Текст книги "Пепел чужих костров (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Щелк.

Нет…

Майя ахнула. В камне не было ни намека на щель, но медальон до половины погрузился в барельеф.

Нет… Нет… Нет…

Щелк… Щелк… Щелк… Окружающие голову змеи задвигались, украшающие их знаки расплылись сливаясь в тошнотворный кружащийся вокруг своей оси треугольник.

О боги милостивые

Лишенный даже намека на щели или отверстия камень приворачивался и складывался сам в себя словно ромейский куб-головоломка. Соседние камни тоже пришли в движение. Земля под ногами чуть заметно дрогнула, и огромный грубо отесанный блок стоящего на вершине холма алтаря раскрылся словно цветок, открывая лучащийся мягким неестественным светом проход. И тут, ощущение ужаса схлынуло, будто его и не было. Напротив. Свет, как будто манил их внутрь.

Майя качнулась, и чуть не упав на колени, схватилась за камень, но тут же отдернула руку. От гранита веяло неземным, невероятным холодом. Земля вокруг медленно покрывалась коркой льда. С удивлением взглянув на покрасневшую ладонь травница посмотрела на открывшийся вход и со стоном опустилась на землю.

– Ты в порядке? – Во взгляде великанши плескалась смесь беспокойства, участия и с трудом сдерживаемого любопытства.

– Мы ведь туда не пойдем? – Выдавила из себя Кирихе и с трудом воздвигнув себя на ноги отряхнула прилипшие к коленям крошки земли. – Приступ слабости прошел так же быстро как и начался.

– Получилось! – Довольно захохотал Эддард и с силой ударив концом трости в землю повернулся к травнице. – Получилось! – С гордым видом повторил он и широко улыбнулся. Глаза историка сияли от восторга.

– Бесы. – Сплюнув под ноги покачала головой великанша и нервно дернув себя за косу взвесила в руках секиру. – Ты его открыл… Открыл бесов холм.

– Конечно я его открыл! Я открыл! Я! Это ведь так просто! Верные! Те, кто прислуживал у горнила! – Встряхнув перед носом великанши стальной пластинкой Эддард тут же бережно убрал ее за пазуху и всплеснул руками. Мелькнувшая в воздухе трость чуть не ударила дикарку по голове но Абеляр похоже этого даже не заметил. – Пойдемте! Скорее!

– Эм… – Подошедший к проходу Август с опаской заглянул внутри. – Тут ступени. А нам обязательно туда идти?

Нет. Нет. Кто нибудь… А почему бы и нет?

Майя недоуменно моргнула. Мысли путались. Земля медленно покачивалась под ногами будто палуба корабля. Открывшийся проход манил и притягивал взгляд.

Нет. Нам туда ни в коем случае нель… нельзя упускать такой шанс.

– Господин Август! – В глазах историка мелькнуло непонимание. – Перед нами величайшее открытие со времен Рамеса Лютецкого, неужели вы хотите сказать что не…

– Спускаться внутрь холмов опасно. Это во всех висах говорится. Но мы обещали Шаме посмотреть. – Скривившись будто разжевала что-то горькое вздохнула великанша и перехватив топор под «бороду» шагнула в портал. – Постарайтесь держатся поближе. И не суйтесь вперед. Здесь может быть полно ловушек.

–

«Бесовы выкормыши, ну почему нельзя носить с собой побольше серебра?»

Мысленно вздохнул Шама. В кошелях южан нашлось лишь полпригоршни меди и одинокая, затерявшаяся среди обрезанных скойцев, серебряная монетка имперской чеканки.

«Смерть питает, новую жизнь, так вроде кричат ваши пророки на площадях. Так почему гордым воинам сулджука не таскать с собой кошели потолще? Вы гордитесь тем, что знаете Создателя лучше чем имперцы, к месту и не к месту повторяете фразы из написанных вами священных книг, в праздники осыпаете деньгами нищих, пьете дорогое вино, хвалитесь своей родословной, едите самое нежное мясо, ведете себя так, будто в ваших кошелях по меньшей мере половина княжеской казны, но на самом деле вы такие же голодранцы как и я. Даже хуже.»

