Текст книги "Пепел чужих костров (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– Скорее проломит голову за то, что я усомнился в силе его рода. – Издав невеселый смешок Эддард распрямил спину и кивнул в сторону заводи. – О да. Большая путаница вышла. Рыбы уплыли. Жалко.

– Жалко. – Согласно кивнула казалось полностью поглощенная затягиванием узла на пледе горянка. – Продолжай уже. Не томи. Я эту историю слышала тысячу раз, но первый раз мне ее рассказывает южанин. И белым богом клянусь это мне нравится.

Эддард улыбнулся.

– Звездные странники обладали странными силами, Сив. Они не только владели властью над жизнью, но и могли… – Абеляр на мгновение замешкался, подбирая слова. – Они могли… разделять себя… и каждый из них разделился. Стал тысячей воинов. Но это сделало их уязвимыми. Каждая часть была слабее целого, а каждый погибший уносил с собой частичку силы и памяти целого. Война продолжалась. Воины гибли. А оставшиеся… Оставшиеся медленно теряли разум. Превращались в… чудовищ. Худших чем демоны с изнанки мира.

– А теперь ты говоришь как настоящий имперец. – С хрустом потянувшись великанша зевнула. – А теперь ты расскажешь, как они построили горнило, как бросали туда людей и животных выковывая из их плоти смешанных – пометников. Расскажешь, как они пили кровь младенцев и насиловали женщин. Как объятые безумием прошли половину мира убивая всех на своем пути, а за ними шел голод и страшные болезни добивая немногих выживших. Скажешь как они прочти дошли до южного моря, и вам, гребаным предателям, ничего не оставалось кроме как собрать все силы и ударить в ответ.

– Не совсем так. – Покачал головой Абеляр. – И, по-моему, ты сама говорила, что здесь на севере, не принято перебивать рассказчика. А еще мы уже договорились, что не будем бить друг друга по голове из-за того, что случилось в больше трех с половиной тысяч лет назад. Как по мне прошло слишком много времени, и пора бы нам уже оставить прошлое в прошлом… Причем, то, что ты говоришь… Оно случилось позже, много позже. Через двести лет. Или через пятьсяот. А может и через тысячу. После того как Галстр выкрал у иных темнее сердце. После того, как Луг – пронзенный огненным мечом, отрубил князю демонов голову, и она упала на землю расколов ее как тухлое яйцо, после того как воды поднялись, лицо мира изменилось, и появилось Море падшего, после того как демонская кровь отравила половину севера превращая его пустоши. После того как Сив в одиночку билась с десятитысячной армией демонов, а когда ее серебряная секира сломалось, испустила такой вопль, что гора на которой шла битва извергла огонь, а солнце не выходило из за горизонта три года и три дня. После великой зимы. После того как Мардук, укравший у Годфроя горнило, создал первых пометников, которые сначала загнали последних демонов обратно во мрак, а потом начали брать людских мужей и жен. После того как оставшиеся вышли из своих башен и взяли в жены человеческих женщин. После того как те родили первых детей. После того как первенец этой связи Отец Олень взял север под свою защиту…

Эддард замолк. Взгляд ученого буквально прикипел к раскачиваемым легким ветерком ветвям кустарника и кронам деревьев.

