355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Ольченко » Проделки Лесовика » Текст книги (страница 3)
Проделки Лесовика
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 05:55

Текст книги "Проделки Лесовика"


Автор книги: Дмитрий Ольченко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Не бойся, мальчик, я тебе зла не причиню, – указал шмель. Его низкое, басовитое гудение заполняло всю поляну.

– Да нет, все нормально, – ответил Юрка.

– Не обманывай, я вижу – тебе плохо, – настаивал шмель.

– Ну, плохо так плохо, – ответил Юрка. – Ты ведь все равно не можешь мне помочь.

– Ты нуждаешься в помощи? – удивился шмель. – В какой же?

– Мне никуда не хочется идти, – сказал Юрка, о трудом разлепляя губы.

– Раз не хочется, так не иди!

– Но дело в том, что мне надо идти, – сказал Юрка.

– Не морочь мне голову, – досадливо прогудел шмель. – «Надо… не надо». По-моему, так: если надо – иди, а не надо – сиди. Вот и вся премудрость.

– Вся да не вся, – ответил Юрка.

– Ничего не понимаю, – сказал шмель. – Если тебе надо идти, то куда? А если не хочется, то почему?

– Ну как ты не понимаешь? – рассердился Юрка. – Мне надо домой. А не хочется идти потому, что я смертельно устал и хочу пить.

– Теперь и ясно, и неясно, – сказал шмель. – Я думаю так: если тебе надо домой, встань и уходи домой.

– В том-то и дело, что я не знаю, куда идти.

– Как не знаешь? Ты ведь сказал – домой!

– Да, я это сказал, но я не знаю, в какую сторону идти. Я не знаю дороги домой!

– Теперь я все понял, – ответил шмель. – Мне только непонятно, как это можно не знать дороги к дому, если у тебя есть дом!

– Я заблудился, понимаешь? За-блу-дил-ся!

– Я не знаю, что значит «заблудился», и ты не сердись, – сказал шмель. – Если хочешь попасть домой, надо идти домой, а не искать дорогу. Потому что, если начинаешь думать да гадать, правильно ли идешь, тогда, конечно, пойдешь неправильно.

– A-а, что с тобой толковать! – безнадежно заключил Юрка.

– Теперь второе: ты сказал, что смертельно устал и тебе хочется пить. Уставшим надо отдохнуть, а жаждущим… меду хочешь?

– Какого меду?! От него еще больше захочется пить! Я хочу обыкновенной воды, хотя бы из старой лужи! – сказал Юрка.

– Извини, – сказал шмель. – Чего нет, того нет. Может, нектара хочешь? С пыльцой!

– Ничего я не хочу, отстань от меня! – махнул рукой Юрка.

– Ты начинаешь дурачиться, – заявил шмель. – Мы, шмели, не любим дурачиться. У нас на это времени нет. Мы живем всего лишь одно лето.

– А потом что? Умираете?

– Умираем.

– И вам не страшно?

– Страшно?! Ты меня удивляешь! – сказал шмель. – Как может быть страшно, если так должно быть! Да мы и не думаем никогда о смерти. Мы живем, строим гнезда, собираем нектар и пыльцу, выкармливаем личинок, а когда исчезают цветы, исчезаем и мы. Вот и все! Остаются только матки. Они забиваются в уютные убежища, перезимовывают, а весной откладывают яйца, из которых появляются новые шмели. И так – бесконечно.

– Странно… Значит, вы и не боитесь умирать!

– Нисколько не боимся.

– А другие? – спросил Юрка.

– О других не скажу, – ответил шмель. – Хотя… вот посмотри на эту бабочку-крапивницу. У нее жизнь еще короче шмелиной. Едва выберется из куколки, начинает порхать по цветам, пьет нектар. В это время в ее брюшке созревают яички. Она откладывает их на нижней стороне крапивного листочка и тут же умирает. Дальше жить незачем. Род продлен.

– Странно…

– Да ну тебя! Заладил: «странно, странно»… Ничего странного!

Шмель вдруг начал уменьшаться и, когда достиг своих обычных размеров, зажужжал и улетел наносить визиты каждому цветку по очереди.

