою мать… Эдик!

– Что случилось?

– Да… – он махнул рукой. – Был человек, и нету. Вроде как пьяный в машине грелся в гараже. Уснул и не проснулся. У него машина была, ну такая… ретро. Американская. Любил он её очень. Вот в ней и ушёл. Только парни говорили, что он не бухал… Такие вот дела. Ладно, Краснов, иди, собирайся. По поводу тренировок… Молодец. Тебе ещё работать и работать, конечно, но мне нравится, что ты не ноешь. Есть цель надо идти. Всё. Давай.

* * *

После тренировки я пошёл в баню к Кукуше. Из головы не шёл Эдик Калякин. Вот, совсем недавно он тянул пивко, курил, смеялся, балагурил, а оказывается, уже и в живых нет давно. И ещё оказывается, что если у кого и могли быть материалы на Никитоса, то у него.

Надо было узнать про Эдика как можно больше. Краб, что знал сказал. Надо поискать тех, кто знал его тогда. Пройтись по бывшим коллегам. Эдуард жил в общаге, но у родителей был дом в Черновке. Мы к ним ездили в баню. Парились, пили пиво, смеялись…

И тачку он держал там же, у родителей в гараже. Купил лохматину шестьдесят девятого года, «Мустанг». Лет пять её восстанавливал, но сделал…

– Бутылочку «Боржоми», пожалуйста, – улыбнулся я корпулентной буфетчице Любе. – А дядя Слава-то здесь?

Она, не говоря ни слова, повернулась и пошла в служебное помещение, и почти сразу оттуда выглянул Кукуша.

– О! – улыбнулся он. – Серёга! Здорово! Ну, как жизнь школярская?

– Нормас, дядя Слава, а у тебя?

– Всё путём. Какие планы? Сегодня никуда не едем?

– Да есть одна мыслишка. Ты когда сможешь?

– Так сейчас могу, – с готовностью воскликнул он.

– Ну, тогда погнали.

* * *

Черновка за последние тридцать лет практически не изменилась. Появились, конечно, дома, похожие на дворцы, но общий ландшафт остался тем же. И стояли эти вычурные новоделы между почерневшими хибарами, как нарядные мухоморы в осеннем лесу.

В остальном всё было тем же, что и раньше. Те же узкие и грязные улицы, те же покосившиеся заборы, то же здание магазина и бетонный навес автобусной остановки. Только деревья вымахали и кусты разрослись.

– Здесь и двадцать лет назад всё так же было, – усмехнулся Кукуша, – и тридцать, и пятьдесят.

– Заповедник, – согласился я.

Мы медленно ехали по переулкам. Направление движения, в отличие от домов, поменялось. Появились участки с односторонним и лежачие полицейские.

– А вон там налево, – показал я.

С последнего раза, когда я был здесь, прошло не так уж и много времени. Месяца три, может, быть.

– Останови у того дома, – показал я на крашенный голубой краской забор.

Машина остановилась, но выходить я не торопился. Мы посидели несколько минут, наблюдая за улицей. Ничего не происходило. Прохожих не было, царили покой и умиротворение.

– Ладно, – кивнул я. – Пойдём, глянем. У тебя пушка с собой?

– Нет, – насторожился Кукуша. – Ты же не говорил…

– Хорошо, что не с собой. Я к тому, что незачем её возить постоянно. Мало ли что.

– Ну, да…

Мы подошли к калитке Калякинского дома. Было видно, что здесь давно никто не жил. Забор завалился, ворота просели, висячий замок на калитке весь проржавел. Травища перед калиткой была по пояс. Сухая, жёсткая.

– Зайти хочешь? – уточнил Кукуша.

– Да, я б зашёл, – кивнул я.

– Щас…

Он вернулся к машине и через минуту принёс монтировку. Просунул её в проушину замка, огляделся по сторонам и резко надавил. Ломанул. Дужка хрустнула и замок глухо упал в траву. Кукуша рванул на себя калитку, и она поддалась. Открылась, правда не полностью, наполовину. Мы пролезли в открывшийся проём и оказались во дворе. Здесь царило запустенье. Весь двор порос травой и кустарником. Не видно было ни дорожки, ни крыльца. Дом стоял в глубине участка, но пройти к нему сейчас было просто невозможно.

