Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
Глава 14
Рис, меч и ящик с деньгами
И в тот же день я нашел то, что искал так долго на склонах гор, – подходящую для пересадки сосну, ближе к линии снегов, где деревья растут медленнее. На пару ладоней проросшую сквозь глинистую почву, поднявшую на своих уже гордых маленьких ветвях желтую слежавшуюся хвою столетних гигантов над нею. Когда-то и она сможет стать такой же.
Форма маленькой кроны была уже густой и приятной глазу, изящные ветви с редким пятиигольным числом иголок в пучках, обычно их три или четыре, а пять я еще не встречал. Большая удача. Я внимательно осмотрел основание ствола, потом начал копать. Деревце еще не вполне проснулось после зимы, и как раз сейчас подходящий момент для пересадки. Окапывал я его долго и осторожно. Я примерно представлял, какой должна уже быть прихотливая вязь его корней, старался их не перерезать, оставить достаточно почвы на корнях.
Я наполнил плоский глиняный горшок с надписью «Долголетие» почвой из оставшейся от сосны ямы – это очень важно, и опустил деревце в новое пристанище.
Все. Замечательно. Когда-нибудь ты станешь главной опорой, центром восхитительного сада.
Я увязал горшок с деревцем к своему ящику с вещами и двинулся на поиски товарищей. Ханосукэ, когда я собирался отделиться, чтобы подняться вверх по склону к хвойной роще на горе, говорил, что они скоро остановятся ненадолго покурить в живописных развалинах на склоне дальше по пути.
Так что я их скоро нагоню.
Я едва не прошел мимо.
Я шел по горной тропе вниз по склону к Токайдо – там по утоптанной дороге двигались маленькие фигурки людей, и лишь случайно обратил внимание, что ярко-белая вытертая потными руками палка, поставленная у порога отдаленно стоящего среди деревьев заброшенного маленького святилища, не просто палка – это палка нашего носильщика. Он носил на ней ящик. Заметная штука.
А почему палка есть – а ящика нет? И носильщика нет?
Я убрал с лица довольную улыбку – и забыл о горшке с сосной. Сошел с нагретой высоким солнцем тропы. Медленно вошел в сырую тень деревьев вокруг святилища. Иссохшее дочерна дерево, заплесневелая осыпавшаяся черепица. Такие места еще называют нечистыми, и простой народ не склонен к ним приближаться.
Я приблизился. Отодвинул тяжелую деревянную решетку на входе, вошел внутрь. Полутьма.
Ящик стоял тут. Лежали еще какие-то брошенные наши вещи. Копья обоих пехотинцев, сандалия, шляпы прислонены к стенам – словно расселись отдохнуть от солнца под крышей, покурить, поболтать без того, чтобы глотать с каждым словом дорожную пыль. Выпить воды – вон фляга открытая стоит. Трубки положены в круг на деревянной переносной пепельнице Ханосукэ, как я видал уже не раз на наших ночевках. Трубки еще теплые. С дымком.
И никого.
Я поднял незнакомую круглую коробку табака, оказавшуюся у пепельницы, – не видел ее у наших раньше, взял в пальцы немного, принюхался – знакомый запах, что-то еще кроме дорогого сорта сендайского табака, какой никто из наших не курил. Но что?
Что-то знакомое. Лекарственное.
Я медленно поставил коробку обратно, озираясь, задумчиво поднес к носу пальцы с запахом табака и вдруг понял.
Молочко маков!
Опиум!
Одурманены? Отравлены?
Хання-Син-Кё сам выскочил из ножен – и тогда тот, кто следил за мной из тени над стропилами, с шумом сиганул через проломленную крышу в кусты за храмом и понесся по лесу прочь, молодой и быстрый, как стрела. Выскочив вслед за ним, я не разглядел почти ничего, только темный цвет одежды. Он понял, что я понял, и теперь бежит за помощью – туда, куда утащили прочих. Сколько их там, если разом смогли унести пятерых? Много. И недалеко.
Я едва не бросился преследовать его – мысль о ящике остановила меня. Я спугнул того, кто сторожил его. Но стоит мне уйти – выйду ли я уже назад из этой чащи, оттуда, где уже сгинули остальные?