Юрка проводил его глазами. «Странно, странно», – еще раз подумал он, однако сейчас вокруг опять что-то неуловимо изменилось. «Где же мне напиться?» – мучился он. В нижнем конце прогалины, рядом с кустом бузины, росли лопухи. «Вот где, должно быть, сочные корни!» Юрка встал и пошел через поляну. Из-под его ног прыгали кузнечики, словно какой-нибудь шаловливый гном выстреливал их из рогатки. Откапывать корни лезвием ножа было не совсем удобно, – земля, хоть и влажная, поддавалась с трудом. Юрка сорвал кисточку чернеющих бузинных ягод и отправил в рот. Кислая, вяжущая горечь…

Заострил палку и продолжал раскапывать корни. Мясистые, толстые, они уходили в почву на недосягаемую глубину. Чем глубже, тем труднее было копать. «Но зачем мне нужен целый корень?» Юрка отрезал ножом выкопанную часть. Очистил ее от лесного перегноя и кожицы. Ужасно дрожали руки. Зубы вонзились в твердую сочную мякоть. Не морковка, конечно, да только выбирать не приходится. Вкуса – никакого. Жестко и волокнисто. Кажется, что из-за долгой жажды язык потерял вкусовые ощущения и вообще чувствительность. Сильно заболели потрескавшиеся губы. Оторвал зубами кусочек мякоти, а на ней кровь…

Подумал о молоке – и тотчас увидел его. Запотевшая бутылка из холодильника – она так и вертелась перед глазами. В ноздри ударил острый молочный запах…

Юрка раскопал и второй корень. Жевал с трудом. Слегка пошевелить губами – и то было адским мучением. Напомнила о себе тошнота. Уж не ядовит ли этот корень? Не должно быть. Лопух – растение вездесущее, было бы оно ядовитым, все бы знали это. Какими же корнями питались наши далекие предки? Пишут – съедобными, но съедобные съедобным рознь. Морковка, репка, свекла, сельдерей, петрушка – тоже корни, но грызть их – одно удовольствие, даже когда не помираешь с голоду. А лопух – он и есть лопух, иначе стал бы овощем. Хотя кто знает, как выглядели овощи в диком виде…

Юрка тоскливым взглядом скользнул по растениям. На одном задержался. Высокое, с трубчатым серо-зеленым стволом и мелкорассеченными листьями, увенчанное белыми зонтиками соцветий. Появилось желание раскопать его, – в таком сочном великане и корень должен быть соответственный, но некто опасливый и осторожный, притаившийся в душе, удержал его. Юрке следовало бы знать, что настойкой из корня цикуты был отравлен приговоренный к смерти Сократ. Впрочем, он знал это. Но не знал, что перед ним цикута, на чьей совести числится не один погубленный соперник короля, не говоря уже о тысячах простых смертных, сжитых со света самым коварным способом.

Пока Юрка разглядывал цикуту, на поляну из лесу выскочил барсук, рыжий полосатый толстяк. Бросив вокруг мимолетный взгляд, он поскакал по траве тяжелыми прыжками, ухитряясь при этом ловить кузнечиков. На мгновенье он остановился, резко прыгнул в сторону, подминая передними лапами траву. На этот раз добычей оказалась ящерица. Барсук с таким аппетитом чавкал, что можно было подумать, будто он перенес небольшую голодовку. Облизавшись, он помчался дальше, но тут его ноздри уловили подозрительный запах. Он остановился, увидел Юрку, который тоже смотрел на него, разинув от удивления рот. Барсук повернулся и в несколько прыжков достиг зарослей. Он юркнул в кусты, как мышь в нору.

Лес томился в волнах послеполуденного зноя. Духота, как и вчера, навалилась на Юрку, сдавила ему виски. Каждый шаг давался с трудом, надо было идти, преодолевая тягучую сонливость. Корни лопуха ничуть не утолили жажду, пить хотелось, как и прежде. Мальчишка внушал себе, что жажда – это паника, царящая в организме, когда нечего пить. А панику надо подавлять сознанием: встретится вода – напьюсь, не встретиться – потерплю. Надо терпеть, ничего другого не остается.

Юрка стал терпеливо сносить тяготы своего нынешнего положения. «Подумаешь, жажда! Это пустыня могла бы превратить меня в тараньку, а лес – не пустыня».