За домом виднелись баня, сарай, дровник. Видеть двор, где я бывал и проводил время в окружении близких друзей в таком виде, было печально.

– Давай зайдём в гараж, – предложил я.

Он был ближе всего к нам, и растительность тут была не слишком густой. Я пробрался к воротам и потянул за ручку. Деревянная створка скрипнула и поддалась, приоткрылась. Из-за всех этих джунглей открыть ворота широко не получилось, но чтобы пройти, места было достаточно. Мы пробрались внутрь.

Я щёлкнул выключателем, электричества не было. Тогда я посветил фонариком. В гараже было темно. Кукуша тоже включил фонарик на телефоне. Машина стояла здесь. Она была закрыта чехлом. Пыльным, грязным, затянутым паутиной и плесенью. Я приподнял чехол и увидел знакомый бампер. Это был тот самый Калякинский «Мустанг».

Я продрался вдоль машины в заднюю часть гаража. Посветил и увидел металлический стеллаж. На нём стояли коробки. А рядом с коробками прямо на полках лежали папки с бумагами.

– Ни хрена себе! – удивился я.

– Чего там?

– Да сам не пойму… Неужели материалы? По ходу дела старые… Чёт много…

Я продвинулся дальше и увидел, что весь пол между стеллажом и багажником машины был завален бумагами. Кукуша протиснулся ко мне и посветил фонариком.

– Да, хрен мы в такой темноте разберём, что к чему, – сказал он. – Надо с генератором приезжать…

– Это вряд ли, – послышался резкий голос от гаражных ворот и раздался короткий щелчок.

И тут же три раза лязгнул затвор посылая в нашу сторону раскалённых пчёл. Пык-пык-пык, влипли они во влажную картонную коробку.

– На пол! – крикнул я и толкнул Кукушу, и в этот момент затвор лязгнул ещё раз.

Кукуша коротко вскрикнул и рухнул на бумаги.

20. Кажется мы встали на верную дорожку

Пистолет был явно с глушителем. И если это не было засадой, то чем это тогда было? А если это была засада, то кто предупредил о нашем возможном прибытии? Краб? Почему бы и нет, конечно, но это бы означало охренеть какую степень его вовлечённости и информированности, что само по себе было маловероятным…

Кто ещё? Кто-то тупо мог сесть нам на хвост, выследить и, воспользовавшись моментом, напасть. Место вполне подходящее. Кто? Например, теоретически, Никитос мог прицепить мне хвост с приказом мочить. Только вот по какой причине? Потому что я поиздевался над его сынком и посидел в винном баре с его бывшей женой?

С таким же успехом можно было представить и рептилоидов, выслеживающих и уничтожающих всех, кому открыл правду Глитч, и даже что похуже…

– Подъём! – прозвучало от ворот, и человек начал медленно пробираться вдоль борта машины. – Вставайте, поцы.

Кукуша был живым. Он шевельнулся, повернул голову и посмотрел на меня. Я лежал рядом. Но теперь, когда услышал шаги, чуть прополз вдоль борта и попытался рассмотреть, кто там и сколько их.

Посветил телефоном. Кажется, киллер был один. В темноте гаража я смог распознать кроссовки и джинсы. Ноги медленно перемещались в сторону стеллажа.

– Так! – продолжил ассасин странным дрожащим голосом. – Поднимаемся. Медленно и аккуратно. Одно неверное движение и вам конец. Мозги пойдут навылет! Крупный и старый, не умирай, я тебя едва задела! Давайте, оба! Подъём, нахрен!

Ну, конечно! Голос был женским! И не просто женским, а… блин… немолодым, мягко говоря. Дребезжащим, но низким, басовитым.

– Да ну тя нахер! – с чувством воскликнул Кукуша и пополз ко мне.