Сейчас как закидают стрелами…
Я немедленно вернулся обратно под защиту стен. Впятером здесь было бы удобно отбиваться какое-то время, дерево сырое – так просто не поджечь. Но я тут один. Дверь и пролом в крыше, низкие балки, значит, никаких высоких замахов – меч засядет.
Ожидание нападения было ужаснее самого нападения.
Я провел час в таком ожидании. День перевалил за полдень. Лес был безмолвен. Только крики птиц. Никто из наших так и не появился. Из чужих тоже никто.
Ждут чего-то.
Ночи? Видимо, ночи.
Значит, нужно уходить немедленно, до наступления темноты – ящик следует доставить в Эдо любой ценой. Это главное.
Убиты ли остальные?
Остальные убиты. Нужно смириться.
Я вложил меч в ножны.
Нужно было оставаться вместе со всеми, думал я, привязывая свой походный ящик к денежному. Вставил палку в плетеные лямки и вскинул увесистый ящик на спину – я бы их предостерег, как-то помог. Может быть, спас.
А теперь я их оставляю. Я ими жертвую – вот та любая цена.
Я не легендарный мастер меча, чтобы всерьез рассчитывать победить один шестерых или больше и ждать в засаде.
Но я могу уйти далеко раньше, чем те, кто их утащил в лес, вернутся. Нужно смешаться с путниками на Токайдо и уйти как можно дальше до заката. А там охрана на дороге, гостиницы. Много свидетелей. Не посмеют. Днем – не посмеют.
Я вышел из святилища. Нет, наш носильщик не притворялся, ящик и впрямь неподъемный…
Я широким шагом спустился со склона и влился в редкий поток путников. Вскоре заброшенное святилище, место коварной засады, скрылось за поворотом. Меня пока никто не преследовал.
Я шел и думал.
Кто же может позволить себе травить путников на дороге чудовищно дорогим заморским опиумом? Белый Ямабуси? Тот, если судить по слухам и записям, склонен к прямолинейной кровавой бойне. А тут тихое дело: усыпить, раздеть, связать. Допросить. Подменить. И никто не отличит, что по дороге идет уже не тот отряд. Тихо и мирно. Незаметно. И исчез ящик, и исчезли люди при нем. И никто ничего не видел.
Синоби? Тайные лазутчики Ставки? Еще одно злоумышление против нашего княжества, как уже бывало? Правящий дом делает все, чтобы ослабить удельных князей, без разбора прежних заслуг, – прошлый сёгун разорил, распустил под любыми предлогами и конфисковал земли двух десятков родов, тысячи воинов пошли по миру. Большой и успешный дом Сатоми на юге распустили только за то, что они начали подпирать жердями разваливающиеся стены замка Хиросима, готовые обвалиться им на головы после землетрясения, не дождавшись высочайшего разрешения Ставки на запрошенный ремонт.
Если это тайное дело, мне никто не поможет на этой дороге. Меня не упустят. Догонят. Стоит мне обратиться за помощью, привлечь к себе внимание – и весть обо мне быстро дойдет до человека-паука, затеявшего эту подмену, и меня достанут. Убьют, если найдут, – и на доске с преступлениями Белого Монаха появится еще одно деяние. Или вообще исчезну бесследно.
Впрочем, что со мной там будет, не важно. Ящик – вот что важно. Вернуться в замок? Я вспомнил господина старшего садовника. Он не повернул бы назад.
Среди всех путей выбирай ведущий к смерти, сказал он.
Нужно донести ящик до нашей усадьбы в Эдо. Он нужен господину нашему князю. Да и ближе уже к Эдо.
Я шагал по горной дороге как мог быстро. Шел, пока солнце не закатилось за громоздящийся на полнеба горный склон, пока не выбился из сил.
Тогда я достал из шкатулки для лекарств все, что нужно для прижиганий, запалил огонь и тлеющим шариком моксы, травы для прижиганий на бронзовой игле, прижег себе кожу в точках цзу-сан-ли под коленями. Больно. Но нужно терпеть. Сейчас полегчает.
Полегчало.
И я пошел дальше, несмотря на то что спина от тяжести ящика не разгибалась.
Дорога пустела. Путники останавливались на ночь. По Токайдо не ходят в темноте. Если бы в тот момент дорога не опустела по всей длине, насколько я мог видеть, я бы не решился идти. Я пошел дальше.
Я шел и шел до утра.
Ночью в горах было холодно. Огромная луна над хребтом бросала тяжелый синий свет на дорогу. Я шел один среди ночных теней. Бодрило. Я продержал выматывающий марш до рассвета, никого не встретив. Потом уже брел сколько было сил почти до полудня. Нужно было уйти как можно дальше. Затеряться в дороге.
Я очень устал. Не замечал путников и проезжих верхом – чуть не сбили меня с ног… Краткий отдых на обочине уже не помогал – и я перестал останавливаться, я опасался, что не смогу встать. Прижигания тоже не помогали. Нужно было просто упасть и заснуть – но я не мог себе такого позволить. Не здесь. В гостинице…
Не помню, как я дошел до очередной станции, и не помню, что это была за станция, не помню, как входил за гостиничную ограду и как просил комнату. Проснулся следующим утром на полу. Еле смог сесть. Все тело ломило.
В это время меня можно было убить зубочисткой в ухо. Или просто забрать ящик – я бы, наверное, не заметил. Но ящик был при мне. Не догнали. Или, точнее, пока не догнали…
Это была станция Эдзири. Впереди был перевал Сэтта.
Далеко же я ушел.
Уже темнело, и я понял, что сегодня со станции мне не уйти, – это не мимо пройти в темноте, будет подозрительно, могут остановить, затеять разбирательство. Придется ждать до утра.
Я заказал пищу к себе, отдал смену одежды в стирку и потом просидел в своей комнате почти до поздней ночи, не зажигая огня, едва мог ноги согнуть, – к такому переходу я был непривычен.
Я вынул из своего ящика горшок с сосной – не подмерзла ли после ночного перехода? – но она отлично переносила путешествие, отважное деревце. Осторожно полил водой из бамбуковой фляжки – не стоит сильно размачивать почву в горшке, во время ходьбы деревце может начать раскачиваться и лечь набок. Хвоя не помялась, надломленных веток я не обнаружил. Пусть постоит на воле.
Я сидел в полутьме комнаты, размышляя, как подвязать ветви деревца так, чтобы не изменить контур кроны за остаток путешествия, как загородку в комнату немного отодвинули.
Я продолжал сидеть неподвижно, только глаза прикрыл, чтобы не блестели в темноте, мы так делали очень давно, на передовых постах под стенами осажденного замка Хара в Симабаре. Там это могло спасти жизнь. А что будет сейчас?
Кто-то не мигая смотрел внутрь комнаты.
Я сидел неподвижно.
Похоже, меня догнали.
Хання-Син-Кё лежал на подставке у стены, на поясе у меня был только короткий меч, я чувствовал под пальцами прохладный узор на его бронзовой цубе – я сидел неподвижно.
Потом тот, кто сидел у входа, вздохнул и тихо произнес:
– Господин Исава?
Мое удивление осталось молчаливым.
– Господин Исава? Вы там? Можно я войду? Я один.
Я подобрался и тихо произнес:
– Войди.
Дверь в комнату стукнула, задвинутая за вошедшим.
– Господин Исава, разрешите зажечь огонь?
– Лампа слева от тебя, – произнес я напряженно, стоя на одном колене, готовый к броску.
В темноте он снял бумажный ящик с лампы, трескал кресалом, летели искры. Потом занялся огонек лампы, он поставил ящик обратно – рассеянный бумагой свет залил комнату, и он обернулся.
Это был тот «купеческий приказчик», что следил за нами на станции Симада. Я совсем забыл о нем.
* * *
Его звали Итиро, и его послал банк семьи Едоя присмотреть за этим рискованным займом. Не то чтобы он меня убедил, но бумажные деньги у него были надписаны именно от торгового дома Едоя, что в Осаке. Мне доводилось видеть эти деньги, когда господин главный садовник платил курьерам за корзины с луковицами тюльпанов, доставленные из осакского порта.
– Я видел, как их всех убили, – произнес он, сидя предо мной на коленях.
– Как это случилось?
– Женщина с красным сямисэном угостила их на отдыхе табаком с опиумом.
– Женщина с красным сямисэном? Да, помню такую.
– Когда дурман подействовал, появился сам Белый Ямабуси и еще трое. Они оттащили их глубже в лес и там задушили. Господин Ханосукэ очнулся и попытался вынуть меч, но Белый Ямабуси перебил ему горло своим посохом. Потом прибежал тот, кого они оставили следить за вещами, он кричал, что пришел тайный мечник и унес ящик.
– Тайный мечник?
– Это такая уловка при перевозке денег – когда один из воинов притворяется больным или старым… Или увлеченным дикими семенами садовником. Разбойники знают о ней – но они поверили, что вы действительно просто садовник-попутчик, и упустили вас из виду. Они не решились сразу преследовать вас. Они заметали следы – боялись, что вы поднимете станционную охрану на дороге.
– Где они сейчас?
– Остались позади. Я не следил за ними больше – я искал вас. Мне нужно знать, что теперь. Что мне делать дальше. Пойдете ли вы вперед или будете ждать подкрепления? Если бы все шло как обычно, я бы вам не показался, но одному мне не защитить груз, а вам, я вижу, нужна помощь.
Это так, он прав, одному очень тяжело, помощь мне нужна. Но твоя ли помощь?
– Мне нужно подумать, – ответил я.
Он поклонился до пола:
– Я снял комнату в начале коридора. Мимо меня никто не пройдет незамеченным. Я буду там.
И ушел, не забыв поклониться от дверей, – какой воспитанный приказчик…
Значит, Белый Ямабуси лично идет за мной. Я не обратил внимания на мгновенный страх своего тела – дело обычное. Это мой разум должен быть чист – я должен принять правильное решение.
Опиум. Почему опиум?
Перебить шею посохом – вот это Белый Ямабуси, это на него похоже. Но опиум? Женщина с красным сямисэном. Итиро. Здесь не хватает каких-то кусочков. Я не понимаю всего вполне. Поднять облаву на разбойников? Но, во-первых, никто не будет слушать меня, пришлого, я могу сделать донесение здешнему начальству, оно, может, и будет кого-то искать по остывшим следам, но больше станут вытрясать из меня самого. В первую очередь это дознание меня же и остановит и выдаст всем мое положение. И я не могу выпустить ящик из виду – а его точно отберут, хотя бы на время, и вскроют – а вдруг там действительно камни?
Значит, Итиро. Ящик тяжелый – далеко с ним не убежишь, колени из суставов выскочат. Значит, он несет – а я смотрю по сторонам. Вопросов это ни у кого не вызовет. Как воин на задании, я имею право нанять простого носильщика. Вот и посмотрим, какой он там приказчик…
Кто-то скажет – неприлично самому иметь дело с нижестоящими. Я не скажу. Я сам не слишком высоко поставлен. Сейчас главное – дело. Приличия могут и не пригодиться. Куда сложнее было решиться впустить в дело княжества кого-то постороннего…
Хорошо, что у меня был опыт найма перехожих лесорубов для уборки упавших после тайфуна деревьев. А то ведь так и не поймешь сразу, откуда взяться за такое необычное дело…
Утром Итиро со смешанным чувством смотрел на денежный ящик, что я поставил пред ним во дворе гостиницы:
– Может, наймем носильщиков?
– Я бы хотел избежать появления среди нас еще каких-то чужих людей, – твердо произнес я.
Итиро намек уловил и только воздохнул безрадостно, шагнул вперед, взвалил с кряканьем ящик на себя и побрел, согнувшись под его тяжестью, к воротам.
Хлипковат приказчик. Впрочем, ящик действительно тяжелый.
Освободиться от его тяжести было окрыляюще. Я даже доставил себе удовольствие, остановился полюбоваться на знаменитые сосновые рощи Михономацубара, когда мы проходили их, вспомнив связанную с ними легенду о «крылатых одеждах» прекрасной девы Аяси.
Ближе к полудню мы достигли реки Окицу, где Итиро и свалился.
Пока он отлеживался на берегу около ящика, я заказал у торговца вразнос, промышлявшего у брода, здешнее особое блюдо из маленькой речной форели аю, жаренной на палочках. Наслышан, и потому было интересно попробовать. Половину отдал Итиро, сильно, кажется, его удивив:
– Рыба? – переспросил он, беря протянутую палочку, не подымаясь с берега.
– Да. Ешь.
Поели. Было вкусно – хвалили эту рыбку не зря.
Потом мы собрались, перешли мелкую в это время года реку по колено в воде и начали подъем в горы.
К вечеру того дня мы перешли перевал Сэтта. Сверху было видно море – залив Саруга, усеянный белыми квадратными парусами рыбачьих лодок и больших кораблей, и вдали вполне уже четкий конус горы Фудзи, еще белый от снега.
Наверху было холодно – пар вырывался изо рта.
Спустившись вниз уже поздно вечером, мы остановились в гостинице на станции.
В гостинице мы вновь сняли комнаты раздельно. Меня это устраивало. Приказчик так умаялся за день, что, кажется, завалился спать, даже не обмыв ног. И это, кстати, по-моему, подтверждало его личность. Воин, даже молодой, такого себе бы не позволил, а разбойнички – люд крепкий. Значит, он тот, за кого себя выдает. Наверное.
Утром Итиро выглядел неважно. Сонный и не отдохнувший. Я мог его понять.
– Может… – вновь начал было он, но осекся о мой взгляд. Понять я могу. Но разрешить – нет.
Стали делать чаще остановки в пути. Вроде бы Итиро от этого полегчало. Я с грустью смотрел на деревья и кустарники, мимо которых необратимо проходил, – теперь у меня не было возможности покопаться там. И вряд ли я здесь еще когда-то побываю. Жаль.
Я и Итиро помолились за Ханосукэ и его воинов, погибших в пути, у встреченного придорожного святилища – маленький Будда из серого камня в новом алом передничке, повязанном прихожанами, неуловимо улыбался прохожим. Я просил спокойного упокоения погибшим – ведь их неотомщенная смерть и неведомая могила грозили им стать злыми неупокоенными духами…
– Славлю Будду Амида, – произнес Итиро, кланяясь святилищу, перед тем как взвалить ящик на спину. Почтителен.
За три следующих дня мы прошли от Камбары до Нумадзу, где над «полем тысячи сосен» в тени горы Аитака расположилась очередная станция.
Рядом шли новые люди, прежние запомнившиеся лица мне не попадались. Это немного успокаивало.
– А ты сам откуда родом, Итиро?
– Из самой Осаки. А дед мой был родом из Ёсино.
– Братья есть?
– Есть, конечно. И сестры. Младшие.
– Понятно…
Все это время я наблюдал за ним. Моему беспокойству не за что было уцепиться. В Осаке я никогда не бывал и подловить на неточностях не мог. Он был даже где-то образован, знал больше, чем просто счет, учился, похоже, письму и чтению по «Пятикнижию», как нынче заведено в торговых семьях, алчущих таким образом поднять статус бесславного ничтожества своего сословия. Но ничего необычного или исключительного. Ел он то, что я покупал. На тяжесть больше не жаловался. В Эдо собирался проводить меня до усадьбы нашего князя – а затем идти с отчетом в отделение дома Едоя в районе Канда.
В других обстоятельствах из него мог бы получиться неплохой пехотинец, крепкий и исполнительный.
Мы шли себе и шли. Я совершенно оправился после того ночного перехода, и ожоги под коленями после прижигания начали заживать.
Все это время Фудзи незаметно надвигалась на нас, занимая все больше места, блистая понемногу менявшей форму снежной шапкой, поражая в разное время дня удивительным ходом облаков вокруг вершины, а потом так же незаметно начала удаляться. Мы приближались к Эдо.
Впереди лежал перевал Хаконэ. И застава на перевале, которую очень непросто преодолеть.
Глава 15
Встречи на перевале Хаконэ
Застава на перевале Хаконэ, на самом гребне большие ворота, длинная ограда и стража, присматривающая за тем, чтобы ее никто не попытался обойти. Заставу эту очень сложно преодолеть, очередь желающих пройти выстраивается с самого утра, придется ждать. Ханосукэ, когда был жив еще, помню, жаловался, что терял на этой заставе и день, и два. Страже на перевале нет дела до срочных нужд путников. Их дело досматривать всех – особенно приличных женщин.
Ханосукэ рассказывал, что по случаю вступления в должность нового сёгуна как-то ее собирались то ли упразднить, то ли упростить проход, но после заговора Юи Сосэцу все оставили как было. Все же недостаточно спокойно в Поднебесной, и это так…
У Ханосукэ был пропуск на доставку ящика, а меня если остановят и пристрастно досмотрят, то могут ящик отобрать. Но я все же постараюсь пройти, не должен я привлечь особого внимания.
Ханосукэ хладнокровно прошел бы в начало очереди, невзирая на тихое осуждение нижестоящих, пропуская, конечно, вперед тех, кто выше по положению. Именно поэтому мы с Итиро скромно встали в конец очереди, как все – чтобы не вызывать возбуждения и не выделяться. Мы простые скромные путники, так ведь оно и есть.
Итиро устало скинул с плеч ящик, упал на него, вытащил из чехла на поясе трубочку, деревянный ящичек с мелко нарезанным табаком и принялся не спеша, с намерением провести за этим занятием как можно больше времени, набивать им трубку. Да, встали мы тут надолго.
Я оставил его отдыхать на ящике, прошел вдоль очереди посмотреть, что там и как. Распахнутые ворота заставы в бамбуковом частоколе ограды, куда уходила очередь, были неблизко. Перед нами было человек сто. Когда я вернулся, за нами уже стояли. Десяток молодых крестьянских девиц разного возраста с дорожными узелками и бодрый купчишка с крепким напарником – присматривать за товаром. Девицы как девицы… болтливые. Итиро, закинув голую ногу на ногу, курил, задумчиво озирая устраивавшихся на краю дороги девушек.
– Куда их столько? – произнес я. – В Ёсивара пополнение, что ли?
– Да нет, – кратко произнес Итиро. – Этих просто под мост. Или в бани. Или по чайным домам. Может, какой и повезет, если талант есть. А может, и не повезет, даже если есть.
Он был слишком угрюм, чтобы мне захотелось продолжать расспросы. Вряд ли у него из семьи кого-то продавали в публичные дома. Но кто знает, что у него в прошлом…
Старик с кукольным театром на груди, стоявший пред нами, почувствовал момент, выкатился к девицам, завел теплый разговор. И вот мы уже все смотрим смешную историю о проделках мелкого негодяя Дансити, купец, в общем, тоже доволен – нет ничего хуже в пути угрюмых девиц, народ тоже смотрит и просто радуется, а кукольник соберет себе сегодня на ночлег – я ему после медную дзэни тоже кинул.
Потом позади нас в хвосте выстроившейся очереди раздались крики, громкие команды, поднялась пыль. Стал слышен шум множества ног, поднялись над пригорком слабо трепыхавшиеся в теплом безветрии боевые флаги.
Всеобщий тихий стон прокатился по очереди – это был княжеский поезд.
Поезд удельного князя.
Когда они проходили мимо – знаменосцы, всадники, пехотинцы, носильщики паланкинов, сокольничие, копьеносцы, – а люди по краям дороги валились наземь в низком почтительном поклоне. Итиро уже стоял на земле на коленях рядом с ящиком, согнутый в низком поклоне, как прочие, я согнулся в приличном поясном поклоне – чужой князь все-таки. Из «ближних», судя по гербам на проплывавших мимо рукавах. Кланялся я, видимо, достаточно почтительно – а может, им было уже все равно, устали, и никто не обратил на меня внимания.
Передовой отряд достиг ворот. Вся колонна встала, хвост как раз напротив нас. Там, впереди, отгоняли простой люд от ворот, слуги ставили принесенные с собой бамбуковые рогатки – удерживать посторонних в отдалении от драгоценной персоны владетельного князя.
Вот вышел начальник заставы, кланяется княжескому вестнику, принимает бумаги, показывает, куда ставить носилки, поезд втягивается в ворота заставы, ближе к домам, в которых расположены путевые чиновники и гарнизон.
Тем временем поезд готовили к досмотру. Из домов высыпали стражники, шли с достоинством чиновники Ставки. Ну, сейчас растрясут господина не нашего князя…
Когда-то княжеское заложничество в столице сёгуна было выражением искренних чувств, верноподданничества. Выражением доверия, чистоты помыслов и единства перед лицом врага. Теперь, после новых указов Ставки, это стало обязанностью. Год князь и его семья живут в столице под присмотром, потом князь на год может вернуться в свои владения, проверить дела, навести порядок, а на следующий год обратно – семья-то в столице. Жена, дети. Вернешься, куда денешься, и остережешься замышлять что-то по дороге…
Много, говорят, кроме Юи Сосэцу, было заговорщиков и скрытого неповиновения в последние годы… Вот князей и приструнили. Пока так вот разъезжаешь, не до заговоров, хозяйство бы поддержать в порядке. Да и сам поезд этот – сущее разорение. Мы своего князя и по два года не видели – дешевле выходит. Да и немолод он уже так далеко ездить. Весьма немолод.
…Княжеских женщин выпустили из паланкинов и отвели в дом вместе с личным описанием каждой на отдельном свитке. Там их досмотрят женщины – жены стражников заставы, сравнят приметы, возможно, допросят.
Простой народ из очереди начал расходиться – это точно до вечера, а там ворота уже закроют.
Нужно и нам найти пристанище на ночь.
Станционные нынче изрядно заработают.
* * *
Ночью я услышал голоса на улице. Кто-то там ссорился, негромко, стараясь не разбудить всю округу, но зло. Я узнал голос Итиро.
Я поднял ножны с мечом – теперь я спал с ним рядом, вышел из своей комнаты и тихо пошел к выходу.
Что там?
Ящик я уже научился подвешивать к стропилам – ежедневная нужда заставила. Так что если кто-то проникнет в комнату, за мое короткое отсутствие не успеет впотьмах распутать или перерезать накрученные на балки крыши веревки под потолком, так чтобы ящик с грохотом не свалился прямо на вора, перебудив всех постояльцев.
Я прошел темным коридором к крыльцу гостиницы и увидел, как Итиро сквозь зубы ругается с хозяином продажных девок. Помощник купца был тут же, хамски напирая на моего подчиненного волосатой грудью, выпяченной из несобранной одежды.
– Что здесь? – негромко произнес я, появившись на крыльце. Все спорщики замерли. Купчишка глянул на ножны с мечом у меня в опущенной руке, поклонился и попятился в темноту, утащив подручного с собой, оставив меня наедине с разозленным Итиро.
– Что случилось? – спросил я все же после недолгого молчания.
– Ничего особенного, господин Исава, – буркнул Итиро. Смотрел он в сторону.
– Так ли?
Итиро сглотнул, помотал головой, как мальчишка. Да он и есть мальчишка.
– Тогда нужно ложиться спать, – произнес я. – Завтра далеко идти, нужно отдохнуть.
– Да, господин Исава, – упрямо произнес Итиро.
Давно мне так не дерзили. Привык я к почтительности нижестоящих у нас в замке. Да уж, в мире все не так, как дома. Что я мог сделать? Прогнать его? Он был мне нужен. Не рубить же его?
И я ушел спать.
Вскоре я услышал, как Итиро вернулся в свою комнату напротив. Послушался.
Но утром Итиро вновь взбунтовался, сев с утра на корточки около ящика и сложив на него руки.
– Я устал тащить эту тяжесть.
Вот как.
– Ты всегда можешь уйти, – хладнокровно ответил я. Рискуя, конечно. Но, по сути, – верно.
– Может, я зря надрываюсь! Может, мы вовсе несем ложный ящик с камнями!
– Может, – ровно ответил я. – Тебе лучше знать. Это ты у нас из банка. Я-то его просто на дороге подобрал.
А он не знает, что нет второго ящика. Интересно…
– Давайте я найму носильщиков, господин Исава!
– Никаких носильщиков, мы уже говорили об этом.
Помолчав, я спросил:
– Что случилось, Итиро? Что там вчера было?
– Там у них есть девушка…
Я только вздохнул. Ну, конечно.
– Что с ней?
– Я знаю ее. Это дочка одного нашего поставщика, я работал с ними когда-то.
– Понятно.
– Они продали ее даже не ради денег! Просто избавиться. Ее никто замуж не берет. Старая уже. Нельзя так.
– Вот как…
– Я думал забрать ее, но этот… потребовал десять рё!
– Большие деньги, – согласился я.
– Я могу собрать столько. Но к тому времени они уже сдадут ее в Эдо.
– У меня нет таких денег. Я не могу помочь тебе.
Взгляд, обращенный Итиро на меня, был так тяжел, что я даже не сразу понял почему.
– Так, – произнес я кратко. – Если ты действительно считаешь, что я хотя бы подумаю об этом, лучше тебе уйти прямо сейчас.
Сам не заметил, как положил руку на ножны меча. Что это я? Да нет – рубить его я не буду. Но все же как он так подумать мог, что я вскрою ящик, вот же похотливая обезьяна…
Итиро отвел взгляд. Устыдился? Похоже, да.
– Простите, господин Исава. Я был неправ. Вы жизнью рискуете…
Вот кстати да. Напомнил.
Я мог бы накричать на него, конечно. Напомнить о верности если не княжеству Какэгава, так семье Едоя. Это его бы проняло. Но не потребовалось. Он, видимо, все это сам с собой сделал. Задвинул свое горе далеко вглубь. С глаз долой, как каждому порой приходится.
– Ну что? – спросил я. – Идешь со мной?
Очередь перед заставой уже выстроилась вновь. Двигалась она значительно бодрее, чем вчера вечером, – стража еще не утомилась. А княжеский поезд пропустили еще вчера, заперев за ним ворота.
Чиновник, ответственный за чтение пропусков, сидел под навесом у дороги, удобно расположившись на возвышении. Люди подходили к нему с поклоном, подносили документы. Тот читал, бесстрастно возвращал – пропущенные проходили дальше. Следующий.
Старик кукольник документов не имел – ну да от него их и не требовали. Покажи театр. Куклами управлять умеешь? Свободен. Следующий.
Сбоку от помоста стояли в стойке копья с длинными перекладинами – подсекать и прижимать к земле, вилы с изогнутыми усами для захвата за шею и прочие древковые инструменты для наведения порядка и пленения возможных нарушителей. Было инструменту много, и был он длинный – мечом если прижмут – не достать. Внушало почтение.
– Вчера, – произнес стражник, не отрывая глаз от моей подорожной, – тут проходило еще несколько ваших, из Какэгава. Почему не вместе?
Я онемел. К счастью, он не смотрел на меня и я ничем себя не выдал. Тихо вздохнув, я взял себя в руки:
– Я садовник, господин стражник. Я иду в Эдо устраивать сад в усадьбе господина нашего князя. Мы немного отстали – саженцы требуют ухода. Спешить нельзя – погибнут, а по утрам сейчас еще холодно.
Стражник опустил подорожную, взглянул на меня, на Итиро, на ящик с привязанным сверху деревцем. Итиро подобострастно заулыбался.
Стражник вернул подорожную:
– Проходите.
Мы прошли.
Наши, значит. Вчера прошли. Ах вот как.
Убийцы воспользовались подорожными и одеждой наших воинов. И теперь они где-то впереди нас. Мимо них мы не пройдем, другой дороги на Эдо отсюда нет.
Скверно.
Позади купчишка сгонял к навесу своих голосистых девиц. Лицо чиновника под навесом приняло неописуемое выражение страдания пополам с ненавистью. Понимаю, хлопот с ними. Ну, сейчас он им задаст… Хорошо, что мы раньше прошли.
Итиро застрял за оградой, высматривая свою девицу, о тяжести ящика даже забыл. Я постоял рядом, глядя через его плечо, как стражники выстраивают девок в ряд для проверки примет. Ни одна не посмотрела в нашу сторону достаточно долго. Так я и думал.
– Кику, – вдруг позвал он.
Одна из девиц замерла, обернулась, посмотрела на нас. Поколебавшись, подошла. Девица как девица…
– Господин Итиро? – спросила не храбро.
– Я вызволю тебя, Кико, – глухо произнес Итиро. – Я найду тебя.
Этими он ее, кажется, и добил.
– Не нужно! – почти закричала она, так что охранники оглянулись. – Не нужно меня вызволять! Идите своей дорогой, господин Итиро, и не терзайте меня! Не терзайте меня больше!
Отвернулась и, мелко семеня, побежала прочь.
