Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)
Нагасиро тоже рядом с обнаженным мечом, Саторо Оки с поднятым молотом ищет цель для молодецкого удара.
Никого, лишь трещат в траве за деревянной оградой цикады.
И неподвижные тела, завалившие тропинку. Одно за другим: раз, два. Дальше еще двое, четверо. Пятеро!
– Этот живой, – произнес Нагасиро, наклоняя фонарь в руке Хаято к лицу лежащего, всего залитого кровью. В отброшенной в сторону руке зажат меч.
– Подождите, – воскликнул я. – Я знаю его!
Я склонился над раненым и опознал его достоверно. Это был Хародзи Сага, человек из одного со мной княжества, мой несостоявшийся убийца и несостоявшийся сообщник.
Сага едва приоткрыл глаза, белки сверкнули в свете фонаря, оскалился, улыбаясь сквозь стиснутые зубы:
– Господин Исава… А я вас уже и не ждал сегодня…
– Что здесь случилось, господин Сага?
Сага уклончиво отвел глаза и закашлялся кровью:
– Да так… вышел подзаработать порой ночной… Говорили, дело легкое… Да какое же оно легкое, если аж пятерых нанимают… По золотому рё каждому… А как увидел, где встали в засаду, так сразу понял на кого…
Тени колебались в свете покачивающегося на палке фонаря.
– Не удержался… – с кровавой усмешкой прошептал Сага. – Удобно так стояли, порубил всех на одном проходе… Последний только вот увернулся… почти. Но меня достал…
– Я поражен, господин Сага, – только и мог сказать я. – Я не забуду никогда. Эй! Молодцы! Хватайте его за одежду и давайте в храм – там есть свет. Нагасиро! Ты знаешь, где здесь живет врач Мокасэцу? Приведи его, будь добр.
– Кто это такой? – требовательно произнес Нагасиро, не пряча меча, положенного на плечо. Остальные тоже не двигались – ждали ответа.
Они имели право знать.
– Это Хародзи Сага, ронин из одного со мной княжества, – ответил я.
А теперь и мой несостоявшийся убийца…
Нагасиро мгновение размышлял, затем изящно вложил меч с золотым кобаном вместо цубы в ножны и, шагнув из круга света, оставленного фонарем, исчез в темноте.
– Ну что ж, давайте поднимем его.
Мы принесли Хародзи Сага в храм. Встревоженный шумом и громкими голосами настоятель Окаи вышел к нам и наказал положить раненого на кухне. Там мы постарались остановить кровь из длинной косой раны через всю грудь Сага. Малыш Тогай держал отданный ему братом фонарь и меч Сага, подобранный по моему указанию, и круглыми глазами пялился на блестящую впотьмах кровь.
Я принес из нашей комнаты свою походную аптечку и постарался найти там, чем остановить кровь. Тем временем настоятель Окаи принес и подал мне чистую ткань и бумагу, я залепил мгновенно пропитавшейся кровью бумагой рану, засыпал сухими растертыми листьями бодяги – лучшее кровоостанавливающее средство в моем распоряжении, и перетянул грудь Сага перевязкой.
Сага вел себя достойно, не стонал, лишь едва слышно с хрустом скрипели стиснутые зубы. Он был готов умирать и очень хотел жить.
Я должен был сделать для него все.
И почти час я не мог сделать для него больше ничего.
Сага слабел, бледнел, ему становилось все хуже. Он умирал.
Настоятель Окаи раздвинул нас, встал на колени рядом с умирающим и обратился к нему со словами из Алмазной сутры:
– Как на сновидение, иллюзию,
– Как на отражение и пузыри на воде,
– Как на росу и молнию —
– Так следует смотреть на все деяния в дхарме…
Сейчас я понимал эти речи как никогда ранее. Воистину глубока правота Будды Шакьямуни!
Я встал и вышел прочь во тьму за стенами храма.
Вдали в переулке замерцал свет одинокого фонаря. Это Нагасиро вел врача.
Глава 21
Удары кистью, удары сталью
На следующий день после праздника я явился с визитом вежливости в кузню мастера Окимаса на краю соседнего квартала за Рыбным рынком, где и продемонстрировал ему свой меч в вполне приличной ситуации, без лишних глаз, в обстановке предельного почтения.
Молодой человек остался в полнейшем восторге.
Он созерцал извлеченный из ножен меч, удерживая лезвие через белый льняной отрез, поднеся металл к самым глазам. Едва шевеля губами, он прочел символы Огненной Сутры, вырезанные на лезвии около овальной цубы, на которой навечно застыло бронзовое пятиязыкое пламя:
– Все, что должно было свершиться, свершилось, ничего не осталось не сделанного в этой жизни, а другой не будет, ибо круг перерождений пройден…
В жарком луче света, падавшем сквозь вертикальные решетки в окне, играла тяжелая пыль.
– Почему Огненная Сутра? – спросил он.
– Этот меч принадлежал когда-то воину-монаху с горы Хиэй, – сообщил я то, что услышал когда-то от господина старшего садовника. – Видимо, он и пожелал, чтобы знаки вырезали на лезвии как символ его духовного труда. Возможно, он рассчитывал на мощь речей Будды в борьбе с демоническими сущностями. Но его хозяин погиб в грандиозном пожаре, который учинил Ода Нобунага, сжигая мятежные монастыри горы Хиэй, и меч достался предку моего господина. И через недолгое время этот предок присутствовал уже при сэппуку Нобунага в окруженном врагами горящем храме. Потом уже мой господин унаследовал меч. С ним он ходил в поход к стенам замка Хара на Симабара и видел все огненные казни, которым подвергли восставших. Позже он передал меч мне.
– Я вижу, этот меч следует за грандиозными пожарами, – проговорил Окимаса. – Так мне кажется…
– Никогда не думал об этом, – после некоторого молчания ответил я. – Надеюсь, что нет.
Так Огненная Сутра приобрела в его лице нового поклонника, а мы – пожарные багры. Восхищенный мечом моего прежнего хозяина, с которым я позволил ему познакомиться, он выковал нам оголовья багров в долг. И дал в пользование старые избитые налобники и части наручей, оставленные ему для разбора на металл. А нам они могли еще пригодиться – хоть какая-то защита…
– Вы унаследовали кузню у вашего батюшки? – спросил я, покуда мы собирали лязгающее железо в подходящий ящик.
– Вовсе нет, – улыбнулся мне Окимаса, – я переехал сюда первым, но с помощью отца, конечно. А потом и он сюда отправился, кого-то он там снова дома обидел и решил, что лучше отъехать в столицу. Он легок на подъем и так же быстр на язык. Я помню, батюшка с перепою подбил одного собутыльника испытать меч на шлеме своей работы, да так беднягу заболтал, что тот не смог нанести удар как должно, он по шлему даже не попал и лезвие сломал о бревно, на которое шлем поставили. Едва мы уговорили его не кончать с собой. Мне же это лезвие пришлось перековывать.
А потом я возвращался обратно в храм с грузом багров и доспехов и думал, что же делать дальше…
Наш квартальный врач, господин Мокасэцу, с гладко выбритой, как обычно, головой, которого Нагасиро привел к постели умирающего, обнаружил на спине у Сага еще одну рану, небольшую, но глубокую. Он остановил кровь и наложил повязки, назначил как можно больше укрепляющего питья и покой, сказал, что еще придет утром, – надежный человек. Нагасиро проводил его домой.
А вот затем явился совсем неприятный господин, наш квартальный надзиратель, почтенный Ёсида Мацувака, в сопровождении помощников и нескольких неприкасаемых, что завернули тела убитых в циновки и унесли.
Мне пришлось отвечать на некоторые вопросы. Я отвечал как мог честно. Но не стал упоминать некоторые обстоятельства.
Это оказалось нелегко – не говорить всего, что требовалось надзирателю.
Вот так, с малого, и знакомство с Сага привело меня к трупам у порога. Я не мог не думать, куда приведет меня эта дорога в итоге. Я умолчал о его причастности к наемникам. Сага – человек из нашего княжества, оказался в нужном месте в нужное время, и это было действительно так. Было бы крайне неблагодарно причинять ему неприятности, освещая все обстоятельства события.
Ёсида Мацувака выслушал меня, не меняясь в лице, не отводя упорного взгляда маленьких черных глаз, и, по-моему, то, что я говорил, звучало для него недостаточно цельно и убедительно. Мне показалось, что я только усилил его подозрения в моем отношении.
Но Сага был пока жив…
Я тяжело вздохнул. А ведь требовалось еще заплатить врачу Мокасэцу… А денег, проклятых медных монеток, больше нет.
Настоящий воин игнорирует деньги, вспомнил я. Настоящий воин презирает алчность торговцев. Рис – основа всего, деньги – выдумка и страсть низшего торгового сословия, они пойдут на любую низость ради стопки монет. Так было всегда. Но в этом городе было не только так – ведь здесь, если нет денег, нет и риса. И, видимо, я не настоящий воин, если уж не смог преодолеть обстоятельства и не думать так много о презренном торгашеском металле…
Нам были нужны деньги. Денег не было.
Нет пожаров – нет вознаграждения.
Тяжело.
Я вошел в нашу комнату на задах храма, как мог тихо сложил принесенное снаряжение в угол. Сага тихо лежал на бамбуковой циновке, укрытый расстеленным кимоно, спал. Или лежал в беспамятстве. Никого больше не было. Все ушли, чтобы не тревожить сон раненого в тесной комнате.
Я сел на колени у входа у отодвинутой загородки и, созерцая слегка затуманенный дымкой городской вид, задумался о том, что делать дальше.
Но, в конце концов, я с самого начала понимал, что нечего делать, нужно ждать. И наше время, то, ради чего мы тут собрались, придет.
Интересно, Икимару тоже сталкивается с такими мыслями? Его тоже подгибает несоразмерная ответственность за доверившихся ему людей? Кто он вообще такой? Откуда родом? Ничего о нем не знаю.
– Господин Исава… – слабо проговорил Сага у меня за спиной. Проснулся все-таки. Я повернулся к нему и улыбнулся.
– Как вы себя чувствуете, господин Сага?
– Уже лучше… – бледно улыбнулся Сага. Да. Уж я-то вижу, насколько лучше.
– Врач еще приходил?
– Да, благодарю вас…
Это я был благодарен ему. Но он и слушать не хотел. Потому я промолчал.
Я уже спрашивал, кто нанял его, он ответил, что в тот же вечер подсел человек в забегаловке по рекомендации одного из предыдущих работодателей. Остальных нанимали так же, прямо там, на месте, у него на глазах, и сразу пошли на дело, не откладывая. Связи с Икимару никакой не просматривается. Но кому же еще нужно было бы убивать меня?
– Вы не думаете, господин Сага, что это господин заместитель старшего советника мстит мне за пустой денежный ящик таким образом?
– У него нет таких денег… – проговорил Сага.
Что ж. Обоснованно…
– Может быть… – проговорил он. – Вы попались на глаза кому-то еще…
– Ума не приложу, кому бы это было нужно, – пробормотал я, отворачиваясь к свету меж раздвинутых загородок. – Кто будет тратить столько денег, чтобы убить обычного человека?
– Тот, у кого хватает на это денег… – пробормотал Сага, глядя вверх на сходящиеся стропила крыши. – Тот, у кого есть причины считать вас подозрительным… Кто-то влиятельный. Вроде тех, кто смог распустить наш воинский дом…
Я некоторое время обдумывал это предположение.
– Им куда проще было бы арестовать меня. Я не прячусь.
– Может быть, – проговорил Сага, – достаточно одной только причастности к нашему дому…
– Нас распустили, мы теперь ронины, чего же еще?
– Но вы стали пожарным. В Эдо… – Сага тихо и медленно вздохнул, так, чтобы не вызвать боли в рассеченной груди. – … Был такой мятежник, Юи Сосэцу. В годы регентства. И он хотел поджечь этот город…
Несколько мгновений я размышлял, что сказать.
– Юи Сосэцу погиб, и его восстание не состоялось. И было это уже довольно давно.
– Вы не знаете, вы далеки от всего этого, – прошептал Сага. – Но был заговор… И наш дом был к нему причастен, я знаю точно… Заговор был…
Ему тяжело было продолжать. И я не стал расспрашивать, что он еще знает, ему нужно было беречь свои немногие силы. Я дал ему выпить чаю и укрыл его зимним кимоно, когда он уснул.
Мне и не нужно было что-то узнавать у него. Я и так знал о том, что заговор был.
Ведь я в нем участвовал.
* * *
Что я могу сказать вам о Юи Сосэцу? Я знал его.
В последний раз я видел его шесть или семь лет назад. До того, как он умер. До того, как умер мой друг Накадзима. До того, как меня перевели в Эдо.
Во вторую нашу встречу он оказался не таким, каким я его запомнил по войне в Симабара. Это оказался неприятный человек с ярко-белой кожей и острым блеском черных глаз, способным рассечь грубую бумагу.
Не могу сказать, что встреча оказалась взаимно приятной.
А началось все, как у нас водится, со скандала. С той самой истории с возмутительным дзэнским садом.
Руководил работами господин старший садовник, но да. Эта вина целиком моя.
Господин старший садовник привел меня на место и указал широким жестом на зеленый участок с неубранным даже дерном:
– Ты хотел сделать сад, Исава. Приступай.
– Какой сад вы желаете тут воплотить?
– Такой, какой ты захочешь.
Это было крайне неожиданно. Неожиданно и, пожалуй, неприятно. Это было внезапное и тяжелейшее испытание моего духа.
– Быть может, вы дадите мне время, господин, на то, чтобы разобраться в своих чувствах и желаниях. Может быть, неделя в горах и сосредоточенная медитация…
– У нас нет такого времени, Исава. Приступай немедленно.
– Я не уверен, что у меня есть желания по этому поводу. Я всегда полагался на вас и мнения древних мастеров, изложенные в их трактатах.
– Твое почтение к старине похвально. Но мой приказ был иным.
И я подчинился. Я взял здоровенный камень, самый большой из тех, что мог унести, и взгромоздил его на насыпанную груду камней поменьше. Это стало началом. Это был удивительный и разочаровывающий опыт. Если я и обладал некоей гордыней до этого испытания, то после утратил всякие для нее основания и полностью смирился с полным несовершенством моего представления о верном.
Но сама работа, ах. Это было прекрасное время надежды и вседозволенности…
Мы работали несколько недель, и, пожалуй, впервые господин старший садовник действительно не сдерживал мои порывы, я был очень ему благодарен. Даже когда появились зрители, возмущенные садом, нарушавшим все каноны и обыкновения, он не препятствовал мне. Кончилось все громким и широким разбирательством с привлечением всех мастеров округи, всех авторитетов и трактатов, доступных на тот момент, где господин старший садовник отстаивал наш труд как мог. Затянулось все это еще на несколько утомительных дней.
Судьба у этого моего сомнительного творения оказалась коротка и незавидна. Сначала шли речи о том, что его нужно срыть, стереть всякое воспоминание о нем. А потом взялись и за мотыги. И от него уже ничего и не осталось.
Я помню, как мы размечали этот сад невдалеке от внешней стены, я решил исходить из практических принципов, и мной предполагалось, что он будет защищать крепость Какэгава от дурных эманаций с юга, но я нарушил пропорции, хотя сам господин старший садовник поддержал меня при выборе такой конфигурации циркуляции ци, и это вызвало неудовольствие каждого, кто хоть немного разбирался в вопросе, а таких обнаружилось внезапно в достатке. У господина старшего садовника было запасено по кладовкам немало надежных врагов, как он сам изволил выражаться. Донесли господину нашему князю, и господина старшего садовника изволили вызвать в верхние покои на разнос и выволочку.
Именно этого, как я теперь понимаю, господин старший садовник и добивался. Частной, совершенно обоснованной встречи с князем. Наблюдателям Ставки не в чем было заподозрить наш клан. А я-то, дурак, так беспокоился, чувствовал такую вину! Уже тогда я просил начальство о дозволении совершить сэппуку. Хорошо, что мне этого не разрешили.
В любом случае история с возмутительным садом была только поводом для законных, не вызывающих подозрений у надзирателей Ставки встреч господина нашего князя и более нижестоящих начальников.
Оказывается, кто-то из знакомых господина старшего садовника по войне в Симабаре побывал с чайной церемонией в замке Какэгава незадолго до того и весьма настойчиво рекомендовал ему ронина Юи. Настойчиво рекомендовал хотя бы выслушать его. Напомнил, что ронинов вроде Юи не стало меньше за прошедшие годы и они реальная сила, только ожидающая того, кто их подведет. Что стоит обратить внимание на такого человека теперь, когда прежний сёгун тяжело болен, а его сын еще не покинул колыбель.
В такой ситуации как минимум выслушать его было полезно.
А вскоре прежний сёгун Иэмицу, внук великого Иэясу, почил, и началось правление совета пяти регентов. И кому угодно стало понятно, что вот он, момент, который уже не повторится. Время пришло решать и решаться. Следовало узнать, что происходит. Вскоре Юи подал весть о своем прибытии. Вот так и пригодилась история с возмутительным садом.
Господин старший садовник встретился с Юи. Во время ночного сбора лекарственных трав в лесу около замка. Я помнил то внезапное ночное путешествие. Они встретились якобы случайно, и в последовавшей ни к чему не обязывающей беседе Юи напомнил господину старшему садовнику, что времена тяжкие, множество князей преследуется, заслуженные воинские дома распускаются по надуманным поводам, даже дома заслуженных князей, некогда сторонников правящего дома в решающей битве при Сэкигахара. И очередь княжества Какэгава настанет скоро или очень скоро.
Я запомнил тот разговор Юи с господином старшим садовником во тьме ночного леса в свете фонаря в моей руке. Говорили они о следующем:
– Цель вашего дела?
– Вернуть власть императорскому Двору, – ответил Юи.
– Силами лучших мужей, что станут его ближайшими советниками? – задумчиво спросил господин старший садовник.
– Несомненно.
– Как вы думаете поступить с правящим воинским домом?
– Ровно так, как они поступили с предыдущим, – не колеблясь отвечал Юи. Как, несомненно, отвечал уже не раз.
Ровно так же. Это значит вырезать до последнего человека, невзирая на возраст и родство, точно так же как Токугава Иэясу казнил собственную внучку Сэн-химэ, жену Тоётоми Хидэёри, когда взял и сжег замок Осаки, последнее прибежище предыдущих претендентов.
– Откуда будет осуществляться новое правление?
– Из императорской резиденции в Киото.
– Как вы намерены осуществить свои замыслы?
– Во время встречи регентов в следующем году мы вооружим наших сторонников в Эдо и подожжем город со всех четырех сторон света. Мы напечатаем и раздадим толпе наши воззвания. Дружины удельных князей присоединятся к нам. А пока город горит, мы возьмем замок, регентскому совету будет не до нас.
– Много ли князей примет вашу сторону?
– Много.
Господин садовник, задумавшись, замолчал, и тут я, сам не ожидая от себя, спросил вдруг у Юи:
– А что же город? Сгорит?
Юи, прищурившись на свет фонаря в моей руке, косо взглянул на меня, потом на господина садовника, видимо, задавая невысказанный вопрос: вы уверены, что стоит давать слово столбу для фонаря?
Но господин садовник молчал.
– Пусть сгорит, – проговорил Юи, не получив его ответа. – Наши друзья в Осаке извлекут из этого свою пользу. Никто из нас ничего не потеряет.
– Сгорит? – переспросил я, коли уж господин старший садовник молчал. – Скажи, Юи, ты же видел горящий город? Видел? Я вот видел.
– Это цена, которую придется заплатить, – ровно, не дрогнув и мускулом, ответил Сосэцу. – Мне странно слышать эти речи, господин садовник, особенно если помнить, о чем вы говорили когда-то.
– Годы идут, – внезапно произнес господин садовник. – И мы теряем силы, близких и уверенность в том, во что верили раньше.
– Я тоже потерял немало за эти годы, – внезапно зло выплюнул Юи. – Но я все так же верен делу. Вы просто размякли, господин садовник. Лучше уж вам оставаться тем, кем вы стали, а дела воинов доверить бойцам.
Он сдвинулся на коленях так, словно хотел рубануть господина садовника из ножен прямо оттуда, где сидел, и я тут же бездумно сдвинулся, чтобы пресечь путь его меча и успеть достать его своим ударом в ответ.
Он увидел и все понял, и я понял. Мы застыли в непрочной неподвижности.
– Господа, оставьте это, – негромко произнес господин садовник. – Юи, успокоитесь. Исава, вернись назад. И вот что я скажу вам, Юи. Сегодня Исава верно изложил мои сомнения. Сожжение города – это цена, которая создаст непомерный груз дурного наследия у такого приобретения. Найдите другой способ.
– Хорошо, – легко согласился Юи. – Я найду его.
И даже я понял, что ничего другого он искать не будет…
Старший садовник обещал передать его слова вышестоящим. Юи тут же потребовал все решить и сделать вклад в общее дело. Ему были нужны доски для печати бунтарских воззваний.
Мы тогда едва вновь не сцепились. Очень он был самоуверенный человек. Едва обошлось без кровопролития. Очень он стал тогда резкий.
Разошлись мы крайне недовольные друг другом. Я помню, как старший садовник произнес, когда мы расстались с Юи:
– Здесь пахнет предательством.
Больше я Юи никогда не видел. И не знал, получил ли Юи те доски. Меня на встречи, если они случались, больше не брали.
На том история с возмутительным дзэнским садом для меня и закончилась.
Некоторое время мы ничего не слышали о ронине Юи Сосэцу. А через пару недель в замок прибыл дознаватель сёгуната. Они что-то почуяли. Или донес кто. Тогда вызывали всех подряд и допрашивали. Господин старший садовник советовал мне быть искренним и сохранять спокойствие. Мы простые садовники, что мы можем знать? Когда меня вызвали, я честно рассказал все обстоятельства скандала с неканоничным дзэнским садом. Меня выслушали, все записали и больше не тревожили. Вскоре дознаватель с огромной сворой своих слуг и шпионов убыл, и все стало вновь спокойно.
А уже в следующем месяце войска Ставки темной ночью окружили дом Сосэцу в призамковом посаде замка Сумпу и предложили ему сдаться. К его чести, надо сказать, он не колебался ни мгновения. Он и все, кто был с ним в том доме, покончили с собой путем сэппуку, – достойные люди!
Юи Сосэцу мертв. Все нити заговора оборваны.
А ведь я помню кое-что еще. Как одной особенно холодной осенней ночью я порубил в щепу резные доски, что используют для печати книг. Мы с господином старшим садовником всю ночь жгли их в жаровне для зимнего сада, пытаясь спасти от внезапных холодов редкие голландские тюльпаны…
Похоже, у господина старшего садовника всегда было объяснение для чего угодно…
Последним отголоском тех событий стали волнения восьмисот ронинов, арестованных за разное по всех стране и сосланных в дикость и неустроенность острова Садо. Но их выступление быстро подавили. О нем уже и не помнит никто.
С тех пор о заговорах не слышно ничего.
Да, я знал Юи Сосэцу. И вы понимаете, что это не та история, которую можно рассказать любому.
* * *
Сага проснулся, или, точнее, пришел в себя, около полудня и прервал мою задумчивость.
– Вам следует быть осторожнее, господин Исава…
– Не думаю, что это возможно в нашем с вами положении, – отозвался я.
– Им есть за что подозревать наш воинский дом. Вам нужно об этом знать. Я не знаю, насколько далеко все у нас зашло, но… Я сам передавал Юи доски с вырезанными на печатных досках воззваниями…
Вот как. Он полагал, что, находясь рядом со мной, угрожает моей безопасности. Что ж, так и есть. Но ведь мое общество угрожает ему не меньше. Только он об этом не знает.
А теперь он будет думать, что я рискую ради человека из дома. Что я бесстрашен. Даже не знаю, как ему все объяснить.
Не стоит ему еще и это знать.
– Эти воззвания, – медленно произнес я. – Это было все?
– Нет, – слабо отозвался Сага. – Мы передавали Юи ингредиенты, необходимые для смешивания пороха. В основном китайскую соль и серу с горы Асама из запасов замка.
– Порох, – проговорил я медленно. – И много передали?
– Много. Мы вскрывали запечатанные ящики в глубине складов, а потом запечатывали их снова. Недостачу должны были восполнить в ближайшее время.
– Этого не произошло, – проговорил я, вспоминая о несчастном Накадзима. – Видимо, что-то не удалось.
Бедный Накадзима вынужден был убить себя из-за действий людей, так мало связанных с ним. Он был ответственным. И ответил за чужие действия. И никто не озаботился, чтобы спасти его честь и его жизнь. Печально.
– Вскоре меня отослали в Эдо… – добавил Сага.
– Понятно, – отозвался я.
И где теперь тот порох, если Юи мертв?
Я смотрел на город между раздвинутых загородок. Вспоминал байку, рассказанную надзирателем Мацувака в нашу первую ночную стражу у ящика с кимоно.
У Сосэцу тут была фехтовальная школа, в которой он вербовал себе сторонников, хранил оружие и оттиснутые на бумаге с резных деревянных досок пачки воззваний к восстанию. И, получается, порох. Потом он и его ближайшие сторонники покончили с собой и расследование заговора на этом оборвалось. Но участвовало в заговоре значительно больше людей. И мы с Сага были только самой малой его частью.
Нужно найти эту школу. Я не могу оставить это как есть. Мы не должны были помогать Юи. Мне придется что-то предпринять самому.
– Тот, кто нанимал вас, не знал, что в прошлом мы из одного княжества, – произнес я задумчиво.
– Думаете, кто-то смотрит на гербы убийц, нанимая их на улице? – ответил мне вопросом Сага.
– Простите, я не знаю, – несколько смутился я. – У меня нет надлежащего опыта.
Сага утомленно закрыл глаза, не ответив. А вскоре вновь уснул. Нелегкий оказался разговор.
И все-таки зачем нанимать пять человек убивать одного меня? Правительству меня проще схватить прямо тут и выбить все, что я знаю или не знаю, в пыточной замка. Мне понятно, что я безопасен для Ставки. Но не для Икимару и дружков его… А учитывая наше с Сага прошлое, мы не можем обратиться за поддержкой к властям, это может плохо кончиться для всех, даже для тех, кто приютил нас здесь. Я даже на Икимару не могу донести за поджог его, хотя и не собирался. Придется действительно все решать тут самому, накоротке, без посторонних и вышестоящих…
Но пять рё золотом! Это для кого угодно чрезмерные деньги! Чего-то я не понимаю…
И все же. И все же. Заговор был. Но так давно…
Все теперь выглядит иначе…
* * *
Эх! Целых пять рё! Нам и самим бы пригодились такие деньжищи…
Ведь на лечение Сага нужны деньги, долг по еде и самым необходимым повседневным вещам вроде палочек для той же еды, что продает нам торговец вразнос, тоже растет, его записывают на храм, но однажды придется расплатиться… Я остро понял, что тратил выданные деньги очень бездумно, и если мы хотим оставаться пожарными, нам нужны сбережения – казна на такие особые случаи. Сага только первый раненый у нас. И не последний – работа наша опасная.
Придется отныне перейти на голый рис, ну, может, только с дайконом – никакого сакэ, рыбы или крабов. Уверен, никто не будет этим доволен – но в храме еще и раненый Сага лежит, его тоже хорошо кормить надо, чтобы выздоровел.
С отвратительным ощущением на сердце я начал понимать, что не справляюсь с тем, что на себя взял.
Нам был нужен хороший пожар.
А потом, запыхавшись от бега вверх по склону, к нам прибежал младший из братьев Хиракодзи – Тогай, и сообщил, что наши неприятности с Саторо Оки продолжаются.
Оставив Тогая с раненым, я спустился с храмового холма; раскланиваясь со встречными знакомцами, я дошел до тупика за Рыбным рынком, в котором жил Оки, и встретил там весьма представительную группу очень злых и очень крупных людей.
Кто-то привел сюда целую школу сумо?
Нагасиро, раскрасневшийся от ругани, напирал на здоровенного борца в коричневом кимоно, единственного в темном – остальные здоровяки были в белом, подпоясанном грубо плетенным конопляным поясом, но напирал Нагасиро безуспешно, борец стоял невозмутимой горой под напором белого облака и как за изменениями погоды отстраненно наблюдал непредсказуемые превращения выражений на лице противника.
– Что здесь происходит? – вступил я в горячую беседу, приблизившись.
Оказаться разом в точке внимания столь крупных людей оказалось неприятно.
– Господин Исава? – повернулся ко мне борец в коричневом. Ну, конечно. Мастер школы.
– Сэнсэй?
– Так и есть, – великан степенно поклонился. – Зовите меня Икадзути.
– Икадзути -сэнсэй, приятно познакомиться, – поклонился я.
– Верю вам на слово, что приятно, – ответил Икадзути. – Нам необходимо решить один животрепещущий вопрос.
– Я слушаю вас.
– Вы взяли к себе одного из моих учеников, не спросив моего на то разрешения.
– Саторо Оки?
– Его самого.
Ого… И что можно тут сказать?
– Но разве Саторо не сам за себя отвечает? – позволил себе удивиться я.
– Пока за него отвечаю я, пока он под моей ответственностью, такие вещи решаю только я, – спокойно возразил Икадзути. – С кем он будет якшаться и как будет зарабатывать себе на жизнь, здесь решаю я. Я его учитель.
Я мельком глянул на горы мускулов, подпиравшие его со спины, и согласился, что да, пожалуй, тут именно он решает.
– Я не оспариваю ваших прав, Икадзути-сэнсэй, – попробовал объясниться я. – И мы очень довольны вашим учеником, нам очень приятно с ним работать.
– О, – угрюмо усмехнулся Икадзути, – в этом я не сомневаюсь. Даже такой скверный ученик моей школы, как Оки, слишком хорош для такой дрянной банды самозваных пожарных, которую я тут наблюдаю. Я слишком наслышан об этом вашем Одэнматё, чтобы оставить даже самого худшего моего ученика в ваших когтях.
– Право же, – только и мог пробормотать я. – Вы несправедливы к нам.
– Кабукимоно, – Икадзути кивнул на Нагасиро. – Ронины и еще какая-то шваль, принесенная неведомо откуда, – не общество для юноши из приличной семьи. Вы уйдете отсюда и больше никогда не вернетесь.
Ну что ж, тот, кто давит, рано или поздно встречает сопротивление.
– Да, мы те, кто мы есть, – прищурившись, ответил я. – Я уверен, что ваши слова в нашем отношении верны большей частью. Но я понятия не имею, достоин ли их произносить тот, кто это делает. Вы пришли и требуете чего-то от человека, присоединившегося к нам по собственной воле и выбору, мы делили с ним кров и пищу, и я не знаю, чего здесь больше с вашей стороны, заботы или насилия. Я уже много чего повидал в этом городе и на слово не верю. Что сам Саторо об этом думает?
– Его мнение ничего тут не значит, – слегка повысив тон, прогрохотал Икадзути. – И ваше. Тоже. Ничего. Не значит.
Мне захотелось опустить пальцы на рукоять меча, таким он вдруг оказался огромным и грозным, как затянутый грозовыми тучами горизонт с отдаленным отблеском молний.
Нагасиро осторожно отступил ко мне, ученики Икадзути сгрудились у него за спиной, готовые к единому броску вперед по его единому жесту. Кое-кто из них носит мечи, у прочих есть ножи.
Так что мы теперь сделаем? Что мы сделаем?
Я напружинил ноги, прищурился, глядя никуда, чтобы видеть все пред собой, рукой оперся о ножны, не о меч, пока нет. Я не хотел схватки: ошибка, это окажется глупой ошибкой…
– И все же, – произнес я, найдя опору в мече на поясе. – Я уверен, что вы не правы в нашем отношении. Я знаю, что вы принимаете нас за других людей.
Похоже, я никого этим не убедил. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы сам Саторо не выскочил из своей конурки в конце тупика, не пробежал, расталкивая здоровяков на пути, не упал бы перед Икадзути на колени в едва просохшую после дождей пыль:
