Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
Глава 16
Кото из шкуры кошки-оборотня
Кото – древняя островная цитра, тыквенный резонатор которой испокон веков – чтобы добиться прелестного мяукающего звука – обивают кошачьей шкурой. С таким кото Окими и прибыла в столичный публичный дом на праздничный пир, обернувшийся тем жутким громким убийством.
Окими встретили в доме холодно: совсем юная девчонка, проданная родителями за долги в веселый столичный квартал, не нуждается в теплом приеме – посидит на холодных досках комнат для прислуги. Может, и будет когда-нибудь от ее крестьянской музыки какой-то толк…
Окими сидела и мерзла в неотапливаемой части дома и ждала, когда о ней вспомнят.
Там ее и нашла дама О-Тоё.
Сначала темную комнату по полированным доскам миновала здоровенная пушистая кошка трехцветной счастливой расцветки, сверкнула на Окими желтыми глазами и скрылась в соседней комнате, где громко замурлыкала.
А потом из комнаты явилась и ее хозяйка – в приспущенном с шеи алом кимоно с золотыми фениксами, с огромным бантом впереди, на высоченных гэта черного дерева с ажурной прической, напоминающей драгоценного паука. Ойран – непомерно дорогая девица из этого дома, доступная только очень богатым посетителям. Сразу видно – звезда веселого квартала.
– Кто это у нас? – удивилась продажная дама, наклоняясь над Окими. – Я тебя еще здесь не видела. Ты у нас новенькая? Ты на этом играешь?
– Да, многоуважаемая, – низко, как наставлял батюшка, поклонилась Окими.
Дама засмеялась в голос, изящно прикрыв рот узорчатым веером:
– Не смеши меня! Зови меня О-Тоё, милая. И хватит сидеть в темноте – идем за мной. Там весело.
И Окими встала и как завороженная пошла за нею вслед, к свету и шуму.
И там действительно был весело. Пир гудел. Мужчины уже изрядно выпили, расслабились, девицы подливали им без устали. Посетители встретили даму О-Тоё восхищенными криками.
– А где прячется причина это восхитительного сборища? – громко вопросила дама О-Тоё. – Где наш владетельный князь?
И вправду? А где князь в то время, когда этот цветок Тростникового Поля явился на землю?
Побежали искать князя и довольно быстро нашли. Мертвым на холодной постели в одной из задних комнат. С разорванным горлом.
Крик ужаса разнесся по дому. Служанки с воплями побежали по коридорам, мужчины напуганно оставили выпивку.
Всеобщее бегство остановил один человек.
– Всем стоять! – крикнул благородный муж Дзёбэй, вассал убитого князя, обнажая меч. – Убийца еще в этом доме. Всем стоять. Клянусь – я найду его, прежде чем покончу с собой от стыда. Всем стоять, или я перебью здесь всех и наверняка достану виновного.
– Но как мы найдем убийцу? – закричали перепуганные гости веселого дома. – Человек не в состоянии нанести такие раны, это следы огромных когтей!
– Я выясню, кто это мог быть, – холодно ответил Дзёбэй. – Садитесь на свои места, пожалуйста.
Тусклый блеск его меча убеждал надежнее любых слов. Все расселись по своим местам. Многие продолжили пить то, что было у них в чашах, уже не от веселья, а от беспокойства.
Окими сидела за спинами гостей в обнимку со своим кото, едва живая от страха. Сидевшая рядом с нею дама О-Тоё повернулась к ней и шепнула:
– Как скучно здесь становится, и я уже замерзаю. Милочка, знаешь ли ты музыку камигакари, что играют для снисхождения духа, или демона, или божества на подготовленного человека?
– Да, многоуважаемая, – прошептала Окими. – Я играла для служителя в нашем храме Инари, когда искали похитителя риса, и дух рисовых полей снизошел на него…
О-Тоё насмешливо фыркнула и произнесла:
– Значит, ты поможешь мне.
О-Тоё встала и громким возгласом перебила Дзёбэя, пытавшегося выяснить у полупьяных гостей, где кто сидел и куда выходил, когда и надолго ли:
– Мы можем спросить самого князя, господин Дзёбэй!
Дзёбэй, неприятно удивленный, нахмурившись уставился на нее.