– Хорошо, что я всего лишь глупая северянка, только недавно спустившаяся с гор. Со своими россказнями, ты встал слишком близко к костру, книжник. – Произнесла Сив бесцветным, лишенным даже намека на эмоции голосом. – Если бы не ветер от которого я почти ничего не услышала, да еще если бы я лучше понимала ваш язык, то наверняка сдала бы тебя, опасного, сеющего смуту еретика, первому же жрецу белого бога. Не все камни стоит переворачивать. В мудрой книге написано – северяне есть не потомки нежеланных, а их кощунственное творение, исчадие горнила – те самые лишенные души чудовища-пометники, звери с обликом человека, созданные для войны и убийств. Что в великой войне они сначала убивали как первых людей так и демонов, но их черные сердца были испорчены дыханием иного мира, так что в конце концов они стали служить тварям изнанки. Что горнило нежеланных – суть мерзостная демоническая плавильня, где соединена кровь демонов с той стороны и настоящих людей. А всякое вышедшее из него существо, как и его потомок, лишенная души мерзость. Что гибриды и северяне различаются лишь том, что мы больше походим на людей чем на животных. Ты назвал меня северянкой чистой крови. Ты хоть знаешь, что это значит книжник? – Корка безразличия на лице великанши на мгновение треснула, лицо исказилось в болезненной гримасе. – Это глупо называть нас чистокровными. Просто иногда рождаемся такие как мы. В некоторых кланах таких как я отдают горам еще в младенчестве. В некоторых окружают почетом. А знаешь почему? Вся разница между чистокровными и остальными, это то, что чистокровные больше, сильней и быстрей, а еще у них не бывает детей! От людей не бывает! Как у мулов! Только от пометников! Существо без души не способно дать миру настоящую жизнь! Чистокровки – грязь оставшаяся с времен великой войны, прах, могущий уповать лишь на милость белого бога! – Голос великанши сорвался. Сжав кулаки так, что побелели костяшки дикарка замотала головой. – Вот что это значит. – Выдохнула она наконец.

– А ты, Сив, уповаешь? – Прищурился Абеляр. – На милость создателя? Жаждешь ее? Ты потому служишь инквизиции? Искупаешь грех своего рождения?

– Жрец белого бога, был первый, кто отнесся ко мне как к человеку. – Ровным тоном произнесла великанша. На жестком, словно высеченном из камня лице горянки не дрогнул ни один мускул, но глазах стояли с трудом сдерживаемые слезы. – Не к инструменту или цепному псу. Не как к пленнице или просто беззащитной девчонке вне закона. Не как к изгнаннице. Большой жрец, первый из южан, что принял меня в своем доме. Кормил хлебом со своего стола. Он объяснил мне, кто я такая. Объяснил, что Создатель и Белая дева дают шанс каждому. Отнесся ко мне как к другу. Познакомил меня с хорошими людьми. Благодаря ему я поняла, что не все вы, южане одинаковые. Что у меня есть место, где меня ждут. И потому да. Я верю в белого бога. И стараюсь делать как он велит в своей книге. Это сложно. И не всегда получается. Дерьмо, иногда я даже не понимаю, что правильно, а что нет. Но стараюсь быть лучше. Потому как настанет день, и я тоже вернусь в грязь. И если в том, о чем говорят жрецы в храмах есть хоть пол ногтя правды, мне очень не помешает защита сильного бога. Один раз я горела. – Горянка поморщилась. – Не хочу гореть вечно.

– А разве ты не считаешь себя потомком древних звездных богов? – Искренне удивился мужчина.

– В мире много богов южанин. Сильные и слабые, добрые и злые. – Нервно подергав косу, Сив сжала и разжала кулак. – Какая разница, чей я потомок, если эти боги мертвы? Те от кого ведут род mar’ichann давно исчезли. А другие, те которые пришли на их место, не больше чем жадные до крови псы. Белый бог дает то, что другие предпочитают забрать. Свободу. Пока я жива я вправе сама выбирать себе бога, разве не так?

– Но ведь это может все изменить. Если я найду доказательства своей теории, то…

– Как? – В голосе великанши послышалось раздражение. – Как ты хочешь все изменить? Что ты хочешь менять, книжник!? Какие доказательства ты ищешь?! Ты слепил из наших и имперских сказок одну ладную байку. Хорошо. Что дальше? Какая разница, кто мои предки? Демоны с изнанки или упавшие с неба безумцы, что в войне с этими демонами разворотили половину и так почти сгоревшего мира? Какая разница?

– Если я докажу, что в северянах чистой крови нет следа демонического влияния… Вас допустят к полному причастию. Всех. Все племена северян.

Великанша вздрогнула, будто ее ударили кнутом.

– Все равно не докажешь. – Бесцветным голосом проворчала она и отвернувшись принялась нервно ковырять и мять обтрепанный край пледа. – Да и… Хотели бы, давно бы… Вон тех селедкоголовых уже давно…

Mar’ichann, дети звезд. Что бы, она не говорила, она помнит. Помнит кто такие горцы. Больше трех тысяч лет, а ей нет и двух дюжин, но для нее это было еще вчера. Она изгнанница. Лишенная рода. Либо за преступления, либо последняя из клана. Но она все равно помнит. Хранит старые обиды и распри под сердцем словно самое великое сокровище. Но все равно служит церкви. Самой ненавистной части проклинаемой ей империи. Боги, ну почему все так трудно…

Эддард отвел взгляд в сторону.

– Настроения меняются. В том числе и в храмах. Думаю это ты и так понимаешь. – Медленно, разделяя каждое слово, произнес он. – Ты, конечно еще молода, но не можешь не замечать этого. Семь сотен лет назад, во время первых завоеваний, Создатель считался единственным богом, а кто не признавал этого, отправлялся на костер. Через триста лет, культы божеств присоединенных провинций вошли в пантеон как младшие аспекты и помощники Создателя. Не все. Далеко не все, но вошли. Теперь мы почитаем их как младших богов. Лет двадцать назад буде я появился здесь без сопровождения отряда солдат мне вырезали бы на спине кровавого орла и выставили бы тело на ближайшем перекрестке, а выражение северянин – охотник конгрегации, звучало бы как дурная шутка. Но вот мы здесь. Сидим и разговариваем. Обсуждаем с тобой то, за что наши предки резали друг другу глотки. – Грустно улыбнувшись, Абеляр достал из-за пазухи небольшую, поблескивающую сталью покрытую странными знаками пластину с врезанным в нее кристалликом мутного хрусталя. – Чтобы найти это мне потребовалось почти шесть лет. – Пояснил он удивленно вскинувшей брови дикарке. – И еще три года чтобы получить разрешение воспользоваться. Таких всего восемь осталось. Четыре хранится в Императорской сокровищнице. Одна, если не ошибаюсь, в горных монастырях Катая. Двумя владеет великий кхалиф сулджуков. А эта… эту великий историк Сенедий привез из северных гор шесть столетий назад. Никто не знал, что это такое. Реликвия темных веков. Она хранилась в Лютецком соборе. Но Архиепископ, после некоторых… переговоров, сам, лично передал мне ее в руки.

– Большой жрец сам тебе это дал? – В голосе северянки слышалось явное недоверие. – Красивая штучка. И что делает эта железка?

– Показывает суть. – В голосе Абеляра не слышалось ни грана неуверенности. – Кровь. В нашей крови, как в летописи, записаны все наши предки. Достаточно одной капли, чтобы этот… прибор показал, кто ты есть. Кровь человека – заставляет камень позеленеть. Если капнуть на железо кровью животного, то кристалл посинеет. Кровь демона – алый и черный. Кровь гибрида, этого я не имел возможности проверить, но судя по найденным мной обрывкам записей, кристалл должен стать темно-оранжевым или красным. А странники… Эддард усмехнулся. Странники – золото. Мне достаточно одной твоей капли крови чтобы…

– И сколько уже согласились? – Рассмеялась дикарка. Плечи великанши напряглись. – Ты либо обсыпал их золотом, либо я что-то о тебе не знаю. В жизни не поверю, что я первая s’ichdthe кого ты встретил.

– Четверо. – Пожал плечами Эддард убирая медальон обратно за пазуху. – И золота не потребовалось. В основном достаточно было кувшина пива. Кристалл становился зеленым. И это доказательство, что нордлинги – люди. Никакого наследия иных. Никакого воздействия горнила. С другой стороны ты первая, в ком явно течет древняя кровь.

– И с чего ты это взял? – Скрестила руки на груди сив. Глаза великанши сощурились превратившись в две сверкающие льдом щелочки.

– Ты… – Ученый прикусил губу и изобразив рукой неопределенный жест пожал плечами. Ты совершенна. Может, твое тело и не соответствует современным понятиям красоты, но твое телосложение удивительно… пропорционально. И очень… функционально. Ты невероятно сильна и быстра. Тебе не страшен ни жар ни холод. А еще на тебе нет ни следов болезней, ни тех… невзгод, что ты наверняка, учитывая твой образ жизни, пережила в избытке. Ни родинки, ни морщинки, ни мельчайшего шрама. Вчера, разводя костер, ты поранила пальцы, а сегодня и следа-то нет. Ускоренная регенерация – явный признак чистой северной крови.