Он шел и шел, не сознавая даже, что его движения стали автоматическими. Многие чувства в Юрке уснули, будто кто-то их выключил. В один из моментов, когда, благодаря непонятному внутреннему импульсу, его мысль прояснилась, он подумал, что напоминает сейчас покинутую космонавтами космическую станцию, переведенную на автоматический режим. Единственное, что отражалось теперь в его сознании, были медленно уплывающие назад деревья. Казалось, все они куда-то неторопливо шествовали, но вот увидели понуро бредущего мальчишку и решили остановиться, чтобы пропустить его вперед; мол, нам торопиться некуда, наше дело лесное, уступим ему дорогу…

Долгая ходьба успокоила Юрку, он почувствовал, что прошел немало и еще готов шагать без устали сколько угодно, пока не выберется на дорогу. «Не может быть, чтобы я не выбрался! Должны же быть здесь хоть какие-нибудь дороги!»

На небольшой прогалинке Юрку остановил слабый писк. Он доносился из-под куста боярышника. Что это? Мышь? Подошел ближе, присмотрелся. На сухих прошлогодних листьях лежал, раскинув голые крылышки, птенец. У него было синее тельце, покрытое редким пушком, и тяжелая голова на тоненькой морщинистой шейке. Совсем беспомощный. Откуда же он свалился? Послышался короткий шорох – и рядом с птенцом шлепнулся еще один, точно такой же. В листве боярышника темнело гнездо. «Странно, с чего это нелетающие птенцы выбрасываются из гнездышка?» Гнездо было высоко, рукой не достать. Птенцы беспомощными комками лежали на лесной подстилке и только изредка разевали широкие рты в желтой окаемке и издавали слабый писк. Большой лесной муравей подбежал к птенцу, ощупал его усиками с одной стороны, с другой, взобрался ему на спину. Юрка взял былинку и смахнул муравья. Он уже знал, что произойдет потом. Муравей вернется в муравейник, сообщит своим сородичам о богатой добыче – и птенцам конец. Но как их вернуть на место? Если наклонить деревце, гнездо может свалиться. А как подобраться к нему иначе? Рядом с боярышником рос молодой вяз. После недолгого раздумья Юрка сообразил, что надо делать. Он срежет шесток с крюком на конце, положит птенцов за рубашку, но не к животу, а за спину, поднимется на вяз, крюком притянет ветку с гнездом и водворит птенцов на место.

Когда он притянул к себе птичий домик, увидел необычную картину: в гнезде сидел довольно крупный, но тоже бесперый птенец, совсем не похожий на выпавших, и, пятясь, пытался вытолкать из гнезда еще одного несчастного. «Вот оно что!..» Юрка легким щелчком привел хулигана в чувство. Птенец улегся в гнезде и нахохлился. «Это же кукушонок! Значит, вот как он расправляется со своими сводными братцами!» Юрка осторожно вытащил из-за рубашки потерпевших и положил их рядом с кукушонком. В гнезде было тесновато. Кукушонок, опомнившись, снова принялся за свою гнусную работу – стал выдворять птенцов. Юрка опять его щелкнул. Кукушонок зашипел. При этом глаза у него были злые-злые.

– Зачем ты их выкидываешь? Они же погибнут!

– Ну и что?

– Как «что»? Погибнут! Не понимаешь?

– Понимаю.

– Так зачем же делаешь это?

– Не знаю. В гнезде я должен остаться один. Все, что приносят родители, достанется мне одному, я буду быстро расти, буду толстый, сытый и веселый.

Сказав это, кукушонок принялся снова за свое, и, естественно, получил по лбу.

– Ты ш-што дереш-ш-шься? – шипел кукушонок.

– А ты перестань безобразничать! – приказал Юрка, – иначе сам вылетишь из гнезда!

– Не имеешь права.

– А кто мне помешает? Возьму за шкирку и вышвырну муравьям на поживу!

– Нельзя! Это будет несправедливо! – возразил кукушонок.

– А губить своих братцев справедливо?