Безбородый тяжело вздохнул, и придирчиво осмотрев добычу, принялся сдирать с лежащих на земле тел одежду. Ее можно будет продать. Он давно лишился брезгливости, так давно, что пожалуй и не помнил когда это произошло. Возможно в имперских каменоломнях, где он днем ворочал неподъемные гранитные глыбы, а ночью дрался за кусок заплесневевшей лепешки с десятком таких же подростков как он. Или в бойцовых ямах, где он забрал себе свободу, раскроив камнем голову сотого противника. Или на одной из бесчисленных войн, где он был потом. Это неважно. К его удивлению, обыск принес свои результаты, вокруг бедра одного из сулджуков была обмотана длинная серебряная цепочка. Придирчиво рассмотрев ее и взвесив в руке, он решил, что серебра в ней по крайней мере на д. жину серебряков, или пару сотен сотню местных «чешуек».

«Повезло. Боги благоволят сильным»

Шама улыбнулся, но переведя взгляд на лежащее пред ним тело нахмурился, предсмертная агония исказила черты лицо его противника, придав им донельзя насмешливое и глумливое выражение, а глаза залитые лунным светом казалось неотрывно смотрели прямо на него. Безбородый пинком перевернул труп лицом вниз и отойдя на пару шагов, начал рвать цепь на куски и ссыпать их в кошель.

– Сегодня моя судьба была стать чуть богаче, а ваша умереть, у вас был выбор, а у меня его не было. – Проворчал он себе под нос и покосился на стоящий в шаге от него, приставленный к стене клинок. На мече не было крови. Этот клинок был с ним уже больше года, он побывал с ним в двух больших сражениях, и по крайней мере в дюжине мелких стычек, но на нем никогда не оставалось ни следа крови, не появлялось сколов и царапин, и никогда не проступала ржавчина. Великолепная сталь. Совершенное оружие. Пусть слабаки спорят до хрипоты, что такой тяжелый клинок неудобен в битве, а его место либо на стене, в качестве украшения, либо на помосте в руках палача, пусть тонкокостные южане брезгливо морщат носы от его «дикарского» вида, но оружие его еще ни разу не подвело. Это было справедливо. Так же как и четыре мертвых тела в переулке.

«А я заслужил хоть немного справедливости»

У них хотя бы был выбор. У других всегда был выбор. Гребаные везунчики. У него его никогда не было.

Мама беги! Горящие избы расцвечивают, ночь в красный и желтый. Мама беги! Один из нападавших, крепкий, тяжеловооруженный воин, небрежно отмахивается от рослого не по годам мальчишки мечом. Но тот оказывается слишком быстр и ловок, ныряет под покрытый кровью клинок и вбивает под шлем дружинника длинный нож, тот, которым в одале режут овец. Удивленно хрюкнув, налетчик оседает на землю. Из его шеи на руки и лицо мальчишки льется целый фонтан крови. А потом к нему подскакивает еще один воин и мир прежде чем погрузится во тьму расцветает затмившей небо радугой болью.

До скрежета стиснув зубы, Шама зажмурился и замотал головой в попытке прогнать непрошенное воспоминание. И не заметил на мгновение закрывшую лунный свет тень. В воздухе коротко свистнуло, и мир вокруг великана покачнулся и закружился. А потом погрузился во тьму.

Выбор глубины

Гретта очнулась от того, что в рот ей льется что-то теплое и склизкое. От отвратительного вкуса жирного, сладковатого козьего молока и еще чего-то горького, терпкого, отдающего гнилью и землей, перехватило дыхание, а глаза чуть не выскочили из орбит. Еще не понимающая, что происходит, наемница замахала руками, попыталась отвернуть голову и сжать челюсти, но ее тело не сдвинулось ни на дюйм, а зубы беспомощно заскрежетали по чему-то твердому. Выпучив глаза Гретта, закашлявшись, забилась в плотно притягивающих ее к кровати ремнях.

– Лежи. Дыши. Спокойно. Пей. Лекарство. – Раздавшийся над ее ухом скрипучий голос заставил гармандку вздрогнуть и испуганно замереть. Воронка гулко чавкнув излила ей в горло остатки отвратительного, тошнотворного содержимого и выскользнула изо рта. Желудок женщины тут же рванулся к горлу, но ее рот и нос уже плотно обхватила широкая, морщинистая и жесткая как подметка старого сапога, ладонь.