Дама О-Тоё предлагала обряд нисхождения духа. Она указала на Окими – девочка будет играть для духа на своем кото, она указала на Дзёбэя, – он верный вассал, он будет надежным вместилищем духа погибшего. Сама она будет вопрошать.
– Давай, деточка, иди сюда, – позвала дама О-Тоё.
Ежась под общими взглядами, Окими вышла на середину зала, устроилась на полу, сняла с кото чехол, взяла его в руки и дернула струны костяным крючком. Дзёбэй с недоверчивым выражением на лице устроился напротив, дама О-Тоё встала рядом и оглядела обоих и произнесла:
– Начнем, пожалуй. Играй, деточка.
И Окими начала играть. Не сразу, но уже скоро щелкающий звук сдернутой струны начал тревожить границу между живыми и уже не.
И явился князь, и сошел на верного вассала.
Лицо Дзёбэя запрокинулось, побледнело, исказилось так сильно, что стало напоминать лицо старого князя. Гости задохнулись от ужаса. Дама О-Тоё, сверкнув белыми острыми зубами, улыбнулась.
– Вы князь Тода Тадаёси Инаба-но-ками?
– Да…
– Знаете ли вы, кто убил вас?
– Да…
– Этот человек среди нас?
– Нет. Она мертва, так же, как и я… Я сначала не узнал ее, ведь двенадцать лет прошло с тех пор, как я сжег ее замок и перебил ее семью. Я не ждал мести. А ночью в моей постели после долгих утех она постаралась убить меня, но я был быстрее, как и в прошлый раз, я вырвал лезвие из ее нежных рук. Только теперь я не стал искать выгоды и сразу перерезал ей горло…
Гости испуганно зашептались:
– Как же так? Как же?
А князь губами Дзёбэя говорил:
– Я защищался. Все вокруг оказалось залито ее кровью. Я был в ужасе, ведь впервые мое прошлое попыталось убить меня. Я решил заплатить хозяину дома за молчание, за тайные похороны, хотя стоило бы просто убить и его тоже. И все это время ее проклятая кошка следила за мной желтыми глазами…
Тут пальцы Окими на струнах дрогнули, но дама О-Тоё острым взглядом заставила ее продолжать. А князь говорил:
– Я вымылся в бане, я не мог уйти так быстро, не возбуждая подозрений в том, что начал стареть и боюсь прошлого. Я остался. Мы пировали еще три дня. Мне сказали, что ее тело бросили в реку, но я не почувствовал облегчения. Нужно было, необходимо было позвать монахов, очиститься, но вечером пред пиром ко мне в постель пришла ее кошка и наконец убила меня…
Гости издали единый возглас:
– Кошка! Не человек! Убила!
Палец Дзёбэя поднялся и показал на даму О-Тоё.
– Ты – проклятая кошка-оборотень. У тебя под ногтями моя кровь.
Раздался дружный крик ужаса.
Дзёбэй, или, может быть, князь, тяжело, неуверенно вскочил, выхватил меч. Окими продолжала как завороженная дергать струны, извлекая потусторонние звуки, продлевая жуткую историю…
– Ах, – промурлыкала дама О-Тоё, изящно подымаясь навстречу одержимому духом и собственной яростью Дзёбэю. – Я на все готова ради посмертного покоя моей хозяйки. Я так рада убить тебя еще раз.
И с громовым шипением бросилась на Дзёбэя, протянув к нему руки с изогнутыми как когти пальцами. Порыв воздуха, поднятый ее взметнувшимися рукавами, задул все светильники в зале, и лишь дикий грохот выдавал то место, где, столкнувшись, катались по татами вцепившиеся друг в друга враги.
Люди с воплями выбегали из залы. Кто-то сшиб Окими, вырванное из рук кото отлетело в темноту и хрустнуло под чьей-то ногой. Прервалась музыка.
И все вдруг стихло.
Потом из темноты на свет, падавший в выбитые двери, спотыкаясь, вышел Дзёбэй – с лезвия его меча скатывалась тяжелая темная кровь и брызгами пятнала светлые циновки. Окими в ужасе неподвижно следила за ним. Тот смотрел на свет, словно видел нечто другое. Потом вздрогнул, перевел взгляд на Окими и негромко произнес:
– Ты хорошо поработала, девочка. Я слышал, как разбился твой кото, и господин мой князь покинул меня. Я едва не лишился души в этот момент. Не стоит тебе играть больше такие мелодии. Но ты хорошо поработала. Я позабочусь о тебе.