– Они не мои братцы. Это птенцы малиновки. C того дня, когда моя мама положила сюда свое яичко, они обречены, и ничто их не спасет. Ты – человек и не имеешь права вмешиваться в птичьи дела. Я должен их выкинуть отсюда. А ты иди своей дорогой…

Юрка задумался. Что тут было делать? Убрать кукушонка из гнезда, чтобы спасти птенцов малиновки?. Ему очень хотелось сделать это. Но как быть с кукушонком? Он хоть и нагло вел себя, но нагло с чьей точки зрения? Кукушки могут размножаться только таким вот образом. Лесу без кукушек нельзя. Но без малиновок тоже нельзя! Верно. Природа рассудила так: малиновок много, гораздо больше, чем кукушек, чьи птенцы могут появиться на свет только ценой жизни небольшой части птенцов других птиц. Убрать кукушонка – он погибнет. Оставить как есть – те птенцы погибнут. Странный порядок завела природа, но это порядок. Возмущайся не возмущайся, надо оставить все как есть. «На чью бы сторону я ни стал, я совершу зло… Вот положение!»

Юрка почувствовал, что не может быть cудьей в деле кукушонка и обреченных на гибель птенцов. Где же тут правда? Его симпатии были на стороне слабых. «Но ведь и кукушонок окажется слабым, если я вмешаюсь!»

Он спустился на землю, охая и морщась от боли, – содрал корку, образовавшуюся на царапинах. «Что-то я разохался, как старик!» Наклонился за дубинкой – опять закружилась голова. «Только не стало хуже!» Перед тем, как пойти дальше, вспомнил: «Чего-то не хватает… Чего? Нож в кармане. А где корзиночка? Потерял! Что бабушка скажет!» Корзиночка осталась возле лопухов. Был бы уверен, что сможет найти то место, вернулся бы, только уверенности не было. «Ищи-свищи! – подумал он. И еще добавил: Растяпа!»

К исходу дня духота пошла на убыль, оживилась птичья-синичья мелкота, отозвалась кукушка, подула в свою нежную флейту иволга… А вот и давно не слышанное «тун-тун-тун!» Оно больше не пугало. Стало, как и все остальные лесные звуки, неотделимой частью леса. Солнце скатилось с зенита и теперь не палило так жестоко. В небе появились белые облака, и, когда тень от облака накрывала Юрку, он всем телом чувствовал живительное дуновение прохлады.

Вдруг он услышал журчание ручейка. Все в нем встрепенулось от радости. Прислушался: откуда же доносится этот спасительный звук? Через несколько десятков шагов журчание пропало. Неужели и это проделки Лесовика?! Юрка почувствовал резкий запах стоячей воды, бросил взгляд на верхушки деревьев – с какой же стороны подул ветер, ведь это он принес этот будоражащий запах! Листья на деревьях едва шелестели.

– Ах-ха-ха-ха! деревянный смех пролетел над лесом. Так и есть. Все это Лесовик подстраивает. И зачем он издевается! Велика ли честь для него, всемогущего лесного владыки, разыгрывать несчастного мальчишку.

«И никакой я не несчастный! Нечего прикидываться несчастным! Может быть, это первое настоящее испытание в моей жизни! Радоваться надо!.. Ну, тут уж ты перехватал, дружок! «Радоваться!» Какая радость? О чем ты говоришь? Ладно, пусть перехватил! Но все равно не хочу считать себя несчастным!.. Не хочешь – так и не считай…»

Впереди, в просвете между деревьями, когда Юркин путь пошел как будто под уклон, сверкнула полоска воды. Юрка смотрел на нее во все глаза. Голубоватое водное зеркальце с мерцанием солнечных бликов на мелкой ряби. Река? Или пруд? Все равно! Юрка сорвался с места и со всех ног – так ему казалось – помчался вперед. Запыхавшись, продрался сквозь кусты и выскочил… на знакомую поляну.

Он узнал ее сразу. Вот дуб-запорожец! А там, подальше, старая липа, которая спасла Юрку от волков. То, что казалось водой, на самом деле было небом.

«И отсюда до воды, наверное, как до неба!» – подумал Юрка, пересекая поляну. Так и есть… Здесь он провел свою первую ночь в лесу. Но как же это получилось? Он ведь шел все время в одном направлении! Правда, несколько раз обходил кустарники. Но потом ведь все равно шел правильно! Целый день ухлопал на дорогу – и куда вышел?

– Киа-киа-киа-киа! – незнакомая птица пронзительно расхохоталась за ближними деревьями. «Ей, видите ли, смешно! Ей весело! А мне-то каково! Что же получается – я сам вообще не могу выйти отсюда? Ах, как жаль, не взял с собой компас! Будь у меня компас, я давно бы уже вернулся к бабушке!»

Час от часу не легче. Юрка вторые сутки томится от жажды, теряет силы от голода, кружится на одном месте – что же дальше? «Будь что будет!» Юрка мысленно махнул на все рукой. Его охватила дремучая апатия. Что толку трепыхаться, если все равно идешь ко дну! Никому до тебя нет дела. Никому, кроме Лесовика. А у того дела известные – как бы посильнее досадить.

Юрка прилег под липой; примятая вчера трава еще не успела расправиться, на исходе лета в ней уже не было той буйной силы, которая по весне гнала ее в рост. Для травы конец лета – конец жизни. Иная совсем умирает, оставив земле свои семена, которые будущей весной начнут все сначала. Другие травы – многолетние – все свои жизненные силы сосредотачивают в корнях. Стебли отомрут – ну и пусть! Весной, из корневых почек потянутся к солнцу другие стебельки. И смерти нет. Есть смена поколений. Смерть – это когда уже не будет нового поколения.

Юрка полежал, отдохнул… «Отдохнул». Какой это отдых, если в двенадцать лет чувствуешь себя усталым и немощным стариком! Как ему сейчас помог бы стакан воды! Воды – и больше ничего! Но воды нет. И нечего хныкать! Решил пожевать корней. Ах, как не хочется вставать! Каждое движение стоит больших усилий. Боль полоснула по губам, когда он, горько улыбнувшись, вспомнил, что еще день-два назад мог с дружками без устали бегать, дурачиться, кувыркаться.

Лопухов на поляне не было. Не росли они здесь. Можно раскопать чертополох, вон какой пышный да колючий! Часть головок отцвела, съежилась. Были и цветущие пурпуровые шары, окаймленные колючками. На них хозяйничали шмели, мохнатые и полосатые…

Как же к нему подступиться, к этому скопищу колючек? Чертополох! Вот уж кому пристало прозвище – не отнимешь! Разглядывая растение, Юрка подумал, что главное в нем – не корень. Аппетитным и лакомым выглядит толстый, сочный стебель. Он, конечно, съедобен. Иначе зачем чертополоху такая мощная колючая защита? Чтобы отбивать аппетит у охотников поживиться вкусным. Другие растения защищаются если не ядом, так горечью, потому и несъедобны. Чертополох – растение благородное, откровенное, ему незачем прибегать к коварным способам защиты, он вооружился острыми колючками – попробуй, возьми его.

– Извини, браток, – сказал Юрка, – у меня нет другого выхода. Вопрос жизни и смерти. Я должен тебя съесть. Больше мне не на что рассчитывать. Вчера я попробовал грибов и ягод – до сих пор не опомнюсь. В тебя я верю. Ты меня выручишь. А чтоб тебе не было обидно, я возьму твои созревшие головки и рассею на полянке семена…

Не срезая стебля, Юрка сбил ножом колючие листья. Колючки вонзались в руки, но он не обращал на них внимания.

Когда стебель был очищен, мальчишка срезал верхнюю часть, отделил семенные корзиночки. Мякоть чертополоха, пожалуй, была вкуснее корня лопуха – относительно, конечно, трава она и есть трава.

Вечерело. Небо с востока наливалось темной синевой. На западе оно клубилось громоздкими облаками. Солнце, собираясь нырнуть в них, спешило отдать земле последние лучи. При мысли о наступлении ночи Юрка вздохнул. Надо готовиться к ночлегу, слишком уж натерпелся он страхов прошлой ночью. В лесу валялось множество сухих веток. Торопясь управиться до наступления темноты, мальчишка начал собирать топливо для костра. Он надеялся добыть огонь самым древним способом: трением палки о палку. От того, что ему приходилось часто нагибаться, гудела голова, в глазах расплывались желтые и оранжевые круги.

Через полчаса на полянке под липой высилась порядочная куча сушняка. Юрка выбрал две наиболее подходящих, как ему казалось, палки, острогал с них легко отслоившуюся кору, уселся поудобнее и принялся тереть. Он торопился. Вечерние тени в лесу сгущались на глазах. Тереть было неудобно. Одну из палок он держал в руках, другая упиралась в исцарапанный живот, причиняя боль. Юрка тер их долго, упорно, пот градом струился по его лицу. Надеялся – вот-вот потянет дымком, и тогда он подует на обуглившуюся древесину, вскинется язычок желтого пламени – и костер готов. Заранее радовался, как приятно будет скоротать ночь у огня, в тепле, без комаров-кровососов, без изнурительного страха. Хвороста он натаскал достаточно, однако на всю ночь может и не хватить. Придется расходовать его экономно, подбрасывать в костер лишь столько, сколько нужно для поддержания огня…

Уже и палка зашлифовалась до блеска, и руки начали ныть, и сердце колотится напропалую, а огня кет как нет. Палки едва нагрелись. Странно… он так старался. Может, не те палки взял? А какие нужны? Палки вроде сухие, не гнилье какое-нибудь. Хорошие палки. Что же они не воспламеняются? Первобытные люди, очевидно, знали какой-то секрет. А может, надо еще дольше тереть?

Юрка с удвоенной энергией – откуда только она взялась! – принялся за работу… Минута шла за минутой, сумерки в лесу сгущались, а бесценный дар Прометея по-прежнему оставался Юркиной мечтой. «Но первобытные добывали?! Они терли, должно быть, весь день… Сменяя друг друга. А меня сменить, некому. Стоит мне остановиться на секунду, чтобы перевести дух, как нагретая палка тут же остывает».

В конце концов затею с огнем пришлось бросить. А жаль… Юрка обессиленно упал навзничь.

В небе зажигалось все больше звезд, в то время как лес погружался в темноту. Птичьих песен почти не слышно: пичуги намаялись за день, отдыхают. Вчера наступление вечера Юрка проспал, ничего не заметил. И только сейчас, когда успокоилось сердце, он внимательно осмотрелся. Тихо-то как! Он все еще удивлялся тишине. Верхние кромки облаков в том месте, куда провалилось солнце, озарились ярким огнем. Над поляной во все стороны носились стрижи. Стриж – птица не лесная, любит гнездиться на высоких береговых кручах, но что стрижу стоит наведаться в лес, если он делает по сто пятьдесят километров в час!

В воздухе много стрекоз. Юрка обрадовался стрекозам – они истребляют комаров, его ночных мучителей. Где-то затявкала лиса. Можно было подумать, что тявкает комнатная собачонка. Голос визгливый, злой, – похоже, кто-то добычу отнял. Барсук? Волк? Юрка думал о волке без волнения. Первое знакомство оставило приятные воспоминания: волк бежал, услышав его голос… Но, может, лучше все-таки забраться на дерево?

При этой мысли вдруг заныли все мышцы, они словно взбунтовались от одного только намерения Юрки провести ночь, как и предыдущую, на ветке, где они не только не отдыхают, а, напротив, невероятно устают. «Ладно, останусь на земле…»

Мальчишка побродил по поляне, нарвал еще травы, чтобы сделать более удобной «постель». Собранное для костра топливо тоже пошло в дело – Юрка огородил хворостом место ночлега, почувствовал себя как за крепостной стеной. С наступлением сумерек приободрились и комары, но то ли Юрка привык к их укусам, то ли им меньше стала нравиться его загустевшая кровь, они налетали на него с меньшим азартом. Облака, «переварив» солнце, начали угасать, багровое зарево заката все больше размывалось наплывом ночной синевы. «Здравствуйте, звезды!» – сказал Юрка, мысленно конечно, потому что он еще не дошел до того, чтобы самому с собой разговаривать в голос. Подумал, что на звездное небо молено смотреть бесконечно долго, и это не надоедает. Вид далеких миров пробуждает в душе спокойные чувства, мысли становятся ясными. Не случайно астрономия стала одной из самых первых наук в человеческом обществе.

Умиротворенно шелестели в ночной темноте листья старой липы. Время от времени их охватывал беспокойный трепет, и тогда все они превращалась в тысячи маленьких крылышек беспокойного существа, которое хочет улететь в небо, к звездам, но не пускают корни.

Незаметно исчезли последние отсветы заката. Этой минуты ждали сверчки. Сначала поодиночке, в разных концах леса, они подули в свои волшебные свирельки. К запевалам присоединялись все новые и новые музыканты – и вот уже весь погруженный в темноту лес озвучен величественной симфонией, которая призывала придать забвению всё, что отягощало душу, – убаюкивала, уносила в синие просторы просвеченного звездами неба.

Не может быть! Это невозможно! Юрка вскочил, не веря своим глазам. Липа, под которой нашел он убежище, вдруг стала такой необъятной, что ствол ее и за час не обойдешь, а морщины на ее коре – такие глубокие, что Юрка мог спрятаться в них, как в горных расселинах. Крона вознеслась на недосягаемую высоту, в поднебесье. То же произошло и с другими деревьями. А травы! Они стали такими высокими, какими раньше были деревья! Кустик зверобоя превратился в огромное дерево, а его опавшие лепестки напоминали рваные куски желтой палаточной парусины.

Из зарослей выскочил гигантский муравей и остановился перед мальчишкой в некоторой растерянности. Собственно, растерялись они оба, потому что муравей не видал еще таких маленьких человечков, а Юрка и не подозревал, что существуют муравьи размером с теленка. Но вскоре он разобрался. Поскольку все вокруг пришло в несоответствие с привычными представлениями о размерах и соотношениях, значит, оно или увеличилось, а Юрка остался прежним, или же осталось прежним, а Юрка уменьшился. «Если это кому-нибудь нужно, так только Лесовику. Он меня уменьшил по меньшей мере в тысячу раз… Ужас! Теперь я наверняка пропал! Меня любая синица склюет, любой муравей задавит, любой паук убьет!»

– Не отчаивайся, – сказал муравей, который все это время шевелил усиками, изучая Юрку. – К любым обстоятельствам можно приспособиться.

– Я не отчаиваюсь… Я еще не успел отчаяться – произошло все так неожиданно, – сказал Юрка, разглядывая муравья с удивлением и любопытством, словно это был инопланетянин.

Поразительно отчетливо можно было рассмотреть его серповидные жвалы, массивную голову с выпуклыми глазами, сочленения усиков и лапок…

– Как ты здесь оказался? – спросил муравей.

– Пришел с отцом за грибами. Заблудился… Теперь вот хочу выбраться из лесу и не могу. Дороги не знаю… Лесовик превратил меня в какую-то козявку.

– Уменьшив тебя, он показал степень твоей зависимости от леса. Но, став маленьким, ты должен оставаться великим, то есть человеком.

– Постараюсь.

– В твоем положении есть даже некоторые преимущества, – сказал муравей.

– Какие же? Их-то пока я не вижу.

– Самое важное – становится легко разрешимой проблема питья и еды.

– Странный у тебя язык, однако, – заметил Юрка.

– Он соответствует уровню общественного развития муравьев, если ты имеешь в виду обезличенность языка. Но я – исключение среди муравьев. Притом довольно редкое, если не единственное в своем роде. Язык у меня может быть и более эмоциональным. Способностью к такому языку в муравьином сообществе наделена руководящая прослойка. Я к ней не принадлежу. Зато у меня с самого рождения обнаружились художественные способности.

– Вот как?! У муравьев есть «руководящая прослойка»? До сих пор наши естествоиспытатели не знали об этом.

– Нашей жизнью управляют определенные общественные принципы, и тебе, возможно, представится возможность познакомиться с ними.

Вверху послышался тонкий свист крыльев. Над ними кружилась дорожная оса, гроза бродячих пауков– охотников, прозванная ими Черной Смертью. Юрка схватился за дубинку.

– Не бойся, нас Помпила не тронет, – сказал муравей. – Не бойся.

– Почему же она кружится над нами?

– Любопытство разбирает. Она заинтересовалась тобой, вот и присматривается. Нам она не враг. Мы должны остерегаться муравьиных львов. Избави бог оказаться в их западне.

Юрка вдруг помрачнел, и муравей заметил это.

– Ты боишься муравьиного льва?

– Нет. Но я подумал, что теперь отец никогда не сможет меня разыскать. Он пройдет в метре от меня и не заметит. Он может наступить на меня! Представляешь, что значит быть раздавленным собственным отцом?! А я не смогу его окликнуть. Мой голос, наверное, стал тоньше комариного писка.

– Ты прав, – сказал муравей. – Но если ничего нельзя изменить, то лучше об этом и не думать. Верно я говорю? Положись на судьбу. А пока пойдем чего-нибудь попьем, ты ведь умираешь от жажды, я вижу. Здесь недалеко есть заросли крапивы. Крапивный сок очень полезен.

Когда муравей бежит, для него преград не существует. Он ловко перемахивает через камешки, через лежащие на земле стволы травинок, через десятки других препятствий… Не то что Юрка. Этот спотыкался на каждом шагу. Муравей часто останавливался, поджидал своего спутника.

– Экий ты неповоротливый! – повторял он всякий раз, когда Юрка падал. – У меня шесть лап, и я ни на одну не споткнусь, а у тебя всего две ведь! Ну да ничего, приноровишься. Ты еще не привык.

Они вошли в заросли крапивы. Стебли – руками не охватишь, и на них колючки – словно шипы гледичии. Муравей выбрал самое зеленое, недавно пробившееся из-под земли растение и вонзил в него жвалы. Вскоре в месте прокуса проступила капелька прозрачного сока.

– Пей на здоровье! – предложил муравей.

Юрка вытянул губы трубочкой и прикоснулся ими к серебристой капле. Набрал полон рот. Не торопился глотать. Наслаждался. Прохладная, мягкая влага слегка пощипывала язык. Ее «травный» вкус, в отличие от лопуха и чертополоха, был приятный. Юрка напился вдоволь и почувствовал, как бодрость возвращается в его изможденное тело, сердце стучит ровнее, кровь веселее струится по жилам.

– Ах, как здорово! Спасибо тебе, братец-муравей? – сказал Юрка.

Необыкновенное блаженство охватило его. Кто умирал от жажды, может представить себе, что значит дорваться до воды.

Пока Юрка пил, муравей скромно стоял в сторонке и радовался. Юрка выпил всю каплю и еще пожелал.

– Пойдем к другому ростку, – сказал Муравей.

Крапивник рос густо. Никакие другие растения не осмеливались поселяться на его территории, он не терпел соперников.

– Подожди, я сам, – попросил Юрка, когда муравей готовился прокурить новый стебель.

Муравей с сомнением посмотрел на Юркин рот, как бы говоря: «Чем ты, человече, собираешься его прокусить, у тебя же нет для этого жвал!» Юрка вытащил нож, лезвие сверкнуло в солнечных лучах. Юрка подошел к стеблю и сделал небольшой надрез. Пока он утолял жажду, муравей ощупал усиками предмет, который, как он полагал, заменял Юрке жвалы.

– Полезная вещь? – спросил муравей.

– Очень полезная. Во многих случаях просто незаменимая.

– Если ты напился, здесь нам больше незачем оставаться, – сказал муравей. – Нельзя оставаться. Это территория соседнего муравейника. Могут быть серьезные неприятности… у нас, конечно. Давай поторопимся.

Муравей бежал со всех ног и все время поторапливал Юрку.

– Но я не могу бежать так быстро! – взмолился Юрка.

Почему? Ведь ты освежился, можно сказать!

– Все равно не могу… У меня в животе сильно булькает!

– Если нас захватят хозяева этих мест, они воспользуются именно нашими животами! – сказал муравей многозначительно.

– Как так?

– Они подвесят нас к потолкам в своих кладовках и заполнят нас молочком тлей. Наши брюхи раздуются так, что в них и головы утонут. Можешь мне поверить, это не совсем приятная роль – быть бурдюком.

– Почему ты говоришь «брюхи»?

– А как же?

– По-моему, брюха…

– «По-моему…» Какая у тебя оценка по языку?

– А что?

– А то, что родной язык надо знать безукоризненно… Не отставай, пожалуйста! Кстати, какой у тебя номер? – спросил муравей.

– Что еще за номер? – Юрка изобразил удивление. – Номер чего? Кед? Джинсов?

– Я считал тебя более серьезным, приятель, а ты валяешь дурака.

– Прости, – сказал Юрка, – но я действительно не понимаю, о чем речь. В общем, я знаю, что такое номер, но…

– В своем муравейнике я прохожу под номером X-Девятый. Это мое имя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю