Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)
– Учитель, – он усердно кланялся и цеплялся за его колени. – Учитель. Услышьте меня. Все не так, как вы подумали, учитель. Меня выгнали с храмовой стройки. Оттуда всех выгнали. А господин Исава меня взял к себе, дал работу и кормил когда нужно. Мы ходили гасить пожар на Рыбный рынок и почти успели. Учитель. Кого хотите спросите, – господин Исава хороший человек. Услышьте меня, учитель!
Икадзути смотрел на меня, на Саторо, опять на меня.
– Встань, Саторо, – проговорил он. – Я к тебе прислушаюсь, хотя и не должен.
Саторо, не прекращая кланяться, поднялся с земли. Икадзути величественно, словно падающая статуя, сдвинулся с места, приблизился ко мне, навис.
– Я буду присматривать за вами, – гулко пророкотал он. – Следующие три месяца все, что он заработает, будет поступать в мою школу. Деньги на еду я буду выдавать ему сам. Посмотрим, что вы из себя представляете. Бесплатно мой ученик на вас работать не будет.
И величественно развернув плечи, двинул мимо меня к выходу из тупичка. Многочисленные ученики потянулись за ним, бросая на нас свысока косые взгляды. Нагасиро, дерзко выставив подбородок, не дрогнув встретил их все.
Я только и мог смотреть им вслед, пока они не скрылись за поворотом.
– Это был Ивакияма Икадзути, великий уличный боец сумо, – устало произнес Нагасиро, опуская голову и потерев ладонями напряженное лицо. – Ну все, я думал, тут нам и конец придет.
– Он назвал тебя кабукимоно.
– Ну да, – согласился Нагасиро.
– Я не думал, что это оскорбление.
– Когда-то и я так не думал, – ответил Нагасиро. – Слишком увлекался мимолетными сторонами этой жизни.
– Хорошо… – не стал настаивать я. А что мне еще было сказать?
Повернулся к Оки, улыбнулся:
– Ну, похоже, следующие три месяца ты остаешься с нами.
Позже Сакуратай объяснил, что мы легко отделались. Икадзути -сэнсэй был весьма известен в городе, он прославился как выдающийся боец на праздниках, ему доводилось выступать перед очами самого сёгуна и совета старейшин, и школа у него была известная и уважаемая. И то, что нас не выкинули прочь из первого же круга, – большое, очень большее везение.
– Бог Одэнматё вас любит, – заключил Сакуратай, выдыхая дым из трубки. – Будем надеяться, что так это останется и впредь.
* * *
Следующее утро было солнечным. Я встал раньше всех и вышел в сад между храмом и могильными камнями. Утренняя свежесть очистила воздух, и город было ясно виден до самых дальних пределов, возможно, до самого Уэно.
Раскрывались и благоухали цветущие в саду колокольчики и гвоздики, две из «семи осенних трав», что цветут летом.
Вскоре станет душно. И жарко. На воде озер и Большого канала под стеной замка распустятся лотосы. Но пока прохлада не скинула с вершины нашего холма свое ночное покрывало.
После вчерашних событий я ощущал нерастраченное напряжение. Я размял кисти рук, растер ладони, поклонился с поднятой пред лицом правой ладонью этому месту и извлек меч из ножен. Широкий металлический блик пробежал по лезвию Хання-син-кё. Я совершил надлежащие прямые и косые удары, по сотне каждый, взмок, но не потерял дыхания и перешел к выполнению формальной цепочки движений, знакомой с детства. Двигаясь по дорожке между цветущих кустов, дал волю чувствам. Энергия одной формы переходила в другую, один замах вел к другому, вдохи были легкими и насыщенными, меч рассек воздух с легким посвистом, замирая в последней позиции. Никогда я не чувствовал такого единения с мечом. Легко, словно двигая одним пальцем, я скрыл сияющее лезвие Огненной Сутры в ножнах и лишь тогда обратил внимание на людей у ворот в храм.
Это были те молодые люди в белом, которых я впервые видел в «Обанава» уже почти три месяца назад. Кабукимоно.
– Чем обязан? – произнес я, повернувшись к ним. Первый среди них – старый знакомый, с небольшими усиками и растрепанными волосами, провел пальцами по небритому подбородку и, кажется, смущенно, но развязно дернул носом кверху.
– Сиро тут?
– Нагасиро?
– А я что сказал? Сиро, да…
– Я тут, – угрюмо ответил недовольный и не выспавшийся Нагасиро, показавшись на галерее храма. – Чего надо, Дзэнтиро?
– Да ну как… – смутился Дзэнтиро. – Ну, дело тут к тебе. Есть одно…
Нагасиро косо взглянул на меня, сошел с галереи, сунул ноги в соломенные сандалии и прошел к своим прежним приятелям.
– Чего надо? – спросил он у них.
– Пора возвращаться, Сиро, – ответил Дзэнтиро за всех остальных. – Поигрался, и хватит. Ребята тебя ждут и беспокоятся.
– Чего это вдруг? – недовольно удивился Нагасиро. – То им все равно было, то теперь вдруг беспокойство охватило.
– Да так, – проговорил Дзэнтиро, покосившись на меня. – Ходят тут слухи всякие. Идем, посидим в «Обанава», потолкуем, что к чему.
Нагасиро хмыкнул, отошел ко мне и сказал:
– Пойду, схожу с ними. Может, расскажут чего интересного.
– Как считаешь нужным, Нагасиро, – ответил я ровно.
И он ушел вместе с ними. Шумной молодой компанией.
И я почему-то не был уверен, что он теперь вернется…
Поэтому, когда начался наконец долгожданный пожар со стороны Канда, Нагасиро с нами не оказалось.
В этот раз мы выступили значительно лучше. Каждый нес свое снаряжение на себе, мы шли спорым шагом, а не бежали. Шли на дым кратчайшей дорогой, намалеванной на моем плане. Шли на дым и крики.
И не успели опять. Люди Икимару вновь нас опередили. И, наверное, было к лучшему, что мы не успели…
Дом догорал. Богатый дом, задами выходивший к каналу, с черепичной крышей и скудным садиком. Ребята Икимару бойко крушили стены и тащили из огня покоробившуюся лаковую мебель, ящики для одежды, из которых тут же полетели какие-то зимние кимоно, пояса… Из кухни с уханьем и гиканьем тащили тяжелый рисовый ящик.
Бурункай, знакомый нам соратник Икимару, встречал нас с багром наперевес:
– Куда-куда-куда⁈ – преградил он нам путь. – Стоять. Все! Не успели! Стойте где стоите. Тут уже наше дело. А вы вон там стойте, можете дым глотать.
Несколько их парней отошли от пожара, чтобы встать рядом с Бурункаем. Впрочем, мы и не пытались прорваться к пожару и только угрюмо следили за их действиями. Икимару не было видно – похоже, он тоже был внутри.
– Ну что, новичьё, – острил тем временем Бурункай. – Расторопнее надо быть, быстрее. А то так ведь и квартал весь сгорит. Если бы не мы. От вас-то толку как не было, так и нет! Учитесь, что ли, как это делается!
Его бахвальство бесило, но сделать ничего было уже нельзя. Они прибыли первыми, а нас было даже меньше, чем обычно.
– Ну ничего, – глумился веселый Бурункай. – Бросайте вы это дело и переходите к нам, мы вас пристроим по-дружески. А то так ведь и с голоду ноги протянете!
Грохот обвалившейся черепицы перебил его – грохот и громкие крики. Бурункай и его ребята бросились назад к пожару, к крикам боли под обвалом, и мы не думая бросились за ними следом. Так кого-то засыпало.
Там я и увидел Икимару в прожженном кимоно, засыпанного пеплом с головы до ног, он голыми руками разбрасывал дымящуюся черепицу, мы все налетели на кучу со всех сторон и разбросали ее, казалось, мгновенно.
– Сухэй! – крикнул Икимару, когда из-под обломков показалось разбитое в кровь, обожженное лицо. Одним могучим рывком он выдернул Сухэя за ворот из-под обвала и потащил прочь от пожара. Все отступили от огня вслед за ним.
– Сухэй! – кричал Икимару, ударяя по щекам безвольно лежавшего в пыли товарища. – Сухэй!
Тот не двигался. Ступни ног мертво лежали на дороге, свернутые словно у куклы, у живых ступни так никогда не падают…
За нами обвалился пылающий дом.
Икимару обхватил голову мертвого руками и качался из стороны в сторону, молча и страшно. Потом поднял сухие черные глаза, увидел меня. Узнал. Взял себя в руки. Огляделся. Оскалился.
– Что пялитесь⁈ – хрипло крикнул нам Икимару. – Идите отсюда! Убирайтесь!
Слезы чертили пепельные дорожки по его грязным щекам.
Мы ушли молча.
* * *
Смерть на пожаре, даже чужая, неблизкого нам человека, оказалась угнетающим опытом для всех.
– Вот и до него дотянулось, – пробормотал малыш Тогай и все его вполне поняли. – А участок-то, где Курода-Должен-Всем дом спалил, продали. Богатею какому-то. Уже строится там вовсю…
Я промолчал, и никто больше ничего не добавил.
Настроение было самое скверное. В другой день я, возможно, взял бы бутылочку сакэ на всех, чтобы смягчить впечатление, но денег не было и есть особо нечего.
Саторо как-то поспешно покинул нас, да и братья Хиракодзи быстро откланялись – ушли в город. Нагасиро так и не появлялся. Я вновь остался с Сага один.
Я покормил его нашим последним рисом, напоил чаем. Когда он уснул, я вышел из комнаты во двор. Далекий конус Фудзи мерцал в лиловых перьях высокого заката, а то, что было на земле, уже не было видно. В этой темноте один за другим вспыхивали и разгорались оранжевые огоньки фонарей, то тут, то там, все чаще и чаще, рассыпаясь во все стороны, волной угоняя тьму вдаль. У меня на глазах темный город засветился тысячами огней. На главной башне замка один за другим освещались высокие этажи и разжигались высокие огни факелов на воротных башнях. Над заливом огни двоились и колебались, мерцая, двигались вместе с лодками, на которых их зажгли.
– Когда я вижу это, – произнес настоятель Окаи, оказавшийся вдруг рядом, – словно огонек загорается и у меня внутри. И наступает покой.
Он разжег масляный фитилек, надел круглый бумажный фонарь с черными иероглифами с названием храма на бумаге сверху – и нас охватил теплый свет, заполнивший фонарь. Тут же появились мотыльки, чтобы виться над нашим огоньком и тихо стучаться о светящуюся бумагу.
– Вот так же и мы, – грустно произнес настоятель, проводя ладонью над фонарем, словно пытаясь отогнать мотыльков от опасности. – Видим свет и не можем его достичь, а если достигаем – исчезаем. Что как не их карма тянет мотыльков к их огню? Надеюсь, что это способ покинуть нашу юдоль скорби, а не печальная неизбежность.
Мы сидели на краю обходящей храм галереи, настоятель Окаи держал в руках фонарь, и мы оба смотрели на город.
– Сегодня погиб Сухэй, – произнес я. – Вы его помните? Он украл то кимоно из схрона под сгоревшим домом. И он не был мотыльком, судя по тому, как Икимару по нему убивался.
– Я знаю об этом, – мягко произнес настоятель. – Завтра похороны. Вы были там?
– Да. Помогли достать его из-под обломков.
– Рано или поздно, – мягко произнес настоятель, – такое случается, и кто-то погибает. Нельзя жить так близко с огнем и чтобы никто не сгорел. Сухэй Чернобровый знал это. Пятнадцать лет назад его родители погибли в великом пожаре Окэ-маки, он сам чудом выжил. Потом улица воспитала его. Он вообще любил ходить по краю. Игрок, транжира и бабник. Но он любил город и чувствовал себя обязанным людям, что вырастили его, и желал их защитить. Потому он пришел к Икимару и был его правой рукой столько лет.
– Я не знал, – пробормотал я.
– Наш квартал населен людьми подобного рода. И славится в округе определенным образом. Во времена Иэясу здесь было голое место, а вот там, где теперь княжеские усадьбы, между нами и замком, был залив, теперь засыпанный. А здесь была нищая окраина, куда стекались изгои из всех провинций, беглые крестьяне, отхожие ремесленники, ронины, переселенцы. Они сбивались в банды, чтобы выжить. Близость Рыбного рынка и моста Нихонбаси позволила завязаться первым ремеслам и торговле. Строительные работы в городе поддерживали жизнь на нашей нищей окраине. Во времена войн банд наш квартал выставлял сотню лихих бойцов. Спросите как-нибудь у почтенного Окасукэ, кем он был в молодости, как он в старшину выбился. Не проходило ночи, чтобы не улице не находили ограбленный труп. Этот храм возведен у кладбища, где хоронили убитых в этих столкновениях, ради умиротворения их неспокойных душ. Кредиты ростовщиков из квартала неприкасаемых в обмен на нашу защиту позволили людям строиться и обживаться. В кварталах Канда и Ёсивара наши люди нашли честную работу. Завели свою торговлю или вошли в ремесленные союзы, построили дома, завели детей. Остепенились. А потом Ставка в борьбе с уличными бандами разделила город оградами и ночными воротами, послала нам надзирателя Мацувака, построила тут скаковой круг для обучения конных вестовых, конюшни, в квартале появились уважаемые служащие, и все успокоилось окончательно.
Мы стремимся жить достойно и праведно. Насколько это возможно. И потому, что мы не забываем, кем были, – мы даем возможность достойным людям занять свое место рядом.
Я был тронут.
– Мне кажется, – произнес я после некоторого молчания, – мои люди напуганы. И чего-то не хватает, чтобы вселить в них уверенность. Боюсь, мы не сможем продолжать долго этим заниматься. Да просто чтобы отбиться от каждого встречного, желающего нас ограбить на пути с пожара, нужно стать больше, а нас мало, даже чтобы нормальный пожар гасить – нужно людей с десяток – а лучше два. Да только нам самим есть уже нечего…
– Вам нелегко, – мягко сказал настоятель. – Но вы справляетесь. Вам это по силам. Мы не зря вас выбрали.
Некоторое время мы в молчании смотрели на засыпающий город. Огни в домах гасли один за другим…
Потом и мы раскланялись и разошлись по своим комнатам спать.
Глава 22
Восемь-девять-три, проигрался – и плати!
Утром никто не пришел. Я прождал до полудня, а потом отправился в город. Первым я нашел Саторо Оки у его дома. Он собирался идти в Суругадай, на игры, посвященные открытию новых храмовых ворот, там на праздничной церемонии в рисовом круге предстояло бороться двум десяткам борцов.
– Простите, господин Исава, – кланялся мне Саторо. – Учитель Икадзути призывает меня. Я не могу ослушаться.
– Да, конечно… – пробормотал я, смущенно откланиваясь сам.
Братьев Хиракодзи я совершенно неожиданно обнаружил на Бамбуковом рынке, что по берегу Сумиды ниже Рыбного, ближе к Рёгубаси. Они таскали длинные хлысты бамбука, только что купленные приказчиком.
– Простите, господин Исава! – взмолился малыш Тогай, падая предо мной на колени. – Простите! Нас впервые за столько времени позвали на работу, строить леса для ремонта храма Тосёгу. Поймите, пожалуйста, поймите!
– Я понимаю, – грустно и подавленно ответил я. – Не беспокойся, Тогай, работай хорошо. Удачного дня, Хаято.
Здоровяк Хаято, не сбрасывая со спины груза, безмолвно поклонился и стоял так, согнувшись, пока я уходил.
Нагасиро я вообще не нашел.
Наш отряд распался, не успев собраться.
Я должен был удержать этих людей вместе любой ценой. Но мне нечем было оплатить эту цену. И теперь я остался один.
Я вновь ощутил то отчаяние, что накрыло меня после роспуска нашего княжества. Я едва справился с чувствами. Но я не мог справиться с мыслями…
И я не мог оставить свои обязанности, я обещал людям, что приютили меня… И Сага лежал в храме один, голодный и раненый, а у меня не было средств его накормить. Вообще кого-то накормить. Нам нужно было жить скромнее… Нам вообще с самого начала все нужно было сделать иначе.
Тихо и как-то между делом прошли похороны Сухэя.
Я обошел храм сзади, чтобы незамеченным взглянуть на похороны. Я видел Икимару склонившего над могилой белую голову в окружении его людей, они опускали в яму глиняный кувшин, все что осталось от человека после кремации на берегу реки. Икимару долго стоял над раскрытой могилой, ветер хлопал полами его кимоно, потом уронил в могилу горсть рассыпанных черных четок, разорвал видно в стиснутом кулаке и ушел, не мог уже читать молитвы, зарывали могилу уже без него…
А потом, когда они все ушли и я помогал настоятелю снять облачение после церемонии, я узнал, что в это время в городе были еще одни похороны. Онсэн, страдающая страсть Сухэя умерла от болезни в день его смерти.– Славлю Будду Амида, – только и мог ответить я. – Все в милости его.
На храмовом кладбище появилась еще одна могила…
На закате я вернулся в нашу коморку за храмом. Сага лежал, страдал от ран, и не жаловался. Но я, не в состоянии переносить его молчание, когда совсем стемнело, собрался, взял фонарь и багор и ушел обходить квартал. Не то чтобы в этом была необходимость – я не мог оставаться в храме больше и терзаться своей беспомощностью…
Вечером город меняется. Глубокой ночью город меняется еще раз. Огней мало. Темное туманное небо ложится на плечи. Люди словно затаились во сне – время убийц и призраков… Слышно, как где-то вдалеке плачет ребенок. И двигаются огни на стенах замка при смене караулов.
– А это у нас еще кто? – раздался в темноте громкий и требовательный вопрос. – Господин Исава, неужели? Что вы здесь делаете в такое время?
Это был надзиратель, господин Мацувака лично, в доспехах, при копье и с парой подручных за спиной при погашенных фонарях. Кого выслеживали они в этой темноте?
– Господин Мацувака… – поклонился я.
– Что вы здесь делаете в такой час?
– Я делаю свою работу. Совершаю ночной обход.
– Н-да? – удивился Мацувака. – Ночь туманная, чего вы опасаетесь?
Вот действительно? Чего?
– И туманная ночь может принести неожиданную тревогу, господин Мацувака.
– Не могу не согласиться, – усмехнулся надзиратель. – Хвалю за рвение, господин Исава. А где остальные ваши люди?
– Пока заняты другими делами. А вообще, отсыпаются, полагаю.
– Относительно тех, что отсыпаются, не имею ничего против, – одобрительно покивал Мацувака. – А вот о тех, кто занят этими «другими делами», я предлагаю вам хорошо поразмыслить, стоит ли им оставаться рядом с вами. Азартные игры запрещены.
– Боюсь, я не совсем понимаю вас, господин Мацувака…
– Рассчитываю на это. Этот ваш белоголовый кабукимоно, Нагасиро, кажется? Проводит слишком много времени со здешними безнадежными игроками. Я предупреждаю вас, господин Исава, я найду и закрою подпольный игорный дом Масагоро, арестую всех, кто там будет, и заклеймлю каждого, кого поймаю, – так и знайте. Всех, господин Исава, вы понимаете меня?
– Я понимаю вас, господин Мацувака, – произнес я с глубоким поклоном. – Благодарю за отеческое внушение.
– Не стоит благодарности, – небрежно отмел надзиратель. – Позаботьтесь о порядке среди ваших людей и будьте любезны, зайдите ко мне днем, мы обсудим ваши ночные обходы.
Я это одобряю – ваши предшественники не проявляли такого похвального рвения. Поддерживайте порученное вам дело в порядке, и я буду вполне доволен. Не задерживаю вас более, господин Исава.
– Благодарю, господин Мацувака, – откланялся я.
– И помните – игры на деньги запрещены Ставкой.
– Сделаю все возможное, господин Мацувака.
Я ушел оттуда в тревоге. Нагасиро играл? Он рисковал арестом, татуированным клеймом и ссылкой. Я должен найти его раньше, чем Мацувака схватит его…
* * *
Без помощи Сакуратая я это место бы не нашел.
– Игорный дом Масагоро, – повторил он. – Я знаю, где это. И знаю самого Масагоро. Он главный среди игроков-бакуто в этой части города.
– Я могу туда попасть?
– Со мной можете.
– Прошу вас, – низко поклонился я благодетелю.
Сакуратай не спеша собрался и проводил меня в ту часть квартала, что выходила к каналу, идущему к реке Сумида. Там, среди закоулков, выходивших на мелкие причалы, был двор за высокой оградой, а на дворе дом, вполне приличный, хотя и без сада, достойный самурая, со следами достатка, немного запущенный, но не более того.
– Здесь жил служилый человек княжества Хамамацу, – рассказал Сакуратай. – Его сын, он пропащий игрок, не смог сдать экзамены и унаследовать должность отца, опустился, влез в долги, но смог сохранить дом на условии, что Масагоро будет устраивать здесь свои игры, после того как Ставка изгнала игроков с постоялых дворов. Подождите здесь, я договорюсь, чтобы нас впустили.
После недолгих переговоров нас пустили за ограду. Сакуратай провел меня в дом, на входе мы разулись – на меня произвело впечатление огромное количество сваленной у входа обуви.
Мы вошли внутрь и словно попали в мир, где мне еще не приходилось бывать…
Все перегородки внутри были убраны, было видно все вплоть до кухни, дым вился над очагом, над огнем пыхтел паром забытый чайник, какие-то полуголые люди там ели руками из чашек для чайной церемонии, а в центре дома из татами было сложено высокое поле для игры, и там толпились все остальные. Много людей. Одни сидели, другие стояли. Не сказать что там особо шумели – но давил постоянный гул и шелест негромких переговоров, почесываний, шевелений. Там кидали кости.
Никогда не чувствовал склонности к игре, да и господин старший садовник был такого мнения, что не пристало это воину. Но тут я видел людей, глаза которых горели, а кровь кипела от одного взгляда на мимолетный полет костей, и Нагасиро был среди них.
И да – все было затянуто табачным дымом, который создавал странное ощущение теплого возбужденного тумана, в котором вяз слух, а по коже пробегала сухая морось. Почти все, кто сидел вокруг поля для игры, дымили трубками, постоянно их очищали от пепла и забивали табаком вновь. Метальщика костей здесь не было, не самое, видать, респектабельное заведение, – каждый кидал за себя, по кругу.
Нагасиро заметил нас, когда мы приблизились, и слегка смутился. Самую малость. Сакуратай, помахивая раскрытым веером, прокладывал нам путь сквозь клубы дыма, осторожно отводя легким нажимом сложенного бамбука в сторону не заметивших нас игроков, – те безропотно отступали. Среди них я иногда видел знакомых – носильщики, строители, приказчики. Блестели полуголые тела, блестели татуировки на потной коже… Мы не вписывались сюда, но нас пропускали.
Я видел на кону бронзовые, медные монеты, серебряные моммэ и сложенные векселя осакской рисовой биржи.
– Вы чего здесь делаете? – приветствовал нас Нагасиро, даже не изволив встать.
Сакуратай жестом предоставил честь говорить мне, а сам, отвернувшись, устранился от разговора.
– Нагасиро, – нерешительно произнес я. – Я пришел за тобой.
– Странно это, – ровно ответил Нагасиро. – Все-таки вы мне не отец, господин Исава.
– Нет, – смутился я. – Конечно, нет… Но я беспокоился.
– Прошу простить, – ответил Нагасиро. – Но это вы совершенно зря. Тут у меня все в порядке.
– Не совсем так, – произнес я, присаживаясь рядом и говоря тише. – Господин Мацувака ищет это место. И судя по тому, что он знает о твоей игре здесь, скоро найдет.
Нагасиро оглянулся, потом медленно повернулся ко мне:
– Вы говорили с ним?
– Сегодня ночью.
– Ночью? Вы ходите ночью по Одэнматё? Зачем? Для вас это опасно. Впрочем, я понял. Здесь у надзирателя Мацувака есть доносчик. Зря вы здесь появились лично, вас обязательно неправильно поймут. Да и уйти я не могу. Не сейчас. Я в игре.
– И как игра? – неожиданно спросил стоявший спиной к нам Сакуратай, закрыв рот веером. – Проигрываешь?
– Это не важно. У меня все в порядке, – упрямо ответил Нагасиро, тоже не оборачиваясь.
– Ну конечно, – хмыкнул Сакуратай, вновь устраняясь от разговора.
– Эй, Нагасиро! – гулкий ревущий голос разогнал табачный туман. – Так ты играешь или что? Твой черед метать.
Это проорал дремуче заросший бородой крепкий малый в начале поля, удобно сидевший над стопками монет и, видимо, стороживший ставки. Его взгляд был черным и пронзительным.
Нагасиро взял у соседа кости и чашку, раскрутил кости в чашке и стукнул ими по поверхности татами. Дождался, чтобы кости внутри успокоились, и снял чашку.
– Ха! – гулко рявкнул заросший малый. – Сегодня не твой день.
– Торопишься, Масагоро, – спокойно ответил Нагасиро, передавая кости дальше. – У меня еще три круга.
– Не терпится раздеть тебя догола, – оскалился Масагоро. – Эй там, дальше! Не греем кости! Кидай давай.
– Значит, – медленно произнес я, – у тебя все в порядке.
Нагасиро лишь молча забарабанил пальцами по колену.
Оставшиеся три круга он проиграл вчистую. Ни разу не удалось выкинуть выигрышную пару чисел.
– Тебе пора выходить, – произнес Сакуратай. – Ты уже потратил всю удачу.
– Я потратил гораздо больше, – спокойно ответил Нагасиро. – И выходить мне следовало еще вчера. Но мне необходимо отыграться.
– Ну что, Нагасиро? Сымай портки, и свободен! – весело крикнул Масагоро. – Приходи еще. Увидимся в другой раз.
– Я делаю последнюю ставку.
Наступило молчание. Все уставились на нас. Я замер.
– Это дело, конечно, твое, – медленно произнес Масагоро. – Но я таких дел не люблю. Шел бы ты…
– Вот именно, – с нажимом произнес Нагасиро. – Дело мое. И я ставлю жизнь.
– Дурак, – тихо произнес Сакуратай у меня за спиной.
– Нагасиро, – быстро заговорил я. – Подумай еще раз, это очень неумно.
– Господин Исава, – произнес Нагасиро кратко и таким тоном, что я мог только отступить и замолчать.
Масагоро сделал знак, чтобы Нагасиро подали кости. Нагасиро начал кидать.
– Он что, и впрямь будет играть на жизнь? – пробормотал я.
– Он может отыграться, – сказал Сакуратай. – Но не сегодня.
Нагасиро проиграл.
* * *
🆕– Лучше предоставить его заслуженной участи, – сказал мне Сакуратай.
– Я не могу оставить его так, – пробормотал я.
– Если я поддержу вас, – тихо сказал мне Сакуратай. – Мне это дорого встанет.
– Я не могу вас просить о таком. Прошу, дайте мне поговорить с Масагоро.
– Это можно.
Мы прошли в дальний угол, туда, где Масагоро по окончании игры с парой полуголых подручных, озабоченно хмуря лоб и выпячивая губы, со звоном разбрасывали монеты из общей кучи в горки по размеру и достоинству.
– Чего надо? – не слишком вежливо отозвался он на наше вторжение в столь ответственный момент.
– Я начальник Нагасиро по пожарной службе… – начал было я.
– Я знаю, кто вы оба такие, – прервал меня Масагоро. – К делу.
– Я хотел бы забрать своего человека.
– Никто никуда не идет, – предельно любезно сообщил мне Масагоро. – Долг есть долг, и он не выплачен.
– Я желал бы уточнить, возможно ли рассрочить долг моего человека?
– Это как? – удивился Масагоро и заржал. – Нарезать его по частям, что ли? Как осьминога?
Главным было вытащить Нагасиро отсюда – а потом надзиратель Мацувака покончит с этим местом, и взыскивай свои долги, если дотянешься из ссылки с острова Садо… Потому я сдержался:
– Я уверен, что не в ваших интересах заходить так далеко.
– Это так, – неожиданно легко согласился Масагоро. – Эти заигравшиеся дурни кидают кости, играют-играют и наконец проигрываются вчистую – а я после этого еще и убивать их должен, потом прятать трупы, а ведь это вопрос уважения! И это в то время, когда квартальный надзиратель подбирается ко мне. Замечательно просто! А ведь мне нужны деньги – мне не нужна его жизнь. Но я его убью, потому что нельзя заходить так далеко безнаказанно. Эти детки легко отбиваются от рук.
– Дайте нам время, и мы вернем его долг. Я буду обязан вам.
– А вот это мне нравится, – вдруг невежливо ткнув длинным пальцем в мою сторону, поймал меня на слове Масагоро. – Это неплохая мысль, это кое-чего будет стоить. Но это только из уважения к вам, господин Исава, – усмехнулся Масагоро мне в лицо. – Кроме того, мне понравилось, как вы прижали эту самовлюбленную птицу Икимару. Тут я вас поддержу. Но не рассчитывайте на многое. У вас есть месяц собрать то, что должен мальчишка, в твердой монете. А за услугой в обмен на его жизнь я однажды явлюсь.
Я поклонился, и низко. Потом пошел и забрал Нагасиро с собой.
У Нагасиро не стали отбирать одежду и даже вернули его меч Кобан. Правда, с разобранной рукоятью – сняли уже за долги ту золотую монету, что он поставил вместо цубы. Нагасиро молча достал из рукава простую квадратную железную цубу, сноровисто собрал рукоять меча обратно, забил бамбуковые колышки сквозь рукоять и хвостовик меча с помощью ножа-кодзука и деревянной гэта вместо молотка, взятой из кучи на пороге.
За все время мы не сказали друг другу ни слова.
Тем временем сам Масагоро вышел нас проводить. Он сел на корточки и, почесывая подмышку, взирал на то, как Нагасиро сноровисто собирает свой меч.
– Повезло тебе, – хмыкнул Масагоро. – Экие важные люди за тебя вступились. Смотри не ходи больше играть с пальцерезами с Большого канала.
Нагасиро остановился, молча побарабанил пальцами по натянутой ткани кимоно на согнутом колене. Потом вложил меч в ножны, встал, сунул ножны за пояс и пошел прочь.
Я и Сакуратай последовали за ним.
– Масагоро Восемь-Девять-Три, – внезапно произнес Сакуратай, когда мы вышли за ограду.
– Я-ку-са, – повторил я. – Почему его так зовут?
– Потому, что эта комбинация приносит неудачу и рано или поздно выпадает всем, кто с ним садится играть… Теряют не только деньги, но и пальцы…
– Неужели он бы убил? Неужели он бы убил Нагасиро? Осмелился? Здесь?
– Скорее это Нагасиро пришлось бы убивать для него…
Об этом я даже и подумать не мог.
– И почему вы еще позволяете ему играть в этом квартале?
– Все не так просто, господин Исава…
С тем мы и распрощались. Тем временем Нагасиро ушел куда-то далеко вперед.
Не то чтобы я ждал от него какой-то особой благодарности… Но я не ожидал, что он исчезнет даже до того, как мы дойдем до храма.
* * *
Я вновь думал о верности.
Если бы Одэнматё был господином, которому я присягнул, сейчас было бы самое время нижайше испросить разрешение на сэппуку… Ничего, что я должен был сделать, не сделано. Люди, которых я набрал, от меня ушли. Кончилось даже масло в светильнике. Можно, конечно, собраться и покинуть город, поискать других возможностей, вновь стать никем и ничем, живым почти мертвецом, вот только я уже не в том возрасте, чтобы бежать от собственной неспособности. Я уже знал о себе, что останусь в любом случае и буду цепляться за самую малую возможность продолжать действовать, пусть даже погибну в огне в одиночку. Я уже стал хикэси, пожарным Одэнматё, и им я останусь.
Но собственная беспомощность угнетала.
Сага стало хуже, и я сделал ему целебные прижигания на главном потоке ки, разогрел точки оздоровления, извел остатки моксы, но это все, что я мог для него сделать. Напоил чаем, и это все. Он не жаловался, он все понимал. Я же понимал, что он не выкарабкается. Слишком ослаб…
Настоятель Окаи был в городе – там опять кто-то умер, и требовалось его ответственное присутствие.
Потому, когда явился посыльный с нежданным приглашением отобедать в обществе моего давнего знакомого по работе в театре «Сарувакадза» торговца лесом и сакэ славного купца Коноикэ, я был только рад выбраться из молчаливого храма.
С тех пор как я проработал в театре около месяца, я много услышал о Коноикэ. Он начинал еще при прошлом правлении, вроде как бы апельсины продавал. Из провинции Кии возил, морем. Богатей из новых. Я-то ему зачем понадобился?
Коноикэ и впрямь обитал в огромном новеньком доме с дорогостоящим видом на ворота Ёсивара. В доме, построенном прямо на месте сгоревшего дома Курода-Должен-Всем. Так вот кто участок купил, не побоялся! Неожиданно.
Множество слуг ухаживали за домом с еще не потемневшими стенами и новоразбитым садом, место стало вызывающе роскошно и все еще строилось – пока меня провожали по дому, в одной из комнат я заметил работников, менявших татами на полу.