– Какая еще ускоренная ре-не-рге-грация? Просто на мне быстро все заживает. А болеть я тоже болею. – Демонстративно шмыгнув носом Сив поджала губы и почему-то покраснев исподлобья глянула на ученого. – Просто я крепкая. Росла в горах. Горы не любят слабых.

– Чтобы проверить мою теорию достаточно одной капли крови. – Улыбнулся Эддард. – Ты не теряешь ничего.

Великанша надолго задумалась.

– Нет. – Наконец покачала она головой.

– Нет? – Искренне удивился Абеляр. – Но почему?

Вместо ответа, неожиданно потерявшая всякий интерес к разговору горянка раздув ноздри с шумом втянула воздух и вскочив на корточки перехватила рогатину.

– Тише. Оно идет.

[1] Один из видов гибридов появившихся после войн разлома.

[2] Символ принадлежности к тому или иному роду.

Вдох и выдох

– Отвали от меня гребаная сука! Иди в пасть к демонам со своей отравой! – Рванувшийся из пут, Август попытался укусить Майю за руку, но потерпев неудачу бессильно отвалился к колесу телеги. Не подходи, ведьма! Я знаю. Я все знаю. Вы… Ты… Ты меня убить хочешь! – Сверкнув глубоко запавшими, покрытыми алой сеткой лопнувших сосудов, слезящимися, глазами, дышащий так будто пробежал пару лиг, юноша, тряхнул головой в попытке сбросить, с, липкого от пленки источающего отвратительно кислый запах пота, лба, прядь волос и растянув в совершенно нечеловеческом оскале посиневшие губы, щелкнул зубами. – Не подходи… Неожиданно обмякнув, он подтянул колени к груди и уткнувшись в них лицом заплакал. – Вы не понимаете, не понимаете, он придет, придет… Как только я усну. Он снова придет. Будет мучить, пытать. Мне нельзя спать. Нельзя. Когда я усну он придет. Он мне душу вырвет. Я не хочу, не хочу, не хочу, так… – Плечи цу Вернстрома затряслись от рыданий. – Какой же я дурак. Какой же дурак. Надо было папеньку слушать, идти монахи. А я… ЭТО ВСЕ ИЗ ЗА ВАС!! – Рванувшись так, что затрещали веревки, Август бессильно откинулся назад и тяжело закашлялся. – Все из-за вас. – Повторил он еле слышно. – Смотрят, шушукаются за спиной, хотят меня с ума свести. В еду отраву подсыпают. Это я из-за отравы болею. Наверняка еще и порчу наложили. Хотят меня со свету свести, да хотят. Не хотят, чтоб я жил. Кто их подкупил? Кто. Может купчишки? Наверняка сраная торговая гильдия, это они рудник захотели себе забрать… Или церковники? Да точно… проклятые вороны в рясах, это они на меня дикарку натравили это они сделал так чтобы… – Рассеянно почесав тыльную сторону ладони Август уставился перед собой невидящим взглядом. Его губы продолжали беззвучно шевелиться.

– Барон, вам надо… – Переведя взгляд с ломающего пальцы, продолжающего что-то лихорадочно бормотать себе под нос цу Вернстрома на зажатую в руках миску каши с сиротливо торчащей в ней грубо выструганной из корневища березы ложкой Майя обессилено сгорбившись отошла от юноши, аккуратно пристроила порцию пищи на откинутом бортике фургона, оправила, перетягивающий тонкую талию, наборный поясок, расправила несуществующие складки сияющего белизной платья и с тяжелым вздохом опустилась на поставленный у колеса, набитый старой одеждой мешок. Она устала. Слишком устала. Когда она приняла решение покинуть дом, все казалось легко. Тогда, после битвы с тварью мрака, стоя на руинах своего разрушенного дома, она решила уехать. Начать все с начала. И тогда это решение казалось ей единственно верным и правильным. Сейчас… Сейчас ее одолевали сомнения. Неприятности начались почти сразу и посыпались как из рога изобилия. Сначала, они наткнулись на дорожный патруль, дюжину больше похожих на разбойников, чем на имперских легионеров, солдат, устроивших засаду на дороге. Засада, конечно, как потом выяснилась, называлась постом, вояки ловили каких-то беглецов и имели приказ проверять каждого встречного, но первого выскочившего из кустов, и схватившего лошадку под уздцы, здоровенного поперек себя шире, заросшего до самых неопрятной щетиной глаз, мужика, Сив не тратя время на лишние слова, приложила пяткой копья по шлему, да так, что ремни брони лопнули, а съехавший на бок наносник, рассек скулу. Второй, подбегающий к фургону уже обнаживший меч солдат получил сапогом в грудь и улетел обратно в кусты. Панцирь спас его от серьезных травм, но когда остальные взяли их в кольцо…

– Отпусти меня сука драная! Отпусти! Шлюха! Ведьма! Отпусти! Дай хоть чуть-чуть! Мне надо! Надо, понимаешь, дура ты набитая! Тварь! Сука! Очень надо! Ну хоть капельку! Хоть пальцы облизать! – Надсадный крик барона ударил по ушам, но бессильный разорвать окутавшую травницу пелену воспоминаний был разорван и унесен ветром. Безразлично улыбнувшись неведомо чему, женщина, принялась перекатывать украшающие завязки пояса деревянные бусины на ладони. Омертвевшие глаза невидяще смотрели куда-то сквозь горизонт. Теплое, слегка шероховатое, несмотря на полировку, пропитанное воском, дерево мягко касалось кожи и это почему-то успокаивало.

Когда их взяли в кольцо арбалетов ей, лишь чудом удалось остановить кровопролитие. И стоило это чудо изрядной горсти монет. Большая часть выплаченных «за обиду» денег, конечно, принадлежала цу Вернстрому с Сив, но ее финансы тоже понесли значительный ущерб. Очень значительный. Сопровождаемые довольными ухмылками солдат они двинулись дальше. Панические мысли о том, что устроится в городе, теперь станет много сложнее слились с ворчанием великанши о том что «было бы проще перебить этих клятых имперских кровососов», сея первые, пока еще робкие, но быстро набирающие силу ростки тревоги и неуверенности.

Деревенская жизнь не способствует накоплению серебра и тем более золота. Приходившие к ней селяне предпочитали расплачиваться натурой. Залатанная крыша, поправленный забор, вскопанный сад, крынка меда, корзинка собранных в лесу грибов, горшочек масла, шмат свинины или гусь на праздничный стол. К сожалению, в Ислеве медь серебро и золото ценились намного больше, чем грибы и гуси. И Майя это понимала. Мысль о покупке домика ушла в небытие, сменившись раздумьями о снятии комнаты в каком-нибудь доходном доме. Но случай на дороге оказался лишь началом череды неприятностей. Ни с того ни с сего захромала тянущая их возок, лошадка. Смирнушка была уже довольно стара, вдоволь натрудилась на полях, под плугом, и, судя по всему, нежданное путешествие отрицательно сказалось на ее здоровье. Сустав правой передней ноги распух, и им пришлось сделать остановку на несколько дней. К счастью наскоро сделанная из, хранившихся в сундуке с травами запасов, мазь, справилась с воспалением, но тут у барона начались кошмары. Довольно капризный и непомерно гордый юноша и так был не слишком приятным собеседником, обычно раскрывая рот только, чтобы выразить недовольство или высказать адресованную своим спутницам колкость, но после нескольких бессонных ночей стал совершено невыносим. Потоки гнева, желчных обвинений и злых острот лились из его рта нескончаемым давящим потоком, остановить который удавалось лишь северянке, да и то не всегда. Когда барон начал отказываться от пищи, а жалобы на дорогу, мир, компанию, головные боли и невозможность заснуть начали грозить серьезной потасовкой, Майя решила приготовить для юноши пилюли из гвоздики с добавлением небольшой порции ромашкового масла и хассиса. Такую смесь она использовала и раньше. Она прекрасно снимала головные боли, расслабляла тело, восстанавливало сон, а потому пользовалось достаточной популярностью. Конечно, Майя честно предупредила юношу об осторожности в употреблении зелья. Цу Вернстром, буркнув что-то про деревенских недоучек за свою жизнь и пары книг не прочитавших, забрал платок с запасом пилюль на месяц, А уже к вечеру, довольно улыбаясь, принес ей букет нарванных на дороге ромашек и рассыпавшись в цветастых извинениях смолотил пол котелка каши. Майя выдохнула с облегчением. В следующие пару дней с лица юноши словно по волшебству исчезла мертвенная бледность, он уже не вздрагивал от каждого шороха, а главное перестал дразниться и подтрунивать над упорно не желающей подходить к лошадке ближе чем на десять шагов, мерно топающей рядом с повозкой Сив. С горянкой тоже было… непросто. Вечно хмурая, казалось готовая взорваться от любого неосторожного слова великанша каждый вечер уходила от костра и полночи сидела, вырезая что-то из дерева и глядя во тьму невидящим взглядом. Однажды на дороге им повстречался древний, наполовину завалившийся кромлех и дикарка велев им двигаться дальше осталась у менгиров. Нагнала она их лишь вечером. Грязная, будто каталась по земле, со ссаженными в кровь руками и опухшими от слез глазами.

– Споткнулась. – Буркнула тогда на невысказанный вопрос Майи, великанша, и положив на колени нож, принялась подчеркнуто внимательно осматривать блестящее от покрывающей его смазки лезвие. Тогда не стала задавать лишних вопросов. По опыту знала, что некоторые вещи приходится переживать самостоятельно.

Новости о том, что предместья Ислева охватил то ли мор, то ли безумие, все дороги закрыты и за Вал никого не пускают, застали их спустя три дня. Сначала, они решили найти какой нибудь постоялый двор, но после подсчета оставшихся монет, северянка предложила двинуться на восток и переждать карантин у границы Чернолесья, уверяя, что в таком благодатном крае они легко прокормятся охотой, и возможно, если улыбнется удача, даже смогут немного подзаработать на продаже шкурок и лесных трав местным жителям. Еще одна ошибка в ряду прочих. Неожиданно испортилась погода. Конечно здесь на границе пустошей, слова «погода испортилась» вызовет у местного жителя лишь нервный смешок, но зарядивший на целую седмицу дождь окончательно размыл дороги и доходило до того что им приходилось распрягать Смирнушку и самим волочить по холмам вязнущий в топком месиве чуть ли не по оси фургон. Вернее, толкала его северянка, задачей Майи и Августа же было следить, чтобы ничего не сломалось и не оторвалось, попутно по возможности сбивая с колес наматывающуюся на них грязь и предупреждая о скатившихся в колею камнях и прочем мусоре. Барон, несмотря на все угрозы и посулы великанши скорее изображал помощь, чем прилагал реальные усилия, при этом вновь начав не переставая выливать на головы женщин ушаты жалоб на несправедливость судьбы.

Тогда, встреченного на дороге путника они приняли за удачу. Барт, как представился мужчина, высокий, статный гармандец, с явной примесью северной крови в жилах, по его утверждению, шел в батраки, в одну из лесорубных артелей Чернолесья. Его помощь оказалась неоценима. Фургон пошел шибче, ночевки стали спокойней, а сам мужчина казалось знал шутку и прибаутку к любому событию. Даже вечно хмурая горянка перестала скрипеть зубами и сжимать кулаки. Казалось, это начало светлой полосы. Ровно до того момента, пока Барт в одно прекрасное утро просто не растворился в тумане вместе с сапогами горянки, запасом выпивки и припрятанной, между мешков и тюков с одеждой и утварью, шкатулкой с остатками скопленных травницей сбережений. Сив кинулась было вслед за вором, причем Майя готова была поклясться, что дикарку больше интересует полупустой бурдючок выморожня, чем деньги, но, уже через пару свечей[1] вернулась ни с чем, проклиная дождь и грязевой оползень, перекрывший дорогу и похоронивший под собой все следы. А через седмицу цу Вернстром попытался ее изнасиловать. С трясущимися губами, сверкая огромными, превратившими глаза в наполненные горячечным блеском черные колодцы, зрачками, явно одурманенный огромной дозой успокаивающего зелья, он прижал ее к борту фургона и принялся задирать ей платье. Тогда Сив впервые его ударила. Просто схватила за шиворот встряхнула как кутенка и приложила лбом о доски с такой силой, что Майя на мгновенье испугалось, что голова юноши либо лопнет как перезревшая тыква либо оторвется от тела. Пришедший в себя к утру барон ощупывал огромную шишку смотрел на всех волком и казалось ничего не помнил. И уже к обеду как ни в чем не бывало подошел к ней с просьбой дать еще унимающих боль пилюль.

А еще через пару дней случилось то, что должно было случиться. Увязшее в очередной заполненной яме облепленное слоем грязи колесо издало жалобный хруст, ощетинилось щепками треснувших спиц, воз содрогнулся и явственно осел на бок. Чтобы стащить его с дороги спустить в долину и найти место под кроной раскидистого дуба ушли почти сутки. Если бы не великанша им пришлось бы все бросить. Сила горянки была просто неизмерима. Сплюнув под ноги великанша просто подняла перед фургона и тащила застрявшую посреди подъема на холм ношу сначала вверх, потом вниз, почти семь лиг. Еще сутки ушли на то, чтобы попытаться устранить поломку. На третий день, когда они уже слишком устали, чтобы жаловаться, ворчать, переругиваться, или спорить, великанша зло сплюнув под ноги ушла разведывать местность…

Деревянная бусина больно вилась в ладонь, Майя с удивлением опустила взгляд и поняла, что сжимает кулак так, что синеют ногти. А еще, что она не дышит. С усилием заставив себя сделать глубокий вдох, травница прикрыла глаза, медленно сосчитала до десяти и принялась вспоминать, как выглядит их лагерь. Могучий дубовый ствол, раскидистые ветви, фургон, несколько выгруженных из него, чтобы освободить достаточно места для сна, тюков заполненных немудреным скарбом. Небольшой шалаш, в котором хранится добытая на охоте дикаркой дичь. Место отдыха Сив – устроенное под днищем неопрятное гнездо из кучи листьев и веток. Аккуратно выложенный гладкими принесенными травницей от ручья окатышами очаг… Ноздри женщины затрепетали, улавливая аромат желудей, травы и горячей еще, сваренной ей из остатков овса, сладковатого корня лопуха и кусочков пойманной вчера рыбы, каши. В желудке что-то заурчало и Майя поняла, что хочет есть. Когда она перекусывала последний раз? Вчера днем, года готовила похлебку? Или нет? Ей просто надо поесть. Нечего жаловаться на усталость, коли ты принимаешь пищу раз в пару дней. Выпрямив спину Майя зажмурившись подставила лицо солнцу. Сдавливающий грудь металлический обруч никуда не исчез, но будто бы стал немного свободней. В голове тихо зашумело от слабости.

– Отпусти меня! – Голос барона был полон мольбы. – Пожалуйста. Я все сделаю, все, что ты хочешь все…

– Вам надо поесть, барон. – Твердо произнесла, Майя, и расправив плечи повернулась к настороженно глядящему на нее Августу. – А потом попить. И только после того как вы поедите, мы обсудим, стоит ли и дальше держать вас в путах.

Женщина с трудом сдержала вздох. И зачем она сказала, что справится с Августом в одиночку? Ведь этот забавный, заставляющий невольно улыбнутся то ли крепкой, коренастой фигуре, то ли восторженно-удивленно поблескивающими глазам, чем-то напоминающий молодого бычка, книжник, Эддард предлагал свою помощь… И похоже был совершенно искренен. С другой стороны, она понимала, что не может доверять незнакомцу. Нет. Не после поступка цу Вернстрома. Не после Барта. А сейчас только и остается, что вздрагивать от мысли, какую эскападу может выкинуть неожиданно быстро и сильно впавший в пагубную зависимость от хассиса юноша. Она знала на что способны такие люди. Да уж. Знала. Оправив неизвестно как выбившуюся из прически прядь волос, травница усилием воли прогнала темные, готовые захлестнуть разум холодной штормовой волной, воспоминания. Сделала несколько глубоких вдохов успокаивая споткнувшееся было сердце и выдавив из себя вежливо-радостную улыбку поднялась с тюков. – Но сначала надо поесть.