– Я не советую! – усмехнулась тётка и шарахнула в потолок так, что отвалившийся кусок штукатурки рухнул прямо ему на голову и заставил крякнуть.

– Ты кто такая? – спросил я.

– Вопросы здесь я задаю, – сердито ответила она и послала на меня бетонные брызги из стены. – И шутить я вам совсем не советую. Стреляю я так, что в полной темноте воробью в жопу через глаз попадаю, ясно?

– Чего-чего⁈ – обалдел я. – Воробью в жопу через глаз? А не на лету, случайно?

Она замолчала и остановилась. Замерла, как вкопанная. Повисла пауза.

– Роза, только не говори, что это ты! – крикнул я.

– И что мне тогда сказать, малолетний тупица? – подозрительно спросила бабушка-киллер. – И кто ты такой, мелкий засранец?

– Я встаю! – ответил я. – Я чистый. Ствола нет. У товарища тоже! И не вздумай шмальнуть, Роза! Я тебе не летящий в чёрной ночи воробей. Зачем ты подстрелила человека? Это же жесть!

– Сначала ответь, кто ты? Ты слишком желторот, чтобы быть со мной знакомым в прошлой жизни.

– Это племяш Бешеного! – воскликнул Кукуша.

– Дерьмо! – тут же обрубила Роза и обрушила на него ещё немного потолка. – Не было у него никаких племяшей. Он детдомовский.

– С хера ли это? – удивился я. – Какой ещё детдомовский?

– Даже, если не так, какая разница? Всё равно!

– Ты можешь включить свет? – спросил я.

– Нет света, – отрезала она.

– А как же ты здесь живёшь без света? – спросил я и медленно поднял руки, пытаясь разглядеть Розу. – Это сколько тебе? Семьдесят или шестьдесят пять?

– Понятно, почему она в меня попала, – бросил Кукуша. – В таком-то возрасте уже ничего не видит.

– Я тебе сейчас рикошетом зуб выбью! – аргументировала Роза.

– Дядя Слава, куда она попала?

– В руку, племянник, – ответила Роза. – Чуть царапнула. Ты лучше скажи, не дохера ли у тебя дядек?

– Двое пока.

– Ладно, чего припёрлись, говорите!

– Посмотреть, чего Эдик после себя оставил, – ответил я.

– Э! Ты поаккуратней. Для тебя Эдуард Степанович, ясно?

Роза была своенравной и неприступной возлюбленной Эдуарда Калякина. Спортсменка, многократная чемпионка по стрельбе, обладатель всех возможных титулов и званий. Работала тренером в ЦСКА и парней так дрючила, что они все мечтали, чтоб она под танк попала.

Грубая и резкая мужичка, как её называли многие товарищи Эдика, похитила его сердце и сделала рабом лампы, похлеще Хоттабыча. За Калякиным бегали такие красотки, такие зайки и ляльки, что все парни исходили слюной.

А он, как полный дурак, врюхался в свою Розу-занозу и позволял себе поглядывать на другие сексуальные раздражители лишь в периоды жутких скандалов либо в попытках вырваться из этого чудовищного плена. А ругачек, расставаний и бурных примирений у них с Розой было дохрена и больше.

– А помнишь, как ты отходила по мордам блядовитую Ирку, второго секретаря райкома? – спросил я. – Ты думала, что Эдик… что Эдуард Степанович с ней имел интим, а она приехала на собрание. Должна была коллектив награждать, но уехала на скорой.

– И что? – чуть помолчав, бросила Роза. – Этот случай в анналы вошёл. Хрестоматийный. Нашёл, чем удивить. О нём все знают.

– А о том, как в девяносто третьем к тебе Колчан из Ленинских клинья бил тоже в хрестоматии написано? И о том, как он девчонок из общаги порезал? Ну, и всё такое.

– И чё?

– Его же так и не нашли, да?

– И?

– А хочешь, я найду?

– Чё ты несёшь, молокосос?

– Ничё. Только то, что дядька мой с Эдиком твоим…

– Про Колчана ещё и Никитос в курсе был. А значит, вообще кто угодно знать может. Говорю же, нашёл, чем удивить.

– Не любишь Никитоса?

– Люблю. До усрачки, понял? Не в своё дело хер не суй, ясно? Смотрю, ты, сука, на сто процентов, засланный казачок. Кто? Никитос никак успокоиться не может? Кто послал? Чё ему надо, кровопийце этому? Всё мало? Весь мир сожрёт и, всё равно мало будет?!!

Она резко вздёрнула руку и, не целясь, шмальнула. Пуля прошла так близко к уху, что задела нежные и невидимые невооружённым глазом волоски. А потом влипла в стену, выдав хороший такой фонтан кирпичных брызг. Воздух, разрезанный пулей, задрожал и завибрировал, как камертон…

– Кто, спрашиваю, послал⁈

– Кто послал? – повторил я. – Попробуй догадаться вот по этому кусочку из хрестоматии… Бешеный, если ты Эдьке скажешь, я лично тебе кругляшки отстрелю, одним выстрелом, через глаз. Ты меня понял? Так вот, слушай сюда, я Эдьку моего так люблю, что сдохнуть могу от одного этого. Сдохнуть, Бешеный! Он у меня вот где, ты понял? Он в сердце у меня. Он и есть моё, сука, сердце. Так что ты иди и не п**ди. И запомни! Что я сейчас сказала – только между нами! Между тобой, Бешеный, и мной. Держи рот на замке!

Я замолчал, повисла пауза. Долгая, очень долгая. И вдруг… Роза завыла. Тихо, но страшно. И дико. Как волчица, как оборотень. С хрипом! С рычанием! И с отчаянием…

Дурак! Ну нахера⁈ Не надо было так-то! Олень, блин!

– Роза…

– Заткнись! Заткнись, сука! Заткнись!

Она развернулась и начала продираться к выходу. Срывая чехол с машины, запинаясь, падая на тачку и снова поднимаясь. Наконец, вырвалась, выскочила из гаража и заревела медведицей. Я подошёл сзади и обнял её за плечи. Она руку мою не сбросила, вообще её не заметила. Повыла ещё немного и замолчала.

– Никитос его приговорил, – вздохнула она. – Я знаю. Уверена.

Слёз не было. Лицо было сухим и злым. Она и не изменилась почти за тридцать лет. Просто высохла и всё. Глаза остались волевыми, рука крепкой, а зад плоским.

– Не знаю, сынок, – покачала она головой, – как ты узнал, что я тогда сказала Серёге, но больше так не делай, ты меня понял? А то я на эмоциях и мозги вышибить могу. Что вам надо и чего сюда припёрлись? Рассказывайте.

– Это Славик, – показал я на Кукушу, – он с Бешеным работал. Но говорить об этом нельзя. Он и сейчас ещё на нелегалке. А я Сергей.

Роза чуть кивнула.

– А чего вам надо? – спросила она. – Касатики.

– Я хочу уделать Никитоса, – помолчав, ответил я. – А дядя Слава не возражает.

Кукуша хмыкнул.

– Калякин тоже хотел, – усмехнулась Роза. – Не получилось чё-то.

– Он собирался официальным путём действовать?

– По-всякому.

– Ну, от Эдуарда Никитос ждал удара. Знал, может быть, о материалах и…

– Каких ещё материалах? – резко толкнула меня в грудь Роза, и я сжал зубы.

Гематома, подаренная сынком Никитоса ещё не рассосалась.

– Шеглов думал, что у Эдуарда на него что-то есть, – сказал я.

– Какого хера? – разозлилась Роза. – С чего бы ему так думать?

– Потому что до сих пор ходят слухи. И, вероятно, ходят давно. Старые менты между собой говорят, что мол, у Круглого нихера нет, что у него кукушечка поехала. А вот у Калякина, кажется, было что-то. Из-за этого всё и случилось. Только мне непонятно, почему, если у Эдуарда что-то было, он ждал так долго?

