Текст книги "Проделки Лесовика"

Автор книги: Дмитрий Ольченко

Юрка опечалился. Он не сомневался, что это те самые птенцы, которых он водворил в гнездо, потеснив кукушонка. Он, может быть, впервые почувствовал бессилие в обстоятельствах, с которыми не хотела мириться душа. И это бессилие нагоняло тоску, требовало каких-то действий, в то время как разум утверждал, что любые действия в таких делах бесполезны, если не вредны.

Юрка попытался отвлечься от грустных мыслей, от печального настроения тем, что начал присматриваться к жизни муравейника. «Ну и ну! – подумал он. – Что здесь творится! Бедлам какой-то!» Одни бегут в недра, другие – наружу, третьи перестраивают обвалившиеся своды, четвертые прокладывают новый туннель, пятые уносят нечистоты, шестые перетаскивают куколок – и всё это в спешке, которая казалась бессмысленной. Но Юрка очень скоро почувствовал, что это не так. Никакой бессмысленности, все точно, четко, рационально, хоть и бездумно. Эффект невероятной деловитости был потрясающим.

– Послушай, друг, у вас бывают выходные дни или праздники? – спросил Юрка.

– Выходные? Праздники? О чем ты говоришь? – воскликнул X-Девятый. – Безделье – самое большое зло в муравейнике. Досуг исключен самим образом муравьиной жизни. Только работа! Ничего, кроме работы! У муравья три четверти суток приходится на работу, а четверть – на восстановление сил, тогда он впадает в полусон. Кстати, тебе не мешало бы, я думаю, подкрепиться. Хочешь мяса?

– Какого? – спросил Юрка.

– А вот этого, – показал X-Девятый на мчавшегося мимо них фуражира все с тем же мясом. – Птичьего.

Юрку тут же чуть не стошнило, он яростно замотал головой, приложив ладонь к горлу.

– Странно, – заметил X-Девятый, – оно ведь совсем свежее!

– Пожалуйста, – попросил Юрка, – не говори мне об этом мясе. Бедных птенцов я видел живыми. Они были очень хорошенькие и совсем беспомощные!

– О птенцах молчу, – заверил муравей, – но, в принципе, ты не вегетарианец?

– Да нет, я ем все, что мне дают, – сказал Юрка.

Х-Девятый, не мешкая, остановил фуражира, чей зобик прямо раздулся от груза пищи. Они обменялись прикосновениями усиков, после чего Х-Девятый подозвал Юрку. Фуражир, как только Юрка приблизился, приподнял переднюю часть туловища, между его жвалами показалась капелька тягучей прозрачной жидкости.

– Слизывай, только быстрее, – сказал Х-Девятый.

– А что это? – спросил Юрка, с недоверием посматривая на широко раскрытые жвалы фуражира.

– Ну… как тебе сказать, – замялся Х-Девятый, – я не стану раскрывать тебе химическую формулу этой жидкости, это долгое дело, а если в двух словах, так это тлиные какашки.

– Что?! – возмутился Юрка. – И ты хочешь накормить меня дерьмом?!

– Зачем же так грубо, Юрка! – воскликнул муравей. – Это очень вкусные, очень сладкие выделения тлей с чертополоха. На поляне было всего два чертополоха, но один кто-то срезал. Наши фуражиры спешно вывели стадо наших тлей на оставшееся растение… Если не хочешь, не надо. Пойдем дальше.

Фуражир в недоумении «пошевелил усиками и продолжил свой путь. Перепрыгивая с бревнышка на бревнышко, с валежины на валежину, стараясь уберечь глаза и не расшибить голову – острые колья торчали отовсюду, – Юрка вслед за X-Девятым выбрался из муравейника. Яркий солнечный свет хлестнул по глазам. Юрка на минуту зажмурился. Свежий воздух ворвался в легкие, закружилась голова. Юрке хотелось крикнуть: «Здравствуй, мой свободный, бесценный, любимый мир!»

– Быстрее уйдем отсюда! – сказал Х-Девятый. – Муравьи не выносят вида бездельников. Сказать о муравье, что он любуется хорошей погодой – значит обвинить его в самом большом смертном грехе… Быстрее спустимся!

Сначала они шли по расчищенной дорожке, а когда вершина муравейника скрылась вдали, свернули в заросли, взбежали на шершавый, распластанный по земле лист одуванчика.

