Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)
Глава 6
Как играть в мяч с тэнгу
Князь владения Тоса стоял на коленях в дорожной пыли на одной из улиц Киото в окрестностях императорского дворца. Стоял, почтительно склонившись, рядом со своими носилками и скрипел зубами от ярости. Копейщики, мечники, сокольничие, слуги и носильщики его свиты, побросав все, что несли в руках, стояли на коленях рядом со своим господином и усердно кланялись безусому мальчишке в древнем придворном одеянии. Длинные рукава мели доски моста, ноги мальчишки мелькали, мяч взлетал выше его головы.
Мальчишка сосредоточенно бил по мячу и не видел ничего вокруг.
Ограда императорского дворца тянулась вдоль реки с мостом, перед которым остановился княжеский поезд. За оградой обитала придворная аристократия, закрытая в почтительном пленении дворца военным правительством. Божественная династия была заключена в священную неволю уже несколько столетий, но значение древних придворных рангов, лишенных реальной власти, не отменяло знаков почтения со стороны военного сословия.
И потому князь провинции кланялся безымянному мальчишке-аристократу, как крестьянин самураю.
– Неудобная дорога, – произнес воин в черных доспехах, в длинноносой кованой маске под рогатым шлемом, единственный кощунственно оставшийся на ногах. Он остановился рядом с коленопреклоненным князем и следил за тем, как мальчишка бьет по мячу. – Этот путь действительно значительно короче, но, оказывается, здесь развлекаются придворные. Хорошо бьет по мячу, обращу ваше внимание…
– Останови это, Ханпэйта, – прорычал князь в дорожную пыль. – Узнай, что ему нужно, и убери с моста. Это уже невыносимо!
Воин в носатой маске задумчиво смотрел на мальчишку сквозь узкие глазницы под нахмуренными бровями маски.
Мальчишку звали Хисамаро, и он был придворным.
Двор в Киото – лакированная тюрьма для императора и его двора. Рай для изнеженного потомственного аристократа и ненавистное болото для человека, родившегося здесь с деятельным умом.
Хисамаро был именно таким – деятельным мужем четырнадцати лет, которого не привлекали составление букетов, свитки с цепочками стихов и распознавание ароматов.
Судьба аристократа – безысходно томиться при Дворе, и так до старости и ухода в монастырь. Недоступно управление и военная служба, отданные воинам. Удел и радость придворного – служба императору-пленнику, исполнение священных обязанностей.
Но как хотелось исполнять эту службу более деятельно, не в павильоне для любования луной и в занятиях классической литературой.
Древний императорский Двор стоял в большом саду, окруженном длинной белой стеной, покрытой сверху черепицей и разделенной на равные квадраты коричневыми вертикальными бревнами. С востока ограду Двора окаймляла каменистая река Камо. Весной воды ее были довольно бурными.
Снаружи Двор был окружен постами стражи военного правительства. Внутри – пронизан внимательной сетью его шпионов.
Хисамаро был сыном придворной дамы и императорского составителя гороскопов. Но отец давно умер, а мать после этого ушла в монастырь – дед занимался его воспитанием. Деда Хисамаро не любил, но почитал. Любить он стал его позже, когда подрос и старик ввел его в общество благородной придворной игры в мяч – кэмари.
Однажды, очень давно, дед привел его на площадку перед храмом с четырьмя каноническими деревьями в углах, с азартной, бодрой компанией веселых мужчин, перебрасывавших друг другу легкий белый мяч ударами ног с ободряющими возгласами, каких не услышать в томных дворцовых покоях.
– Вы привели внука, многоуважаемый? – спросили деда.
– Новые люди, многоуважаемый, – поклонился дед.
– Добро пожаловать к нам, молодой человек, – сказали Хисамаро. – Вот сидит под навесом моя внучка, молодой человек, развлеките даму разговором. А вас, многоуважаемый, прошу присоединиться, нам как раз не хватало человека для игры…
Брошенный наедине с девчонкой, Хисамаро, надувшись, сидел рядом с маленькой дамой в пурпурном кимоно, но позже, когда игра отвлекла его, спросил, как ее зовут.
– Омари, – ответила девчонка.
– А меня Хисамаро… А мой дедушка может целый час не давать мячику падать!
– А мой тоже может. А ты сам можешь?
– Конечно! Скоро смогу! А тебе вообще играть нельзя.
– Зато моя мама – принцесса, – отрезала Омари.На это Хисамаро не нашелся что ответить.
Дед Хисамаро уже несколько десятилетий был неизменным участником церемонии Первой игры в мяч, патриархом этого узкого круга, хранителем традиции и знатоком церемонии.
– Кэмари – это таинственная игра, – говорил дед. – В нее играли демоны и боги, а теперь играют и люди.
Сутью игры было как можно дольше не давать мячу из оленьей кожи коснуться земли. Играли в нее по разным обстоятельствам и предзнаменованиям, кругом от четырех до восьми человек. Играли в прохладные солнечные дни, когда церемониальная одежда придворных не обременяла их. Самой важной и почетной была церемония Первой игры года перед храмом Симогамо, за которой наблюдал император и его семья.
– Это самая важная игра, – говорил дед. – Чем позже мяч коснется земли, тем вернее божественный император может рассчитывать на наше благоденствие в новом году. Потому в первую игру года играют только лучшие. Тот, кто уронит или упустит мяч, выбывает из игры следующего года. Остальные игроки одариваются подарками императора и окружаются почетом. Их любят и ценят. Моя мать, твоя прабабка, была одной из побочных дочерей императора. Ее муж был великим игроком в кэмари.
В это общество избранных войти на равных было почти невозможно. Но Хисамаро избрал путь и шел туда год за годом.
Мяч Хисамаро не давался. Он был легок, его сносило ветром. Хисамаро промахивался или слишком отбивал мяч в сторону.
– Бей по мячу так, как сердце бьется, ведь сердце стучит не сбиваясь, – говорил дед.
И вот Хисамаро старался.
Он играл недостаточно давно, чтобы войти в круг старших игроков, но среди молодых он был совсем не из последних. А еще Омари приходила смотреть, как он играет. А он писал ей письма, стихи. Стихи начинающего юнца, неуклюжие и неизысканные, а она писала ему в ответ одаренно, тонко и деликатно. Ее охваченные изысканными ароматами письма Хисамаро хранил в оставшейся от матери шкатулке из кедра.
– Могу ли я надеяться? – решился спросить он однажды у Омари и не получил ответа.
– Могу ли я надеяться? – решился спросить он однажды у своего деда.
– Ты хорош в кэмари и посредственен в прочем, – ответил ему дед. – Но семья Омари родственно близка к императору. Если ты станешь еще лучше, то, когда станешь взрослым и сдашь экзамены на первый придворный чин, скорее всего, твои мечты обретут куда более надежное основание…
И Хисамаро старался.
* * *
Придворные, далекие от непосредственной службы императорской особе, имели известную свободу в черте города под надзором шпионов. Они могли выходить в окружающие Двор кварталы и сады, посещать храмы. Придворные дамы на повозках, запряженных парой волов, – исключительная привилегия придворных в стране, бедной лошадьми, – выезжали за ограду в благочестивые паломничества к близлежащим святынями. Все равно, как говорили, треть города населяли шпионы, одна половина из которых следила за другой.
Мост через реку Камо был местом малолюдным. Мост примыкал к восточной стене дворца, и молодой придворный Хисамаро избрал его местом своих одиноких занятий.
Так это и случилось. Он увлекся своим самосовершенствованием настолько, что не замечал блистательного княжеского поезда, которому преградил путь.
Пока мяч, подброшенный его ударом, не исчез.
Это воин в черных доспехах, в длинноносой маске тэнгу, перехватил взлетевший в воздух мяч, крутанул его на указательном пальце и, оставив его так вращаться, спросил:
– Ты кто, мальчик?
– Я Хисамаро.
– Ты придворный?
– Да.
Воин медленно кивнул:
– Играешь в кэмари?
– Играю.
Воин в маске остановил мяч ладонью, отдал его мальчишке и сказал:
– Отличное поприще. Я тоже этим занимаюсь время от времени. Когда подрастешь, как-нибудь выясним, кто из нас лучше. Я Ханпэйта с горы Курама. А теперь беги на Двор, там тебя, наверное, уже потеряли. Да. И негоже держать столько важных людей в пыли на дороге – они к такому не привыкли. Вот тебе небольшой дар, чтобы загладить это недоразумение.
– Что это? – удивился Хисамаро.
– Отрез лучшего китайского шелка этого года, расшитый золотыми фениксами. Если во дворце есть девушка, которая тебе по нраву, таким подарком ты поразишь ее в самое сердце.
Хисамаро посмотрел на увесистую кипу такни в руке, на стоящие в поклоне на земле ряды людей у моста и, смутившись, зажал мяч под мышкой, поспешил обратно к ограде дворца.
– Кстати, – окликнул его воин на прощание. – Мальчик!
Хисамаро остановился:
– Да?
– Мы частенько здесь проезжаем. Рассчитываю на то, что больше с тобой на этой дороге не столкнусь. Или это будет действительно наша последняя встреча.
– Ты угрожаешь мне? – осторожно отступил Хисамаро.
– Конечно, – у воина в маске оказалась каркающая усмешка. – В следующий раз будем играть по моим правилам. И ты уже так просто не отделаешься.
* * *
Шелк с фениксами Хисамаро передал в дар милой Омари, естественно, со всеми надлежащими условностями.
А дед долго потом его расспрашивал, что это были за люди, какие гербы были у них на одежде и знаменах. Наводил справки о дерзком и непочтительном Ханпэйта с горы Курама.
В результате дед предупредил внука, чтобы он больше никогда не преграждал путь процессиям воинского сословия и не переходил дорогу этому самому Ханпэйта:
– Ибо говорят, что некоторые неосторожные люди уже поплатились за это своей головой.
Хисамаро, пообещав следовать этому совету, спросил деда:
– Почему эти воины, за оградой дворца, кланялись мне и принесли мне подарок?
– Потому, что ваше положение неизмеримо выше любого владетельного князя и он обязан оказывать вам полнейшее почтение.
– А почему тогда он может жить вне Двора, а я нет?
– Потому, что это несообразно с вашим достоинством придворного. Таков установившийся порядок. Некоторые предприимчивые персоны используют эти обстоятельства для вымогания даров у проезжающих мимо князей – но это недостойно сына благородной фамилии.
Лишь позже, готовясь к сдаче экзамена на первый чиновничий чин и читая исторические сказания, Хисамаро узнал, как этот порядок был установлен и как предки императора сами потеряли свою власть и свободу. Горечь понимания, что Двор и только Двор увидит он в своей жизни, была невыносимой. Игра в мяч – это все, что у него могло быть. А Омари – все, на что он хотел надеяться.
В течении одинаковых дней вся эта история быстро забылась.
* * *
Дед умер осенью, вскоре после того, как Хисамаро совершил церемонию перемены детского платья, сдал экзамены на низший придворный чин и получил черную чиновничью шапку в форме головы ворона.
Хисамаро готовился к весенней церемонии Первой игры года, надеялся на производство в следующий ранг в результате ее удачного исхода и на успешное сватовство в результате этого повышения.
Но после похорон деда многое переменилось.
– Отец сомневается, – горько произнесла Омари. – Он не считает тебя достойным, и он полагает, что вы не будете участвовать в Первой игре года.
– Почему же, прекрасная Омари? – подавленно произнес Хисамаро.
– Отец считает, что вы, безусловно, молоды для такого ответственного события. Человек, не способный отправить сваху в повозке с волами, недостоин породниться с семьей, приближенной к императору. Ах, я знаю, что вашего рисового жалования недостаточно, чтобы содержать повозку, достойную придворной дамы, особенно теперь, когда ваш почтенный дед почил в Лотосе. Мне так горько!
На душе у Хисамаро было не менее горько.
В стране третий год был недород. Дела обстояли так скверно, что военное правительство в своем указе рекомендовало крестьянам заготавливать в пищу опавшие листья и сократило до неприличного предела содержание императорского двора. Ходили глухие слухи, что Первой игры года не будет, поскольку император не обладает средствами поощрить победителей и страшно страдает от этого. Незадолго до того император, чтобы поддержать нуждающихся поэтов, был вынужден выставить на продажу в городе серию своих автографов. Можно ли было унизиться больше?
Хисамаро знал, что еще как возможно…
* * *
– Ты подрос, – сказал воин в маске, имея в виду вовсе не рост Хисамаро, и тот это хорошо понял. – Опять проказничаешь?
Встреча на мосту через реку Камо повторилась ровно через год.
Хисамаро размеренно бил по мячу, подбрасывая его в воздух:
– Готовлюсь к Первой игре года. Не стоит отбирать у меня мяч, я уже не мальчик, я придворный десятого ранга, и это может плохо для тебя кончиться.
– Для меня – сомневаюсь, – проговорил воин в маске. – Но в целом ты прав, и мой гостеприимный хозяин может пострадать. Насколько я понимаю твой деловой настрой, у тебя есть предложение, от которого он не сможет отказаться, не потеряв лицо в пыли этой дороги?
– Да. Во дворце обитает одна достойная дама…
– А твоего рисового пайка недостаточно, чтобы оказать ей надлежащее внимание…
– Ты удивительно догадлив.
– И какой подарок удовлетворит почтенного придворного десятого ранга?
– Мне нужна повозка с волами.
– Ого, – удивился воин в маске. – А еще говорят, что Двору чужд дух стяжательства. Хорошо. Я узнаю, чем многоуважаемый князь может вам помочь.
Через час, в течение которого Хисамаро размеренно бил по мячу, а приближенные князя владения Тоса с самим князем во главе униженно валялись в дорожной пыли под жаркими лучами солнца, привели упряжку из двух тучных волов с богато отделанной телегой.
– Отведите их в стойло, – сказал Хисамаро, ударив по мячу последний раз и изящно поймав его в сгиб руки.
– Будет сделано, уважаемый придворный десятого ранга, – произнес воин в длинноносой маске, жестами командуя погонщиками. – Надеюсь, даме повозка понравится, потому что вам придется сполна заплатить за нашу остановку. Я обещал князю, что ваша выходка не повторится, и предупреждал об этом вас. Я намерен разобраться с этим сейчас, здесь, не сходя с места.
– Ты хочешь убить меня? – поразился Хисамаро.
– Нет, – засмеялся воин. – Сначала я обыграю тебя в мяч. А вот после – оторву твою глупую голову. Прочие должны спешно покинуть это заветное поле, ибо священная игра начинается.
* * *
– Покончи с ним, Ханпэйта, – выплюнул князь владения Тоса.
– Можете на меня рассчитывать, – ответил воин в маске.
Когда княжеская процессия скрылась за поворотом дороги, Ханпэйта развязал ремни под подбородком, снял шлем и длинноносую маску, но длинный клювастый нос остался на его лице.
Ханпэйта был не человек. Он был тэнгу.
– Неожиданно, а? – Ханпэйта иронично каркнул.
Хисамаро угнетенно молчал. Стало понятно, почему Ханпэйта презирал условности вежливости и безусловные устои человеческих рангов. Он был вне этого. Он был тэнгу. Птица-демон. Воин гор. Он мог что угодно. Ханпэйта был последователем знаменитого богоподобного аскета Содзёбо и давним гостем дома князя Тоса, преподавал членам княжеской семьи воинские искусства уже несколько поколений, а сейчас по собственному желанию сопровождал своего бывшего ученика в поездках по стране.
– Играем по старым правилам, – сказал тэнгу. – Тот, кто дольше другого продержит мяч в воздухе, тот и выиграл. Проиграешь – я тебя убью.
– А если я выиграю?
– Будешь послан, – засмеялся Ханпэйта, забирая у Хисамаро мяч, – своей дорогой. Начнем, пожалуй.
Ханпэйта высоко подбросил мяч и, молодецки размахнувшись ногой, нанес по нему божественно мощный удар. Пыль кольцом разлетелась над дорогой, а мяч, с шумом рассекая воздух, разгоняя ворон, унесся в небо.
Хисамаро, раскрыв рот, смотрел в небо, на воронку в облаках, которую оставило в них исчезнувшее пятно мяча.
Ханпэйта сел на землю, скрестил ноги, снял с пояса флягу из двойной тыквы-горлянки, выдернул пробку и щедро опрокинул себе в рот.
– Выпьешь? – спросил он у Хисамаро. – Отличное сакэ.
Хисамаро угрюмо отказался.
– Знает ли достойный господин придворный десятого ранга, что когда-то вот так же тэнгу играли отрубленными головами поверженных врагов? – поддерживал увядшую по прошествии нескольких часов светскую беседу Ханпэйта.
– Я не знал, – грустно ответил Хисамаро. Солнце клонилось к вечеру, и он уже попрощался с жизнью.
– Можешь поверить мне, – произнес тэнгу. – Люди с тех пор сильно измельчали. При предыдущем правлении мне довелось играть на горе Курама с одним монахом, так он и дня не продержался.
– Дня? – мертвенно повторил Хисамаро.
– Пришлось запнуть его оторванную голову на седьмое небо, – Ханпэйта трескуче щелкнул клювом. – Поближе к Раю.
Так, за светской беседой, они и скоротали флягу до донышка, а день – до вечера.
Хлопающий удар заставил Хисамаро вскочить – это взлетел выше придорожного клена мяч, врезавшийся в дорогу после падения с неимоверной высоты. В пыли осталось выбитое мячом углубление.
– Что-то быстро, – проговорил Ханпэйта, с сопением вытягивая из тыквы остатки сакэ. – Наверное, архаты седьмого неба разозлились и пнули мяч обратно. Давай его сюда.
Тэнгу осмотрел мяч, проверил, целы ли швы, перехваченные кожаными шнурками, и бросил его Хисамаро:
– Давай, твоя очередь.
Хисамаро с тяжелым сердцем поймал мяч.
Подбросил и не дал ему упасть на землю размеренными ударами ноги.
– Делай это так же размеренно, как бьется сердце, – бросил тэнгу. – Если сердце пропустит удар, ты умрешь.
Хисамаро дрогнул, но не потерял мяч.
– Ты знал моего деда?
– Ну, как сказать… во дворце есть старые игроки в кэмари и есть новые?
– Да.
– Ну а меня ты можешь звать очень-очень старым игроком в кэмари. Берегись! Уронишь мяч – потеряешь жизнь!
Хисамаро не поддался на эту уловку, продолжал подбрасывать мяч. Он еще не слишком устал, но понимал, что достаточно долго ему не продержаться, и лихорадочно размышлял, разыскивая путь к спасению.
Часы шли, наступая друг другу на пятки. Наступала ночь, сумерки с тенями выползали из ложбин и с сырым холодом поднимались от туманных темных вод реки, уносившейся к югу зыбкой дорогой меж твердых берегов.
Тэнгу Ханпэйта придорожным каменным буддой сидел, скрестив ноги над рекой, и щелкал пальцами, считая удары. Его глаза светились в полутьме. Река несла тяжелые замусоренные вешние воды за его спиной.
И на краю гибели, истратив всего себя, Хисамаро понял, что должно делать дальше.
И постигнув это, Хисамаро сильным ударом отправил мяч в по-весеннему бурные воды реки Камо. Мяч хлопнулся в середину потока и, ныряя между волн, понесся вниз по течению.
– Да ты никак думаешь, что поступил изысканно и смешно⁈ – воскликнул тэнгу, вскакивая.
– Мяч не касается земли, – устало произнес Хисамаро, едва держась на ногах.
– Ну так молись, чтобы этого и не случилось, – злобно процедил тэнгу и, оставив Хисамаро, поскакал по камням вдоль берега реки вслед за мячом. На юг. К морю.
Хисамаро ждал возвращения тэнгу до поздней ночи, пока за ним не явилась стража со Двора и не препроводила обратно за ограду.
Хисамаро так и не дождался возвращения тэнгу. Говорят, после этой игры Хисамаро постиг сокровенное и стал непревзойденным игроком в кэмари, одинаково почитаемым старыми и новыми соратниками. В конце концов император почтил его разрешением на свадьбу с дамой Омари из семьи, приближенной к императорской фамилии.
Хисамаро дожил до семидесяти лет. Жизнь он прожил обычную для придворного, хотя и полную ироничного ожидания. Каждую весну, перед Первой игрой года, князь владения Тоса присылал ему небольшой подарок: отрез шелка, лаковую шкатулку, редкий свиток.
Препятствий своему проезду по Киото князь с той поры не встречал.
А того тэнгу в столице более не видели.
* * *
– Интересно, – произнес Сакуратай, вынимая изо рта давно остывшую трубку. – Давно не слышал ничего подобного. Говорите, это с вашим дедом случилось?
– Он присутствовал в свите того князя, – ответил настоятель Окаи.
– Удивительно, – отозвался Сакуратай, отмеряя в трубку табак для новой затяжки.
В этот момент погасла вторая свеча. Никто не вздрогнул, но все перевели взгляд на оставшиеся две свечи. Хватит ли их до утра? Или мы в конце концов останемся тут в темноте?
– Действительно, удивительно, – прервал наступившее молчание надзиратель Мацувака. – Может, кому-то есть что добавить? Знаете похожие истории?
Мне добавить было нечего. Не о ложном же тануки рассказывать таким приличным господам? Хотя, если подумать…
– Есть у меня одна история, – прокашлявшись, произнес я. – Точнее, не у меня, а у одного моего знакомого с прежнего места службы, ну вы понимаете. Ничего столь захватывающего, как у вас, господин настоятель. Но, может быть, вам будет небезынтересно послушать историю об одном двойном самоубийстве в Ямагата. Мой знакомый служил тогда одному садовнику, ну да в те времена господин его садовником еще не стал, и случилось это все в другой земле, в ином замке, с другими людьми…








