Текст книги "Бесконечный тупик"

Автор книги: Дмитрий Галковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 110 страниц)

Одиноков снимает это противоречие, выводя собственно религиозную проблематику за пределы философского умозрения. Однако он не впадает при этом в уже совсем бесплодный русский сциентизм, так как объявляет вышвырнутое за шиворот православие чем-то настолько высоким, светлым и чистым, о чём и говорить-то грех. Это-де внутренний, таинственный опыт, дар Бога, около которого надо кормиться, окармливаться и благоговейно молчать. Или петь, плакать, но не говорить. Это ловкий и сильный ход.

Одинокову необходима моральная санкция для своих построений. Необходима уже потому, что официальной философской мысли в стране сейчас нет, а философия всё-таки не терпит неофициальности, дилетантизма. Нужна, грубо говоря, «справка». Её автор находит у несчастного и простодушного Розанова. Конечно, трудно подыскать более удобную кандидатуру для легализации своих идей. Пошарив в розановском коробе, всегда можно вытянуть что-нибудь подходящее. И тут мы видим тоже дьявольски продуманную комбинацию.

У Розанова, видимо неожиданно для себя (хотя вряд ли возможно со стороны этого человека что– либо случайное и неожиданное), он натолкнулся и на удивительный приём интимничания, придания веса своим рассуждениям за счёт их выпуклого субъективизма. Подлинность переживания тут компенсирует недостаток аргументации. Это как в стихах, где ритм и рифма служат опорой для в прозе убогого содержания (попробуйте изложить в прозе самую гениальную эпиграмму – получится глупо и плоско).

Из переосмысления этого приёма родилась его блестящая интерпретация – то, что Одиноков называет «двойной заглушкой» или «интеллектуальной девальвацией». Сам Василий Васильевич этим никогда не занимался. (Утверждение со стороны Одинокова обратного это, конечно, пример липовой справки, которую он сам себе выписал, подделав почерк Розанова.) Ренегатство Розанова действительно было ренегатством, перебеганием из одного лагеря в другой «из-за денег» и, шире, из-за соответствующей общественно-политической конъюнктуры. Если сделать развёртку во времени, то никаких столкновений лбами мнений Розанова не будет, как не будет столкновения утверждений Достоевского в 840-х и 870-х годах. «Заглушка» это ловкий софистический приём, вышибающий, по замыслу Одинокова, почву из-под ног оппонентов. Одиноков занимается философским браконьерством. Его «заглушки» это динамит, которым он глушит всех окружающих. Вокруг «Бесконечного тупика» образуется мёртвая зона, где покачивается кверху брюхом мёртвая рыба передёрнутых и передразненных аргументов.

Однако это лишь внешний слой системы Одинокова. На самом деле его мышление гораздо сложнее.

Вслед за Флоренским автор книги считает, что мир как таковой релятивен и антиномичен. Одинаково существуют взаимоисключающие аксиомы, и. А если существуют и, и, то, следовательно, существует и. Но равно имеет право на существование и или. Существует (и) и (или). Может существовать и более сложная антиномия: ((и) и (или)) и ((и) или (или)). И так до бесконечности.

Собственно, об этом и говорил Флоренский, понимая ощущение ничтожности мира как смирение перед его релятивностью (и следовательно, мненностью-мнимостью своего знания о нём), а ощущение величия мира понимая как интуитивное и благодарное принятие «догмата», то есть символического, а следовательно, ЦЕЛЬНОГО (совершенного) выражения абсолютности и сотворённости этой относительности. В своем главном труде Флоренский писал:

«ИСТИНА есть такое суждение, которое содержит в себе и предел всех отменений его, или, иначе, ИСТИНА ЕСТЬ СУЖДЕНИЕ САМОПРОТИВОРЕ-ЧИВОЕ. Безусловность истины с формальной стороны в том и выражается, что она ЗАРАНЕЕ подразумевает и принимает своё отрицание и отвечает на сомнение в своей истинности ПРИЯТИЕМ в себя этого сомнения, и даже – в его пределе. Истина потому и есть истина, что не боится никаких оспариваний; а не боится их потому, что сама говорит против себя более, чем может сказать какое угодно отрицание; но это само-отрицание своё истина сочетает с утверждением. Для рассудка ИСТИНА ЕСТЬ ПРОТИВОРЕЧИЕ, и это противоречие делается явным, лишь только истина получает словесную формулировку. Каждое из противоречащих предложений содержится в суждении истины, и потому наличность каждого из них доказуема с одинаковою степенью убедительности, – с необходимостью. Тезис и антитезис ВМЕСТЕ образуют выражение истины. Другими словами, истина есть АНТИНОМИЯ, и не может не быть таковою. Впрочем, она и не должна быть иною, ибо загодя можно утверждать, что познание истины требует духовной жизни и, следовательно, есть подвиг. А подвиг рассудка есть вера, т. е. само-отрешение. Акт само-отрешения рассудка и есть высказывание антиномии».

Для Флоренского, человека глубоко верующего, рассыпанность его мышления не является чем-то мучительным, ибо предстает прежде всего формой смирения и покаяния перед Абсолютом. Абсолют обладает недостижимой для конечного существа цельностью и в иррациональном акте любви всё равно наделяет человека этой цельностью, пускай и недоступной его конечному сознанию.

Но Одиноков атеист. Он вполне сознаёт релятивность мира, но не видит его единства, объединения. Даже хуже. На уровне интеллекта он вполне сознаёт существование Верховного объединяющего начала, но на уровне душевного порыва этого начала для Одинокова нет. Бог – есть, связи с Богом (религии) – нет. Следовательно, в центр разлетающейся вселенной Одиноков неизбежно ставит своё "я". А его «я» погрязает в дурной бесконечности самооправдания, так как, естественно, не в силах служить ОНТОЛОГИЧЕСКИМ основанием мирового единения.

Предусматриваемость окружающих мнений, агрессивная включённость их в собственные построения это и есть синтез отвлечённых начал, но не статический, а динамический. Одиноковщина является бесконечным метамифологическим полем, при малейшем возмущении порождающим материю той или иной идеальной конструкции. По своей задуманности оно бесконечно, так как самозамкнуто. И это моё утверждение включается в метамиф Одинокова. Брошенное в контекст его мышления, оно осядет там в форме констатации филологического шарлатанства, вслед за Гегелем покрывающего насильственными логическими построениями естественную фантазию магических образов (национальная идея, мировой дух и т. д.). Это придаёт произведению Одинокова странную и невыразимую двусмысленность, которую сам он мучительно сознаёт и пытается весьма неточно квалифицировать как «глумление». Чтобы почувствовать, что это такое, представьте на минуту, что эта статья написана не мною, а самим Одиноковым, и помещена в текст его произведения. Реально ни к чему не придерёшься, но за её гладкими страницами будет бушевать океан злорадства. Ошибочной будет не моя аргументация, и даже не мой замысел. А само моё существование окажется ошибкой, фикцией. Шуткой.

Платой за абсолютный объём одиноковщины является абсолютная пустота содержания. Синтез отвлечённых начал, столь желанный для Соловьёва, возможен лишь в бессловесной глубине. Это синтез не в слове, а через слово, в преодолении слова. Верить и любить нельзя. Можно уйти.

Одиноков говорит о максимальной пустоте своего мира в максимально яркой, нарядной, карнавальной форме. На страницах его книги дерутся ломами и дарят игрушки, умирают от рака и едят капусту, плещут в лицо серной кислотой и целуют руки. Визжа, кувыркаясь в воздухе, вышагивая на ходулях и проскакивая галопом на четвереньках, несётся в карнавальном вихре целый легион философских, литературных и исторических персонажей. Для оппонентов Одиноков накачал огромное силовое поле, магическим кругом защищающее все порождения его фантазии, но внутри бесконечной круглой ограды, чувствуя полную безнаказанность, он с «купецким размахом» «отводит душу». Великий Одинокий океан порождает для испытуемого читателя целую вереницу фантомов, которые, вереща, кривляясь и высовывая языки, загоняют его в бесконечный тупик последнего молчания.

Если использовать терминологию современного литературоведения, то «Бесконечный тупик» является «метапародией», то есть принципиально полифоническим произведением, где какой-либо окончательный выбор той или иной точки зрения предвосхищён и заранее спародирован в этом же тексте (включая и сам пародийный подход как таковой, который тоже является объектом пародирования «второго порядка»).

Однако метапародия является лишь ЛИТЕРАТУРНОЙ ТЕНЬЮ философской концепции автора. Собственно литература и литературное воплощение его не интересуют. Некая литературная форма «Бесконечного тупика» (кстати, неизбежная в России) есть лишь побочный результат интеллектуального существования Одинокова. Такой же побочный, как правильный геометрический орнамент, в силу бездушного эстетизма вычерченный природой на чешуе зверя. С равным успехом Одиноков мог бы оформить какую-нибудь космогоническую гипотезу в виде расчётной книжки за газ и электричество.

Но в свою очередь (и это главное) и собственно философствование является для автора таким же побочным продуктом, тенью его совершенно замкнутого и ирреального существования. Интуитивное постижение мира, его субъективности, тварности и конечности, достигнув некоего предела, приводит к полному равнодушию и принципиальному нежеланию зачем-то (зачем?) раскрывать этот опыт. Всё же попытка этого, и попытка исключительно серьёзная, вызвана совершенно низменными (для автора оскорбительными) причинами. С большим трудом Одинокову ещё удаётся быть философом, но опускаясь ещё ниже, в «литературу» (которую он вообще ненавидит), он обнаруживает свой подлинный, в сущности антиписательский дар. Дар говорить ни о чём. И чем конкретнее, наконец, грубее говорит Одиноков, тем менее он говорит о чем-то реальном.

Если выстроить цепочку порождаемости (то есть цепочку персонажей), то она замыкается самим Одиноковым, который по полноте и охвату выражения является Богом. Одиноков превращается даже не в Единого Макса Штирнера, а в Единое Плотина. Это последний ход дьявольской композиции. Это какой-то неслыханный, фантасмагорический рационализм. Когда я читал «Бесконечный тупик», то чувствовал, что мне в мозг вворачивают ржавый шуруп. Сзади нависла надо мною холодная, страшная фигура Одинокова, с нечеловеческим упорством вворачивающего шуруп отвёрткой злобной, бредовой воли. Отвертка скользила по склизкой от крови шляпке, срывалась и сдирала лоскутами кожу с моего черепа, но вновь и вновь, оборот за оборотом, страница за страницей ввинчивался в череп стальной спиралью бред одинокого сознания. Одиноковское «я» ржавым остриём засело в самый центр мозга, так глубоко, что даже на губах появился кровавый привкус ржавчины. С ужасом я выронил эту книгу и повалился на пол, схватившись за ржавое жало. Но слишком поздно, с последней строчки я понял весь замысел. Как летучая мышь, вампир Одиноков облизал мне череп холодным наркотическим языком. Какая ужасная, какая страшная книга! Какая шахматная злорадная предумышленность с издевательским компотом из сухофруктов в конце!

Cемён Шапкин

VII

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОГО ВОСТОЧНО-ХРИСТИАНСКОГО СОЗНАНИЯ

Глава из книги Дитриха фон Халькофски «К проблеме диффузии Запада и Востока», вышедшей в ФРГ на немецком языке

Весьма интересной для психоисторического анализа является и книга современного русского интеллектуала Одинокова «Бесконечный тупик». Биографию Одинокова, безусловно истинную, и её ложную, но характерную интерпретацию следует рассмотреть в контексте русской истории. Именно тогда раскроется её внутренний смысл и, соответственно, станут более понятными некоторые устремления современного русского общества.

В биографии Одинокова легко выделить три основных этапа:

1. Нарастание отчуждённости по отношению к отцу и его смерть-убийство.

2. Кризис идентичности: уход от людей, замкнутость и молчание (так называемый «психический мораторий»).

3. Обретение новой идентичности и приход к людям в качестве учителя, автора гениальных книг и пророка, наделённого даром харизмы.

В результате сформировалась определённая личность, обладающая рядом специфических черт. Из этих черт наибольший интерес для нашего исследования представляют следующие три:

1. Склонность к образованию сверхценных идей. Внешне Одиноков иногда может казаться человеком, способным к диалогу, поддающимся внушению и даже циничным. Но на самом деле это маньяк, абсолютно замкнутый для посторонней мысли.

2. Потенциал агрессивной энергии. Большей частью эта энергия направляется на собственное "я", что порождает устойчивую депрессию. Депрессия приводит к периодическим духовным кризисам. Каждое сомнение превращается у подобного человека в вопрос жизни и смерти. Его лозунг: «Всё или ничего». Неудачи при таких жизненных ориентирах переживаются крайне болезненно и квалифицируются как окончательное подтверждение собственной ничтожности. Наоборот, любая удача агрессивно используется и порождает всё большие и большие претензии. В неудаче такие люди становятся очень злобными и агрессивными, в удаче – такими же агрессивными, но с оттенком бесшабашной и самоуверенной наглости. Однако другой стороной этой черты личности является мечтательность, впечатлительность, оторванность от реального мира и, что особенно важно, способность накапливать свои мечтания и впечатления годами, пока они в конце концов не прорываются с фатальной и всеразрушающей силой.

3. Магический дар воздействия на окружающих. Одиноков несомненно является даже в чисто биологическом отношении выдающимся индивидуумом. Одиноков – тугой узел различных психических потенций. Уже их простая активация способна глубоко воздействовать на других людей. Кроме того, он склонен к активизации резкой, непредсказуемой, что необычайно усиливает эффект. Этот человек обладает даром кардинальным образом изменять мнение окружающих о себе, что создаёт вокруг него ореол загадочности и динамической вовлечённости в чужую волю. Тут же стоит заметить, что Одиноков просто талантливый и настойчивый пропагандист, способный к постоянному и часто внешне незаметному вдалбливанию в головы собеседников и читателей определённого круга идей. Делает он это с большой изобретательностью, используя весь инструментарий идеологической ломки: от иронических шуток до едких сарказмов; от интимного шёпота до истерического визга; от сухой логики до параноидального бреда; и, наконец, от тонкого кружева намёков, адресованных интеллектуалу-гуманитарию, до примитивных агиток, рассчитанных на самый нетребовательный вкус.

Вообще говоря, у типа людей, к которому относится Одиноков, подобный набор качеств долгое время находится в латентном состоянии и распускается махровым цветом лишь при особом сочетании как внешних, так и внутренних условий. При неудачном исходе кризиса идентичности большинство описанных выше черт редуцируется, так и не успев вполне зафиксироваться и проявиться. Происходит своеобразное самозамыкание, разряжающее и разрушающее аккумулятор психической энергии. В результате личность с подобным набором качеств в конце концов трансформируется в так называемого «чудака», то есть патологически замкнутого («нелепого») психопата. Характерными особенностями этого типа психопатов являются отгороженность от реального мира, необщительность, склонность к одиночеству и мечтательности, резонёрство и отвлечённость мышления. Люди подобного сорта плохо разбираются в реальной обстановке. Их действия часто бывают неожиданны и непонятны для окружающих. Эмоционально они большей частью холодны, сосредоточены на эгоистических переживаниях. Несчастия окружающих их трогают мало. Часто они бывают упрямы, прямолинейны, обидчивы, самолюбивы. Характерной чертой замкнутых психопатов являются различного рода странности, приводящие к растрачиванию сил на непродуктивные и экстравагантные занятия: коллекционерство (как правило, очень экзотического сорта), составление различного рода картотек, таблиц и графиков, большей частью бессмысленных и нелепых (например, вычерчивание генеалогического древа давно умерших царствующих особ). Встречается и писание всякого рода странных, вычурных по форме и фантастических по содержанию произведений, основная тема которых – описание собственных страданий.

Как правило, психопаты подобного рода тихо и безобидно доживают свой век где-нибудь на отшибе. Это своеобразные пустоцветы, лишние люди даже в смысле биологическом, так как они неспособны к эмоциональному воздействию на окружающих и уже поэтому не могут иметь ни полноценной семьи, ни потомства.

Но в случае успешного преодоления кризиса идентичности именно эти люди как бы самой судьбой предназначены играть ведущую роль в истории своей нации.

Расы или нации, подобно индивидам, обладают собственными архетипическими особенностями (о чем писал, в частности, К.Юнг). Соответственно каждой нации свойственно порождать время от времени наиболее сильные национальные типы, которые являются наиболее утончёнными носителями национальной идеи. Подобные личности склонны к спонтанному порождению национальных мифов, то есть такого сплетения фактов и вымысла, которое для их национального социума звучит как «Истина». Подобные мифы, резонируя с подсознательными устремлениями толпы, способны объективироваться, то есть попросту «сбываться». При этом объективирующая личность превращается в символический образ, выражающий реализацию-разрешение неосознанных страхов и конфликтов. В результате контакта с массами такая личность наделяется чертами так называемого харизматического лидера.

Сверхзадача автора «Бесконечного тупика» это создание внутреннего комфорта, гармонии. Одиноков живёт в мире разорванной истории, в мире оплёванных и сгнивших сказок. Мифологическая структура современной России разбита почти до основания. Как адаптировать опыт гибели 60 миллионов соотечественников, как осмыслить себя звеном в протянувшейся через тысячелетие цепи фактов, событий, людей? Прямой контакт разрушителен, он приводит не к гармонии, а к деформации личности. Но не менее пагубна и потеря исторической памяти. Вся книга Одинокова это прежде всего истерическая попытка создания уютного мира, такого «изгибания реальности», которое консолидирует и внутренне оправдывает его бытие. Проблема стоит так: необходимо найти ЕСТЕСТВЕННУЮ точку зрения на реальный мир. Если мир перевёрнут, то, очевидно, надо встать на голову. Какова же новая сказка Одинокова, в которой приятно и ненапряжённо жить?

Во-первых, в одиноковском мире никакой катастрофы 1917 года не было, а следовательно, нет и ностальгии по дореволюционному прошлому. Наоборот, в хаосе последнего 70-летия видится смысл логического продолжения русской истории, расплаты.

Невинный звон колоколов,

Хрустальное окно в Европу –

И винный хруст пустых голов,

Под сапогом окончивших свободу.

(Примечание: цитата из поэмы современного русского поэта Хаима Чацкина «Ракету мне, ракету».)

Нет у Одинокова и зависти по отношению к Западу. Он тоже воспринимается в перевёрнутом сознании автора адом, миром лжи и подлости. Но ложь и подлость он отводит миру идеалов, западному небу. Материальное же существование для него вполне идеально, вполне благостно и счастливо. Реальность вообще и не способна на большее и лучшее существование. Суть в том, что и западная реальность, и советская реальность есть две формы осуществления одной и той же идеи. Поэтому трагедия Одинокова есть трагедия одинокого: трагедия одинокого сознания, обладающего даром отделяться от сознания коллективного (то есть, иными словами, от своего бессознательного) и подниматься даром в надзвёздный мир платонизма. Трагедия Одинокова локализована им, после переворачивания внешнего мира, в личной плоскости. Но и свое личное бытие, одинокое и безрадостное, Одиноков так же переворачивает. Создавая миф уже своей собственной истории, он помещает в его центр внешне пародийное, но внутренне трагичное грехопадение, произошедшее в 10-летнем возрасте и квалифицируемое им как потеря дара любви.

Итак, с идеальным внешним миром автор разделывается, изменяя его. Внешний мир не индивидуален и не может сопротивляться. Но чтобы найти внутреннее оправдание матаморфозе, Одиноков должен изменить самого себя. А это сделать уже неимоверно сложнее, так как внутренний мир индивидуален и способен к напряжённой и ядоносной самообороне.

Одиноков с ужасом понимает, что является носителем страшного разрушительного потенциала, целого сонма демонов, не находящих себе приемлемого выхода в реальность и окончательно звереющих от этого, превращающихся в легион бесов. Эта трагедия характерна для русского, то есть типично восточнохристианского сознания. Если в западнохристианском мире даже в эпоху вакханалии рационализма существовал мощный выход архетипических устремлений (например, феномен европейского романтизма в начале ХIХ века), то русский архетип был задавлен беспросветным иноязычным логосом. В результате Россия ХIХ века породила взбесившееся поколение, целое ПОКОЛЕНИЕ психически ущербных людей. Проблема национальной санации, как и предсказывал Достоевский, была решена путём физического уничтожения неполноценного поколения. Но это помогло лишь частично. Механизм перемалывания целых генераций остановлен, а проблема исхода русского архетипа остаётся совершенно нерешённой. Сущность книги Одинокова это мучительный эксперимент, поставленный на себе, – эксперимент контакта с собственным архетипом. Цель его – создание новой, восточнохристианской личности, а следовательно, восточнохристианской цивилизации. По своему масштабу это личность, равная Мартину Лютеру, Наполеону или Адольфу Гитлеру. От успеха замысла Одинокова зависят судьбы мировой культуры.

Вообще, как писал Юнг,

«каждый архетип содержит в себе высшее и низшее, добро и зло и способен приводить к прямо противоположным результатам».

После того, как архетип активирован, характер воздействия зависит от способности поставить его под контроль сознания. В случае с нацизмом опыт был неудачен, так как нацисты сначала вызвали демонов разрушения, апеллируя к древнегерманским архетипическим образам, а потом сами оказались их слепым орудием. Наполеон, в отличие от Гитлера, не только встретился с собственными архетипическими силами бессознательного, но и овладел ими, запряг в колесницу своей судьбы. Это привело к сублимации иррациональной стихии французской революции. Но всё же то, что для себя Наполеон решил внутренне, то для окружающих он решил внешне. Приручив демонов своего "я", он уничтожил демонов революции, усеяв костями деятелей 1789—1794 гг. пол-Европы.

Наконец, третьей и наиболее значительной фигурой борьбы с бессознательным является Мартин Лютер. Воспитываясь в очень тяжелых психологических условиях (прежде всего по вине своего отца) и став в молодости жертвой жесточайшего кризиса идентичности, Лютер, благодаря большим интеллектуальным и волевым способностям, поднял решение собственной трагедии до уровня создания новой универсальной символизации архетипических образов веры, совести и власти. Этим он создал возможность для перестройки сознания всего европейского человечества. (См. об этом соответствующее исследование Эриксона.)

Секрет успеха Лютера заключался в следующих факторах:

Во-первых, Лютер, в отличие от Наполеона, решал вопросы, неразрешимые для него на личном уровне, переводя их в более широкий, вначале теоретический, а затем и практический план. Чтобы вылечить себя, он должен был спасти общество.

И во-вторых, Лютер, в отличие от Гитлера, стремился к разрешению своих конфликтов через расширение внутренней свободы. Этим он и заложил основы психологической интроспекции нового времени.

Эти же черты Лютера свойственны и Одинокову. Во-первых, он считает себя «выразителем национальной идеи» и, следовательно, не мыслит решения собственных проблем вне или за счёт национального универсума. А во-вторых, сталкиваясь с собственным бессознательным, он ищет выход не в активации разрушительных потенций, а в усложнении собственной внутренней жизни, в создании канала бесконечной интроспекции, отводящего разрушительные устремления в бездонное русло.

Как и Лютер, он опирается на культурную традицию своего общества. Но если Лютер был прежде всего теологом, то Одиноков философ. Это естественно, так как православная теология всегда имела вспомогательное или даже рудиментарное значение. Взваливать на её слабые плечи груз архетипической проблематики невозможно. Зато философия из-за магического характера русской лексической культуры очень удобна для программы Одинокова. В своём исследовании он показывает, что русская литература никогда не была литературой в собственном смысле этого слова и скорее выполняла задачи, свойственные теологии и религии. Создать русскую философию можно только путем окончательной магизации литературы, а вовсе не философизации религии. Поэтому-то наиболее значительными русскими философами являются писатель Достоевский и писатель же Розанов. Одиноков одновременно и развенчивает русскую литературу, поскольку она является литературой, и увенчивает её, поскольку она является магическим центром культуры, точкой соприкосновения с национальными архетипами.

Для Одинокова характерно ощущение открытости, бесконечности, выхода, порога. Это символические образы чувства смены схемы бытия. Одиноковщина является синтезом всех мифологем, как внутри страны, так и эмигрантских, как черносотенных, так и большевистских, как либеральных, так и тоталитарных. Все они интерпретируются как конкретные формы прорыва в реальность архетипического опыта. Сама же одиноковщина это абсолютный, тотальный и бесповоротный прорыв. Одиноков освобождается от деструкции путём конструктивной интроспекции, порождающей новую идеологию и превращающей ее создателя в героя-спасителя по отношению к алчущим учителя современникам.

Однако у Одинокова есть и кардинальное отличие от лютеровской схемы. Созданная им идеология принципиально антиидеологична. А поэтому способна инъецироваться не только в архаическое общество советской псевдохристианской ереси, но и в деидеологизированное западное общество. Одиноков не только провозглашает новый тип отношений внутри своей нации, но и закладывает основания новой мировой реальности, которая со временем несомненно приобретет характер междупланетного катаклизма, по уровню и масштабу близкого к массовому милленаристскому движению средних веков.

Увы! Россия – бумажная страна. Что написано – то есть, а чего не написано – того нет. Суть русской истории – переделывание реальности. Меньшиков, Чехов, Беликов, Попрыгунья и Дымов. Переделано, и так и есть. Ибо, вдумайтесь: ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА ЯВЛЯЕТСЯ ЦЕНТРОМ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ. Беликов-Меньшиков более реален, чем Реальный М.О.Мень-шиков. Последний вообще забыт, «сошёл на нет». А Беликов живет, его каждый школьник знает. «Это вы про каких Туркиных? Это про тех, что дочка играет на фортепьянах?»

Тут и моя локальная трагедия. Сам я человек, живое существо, но оцениваться и существовать в бесконечно родном мире моей родины могу лишь как литературный персонаж. (945) Моё определение, фиксация в литературном мире будет зависеть от идеального замысла русской истории. Ну, а о замысле этом можно догадаться. Так пропишут, так вставят, что уж лучше никак.

Набоков с горечью писал 20 лет назад в послесловии к русскому изданию «Лолиты»:

«Как читатель, я умею размножаться бесконечно и легко могу набить огромный отзывчивый зал своими двойниками, представителями, статистами и теми наёмными господами, которые ни секунды не колеблясь, выходят на сцену из разных рядов, как только волшебник предлагает публике убедиться в отсутствии обмана. Но что мне сказать насчёт других, нормальных читателей? В моём магическом кристалле играют радуги, косо отражаются мои очки, намечается миниатюрная иллюминация … а совсем в глубине – начало смутного движения, признаки энтузиазма, приближающиеся фигуры молодых людей, размахивающих руками… Но это просто меня просят посторониться – сейчас будут снимать приезд какого– то президента в Москву».

И это ещё не вся ирония. Это только начало. Я же не Набоков лолитовского периода. И не Набоков эпохи «Дара». И не Набоков эпохи Годунова-Чердынцева. Я вообще не Набоков. Я Одиноков. Одиноков – 0. Набоков пародировал то, что было (полемика в эмиграции), я – то, чего нет. И не будет. Набоков в «Даре» описывал сибирскую жизнь Чернышевского:

«Ссыльным он зимними вечерами читал. Как-то раз заметили, что хотя он спокойно и плавно читает запутанную повесть, со многими „научными“ отступлениями, смотрит-то он в пустую тетрадь. Символ ужасный!»

Символ ужасный! (946)

И мало того. Мало того, что я ноль. Этот ноль ещё пустят в дело, положат где-нибудь резиновой прокладочкой, приладят в механизм. И ноль в хозяйстве пригодится, и ноль в дело пойдёт. В Нолинск на фабрику валенок (там есть, я по БСЭ смотрел).

Вот теперь уже на эту тему всё. ТАК живи!