Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
– Я избавлюсь от головы, хозяин. Никаких следов.
– Делай, – сказал Сакуратай, закрывая крышкой корзину, но тут же остановил мальчишку. – Стой! Гм… Как тебя зовут?
– Кагаэмон, хозяин.
– Хорошо, – Сакуратай кивнул. – Делай что приказано, Кагаэмон.
– Будет сделано, хозяин.
Мальчишка подхватил корзинку, замотал ее в черный платок и быстро и бесшумно выбрался на крышу через дверь голубятни. И скрылся, как ворон с добычей в когтях.
А Сакуратай с содроганием понял, что получил власть над опасным демоном.
* * *
Расплата за эту власть наступила тем же утром.
Был назначен общий сбор, на котором Сакуратай желал призвать братьев по семье к терпению и приличному смирению, ведь траур еще не кончился. Но вышло иначе.
Вместе с прочими во двор вошли трое татуированных носильщиков, они сразу приблизились к Сакуратаю, раскуривавшему трубку в ожидании выхода госпожи. Рядом мел опавшие листья Кагаэмон. Первый из них выхватил нож и крикнул:
– Отец! Покойся с миром! – и нанес верный удар, только вот на пути ножа оказалось древко метлы, подставленное Кагаэмоном. Сакуратай отпрянул, сжал трубку в кулаке, выхватил нож из-за пояса, а перед ним уже вскипела схватка одного против троих – Кагаэмон убивал. Кровь взлетела над головами, осыпав Сакуратая градом жирных капель, – Кагаэмон, пригнувшись, швырнул за спину зарезанного собственным ножом носильщика. Тот, еще живой, вопя во все горло, упал на Сакуратая, повалил его наземь, начал душить и медленно, неохотно угас, пораженный четырьмя ударами ножа в печень и двумя ударами мундштуком трубки в глаз.
За это время Кагаэмон убил оставшихся двоих. Их собственными ножами. Никто и сделать ничего не успел.
Сакуратай скинул с себя обмякшее тело, сел, осмотрел себя, понял, что кровь на нем чужая, и понял, что выжил на этот раз.
– Тёбэй! – почти закричал Сакуратай, поднимаясь, стряхивая кровь с лезвия ножа. Его кимоно было забрызгано и облеплено пылью. – Да как ты посмел⁈
– Это что ты хочешь этим сказать? – грозно насупившись, шагнул на него Тёбэй.
– Это твои люди!
– Да. И что?
– И что⁈ Ты признаешься в покушении и говоришь только «и что»?
– Чё⁈ Я⁈ Я признаюсь? Да ты! Да я! – Тёбэй выхватил свой нож. Люди во дворе вокруг них кричали и размахивали руками. Кричали и размахивали. И вдруг разбежались, разделились на две партии, встали за спинами вожаков, засверкали вынутые ножи. Двор разделился пополам.
Сейчас это произойдет, понял Сакуратай.
– Прошу всех сохранять спокойствие, – произнес голос, тихий голос, негромкий, но сильный, словно Старик Гэнсити вернулся из могилы. Ножи сами собой опустились. Госпожа Хироко вышла из тени дома на солнце:
– Все. Тихо. Ножи спрятать.
И все замолчали. Ножи спрятали в ножны. Лишь глаза сверкали.
– Тёбэй, – произнесла уже не девочка, а действительно госпожа Хироко. – Это твои люди?
– Это мои должники…
– Разберись с этим, Тёбэй, – ровно приказала Хироко. – Прямо сейчас. Иди.
Тёбэй мгновение смотрел на нее упрямо, потом склонил голову и резко пошел к воротам прочь. Его свора потянулась за ним.
Ничего еще не кончилось, подумал Сакуратай. Примирения не будет. А будет война до последнего человека.
Госпожа Хироко подошла к Сакуратаю и произнесла:
– Мы должны принять решение по поводу Тёбэй. А пока иди – смой кровь и смени одежду. Нужно выглядеть достойно в любой ситуации.
Сакуратай поклонился и ушел выполнять приказание, отданное безусловным тоном Старика Гэнсити. Не мог и думать ослушаться.
Вечером в дом передали платок с отрезанным волосатым мизинцем.
Бандзуйин Тёбэй униженно приносил глубочайшие извинения.
Но это уже ничего не меняло.
* * *
– Ты будешь охранять ее, – произнес Сакуратай.
– Да, хозяин, – поклонился Кагаэмон.
– И выполнять все ее желания, как всегда.
– Да, хозяин.
– Приступай.
Мальчишка скрылся с глаз так, как он это умел, и Сакуратай остался в саду один на один со своим отчаянием. Над этим домом нависала черная ночь.
Сакуратай считал мечи и сторонников. Считал своих и чужих, и счет не сходился в его пользу. Скверно. Очень скверно.
По всему кварталу продолжаются драки и схватки. Каждую ночь собирают убитых. Купцы разбегаются. Стража сбилась с ног. Нищие отбились от рук. Вспыхнуло четыре пожара, ни один не заметили вовремя, и теперь несчастные закопченные погорельцы с чаячьими криками брели по улице, толкая тележки со своим скудным скарбом, спасенным из пасти молниеносного пламени. Начальник квартальной стражи передал весточку, что, если вопрос не решится в ближайшие дни, – на квартал обратят внимание из замка, и тогда горе всем жителям – за беспорядки в квартале ответят все по закону о круговой поруке.
Присутствие Кагаэмона удерживало кого-либо от нападения на дом, но и только. Все прочее рушилось. Денег осталось на день. Риса – на три. Что потом?
А Кагаэмон отлично проявил себя в уличных схватках. Там, где проходил он, оставались лежать мертвецы, но прочие сторонники не могли похвастаться такими впечатляющими способностями, и ряды сторонников Сакуратая таяли. Сначала они перестали выходить в город. Потом перестали выходить и в квартал. Дом был фактически осажден. Кагаэмон был единственным, кто свободно покидал его и возвращался. Но силами одного человека в войне не победить.
Сакуратай наблюдал за деяниями мальчишки и иногда ловил себя на мысли, что мог бы усыновить Кагаэмона. По всем правилам. И совсем мельком, не доверяя себе, что госпожа Хироко в подходящем для брака возрасте… Но понимал: единственное, что его извиняет в этих думах, – его отчаяние. И не будет ничего такого никогда.
У Сакуратая не было детей. Однако когда-то он жил в большом крестьянском доме и у него было много младших братьев. Правда, не таких опасных. И не таких верных.
Сакуратай и не знал, что в другом конце квартала в этот момент на него готовится новое, самое коварное нападение.
* * *
Кагаэмон выбирал для госпожи книгу в книжной лавке. Как обычно, она попросила принести что-то и по его вкусу. Это значит книгу, которую он выберет, прочитают они оба. Представят одни и те же образы, подумают одни и те же мысли. Соприкоснутся в мечтах. Опять.
Присутствие Бандзуйина Тёбэя он почувствовал, как только положил свиток со списком забытого поэтического придворного турнира обратно в деревянную ячейку. Хироко равнодушна к стихам, она ценит книги о самурайской верности. Изложение о войне Гэмпэй она уже читала, может, воинская «Повесть о Великом мире» ее порадует?
Бандзуйин Тёбэй громко гыркнул, привлекая к себе внимание.
– Привет, – буркнул он. – Книжки выбираешь?
– Госпожа Хироко любит читать, – осветил Кагаэмон. – Как ваш палец?
Тёбэй поднял руку с перевязанным обрубком мизинца и скривился.
– Болит он, что же еще? Обычное дело, чтоб ты знал. Вот так вот трудишься, работаешь-работаешь, тянешь лямку, все ради них, все как в прорву, а уж если оступился… Меня таким же пацаном, как ты, да моложе даже, сам Старик Гэнсити подобрал. Все мне дал. К делу приставил. И я ради него и внучки его все сделаю. Не то что палец отрежу – животом на нож кинусь, пусть лишь госпожа Хироко скажет. И ты такой же, я вижу. Быть никем – жуткое дело, я помню. Не одну глотку за это порвешь.
Кагаэмон молчал. Тёбэй помялся и произнес:
– Ты вот маленькой госпоже книжки носишь. Может, передашь, а она и это почитает?
Кагаэмон протянул руку и взял сложенное письмо.
– Да. Я передам.
– Передай. А я тебе этого не забуду.
В этот момент Сакуратай, нутром чувствуя неладное, брел по дому в поисках Кагаэмона и никак не мог его найти. Сакуратай дошел до комнат госпожи, встал у загородки на колени, но в этот момент обклеенная бумагой решетка отодвинулась сама.
– Госпожа, – поклонился Сакуратай. – Где ваш телохранитель?
– Я отослала его в лавку за новой книгой, – ответила Хироко.
– Это неосторожно, госпожа. На улицах опасно.
– Мне нужно было поговорить с тобой относительно него, но вдалеке от его острых ушей. Набей трубку, Сакуратай, и слушай.
– Я слушаю, госпожа, – поклонился Сакуратай.
* * *
Кагаэмон с новой книгой под мышкой шел вдоль канала от книжной лавки обратно к дому. Туман, поднявшийся над водой этим холодным осенним утром, укрыл город.
Владелец лавки, старый книгочей, дрожащими руками отдал Кагаэмону купленную книгу и просил передать госпоже извинения, но это будет последняя книга, которую у него приобретают, – он закрывается тотчас же. В этом квартале теперь слишком опасно работать, и он переезжает.
Кагаэмон шел и думал, как передать это Хироко так, чтобы она не слишком расстроилась.
Тем не менее скрытых в тени людей он заметил раньше, чем они его. Он встал на пустой дороге, молча вглядываясь в туман, положив руку на рукоять ножа.
Его заметили, зашевелились, приблизились, зашептались: он? Да он, сакуратайский пес. Точно? А как же. Ну что, давайте? Что-то не уверен я, смотрите, как зыркает, а помните, как он тех троих положил, помните? Да и старшего он наверняка обезглавил, собака. Что-то не уверен я, мало нас. Отходи, братва, медленно, медленно, мы потом вернемся…
Тени колебались в тумане, когда они уходили.
А потом в разрыве тумана Кагаэмон на мгновение увидел душераздирающе знакомую черную фигуру с двумя мечами, скрытую под соломенной шляпой, на другом берегу канала, которую тут же затянуло белым.
Кагаэмон бросился к выложенному камнем берегу, впиваясь в туман взглядом. Он был! Он был там! Черный самурай!
Но его там не было.
* * *
– Что это? – спросил Сакуратай.
– Это письмо. Бандзуйин Тёбэй просил меня передать госпоже Хироко, – ровно ответил Кагаэмон, протягивая сложенный лист бумаги хозяину. – Может быть, вы хотите сначала прочесть его сами?
– Нет, – кратко ответил Сакуратай.
Они прошли по галерее вдоль внутреннего сада к комнатам госпожи. Служанка пустила их внутрь.
– Что там? – спросила госпожа Хироко, появившись из внутренних комнат.
– Письмо, – сообщил Сакуратай. – Письмо от Бандзуйина Тёбэя.
Хироко приняла письмо из рук Кагаэмона, развернула его и прочла. Сакуратай следил за ней, ее лицо ни разу не дрогнуло. Он не верил, что ей так немного лет. Он склонялся перед ее выдержкой.
А Кагаэмон вон просто ест ее глазами. Она его с рук кормит…
Сакуратай посмотрел на молодых людей и подумал… В общем, не важно, что он подумал. Додумать эту мысль он все равно себе не позволил. Непочтительно.
– Он предлагает мне выйти за него замуж, – произнесла Хироко, складывая письмо. – Клянется быть почтительным и терпеливым. Что думаешь?
Сакуратай поклонился:
– Это остановит войну.
То, что это будет и его конец, он не стал говорить. Это не важно. Важно то решение, которое примет она, а не кто-то еще.
– Нет, – ответила она. – Я не выйду замуж за волосатую обезьяну. Это не остановит падение нашей семьи. Мой дед был самураем, ронином из провинциального клана. Он построил этот дом сам, и он всегда был верен своему прежнему князю, всегда почитал его, считал себя оставшимся на службе и рассчитывал на его покровительство и получал его. И именно потому они оба погибли. Их связь показалась опасной кому-то из замка. Эта связь делала нашу семью великой. Если мы не будем соответствовать, нас сомнут другие, а главарь носильщиков не сможет их остановить. Он даже не понимает, что действительно происходит. Сакуратай, мы говорили с тобой и приняли решение. Выполняй его.
Сакуратай склонился перед ее мудростью.
– Думаю, Тёбэй контролирует своих сторонников не больше, чем мы, – произнесла Хироко. – И когда он умрет, они смирятся.
* * *
Тёбэй не скрывался. И не особенно остерегался. Это было не в его вкусе. Он посещал бани совершенно открыто, в теплой компании веселых банщиц, которые с визгом разбежались, когда в парную вошел Кагаэмон с длинным ножом в руке.
– А, – произнес развалившийся в теплой воде купальни Тёбэй. – Это ты. А я думал, мы с тобой ладили.
– Это выше личной приязни, – произнес Кагаэмон.
– Да ты слишком молодой еще, чтобы на самом деле так думать.
– Мой отец так говорил…
– А. Ну если отец, то да, – Тёбэй выбрался из купальни с теплой водой, не обращая никакого внимания на Кагаэмона, дошел, шлепая босыми ступнями по мокрому полу, до своих вещей и начал не спеша наматывать на мокрое тело набедренную повязку. Спросил, не оборачиваясь:
– Убить меня пришел?
Кагаэмон, глядя на огромную татуировку Всепрощающего Будды Амида, украшавшую широкую спину Тёбэй, сказал:
– Я дам тебе время приготовиться.
– Да ну? – Тёбэй зло развеселился. – Ха! Ты дашь мне время, щенок? Да я таких, как ты, связками в теплой воде топил! – Тёбэй резко затянул повязку, вытащил нож из кучи одежды, повернулся и шагнул вперед, мягко сокращая расстояние, низко пригнувшись, словно борец сумо. – Я тебя еще поучу тому, как это делается в Эдо. Давай, что ли⁈
И они схватились.
* * *
Сакуратай послал Кагаэмона убить Бандзуйина Тёбэя. Тот и убил. Громко. Шумно. Ярко. Чтоб заметили.
Это заметили. И теперь вся столица бурлила от кровавых новостей.
Слухи неслись по рынкам и причалам, складам и усадьбам. Кто убил. Убил кого. За что убил.
И как же вся эта резня связана с недавним громким убийством прежнего главы семьи Старика Гэнсити и его неподобающе высокопоставленного гостя? Нет ли здесь большой политики? Нет ли здесь зерен переворота? Слухи неслись. По переулкам и улицам, через мосты и между храмами. По воде с лодками и сплавами бревен. Через заставы и рвы. Пока не достигли наконец замка и там их не соизволили заметить.
И явился Черный самурай. Он пришел в ночи, один. Вошел в комнату госпожи Хироко, вложил меч в черные ножны, зажег фонарь у изголовья ее постели и приложил черный палец к ее губам, когда она проснулась.
– Кричать не нужно, – сказал он. – У нас есть дела, которые необходимо решить. Приступим.
Он вежливо дожидался, пока она надевала повседневное кимоно поверх спального, не замечал, как она прячет куклу, с которой спала, спокойно встретил приход поднятых служанкой среди ночи Сакуратая с Кагаэмоном.
Увидев Черного самурая, Кагаэмон не остолбенел, нет. Но если бы взгляд мог выпускать когти, он бы содрал с пришельца его черную кожу.
Они молча расселись в полутьме вокруг круга света, оставленного напольным бумажным фонарем. Сакуратай рассматривал пришельца, его поседевшие курчавые волосы, с трудом собранные в самурайский хвост на голове, белки глаз, полные губы и широкие ноздри. Сакуратай слышал о черном человеке, которого когда-то южные длинноносые варвары преподнесли в дар прежнему военному правителю, и тот однажды сделал его начальником своей тайной службы. Сакуратай о нем слышал, но лично видел его впервые.
– Это человек из замка, – произнесла госпожа Хироко. – Он принес нам предложение. Я не думаю, что мы можем отказаться.
– Мы примем все, что вы скажете, – поклонился ей Сакуратай.
– Я выйду замуж за человека, которого мне укажут, – бесстрастно произнесла госпожа Хироко. – Мне обещают, что это будет достойный человек, достаточного ранга. С должностью в службе тайных дел. Нам обещают поддержку. В обмен на соответствующую верность. И соответствующие обязанности.
– Вы приобретаете покровительство замка, – мягко проговорил из полумрака Черный самурай.
– Замок приобретает верных людей в его тени. Все просто. Все как обычно. Никакого шума, никакого бунта. Семья в связке с соответствующими городскими службами наводит порядок на улицах и блюдет его свято во славу правящего дома. Во всем городе. Никаких других князей-претендентов, никакого заговора.
– Я все понимаю, – ответила госпожа Хироко.
– Соглашение вступает в силу тотчас же, – кивнул Черный самурай. – Тотчас, когда вы выполните одно последнее условие.
– Какое условие? – Сакуратай напрягся от недобрых предчувствий.
– Один из нас должен умереть прямо сейчас.
Молчание темнотой нависло над их спинами, лишь блестели белки глаз черного человека.
– Кто? – сухими губами нарушил тишину Сакуратай. Я, понял он. Я.
– Он, – показал Черный самурай.
– Я согласен, – ответил Кагаэмон.
* * *
– Нет! – кричала госпожа Хироко. – Нет!
– Да, – проговорил Кагаэмон.
– Убей его! – крикнула ему Хироко. – Ты же сильный, я знаю! Ты можешь!
– Я не могу, – тускло ответил Кагаэмон. Он действительно не мог. И не потому, что Черный самурай был посланцем Хозяина и мог вывести на человека, отдававшего приказы. А потому, что тогда Хироко погибнет. И новый хозяин. И вся эта нескладная неродная семья. Если бы чуть раньше, парой месяцев тому, удалась бы эта бойня, выманившая секретную службу замка в город… Когда ненависть была еще ярка и свежа.
Теперь он не мог.
– Делайте то, что я сказал, – сказал Черный самурай. – Иначе я покончу здесь со всеми.
– Почему вы сами его не убьете? – спросил Сакуратай.
– Это будет непочтительно по отношению к узам, связывающим нас, – ответил Черный самурай. – Давайте, берите меч. Действуйте. Он слишком опасен, чтобы просто жить. Видите, что вокруг происходит? Это его влияние. Даже если он сам пальцем не шевелит, вокруг кровь льется. Давайте. И все прервется.
– Давайте, – вдруг сказал Кагаэмон Сакуратаю. – Это честь для меня.
Сакуратай одним раздраженным прищуром указал мальчишке его место. Не ему здесь говорить и не ему решать. Будет, как скажет старшая.
Сакуратай чувствовал легкость в теле. Он знал почему. Бремя решений покинуло его. Словно вернулся Старик Гэнсити. Как решит старшая, так и будет. И если она скажет – он убьет своего разящего демона. Он вырвет собственные зубы, если она решит. Как тяжело ему было все эти ужасные дни.
– Вам решать, госпожа, – поклонился Сакуратай хозяйке.
– Вам решать… госпожа, – почти прошептал Кагаэмон вслед за ним, глядя остановившимся взглядом на слезы на щеках Хироко.
Хироко скрутило отчаяние, она спряталась за широкие рукава девичьего кимоно и молча, зажмурившись, рыдала.
– Это честь… – повторил Кагаэмон, отчаянно желая увидеть напоследок ее лицо и страдая от этого. – Это честь для меня…
Хироко не отвечала. Она выпрямилась, мгновение прятала лицо в рукавах. Затем отняла их от своих глаз, уложила аккуратно на коленях. Ее лицо ничего не выражало.
Сакуратай понял, что уже видел когда-то такое лицо, – это было лицо его матери, погнавшей его с нищенствующими монахами в город, прочь из пухнущей от голода деревни. Женщины, раздавившей свое сердце.
Она посмотрела на Сакуратая тем самым взглядом, взглядом, полным отчаяния, сквозь прорези маски власти. Сакуратай понял и склонился перед ее решением.
Не размышляя, Сакуратай взял меч. Не размышляя, Сакуратай встал. Не размышляя, Сакуратай зарубил Кагаэмона.
Кагаэмон отважно сохранял неподвижность до тех пор, пока не умер.
Черный самурай убедился в его смерти и сказал:
– Свадьба через три недели, – и ушел тем же неизвестным путем, что и прибыл.
– Мне очень жаль, маленькая госпожа, – прошептал Сакуратай, уронив меч.
– Я беременна, – проговорила Хироко, глядя в темноту сухими глазами.
Сакуратай после недолгого молчания сказал:
– Это очень хорошо.
* * *
В квартале наступил прочный мир. Все, кто выступал против, явились с повинной. Купцы начали возвращаться к своим заброшенным складам и закрытым магазинам. По улицам вновь стало можно ходить, не опасаясь случайной смерти. А потом была свадьба. Прекрасная невеста, достойный жених из служилых.
Наступил мир. Сакуратай по-прежнему исполнял свои обязанности. И, не привлекая внимания, наблюдал за семейной жизнью госпожи. Ночами она часто оставалась одна. У ее мужа были тайные дела в городе. Он был крепким, ответственным парнем. Безусловно верным замку. Может быть, поэтому между мужем и женой так и не возникло привязанности. Но уважение было. И может быть, потому они прочно держались друг друга, не вмешиваясь не в свои дела.
Под негласным высочайшим покровительством их семья забирала все больше власти в ночном городе. Никто уже не пытался следить за ними хищным взором – все в опаске отводили глаза. Работы было много.
Верного сакуратайского пса вспоминали. Но редко. И молча. А однажды Сакуратай заплатил полновесным осакским серебром за то, что не должен был никогда знать. Что однажды одной страшной грозовой ночью черный человек, служивший в замке Эдо, пропал. А позже в одном из рвов замка нашли страшно изуродованное, неузнаваемо раздутое от долгого пребывания в воде тело. И кажется – а об этом вообще было запрещено говорить, – это был именно он…
В первое лето после свадьбы у Хироко, как и положено, родился сын.
Вроде бы не так уж много времени прошло с тех пор, а вот уже бегает маленький по двору. Однажды он унаследует все. Плохое и хорошее. От матери и от отца.
Тоже любит голубей…
* * *
Сакуратай умолк и начал выбивать в пепельницу давно погасшую трубку…
Молча мы встретили окончание его рассказа. Я не знал, что сказать. И то, что последняя свеча уже какое-то время назад погасла, мы тоже не сразу заметили. В храмовой зале не стало темнее. Светало.
– Рассвет, – потерянно произнес настоятель Окаи. – Наконец-то.
