Текст книги "Бесконечный тупик"
Автор книги: Дмитрий Галковский
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 110 страниц)
459
Примечание к №451
В «Приглашении на казнь», в мире одряхлевшей, уснувшей материи
Это мир будущего, покинутого людьми. Люди ушли в высший сон, сон же материализовался. Все вещи порождены из одного, и поэтому близкие друг другу, домашние. Топор в «Приглашении» это не топор палача, а топор бытовой, как и Пьер бытовой, домашний палач, сосед по коммуналке. Топор легко превращается в ропот, лёгкое дыханье, трели соловья. Соловей же оказывается Соловьём-разбойником. Вещам близко, так как все они субъективны. Творец конечен и потерял над сотворённым власть. Но не до конца. Конец романа перерубает пуповину мира, и вещи разлетаются и гибнут. (483) Но и существование творца становится также проблематичным. Собственно создание Набокова – вполне реальная модель вполне реального будущего, правда будущего очень далёкого.
460
Примечание к с.28 «Бесконечного тупика»
(Розанова)называли «ожившим персонажем романов Достоевского»
Прототипом жены-нигилистки Шатова в «Бесах» несомненно послужила Суслова, впоследствии жена Розанова. Э.Голлербах в своей работе о Розанове вспоминал:
«Зная симпатию В.В. к Достоевскому, я однажды спросил его: „Кто из героев Достоевского Вам больше всего по душе, чья психология Вам ближе и роднее?“ Не задумываясь ни на минуту, В.В. ответил со свойственной ему порывистой и вместе с тем мягкой интонацией: „Конечно – Шатов“».
461
Примечание к №444
«В эстетике Соловьёва мы имеем по преимуществу неумирающие создания его гения». (Е.Трубецкой)
В конце своего двухтомного труда Трубецкой, обращаясь к оппонентам, прямо уподобляет Владимира Сергеевича Соловьёва Иисусу Христу:
«Тем же почитателям Соловьёва, которые вопреки очевидности хотят заковать его идею в тесные для неё полушеллингианские формы „Чтений о Богочеловечестве“, я отвечу словами, которые услышали мироносицы, слишком упорно искавшие Христа во гробе: „что ищете с мёртвыми!“ Уже давным-давно ангел Божий отвалил камень от пещеры, и не живёт в ней дух величайшего из русских философов: зачем же возводить в принцип философии те пелены во гробе».
462
Примечание к №442
Ленин был абсолютно безлик, абсолютно сконструирован.
Ленин – персонаж. Он возник не из русской истории, а из русской литературы. Собственно РУССКОГО в нём ничего. И всё – не содержание, а материал – русская идеальная восприимчивость к слову. Ленина совсем не понимают. Вот написал ему в 1919 году письмо М.Дукельский, профессор Воронежского института. В письме говорилось следующее:
«На нас, сваленных вами в одну зачумлённую кучу „интеллигенции“, были натравлены бессознательные новоявленные коммунисты из бывших городовых, урядников, мелких чиновников, лавочников, составляющих в провинции нередко значительную долю „местных властей“, и трудно описать весь ужас пережитых нами унижений и страданий. Постоянные вздорные доносы и обвинения, безрезультатные, но в высшей степени унизительные обыски, угрозы расстрела, реквизиции и конфискации, вторжение в самые интимные стороны личной жизни (требовал же от меня начальник отряда, расквартированного в учебном заведении, где я преподаю, чтобы я обязательно спал с женой в одной кровати)».
Ленин публично отвечает в «Правде»:
"Это вообще ни с чем не сообразно. Автор сам побивает себя, рассказывая, как о величайшей обиде, об унизительном обращении, про тот случай, когда начальник отряда, расквартированного в учебном заведении, требовал у профессора, чтобы он обязательно спал с женой в одной кровати.
Во-первых, поскольку желание интеллигентных людей иметь по две кровати, на мужа и на жену отдельно, есть желание законное (а оно, несомненно, законное), постольку для осуществления его необходим более высокий заработок, чем средний. Не может же автор письма не знать, что в «среднем» на российского гражданина никогда по одной кровати не приходилось!