– Г-господин, – прошептала Окими. – Дама О-Тоё…
– Дама О-Тоё три дня как мертва и сброшена в быстро текущую воду, – произнес Дзёбэй. – Вот этими самыми руками.
Окими задохнулась, закрыла рот рукавом:
– Тогда кто там?
Дзёбэй помолчал, покачал головой:
– Я не знаю. Я убил кошку.
И нетвердым шагом ушел в свет, падающий в двери.
Прежде чем покончить с собой на похоронах своего князя, Дзёбэй выкупил Окими из веселого дома и распорядился починить ее разбитое кото – обтянуть резонатор кото в форме тыквы шкурой убитой им трехцветной кошки.
Странные обстоятельства смерти князя не остались тайной. Что знает тридцать человек – знает Поднебесная. Новому князю пришлось смириться с тем, что все вокруг знают о том, как его предшественник был убит кошкой-оборотнем в веселом заведении.
Окими вернулась домой и некоторое время была популярна в среде провинциальных священнослужителей и музыкантов, практиковавших камигакари.
Она продала свое знаменитое кото одному из них, когда после двух голодных лет отец вновь отдал ее в столичный дом развлечений. Денег ей хватило на то, чтобы выкупить свой долг у хозяина, устроиться в городе, завести кошку счастливой трехцветной расцветки и быть самой себе хозяйкой еще какое-то время.
А вот покупатель так и не смог воспользоваться ее кото должным образом и вскоре вынужден был отдать его на вечное хранение под священные своды храмов Исэ. Ибо, как оказалось, никто кроме Окими не мог играть на нем без опаски – раздраженный голос кошки-оборотня, которым звенело кото под чужими пальцами, вызывал рой злых голодных духов и разгонял в ужасе любой честной пир.
* * *
– Это действительно так⁈ – воодушевленно воскликнул Канкуро. – Такое может быть? Это действительно с вами случилось?
Смущенная служанка немедленно потупилась, спрятав лицо в рукаве.
– На кото она действительно играет, – отозвалась негромко дама Магаки. – А еще, она мастерица голову морочить честному люду, порой и не знаешь, где она врет и за что ее наказать надобно.
Служанка от слов госпожи совершенно смутилась, отвернулась от всех.
– Потрясающе! – выкрикнул Канкуро. – Это просто невероятно! Замечательно! Великолепно! Никогда не слышал ничего подобного.
– А я слышал.
Все обернулись, на этот хриплый грубый голос. А это оказался наш отважный лодочник Торадзаэмон. Он сидел в полутьме на террасе храма и, видно, слышал все от начала до конца.
– Экие вы тут байки травите слезливые, – усмехнулся всем Торадзаэмон. – Вот я, было дело, встречал настоящее чудовище. Сам лично видел, ни слова не вру.
– Вот как? – впечатлился сверх всякой меры Канкуро. – Так расскажите нам! Расскажите!
И Торадзаэмон рассказал. Историю о цинской лисе.
Глава 17
Цинская лиса
Первых убитых, затопленных истоптанной грязью, юный Хэдайро увидел только возле причалов. Красные ручьи растекались от тел к набегавшему на берег штормовому морю.
Под дождем, в вечерней полутьме, Хэдайро спустился по деревенской улице вдоль домов, брошенных бежавшими от сражения жителями. Кольца на посохе Хэдайро звякали при каждом шаге. Монашеская одежда промокла. Соломенные сандалии потяжелели. Холодный ветер пронизывал.
…В эпоху установления правления династии Цин на горе Шинао, в провинции Шаньдун, жила прекрасная лиса, вспомнил Хэдайро, глядя на трупы. И была она великая мастерица метать гадальные кости, – что ни нагадает, все к несчастью…
Эти убитые рыбаки, нет сомнений, не имели классического образования. И не знали, как может обернуться дело, если взять в плен многохвостую лису…
Сэнсиро Полукровка сидел, сгорбившись, под навесом на пороге одного из домов у причала, опустив натруженные руки на лежавший на коленях варварский прямой меч с крестообразной рукоятью. Полукровка смотрел на затянутый тучами горизонт, лицо скрыто в полумраке под навесом. Чужеземная кираса светлого металла в каплях дождя, длинные белые волосы, по которым его и узнал Хэдайро, прилипли к полированному нагруднику, босые ноги заляпаны по колено в замешанной на крови грязи. Его соратники прятались от дождя под навесом у него за спиной.
Хэдайро, осторожно обходя тела в грязи, двинулся к Полукровке.
Тенью сидевший за Полукровкой коренастый, заросший черной жесткой бородой малый с круглой соломенной шляпой на голове встрепенулся – и, подняв с приклада, прицелился в Хэдайро из здоровенной украшенной резьбой пищали. Хэдайро замер, – фитиль над запальником пищали тлел, шляпа на стрелке берегла порох затравки от дождя.
– Ты кто такой? – глухо спросил стрелок, глядя над опертым на поднятое колено стволом.
Это Торадзаэмон, дядя Полукровки. Стрелок и поджигатель. Двадцать лет назад на берег острова Танэгасима вышел человек с белой кожей. Он умер через два года, оставив на острове сына и свой невиданный в здешних местах прямой меч. Торадзаэмон – брат матери – заменил Полукровке отца.
Все пока верно, настоятель не ошибался.
– Славлю Будду Амида, – поклонился им Хэдайро. – Я скромный монах, меня прислали из деревни для переговоров.
Полукровка медленно отвел глаза от грозового горизонта. Он и его дядя тяжело смотрели на Хэдайро. Они только что победили в сражении, но радости на их лицах не было.
– И что? – спросил Торадзаэмон.
– Матушка Бэнсо просит, умоляет прекратить убийства. Ради детей и общины. Ее сердце разрывается от того, что ее внуки убивают друг друга.
– Ну, если матушка просит, – покивал Торадзаэмон, снимая пищаль с колена и опирая ее на приклад, стволом к соломенной крыше. – Если матушка Бэнсо просит, тогда может быть. А ты откуда такой взялся?
– Я гость настоятеля, прибыл вчера. Меня перевезли на остров на лодке.
– Кто это во время тайфуна по морю плавает?
– Наследник знатного рода получил эту землю во владение от князя. Он прибыл на остров вчера.
– Наследник, – протянул Торадзаэмон. – Не успели прежнего закопать, как новый завелся? Радость-то какая… И кто он такой, этот наследник? Чье имя на поминальной табличке написать?
Хэдайро помедлил, прежде чем назвал свое имя. Но назвал. У этих людей целый остров родственников. Имя нежданного хозяина быстро сообщат.
– Чего деревенские хотят? – хрипло и еле слышно спросил Полукровка, оторвав взгляд от горизонта. – Лису я не уступлю, матушка знает.
Хэдайро смиренно поклонился:
– Жены плачут над убитыми, матушка Бэнсо просила меня предложить вам прийти и поговорить.
– Поговорить? О чем? Они уже навоевались?
– Вы приводите лису. Бэзо Безголовый дал слово, что пока не будет нападать на вас и даже принесет ту добычу, которую укрыл. Игрок Иченоза будет представлять деревню. Можно будет все спокойно обсудить и поделить наконец добычу честно. К общему удовлетворению.
– Честно? – Полукровка беззвучно засмеялся. – Хорошо. Где?
– В доме торговца Годзабуро.
– Занятно, почему мы до сих пор не сожгли дом Годзабуро? – спросил Полукровка у дяди. – Из-за него же все и началось.
– Из-за лисы все началось, – буркнул Торадзаэмон, раздувая фитиль пищали. – Ты же знаешь…
– Вас ждут там до восхода луны, почтенные, – поклонился Хэдайро.
Сэнсиро на мгновение прикрыл глаза и вздохнул:
– Передай им, что мы придем.
– Сэнсиро, – встрепенулся дядя Торадзаэмон.
– Я согласен поговорить, дядя, – ответил Полукровка, не оборачиваясь.
– Ты же понимаешь, что там и засада может быть, – проворчал Торадзаэмон.
– Я в тебе уверен, дядя, – произнес Полукровка. – Ты нас прикроешь. Давай поговорим с ними. Я вернулся сюда не для того, чтобы убивать друзей детства. Не хочу. Устал.
– Ладно, – проговорил Торадзаэмон, вскидывая пищаль на плечо и вставая. – Как скажешь. Отдохнем. А сакэ нам нальют? – спросил он, вылезая из-под навеса и скользя по грязи к Хэдайро. – Растопить недоверие. Навести мосты приязни?
– Э-э, – удивился Хэдайро. – Я полагаю, купец, господин Годзабуро, сделает все, чтобы растопить недоверие. Он же сам этого хочет.
– Вот и хорошо. Значит, напьемся.
И наклонившись к Хэдайро, Торадзаэмон очень тихо, так, что никто не услышал, прошептал:
– А ведь ты не монах, парень.
* * *
Пираты-вако с острова Танэгасима приплыли на двух кораблях к берегам Китая в темные времена междуцарствия промыслить еды и добычи, так как дома был неурожай, безрыбье и гражданская война.
Их деды в старые времена плавали с известным пиратом Куки Йоситака. Их отцы воевали в Корее. После они вернулись домой и жили как встарь, рыбацкой общиной. Но в год падения Осакского замка на острове разразился голод. Безрыбье. Обе рыбацких общины острова объединились, взяли заем у торговца Годзабуро, снарядили корабли и отправили за пролив, к берегам Китая, на обычный в такие годы береговой промысел.
Во время набега на берег пираты захватили в плен девушку из знатной семьи Се из Сяосюна и потребовали за нее выкуп.
Люди из семьи Се были любимцами прекрасной многохвостой лисы с горы Шинао.
Той же ночью лиса спустилась с горы и тайком, во тьме, заменила собой девушку. Так и обнаружили ее утром пираты, невозмутимую, с серым человеческим черепом в рукаве шелкового кимоно. А череп – верный признак лисьего ведовства, всем известно. Вако, обнаружив ловкую подмену, крайне этому поразились и сразу поверили, что имеют дело с воплощением духа Инари, и не решились поднять на лису руку.
Решили ждать, рассчитывая все же на какой-то выкуп. Единственный, кто не поверил в божественность незнакомки, был дядька Торадзаэмон. Но он полагал, что имеет дело с рисковой авантюристкой, так как через шпионов он разузнал, что в округе знатные дамы не пропадали.
А потом стало уже поздно.
Ссоры из-за лисы начались сразу же. Безголовый Бэзо – старшина второго корабля – сильно с беловолосым Полукровкой из-за нее разругался. Бэзо хотел себе девицу из семьи Се и всем обещал, что лишит ее девственности. А прекрасная и неприступная лиса его пугала. Сэнсиро, молодой и хваткий вожак первого корабля, был поражен царственным появлением молчаливой лисы и вступился за нее.
Еле дядька Торадзаэмон успел междоусобное кровопролитие предотвратить.
Бэзо той же ночью ушел домой. Увел корабль с десятком приятелей по попойкам, балбесами и лентяями под стать Безголовому, бросив прочих односельчан на берегу, не забыв прихватить с собой собранную к тому времени добычу.
А Сэнсиро принял лису за знатную даму. Звал ее «госпожа». Влюбился в Луну, бывает. Иначе с лисой давно бы поступили, как водится, по-братски. Но Сэнсиро так лихо ворочал отцовским мечом, что возражать особо никто не рискнул.
Надо сказать, Сэнсиро лису не обижал и ценил ее ранг, держал при ней служанку и даже той служанке платил.
Пираты некоторое время провели на берегу, ожидая выкупа, но дождались только появления цинского ополчения, собранного против них со всех провинции.
Еле успели отплыть.
В проливе, на пути домой, корабль настиг бешеный, как горностай, тайфун.
Они едва не погибли на прибрежных скалах. Но лиса, бросив на палубу высохшие фаланги пальцев из могилы забытого мудреца, указала безопасное направление к берегу.
Вако миновали скалы пролива и ушли домой.
Вот только дома их уже не ждали.
* * *
Молодой Хэдайро смотрел на лису, потеряв дар речи.
Лиса была действительно, как и рассказывали, ослепительна. Прекрасна. Нечеловечески. В рассказы настоятеля о благодетельных мужах, совращенных ею с благородного пути, – в императоров, оставивших трон ради нее, – верилось. Снежный шелк ее кимоно как каплями крови был усыпан мелким узором алых кленовых листьев.
Хэдайро непослушными руками расставил письменные принадлежности рядом с длинным листом бумаги, разложенным перед лисой на низком танском столике. Растер тушь, выбрал кисть. Обмакнув кисть в тушь, старательно, как ученик на экзамене, изобразил несколько иероглифов, вычурных, в придворной манере, завезенной из материкового Китая и не читаемой здешними рыбаками, знакомыми в лучшем случае со слоговой азбукой. По крайней мере, Сэнсиро, снимавший доспехи в углу комнаты, читать и не пытался.
«Я явился спасти вас».
Он был уверен, что будет точно понят.
Лиса шевельнулась. Изящные пальцы белее шелка едва показались из широкого рукава. Хэдайро, вздрогнув, глубоко склонился, передавая кисть лисе.
Изысканные строчки словно сами пролились на бумагу, – ответ был, естественно, ритмичным и мягко рифмованным. От безусловной глубины ее отказа сжималось сердце.
Дрожащими пальцами, непростительно неуклюже, юный Хэдайро писал в ответ, что сейчас эти люди будут решать ее судьбу, что она в крайней опасности, что он единственный, кто может ей помочь…
Выражение ее лица оставалось непреклонным. Мелко чиркая кистью, она отписала ему удалиться ради спасения собственной жизни.
Склонившись, принимая кисть с тяжестью в груди, Хэдайро понял, что желанию ее не уступит и одну ее здесь не оставит.
Сэнсиро, облачившись в богатое черное кимоно с чужими гербами, приблизился и произнес:
– Она все понимает? Она согласна? Хорошо… Я благодарен тебе, монах…
Сэнсиро протянул руку лисе:
– Прошу вас, госпожа.
Лиса поднялась, Сэнсиро, взяв ее за кончики пальцев, повел в общий зал дома, где их уже ждали.
Хэдайро, подавленный, последовал за ними.
В общей зале, освещенной бумажными фонарями, времени не теряли. Здоровенный, хмельной, с пучком черных волос на потном бритом черепе Бэзо Безголовый травил торговца Годзабуро. Голый мальчишка, рыча, на четвереньках, в ошейнике, за который его держал Бэзо, бросался на забившегося в угол старика. Худой, мосластый Годзабуро возмущенно вопил и пинался. Игрок Иченоза, крупный, как борец сумо, полуголый, зататуированный до бровей рыбацкий старшина, игрок и транжира, падальщик всего выброшенного морем, прибрежный хищник, сидел на полу напротив пускавшего трубочный дым дядьки Торадзаэмона у низкого стола с пирамидой в два кулака высотой, полностью сложенной из китайских золотых монет. Иченоза и Торадзаэмон подливали друг другу сакэ и сторожили друг от друга добычу. Матушка Бэнсо, древняя сгорбленная старуха, принимавшая родами всех присутствующих мужчин, мать уже одуревшего от старости старика Годзабуро, грела сакэ в кипящей на жаровне воде и качала головой.
Когда вошла лиса, навалилась тишина. Даже пацан в ошейнике, бессловесная псина, подобранный когда-то на обломках кораблекрушения, раскрыв рот, пустил длинные слюни.
– Моя! – Годзабуро завопил первым, тыкая в лису худым пальцем. – Моя! Мне! Мне отдавайте… – Старик, не вставая, на четвереньках побежал к лисе, задирая острую бороденку. – Все прощу, все долги. За все годы. Забирайте добычу, золото, а ее мне!
Взгляд лисы прижимал торговца к полу. Он хотел и боялся.
– Лучше дайте мне ее прирезать, – Бэзо Безголовый плюнул, оттаскивая пацана к ноге за ошейник. – Давно мне этого хочется.
– Давай, попробуй, – тихо произнес Полукровка.
– Ну зачем же, – успокаивающе поднял огромные руки игрок Иченоза. – Ну зачем же так громко шуметь? Я, однако же, совсем-совсем не понимаю, зачем так шуметь? Давайте посидим, подумаем обществом, как поступить, учтем и твое мнение, Бэзо. Обязательно учтем. Присаживайтесь. Присаживайтесь, гости дорогие, вот, возле стола. Монаха посадите, – это вы здорово придумали монаха привести. Пусть все запомнит и запишет, а то доверия меж нами, как я могу заметить, нет никакого. А жаль, жаль, не чужие же люди…
Хэдайро сел, где указали, взглянул через стол на дядьку Торадзаэмона. На шее у того, как буддийские четки, висело интересное ожерелье, – Хэдайро опознал в нем связку из семи бронзовых китайских гранат с фитилями. Торадзаэмон тонко улыбнулся Хэдайро, затянулся трубкой – в чашке трубки заалел горящий табак, и громко произнес:
– Так что порешим, община?
От этих его слов тут-то все крепко и задумались.
…Вернувшийся из похода первым, Бэзо совсем распустился. На захваченные деньги он пил-гулял, поил всю деревню, старших не слушал, поступал по-своему. Но наконец Годзабуро явился к нему на корабль с записями, по которым выходило, что всю добычу следует отдать в счет долга – за снаряжение кораблей, за заложенный за три года урожай, за долги, которые в отсутствие добытчиков успел обильно наделать неутомимый игрок Иченоза, – и Бэзо озверел. Торговца, вместе с записями, выбросил в море, а когда с Годзабуро на корабль явился возмущенный Иченоза вместе с прочими деревенскими наводить умиротворение, дело дошло до ножей.
Разобиженный на общину Бэзо спалил корабль, засел всей своей шайкой в домишках на мысу и каждый день тревожил деревенские кладовые и огороды. Сторожей, не дрогнув, бил, а если не доходило – резал.
По дворам исчезали молодые девушки. Сказывали, что поступал с ними Бэзо очень скверно.
Игрок Иченоза, собрав по острову войско с бамбуковыми копьями, ходил войной на мыс – но бежал, раненный тяжелой шипастой дубиной Безголового. Однако община прочно стояла за Иченозу – долги следовало отдавать, старших следовало слушаться.
А тут и Полукровка пожаловал. Сойти на берег ему не дали – памятуя историю с Бэзо, община потребовала сдать оружие и добычу. Даже не дали набрать воды.
А когда немощный Годзабуро узрел пленную лису и оттого совсем ополоумел – не сходя с места, потребовал ее себе в счет всех прежних долгов, – деревенские наконец вздохнули с облегчением. Что там, доля малая – разве жалко ее для старика?
Только позабыли про крутой нрав Сэнсиро Полукровки.
Но Годзабуро, купеческая душонка, выброшенный Полукровкой подальше да поглубже, в набежавшую волну, выплыл и на этот раз.
Иченоза с Бэзо тут же спелись на почве общих долгов, чтобы преподать непокорному урок. Ночью, с пробоиной в борту, корабль Сэнсиро затонул на мелководье, вода залила палубу, – выбиравшихся на берег встречали…
Но поймал медведь осиный рой.
Сэнсиро, по колено в воде, собрав остатки команды, дал правильное сражение. На пару с дядей убил восьмерых деревенских и без счета изранил. Деревенские бежали, оставив дома у причалов победителю.
Как раз незадолго до этого юный Хэдайро прибыл из столицы княжества на побережье, переправил своих вассалов на лодках через штормовой пролив на свое будущее владение и укрыл их в запущенном буддийском храме на берегу. Старик-настоятель, уставший от беззакония, заселившего остров, уже некоторое время писал ему о здешних делах и готовил почву для прибытия законного хозяина. Хэдайро узнал от него о захваченной чужеземной красавице, одинокой в окружении пиратов. Слухи о божественной сущности пленницы старик-настоятель не принимал всерьез. Но рассказал, что читал в новейших китайских текстах сообщение, что в эпоху установления падения династии Тан на горе Шинао, в провинции Шаньдун, действительно жила прекрасная лиса. Жила она уединенно, ибо дар ее сеял вокруг беду и горе. Ибо была она великая мастерица метать гадальные кости, – но что ни нагадает, все к несчастью.
И сбывались – несчастья.
Обрив голову и облачившись в монашескую одежду, Хэдайро явился разведать все лично…
И теперь, глядя на все это сам, он не мог понять, кто тут действительно обманывается…
Над столом с золотыми монетами, – Хэдайро оценил, что тут лежит годовой доход крупного владения, – висело напряженное молчание.
На Полукровку и лису старались не глядеть. Одетые в белое и черное, как молодожены на своей свадьбе, они сидели рядом на одном татами, перед ними стояли пустые чашки для сакэ.
Было совершенно ясно, на что Полукровка намекает. Но ждать благословления ему следовало не здесь.
– Все беды от лисы, – каркающий голос матушки Бэнсо заставлял поежиться. – Крутит вами, дети, как хочет, тварь семихвостая…
Старуха с бутылкой сакэ, хромая, обошла стол, наполнила всем чашки – кроме лисы и Полукровки, отошла и через плечо проскрипела:
– Лиса не человек. Она вас ест, а вы и рады. Годзабуро – ты жирный карп. Сэнсиро – ты нож, которым она Годзабуро режет. Иченоза – масло, на котором она карпа зажарит, а тобой, Торадзаэмон, приправит для остроты.
– А я кто, матушка Бэнсо? – мрачно спросил забытый ею Безголовый.
– А ты потроха от того карпа, – ответила старуха. – Бросят тебя собакам…
Безголовый свирепо ухмыльнулся, закинул в рот сакэ и грохнул чашку на пол:
– Зарезать ее.
– Нет! – вскинулся старик Годзабуро.
Сэнсиро положил руку на нож на поясе.
Хэдайро приготовился драться.
Торадзаэмон задумчиво поднес трубку к фитилям на шее.
Лиса осталась неподвижна.
Иченоза вскинул белые, исчерченные синими волнами руки:
– Ну что же вы гневаетесь, ругаетесь, как неродные, добрые люди? Тише! Спокойнее. В ножи никогда не поздно начать. Тише, тише! Сядь, Бэзо, вымахал до стропил, смотреть больно. Сядь, Сэнсиро, твоей даме одиноко.
Полукровка сел после того, как Бэзо плюхнулся на свое место.
Игрок Иченоза сложил руки на бедрах и оглядел каждого из-под тяжелых бровей. Его слушали.
– Надо думать, не придем мы к решению, – проговорил Иченоза. – Слабы люди мудростью. Всяк да кто-то да будет обижен. Ну, значит, я думаю так. Давайте, что ли, обратимся за решением к высшим силам. Каждый день они вершат нашу судьбу, крутят-вертят, кидают, подбрасывают. Так и нам следует решить неразрешимый вопрос, препоручив его удаче, случаю, божественному вмешательству. Давайте разыграем ее – лису. Давайте кинем кости – как выпадет, так и решим. Никто не будет виноват, никто не будет вором или злодеем. Так выпало, так боги захотели. – Иченоза обвел собравшихся взглядом и настойчиво спросил: – Ну? Кинем кости?
Все кроме лисы задвигались, зашумели. Сэнсиро был недоволен, рисковать не хотел, тревожно оборачивался на лису, но все же дал дяде себя уговорить. Годзабуро залился слезами, но тоже в конце концов часто закивал. Убедили.
Безголовый лишь хищно блестел зубами в полутьме и недобро пялился на лису. Хэдайро видел, как Бэзо, вроде бы поймав взгляд лисы, чиркнул себе по шее большим пальцем – обезглавил, мол. Не ты первая…
– А кто кости кинет? – громко задался вопросом дядька Торадзаэмон. – Тебя, Иченоза, не просим. Знаем мы все про тебя, сиди себе, не беспокойся. Сэнсиро бросать не станет – понятно. Монаха просить неуместно…
– Пусть она сама бросит, – сказал вдруг юный Хэдайро и сам себе удивился. – Пусть бросит. Это будет правильно.
– А монах толково говорит, – задумчиво протянул игрок Иченоза. – Пусть она сама, действительно…
– Не доверяйте лисе кости, – прокряхтела матушка Бэнсо, но разве ее кто слышал…
Принесли кости и бамбуковый стакан для игры. Все желающие проверили то и другое, убедились, что кости честные. Торадзаэмон, громыхая костями в стакане, присел перед лисой.
Хэдайро сидел ближе всех и единственный расслышал, что он прошептал лисе:
– Послушай, тварь. Я тебя насквозь вижу. Если на этот раз ты замыслила что-то против Сэнсиро, я тебя убью. Взорву вот этими бомбами. Поняла? Славно. Бери. И кидай правильно. Я знаю – ты можешь…
И отступил назад, к остальным.
Лиса сидела перед столом с золотыми монетами, в поднятой руке на кончиках пальцев удивительно ровно стоял стакан с игральными костями. Она держала свою судьбу на кончиках пальцев. Или не свою?
Хэдайро стало холодно. Глаза лисы сливались с тенью.
– На что играем? – прищурившись, спросил Иченоза. – Чет-нечет?