Юрка бросился навзничь. Высокое небо голубело над ним. Высоко-высоко в поднебесье, на длинной стрелке, покачивался пушистый белый шар.

– Хочешь полетать на парашютике? – вдруг спросил муравей.

– А разве можно?

– Конечно, я часто летаю. Для моих собратьев это лишний повод считать меня чокнутым, ну да я давно уже не обращаю внимания на то, что обо мне думают.

X-Девятый полез вверх по зеленому гладкому стволу. Удивительно, думал Юрка, кто бы мог подумать, что по трубке одуванчика я буду карабкаться, как на высокое дерево!

Высоко вверху муравей уже достиг шара и теперь возился там, раскачивая зерно с тонкими длинными лучами парашюта. Когда оно вышло из гнезда, его подхватило дуновение ветра. Муравей в последнее мгновение уцепился за тонкий шест, на котором висело зерно, и взмыл высоко в воздух.

Юрка не с такой ловкостью, как муравей, но все же взобрался по стрелке, вытер обильный пот, струящийся по лицу, и начал выдергивать шесток с зерном, увенчанный сверкающими на солнце пушистыми полупрозрачными лучами. Обеими руками он взялся за шест, дернул его в последний раз и – оказался в небе. Юрка обхватил ногами длинное зернышко, посмотрел вниз.

Чувство полета восхитило его. «Лететь бы вот так и лететь, пока не прилечу домой!» – подумал он и понял, что дальше поляны не улететь. Поискал глазами своего приятеля. Его парашютик плыл далеко впереди, ниже Юркиного, и Юрка испугался, как бы их не раскидало в разные стороны. Ему не о чем было беспокоиться – их подхватил один и тот же ветерок, даже не ветерок, а его порыв. Как только ветер ослабел, парашютики пошли к земле, к высоким травам. Сначала приземлился X-Девятый. Мальчишка пролетел над ним, врезался в мохнатый лист медвежьего уха. Скатился вниз, поднялся на ноги и пошел отыскивать приятеля. По пути опасливо обошел огромное, точно колодец, пугающее чернотой отверстие норы тарантула, боясь, как бы тот не выскочил и не набросился на отчаянного воздухоплавателя.

Как говорится, остерегался волка, да угодил в берлогу с медведем. Юрка выбрался из зарослей на открытое место – это было старое кострище – и, радуясь, что идти стало свободнее, загляделся в небо. И тут он почувствовал, как земля ушла из-под ног. Он покатился по крутому сыпучему склону аккуратной воронки, на самом дне которой торчали два кривых острых рога. Они мгновенно разошлись в стороны и, как только Юрка оказался на дне, с силой сомкнулись, направленные остриями в Юркин живот. Не сознавая, что делает, Юрка в самый последний миг ухватился за рога, не позволяя им сомкнуться.

Мальчишка попал в западню муравьиного льва. Что тут началось!

Лев начал изо всех сил бить Юркой по осыпающимся склонам воронки, пытаясь освободиться от его цепких рук. Юрка догадывался, что его ждет, если он выпустит страшное оружие муравьиного льва, поэтому держался изо всех сил, удесятеренных ужасом. Он совсем ослеп глаза запорошило пылью. Голова гудела от ударов. Лев трепал его с неослабевающей яростью. «Все, – подумал Юрка, – дальше не выдержу…» Он закричал. Громкий возглас: «спасите!» был услышан Х-Девятым, который уже спешил навстречу Юрке. Муравей подбежал к зыбкому краю воронки, осторожно заглянул в нее. К этому времени муравьиный лев, по-видимому, устал, потому что вдруг успокоился. Юркины глаза очистились слезами.

– Ты живой? – спросил Х-Девятый.

– Как видишь, – ответил Юрка. Львиных рогов не выпускал. Его пальцы с такой силой схватили эти ужасные рога, что костяшки пальцев побелели, а ногти, посинели.

– Держись, я забросаю воронку мусором! Этот мерзавец не любит, когда в нее попадают посторонние предметы!

В следующее мгновенье в воронку скатилась старая косточка лесной черешни, сухие обрывки. прошлогодних листьев, стеблей, обугленных веточек, зерна пырея… Лев снова принялся трепать Юрку, но чувствовалось, что он озадачен и подумывает о том, как бы поскорее освободиться. Воронка постепенно наполнилась всяким хламом. Юрка следил, чтоб его чем-нибудь не придавило. Лев вырывался, пытался зарыться в песок, но Юрка, обретя устойчивость, понемногу выволакивал своего врага из воронки. А когда Х-Девятый тоже вцепился жвалами в загривок злобного истребителя муравьев, тот перестал сопротивляться и вскоре оказался за пределами воронки, своей коварно устроенной ловушки.

Выглядел лев устрашающе, но только выглядел. Это в своей западне он был беспощаден и неуязвим. Извлеченный на божий свет, он предстал противным, неуклюжим, ребристым мешком. Даже рыло льва напоминало стянутую веревкой горловину битком набитого мешка. Только и оставалось страшного, что длинные серпообразные рога-клыки. Лев, пятясь, попытался удрать, но Юрка забежал сзади и пнул его ногой, после чего лев замер, распластанный на земле.

– Что ты с ним сделаешь? – спросил X-Девятый.

– Не знаю, – ответил Юрка, разглядывая муравьиного льва со всех сторон. – Я до сих пор не могу прийти в себя. Это же кошмар какой-то!.. Такое, как ты сам понимаешь, не прощают.

– Ты его хочешь съесть? – удивился X-Девятый.

– Еще чего выдумал! От одного его вида с души воротит!

– Ну так отпусти его, пусть отправляется на все четыре стороны.

– И все?! А ты ведь знаешь, сколько он извел вашего брата – муравьев! – сказал Юрка.

– Ах, что поделаешь, – вздохнул муравей, – всем жить хочется.

Юрка подобрал длинную и гибкую лозину, подошел ко льву и сколько было сил хлестнул его вдоль спины. Лев вздрогнул и попятился, стараясь упругой задней частью зарыться в почву, но земля кострища была твердой, он судорожно отступал, а Юрка преследовал его и наносил свистящие удары. На краю кострища оставалось немного прибитой дождем золы. В нее-то и зарылся незадачливый пожиратель муравьев. X-Девятый все это время безучастно стоял в стороне и наблюдал, как Юрка расправлялся с ужасным чудищем Мормикариусом.

– Я пришел к выводу, что ты злопамятный и мстительный, – сказал муравей, когда Юрка отбросил розгу. – Но я не уверен, что это всегда плохо, хотя, возможно, это и не всегда хорошо.

– Правда? Ты так думаешь? Мне никогда не приходило в голову выяснять, каков я: хороший или плохой, злой или добрый.

– Когда приходит время оценивать свои достоинства и недостатки, тогда оказывается, что ты уже ничего не можешь изменить. Характер сформировался и затвердел. Давай вернемся к нашему одуванчику.

– Мне кажется, быть злопамятным – не то же, что быть злым. Злой – он и против добра злой. А злопамятный – тот, кто не прощает зла, причиненного теми, кто любит причинять зло, – сказал Юрка, шагая вслед за муравьем. – Злопамятный обязательно должен быть и справедливым, потому что, наверное, бывает и так, что зло – не всегда очевидное зло, особенно если тот, кто его причинил, раскаивается. Как ты считаешь?

– Мне нравится, что ты стараешься толково формулировать свои мысли. Это очень важно.

– Ну, а как насчет того, что я сказал о злопамятности? – спросил Юрка.

– Я не хочу доказывать, что ты неправ, хотя лично я – сторонник всепрощения, – ответил Х-Девятый, пошевелив усиками.

– Недавно я прочитал стихи одного поэта. Они как раз о злопамятстве. Прочитать?

– Прочитай. Мне нравятся стихи, и, признаюсь тебе по секрету, я сам их пишу… Может быть, почитаю тебе. Но сначала прочитай ты. Только с выражением, не тараторь, как обеспокоенная сорока. Стихи надо читать негромко, с чувством.

– Я знаю… Только ты не очень спеши, мне трудно бежать за тобой… Итак, слушай:

 
Ты прав, приятель, я злопамятен
И тем горжусь. Ни на минуту
Не забываю зла, кому бы
И кто б его ни причинил.
Любое зло со дня творенья,
Любое зло, что мне известно,
Хранится крепко и надежно
В копилке памяти моей
И если зла не убывает
Сегодня в мире, значит, люди
Короткой памятью страдают,
И это, верьте, тоже зло.
Я всех прошу – не забывайте!
Я умоляю помнить вечно
Все зло, которое свершалось
И омрачало чью-то жизнь.
Не забывайте зла! Не надо
Щадить отходчивую память, —
Ведь тот, кто втайне зло лелеет,
На этом строит свой расчет…
 

Юрка замолчал, ожидая, что скажет приятель. Муравей с видом глубокой задумчивости продолжал свой путь.

– Ну что ж, – наконец заметил он. – Я согласен. Стихи весьма убедительны. В них есть правда.

Они шли, и над ними шелестели высокие травы. Подхваченный порывом ветра, вверху пролетел целый десант парашютиков. Семейство одуванчика разлеталось в поисках своего места под солнцем. Когда Юрка о муравьем подошли к нему, одуванчик весь облетел, трубчатый стебель поник, и его облысевшая головка наводила на философские размышления. Юрка, вскочил на лист, где сиротливо лежала его бересклетовая дубинка. Лист прогнулся. Муравей, прежде чем взобраться туда же, обследовал окрестности. В этих местах давно уже обитал паук-охотник, нападающий на муравьев-фуражиров. Х-Девятый успокоился только тогда, когда убедился, что никаких следов паука здесь не было.

– Как хорошо! – воскликнул Юрка. – Тихо, спокойно, ни от кого не зависишь, никто тобой не командует!

Муравей с любопытством наблюдал за Юркой, видел, как он радуется свободе. Это чувство муравью было почти незнакомо, но… все-таки знакомо, чего нельзя сказать о миллионах и миллионах его сородичей. Само понятие свободы муравьям чуждо, как, впрочем, и понятие неволи. Крот никогда не видел неба. Он не знает, что такое полет. Пространство вверху ограничивается сводами кротовых подземелий, и если случается кроту оказаться вне своего постоянного обиталища, он ужасно тревожится и старается как можно быстрее уйти под землю. Так и муравьи. За сотни миллионов лет муравьиного существования на Земле понятие свободы и понятие неволи у муравьев взаимно уничтожилось, как две равные величины с противоположными знаками.

Но как это происходило – вот что хотелось узнать Юрке. Почему в миллионном скопище маленьких безликих роботов вдруг появился Х-Девятый, по внешним признакам ничем от них не отличающийся, но наделенный тем, что люди в просторечии называют душой? Благодаря чему в этом муравье место робота заняла Личность?

– Послушай, друг, что это ваша повелительница говорила о традициях и незыблемых законах муравейника? Почему куколка, из которой ты появился на свет, была нестандартной? Многое из того, что я увидел в муравейнике, мне непонятно и чуждо, – сказал Юрка.

Муравей задумчиво поглядел на Юрку. Ответил не сразу. Сказал только, что это древняя, очень древняя история. О ней хорошо мог бы рассказать Маститый № 3. Он как-то просил маститого рассказать ее, и тот обещал. При случае.

– Ах, как хочется пить! – вздохнул Юрка.

Над поляной с вихревым шумом пронеслось нечто огромное и уселось на дереве.

– Мое почтение, малый! – услышал Юрка голос Лесовика. Прищуренные глаза насмешливо уставились на мальчишку. – Как дела? Понравилось тебе у муравьев?

Юрка ответил хмурым молчанием. Никакого трепета он сейчас не испытывал. Больше того, он почувствовал к Лесовику презрение.

– Х-Девятый, а ты его боишься? – спросил Юрка.

– Кого «его»?

– Лесовика.

– Я знаю, что он есть, но ни разу его не видел.

– И сейчас не видишь? – удивился Юрка.

– Не видит! – вместо муравья ответил Лесовик. – И не слышит. Тебе, должно быть, известно, что я открываюсь далеко не всем.

Лесовик сидел на ветке в своей излюбленной позе – болтал ногами. Иногда, правда, он сидел, сцепив ноги, и это говорило о его дурном настроении. Сегодня он был весел. Ветер перебирал шерсть на его спине, широкой и сутулой, почти горбатой.

«Да ведь у него сколиоз!» – подумал Юрка.

– То, что для тебя сколиоз, для меня – норма! – ответил Лесовик, и Юрка в который уж раз удивился, до чего легко читает это чудище его мысли. Лесовик отвел от Юрки пронзительный взгляд и начал выбирать из бороды мусор. Делал он это неумело, неуклюжие узловатые пальцы не слушались, он сердился, выдергивал мусоринки вместе с клочьями шерсти, ему было больно, он сердился еще больше.

– Хотите, я помогу? – сказал Юрка. – У меня это лучше получится. Лесовик поднял на Юрку серьезные глаза, в которых уже зеленело раздражение. Юркино предложение, очевидно, показалось ему заманчивым. Он почесал в затылке, что-то соображая.

– Ладно, малый, я позволю тебе оказать мне помощь. Но для этого я должен материализоваться. – Лесовик закрыл глаза и словно оцепенел, изображая внутреннюю сосредоточенность. По его телу мелкой дрожью перекатывалось напряжение! Через минуту-другую он открыл глаза, потянулся, сделал несколько упражнений руками, показавших, что когда-то он не чурался физзарядки.

– Все в порядке, малый! Приготовились!.. – он вытянул правую руку ладонью вверх. – Р-р-р-аз!

Юрка мгновенно очутился в ладони Лесовика. Теперь, когда Юрка так уменьшился в размерах, а Лесовик остался в прежних, лесной владыка показался еще чудовищней. Мальчишка стоял в его ладони, словно в кузове самосвала. Ветер шевелил чащу бороды из волос толщиной в суровую нить… Лесовик подносил ладонь с Юркой к тому месту, где борода была спутана более всего, и Юрка распутывал ее; вытаскивал из нее куски мха, сухие веточки и прочий мусор. Мальчишке пришлось изрядно повозиться, когда он вытаскивал из бороды семена череды. Сначала ничего не получалось. Юрка выдергивал зубчатое зернышко и невольно причинял Лесовику боль. Лесовик стонал, ойкал и гримасничал. Юрка покрикивал на него. Потом спросил:

– А если бы ты с больным зубом пришел к зубному врачу и он усадил тебя в свое кресло, и сунул тебе в пасть бормашину? Что тогда?

– Ой, не знаю! У меня зубы никогда не болели! – сказал Лесовик.

– Не может быть, – засомневался Юрка. – Они же стираются!

– Стираются, но они у меня тут же и отрастают.

– А можно их посмотреть? – спросил Юрка, холодея от собственной дерзости.

– А ты всю бороду мне вычистил?

– Почти всю… Вёт здесь еще колючки запутались… – Лесовик начал по указанию Юрки маневрировать своей могучей дланью, язык не поворачивается называть ее рукой. – Ниже… Еще ниже… Стоп! Теперь чуть-чуть правее. Стоп! Ну и напутано здесь! Где это ты валялся?

– Не спрашивай, малый! У меня до сих пор голова гудит как барабан. Вчера вечером, видишь ли, я облетал опушку леса в верховьях Ствиги и набрел на чью-то авоську с харчами и выпивкой. Браконьеры там рыбу сетями ловили. Авоську повесили на суку. Я откупорил бутылочку. Очень уж пить захотелось. Ты не представляешь, какую гадость они потребляют! Но я понял это, когда все содержимое бутылки оказалось у меня в брюхе. После этого мне стало очень весело. Где меня только не носило, малый! А проснулся я около болота под Старым Селом, в зарослях череды… Голова трещит! Весь в колючках! Четыре белки все утро трудились, бедные, обирали их. Я позволил им работать по всей моей статуре, кроме бороды. Бороду белкам доверять нельзя. Ой-ой!.. Ты что так дергаешь?!

– Слишком запуталось, – ответил Юрка, – придется клок выдергивать.

– Да ты что, малый! В уме ли?! – вскричал Лесовик, относя Юрку от бороды.

Тогда мальчишка вспомнил о перочинном ноже. Лесовик, увидев раскрытый нож, спросил, что это малый себе вздумал.

– Не бойся, – успокоил Юрка, – больно не будет. Иначе не получится.

– А чего мне бояться-то? Это тебе надо бояться! Еще раз сделаешь мне больно – пеняй на себя! – предупредил Лесовик.

– Ладно, буду осторожен!

Юрка аккуратно обрезал вокруг колючки жесткие нити волос.

– Вот и все. А ты сомневался! – сказал мальчишка, пряча нож.

– А чего мне сомневаться-то? Это тебе надо сомневаться! Но ты, вижу, управился хорошо. Молодец!..

А покажи-ка мне эту твою штукенцию! – попросил Лесовик.

– Какую штукенцию?

– Ты, малый, не притворяйся, будто не знаешь, о чем речь! Нож покажи!

– Так бы и сказал, нужен, мол, нож… А то «штукенция»!

Юрка достал нож и подал его Лесовику. Лесовик оглядел его, ощупал, попробовал, остро ли лезвие.

– Скажи-ка, малый, а много ли ты этим ножом попортил деревьев?

– Нет, только вырезал себе палку. Чтоб защищаться от диких зверей в лесу, – тихо объяснил Юрка.

– Ну, это можно. А сколько своих имен ты вырезал на коре дерева?

– Нет, я не делал этого ни разу!

– Верю, малый. Ты человек еще не испорченный.

А теперь покажешь зубы? – спросил Юрка, убедившись, что к Лесовику снова вернулось хорошее расположение духа.

– Ну ладно, смотри! – Лесовик поднес ладонь с Юркой к губам и распахнул их так, что челюсти заскрипели. Изо рта торчали огромные пожелтевшие резцы: два сверху и два снизу, как у зайца… Дальше виднелись коренные зубы, с почерневшим дентином.

– Вот это зубы! – ахнул мальчишка.

– Не жалуюсь, малый! Обхожусь без зубодеров!

– А чем же ты питаешься?

– В основном грибами. Самые любимые – поганки, мухоморы, ложные опята. Иногда лакомлюсь ягодами. Словом, летом, когда я зеленый, на голод не жалуюсь. Осенью тоже неплохо, хоть я и рыжею. А вот зимой худо. Зимой питаюсь трутовиками и становлюсь лысым. Бывает, грызу молодые побеги. А когда совсем станет невмоготу, граблю беличьи кладовки, то есть перехожу на орешки.

– А спишь зимой где?

– В медвежьих берлогах, разумеется. Вдвоем теплее…

Юрка хотел еще спросить Лесовика, есть ли у него жена, но Лесовик перебил его вопросом:

– Слушай, малыш, а как ты думаешь, где сейчас твой незадачливый отец?

– Где-нибудь ищет меня, где ж ему быть! – грустно ответил Юрка, и его сердце дрогнуло, – об отце он и думать перестал.

– Хочешь встретиться с ним? – вопрос как вопрос, но что-то в тоне Лесовика настораживало.

– Конечно, хочу! – воскликнул Юрка. В его душе забрезжила робкая надежда – вдруг Лесовик пожалеет мальчишку, ведь он очистил ему бороду.

– Мне ничего не стоит устроить тебе встречу с твоим папашей. Но… с одной стороны, вроде бы и ничего не стоит, а с другой, – это почти невозможно!

– Как так? – спросил Юрка, ничего не понимая.

– А вот так! Не привык я делать добрые дела! Не в моей это натуре! Сделав доброе дело для человека, я изменил бы самому себе!

– А я-то понадеялся… – сказал Юрка, и так ему стало тоскливо, что на глаза навернулись слезы.

– Ну-ну, не вешай нос! – укоризненно сказал Лесовик. – Я устрою вам встречу! Но… сначала я превращу его в скворца! После этого он полетит по лесу в поисках пищи и увидит тебя. Он, конечно, тебя не узнает. Ты будешь для него обыкновенной съедобной козявкой! Ну как? А-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо! – Лесовик затрясся в приступе неудержимого смеха. – Ну как тебе нравится моя выдумка? У-х-ху-ху-ху! И-хи-хи-хи! Умереть можно от такого смеха! Правда, я не лишен воображения? А-ха-ха-ха! Папаша-скворец встречает козявку-сына, но не знает, что это сын – и стук его клювом! И нет козявки! А-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо!

Юрка сидел на ладони Лесовика ни жив, ни мертв. Задуманное лесным владыкой отличалось таким жестоким коварством, что не укладывалось в голове.

– Это же чудовищно! – наконец, воскликнул Юрка.

– А как ты думал! – возразил Лесовик. – Ну так что, хочешь встретиться с отцом?

– Так, как ты задумал?

– Только так!

– Не хочу!

– Отлично! Моя совесть чиста! Я предложил тебе встречу – ты отказался! А теперь ступай к своему муравью! Ха-ха-ха! Вот как надо отказывать в просьбах! Учись!..

Муравей обрадовался, увидев Юрку. Он не мог понять, куда вдруг девался мальчишка. Сидел рядом, что-то говорил о Лесовике и вдруг исчез. Муравей прошелся по всем окрестностям, изучил следы, но ни малейших признаков Юркиного присутствия не нашел. «Как в воздух канул!» – говорил он Юрке.

– Ты прав, я исчез по воздуху. И вернулся тоже по воздуху. Таково было желание лесного владыки, которому я помог очистить бороду. Неужели ты не видел, как я перелетал к нему?

– Не видел. Ты исчез, будто вдруг стал невидимкой.

– По правде, я тоже ничего не почувствовал. Помню, что сидел рядом с тобой и разговаривал с Лесовиком, а потом друг оказался у него на ладони.

– Удивляться тут нечему, – заметил Муравей. – Лесной владыка и не такое умеет… Он умеет всё.

Сильный порыв ветра неожиданно налетел на дерево, толкнул Лесовика в спину, да так, что хозяин леса с трудом удержался на ветке. Он судорожно облапил ствол и воскликнул:

– Ты что делаешь, негодяй?!

Ветер, завиваясь вихрем, улепетывал со всех ног, обозначая свой путь веселым шумом, листьев.,

– Ах, каналья! Ну погоди, я доберусь и до тебя! – ворчал Лесовик. – Ты у меня доиграешься!

Юрка, наблюдая эту сцену, от души рассмеялся и тем не угодил Лесовику. Выло невозможно не рассмеяться, до того комично сердился Лесовик: точь-в– точь какой-нибудь ворчун-пенсионер, которого любит донимать шальная детвора во дворе.

– Ты тоже хорош – давишься смехом! Нет, чтобы посочувствовать старичку! Смотри, дохохочешься у меня.

Юрка перестал смеяться. Стало жарко, словно в парильне. Деревья дремали в волнах полуденного зноя. Стрижи летали низко над деревьями.

– Быть дождю, – заметил хмуро Лесовик. – Ишь, разлетались! Да и суставы что-то ломит, моченьки нет! – Он повернулся к Юрке и вперил в него невыносимый взгляд бездушного существа. – Так о чем это мы давеча говорили с тобой? – вдруг спросил Лесовик.

Юрка неопределенно пожал плечами. Он с Лесовиком о многом говорил, поди догадайся, что его интересует. В голосе Лесовика снова слышалось коварство. Лучше не напоминать ему, о чем шла речь в их недавней беседе. Не только не напоминать, но и не думать, – ведь Лесовик читает мысли! Вон как уставился! Так и сверлит взглядом! А поскольку мыслями управлять невозможно, то Юрка, чтобы не навредить себе, начал мысленно читать стихи из детсадовского репертуара:

 
Мы едем, едем, едем
В далекие края,
Хорошие соседи,
Веселые друзья.
Нам весело живется,
Мы песенку поем,
И в песенке поется
О том, как мы живем.
Красота, красота!
Мы везем с собой кота,
Чижика, собаку…
 

– Замолчи!!! – вдруг взревел Лесовик.

– А я ничего и не г-г-говорю… – пролепетал испуганный Юрка.

– «Не говорю-у-у!» – передразнил Лесовик. – Надо же, какой чепухой забита у него голова! – Лесовик с досады плюнул и отвернулся, скользя насупленными глазами по верхушкам деревьев. Он широко зевнул. Сделал вид, будто ему невыразимо скучно. Зевнул еще раз, теперь по-настоящему, взвизгнул и похлопал ладонью по разинутому до ушей рту. Искоса взглянул на Юрку, хотел что-то сказать, но передумал, махнул рукой. Несколько минут сидел, погруженный в задумчивость, потом встал на кривые ноги, придерживаясь руками за верхние ветви, взвился в воздух и полетел между деревьями.

Едва Лесовик скрылся, Юрка почувствовал движение воздуха слева от себя и услышал шелестящий негромкий голос:

– Как я его, а?

Юрка огляделся, но никого не увидел.

– Меня нельзя увидеть, я – ветер! – прошелестел голос.

– А-а-а, ве-е-тер! – удивленно прошептал Юрка. – Не понимаю, зачем ты дразнишь старика.

– Сейчас поясню: Лесовик – мой любимый враг.

– Вот уж не подумал бы!

– Да! Так оно и есть. Хочешь – верь, хочешь – не верь, истинная правда! – горячо шептал ветер. – Признаюсь, иногда мне его жаль, он совсем старенький. Но когда я вижу, как он издевается над кем– нибудь, зло разбирает. Сам я, честно признаться, тоже не сахар…

– Особенно, если спросить об этом у деревьев!

– Верно! А знаешь, почему? У меня совсем расшатались нервы. На деревьях я срываю злость. Они ведь любимцы старого хрыча!.. Но и с ними я бываю ласков. Что ни говори, очень уж они безответны… А кто виноват, что я такой? Все он, старый зеленоглазый брюзга!

– Чем же он так досадил тебе?

– Он долго держал меня в рабстве! – закричал ветер. – Я был у него на побегушках. «Поди туда-а-а! Ходи сюда-а-а!» Ни минутки покоя, он приучил меня метаться по всем пределам. Моими руками он расправлялся с неугодными ему деревьями! Сделал из меня палача! А я ведь по характеру хоть и шальной, но не кровожадный. Бедные деревья! Он же их по-своему тоже любит. Но стоит им заболеть или постареть, он тут же приказывает мне валить их ко всем чертям. Приказывал! Теперь я это делаю по привычке. Иногда так разойдусь, что ясный день превращаю в темную ночь. И тогда за моей спиной остается сплошной бурелом… Такие, браток, дела.

– И давно уже между вами такая вражда?

– Давно! С тех пор, как он лишил меня цвета! Ты и представить себе не можешь, каким красавцем я был! Теперь только и осталось, что неуемная сила…

– Сила есть – ума не надо, – сказал Юрка.

– Что это значит? I

– У нас, у людей, так говорят… Поговорка такая.

– Это в каком же смысле?

– В таком, что если ты силен, то проживешь и дураком.

– Это хорошо или плохо?

– Кому как и когда как, – ответил Юрка.

– Ничего не понял!.. А знаешь, в том, что Лесовик лишил меня цвета, есть и хорошая сторона!

– Какая же?

– Он потерял надо мной власть. Я стал неуловим. И он не знает, где меня ловить, не видит меня.

– Но он может вернуть тебе цвет!

– Не может! Он забыл колдовское слово.

– А вдруг вспомнит?

– Не вспомнит. Он лишил меня цвета, когда был еще молодым, а теперь куда ему! Сплошной склероз! Ну, я пошел… Бывай!

Ветер улетел. Юрка повернулся к муравью:

– Ты извини меня, пожалуйста, – заговорился я с ним.

– С кем?

– То с Лесовичком, то с ветром.

– Я ничего не слышал. Видел, что ты какой-то весь в себе. Подумал: пускай, не стану его отвлекать.

– Интересно получается: мы сидим рядом, а ты ничего не видишь и не слышишь.

– Не удивляйся. Лесовик, наверное, посчитал, что так нужно. Он муравьями не очень интересуется. Что для него муравьи! Так, мелкота одна. Делают свое дело – и ладно… А ветер мне и самому не интересен. Пустомеля… Пока ты с ним разговаривал, я вспомнил, что недалеко отсюда растет дикая яблоня. Не очень кислая. Кисло-сладкая. Если хочешь подкрепиться, пойдем к ней.

– О, с удовольствием! – воскликнул мальчишка.

Они пробирались сквозь чащу трав, и Юрка мельком наблюдал за таинственной жизнью, прежде почти недоступной человеческому глазу. Ярко-красный почвенный клещик, неуловимо быстрый, раньше был едва различим. Теперь он был величиной с божью коровку, мохнатый, весь в лапках, словно колючка. Да разве только этот клещик? Все вокруг казалось увеличенным до огромных размеров. Стало хорошо видимым то, чего вообще нельзя было различить невооруженным глазом. Юрка будто перелетел на другую планету, где все не так, как на Земле. Он поймал себя на мысли, что не очень удивляется.

Под листом лопуха, закрывшим над ними все небо, они наткнулись на сколопендру, которая только что прикончила гусеницу. Она угрожающе покосилась на них, весь ее облик говорил: «Чего уставились – идите своей дорогой!» Едва выбрались из-под лопухового листа, увидели большую сеть, сплетенную из миллиметровой прозрачной лески. Юрка хотел подергать за одну из ее нитей, но муравей остановил его:

– Нельзя, прилипнешь!

– Так это же паутина!

– А ты думал – что?

Юрка ударил no ней палкой – сеть вздрогнула, палку удалось освободить лишь после нескольких рывков. На середину сети выскочил паук-крестовик и остановился в недоумении – сигналов о том, что жертва запуталась, больше не поступало. Неужели вырвалась? Он подбежал – вот у кого надо учиться искусству канатоходца! – к месту обрыва, поманипулировал лапками, восстановил обрыв. Четыре пары его тусклых черных глаз выражали досаду – зря выбежал из укрытия! Тут он увидел нарушителя своего покоя. Крестовики вообще-то подслеповаты и замечают лишь то, что находится в непосредственной близости. Паук замер, не сводя с Юрки глаз.