Во-вторых. Был ли неправ начальник отряда в ДАННОМ случае? Если не было грубости, оскорблений, желания поиздеваться и т. п. (что МОГЛО быть и за что нужно карать), если этого, повторяю, НЕ БЫЛО, то, по-моему, ОН БЫЛ ПРАВ. Солдаты измучены, месяцами не видели кроватей, ни, вероятно, сносного ночлега вообще. Они защищают социалистическую республику при неслыханных трудностях, при нечеловеческих условиях, и они не вправе забрать себе кровать на короткое время отдыха? Нет, солдаты и их начальник были правы".
И т. д. Следует учесть, что Ленин говорит всё это СОВЕРШЕННО СЕРЬЁЗНО, вовсе не ставя себе целью сознательное издевательство над несчастным человеком. Но сквозь его наивную, семинарски-коленчатую логику сквозит юродская суть русской мысли. Сквозит настолько ясно, что если СПЕЦИАЛЬНО поставить себе целью издевательство, то получится гораздо бледнее, чем у Ленина (471). Это идеал чистого глумления.
Набоков назвал правление Ленина «нероновским пятилетием». (478) Да какой там Нерон! Нерон свободен, широк, он раб страстей. А здесь раб книги, циркуляра. Башмачкин. «Во-первых, во-вторых».
Откуда же такая сила? – Да ведь 200 лет создавали – «русский литературный».
Ленин – личность ещё далеко не понятая. Как не был понят и Христос. Понадобилось лет 200, чтобы начали догадываться о масштабе голгофского события. Набоков назвал ещё Ленина «самолюбивым неудачником». Да. Но это так… Это всё равно что характеристика Вл.Соловьёва вне характеристики самой русской истории, русской «свободы». Судьба неудачника очень удачно наложилась на неудачу самой русской цивилизации. И получилась головокружительная удача.
463
Примечание к №451
мавзолей капитана Сонного
Недалеко от мавзолея был расположен «вечный фонтан». Это писалось в 30-х годах, задолго до кремлёвского «вечного огня».
Или вот снова договаривание. Для Чердынцева началом его первой книги послужила статья о Чернышевском, помещённая в советском шахматном журнале «88». А через 50 лет, в 1986 году, в уже настоящем журнале «64» опубликовали отрывок из мемуаров Набокова. Это была первая советская публикация его произведений.
464
Примечание к №442
тряпичный Гоголь, совсем оторвавшийся от клейкого текста и колесом пошедший по городам и весям обречённого государства
Леонтьев писал:
«(К 50-м годам) всё было в запасе, всё было уже разнообразно и ГОРЕЛЬЕФНО: и тонкость ума, и СВОЕОБРАЗНО уже созревшее воображение (первые стихи Фета, высокие фантастические и патетические страницы Гоголя: „Страшная месть“, „Рим“, „Россия-тройка“ и т. д.), и озлобленное безверие, и ненависть к своему русскому, доходившая до радости нашим поражениям в Крыму. Нужны были только: ВОЛЯ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ; нужна была возможность вольнее расходовать эти разнообразные и огромные психические запасы… Воля эта была дана. И теперь мы пожинаем и пшеницу и плевелы, столь густо засеянные нами в 40-х и 50-х годах. Во времена Кутузова и Аракчеева всё было у нас С ВИДУ уже довольно пёстро, но БЛЕДНО; всё было ещё БАРЕЛЬЕФНО; ко времени Крымской войны – многое, почти всё, ВЫСТУПИЛО рельефнее, СТАТУАРНЕЕ на общегосударственном фоне; в 60-х и 70-х годах всё сорвалось с пьедестала, оторвалось от вековых стен прикрепления и помчалось КУДА-ТО, смешавшись в борьбе и смятении!»
Глубочайший символ. Почувствован процесс ОЖИВЛЕНИЯ, ПОРОЖДЕНИЯ. Оживления и порождения ФАНТАЗИЙ. Гениальна эта спутанность политических воззрений и «Птицы-тройки» – сорвались люди и сорвались в свободу персонажи. Люди и персонажи перепутались. Гениально!