– Тупая сука. – Жалобное выражение на лице барона треснуло словно фарфоровая маска превращаясь в ненавидящий оскал бешеного зверя. – Будь я свободен, я приказал бы тебя высечь! Бить палками! А потом привязать тебя за волосы к хвосту лошади и три круга волочить вокруг замка! Я бы отдал тебя на потеху дружине!

– К счастью, вы связанны, и приказывать вам тоже некому. Да и замка у вас нет. Как и дружины. – Холодно произнесла Майя, но тут же мысленно отругав себя за грубость, попыталась придать лицу ласково-твердое выражение.

В конце концов, он просто болен. Больные люди не виноваты, что им плохо и они от этого злы.

– Знаете, барон. Думаю, вам все равно придется поесть. Рано или поздно. И лучше вас накормлю, я, чем наша общая подруга. И вы меня очень обяжете если перестанете ругаться, дергаться, кусаться и плеваться. Если же вы опасаетесь что я что-то подмешала в еду… Зачерпнув ложкой комок уже изрядно остывшей каши, травница отправила его себе в рот, демонстративно медленно прожевала, проглотила, зачерпнула следующую ложку, снова разжевала сладковатую от корня лопуха массу, зачерпнула еще немного, совсем чуть-чуть… Было вкусно. Удивительно вкусно. Разве что соли не хватало. Проглотив очередную порцию наваристой сладкой массы травница непритворно зажмурилась от удовольствия.

Боги, насколько я, оказывается, голодна…

Барон сдался, когда миска опустела больше чем наполовину. На мгновение в глазах юноши мелькнуло что-то отдаленно похожее на стыд. Шумно вздохнув, Август поерзал, то ли в очередной раз проверяя крепость пут, то ли просто разминая затекшие члены, облизнул губы и шмыгнув носом уставился себе под ноги.

– Хорошо, Майя. – Стараясь не глядеть в глаза своей сиделке, произнес он еле слышно и испустив очередной полный смертельной усталости вздох попытался откинуть со лба упорно лезущие в глаза волосы. – Хорошо.

– Ну вот и славно. – Кивнула с трудом оторвавшаяся от каши лекарка и приблизившись к юноше склонилась над ним с ложкой. – Попробуем поесть.

За спиной женщины раздалось отчетливо похрюкивание.

Вздрогнув от неожиданности, травница развернулась, выронив злосчастную миску. Остатки еды с влажным хлюпаньем брызнули во все стороны расцветив подол платья жирными пятнами. Но это было не важно. Уже не важно. На поляне стояло трое. Три невысокие, не больше полусажени, искореженные раздутые, лишь отдаленно напоминающие человеческие, фигуры. Впрочем, назвать незваных гостей людьми язык просто не поворачивался. Распирающие, грубо скроенную из разновеликих обрывков тряпок и шкур, одежду, перекособоченные животы, изломанные ветви непропорционально тонких, перевитых тугими жилами мышц и уродливо торчащих сосудов, рук и ног, вывернутые назад колени, оканчивающиеся копытами ноги, покрытая наростами и язвами кожа, напоминающие свиные, если бы только эти свиньи с не единожды перенесли Лютецкий насморк[2], рыла, ощеренные в недобрых усмешках пасти с непомещающимися в них кривыми, похожими на гнилой частокол, зубами. В трех, четырех, шести палых лапах, зажаты ржавые, кривые, куски железа, предназначение которых не оставляло слишком много места для фантазии. Нелепые, но от этого не менее смертоносные. У одного на голове дуршлаг. Второй, носящий на почти отсутствующей шее ожерелье из подгнивших человеческих рук, зачем то напялил на скособоченную макушку изодранную нижнюю женскую юбку с прорезями для глаз и пасти. Третий, с выкрашенным чем-то бордово-черным клыками, мог похвастаться вставленной на место отсутствующего глаза золотой монетой, вторе, налитое кровью, сочащееся гноем, буркало, с недобрым выражением буравило травницу.