Текст книги "Пепел чужих костров (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Лицо мерзости

Солнце зацепилось краем за острые каменные пики, окрашивая небо в цвет темной, венозной крови. Далекие, но казалось, камнем можно добросить, скалы дышали холодом. Задыхающийся, жадно хватающий ртом воздух Эддард без сил повалился на траву. Хрипя как пробитые кузнечные мехи, историк поднял взгляд на обступившую его, стену, болезненно медленно но неумолимо погружающегося во мрак леса и невольно поежился от холода. Чаща давила, обступала со всех сторон, будто огромная сумрачная тварь, прилегшая у ног злобного великана. Над макушками деревьев высилась громада Разломного хребта. Горы довлели над этим местом. Мрачные и неприступные, дикие скалы на фоне красно кровавого неба, они выглядели декорациями в каком-то невероятном, грандиозном, театре. Еще час назад они являли миру свои склоны, пугая взгляд трещинами и разломами, ослепляя шапками укрытых льдом и снегом пиков, смеясь над летним временем белизной снежных шапок, выставляя напоказ бритвенно-острые отроги и хребты, скалясь щербинами и прорехами ведущих к перевалам, казавшихся отсюда столь пологими, а на деле неприступных, склонов. С шумом всосав в себя очередную порцию колюче-ледяного но столь желанного телу воздуха, Абеляр невольно закашлялся. Руки дрожали, ноги, превратились в кое-как налепленный на ноющие кости куски полузастывшего киселя. Рога сжимаемого потными ладонями успевшего в какой-то момент стать неподъемно-тяжелым лука выписывали кренделя. Три часа. Три часа безумного бега, что мерно топающая за его спиной великанша будто в насмешку назвала «походный шаг» совершенно его вымотали. Холмы. Все это из-за этих бесовых холмов. Врезающихся в чащу словно волнолом в бухту. Обманчиво пологих и зеленых. Манящих вереском и яркой мозаикой разнотравья. Если и есть преисподняя, то она могла выглядеть именно так. Вверх, а потом вниз, по камням, по осыпающейся топкой глине, по скользкому мху, не ища хоть, сколько либо подходящих для подъема троп, но тщательно избегая аморфных клякс, казалось вездесущей черной плесени. Если собрать все горы, подъемы и лестницы, что Эддард одолел за свою жизнь то он не набрал бы и трети того что он пережил за время этой безумной гонки. Уже на втором подъеме он почувствовал, как горят огнем сведенные от напряжения икры, как наливаются тупой болью колени, как медленно, но неумолимо подкатывает куда-то к горлу бьющее молотом в ребра сердце. Спуски были еще хуже. Бедра стонали от напряжения, спина ныла, ягодицы превратились в камень, а в поясницу кто-то забил раскаленную спицу, злорадно проворачивая ее при каждом неловком шаге. Ноги разъезжались на камнях, скользили, по будто маслом намазанному, склону, лук цеплялся за невесть откуда появлявшиеся на пути ветви кустарников, ремень тяжело бившего под лопатку колчана врезался в шею, заткнутая за пояс трость безжалостно лупила, по уже казалось ставшим сплошным синяком бедру, а каждое мгновенье грозило ему позорным падением. Но он не отставал. До хруста стискивал зубы, подавлял рвущиеся из груди стоны и заставлял себя делать следующий шаг. А потом еще и еще. Где-то под сердцем ученого мерно разгоралось темное пламя гордости. О-о-о… топлива у этого огня было достаточно. Каждый безразлично презрительный взгляд покрытого татуировками лесного охотника, легкие прыжки, даже не вспотевшего, несмотря на возраст шамана пиктов, ровное, словно она не торопясь прогуливалась по дорожке парка, а не безумной ящерицей скользила с камня на камень великанши. Он гражданин империи. Нации известной своей стойкостью. Нации, что не отступала ни перед какими трудностями. Нации, что своим трудом методичностью и упорством превратила срединные земли в бриллиант городов и трактов. Чьи легионы могли прошагать за день двадцать лиг, а потом за несколько часов построить в чистом поле крепость. И он, цу Абеляр, самый молодой лектор Лютецкого университета, не посрамит честь империи. Разве не он каких-то лет назад считался одним из лучших студиозусов-экспедиторов, провел в степях сулджуков почти пол года, пересек великую долину из конца в конец вернувшись с бесценным материалом для исследований, не раз удивляя сокурсников и коллег своей выносливостью и крепостью?