– Нет. Нельзя. Лекарство. – В поле зрения наемницы появилось изборожденное морщинами суровое старушечье лицо. Некоторое время наемница разглядывала свою пленительницу. Северянка. Несомненно, это была северянка. Самая старая из тех, кого она когда либо видела. Иссеченная глубокими каньонами морщин, кратерами застарелых оспин, и разнополосицей пигментных пятен, кожа обвисла на когда-то могучих руках, широкие плечи были сгорблены, торчащие сквозь заляпанную пятнами жира и засохшего пота рубаху ключицы казалось вот-вот проткнут, небеленую, повидавшую, судя по всему не меньше владелицы, ткань. Гретта без труда различала движение острых, выгнутых горбом, лопаток, на изогнутой, словно у птицы-падальщика, шее и под подбородком колыхались складки, будто отставшего от костей черепа кожи.

– Хорошо. – Некоторое время еще подержав ладонь на лице наемницы старуха с подчеркнуто неодобрительным видом оглядела ее с ног до головы и сердито покачав головой убрала руку. – Слабая. Еще. Плохо. Ничего. Грибы вылечат. – Заключила она и принялась заталкивать воронку и небольшой бурдюк в остро пахнущий козами мешок. – Еда. Позднее. – Северный акцент незнакомки был настолько силен, что Гретта с трудом ее понимала. К тому же ее тело неожиданно начало нестерпимо чесаться. Нет, не снаружи, то, что происходило с ее кожей еще можно было терпеть. Чесалось внутри. Глубоко внутри. Ощущение было такое, будто в ее костях поселились тысячи муравьев и сейчас они исследовали каждый уголок ее тела. Трогали усиками, царапали острыми лапками, кусали и тянули ее плоть в разные стороны. Ощущение все нарастало и Гретта замычав от ужаса забилась в своих путах.

– Терпи. – Положив ладонь на грудь кантонки, старуха с неожиданной силой прижала ее к кровати и принялась поправлять застежки притягивающих ее руки, ноги, голову и тело, к тюфяку, ремней. – Шевелить. Нельзя. Лекарство. Должно. Работать. Должна. Быть. Готовой.

Готовой к чему? Где я, мать его? Кто ты такая!?

– Где я? – Промычала Альтдофф и заморгав слезящимися глазами тихонечко подвывая сжала кулаки с такой силой, что затрещали суставы. Память постепенно восстанавливалась. Воспоминания медленно ворочались где-то в глубине черепа, сонными рыбинами и всплывая из темноты забвения пучили мертвые глаза и скалили усеянные зубами пасти. Проваленное задание на запугивание селян и поимку колдуна в Дуденцах, огромная северянка с оборванцем барончиком, потеря отряда, бегство, заказ на перевозку крупной партии чертовых рожек и бес-травы, услышанные не предназначающиеся для ее ушей слова, страх, просто море страха. Погоня. Попытка ее убийства. Еще одно покушение. Бегство в холмы, встреча с безумным стариком-северянином, дни боли, унижений и снова боли, Опять эта бесова северянка и успевший где-то лишится глаза молокосос. Облегчение при виде отряда паладинов, надежда подороже продать информацию церковникам, сухой щелчок арбалета и острая боль в груди, а потом долгие часы, дни, недели, годы пьющей из ставшего таким беспомощным и бесполезным тела, последние силы, туманящей разум мути. Гретта зажмурилась. Она в плену. Несомненно. Но куда эти придурки ее приволокли пока она была в беспамятстве? Где она? Приоткрыв глаза наемница снова оглядела старуху, перевела взгляд на бревенчатый, несущей на себе следы не слишком бережно сметенной с него сажи, потолок, собранные из плотно подогнанного бруса, украшенные безвкусными росписями стены, и невольно сжала челюсти. Это место не похоже на подворье медикусов, или дом лекаря. Это не походило на монастырь, гостеприимный дом, или фортецию конгрегации. Скорее, на какой-то гребаный одаль дикарей-северян. Что же. Похоже, она попала из одной переделки в другую. И все что оставалось теперь это изворачиваться и выживать. Впрочем, как и всегда. Ничего нового.

– Дом. Шамы Безбородого. – Проворчала старуха и обнажив неожиданно ровные и белые зубы покачала головой. – Лежи. Дергаться. Не надо. Грибы. Вылечат. Шама. Добрый. Хозяин. Велел. Давать. Тебе. Грибы. Вдоволь. Нутро. Скоро. Заживет. Личико. Тоже. – Совершенно бесцеремонно подцепив пальцем оттянутую старым шрамом в бок, губу испуганно дернувшейся Гретты, старуха приблизила лицо ко рту наемницы втянула носом воздух и усмехнувшись покачала головой. – Пахнет. Хорошо. Зубки. Новые. Уже. Режутся. Знаю. Что чувствуешь. Почесуха? Да? – Оставив в покое рот гармандки незнакомка брезгливо вытерла мокрый палец о свою рубаху и неожиданно ткнула Гретту ногтем в живот. – Чешется. Так. Что. Нутро. Раздирает. Воткнув острый ноготь в пупок старуха несколько раз больно надавила палцем. – Это. Оттого. Что. Кишки. Порваны. Были. И лоно. Кто-то. Здорово. Оприходовал. Тебя. Девонька. Очень здорово. Объездил. Как. Норовистую. Лошадку. Ничего. Скоро. Все. Заживет. Будешь. Чистенькой. И целенькой. – Оставив наконец пупок Гретты в покое старуха довольно покивав своим мыслям на мгновение исчезла из поля зрения гармандки и снова появилась, на этот раз с миской в руках. В нос Гретты ударил острый запах пшенной каши. Несколько мгновений назад казалось неспособный принять в себя ни капли отчаянно бунтующий желудок наемницы взвыл так, что казалось под ней затряслась кровать. Рот наполнился тягучей слюной.

– Развязывать. Рано. – Проскрипела ее сиделка и зачерпнув деревянной ложкой несправедливо маленькую порцию густого варева поднесла ее ко рту гармандки. – Ешь. Все. Медленно.

– Уг-ум. – Судорожно проглотив предложенное Гретта с жадностью скосила глаза на следующую уже покачивающуюся у губ порцию. – Шама Безбородый, это тот, который король болот? Торгует какими-то волшебными дикарскими снадобьями?

– Так говорят. – Пожала плечами старуха и помешав кашу зачерпнула ложкой следующую порцию.

Гретта сглотнула. В любой другой момент она бы плюнула в лицо любому, кто бы попытался накормить ее подобной дрянью. Каша была просто омерзительна. До оскомы соленая, жирная, похоже приготовленная даже не на молоке, а на топленом сале, масса, липа к зубам и небу, оставляя на языке привкус прогорклого жира и сладковатого корня лопуха. Но сейчас она казалась ей пищей богов. С каждой проглоченной ложкой она чувствовала, как силы вливаются в ее тело а вездесущие муравьи успокаиваются, впадая в сонную одурь.

Одурь?

Гретта зевнула. Глаза гармандки слипались.

Бесы. В еде наверняка была сонная трава. Меня опоили.

Чувствуя как ее сознание медленно, но неумолимо заволакивает теплый, убаюкивающий туман, наемница попыталась открыть рот, чтобы высказать старухе все, что о ней думает, но из горла вырвалось только неразборчивое бормотание.

– Хорошо. – Покивав головой старуха оглядев опустевшую миску облизала ложку и отправила их в мешок. – Спи. Хозяин. Ждет. Должна. Быть. Сильной. Красивой. Целой. Хозяин. Любит. Южаночек.

–

Он очнулся связанный, в темноте. Меч, шлем и кольчуга исчезли. Затылок раскалывался от боли, лицо саднило, а руки онемели от стягивающих их веревок. В ребрах, спине и плечах, пульсировали островки боли.

Наверняка я в подвале. Били. Однажды пьяный священник Создателя говорил мне, что история движется по кругу. Все когда-то было или будет. И в мире нет ничего нового. Возможно, в его словах есть доля правды.

Шама попытался разорвать веревки, но как он и ожидал, они оказались для него слишком крепки. Впрочем, Безбородый совершенно не расстроился. С методичностью, больше присущей механизму, чем живому существу, он начал напрягать и расслаблять мышцы.

Не мытьем так катаньем.

Веревки еле слышно трещали, но не спешили ослабнуть. Это обстоятельство его ничуть смущало. У него просто не было выбора. Как и всегда. Все что оставалось, это не обращая внимания на усиливавшуюся с каждым вдохом боль вновь и вновь пытаться ослабить узлы. Зато у него было время вспоминать. Полно времени.

Тонкий, длинный нос худощавого южанина лет сорока морщится от отвращения и брезгливости:

– Это один из бунтовщиков? Он конечно здоровенный, но не похож на воина.

– Это безродный ваша милость. Он работал здесь батраком. Тянул плуг.

– Тянул плуг для этих клятвопреступников? Работал на восставшую чернь! Возмутительно! Эти северные дикари хуже заразы. Как только стоит где ни будь появится одному, так жди неприятностей. Не удивлюсь если он подбил их на бунт!

– Мы тоже так подумали, господин.

– Что с деревней?

– Как вы и приказали ваша светлость, деревню сожги, всех, кто старше двенадцати, повесили вдоль дорог.

– Скот?

– Отдали паладинам, ваша милость. Как вы и приказали.

– Хорошо, хорошо… И это жалкое существо убило десятника из моей дружины? Этот дикарь? Он еще жив?

– Да ваша милость. Как вы и приказывали – пятьдесят плетей! На редкость живучий поганец. Может его добить?

– Нет. Правосудие должно быть бесстрастным. Создатель запрещают применять смертную казнь по отношению к детям. Даже если это северное отродье. Еще пятьдесят плетей, а если выживет, отдайте его в Ислев, в каменоломни. Там всегда нужны крепкие люди. А этот выглядит крепким

– Как скажите ваша милость.

– Так и скажу.

Сверкнув в свете факелов баронской цепью, худой уходит. Его место занимает другой. Почти квадратный, больше напоминающий вставшую на задние лапы свинью чем разумное существо, человек без шеи, с покрытой шрамами головой задумчиво смотрит на лежащего без движения на камнях мальчишку-подростка и цокает языком. На боку у него висит свернутый кольцами, тяжелый кнут.

– Пожалуй, убить тебя было бы более милосердно, парень.

– Как тебя зовут парень?

– Шама.

– Слушай меня внимательно, парень. Это ямы. Создатель и Великая мать, милостивы даже к таким поганцам как ты. Как мне сказали, ты бунтовщик, искупал вину работой в каменоломнях, но проявлял непослушание слишком часто. Тебя не вразумили не голод ни кнут. А поэтому ты здесь. Каждый год, сюда, в бойцовые ямы Фанажа, свозят несколько сотен таких как ты, уходят своими ногами единицы. Но правосудие всегда справедливо. У тебя есть два выхода. Либо умереть, либо победить всех своих соперников. Правила простые, в яму входят двое, выходит один. Победишь в десяти боях, тебя начнут кормить. Победишь в сотне, считай себя свободным человеком. Снимут цепи и катись отсюда куда хочешь. Ты парень крепкий, я поставил четыре серебряных копья, что ты продержишься пару недель, так что не подведи … И хоть это и против правил вот. Попей. Следующий раз тебе дадут воды только после боя.

– Ха, какой здоровый! Ну-ка, сможешь раздавить? Если сможешь, получишь пять грошей! Под хохот солдат, через стол в его сторону с дребезгом катиться большая оловянная кружка. Шама ухмыляется, накрывает ее своей ладонью и сжимает пальцы. Олово слабый метал, даже слабее золота, потому как золото властвует над умами. А каменоломни и бойцовские ямы научили его быть сильным. Кружка превращается в бесформенный комок раньше, чем глумливый хохот замирает на губах весельчаков. Трактирщику не слишком нравиться происходящее, ему наверняка жаль кружки, а его гости пугают других посетителей. Но он предпочитает промолчать. Мудрый поступок. С баронскими дружинниками лучше не сориться.

– Ого парень! А не хочешь к нам в команду? Барон у нас щедрый, платит по семь серебряков в сезон. Плюс паек. Давай парень, даже не думай отказыватся. В нами всяко лучше буде, чем… чем ты там занимаешься? В замке кормят от пуза, и девки сговорчивые. Ну что, пойдешь с нами?

Улыбка Шамы становиться шире

– Двадцать серебряков. Усмехается он, И мне нужен меч.

Ямы Фанажа научили его ценить свою силу.

Некоторое время сенешаль раздумывает над его словами.

– Двадцать так двадцать кивает он. Но в заварушке будешь стоять в первой линии.

–

Ноги Августа тряслись от напряжения. Переполненные кровью, натруженные мышцы, казалось, готовы были лопнуть от перегрузки, колени и лодыжки горели огнем. Все что выше коленей ощущалось так, будто под кожу ему набили каменного крошева. Их спуск казался бесконечным. Они шагали по лестнице уже больше часа и конца все еще не было видно. Подняв голову, юноша попытался разглядеть пятно солнечного света наверху и ничего не увидел. Нос забивал запах старости и сырости. От ощущения оставшейся над головой толщи земли перехватывало дыхание. Покрепче сжав арбалет цу Вернстром в сотый, наверное, раз огляделся вокруг. Это было… странно. И немного пугающе. Если Эддард прав и этому святилищу больше трех тысяч лет… Он ожидал чего угодно, но только не этого. Сменившие каменные ступени, металлические паллеты казались выкованными только вчера, металл потемнел, но сохранял блеск. Ни следа ржавчины, ни малейшей щербинки или повреждения. Каждая следующая собранная из равновеликих стальных пластин, ступень в точности повторяла предыдущую, сияла новизной и нетронутостью, поражала своей лаконичной красотой. Ни следа оставленных молотами неизвестных мастеров отметок. Стены тоже не походили ни на что, что Август видел прежде. Идеально подогнанные каменные блоки одной формы и величины были поставлены друг на друга с такой точностью, что в зазор между ними вряд ли можно было кончик самой тонкой иголки. Ни потеков влаги, ни плесени, ни казалось бы вездесущего там, наверху, мха. На равных расстояниях друг от друга лестницу освещали слегка выдающиеся из стены мягко пульсирующие теплым, но при этом каким-то мертвым светом стеклянные полусферы. От осознания того, на какую глубину они уже спустились, кружилась голова.

А ведь нам еще предстоит подняться обратно…

Пришедшая в голову мысль заставила юношу тяжело вздохнуть.

Зачем мы делаем это? Зачем лезем дракону в пасть? Потому что так сказал жирный дикарь? И что дальше? Меня и остальных напоят отваром из чудесных грибов? Я снова смогу видеть двумя глазами? У меня снова будет десять пальцев на руках? Зарастут раны и рубцы? Мое тело снова станет целым? И что это даст? Уйдет ли та боль, что приносят воспоминания? Отменит ли это то, что сделали со мной церковники, торговая гильдия и смешанные? Может после волшебных грибов нам можно будет перестать прятаться? Может тот, кто послал за нами переодетых паладинами убийц, откажется от своей затеи отправить нас на ту сторону?. Может быть ко мне вернется замок, земля и слуги?

Вжав кончики пальцев в теплое дерево оттягивающего руки арбалета Август зажмурился.

С каждым месяцем, с каждой неделей я отдаляюсь от цивилизованных земель и вижу все больше чудес. Сказок, которые в приличном обществе вызывают лишь смех. Но хочу ли я видеть эти чудеса? Большую часть из них я бы с удовольствием обменял на сытный завтрак и кубок вина. Мягкую постель и крышу над головой.

Покосившись на мерно топающую впереди, с таким видом, будто она не больше часа спускается по довольно крутой лестнице, а мерно идет по имперскому тракту, великаншу, юноша до боли закусил губы.

Да. Большую часть…

Сив. И что он в ней нашел? Они оба понимают, что это ошибка. Ошибка была начинать спать друг с другом. В тот день, когда он принес дикарскую воинскую клятву, он считал это глупостью. Варварским обычаем. Но она его не бросила. Не бросила, когда он умирал от лихорадки. Не бросила, когда от дурманного зелья у него помутился разум. Не оставила, когда его схватила стая гибридов. А в ту ночь… В ту первую ночь ему очень хотелось, нет, не плотских утех. Тепла. Доверия. Близости. Хотелось хоть на мгновение забыть, кем он стал. Бесы. Он сам все усложнил. И испортил. Впрочем, как и всегда. Неожиданно сделав очередной поворот, казавшаяся бесконечной лестница просто исчезла, сменившись обширным залом.

– Пришли. – Прокомментировала, подняв руку в предостерегающем жесте, дикарка.

Действительно. Пришли. Только куда?

Открывшееся перед ними помещение поражало размерами. Не уступающее центральным площадям Лютеция пространство, так же, как и лестница, освещенное волшебными светильниками, уходило на сотни шагов ввысь и в стороны. Сводчатый, украшенный, будто несколько мгновений назад вышедшими из под кисти неизвестного художника фресками, потолок не был подперт ни одной колонной. Задрав голову, юноша покачал головой и невольно присвистнул. Все те же мотивы убийств и насилия что и наверху. Это не было борьбой света и тьмы, зло боролось с еще большим злом, жестокость сталкивалась с жестокостью, мерзость с мерзостью.

Видимо тем, кто построил это место, нравились подобные темы. Нам повезло, что они давно мертвы

– Это просто поразительно! – В голос воскликнул Эддард и завертев лысеющей макушкой расхохотался. – Вы посмотрите! Магия этого города древних! Она до сих пор работает!

– В свете нет магии. – Покачала головой нервно перебирающая бусины на своем поясе травница. – Во всяком случае я не чувствую ни один из знакомых мне аспектов.

– А разве это не колдовство? – Коснувшись торчащего из стены стеклянного шара Сив, зашипев, отдернула руку и принялась обсасывать пальцы. – Горячо. Жжется. – Пояснила она ни к кому конкретно не обращаясь.

– Вы правы госпожа, Майя. Я выбрал неверные слова. Судя по архитектуре и тому, что я читал, это место было построено самими древними. – Немного подумав, согласно кивнул Абеляр и, нервно облизнув губы, потянулся к своему журналу. – Древние не владели волшебством. Во всяком случае, не в том смысле, которое мы в него вкладываем. Это место может показаться полным чудес, но они называли это наукой.

– Наукой? – Нахмурилась дикарка. – Это как те водяные и ветряные колеса, которые вы прикручиваете к мельницами и кузням? Не верю.

– Представь себе, что ты живешь в пещере. – Торопливо записывая что-то на недовольно поскрипывающим под напором карандаша пергаменте снисходительно улыбнулся Эддард. – У тебя есть каменное копье и одежда из шкур. Но вот на охоте ты провала свою одежду. И ты приносишь ее мудрой женщине из племени. Она берет ее уносит в свою пещеру, куда тебе нельзя заходить, потому, что это запрещено обычаем. И через некоторое время выносит ее целой. Это магия. Сомнения нет, что только очень сильное колдовство может сделать такое. Но уже через пару поколений каждый в племени может пользоваться костяной иголкой. И магия становится умением. Знанием. Навыками. Наукой. Если верить Ациту Плинию, племена сулджуков еще пятьсот лет назад не знали, как обрабатывать сталь, и не сеяли пшеницу. Кочевали, пасли стада лошадей, охотились, ходили в грабительские набеги и жили в палатках из шкур и костей. А сейчас в степях стоят города, а поля дают столько пшеницы и хлопка, что кормят и одевают половину империи. Древние знали о устройстве мира намного больше нас. Госпожа Майя права. Магию принесли нам демоны и горнило звездных странников. Это из-за его воздействия некоторые из людей получили возможность касаться той стороны.

– Я не жила в пещере. – Насупилась Сив и качнув топором обиженно выпятила губы. – Но я понимаю, зачем ты это говоришь. Мы, северяне, слишком тупые, чтобы сообразить что к чему, да?

– Ни в коем случае. – Выставив перед собой ладонь в обезоруживающем жесте, ученый улыбнулся. – Просто говорю, что многое непостижимое для нашего ума может показаться нам волшебством.

– Ясно. – Сплюнув через плечо великанша кивнула. – А что ты там говорил про горнило и магов? Они получается тоже… Как и мы, чистокровные? – Покосившись в сторону травницы дикарка задумчиво почесала в затылке. – Слышала такое, но никогда не придавала этому особого значения.

– Мне больше по душе другая версия. – Нервно одернув рукав курточки Майя аккуратно промокнула вытащенным из кармана платком выступившие на лбу капельки пота и убрала его обратно. – Волшебство существовало всегда. Просто древние люди не нуждались в нем как мы сейчас. Потому никто не обучал магов. Не учил касаться ветра миров и пользоваться аспектами силы. Не стоит называть любых владеющих волшебством потомками тех, кого коснулась порча горнила. Маги – это не пометники.

– Хм… Понятно. – Значит чудовище здесь только я. – Криво усмехнулась северянка и покачала головой. – Ладно. Здесь, похоже, ничего нет. Широким жестом окинув циклопический зал, великанша указала на ряд проходов вдоль стен. – С чего начнем?

Как странно…

Август не слишком прислушивался к разговору. Его вниманием полностью овладел каменный пол. Не имеющая даже намека на стыки или трещины покрытая слоем пыли каменная плита или возможно скальное основание постройки было расчерчено кругами и полосами. И с каждым мгновением цу Вернстрому все больше казалось, что они движутся. Круги медленно поворачивались вокруг своих осей, линии еле заметно изгибались постепенно складываясь в треугольники и квадраты, что в свою очередь строили невообразимо сложные геометрические фигуры. Некоторые из линий чуть заметно пульсировали внутренним светом, по ним пробегали цепочки еле видимых огоньков, сходясь, расходясь и растворяясь в перекрестках и пересечениях, чтобы через несколько мгновений снова собраться уже в другом месте. Картина захватывала. Пугала. Манила. Август почувствовал как у него снова начинает кружится голова.

– Это странно. – Ели слышно пробормотал он.

– Что? – Резко повернувшись к юноше настороженно спросила дикарка. Костяшки пальцев сжимающие топор побелели.

– На полу. Линии. Они движутся. – Пояснил Август и указал себе под ноги.

– Гадское место. – Облегченно выдохнула проследившая направление его взгляда горянка и судя по виду с трудом удержалась от плевка.

– Это звезды. – Неожиданно сказала травница и зябко передернув плечами шагнула поближе к дикарке. – Это звездный круг. – Вон там. Медведь. А это Охотник и Вепрь. – Указав пальцем в несколько точек пола, красавица изумленно покачала головой. Один из преподавателей в академии утверждал, что звезды не движутся по небесному куполу. Что наш мир это тоже одна из тысячи звезд…

Дикарка надолго задумалась.

– Звучит… дерьмово. – Заключила она наконец и неуютно поежившись повернулась к ближайшему из проходов. – Ладно, чем быстрее обшарим все вокруг, тем быстрее отсюда уйдем.

–

Веревки не поддавались. Шама продолжал вспоминать. Рой, рой, крот в норе. Не мытьем так катаньем. Он давно понял, что главное в мире – упорство. По жилам медленно растекался огонь. Воспоминания жгли изнутри словно раскаленный металл.

В палатке, несмотря на ее размеры очень душно, по вискам Безбородого течет пот. Но он не обращает на это никакого внимания.

– Господин Шама, во вступлении в орден ловчих вам отказано. Голос распорядителя, наполнен плохо скрываемым презрением.

– Разве я не победил в отборе? Усмехается он и оглаживает ладонью отросшие висячие «рыцарские» усы. Другая его ладонь ложиться на рукоять тяжелого топора.

– Победили господин Шама. В этом сомнений нет. Но есть сомнение в вас.

– Мне говорили, – улыбка Безбородого становиться еще шире, что вступить в орден может любой вне зависимости от крови. Что северным народом тоже можно служить Создателю.

– Это так, господин Шама. Вне всякого сомнения. – Голос распорядителя отбора остается совершенно спокойным, но за его спиной вырастает четверо воинов с вышитым на пелеринах изображением разящего кулака Создателя. Двое держат взведенные арбалеты. – Но все ваши соперники мертвы. Это отбор, а не война. Ловчие это охотники, поединщики а не мясники. Мы не принимаем в ловчие убийц. Вы не висите на ближайшем дереве только из моего уважения к вашему воинскому умению. Но принять в орден человека, который не может себя контролировать. – Взгляд распорядителя соскальзывает на придерживающую топор ладонь Безбородого, – И, как мне подсказывает здравый смысл не только в бою мы не можем. Вы уйдете отсюда своими ногами или не уйдете совсем. Как мне кажется, это справедливый выбор, господин дикарь.