– Его уж десять лет почти, как нету.

– Всё равно, ждать двадцать лет, имея материалы…

– Почему двадцать-то? – возмущённо воскликнула Роза. – Это с какого момента считать? Тридцать лет назад он в другом городе работал. Потом сюда вернулся. Собирал по зёрнышку. Этот хорёк ведь обкладывался со всех сторон. Что-то устаревало, на что-то доказательств не хватало…

– То есть, материалы всё-таки были? – спросил я.

– А? – осеклась Роза. – Так я это… Предполагаю просто. Я ни о каких материалах знать ничего не знаю.

– А когда родители Эдуарда… ушли? – спросил я и кивнул на запущенный заросший дом.

– Давно, – ответила она. – До него.

– И кто сейчас владеет этим… имением?

– Я владею, – недовольно буркнула Роза. – Почему интересуешься?

– Да чёт не похоже, что ты здесь проживаешь.

– Может, и не проживаю.

– А как ты оказалась здесь именно в тот момент, когда мы с дядей Славой нарисовались?

– Мля, дитё, что-то ты больно любопытный, а?

– Согласись, вопрос резонный.

– Резонный. Давай-ка сам сначала объясни, что вы тут делаете.

– Один бывший мент сказал, что у Эдуарда возможно что-то было. И поэтому его устранили. Я подумал, что про это место могли и не знать. Это же дом родителей. Записан на них. Правильно?

– Никитос про это место знал, – пожала она плечами.

– Как это он знал? Эдик его сюда ни разу не привозил. В городскую баню, к Игорьку, к Лизке Никитос ездил. А сюда никогда. Поэтому я подумал, что место могло остаться скрытым от глаз. Ну, понятно, вероятность была мизерной, но была же? Вот решили глянуть. Вдруг бы повезло?

– Сразу видно, что ты салага. Настоящий опер на везенье не надеется, – махнула рукой Роза. – Сюда моментально прискакали стервятники. Как только стало известно, что Эдик скончался. Прилетели, рвать начали. По кусочкам всё разобрали. С микроскопами чуть не полгода ползали. Искали материалы. Никитос сам поначалу тут крутился. Это и понятно. Если бы была папка, то любой из оперов за неё вцепился бы. Сам понимаешь…

– Не нашли, значит?

– Похоже, что не нашли, – пожала она плечами. – Можете, конечно, попытаться.

– Роза, а ты как с Эдиком познакомилась?

– Тебе-то что?

– Ну, всё-таки?

– Не помню, я уж старая, – скривилась она. – Тут помню, тут не помню. Сам скажи, раз всё знаешь.

– Мне кажется, что он в тебя с самого детства втресканный был.

– Чего?

– Значит, вы, наверное, в школу вместе ходили. Ты с какого года?

– Да пошёл ты, – дёрнула она плечом.

– А значит, вы жили поблизости, да?

Она молча и недобро смотрела.

– А твои родители живы ещё?

– Нет, – качнула она головой.

– А дом их где находится? Не тот с синим забором, где мы тачку бросили?

– Что тебе надо? – дёрнулась она.

Похоже, я попал если и не в яблочко, то близко. А это значит, материалы могли быть там. И про эту возможность Никитос не подумал.

– Роза. Мне нужно то же, что и тебе. Никитос.

– Ничем не могу помочь, ребятки, – вздохнула она. – Мутные вы. Этот молчит. Ты знаешь то, что не должен. Чуешь, чем это пахнет?

– Чую, что ты скажешь, – кивнул я.

– Ну, а раз так, давайте, как говорится, крутите педали, пока не дали, – пожала она плечами и показала пистолетом на калитку.

Ствол был с глушителем. Беретта. Я её у Паши Золото изъял. А Эдик увидел, выпросил.

– Ствол этот Эдуарду Бешеный подогнал, а ты из него по нам палишь. Славика подстрелила. Ведьма прям.

– Да не, пофиг, чутка шаркнула, – махнул рукой Кукуша. – Уже и кровь не идёт. Куртку жалко только.

– Нефиг без спросу на частную собственность посягать, – покачала головой Роза. – Скажи спасибо, что ментов не вызвала.

– Да-да, – кивнул я. – Спасибо. Они бы охерели, если б этот ствол срисовали. Дай мне номер своего телефона.

– Нет у меня никакого телефона.

– Тогда мой запиши.

– Диктуй, я так запомню.

Я продиктовал.

– Слушай, Роза. Я буду ждать, когда ты позвонишь. Ясно? Не дёргайся, не психуй, не делай глупости. Просто подумай, можешь ты мне помочь или нет. Оцени сама. Я хочу… Ты знаешь, чего я хочу. А если ты думаешь, что меня Никитос прислал… Если бы он хоть на секунду заподозрил, что у тебя что-то может быть, что бы он сделал. Как думаешь? Если он лично в Бешеного стрелял. Ладно. Я рад, что мы встретились. И вот что. Ты выглядишь просто огонь. Молодец, Роза.

Возвращались мы в молчании. Уже смеркалось, и эти осенние сумерки накладывались на мысли и чувства. Но я был рад. Рад, что увидел Розу, рад, что удары судьбы её не раздавили, рад, что она хочет отомстить. Она этого не сказала, но я понял. Отчётливо понял. И ещё я был рад тому, что, кажется мы встали на верную дорожку. И на сердце стало тепло.

– Я думаю, – сказал я Кукуше, когда он остановился недалеко от подъезда, – лям для Круглого мы скоро получим. Проверим, что там у него есть. Даже если это порожняк, пофиг. Пусть чувак порадуется. Может, жизнь новую начнёт.

Кукуша хмыкнул.

– Знаешь, племяш, – помотал он головой, – там в гараже, когда ты с этой Розой тёр, темно ещё было, не видать ничё, да руку жгло, порохом пахло… Блин, у меня такое чувство было, что это не ты там, а Бешеный, в натуре. Ты уж прости, малой, но я прям дыхание задержал и мысль такая дурацкая, а вдруг бы и правда, раз, а вместо тебя он… Нет, без обид, ладно?

– Какие могут быть обиды, Кукуша? Благодарю тебя, мой друг, брат и дядя. Тебе мы тоже деньжат раздобудем. Если ты не против, конечно. Михеич твой не проявлялся, кстати? Его же вроде выпустили сразу. Он же типа борец с наркотой. Ты знал, что у него ассоциация зарегистрирована.

– Нет, – махнул рукой Кукуша. – Молчит пока. Нарисуется скоро, будь уверен. Он тот ещё хорёк. Только он Матвеич.

– Пусть будет Матвеич, – согласился я.

* * *

У подъезда меня ждала Глотова.

– Ты чего здесь сидишь одна? – удивился я.

– Не поверишь, автобус жду, – сердито ответила она. – Ключи дома забыла, родители в гостях, тебя нет, мамы твоей нет. Вот сижу, загораю. А тебя где носило? С милфой своей опять обжимался?

– Ох, Настя, откуда такая озабоченность в столь нежном и юном возрасте?

– Открывай, давай, я уж замёрзла.

– Могла бы позвонить.

– И ты бы раньше прибежал?

– Родителям, Настя! Не мне.

– Ясно всё с тобой. Я и телефон дома забыла.

– И куда ж ты так летела, что всё позабывала?

– Не скажу. С тебя чай с мёдом.

Мы зашли в подъезд и начали подниматься по ступеням, но свет не включился.

– Странно, – сказал я. – Постой-ка, я проверю выключатели.

– Да пойдём так, телефоном посвети.

– Нет, погоди.

Я вернулся в тамбур, пощёлкал выключателями

– Пошевелись там! – крикнул я.

Настя сделала несколько шагов и датчик сработал, стало светло. И тут же сверху раздались шаркающие шаги и ворчание.

– Как не выйдешь, света нет. Кто там балуется постоянно…

Мы пошли наверх и встретились со вчерашним длинным и нескладным соседом.

– Здравствуйте, дядя Лёня, – поздоровалась Настя.

– Это вы со светом балуетесь? – недовольно спросил он.

– Нет, мы, наоборот, включили его.

– Включили, – с брюзжанием повторил он. – Нечего выключать было. Так ведь и расшибиться недолго. Хулиганы! Я вот скажу вашим родителям!

Он прошелестел мимо нас, а я проводил его долгим взглядом.

– Что-то этот дядя Лёня часто мне на глаза попадаться стал.

– Да он вечно ползает туда-сюда, целыми днями на лавке сидит у соседнего подъезда. На пенсии делать нечего.

– Так он вроде не старый.

– А он инвалид какой-то там.

– Понятно.

Мы зашли домой, и Настя сразу побежала на кухню.

– Ты есть хочешь, Красивый?

– Да, приготовь что-нибудь.

– Женщина не создана для кухни! – парировала она, проверяя, что есть в холодильнике.

– А для чего создана женщина?

– Для обожания, Красивый. Для обожания.

– Пожалуй, – усмехнулся я, – придётся обожать женщину, глядя на неё из окна.

– В смысле? – не поняла она.

– Как сидит она на скамейке у подъезда и мёрзнет, поскольку для кухни оказалась непригодной.

– Абьюзер! – воскликнула Глотова.

– Я не знаю, что это значит.

– Конечно, не знаешь. Давай, говори, как твою эту делать. Как она?

– Шакшуку?

– Вот-вот…

* * *

Мама пришла поздно, но я ещё не спал. Учил уроки. После тренировки и вылазки к Эдику, после встречи с недавним прошлым, представшим передо мной в виде развалин прошлого, окунуться в науки было свежим глотком. Особенно, с учётом того, что удвоенными силами Серёжи Краснова и Серёжи Бешметова это получалось очень неплохо.

– Ты чего не спишь так поздно? – удивилась мама.

– К экзаменам готовлюсь, – улыбнулся я. – И тебя вот жду. Ты есть хочешь?

– Нет. Мы на посту ужинали. Маринка торт принесла манговый. У неё день рождения вчера был.

– Хороший?

– Торт? Да. Вкусный. Надо будет купить такой как-нибудь. Ладно, Серёж, я спать пойду, а ты не засиживайся, пожалуйста. Завтра вставать рано.

Она пошла в ванную, а я ещё посидел немного над физикой и прогнал несколько раз варианты тестов в интернете. Контрольные в виде этих дурацких «выберите ответ» жутко бесили, но поменять систему я не мог.

Закончив заниматься, залез в сеть и долго ещё смотрел ролики и про картели, и про крипту, и… блин, «Уральские пельмени». Даже поржал. Хотя от этого всего было и страшно. Не то чтобы прям страшно, но просто понял, что кто-то наверное целые дни проводит, листая эти видосики и сжигая минуты, часы и даже целые дни.

Наконец, я всё выключил и улёгся. На душе было спокойно. Молодость умеет вырабатывать оптимизм. И это было круто. Я закрыл глаза и начал уже погружаться в сон. Поплыл, полетел, начал растворятся, как вдруг, будто кто-то толкнул или окликнул: «Бешеный»!

Я распахнул глаза и прислушался. Вроде было тихо. И вдруг, что-то стукнуло. Бух. Тихо, не сильно, но я услышал. Услышал и подскочил с постели. На цыпочках прокрался к входной двери. Половицы несколько раз предательски скрипнули, но мама не проснулась. Из спальни доносилось её сопение.

Я прильнул ухом к двери и снова услышал тот же самый звук. Бух… И опять наступила тишина. В глазок ничего видно не было, на площадке царила темнота. И тут вроде как скакнул слабый лучик. Да! Это был луч фонаря. Мелькнул и исчез. И в этот же момент скрипнула дверь, открылась и тут же тихонько захлопнулась.

Я метнулся в комнату, схватил брюки и выскочил на площадку…