Текст книги "Бесконечный тупик"
Автор книги: Дмитрий Галковский
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 110 страниц)
558
Примечание к №543
(Соловьёв) гениальный самоубийца собственного гения
Незадолго до смерти, в статье «Достоверность разума», Соловьёв вспомнил странный сон, посетивший его «23 года назад». Он доехал по морю из России в Бразилию за три часа,
«потому что течение морских волн, присоединяясь к течению времени, производит его ускорение».
Во сне Соловьёв ощущал этот постулат как непреложный закон физики. Ну и из этого философ делал соответствующие выводы. Но ведь очень скоро, в начале ХХ, века оказалось, что течение времени действительно зависит от материального движения! А Соловьёв писал, что он для своего примера
«нарочно выбрал мысль БЕЗУМНУЮ, такую, которая могла быть формулирована во сне или в психиатрической лечебнице».
Доказал Соловьев этим примером совсем другое.
Свою гениальную слепоту.
559
Примечание к №556
«По слову народному „у нежити своего обличия нет, она ходит в личинах“. Отсюда – бесчисленные перевёрты всякого рода».
(П.Флоренский)
Флоренский сам не понял, о чем тут говорится у несчастных русских. Если у чёрта нет своего облика, если он ВСЕГДА оборотень, то все лица людские оборачиваемы, все они потенциальные оборотни. Все черти – вот вывод.
Сомнительно также выражение, что «лицо»-то и есть лик. Лик это светлое лицо, идеальное лицо. Лицо Джоконды это, конечно, лицо. Но лик ли? Не есть ли её улыбающиеся губы трещина дьявола?
560
Примечание к №526
Про любовь же мне ничего не сказали.
Но почему про это кто-то должен говорить? Мне же никто не говорил: «Думай; читай Платона». Я до этого своим умом дошёл. Нет, дело здесь не в отце и не в советской «школе». Точнее, и отец и школа это лишь проявления, манифестации некоторой изначальной порочности русской культуры.
Суть русского отношения к любви, суть русского эроса и секса, суть русского устройства в мире этой сферы человеческой жизни выявлена в «Женитьбе» Гоголя, произведении поистине архетипическом. С психоаналитиком, который не читал «Женитьбы» и берется при этом судить о специфике русской сексуальной жизни, и говорить не стоит. Я бы ему даже руки не подал. А если бы этот человек, например, взялся за лечение невротика из русских эмигрантов, то его следовало бы дисквалифицировать как шарлатана.
Гоголь в своей пьесе альфу и омегу дал. СУТЬ.
"Кочкарёв: Ну, а как будет у тебя жена, так ты, просто, ни себя, ничего не узнаешь: тут у тебя будет диван, собачонка, чижик какой-нибудь в клетке, рукоделье… И вообрази, ты сидишь на диване – и вдруг к тебе подсядет бабёночка, хорошенькая эдакая, и ручкой тебя…
Подколесин: А, черт, как подумаешь, право, какие в самом деле бывают ручки. Ведь просто, брат, как молоко.
Кочкарёв: Куды тебе! Будто у них только что ручки!.. У них, брат… Ну, да что и говорить! у них, брат, просто чёрт знает чего нет.
Подколесин: А ведь сказать тебе правду, я люблю, если возле меня сядет хорошенькая.
Кочкарёв: Ну видишь, сам раскусил".
Позвольте, чего же Подколесин «раскусил»? С ним рядом «хорошенькая» сидит, и он знает, что она сидит и думает, что вот она сидит. А у нее «ручки». А еще? Ну, что ещё-то? «У них, брат…» – Ну-ну – «Ну, да что и говорить…»
Кажется придирка, частность. Однако пойдем дальше:
"Кочкарёв: Вообрази, около тебя будут ребятишки, ведь не то что двое или трое, а, может быть, целых шестеро, и все на тебя, как две капли воды. Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, Бог тебя ведает; а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие этакие канальчонки, и какой-нибудь пострелёнок, протянувши ручонки, будет теребить тебя за бакенбарды, а ты только будешь ему по-собачьи: ав, ав, ау! Ну есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?
Подколесин: Да ведь они только шалуны большие: будут все портить, разбросают бумаги.
Кочкарёв: Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи – вот штука.
Подколесин: А оно и в самом деле даже смешно, чёрт побери: этакой какой-нибудь пышка, щенок эдакой, и уж на тебя похож.
Кочкарёв: Как не смешно, – конечно смешно."
Если оформить брак, подписать бумаги, то можно будет получить проценты себя: человек начинает размножаться. Прямым делением (то один надворный советник, а то – двое, трое, шестеро). В результате получаются маленькие копии. Мужеского пола (о девочках и помину нет; как и о жене – жены тоже нет, есть «женитьба», а жена промелькнула абстракцией «с ручками» и исчезла). Мужеского пола и уже в маленьких мундирчиках и с маленькими бакенбардами. Эдакие «экспедиторчонки». Но тут опасность: «Они разбросают БУМАГИ». Да конечно не разбросают, начнут «своими ручонками» переписывать их и подшивать в папины папки.
Но есть и второй слой, для нерусского глаза незаметный. Это глумление. Кочкарёв явно глумится над Подколесиным, юродствует. – "Ты ему будешь по-собачьи: ав, ав, ау!.. Ну есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?" А Подколесин подхватывает на лету: «Щенок эдакой». Подходит щ-щенок и за бакенбарды дёргает. «Ну есть ли что-нибудь лучше?»
Вообще, если интерпретировать «Женитьбу» в традициях современной режиссуры, то я бы, во-первых, выпустил на сцену Агафью Тихоновну совершенно голой (только серёжки и бусы). Причём артистку бы подобрал кустодиевского телосложения. Чтобы по-русски всего много было: плечи, грудь, зад. И чтобы никто на сцене этого не замечал: никаких смешков, подмигиваний и похлопываний. Всё очень чопорно, официально. Окружающие вместо голой женщины видят голую абстракцию. И сама она ничего не замечает, Все прочие персонажи, наоборот, должны быть слишком одеты: френчи, сапоги, толстые пиджаки с красным флажком на лацкане. И столы, столы, столы. Стульчики, конечно. Двери. Можно звонки вызовов. Настольные лампы.
Кульминационная сцена – «признание в любви»:
"Подколесин (после паузы – О.): Какой это смелый русский народ!
Агафья Тихоновна: Как?
Подколесин: А работники. Стоят на самой верхушке… Я проходил мимо дома, так щекотурщик штукатурит и не боится ничего.
Агафья Тихоновна: Да-с. Так это в каком месте?
Подколесин: А вот по дороге, по которой я хожу всякий день в департамент. Я ведь каждое утро хожу в должность.
(Молчание. Подколесин опять начинает барабанить пальцами, наконец берётся за шляпу и раскланивается.)"
Однако нашлись люди, оформили документы. Подколесин испытывает чувство законной гордости и глубокой благодарности:
«Благодарю, брат. Именно наконец теперь только я узнал, что такое жизнь. Теперь передо мною открылся совершенно новый мир, теперь я вот вижу, что всё это движется, живет, чувствует, эдак как-то испаряется, как-то эдак, не знаешь даже сам, что делается. А прежде я ничего этого не видел, не понимал, то есть просто был лишённый всякого сведения человек, не рассуждал, не углублялся и жил вот, как и всякий другой человек живет».
Не углублялся и жил. Как его поставили, так всю жизнь в этом положении и прожил. Привели на лужок и забыли. Он траву ел, ел. Всю съел вокруг. И умер. «Какой это смелый русский народ!»
«В самом деле, что я был до сих пор? Понимал ли значение жизни? Не понимал, ничего не понимал. Ну, каков был мой холостой век? Что я значил, что я делал? Жил, жил, служил, ходил в департамент, обедал, спал, словом, был в свете самый препустой и обыкновенный человек. (А если женится, то необыкновенный, – дьявол Гоголь опять юродствует: „Какой ХОРОШИЙ человек Иван Иванович“ – О.). Только теперь видишь, как глупы все, которые не женятся; а ведь если рассмотреть, какое множество людей находится в такой слепоте. Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека».
«Если бы я был государь» – сакраментальная русская фраза (имеет она еще более сильный вариант, никогда прямо не высказываемый и даже «не вымысливаемый»: «Если бы я был Бог (Христос)»).
«Я бы психоаналитику, не читавшему Гоголя, руки не подал». Но это к слову. Вот фраза из «Опавших листьев»:
«Если бы в государственных учреждениях была 1/10 доля ума… то конечно, не только разрешён бы был брак гимназистам и гимназисткам, но он был бы вообще сделан обязательным для 16-ти (юношам) и 14 1/2 (чтобы не испортилось именно воображение) лет девушкам; и чтобы соблюдение этого было предоставлено согласованным усилиям родителей и начальств учебных заведений, и обеими сторонами – непременно исполнено, без чего не даётся „свидетельство об окончании курса“».
Розанов это просто женившийся Подколесин, Подколесин так и не выпрыгнувший из окошка. Подколесин-Гоголь выпрыгнул (всё-таки, действительно, «русский народ смелый»). Чего же я переживаю (чувство, что меня обделили, чего-то не додали, отняли). Русский в своем громадном, окончательном развитии, в своем развертывании до упора, когда гармошка плоской становится, – он такой и есть. Сильный расовый тип испанца – Дон Жуан. Сильный тип русского – Подколесин. Если и есть примеры счастливой русской половой жизни (что-то я не встречал), то это за счёт русской недоразвитости субъекта, его СЛАБОСТИ.
Подколесину перед самым венчанием говорят:
«Брак это есть такое дело… Это не то, что взял извозчика, да и поехал куды-нибудь; это обязанность совершенно другого рода, это обязанность… Теперь вот только мне времени нет, а после я расскажу тебе, что это за обязанность».
561
Примечание к №526
Отец покупал бормотуху и, помню, радовался: «экономия». И через четыре года на пятый умер.
Как сейчас вижу красивую и огромную отцовскую голову (62 номер), с высоким лбом интеллектуала, склонившуюся над тарелкой с объедками. Отец никогда не ел, он всегда доедал. Ломал кости от съеденной курицы и высасывал причмокивая костный мозг, чавкал гнилыми грушами, хлебал прокисшие щи, накрошив туда заплесневелые корки. И не болел. Отцовский желудок, желудок «человека 30-х» всё переваривал. Как о великой Обиде, запомнившейся на всю жизнь, говорил отец о том, что старшая сестра, у которой он жил, не дала ему, маленькому, сливок. (586) Он хотел съесть, а она его поставила в угол и сама съела. И у отца через 40 лет дрожали по-детски губы, когда он про это рассказывал.
Еще курил он самые дешёвые сигареты «Памир». Курил страшно – до обожжённых пальцев (в этих местах всегда жёлтые, с толстой кожей). И потом надевал бычок на булавку и докуривал до конца.
562
Примечание к №547
«На сцене живая картина – „Освобождённая Россия“: женщина с разорванными кандалами в руках, у её ног лейтенант Шмидт, вокруг – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов…»
Ср. сцену «литературной кадрили» на балу в «Бесах»:
«„Честная русская мысль“ изображалась в виде господина средних лет, в очках, во фраке, в перчатках и – в кандалах (в настоящих кандалах). Под мышкой этой мысли был портфель с каким-то „делом“. Из кармана выглядывало распечатанное письмо из-за границы, заключавшее в себе удостоверение, для всех сомневающихся, в честности „честной русской мысли“. Всё это досказывалось распорядителями уже изустно, потому что торчавшее из кармана письмо нельзя же было прочесть. В приподнятой правой руке „честная русская мысль“ держала бокал, как будто желая провозгласить тост. По обе стороны её и с нею рядом семенили две стриженые нигилистки, а визави танцевал какой-то тоже пожилой господин, во фраке, но с тяжёлою дубиной в руке и будто бы изображал собою не петербургское, но грозное издание: „Прихлопну – мокренько будет“. Но, несмотря на свою дубину, он никак не мог снести пристально устремленных на него очков „честной русской мысли“ и старался глядеть по сторонам, а когда делал па-де– де, то изгибался, вертелся и не знал, куда деваться – до того, вероятно, мучила его совесть… Впрочем, не упомню всех этих тупеньких выдумок; все было в таком же роде, так что, наконец, мне стало мучительно стыдно. И вот именно то же самое впечатление как бы стыда отразилось и на всей публике, даже на самых угрюмых физиономиях, явившихся из буфета. Некоторое время все молчали и смотрели в сердитом недоумении».
А это им Пётр Степанович Верховенский «подобрал». (570) Подобрал со злобой. Не только провокация, но заодно и просто над публикой поиздеваться. (580)
563
Примечание к №537
Почему у русских националистов были фамилии: Цион, Нилус, Бутми?
Да потому, что действительно серьёзное движение начинает с создания своих противников. (602)
564
Примечание к №538
его утопия носит расовый характер
В определенном смысле взгляды Соловьёва близки славянофилам. Именно от них он заимствовал идею мессианства России. Но при этом Соловьёв раздул форму Третьего Рима до глобальных размеров, а русское содержание сократил до нуля. Россия должна охватить весь земной шар, но русские послужат лишь кирпичами для создания мировой империи. Это пародийный гибрид славянофильского национализма и западнического нигилизма. Славянофильская идея спасения Запада, сама по себе очень слабая и совсем не национальная (571), не русская, превратилась у Соловьёва в идею жертвования Россией, в идею принесения России в жертву. Россия должна быть уничтожена для каких-то неведомых целей. При этом мрачная масштабность замысла прикрывается до смешного дешёвыми оправданиями: чтобы в игрушки играться, надо убить мать и т. д. Тут поражает не сам факт, и даже не его назойливая воспроизводимость от Чаадаева до Бердяева (584), а именно крайнее легкомыслие, непродуманность. Дурашливость. Всё это голословно, бездоказательно, в двух-трёх хлопушечных фразах, походя.
Откуда у Соловьёва это истошное: «А вот Россия! кому Россия!» Это не соплеменник, а племянник. (590) «Мой дядя самых честных правил». И вдруг нежданно-негаданно свалилось такое наследство – Россия. От русского дяди, по боковой линии.
Соловьёв:
«Наша история навязала нам три великие вопроса, решением которых мы можем или прославить имя Божие и приблизить Его царствие исполнением Его воли, или же погубить свою народную душу и замедлить дело Божие на земле. Эти вопросы суть: ПОЛЬСКИЙ (или КАТОЛИЧЕСКИЙ), ВОСТОЧНЫЙ вопрос и ЕВРЕЙСКИЙ».
Таким образом, решаются не вопросы РОССИИ, а вопросы РОССИЕЙ. И все одно и то же: откажитесь, отступите, сдайте. Соловьёв, так и чувствуется, не знает, что делать с этой глупой Россией, которая, как он считал, ему досталась. Куда бы её швырнуть? Владимир Сергеевич не понимал, что на самом-то деле не только она ему, но и он ей достался.
565
Примечание к №542
Набоков негодует на то, что Чичиков не аристократ и не писатель
Другой аспект. Набоков назвал Николая I
«равнодушным, распутным царём, невеждой и негодяем, чьё царствование всё, целиком, не стоило и страницы пушкинских стихов».
Сравнение странное, может быть, раскрывающее тайную мечту русских писателей. Сам Пушкин нелепо задумал соперничать с Николаем, который как государственный деятель был его умнее на три порядка. Пушкин во главе государства и двух суток бы не продержался. Сунул бы свою любопытную голову куда не следует, и ему бы её второстепенным рычагом государственного механизма отдавило. Написал «Бориса Годунова» – произведение крупное. Но быть Борисом Годуновым легче ли? Воля и ум, но направленные не в себя, не в воплощение в слове, а – вовне, в действие. И плата уже не успех или неуспех, а жизнь или смерть.
Николай I, если и не гениальный, то талантливейший государственный деятель, всю жизнь день и ночь работавший на благо страны и ничего не упускавший. И Пушкина не упустивший, сделавший всё, что можно было. (А упустил бы – куда? в Париж к Дантесу?) Вернул из ссылки, простил связь с декабристами, дал надёжный социальный статус (ни один из русских писателей не был потом так близок к верховной власти). Огромная денежная помощь. Стремление предотвратить дуэль. Что ещё требовать от главы государства? Сделать Пушкина «владыкою морским» и быть у него «на посылках»?
Конечно, сейчас кажется, что Пушкина при жизни не ценили, «замалчивали» и т. д. Но это ведь всегда кажется, так как живых гениев не бывает (по крайней мере, при жизни гениями раньше 50-60-ти лет не становятся). А во-вторых, все-таки у Николая были и некоторые другие дела, кроме заботы о каких-то литераторах, пускай и гениальных. Читаешь дневники Николая I – это сверхчеловек. Каждый день с утра до ночи работа, работа, работа. Пушкин же никогда в жизни не работал. И слава Богу. Но Николай I работал. И тоже слава Богу.
– Иван Иванович, как вы относитесь к Петру Петровичу?
– Никак.
– Но все-таки такой человек. Его знает вся Россия. Влияние и на мировую историю…
И вдруг лицо Ивана Ивановича превращается в свекольную морду:
– Он не любил марок!!!
Учиться демократии надо, г. Набоков. (569) Учиться терпимости, умению не толь-ко самому жить, но и давать жить другим. В литературе вы царь и Бог. Но кроме литературы есть и другие сферы человеческой жизни. Надо их тоже уважать. Более того. Вы обладаете специфическим оружием – словом, и в этом смысле господствуете над другими. Так пользуйтесь им умело, бережно. Человек, занимающийся профессионально рекламой, не должен ставить в центр рекламы рекламу самого себя. Русские писатели же, обрадовавшись попавшей в их руки волшебной палочке, сумели убедить всю Россию, что самое важное сословие в государстве это они, писатели. Очень неумно. Я бы даже сказал, глупо. Или еще сильнее – гадко. Надо быть скромнее. «Смирить гордыню».
566
Примечание к №540
при всём этом оттенок идиотизма по типу «я тебе добра хочу»
Однажды я уезжал из пионерского лагеря и нас перед посадкой в автобусы отпустили часа на два погулять. Делать было нечего, все слонялись по территории в белых рубашках с золотыми пуговичками– тарелочками. Было какое-то ощущение тоскливой приподнятости (12 лет). Внезапно я подошёл к одному мальчику и спокойно так говорю: «Вань, я тебе добра хочу». Он ошарашенно посмотрел на меня, мол: «Одиноков, ты чего?» А я опять: «Да, я тебе хочу добра». Он то ли возмутился, то ли не понял, подумал, что это розыгрыш какой-то, повернулся и пошёл от меня. Так просто, куда глаза глядят. А я тоже не понял ничего, но пошёл за ним: «Ваня, а Вань, ты пойми, я тебе добра хочу». И мне стало вдруг испуганно– радостно, я ощутил власть над ним, над миром, над языком (576). Мне так зло-весело стало, я иду и всё повторяю: «Я тебе добра хочу». Он: «Да понял я, понял, молодец». – «Нет, ты не понял. Нельзя так. Ты не того… этого… Я добра тебе хочу.» А он как-то испугался, уступил испуганно и уже не может удержаться. Растерялся, не знает, что говорить.
Тут осмысление тарелочно-пуговичной пионерской реальности. Я пионер, маленький добрый чиновник. Моральное изнасилование. Чопорная аморальность. (635) Это один из первых опытов овладения русским языком, понимание его сути.
567
Примечание к №554
реальная жизнь проявляется в кровавой ванне мозга злорадством
Все разрозненные факты моей жизни волшебно сливаются в единое целое из-за способности к ассоциации, к соотнесениям любого вида и сорта. В результате каждый день это отдельный рассказ, притча. А шире: глава романа – жизни. И кто я, живущий внутри пространства дня? – Не автор, а литературный персонаж. Уже в этом страшное глумление. Не я пишу книгу, а меня описывают. И я ничего не могу поделать. Я выдумываю реальность (ибо факты сами по себе никак не связаны и соотносятся только через меня, через мое воображение). Но реально-то реальность выдумывает меня. Персонажи-люди независимы от моей воли, и я сам становлюсь независим от самого себя.
Плюс чувство глубокой ущербности, пьяности. Это мучительное унижение. А никто не видит. Реальность не дешифруется для окружающих и не понимается, не прочитывается. Это высший тип глумления. Глумление происходит естественно, походя, даже неосознанно. Безлико.
Но почему именно глумление? Почему не счастье, не радость? Почему я не вижу красоты? Почему все неосознанно издеваются, а не восхищаются, скажем? А потому, что я тварь, но не творец. Я максимально приблизился к акту творения и потерял свою человеческую сущность. Потерял смысл жизни.
568
Примечание к №547
к власти пришли люди тёмные, озлобленные
Милюков писал буквально накануне второго открытия русской иконописи:
«Техника живописи настолько уже находилась в упадке в момент перехода в Россию, что и в этом направлении немного пришлось прибавить русскому варварству. В наиболее важных случаях до самого конца ХIX века приглашали писать иконы „мастера гречанина“. От него переняли его мастерство и русские художники, но чисто механически. Икона писалась по трафарету, по „переводу“ с готового „образца“, о правильности рисунка не было и речи, так же как и о свободной композиции его».
С русским искусством, да и вообще с русской культурой, Милюков не церемонился. Россия для него была отсталой окраиной цивилизованного мира. Но тут противоречие – развязный тон Милюкова, чрезвычайно довольного своим умом и образованием. Да, русский народ глуповат, но сам Милюков – умён до чрезвычайности. Тут бы и задуматься ему, тут бы и сделать хотя бы нехитрый силлогизм: если моя нация так некультурна и так неоригинальна, то не следует ли предположить, что и я, её представитель, тоже некультурен. И не является ли тогда мой собственный подход к культуре своего народа тоже достаточно некультурным, однобоким, поверхностным…