465
Примечание к №410
я слишком серьёзно отношусь к любви
В характере отца несомненно было что-то еврейское, что-то пришибленное, раздавленное, униженно– ненормальное, с трудом компенсируемое то визгливым, то вдумчивым оправданием. Но во всём отцовском мельтешении было чувство, выдающее с головой его наивно-арийское происхождение. Это чувство какой-то абсолютной растерянности и недоумевающей рассыпанности. Это был человек, предки которого 1000 лет жили в обстановке расового комфорта. Никаких навыков обитания в чуждой расово среде у них не было. А ведь расово, биологически чуждое общество это совсем не социальное отчуждение, это гораздо глубже и страшнее. И вот отец оказался в положении еврея, «чужака».
Пихнули в грязь и смеются. А рядом сынишка плачет, лопочет что-то на милом жаргоне. Евреи с этого– то и живут, на этом-то века и века всё образование, всё воспитание строят. А русского вот толкнули в грязь – он даже и не поднялся как следует, а как-то боком, боком, прижимаясь к земле, побежал за угол. А о сыне и забыл даже. Сыну кричат: «Анклойф, Иван, беги у папе». А папа-то умирать собрался.
То же и в моей судьбе повторяется. Вот «дело о рисунке». В хохочущем, колесом ходящем быте еврейского кагала всё нашло бы своё разрешение, и нашло бы в той или иной степени просто, естественно, «само собой». В моём же случае сама мысль о РЕШЕНИИ подобного рода события просто не могла прийти в голову. В генофонде решение таких проблем не предусмотрено. Дворянство это дворянство, а дворня это дворня. Но чтобы дворянин оказался в положении дворового – где же это видано? Только в горьковских «пиесах». А кто ведь я? – Дворянин из барака. (532) Конечно, это привело к совершенно ненормальным видам взаимодействия с действительностью. В кривом зеркале элитарного гонора (вовсе не социального, а биологического) микроскопические происшествия приобретали масштабы мировых проблем.
Вот и проблему «рисунка» я стал решать по-русски основательно, серьёзно, в стиле «спокойно, товарищи, все по местам, последний парад наступает». Начало существования в качестве изгоя было положено, как и положено, филологической адаптацией. Человек, который «рисует голых баб», конечно, не может иметь нормального имени. Он должен носить кличку. Какую? Смешную, жалкую и агрессивно-нелепую. В классе я сообщил, что меня зовут «Килька». (546) Прозвище понравилось и успешно продержалось до окончания школы (прозвищ в классе больше ни у кого не было).
После смены имени необходимо было изменить внешность. Моя красивая внешность находилась теперь в разительном несоответствии с новой социальной ролью «отпетого», «классного шута». Я смешно вытягивал шею, надувал щёки, просто кривлялся. На помощь пришли начавшиеся тики: дёргалось плечо, шея, косили глаза, кривился по-крысиному в сторону нос. Помнится, одна школьница упорно называла меня не «Килькой», а «Крысой»: «У-у, кр-рыса». Проблема внешности была окончательно решена годам к 15-ти. Лицо покрылось прыщами, глупо округлилось, нос вытянулся, волосы свалялись в нестриженые сальные лохмы. Возможно, что в это время я производил не просто отталкивающее, а и более тяжёлое впечатление. Однажды ехал с отцом в метро, и его сочувственно спросили: «Он у вас что, болен?» Отец ответил: «Да». Я промолчал, по привычке безропотно перетекая в предложенное определение.
При этом ни об изменении внешности, ни о новом типе поведения я, конечно, совсем не думал. Всё происходило внутри, и в сознание просачивались лишь отдельные струйки взбаламученных сновидений. Ход отражённого в мыслях стремления к смерти был примерно следующим: отец придёт в школу и будет рассказывать «про баб». Надо «заглушить», подготовить почву, чтобы в общем контексте новая информация не выглядела оглушающе-разоблачительно. Проблему «двора» (отец будет рассказывать во дворе) я решил просто. С того самого воскресенья я никогда не выходил гулять. Третья проблема тоже была решена сразу: у человека, который «рисует баб», не может быть друзей.
И наконец, всякие разговоры о так называемой «любви» в таком положении должны быть исключены. Это глумление.
Всё было вполне логично. Только принялся уж больно шустро. У евреев и шуточки, и ирония. А тут Ваня насупил брови и давай топором махать: «Пропала жизнь». Да на этом можно жизнь ПОСТРОИТЬ. «Бабы». Ну и развил бы тему «баб». Уже интересно. Из лужи-то многое виднее. Может быть, в луже звёзды лучше видно. Нет. Не надо этого. Купил булку, а там след сапога на корке. – "Гражданин, поменяйте!" – "Нет, заверните ТАК". Вы мне жизнь мою так заверните, «с лужей». Евреи говорят: «Да не было никакой лужи, забудь». – «Нет, была. Как же забыть. Я помню, меня толкнули. Тогда, в выходной день. И все смеялись, а потом забыли. А я помню». – «Во-от, правильно. Эти ублюдки ногтя твоего не стоят». – "Нет, не правильно. Меня толкнули, и я виноват. А больше и нет никого. Я и лужа". – «Да кто же так в луже живёт. И разве так в луже живут?» – "Живу как умею. Учиться не у кого. Приходится своим умом-с".
Русские относятся к жизни слишком серьёзно. И русские, и евреи это трагические, эсхатологические народы. Евреи трагедию делают бытом, опошляют. А русские быт превращают в трагедию. И в том и в другом случае форма трагедии, стиль трагедии утрачены.
Русские – лгуны в слове. Болтуны хитрые, двуличные. Их не поймёшь. Начнут с одного, а кончат совсем другим. В чувствах же очень честные и серьёзные. Евреи в слове, договоре – прямы, верят. Зато в чувствах лукавы, с трещинкой иронии: смеются, а взгляд грустный, плачут, а глаза лукаво жмурятся, прячутся. Релятивизм чувства и релятивизм слова. Предательство сердца и измена ума, рассудка. Поцелуй Иуды и слово Ивана. Очень интересно проследить, как эти два столь двуличных и коварных народа начали «взаимодействовать», делить народы, страны, материки, земной шар. Космос. Иуда и Антихрист. Два народа-юрода, два народа-паяца.
466
Примечание к №438
Его (Николая II) мученичество смысл и ритм дало России.
В революции и гражданской войне, столь переполненных всевозможными «событиями», действительных событий произошло только два (сливающихся в одно): отречение и мученичество Николая II. Это – Поступки.
Бердяев в «Смысле творчества», книге, опубликованной за два года до Екатеринбургской трагедии, утверждал:
«Славянофильская концепция самодержавия, как государственности аскетической и жертвенной, была мечтой, ничем не связанной с самодержавием историческим, всего менее аскетическим и жертвенным, столь же буржуазным, как и все государственности мира».
После гибели Николая произошло удивительное. Бердяев – банкрот. Понимаете ли вы, что это такое? Если бы всё осталось в русской истории на своих местах, но с одной небольшой частностью: Николай II был убит в 1918 году при попытке к бегству, в спину, и у него нашли бы дневник, где он по матерну ругает своих мучителей и всю эту проклятую страну, столь подло предавшую его, – то Бердяев остался бы всё равно нормальным, порядочным человеком. А так ведь не Бердяев даже, и не бердяевы, а «бердяевы». Иначе всё бы получилось. Ну, был убеждённым социалистом, но это по наивности, по неведению, трогательной доброте. Ну, книги его неоригинальны – да что такое вообще оригинальность? Бердяев известен и трудолюбив. Ну там Дзержинского постоянно хвалил, умилялся его «романтизму». Но ведь действительно сильная, мужественная фигура. Следуют ведь учитывать, где он жил и когда, в этой, извините, «Империи Российской». Во что верить, за что уцепиться? А Дзержинский рыцарь, герой. Но вот Бердяев убежал. Кто он и иже с ним? На фоне смерти-то мученической? Да после этого скрываться, молчать. Тихо умирать никому не известным иностранцем в пригороде Буэнос-Айреса. А он, они, кричали, писали книги. Горы книг написали. И чем больше писали, – вот сердцевина-то где – тем площе, смешнее, понятнее становилось. Каждая новая книга – новый шлепок в ту же лужу. Не надо вас, чего вы всё говорите. Всё уже. Поезд давно ушёл. В деле себя вы уже показали. Вас НЕ НАДО. Ситуация стала однозначной. Классическая трагедия. Розанов сказал ещё в «Легенде»:
«Умирая, всякая жизнь, представляющая собою соединение добра и зла, выделяет в себе, в чистом виде, как добро, так и зло».
Великий поступок Николая II, великое добро, которое он сделал для России, оконтурило зло, выявило зло, сделало его совершенно однозначным и следовательно – бессильным. Судьба России взяла Бердяева за ухо и поставила перед простой дилеммой. Просил – и получил.
Об этом не следует писать. И не будут писать. Но это всегда вольно или невольно будут подразумевать. Теперь сама вселенная духовного мира России так устроена. С «царским комплексом». Мистически Россия теперь вечная монархия.
467
Примечание к №290
И нигде явно ткань сглаза не прерывается. Ни одного явного доказательства.
Вязь розановского мышления удивительна. Все свои основные мысли он продумал в 80-х годах, а изложил в 90-х. Дальше, 900-е и 10-е – инерция, злорадно кривящаяся и закругляющая монотонные темы. Содержание книг Розанова равно нулю. Он действительно НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ и ушёл в иной мир великим молчуном.
Одна из первых работ Розанова – «Место христианства в истории». Схема этой работы точна, логика выверена. В центре взаимодействие светлого арийского и тёмного семитского начала. Арийское начало – объективно, семитское – построено на крайнем субъективизме. Субъективация арийства (Сократ) есть его семитизация, а объективация семитства (абстрактный и светлый Новый завет) есть его ариизация. Эта переплетённость обеспечила грандиозный успех христианской цивилизации.
Но что такое в контексте этой схемы творческая эволюция самого Розанова? Его последующие высказывания о крахе христианства, а светлом семитском и тёмном арийском начале? И наконец, чисто христианская кончина Розанова? Мысль его дважды обернулась, совершила полный круг и всё. Сама по себе, вне своей динамики, она, как и все другие розановские мнения, значения не имеет. Круг. Стиль. (528) То есть он сказал всё. И сказанное – пережил. Железная логика – и полная свобода. И внутри – глубокая обречённость. Возможно лёгкость, возможно фантазия, возможно азарт, но при этом глубоко внутри – обречённость.
468
Примечание к №434
«Выдам тебе зипун, ферязь, штаны, сапоги нарядные … Боярыню одну надо ублаготворить». (А.Толстой)
Розанов писал:
«Между эсерами есть недурненькие „первые любовники“; и тогда они очень хорошо устраиваются (2 случая на глазах)».
Или:
«У социал-демократа одна тоска: кому бы угвоздиться на содержание. Старая барыня, широко популярный писатель, „нуждающийся в поддержке молодёжи“, певец – все годится».
469
Примечание к №403
теософия сконструировала коммунизм
Коммунизм понятен, элементарен. Он интересен только в одном – в своих истоках. Кто, когда, где, назовите фамилии и адреса. Кто придумал социализм-коммунизм, для чего, как конкретно его ввинчивали в реальность? Маркс не интересен. Но брат его жены оч-чень интересен. (480) Фердинанд Отто Вильгельм Хеннинг фон Вестфален был министром внутренних дел Пруссии. Пруссии – «полицейского государства».
470
Примечание к №403
Однако надо понимать психологию истероидного типа.
«Видения» Соловьёва не были просто шарлатанским издевательством над окружающими. Эти «видения» действительно наличествовали, но лишь в той форме, в какой это возможно для истерика. Блестящую характеристику этого типа личности дал П.Б.Ганнушкин. И я не откажу себе в злорадном удовольствии сделать обширную и исчерпывающую выписку из его труда по психопатологии.
Ганнушкин пишет:
«Главными особенностями психики истеричных являются: 1). стремление во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружающих и 2). отсутствие объективной правды как по отношению к другим, так и к самому себе … Во внешнем облике (истериков) особенно обращают на себя внимание ходульность, театральность и лживость. Им необходимо, чтобы о них говорили, и для дости-жения этого они не брезгуют никакими средствами. В благоприятной обстановке, если ему представится соответствующая роль, истерик и на самом деле может „отличиться“: он может произносить блестящие, зажигающие речи, совершать красивые и не требующие длительного напряжения подвиги, часто увлекая за собой толпу; он способен и к актам подлинного самопожертвования, ес-ли только убеждён, что им любуются и восторгаются. Горе истерической личности в том, что у неё обыкновенно не хватает глубины и содержания для того, чтобы на более или менее продолжительное время привлечь к себе достаточное число поклонников. Их эмоциональная жизнь капризно неустойчива, чувства поверхностны, привязанности непрочны и интересы неглубоки; воля их не способна к длительному напряжению во имя целей, не обещающих им немедленных лавр и восхищения со стороны окружающих … Каждый поступок, каждый жест, каждое движение рассчитаны на зрителя, на эффект: дома в своей семье они держат себя иначе, чем при посторонних; всякий раз как меняется окружающая обстановка, меняется их нравственный и умственный облик. Они непременно хотят быть оригинальными, и так как это редко удаётся им в области положительной, творческой деятельности, то они хватаются за любое средство, подвё-ртывающееся под руку, будь то даже возможность привлечь к себе внимание необычными явлениями какой-нибудь болезни. Отсюда – сцены припадков и обмороков, загадочные колебания температуры, продолжительные отказы от пищи с тайной едой по ночам, причинение себе всевозможных повреждений, кото-рые затем выдаются за сами собой появившиеся и т. д. … Духовная незрелость истерической личности, не давая ей возможности добиться осуществления своих притязаний путём воспитания и развёртывания действительно имеющихся у неё способностей, толкает её на путь неразборчивого использования всех средств воздействия на окружающих людей, лишь бы какой угодно ценой добиться привилегированного положения. Некоторые авторы особенно подчёркивают инфантильное строение эмоциональной жизни истериков, считая его причиной не только крайней поверхностности их эмоций, но и часто недостаточной их выносливости по отношению к травмирующим переживаниям. Надо только от-метить, что и в области реакции на психические травмы нарочитое и выдуманное часто заслоняет у истериков непосредственные следствия душевного потрясения…»
Мне кажется, что даже самый ярый поклонник Соловьёва не может не признаться, что многие факты биографии философа прекрасно иллюстрируют эту характеристику. Слишком многие.
И вот «видения» Соловьёва. Они были, но это видения не экзальтированного мистика, а больного человека, причём не шизофреника, не маньяка и даже не алкоголика, а истерического психопата. Соловьёв выдумал, конечно, все свои контакты с потусторонним миром. Да и смешно было бы предполагать внутренний опыт Франциска Ассизского, Мартина Лютера или Серафима Саровского у сотрудника «Русской мысли». Но он сам почти верил в свои галлюцинации. Это был обман, но сама форма и интенсивность обмана была следствием объективного заболевания, психической аномалии. Истерик, падая в обморок, отлично понимает, что это обморок не настоящий. Но тем не менее обморок есть, и вызван он объективными причинами. Это ОДНОВРЕМЕННО и искренне патологическое состояние и обман, мистификация, ломание.
Внутренне вызванное другими (более страшными) причинами, но внешне очень схожее поведение было у Гоголя. То же ломание перед благоговейными поклонниками, доходящее до замирания за столом с вытянутой вилкой (тише-тише, Гоголь думает, творит, у него «видения») или до демонстративного засыпания в переполненной гостиной (тише-тише, Гоголь спят – на цыпочках, на цыпочках отсюда).
Из более молодого поколения к Соловьёву психологически ближе всего Блок – трус «себе на уме», женившийся на вечной женственности.
Вернёмся к «видениям». Тут уже совсем немного осталось. Поехал Владимир Сергеевич в имение к Толстой и семейству Хитрово писать свою «Теократию». А места эти под Петербургом красивые. Речка, сосны. Вот сидел однажды он на берегу речки около валуна, который окрестил «святым камнем», мечтал. А кругом-то как хорошо: птички поют, ветерок, облака. А хорошо бы, подумал философ, пришли бы сейчас все святые православные, все участники церковных соборов первых веков христианства и сказали: «Благословляем тя, Владимир, на великий труд оправдания веры отцов». Сказано – сделано. Сообщил радушным хозяевам-спиритам – было-де видение такое. Те испуганно закивали, бросились по дневникам записывать. «Факт».
Истерическая выходка произошла внутри больной истеризмом СРЕДЫ и воспринялась поэтому как нечто реальное и вполне естественное. И тут уже заглушка. Положим, книга-то Соловьёва плохая, слабая. – Так вы неправильно понимаете. Вам русским языком говорят – было видение! Что, не ясно?! Нужно, батюшка, видеть за внешней мишурой великий смысл. Как пишет Мочульский:
«Для Соловьёва цельность познания – не философское понятие, заимствованное у Шеллинга и Ивана Киреевского, а собственное мистическое переживание. „Всеединое“ явилось ему ещё в детстве, как „цельная и живая истина“, как „единый образ женской красоты“. Он и философствовать начал для того, чтобы рассказать на понятном, то есть логическом языке о своих видениях».
…Нет, господа, так не будет. Несерьёзно это. Угодно вам называться философами, давайте рассматривать ваши произведения в контексте исторической традиции. Это для вас же будет ЛУЧШИЙ вариант. Потому что, если переходить на личности, на субъективный опыт, то от Соловьёва вообще и мокрого места не останется. Ведь как сказал Ганнушкин:
«Духовная незрелость истерической личности, не давая ей возможности добиться осуществления своих притязаний путём воспитания и развёртывания ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИМЕЮЩИХСЯ У НЕЁ СПОСОБНОСТЕЙ, толкает её на путь неразборчивого использования всех средств воздействия на окружающих людей…»
«Мистический опыт» Соловьёва это как раз «неразборчивое использование». А вот его философские работы это, конечно, продукт «действительно имеющихся способностей» и способностей, прямо скажем, неординарных. Написать в возрасте 21 года «Кризис западной философии» – 150-страничный труд, свидетельствующий о глубокой профессиональной компетентности… И притом в России, в середине 70-х годов… Это вещь удивительная. Конечно, трудно, да и невозможно ожидать в юношеском возрасте абсолютной оригинальности, да ещё при рациональной, академической форме изложения. Но здесь даже элементарная компиляция требует очень серьёзной подготовки, профессионального понимания философской терминологии и самих приёмов последовательного западноевропейского мышления. И вот человек загубил себя, связался с бабами-истеричками, с какой-то литературной богемой. Много воли дали, много свободы. Разменял свой талант на популярность. В Соловьёве сказался он сам. А сам он был неинтересный. Интересен был его неожиданный нерусский талант. Он полукровка. Мозг русский, но с польско-еврейской корой. Не ерунда с художеством, а ерунда с логосом. А он полез в художество. И получилась ерунда. Ну зачем он, например, полез в русскую литературу? (476)
А с другой стороны, конфликт его был, видимо, неразрешим. Так что это личность-то, что там ни говори, трагическая. Просто и Мочульский, и братья Трубецкие, и Лопатин – это такие позитивисты, такие русские глухари, что они увидели тайну как раз в наиболее объяснимой и понятной части соловьёвской темы. Феномен Соловьёва посильнее будет. Пострашнее.
Вернёмся на последнем обороте этой пластинки к Ганнушкину. Объяснять Соловьёва «по Ганнушкину», конечно, нелепо. И чтобы нейтрализовать эту нелепость, я «объясню» сейчас точно так же самого себя. Что ж, «любишь кататься, люби и саночки возить». Я никогда не тормозил кристаллизацию своих фантазий (чувствовал – иначе будет хуже). Но после акта выговаривания уже спокойно и немного устало спрашивал себя: почему? Почему так пошло, в эту сторону? Почему я ненавижу Соловьёва? (591) А ведь ненавижу, это ясно. Ну что это: бесит смех его, манера шутить. Какая уж тут философия. Очевидно, дело в биологической полярности. Кто я «по Ганнушкину»? Конечно, шизоид:
«Больше всего шизоидов характеризуют следующие особенности: аутистическая оторванность от внешнего, реального мира, отсутствие внутреннего единс-тва и последовательности во всей сумме психики и причудливая парадоксальность эмоциональной жизни и поведения. Они обыкновенно импонируют (исходя из собственного опыта замечу, что так же обыкновенно они раздражают – О.), как люди странные и непонятные, от которых не знаешь, чего ждать. Уже самая манера держать себя, движения, жесты шизоидов нередко производят впечатление большого своеобразия. Общей чертой моторики шизоидов на-до считать отсутствие естественности, гармоничности и эластичности. Обыкно-венно они обращают на себя внимание тугоподвижностью и угловатостью дви-жений, отсутствием плавных и постепенных переходов между ними, причём у одних, кроме того, бросается в глаза манерность и вычурность, у других – стремление к стилизации и, наконец, у третьих – просто крайнее однообразие и ску-дность движений … Их эмоциональная жизнь вообще имеет очень сложнее строение; аффективные разряды протекают у них не по наиболее обычным и ес-тественным путям, а должны преодолевать целый ряд внутренних противодейс-твий, причём самые простые душевные движения, вступая в чрезвычайно запутанные и причудливые ассоциативные сочетания со следами прежних пережива-ний, могут подвергнуться совершенно непонятным на первый взгляд превращениям. Благодаря этому шизоид, будучи отчуждён от действительности, в то же время находится в постоянном и непримиримом внутреннем конфликте с самим собой. Может быть, это и служит причиной того, что непрерывно накаплива-ющееся от времени до времени находит себе исход в совершенно неожиданных аффективных разрядах … Сквозь очки своих схем шизоид обыкновенно и смотрит на действительность. Последняя скорее доставляет ему иллюстрации для уже готовых выводов, чем материал для их построения. То, что не соответствует его представлениям о ней, он вообще обыкновенно игнорирует. Несогласие с очевидностью редко смущает шизоида, и он без всякого смущения называет чёрное белым, если только этого будут требовать его схемы. Для него типична фраза Гегеля, сказанная последним в ответ на указание несоответствия некоторых его теорий с действительностью: „Тем хуже для действительности“».
Оговорюсь. Почти классическая шизоидная психопатия была у меня осложнена в юности довольно сильной депрессией (с 17 до 22 лет примерно), вызванной прежде всего внешними обстоятельствами. Сейчас же постепенно шизоидная психопатия дополняется некоторыми чертами параноидального типа (прежде всего, захваченность сверхценной идеей собственной исключительности). На первом этапе моторика была скорее третьего типа (скованность). В обычном состоянии – «стилизация». А в будущем, видимо, разовьётся «манерность и вычурность».
Из всего этого ненависть к Вл.Соловьёву вытекает вполне логично. Истерик изломан на поверхности, шизоид – внутри. Шизоид живет по внутреннему времени, его мир развивается сам по себе, вне контекста реальности. Такой психопат может разрыдаться на свадьбе или захохотать на похоронах. Внешне это будет абсурдно, но, исходя из логической последовательности его мыслей, фантазий и чувств, абсолютно объяснимо. Характерно, что шизоидов всегда и охватывают такие парадоксальные желания при ярких внешних событиях-обрядах. Их внешняя яркость подчёркивает и провоцирует сложную оторванность шизоидного «я» от реальности. Но кроме того, шизоиды всегда внешне сдержанны и провокационно скрытны, причём до такой степени, что по инерции заглушечничества хмурятся при хорошем настроении и преувеличенно радостно улыбаются при всякого рода неудачах. И вот похороны. Глаз шизоида подмечает смешные и циничные стороны события. А лицо-маска, приученная скрывать чувства, скорбно хмурит брови. Внешне спокойно, редко и заплачет когда. И смех-то внутри сквозь слёзы, тоже невидимые. И ужас, боль. И тут, например, какой-нибудь истероидный психопат начинает паясничать, откалывая на глазах у ошарашенной публики прямо здесь, на кладбище, очередную репризу. Он действительно хохочет, действительно разоблачает комизм положения и т. д. Какие чувства испытывает при этом первый тип психопатов? Нетрудно догадаться:
