Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
Мы кашляли в облаке горячей пыли, потом осторожно поползли вниз. Там уже хозяин организовал цепь из ведер с водой от близкой реки, а самые азартные затаптывали язычки огня, бежавшие по обугленной груде досок.
Огонь еще пытался заняться то тут, то там, но в целом пожар был задушен обвалом кровли. Мы с братьями Хиракодзи сидели на поваленной лестнице-бревне без сил. Совершенно незнакомые люди хлопали нас по спинам и высказывали слова восхищения.
А потом и пожарнички пожаловали. Их тепло встречали улюлюканьем и свистом. Не любили их здесь. Ну да, явились молодцы уже на готовое, когда все было уже кончено. Стояли они злые и нерешительные. И понятно, это сколько товару тут можно было бы поднять одним сакэ, а не сложилось…
Возбуждение после борьбы с пожаром отпускало, и подкрадывалось пьяное утомление – неудержимо клонило в сон. Едва не заснув прямо на бревне, я встряхнулся:
– Эй, вставайте, – встряхнул я братьев. – Идем.
– Куда это? – удивился Тогай.
– Ко мне. В храм. Настоятель пустит, я поговорю. После такого доброго дела-то…
Нагасиро сидел невдалеке в обнимку с мечом, привалившись спиной к забору и, не видя, наблюдал происходящее перед ним. Там ругались прибывшее пожарные и хозяин «Обанава».
– Давайте его с собой, – сказал я, указав на Нагасиро. – Не бросать же его тут.
Хаято, крякнув, поднял пьяного натурально в дым Нагасиро, перекинул его руку через плечо и повел его вслед за мной, прочь от шума, в темноту, на зады квартала, в храм Кэйтёдзи на ночлег.
* * *
Утро выдалось хмельным и тяжелым.
Разбудил нас настоятель Экаи, заглянув в мою каморку, усыпанную храпящими телами, как какое-то поле битвы.
Я проснулся, когда он бесшумно задвигал перегородку.
– Спите, господин Исава, – тепло улыбнулся мне настоятель Экаи. – Рано еще.
– Ну нет, – пробормотал я, продирая глаза. Солнце уже поднялось, и давно было пора встать и объясниться. Вчера ночью я его не застал, и мы завалились спать как есть, без спросу. А это нехорошо.
Я нашел настоятеля сидящим на террасе храма, где он созерцал проснувшийся город.
– Господин настоятель…
– Садитесь, господин Исава, – кивнул мне настоятель Экаи. – Наслышан уже о ваших вчерашних подвигах. И остальных молодых людей тоже. Ваше благородное поведение достойно подражания и горячей благодарности, моей и всех наших прихожан. Отличный пример духа и добродетели. Садитесь, господин Исава.
Я сел на пол, чувствуя себя крайне неуверенно. Приготовленные извинения жгли гортань, но настоятель, очевидно, был не в настроении возвращаться к этому вопросу.
Перед нами в туманной утренней дымке расстилался Эдо – до отвращения свежий и работящий.
Так мы сидели еще некоторое время, дышали свежим утренним воздухом, пока могли, – вскоре должна была уже подкрасться полуденная жара. Цикады еще не трещали, но горячий воздух в солнечный полдень уже колебался над пылью улиц.
– Скажите, господин Исава, – произнес настоятель, – вы никогда не думали о том, чтобы уйти от мира?
– Что вы имеете в виду, настоятель Экаи?
– Уйти в укромную обитель. Принять постриг. Стать монахом. Думали?
Некоторое время я молчал, потом произнес:
– Думал. Был бы я поближе к прежним землям моего бывшего дома – думал бы обязательно. Там я бы знал, куда пойти и где меня бы приняли. Там были люди, с которыми я когда-то работал бок о бок. Я бы не был там чужим. Здесь… я не знаю никого. И самое главное, некоторые обязательства не дают мне уйти от мира. Есть некоторые люди и некоторые вещи, которые требуют моего участия.
Настоятель Экаи некоторое время обдумывал мои слова, а затем, улыбнувшись, сказал:
– Очень хорошо. Замечательно. Вы не уходите пока никуда, господин Исава, – добавил он. – С вами желают поговорить, когда вы придете в себя. Это будет скоро.
Поднялся и ушел в храм, оставив меня в стыде и неудобстве.
Народ у меня в каморке и не думал просыпаться.
Полдень именно этого дня Окасукэ выбрал, чтобы прийти ко мне с предложением, от которого я и не знал бы, как отказаться, если бы не нуждался в нем больше всего…
От предложения и некоторой суммы денег, к нему прилагавшейся, – весьма увесистая связка медных дзэни, не виданная мною здесь роскошь! Деньги – это дар почтения, естественно, от общины, в честь вчерашнего впечатляющего деяния. А предложение – заняться в преддверии грядущего зимнего сухого сезона охраной всего Одэнматё от возгораний и пожаров, раз уж это у меня так лихо получается. Заодно и эту буйную ватагу кровельщиков к делу приучу, а то им иначе дорога одна – на каторгу, на дикие острова.
Община долго ко мне присматривалась, все-таки я из воинского сословия, не абы кто, и была моим образцовым поведением вполне удовлетворена, господин Сакуратай опять же очень хорошо о вас отзывался, и настоятель Экаи тоже.
Он, Окасукэ, не настаивает, конечно. Он все понимает и с почтением примет, если сэнсэй изволит и отказаться, он все понимает, дело непривычное и с садоводством мало общего… Но все же – не соблаговолите ли подумать?
– А разве не военное правительство в Замке выделяет пожарные команды? – удивился я. – По крайней мере, у нас в княжестве было так.
– Ах, господин Исава, – печально взмахнул руками Окасукэ. – Конечно же, выделяет!
Вот только на весь город их давно уже недостаточно. И даже приезжающие князья уже сами снаряжают своих молодцев охранять свои усадьбы от огня, так как на пожарных правительства мало надежды. А как быть тем, у кого нет воинов? Вот и сбиваются в торговых и ремесленных кварталах ватаги хикэси – молодцев-доброхотов, борцов с огнем, и неизвестно, что хуже, – огонь или их доброхотство…
– И народец там подобрался же, один к одному, – сокрушался Окасукэ. – Не сравнить вот с вами, например, господин Исава. Кто в цеху не удержался, кто проигрался в прах, кого господин Сакуратай из наших ополченцев-отокодатэ выгнал, а кого даже кабукимоно от себя погнали, сами понимаете, какой там народ.
– Вот как, – проговорил я, задумчиво скрестив руки на груди. Интересные обстоятельства. Чтобы приняться за эту работу, мне придется вытолкать с нее отборных подонков всей округи…
А потому я обещал не спешить с решением и тщательно обдумать вопрос. С чем довольный Окасукэ и удалился, оставив меня в серьезном замешательстве сидеть на полу в храмовой галерее.
Ну, конечно, нужно соглашаться! Я приподнял с пола связку монет, потряс ею. Звенит. Так можно жить. Я смогу приложить все усилия. И это, безусловно, нужная работа, а не нечто похожее на душеспасительную деятельность добрых прихожан. Это настоящая работа, и я с нею справлюсь. Справлюсь же?
Я вспомнил пожар замка Хара. Если не справлюсь – все выгорит дотла… И командовал людьми я очень давно и недолго…
Я прислушался к храпу из моей комнаты. Люди еще спали. Да уж. Согласятся ли братья Хиракодзи подчиняться? Работать со мной? Как это вообще будет устроено? Нужно думать. Деньги деньгами. Смогу ли я быть полезен, вытяну ли? Беспокоюсь, как на экзамене, удивительно…
– Ты тут, что ли, будешь Исава? – произнес хриплый, грубый голос.
Я поднял глаза. Обладатель голоса очень с ним гармонировал. Лохматый, босоногий, здоровенный и опасный. Мосластые ручищи на скрученном поясе, татуированные до запястий, бородатый и небритый, кимоно на плечах во множестве мелких прогоревших точек – искрами пожгло. Знатный пожарный. Мастер своего дела. Сразу видно. Глядит недобро.
– Я Исава, – согласился я. – А кто ты? С чем пожаловал?
– Разговор есть, – буркнул молодец.
– Я весь во внимании.
– Да не со мной, – поморщился молодец. – Пошли. Старшой, Икимару, поговорить с тобой желает.
– Даже так. – Я некоторое время рассматривал посланца. – Как тебя зовут?
– Буранкай. Ну? Так ты идешь?
– Позволь мне собраться, – ответил я, поднимаясь с пола.
Прежде чем идти, я умылся, привел в порядок одежду, взял оба меча. Вот уж не знаю, о чем хочет со мною говорить нынешний самоназначенный глава хикэси Одэнматё. Не думаю, что он попробует напасть на меня или вообще применить силу. Но, думаю, беседа наша будет познавательна.
Вслед за Буранкаем я прошел весь Одэнматё насквозь. Почти на противоположной от храма стороне, на берегу широкой реки Сумида, естественно ограничившей рост города в этом направлении, стоял небольшой полуразрушенный дом, закопченные следы пожара до сих пор были заметны. Я здесь никогда не был, место глухое. Вот тут я начал беспокоиться.
– Ну что? – оглянулся Буранкай, когда я задержался на входе. – Заходи.
И я вошел.
Внутри было не так ужасно, как можно было ожидать. Был наведен некоторый порядок, крыша укреплена, хотя во время дождей тут везде текло. Перегородки все в заплатах и новых дырах. На кухне курили и возились со стряпней дюжие мужики в пропотевших кимоно. Лилась вода. Пахло рисовым варевом.
Мы прошли мимо маленькой комнаты, бывшей кладовой, заваленной баграми, топорами и прочим таким инструментом, как видно, в снаряжении у них недостатка нет. Вот другая комната, большая, весь пол занят старыми футонами, спят тут… Целая казарма. Встречавшиеся на пути пропускали нас дальше, но смотрели мне в спину недобрым взглядом – я чувствовал. С большим трудом удерживался от того, чтобы опустить руку на ножны. Спокойно. Спокойно.
– Заходи, – кивнул Буранкай, останавливаясь в конце коридора и отодвигая дверь.
И я вошел.
В этой комнате не было крыши, только небо. Ну и зеленые кроны высаженных за домом лимонных деревьев поднимались над кривым, полуразваленным обрезом стены. На стене, глядя вдаль, в вольной позе, словно в постели, сидел довольно молодой человек в черном распахнутом на груди кимоно. Светлые, обрезанные по шее волосы лежали свободно, рот, узкий как щель, веки опущены так, что невозможно различить цвет глаз.
Он едва повернул голову при моем появлении. Искоса поддев меня на булавку взгляда, сказал, как плюнул:
– Это кто же у нас пожаловал? Сам господин Исава никак?
От такого хамства я даже остановился.
– Входи, входи, – подбодрил меня молодец. – Сесть не предложу, сам видишь, особо негде. Но постоять тут есть где.
– Кто ты такой? – выдавил я на редкость остроумную фразу.
– Зови меня, Икимару, – равнодушно произнес он. Его взгляд уже вновь ушел вдаль, мое присутствие его не беспокоило.
– Что тебе нужно, Икимару?
Он ответил не сразу:
– Вчера ты с собутыльниками погасил пожар в одной забегаловке на берегу. Молодец. Хвалю. Настоящий воин. Мне, в общем, все равно, но сегодня к тебе подкатил этот хитрец Окасукэ с одним предложеньицем. Так уж вышло, что знаю я о нем, да. Не удивляйся, город такой и люди в нем такие. Ничего нельзя удержать в тайне, головы разве, что резать. Так вот, просто прояснить положение. Чтобы ты, значит, не слишком обольщался.
Он неожиданно сел прямо и уставился на меня белыми от ярости глазами.
– Здесь только я надзираю огонь и собираю с него добычу. – Голос его напоминал о щелчке тетивы после выстрела. – Здесь только я пасу пепелища. Я, и только я. Никто другой этим в Одэнматё заниматься не будет. А попробует – ну, удачи ему. Лучше ему бы денежки свои пропить до того.
Глядя в его налитые бешенством глаза, я совершенно бездумно перенес вес на одну из ног, глубоко вдохнул и взглянул на мир шире, чем обычно. Состояние сатори. Боевой безмятежности. Что ж. Если кому-то здесь суждено умереть – он сейчас умрет…
– Что-то ты не боишься, я смотрю, – проговорил вдруг Икимару, сверля меня бешеными зрачками.
Я ничего не ответил. Я был готов.
Икимару внезапно отвернулся и сел так же, как раньше. Вольно разлегся, устремил взгляд прочь отсюда и бросил в это никуда:
– Я тебя предупредил.
Некоторое время я стоял, но ничего не происходило и он больше ничего не добавил. Тогда я покинул боевую форму и вышел из комнаты. Буранкай проводил меня к выходу. Я беспрепятственно покинул это место.
Ярость внезапно охватила меня уже далеко на обратном пути в храм Кэйтёдзи. Да как он! Да кто он такой? Мальчишка! Посмел говорить со мной в таком тоне! Угрожать мне!
Давно я не испытывал таких ярких, чистых чувств. Это было прекрасно. Я был почти счастлив. И это было удивительно.
Встревоженные братья Хиракодзи даже вместе с Нагасиро – вот удивление – встречали меня у ворот храма.
– Мы думали, с вами что-то случилось! – выпалил Тогай. – Нам тут нашептали уже всякого. Хотели уже бежать вам на подмогу!
– А ты храбрый старый хрен, – произнес бледный Нагасиро, вытаскивая меч в ножнах из-за пояса. – Я бы один туда не сунулся. Уважаю. Ладно. Пойду-ка, я еще полежу немного, а то что-то нехорошо мне…
– О чем вы говорили? – спросил заметно встревоженный Хаято.
– Так, – неопределенно ответил я. – Обсудили некоторые сопутствующие обстоятельства. Мне теперь есть о чем подумать. Очень и очень подумать.
Ну вот так Нагасиро и залег обратно в храм отлеживаться на голых досках, братья Хиракодзи быстренько смылись куда-то в город, а я пошел работать в саду. Весь день мел дорожки, подрезал кустарник, полол сорняки. Работал и размышлял до самого вечера над тем, что мне делать.
А потом, глядя с галереи храма на рыжее как пожар закатное солнце над городом, я вспомнил, где уже видел белое лицо Икимару.
Это он поджигал театр «Сарувакадза» в бытность мою в нем на должности хранителя мечей.
Пожалуй, я не был удивлен. Хотя и был расстроен. Наверное, мне следовало ожидать подобного. Я достаточно повидал в этом городе. И, пожалуй, выбора у меня, по сути, уже нет. Я точно не буду хуже тех пожарных, что здесь уже есть. И вероятно, уже очень скоро мне придется поплатиться за это решение.
– Что ж, – сказал я себе самому, – если пожары и драки – цветы этого города, то придется стать садовником здесь.
– Дельно сказал, – глухо произнес больной от похмелья Нагасиро, лежавший в храме на прохладном полу позади меня. – Ну, тогда и я с тобой, а то прибьет тебя как-то темной ночкой этот Икимару ни за что…
Я только улыбнулся рыжему небу.
Я снова был здесь не один.
Глава 23
Похитители родословных. По пути с войны
В приказе надзирателей Ставки шла обычная негромкая работа.
Секретарь подал на стол начальника левого крыла свиток с записью допроса, судя по размашистым меткам на внешней стороне.
– Что это? – недовольно отозвался начальник. – Мне следует это прочесть самому?
Он нечасто работал с документами настолько низкого уровня. Для этого есть начальники пониже.
– По делу в замке Какэгава удалось выяснить некоторые дополнительные обстоятельства… – поклонился секретарь. – Дознаватель, работавший с этим делом, считает, что вам стоит лично ознакомиться. Поскольку он сам не решается дать оценку полученным сведениям.
– Очередная байка о явлении призраков?
– Нечто куда более оригинальное, господин начальник левого крыла. Вполне достойное вашего искушенного внимания. Еще и потому, что этот источник более уже ничего не добавит по причине безвременной кончины вследствие слабости и преклонного возраста. Не перенес испытания каменной плитой.
– Нежнее работать нужно, – недовольно отозвался начальник, но скорее для порядка, чтоб трепетали. Тут уж все в руках провидения, всяко повернуться может, начальнику ли это не знать, сколько раз такое случалось.
Но допрос записан, вот он.
Что ж, почитаем, чего там такого оригинального разболтал человечек на пороге смерти…
* * *
Двадцать лет тому назад мечник, прозванный Юи Сосэцу, стоял и смотрел, как догорают кресты с приговоренными христианами, расставленные по краю жерла вулкана.
Холодный ветер рвал с его плеч травяную накидку, и приходилось крепко держать круглую соломенную шляпу, чтобы и ее не сорвало с головы вместе с завязками. Снег хлестал по голой руке, заправленные маслом костры черно чадили. Палачи грели руки у костров казнимых и выглядели столь же жалко, что и приговоренные.
Мацувака Гэнрюсай, высокопоставленный самурай, назначенный командованием ответственным за эту казнь, наблюдал за действиями подчиненных с коня и недовольно кривился:
– Эй ты! – повелительно крикнул он, обращаясь к Юи. – Головорез! Может, хочешь заслужить место и в моей свите? Видишь, эти палачи еле шевелятся. Устали, понимаешь? Сделаешь их работу быстрее, чем отмерзнут яйца у моего коня, выгоню их всех, а тебе отдам их кормежку. А? Ну шевелись же! Бродягам не следует колебаться. Выбирать им не приходится.
Юи, наклонив шляпу, скрыв гримасу на лице и как бы почтительно кланяясь, молча развернулся и пошел вниз по склону. Он не остался смотреть вместе с прочими воинами, как избежавших крестов захваченных участников восстания сбросят в жерло огнедышащей горы, прямо в лаву. И уж тем более не станет делать этого сам.
Мацувака Генрюсай лишь хрипло засмеялся ему вслед, отмахнулся и сосредоточился на своих обязанностях. Забот у него было еще невпроворот.
Юи шел вниз по заснеженному склону, не оборачиваясь. Ему не было никакого дела до предложения Генрюсая. Все. Война кончилась.
Здесь ему было больше нечем заняться. Славы и наград он не добыл. Добычи тоже. Земляки его старательно не замечали. Внимания достойных он не привлек. А во внимании недостойном он и не нуждался. Пришел сюда с мечом – только с мечом он и уходил.
Он предполагал, что обнаружит войну не такой, как о ней рассказывали в сказаниях. Так оно и оказалось. Он только не предполагал, что даже война не даст ему места в жизни. И все это его самовлюбленное упорство выдающегося мечника оказалось более чем бесполезным.
Юи спускался с горы почти до вечера.
Ниже по склону ветер со снегом обратился в ледяной косой дождь. Сумрачно размышляя о своей судьбе и месте под небом, Юи нехотя переместил мечи на левый бок, чтобы теперь носить их как все.
Его учитель, тот, что был последним, настаивал, чтобы он развивал левую руку. Лучше всего под страхом смерти. Юи так и сделал и на этой войне пользовался только левой рукой, отчего дважды едва не сложил голову.
Но его война кончилась. Нужно было жить дальше. И развитие боевых качеств отныне уже не его стезя.
И только спустившись с горы, он обнаружил тех, кому наконец понадобился.
Коротышка в половину его самого ростом в цветастом кимоно и с легкомысленной, хотя и седой прической бродячего актера-острослова, с квадратным ящиком за плечами, держал разрываемый ветром белый бумажный зонт над привалившимся к камню у обочины прилично одетым молодым человеком, обликом сильно схожим с умирающим от обильно кровоточащей раны.
Юи в угрюмом молчании прошел мимо. Сколько раз он уже видел подобное – на войне привыкаешь проходить мимо умирающих.
Впрочем, он же недавно решил, что его война уже кончилась. Не так ли?
Он остановился и обернулся. Старик-коротышка, стряхивая падающую воду с лица, упорно держал промокающий зонт над безвольно лежащим молодым человеком – веки того, налившиеся синевой, тяжелым грузом закрывали глаза.
Юи вздохнул, решаясь, и, медленно ступая по мокрой глине, приблизился к путникам. Произнес:
– Требуется ли вам какая-то помощь?
Старик-коротышка обернулся. В мгновенно вытянутой в сторону пришлеца руке оказался небольшой фитильный пистолет, дождевая вода стекала по восьмигранному обрезу ствола.
– Большая пушка для маленького человека, – заметил Юи, прищурившись. – Только фитиль промок и толку от нее теперь никакого. Так вам требуется помощь?
Старик-коротышка спрятал мокрый пистолет под одежду. И его лицо быстро и привычно натянуло маску веселой хитрости, которую ожидают от актера-острослова поверх проступающей усталости и отчаяния.
– Несомненно! – произнес старик. – Было бы весьма кстати, молодой господин.
– Что случилось? – Юи шагнул ближе, наклонился над молодым человеком.
– Это рана, – пробормотал старик, едва удерживая зонтик. – Рана открылась. Господин Сатаке так торопился, так спешил. А ведь его совсем недавно ранили. Я просил его поберечь себя. Но у нас крайне спешное дело на побережье.
– Куда его ранили? – Юи присел на корточки рядом с молодым человеком и приподнял его одежду на груди. – Да, я вижу. Что это было? Копье? Повязка почти не промокла, значит, кровь, наверное, идет внутрь.
– Ах, это так печально! – дрожащими губами выговорил старик.
– Я разотру ему руки. – Юи взял ледяные руки молодого человека в свои. – А ты держи зонт. Если бы не дождь, я бы сделал ему ароматическое прижигание под коленями, это всегда помогает.
Растирая ледяные руки, Юи заметил, что молодой человек приоткрыл глаза и смотрит на него. Взгляд этих черных глаз блестел, как заточенное лезвие в темноте. Не стоит поворачиваться к этому человеку спиной.
– У вас накладки на мече под левую руку, – тихо проговорил, еле двигая бледными губами, молодой человек. – А это крайне занятно…
– Не слишком, – недовольно ответил Юи.
– Простите, я был бестактен, – прошептал молодой человек, закрывая глаза. – Это совершенно не мое дело.
Юи криво усмехнулся:
– Ничего страшного. Вам нужно в тепло, господин Сатаке. Обычно по этой дороге не так часто ездят. Но тут могут скоро проехать всадники…
– Не думаю, что я могу рассчитывать на чью-то еще помощь.
– Да, – согласился Юи. – До нее вы можете не дожить. Мне придется нести вас. Вы в состоянии перенести это?
Господин Сатаке только бледно улыбнулся:
– Терпение – моя единственная добродетель. Хасубэй, следуй за нами…
– Да, господин Сатаке.
Юи уложил ледяные ладони господина Сатаке у того на груди, взял его в охапку и рывком поднял на руки, как носят детей. Господин Сатаке заскрипел зубами. Ветер хлестанул его по лицу. Хасубэй как мог ограждал их от падающей воды, но зонт его совсем развалился.
Кряхтя, Юи понес раненого под гору. Помнится, там было селение, и даже с постоялым двором…
– В других обстоятельствах, – проговорил господин Сатаке, – моя благодарность была бы куда как весома. Но теперь я могу только говорить.
– В вашем положении, – пропыхтел Юи, – это крайнее расточительно. Берегите силы, поговорим потом.
Спускаясь с горы с раненым на руках, Юи еще успел подумать, что именно одна из ветвей могущественного рода Сатаке, принявшая христианство более ста лет назад, как раз ответственна за это едва подавленное восстание.
А еще у крайне хорошо воспитанного молодого человека не было с собой в дорогу вообще ничего. Даже мечей.
Это странно.
* * *
Постоялый двор был заброшен, видимо, в связи с войной. Ночь уже накрыла опустевшее селение, когда они достигли его. Ворота двора были сиротливо распахнуты.
– Тут должны быть люди, – пропыхтел Юи. – Давайте внутрь.
Он внес господина Сатаке в отодвинутые двери и положил на расстеленный Хасубеем футон из стенного шкафа.
– Я разожгу огонь, – проскрипел Юи, тяжело разгибаясь. – Ох.
На постоялом дворе было безлюдно. Ни постояльцев, ни хозяев. Юи нашел на кухне наколотой для растопки щепы и разжег огонь в очаге. Набрал в закопченный чайник воды и повесил его над огнем на крюк в виде изогнувшегося карпа. Из главной комнаты, где устроили господина Сатаке, появился Хасубэй, раскрыл свой изодранный зонт и поставил его на пол сохнуть.
– Я его укрыл, – тихо прошептал Хасубэй. – Спит.
Юи сидел у очага, подкладывал щепу в огонь и понемногу отогревался. Хасубэй снял со спины свой ящик, поставил напротив, сел на него и тоже протянул руки к огню. Юи вспомнил сегодняшнее сожжение – там, на холодных вершинах, за облаками, и хмуро нахохлился.
– Значит, идете на побережье?
– Да.
– Что-то вы налегке, – безразлично заметил Юи, задумчиво пересыпая коричневый неошкуренный рис пополам с гречихой из глубокой плошки в котелок. Так, что ли, сварить?
– Спешили очень, – ответил Хасубэй.
– А что за спешка?
– Семейные дела, – тихо улыбнулся Хасубэй. – Господин сам скажет, если изволит.
Юи только покивал, соглашаясь:
– А эти семейные дела военные заставы ниже по дороге вам пройти же не помешают, не так ли?
Хасубэй ненадолго задумался:
– Если один приятный молодой господин и в дальнейшем не оставит нас своим попечением… Род Сатаке несмотря ни на что богат и знатен. А мой господин, я вижу, в вас заинтересован. Вы можете быть уверены…
Юи только громко фыркнул:
– Я не уверен, что нуждаюсь в вашей благодарности. Я только помог путникам в беде. Так уж вышло, что я не могу иметь ничего общего с вашими гонителями. А моя война уже кончилась.
Хасубэй только вздохнул:
– Наша тоже.
Юи бросил острый взгляд на уставшего старика:
– Зачем вообще начали?
Хасубэй молча смотрел в огонь:
– Это очень длинная история. Длинная и печальная. Я бы хотел сделать из этого пьесу. Когда-нибудь потом. Слепая вера в идеал, ослепительная мечта, беспочвенная надежда и жестокий самообман. А потом кровь, голод, огонь и пепел. И вина.
Юи молчал. Рис уже закипал в котелке и требовалось снять всплывшую мутную пену.
Хасубэй встал с ящика, открыл его и вытащил на свет деревянную куклу в половину себя ростом. Юи с удивлением наблюдал за ним.
– Это мое искусство. Бунраку, – улыбнулся Хасубэй. – Куклы. И театр кукол. Так я попал господину на глаза, и уже четыре года я с ним. Господина привлекает все необычное. В последние события-то он ввязался именно из-за их необычности. Его бесполезно останавливать. Его даже копье не остановило.
– Да. Я видел, – усмехнулся Юи.
Кукла в руках Хасубея шевельнулась, напугав не ожидавшего ничего подобного Юи, – он не заметил, как старик это сделал. Кукла повернула голову и открыла резные глаза. Шевельнула руками, оттолкнулась, села на край ящика очень по-человечески, копируя позу самого Юи, скрестив ноги.
Старик Хасубэй повел над куклой рукой с натянутыми нитями, и кукла, сложив руки на груди, совершила низкий изящный поклон.
– О-о-о! – восхитился Юи, негромко постучав себя по колену. Это действительно было удивительно – нитей в полутьме почти не было видно. – Отличная работа!
– У нее еще нет роли, – сказал Хасубэй. – Я еще не решил, кем она будет. Может, принцессой. Может, воином, – Хасубэй подмигнул Юи. – Ее судьба еще не решена. Она может оказаться кем угодно.
– Серьезное решение, – согласился Юи. – Наверняка это определит чью-то карму.
– Или введет в смертный грех, – вздохнул старик-кукловод, убирая потерявшую жизнь куклу в ящик. – Давайте ужинать и спать. Я накормлю господина.
* * *
А с утра во дворе постоялого двора их уже терпеливо поджидали.
* * *
Последние мгновения перед пробуждением Юи были полны интереса и напряжения – а проснется ли он живым? Проснулся.
Господин Сатаке уже встал, сменил повязку на ране и изволил откушать тем, что подал ему Хасубэй. Теперь господин ухаживал за маленькой сосной в горшке с надписью черными чернилами «Долголетие» на красной керамике, обитавшей до того в почти бездонном ящике Хасубея.
– В прежние времена господин чашкой риса принимал на службу новых вассалов, – встретил Юи господин Сатаке с вполне бодрым видом, откладывая маленькие ножницы, которыми подрезал ветви деревца. – Нынче же вы спасаете мне жизнь, я ем ваш рис, пусть и пополам с листьями, и даже не знаю, уместно ли предлагать вам службу у меня в таких обстоятельствах.
Юи молча сел напротив господина Сатаке, собрал остатки риса в свою деревянную чашку и начал есть. Господин Сатаке терпеливо ждал.
– Не припомню, – пробормотал Юи, – чтобы верность принимали в обмен за нечто столь же незначительное.
– Потрясающее начало, если мне будет позволено вставить, – произнес Хасубэй, наливая чай, точнее, просто горячую воду в чашку господина. Господин Сатаке улыбнулся той половиной лица, что была обращена к старику. Глаза его, сосредоточнеые на Юи, оставались серьезны и холодны.
И Юи решился:
– Я человек без особых умений, едва ли могу достойно писать и слагать стихи, знаю счет в приличных пределах, немного знаю как вести домашние и торговые дела. Я склонен следовать конфуцианским добродетелям. Я и моя семья в десяти поколениях принадлежит к секте Чистой Земли, и я рассчитываю придерживаться прежних взглядов на верования.
– Честно, – отметил господин Сатаке. – Искренне. Скромно. Не вассал, а сокровищница добродетелей. Я обещаю вам награду и доход в пятнадцать коку по возвращении в наш удел. Веру предков следует чтить – так же, как это делает ваш господин уже в течение ста лет. А вашим достоинствам я найду должное применение. Скажите нам ваше имя, мой вассал.
– Мне хочется вам верить, – произнес Юи. – Но я привык рассчитывать лишь на то, что действительно знаю. Со временем мне, видимо, придется во всем убедиться самому и понести наказание за эту дерзость. Но пока давайте обойдемся без имен. Тем более что во дворе с рассвета терпеливо ожидают какие-то люди. Ожидают, очевидно, нас.
Хасубэй вскочил, метнулся к окну в дальнем углу комнаты, осторожно приподнял решетчатый ставень и посмотрел наружу.
– Трое, – подтвердил он. – Мужчина. Женщина. И некто третий. Это не воины Ставки.
Юи, поклонившись, встал:
– Вам будет угодно узнать, что им понадобилось?
Господин Сатаке прищурился и сделал изящный жест рукой:
– Проси.
Юи прошел в прихожую, раздвинул деревянные загородки комнаты и вышел на свет. Небо было пасмурным, роняло на лицо редкие резкие капли. Было холодно.
Юи глубоко вдохнул холодный влажный воздух, встряхнулся. Он был на службе.
Непривычно…
Пришельцы неподвижно, в одинаковой позе – руки на коленях – сидели в ряд во дворе постоялого двора прямо на земле и не мигая наблюдали за Юи.
Да. Женщина. Мужчина. И некто третий.
– Кто вы такие? – спросил Юи. – Вам что-то нужно?
Человек в черном, что сидел посредине, резал взором из-под круглой шляпы лицо Юи.
– Отведи нас к своему господину, – произнес наконец мужчина в черном. – К господину Киёда но Сатаке.
– Даже так… – удивился Юи. – Что ж, прошу внутрь.
Трое одновременно поднялись и пошли вперед. То, как они двигались, Юи сразу насторожило. Юи не встречал еще такой странной походки. Женщина в синем кимоно с белыми журавлями была так просто огромной – выше самого Юи. Она ходила, словно не сгибала ноги в коленях. Человек в черном как-то вразнобой с ногами шевелил руками. А третий двигался так, как ходила бы, наверное, лиса, вставшая на задние лапы, – но мешковатое кимоно и плетеная монашеская шляпа с окошком для глаз, надетая по плечи, скрывала фигуру третьего полностью.
Юи отступал пред ними, пока не сравнялся с сидевшим на футоне господином Сатаке. Тут он остановился и понял, что дальше отступать некуда и придется, наверное, сражаться. Но трое остановились. И сели на доски пола. Разом.
– Приветствую тебя, Киёда но Сатаке, – произнес человек в черном, наклонившись вперед.
– И я вас приветствую, господин Икио Тора, – криво улыбнувшись, ответил Сатаке.
Хасубэй прошел к Юи и, потянув за рукав, отвел и посадил его слева от господина Сатаке, как раз напротив высоченной женщины в синем. Отходя, чтобы сесть справа от господина, Хасубэй, не двигая губами, произнес:
– Будь внимателен. Они не люди.
То, что они не люди, Юи понимал. Люди так не ходят. Значит, это они. Они – это демоны. Оборотни. Горные чудовища, хозяева ночей и беспокойных снов.