Степь была плоская как стол, а еще у тебя был хороший конь и два десятка младших студиозусов практиков. А еще ты был молод. Последние несколько лет, ты редко выходил из-за письменного стола, а самыми долгими для тебя путешествиями были прогулки до рыбного рынка. А еще ты слишком сильно налегал на сырный суп, темное пиво и сосиски с капустой.

Предательская мыслишка билась в мозгу надоедливой мухой, но Эддард упорно пытался ее отгонять. Плевать. Плевать, что ему уже сорок с медленно но неотвратимо растущим «хвостиком». Он гражданин великой империи и не позволит каким-то северным дикарям считать его слабаком и обузой. Большую часть жизни он был сыт и ухожен. Следил за собой. Не надрывался, не мерз, не голодал и не болел так, как эти траченные жизнью разрисованные лесные варвары. Он выдержит. Справится. И вот. Он справился. Справился, чтобы кулем упасть на траву края погребенного в глубине чащи оврага и хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Ты не похож на других, южанин. Ты меня удивил. – Удивительно мелодичный, столь не подходящий ни могучей фигуре, ни жесткому, словно вырубленному топором из твердой северной березы лицу, голос дикарки заставил его вздрогнуть. – Похоже, под всем этим салом, в тебе есть железо. Может иголка, а может целый нож. Ты был в легионе?

– Никогда… – Немного восстановивший дыхание ученый со стоном перевернулся на бок и огляделся но сторонам. Они разделились. Как и сказал Бердеф. Он с дикаркой, оказались по одну сторону рассекающего лес то ли широкого оврага то ли мелкого каменистого распадка, воины пиктов по другую. Быстро сгущающаяся тьма не позволяла их видеть, но Абеляр был готов руку на кон поставить, что он слышит треск веток, приглушенную гортанную речь, и звук как будто по земле волокут что-то на редкость тяжелое.

– Тащат лесину. Думают свалить ее на тварей, если они полезут наверх. – Ворчливо прокомментировала Сив и шмыгнув носом покачала головой каким-то своим мыслям. – С нашей стороны так сделать не получится. Этот Бердеф. Не забывай, кто он такой, книгочей. Он ненавидит таких, как ты или даже я. Тебя за твое рождение, меня… за то что я сделала.

– Он сказал… – С трудом успокоив дыхание, Эддард, послав к бесам приличия, сплюнул забившую рот и глотку рот пыль и грязь. – Он сказал, что ты была с Рогатым топором. Ты учувствовала в восстании?

– Хочешь знать жгла ли я мирные села? Душила ли женщин, отрубала ли головы беззубым старухам, насаживала ли на копья детей? – Горянка прикусила губу. Я была моложе. Слышала то, что хотела слышать. Видела лишь то, что мне показывали. А Хальдар… Он был красивым. Сильным. Он казался настоящим вождем. Героем. Тогда мне все это казалось правильным. Но потом… Я поняла, что за словами о свободе и золотом веке скрывается лишь жажда власти и ложь. Тогда я ушла от него. – Сив тяжело вздохнула. – Я совершила много ошибок в этой жизни. И видит Создатель, я об этом сожалею.

– Просто ушла? – Взгляд дикарки казался тяжелее камня, но Абеляр не отвел глаз.

– Не совсем просто. – Криво усмехнулась Сив. – Будь внимателен, книгочей. И помни кто такой Бердеф. Сейчас он в спину не ударит, но после боя может случиться всякое. Духи говорят, что он занят, творит сильное колдовство. Закрывает глаза шаману измененных. Запутывает тропы, ведет их сюда, словно рыбак тащит невод. Если их головной дозор нас не заметит, может все и выгорит… Знаешь, почему вместо того, чтобы прибить тебя, когда ты ко мне подкрался, я позвала тебя к костру? – На дне глаз горянки что-то лениво шевельнулось. Что-то такое, что заставило спину Абеляра покрыться холодным потом. Это было похоже на клубок черных копошащихся в каменном масле змей. Опасных, смертельно ядовитых. Что-то холодное древнее и очень, очень голодное смотрело на него, сквозь него, словно взвешивая, стоит ли откусить от его души кусочек. Это длилось всего лишь миг, но пальцы мужчины невольно поползли к рукоятке трости.

– Духи сказали, ты хороший человек. Настоящий. Тогда я не поняла. А теперь понимаю. – Приглушенно шмыгнув носом, великанша покачала головой и утвердив на земле тяжелый даже на вид кузнечный молот присела на корточки. – Мы знакомы с тобой меньше одного дня. И ты уже дважды хочешь помочь. Когда я убивала огрина, ты испугался, но все же не сбежал и даже хотел меня остановить. Когда мы встретились с Бердефом, ты готов был в штаны со страху напрудить, но духи сказали мне, что ты все равно не побежал бы. Знал кто такой этот старик. Знал, что он способен движением пальца превратить нас в кровавую кашу. Каждого из нас. Но ты был готов ввязаться в безнадежную драку, лупить лесных по голове своей дорожной палкой, спасая меня и Майю. Большинство южан просто дали бы деру. Или упали на колени, торгуясь за свою жизнь. Знаешь, месяц назад, когда мы сражались со стаей, барон был готов отдать меня измененным, лишь бы выторговать свою шкуру. Вы, южане, любите говорить «не мое дело». Идти по головам. Предавать своих и чужих находя сотни причин почему так сделать было необходимо и правильно. Вы называете это це-ле-со-об-раз-нос-ть. Заворачиваете свои черные поступки в плащ благородства и достоинства. Обмазываете все поверх честностью и праведностью. А потом поворачиваете так, будто все было сделано для высшего и всеобщего блага. И даже если видите, что несправедливость творится с вашими близкими, просто отводите глаза. Ты не такой. В тебе что-то есть. Когда мы шли по холмам, ты был готов умереть, но не отстал бы от нас ни на шаг. Духи не говорят мне почему, но тебе действительно не все равно… Ты правда считаешь меня красивой?

– Я? – Удивленный резкой сменой темы разговора Абеляр непонимающе уставился на великаншу.

– Ты назвал меня совершенной. – Опустив глаза дикаркка прикусила губу и как-то совершенно по детски шаркнула ногой отведя взгляд. – Совершенная, это по вашему значит красивая, так?. Меня еще никто не называл красивой. И не рисовал. Я тебе нравлюсь?

– Почему ты спрашиваешь? – Прошептал Абеляр и перевалившись на колени сбросил со спины тяжело брякнувший колчан.

– У меня давно не было мужчины. Как-то… Не складывалось последнее время. А барон… он слишком… барон. Духи говорят, до того, как сюда выйдет стая, пройдет еще треть свечи. – С обескураживающей простотой заявила дикарка. Что-то глухо брякнуло и тяжелая шерстяная ткань упала на стремительно покрывающуюся инеем траву. – Не бойся. Деток не будет. Я ведь чистокровная.

– Здесь? Сейчас? Посреди леса и на глазах двух десятков других людей? – Невольно сорвавшимся голосом выдавил из себя Эддард. Теперь настал его черед отводить взгляд. – Мы знакомы всего лишь день. Я так… Извини, Сив. Я так не могу. Ты очень красивая, но… я просто не могу.

– Сегодня будет бой. – Неожиданно горячая, обжигающая даже через дорожную куртку, ладонь горянки опустилась на его плечо. Над кожей великанши клубился пар. Поблескивающие в полумраке глаза казалось блестели от слез. – Удача капризна, южанин. Никто не знает, будет ли у нас еще шанс. Здесь, на севере холодно. Всегда холодно. А сейчас можем подарить друг другу немного… тепла.

– Я… Нет, Сив. – Отодвинувшись от дикарки, Эддард принялся с преувеличенным вниманием разглядывать свое оружие. Тяжелые, небрежно выструганные из ствола молодого ясеня плечи, отсутствующая полка. Обмотанная пропитанными рыбьим клеем тряпками рукоять, волосяная, поблескивающая в стремительно тающем закатном свете остатками воска тетива. Это ничем не напоминало то изящное, склеенное из рога, кожи и дерева изделие из которого он стрелял в молодости. Что же стоит надеяться, и такое непривычное оружие его не подведет… – Ты… Очень привлекательна, но как я сказал я так просто не могу. Я не монах и далеко не праведник, но мы почти друг друга не знаем. Да даже если бы это и было не так, после всего этого сумасшедшего дня, после этой клятой погони, после бега по холмам…

Мягко сжимающая плечо ладонь исчезла. В полумраке раздалось шуршание пледа, какое-то позвякивание, скрип затягиваемых ремней.

– Наверное, ты прав, книгочей. А я глупая. Только что говорила, какие вы южане слабые и как любите прикрывать свою слабость умными словами и дурацкими обычаями. Прятаться за ними как за щитом. И тут же про это забыла. – Сверкнув ледяными, холодными как нависающие над лесом горы глазами, великанша распрямившись закинула на плечо молот, и покачав головой указала рукой в сторону распадка. – Помни. Бердеф, хитрый как лис. Он умнее чем может показатся. И далеко не так добр как выглядит. Отправил нас сюда, якобы замкнуть круг. Но на самом деле хочет использовать как приманку. Когда они поймут, что ты здесь один, они попрут на тебя и откроют спину стрелкам на той стороне. Я постараюсь вернуться быстро. Если не обгадишься от страха и не побежишь – выживешь. Тварям потребуется время, чтобы подняться. Целься им в лицо и шею. В колчане три дюжины стрел. Если сумеешь потратить хоть треть не зазря, у нас еще будет шанс узнать друг друга ближе. И вернутся к этому разговору. Может быть. – Тень скрывала лицо, но Эддард был готов поклясться, что губы горянки сложились в насмешливую ухмылку.

– Ты уходишь?

– Кому то надо разобраться с их разведчиками. – Качнувшись на пятках, дикарка развернувшись к Эддарду спиной растворилась в тенях.

– Бесы. – Выдохнув, Абеляр некоторое время понаблюдал за стремительно растворяющимся в воздухе облачке пара и покачав головой подтянул к себе лук. – Бесы. Повторил он еле слышно.

–

Преисподняя. Он умер и попал в ад. Ту самую геенну, которой священники грозят всякому, кто не посещает службы или платит храму слишком маленькие пожертвования. Это был, ад. По-другому и быть не могло.

С того момента, как его грубо вздернули на ноги и поволокли прочь от фургона, мир превратился в черно-багровую круговерть. Демонический вертеп оскаленных рыл, злого острого железа и боли. Калейдоскоп ужаса и мрака. Лицо мерзости. Слабо булькнув, Август выдавил через образовавшуюся на месте передних зубов кровавую брешь, бело-желтый, отвратительно пахнущий сгусток и содрогнулся от терзающих смятое горло спазмов. Визжащая похрюкивающая карусель острых копыт, скребущих когтей, свиных рыл, и твердых как гвозди пальцев откликнулась грубым рывком тянущей его куда-то во тьму, жесткой как медная проволока веревки. Очередной, торчащий из влажной, покрытой прелыми листьями и сосновыми иглицами, земли, камень впился в бедро, вырвал из его спины кусок кожи, и растворился в тенях. Август даже не дернулся. Эта боль была подобна капле в океане. Океане, который, непостижимым образом, его тело вместило в себя целиком. Твари бежали. Торопились. Их было не меньше сотни. Чудовищ из древних легенд. Одним своим видом опровергавших, казалось все законы этого мироздания. Визжащих рычащих, исторгающих невыразимую вонь, щелкающих острозубыми пастями, сталкивающихся, дерущихся, путающихся в собственных ногах крыльях и лапах. Они бежали. Но это не мешало им… Не мешало… Чувствуя как слезы заливают глаза юноша издал полузадушенный писк. Они рвали его прямо на ходу. Толкали, пихали, кричали в лицо, плевали и гадили на него, глумились над ним, утаскивая куда-то в одном им известном направлении. По звериным тропам, по оврагам, по зарослям терновника, по пригоркам и оврагам. Мимо полей и засек, в самую казалось глубь недобро смотрящей вслед чащи. И каждая его задержка, каждое мгновение промедления оборачивалось болью. Ржавые, иззубренные, сделанные из обломков лемехов и кос, ножи не сколько резали, сколько рвали кожу, протыкали мышцы, со скрипом проходили по костям, каким-то непостижимым образом избегая крупных жил. Тогда он боялся. Боялся, что очередной тычок острием, войдет чуть глубже и он просто истечет кровью, что грязное копыто слишком сильно ударив по голове, расколет ему череп, что попавшие в раны лесная грязь, слюна и моча смешанных вызовут смертную лихорадку. И потому он бежал. Бежал, отдавая все силы на то, чтобы не споткнутся и не навлечь на себя новую порцию побоев и издевательств. А когда его ноги, не выдержав сумасшедшей гонки, отказались сделать еще шаг, его просто потащили. Потянули за собой, сначала за волосы, не обращая никакого внимания ни на его крики, ни на то, как трещит его скальп, что он задыхается от боли, что острые камни, сучья и ветки превращают в лохмотья сначала его одежду, а потом кожу. А потом, видимо сочтя такой способ транспортировки не слишком удобным, затянув петлю на шее, словно он висельник. Тогда он думал, что хуже уже не будет. Оказалось это не так. Когда твари неожиданно остановились, он обрадовался неожиданной передышке. Но то, что случилось дальше… Издав еще один булькающий всхлип Август преодолевая боль подтянул правую руку к горлу и вцепился оставшимися на ней тремя пальцами в душащую его петлю. Когда это случилось? Когда ему, по одному, не торопливо, сопровождая каждый удар по воткнутой в рот палке палке глумливым хрюканьем и радостным повизгиванием выбивали зубы? Или, когда, перевернув содрали остатки штанов и… Рука горела огнем, перед глазами стоял образ покрытого язвами и наростами дикого мяса, сочащимися гноем свиного рыла, коричнево зеленых, пеньков обломанных зубов, хруст раздираемых суставов и вкус плоти, его собственной плоти… Потом… После того как это кончилось, они заставили его съесть собственные пальцы. А мгновение спустя… Это его разум вспоминать не хотел. Сознание плыло, превращаясь в черно-красный водоворот, грязный поток рвущей тело боли, ритмичных толчков, перекрытого дыхания и навалившейся внезапно слабости и безразличия. Они останавливались еще пять раз. Пять или шесть. И каждая остановка отнимала у юноши частичку достоинства, тела, разума и души. Каждый удар, каждый грубый рывок, каждая капля попавшего на него, в него, тошнотворно пахнущего семени, воняющих кровью и разложением и болезненной чуждостью слюны, мочи и фекалий ломала что-то в его душе, отнимая свет и волю к жизни. Серая холодная муть заполняла сердце, окутывая разум безразличием и апатией. В конце концов, он перестал даже пытаться сопротивляться. Не закричал от боли, даже когда ему выкололи глаз.

Я еще жив

Когда-то, в другой жизни, эти слова казались ему очень важными. Давали ему сил. Заставляли делать его следующий шаг и еще один вдох. Выйти на бой с демоном. Но теперь… Теперь они казались ему проклятьем. Зачем? Зачем все это? Почему он просто не умрет? Почему борется? Зачем цепляется за проклятую петлю? Судорожно вздохнув, Август рывком выдернул пальцы из-под веревки. Жесткая струна, скрипнув узлом затянулась, впилась под челюсть и перекрывая дыхание. Зрение почти тут же начал заволакивать черный туман. Краем сознания отметив, что движение снова замедлилось – петляющая меж кустов, звериная тропа вывела их к, небольшому окруженному, казавшимися в закатном свете черными, соснами, распадку, он растянул разбитые губы в облегченной улыбке. Скоро все кончится. Так или иначе.

И тут вокруг частым дождем начали падать стрелы.

–

Они вышли откуда и ожидалось. Рычащий и визжащий клубок отвратительной массы тел. Скопление уродства и мерзости. Заполнили стиснутое меж двух круч пространство, оставляя за собой шлейф истоптанных папоротников и мха. В середине массы влекомое перекинутой через шею петлей волочилось изломанное полуголое человеческое тело. Абеляр вздрогнул. Узнать в этом Августа цу Вернстрома, пусть и опустившегося, но сохранившего какие-то следы благородного происхождения, юношу было почти невозможно. Взрыкнув, один из тянущих веревку измененных, двухголовый, кажущийся огромным даже с высоты занятого ученым пригорка монстр, с четырьмя руками грузно развернувшись, издав шипение резко дернул веревку без малейших усилий протащив пленника сразу футов на пять. Если твари и устали, то это было совершенно незаметно.

Абеляр сотый раз, наверное, за последние пол часа взвесил в ладони лук. Примитивное, тяжелое громоздкое оружие. Неудобное и тяжелое. Скорее всего играющее при каждом выстреле так, что стрела летит куда угодно только не в цель. А он даже его не пристрелял. Что же. Скоро у него появится возможность. Аккуратно приладив стрелу, ученый вздохнул. Тридцать шагов. Стрела полетит сверху вниз. Сгустившиеся тени погружают лес во мрак, но упрямо цепляющееся за ощетинившиеся клыками вершин горы солнце дает еще достаточно света. Это, конечно не стрельбище, но и маячащая внизу, раздвоенная спина монстра не подброшенная слугой в воздух глиняная тарелка.

Мышцы спины напряглись. Плечи оружия оказались неожиданно тугими. Тетива ответила чуть слышным гудением.

Надо было разогреть лук. Запоздало отметил Эддард, но тут его пальцы разжались и стрела полетела вниз. Он понял, что попал еще прежде, чем почувствовал вспышку боли в предплечье, прежде чем неоправданно тяжелые рога оружия сыграв рванули мышцы ушибленного тетивой запястья.

Монстр покачнулся, недовольно хрюкнул, повернул правую голову, с удивлением оглядел торчащее изо рта левой подрагивающее оперение и задрав морду уставился прямо в глаза Абеляру.

– Боги милостивые. – Чувствуя, как по спине стекает тонкая струйка ледяного пота, мужчина потянулся за следующей стрелой.

Чудовище заревело, скакнуло было вперед, но запутавшись в собственных ногах с грохотом упало на землю. Разминувшаяся с шеей гиганта на пол пяди стрела ударила в шею следующего, похожего на бочонок, размахивающего копьем, уродца с клешнями вместо рук.

Овраг содрогнулся от слитного рева. Волна звука ударила Абеляра в грудь, руки дрогнули, и следующая стрела, кувыркаясь, улетела в сгущающийся над распадком мрак. Многоголовая масса плоти хлынула на склон, словно приливная волна. Эддард закаменел.

Еще пару мгновений и меня просто затопчут.

Паническая мысль ударила в затылок не хуже дубины, в висках застучало, но, будто живущие собственной жизнью руки уже тащили следующую стрелу. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Бегущий впереди остальных, чем то напоминающий вставшую на задние лапы ящерицу гибрид качнулся назад и покатился вниз под ноги остальным нападающим. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Тяжелый, грубо отлитый бронзовый наконечник, с чавканьем вонзается в горло следующей, похожей на ожившее дерево твари. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Промах. Кричащая сотней голосов масса отыгрывает себе пару шагов. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Что-то больно рванув за волосы, со стуком вонзается в растущую за спиной ель. Не у одного Эддарда есть лук. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Очередной смешанный схватившись за выросшую из груди оперенную ветвь, проваливается в толпу. Вдох. Натянуть. Выстрел. Выдох. Вырвавшаяся вперед тварь, отвратительная смесь человека и волка, уже почти наверху, времени, перенести прицел просто нет. С другого конца распадка хлещет злой оперенный дождь. Коса смерти проходит по затопившей склон волне. Не меньше полудюжины монстров падают навзничь, Еще столько же с воем катятся вниз. Он успевает повернуть лук, на мгновение замешкавшаяся, уже почти добравшаяся до него тварь давится стрелой. Огромные когти скребут в двух шагах от его сапог. С другого конца распадка слышатся частые хлопки тетив, сеющий гибель град собирает кровавый урожай и Абеляр понимает, что больше половины гибридов либо мертвы либо тяжело ранены. Вдох. Натянуть… Воздух сгущается. Теснит грудь, разрывая легкие. Руки будто наливаются свинцом. Дза – нг. Лопнувшая тетива взрезает щеку и чудом разминувшись с глазом кнутом хлещет по пальцам.

Магия.

Взгляд Абеляра шарит по сторонам и словно плуг на камень натыкается на стоящую на дне распадка фигуру. Раздутое тело, кабаньи клыки, сверкающая на месте отсутствующего глаза золотая монета. Второй глаз закачен, белое бельмо слепо смотрит в пустоту. Дрожащий вокруг чудища воздух ломает перспективу и раскрывается потоком теней. Мрак волной устремляется туда, откуда летят последние стрелы. Слышен треск и грохот, волна горячего воздуха отбрасывает вал тьмы, бьет в распадок, земля исторгает пар, камни трещат от жара, но человек – кабан стоит прочно.

В паре шагов от Эддарда щелкают челюсти. Тело реагирует само. Превратившийся в бесполезную палку лук летит в сторону, выхваченная из-за пояса трость мягко ложится в ладонь, пальцы нащупывают еле заметную кнопку, щелкает скрытая пружина, и дерево распадается на две половины обнажая узкий и гибкий трехгранный клинок. Удар переводом. Обманный выпад. Захлест. Туше. Двое одолевших подъем монстров падают замертво.

Вторая позиция! Спину держать!

Натруженные ноги отдаются волной дрожащей слабости, но сейчас не время обращать на это внимание. Перевод. Туше. Очередная тварь с визгом отскакивает и лишь через пару ударов сердца осознав, что мертва опускается на колени, упрямо пытаясь остановить бьющий из пронзенной переносицы поток черной крови.

Пятая позиция. Спину держать!

Отход. Перевод. Туше.

Спину держать!

Возраст и сидячий образ жизни дает о себе знать. Поясница горит огнем, в правом колене при каждом движении что-то щелкает. Между деревьев снова грохочет, в лицо дышит жаром. Рычащая, щелкающая челюстями, размахивающая острым железом масса подступает ближе.

– А-Л-И-И-И-К-Х-О-Р-Р-А-А-А!! – Крик бьет по ушам стенобитным тараном. Несущаяся меж деревьев огромными прыжками тяжелая тень разогнавшимся быком врывается в набегающую толпу. Во все стороны летят тела. – Р-Р-Р-Р-А-А-А!!! Тяжелое било молота описав рвущую воздух дугу буквально расплескивает ближайшего монстра. Следующий замах пробивает в строю нападающих широкую брешь. Вращающая над головой, словно пушинку, пудовый молот великанша тигриным прыжком рвется вперед, приземляясь в самую гущу гибридов. Молот кружится, с треском распарывая воздух, ломая ноги и руки, сплющивая грудины, кроша черепа. – А-Р-Р-Р-А-Н-Н-О-Х! Оставляя за собой кровавую просеку дикарка огромными скачками движется вниз, там, где воздев руки с зажатым в нем каменным кинжалом широко расставив копыта над распростертым на камнях телом юноши, стоит человек-кабан. – К-Р-Р-И-И-И-Я-А-А! Чудище успевает повернуться, вскидывает руку в отвращающем жесте и из его ладони бьет струя пламени. – УМРИ!! – Объятая огнем фигура спотыкается, делает несколько неверных шагов вперед, опускает на искаженного молот и сама падает замертво. Лопнувшая рукоять раскрасневшегося от жара молота горит черным пламенем, над покрытым сажей телом дикарки курится дым. Что великанша мертва нет никаких сомнений. Бок Абелаяра простреливает яркая вспышка боли.

Отвлекся.

Опустив взгляд на глубоко засевший чуть ниже подвздошья иззубренный наконечник копья, ученый сделав пару неверных шагов пытается достать кончиком клинка тянущегося к нему его уродца но падает на колени. Тени сгущаются, смыкаясь над ним лицом мерзости. Земля мерно покачивается материнской колыбелью. Ледяной холод обволакивает сознание, унося его во мрак.

–

– А ну стой бродяга! Перегородивший дорогу замотанной в плед огромной, но явно женской фигуре, сидящий на тяжелом боевом коне, сверкающий начищенным нагрудником, всадник был высок, строен и вполне недурен собой. Впрочем, виднеющееся под широкополой, украшенной пуком цветных перьев шляпой, благообразное лицо несколько портил намечающийся второй подбородок и презрительно сложенные губы. – А ну назовись!

– Путница перехожая, неожиданно мелодичным голосом ответила великанша и попыталась обойти его слева, но всадник заметив маневр, развернув коня опять преградил ей дорогу.

– Путница, значит. – Протянул он и усмехнулся, в дранных тряпках, дырявых сапогах, да с мясницкой секирой… Знаю я таких путниц. Встречал уже и не раз. Все вы северяни одним миром мазаны. Либо воровка, либо шпионка, либо разбойница… Со мной пойдешь. В Крепость. Там разберемся.

– А если не пойду?

– А если не пойдешь, то свяжу тебя да парням в обоз отдам. Кивнул на остановившуюся у обочины боевую телегу, на которой, сидело с интересом следя за происходящим два десятка ухмыляющихся кантонцев, всадник. Они тебя быстро обломают. Не впервой.

Огромная, покрытая дорожной грязью рука, медленно поднялась вверх и стянула с головы великанши край пледа.

– Хорошие у тебя сапоги. – Усмехнулась дикарка. – Мне в пору будут.

Только боги ведают, как уставал за последнее время Грог. Управлять одалем оказалось намного сложнее, чем он мог бы себе представить. Это не тебе не поле боя, где только и нужно, что следить, чтобы всякий, кто повернут к тебе лицом и находящийся на расстоянии удара не задерживался на ногах слишком долго. Одаль, оказался для него неподъемным. Клятая земля. Каждый, пахарь, пастух, охотник, хотел от него защиты, не внеся при этом в казну ни единого медяка. Вчерашние друзья, требовали отдать им самые жирные куски пашни, прозрачно намекая на судьбу прошлого владельца долины. Проклятые, будто ниоткуда появившиеся имперские мытари бубнили что-то о налогах и задолженностях. А уцелевшие после кровавой ночи воины узнав, что он запрещает набеги и отменяет право четвертей, один за другим покидали его земли. Но они хотя бы делали это открыто. Освобожденные рабы, предпочитали делать это по ночам, не забыв прихватить с собой что-нибудь ценное. Клятая долина вопреки своему имени, не спешила поделиться зерном, половина купленных им овец передохла от какой-то заразы, ловить рыбу в горных озерах тоже не получалось, и несмотря на обнаруженные им неплохие запасы, долине все еще грозил голод, и Грог даже думать не хотел, что будет зимой. Все рассыпалось, словно домик из карт. Построенное Хальдаром королевство просто не могло выжить без грабежей. Так что неудивительно, что намаявшись и набегавшись за день, Грог, просто падал в кровать, чтобы отключившись, проснуться с восходом солнца от очередного вороха проблем. Как же ему хотелось на все плюнуть и уйти в горы. Удивительно, но, несмотря на произошедшие там события, полусоженный длинный дом в снегах, был единственным местом, где Грог чувствовал себя в спокойно. Возможно, этому способствовала тишина, а может чудом сохранившаяся широкая и мягкая имперская кровать, оставшаяся от Хальдара. И плевать, что крыша над ложем не сохранилась. Зато можно было стряхнуть снег с удивительно мягкого, чудесно блестящего шелка, лечь прямо на мягкую перину и смотреть на проплывающие над головой звезды. По хорошему, содрать бы этот клятый шелк да обменять его у все чаще захаживающих в долину коробейников на монеты и хлеб, но он бы скорее руку себе отрубил, чем так сделал.