Текст книги "Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Богуцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
Ударил прямо в глаз, ударил с треском, и князь долго молчаливо умирал, катаясь по циновкам, опрокидывая светильники, заливая все вокруг кровью, – очень зрелищно, постановщик был бы доволен.
Когда он затих, я выдернул Перо из его головы, оттер острие о шелк постели. Покачиваясь на подгибающихся ногах, облачился в одежды, привел прическу в порядок и покинул дом среди сада незамеченным.
А Сэйбэй…
А Сэйбэй просто отпустил меня. Ибо его поклонение было подлинней моего притворства.
А утром было очередное представление, и публика шумела так, словно ночью ничего не происходило. Новостей еще не было.
А вечером я узнал, что Сэйбэй той же ночью ушел из жизни вслед за своим господином. Так же, как еще тринадцать человек из числа свиты и слуг… Они не спасли князя, и стыд заставил их умереть вослед. Вся усадьба была залита их кровью.
Ужас раздавил мой разум, и я слег, сраженный неизвестной болезнью. Верный театральный критик Эдозава поспешил объяснить это публике моей тонкой натурой, не перенесшей безвременной гибели одного из самых блестящих столичных театралов и покровителей. Наша труппа в тот день воистину осиротела, публика скорбит и так далее и так далее и так далее…
Я явился зрителям только весной. Побывав на краю смерти, исхудавший и потому особенно пронзительный.
Прием публики поразил меня самого – при моем появлении все в зале встали.
С тех пор критика не называла меня иначе как Великий Накамура Канзабуро Четвертый.
Но подлинный конец у этой истории наступил чуть позже.
Где-то через неделю в театр явился старик-привратник, отец Сэйбэя, в кимоно с узором из лазурных волн, черный и опасный, как скала в бурном море, иссохший от горя и отравленный черной желчью задавленной ярости. Он сидел в первом ряду – его привели друзья семьи, забыться в чужих грезах.
Я увидел его. И он увидел меня, узнал – и мгновенно сошел с ума. Он выхватил меч и вступил на сцену.
– Ты сгубила моего сына, – произнес он, вращая безумными фарфоровыми добела глазами.
Мурамацу Третий, мой вечный партнер, герой-любовник, попытался заступить ему путь, но был сброшен на пол с высоты своих котурнов. Актеры-тени брызнули в разные стороны.
Мой отец в облике престарелой служанки встал между нами, отобрав у испуганного героя-любовника его оловянный меч. Встал и загородил меня.
Отец Сэйбэя рубанул наискось, и оловянный меч не остановил тонко отточенное лезвие.
Мой отец опустился на сцену аккуратно, словно продолжая играть, а отец Сэйбэя шагнул ко мне. Я не мог пошевелиться. Или не хотел. Он ведь был как никто прав…
Мой дед выбрался из-за кулис на сцену, упал пред ним на колени, вцепился в его одежду, остановил, причитал, умолял и заклинал. Отец Сэйбэя, крепкий старик – Сэйбэй стал бы таким в шестьдесят, сражался со своими руками за занесенный меч, вздувшиеся вены на железных руках едва не победили… Внезапно он опустил меч, отодрал руки деда от своей одежды, развернулся на месте и, не оборачиваясь, покинул сцену.
Говорят, он в беспамятстве вернулся в опустевшую усадьбу.
Я вижу сквозь слезы, как утром он очнется, ничего не запомнив, счастливый, и радостный, и обновленный, чувствуя облегчение, выйдет в свой сад. А потом за ним придет замковая стража с копьями и заставит совершить приличествующее этой скандальной истории самоубийство…
Вот с тех пор воинов перестали пускать в Кабуки с мечами.
Умирая, отец ломал мне руки, просил и требовал продолжить наше дело. Я никак не мог ослушаться. Семейная верность воле родителей. Ведь что еще у меня есть, кроме воли предков?
Через год, когда эта темная и кровавая история померкла под грузом свежих новостей, нашему театру разрешили вновь давать спектакли.
За это время я похоронил деда, женился на девушке из династии Мурамацу – исполнителей ролей героев. Оки – мягкая и добрая, как раз способная бестрепетно переносить безумства актера в амплуа раскрашенной красавицы или черное молчание немилого мужа.
За прошедшее время мы подготовили новый спектакль. Народ толпами кинется смотреть представление труппы, на сцене которой пролилась настоящая кровь. Места уже распроданы на полгода вперед. Спектакль тщательно проверен цензурой, но все равно с тайным неповиновением в сердцевине – с задником из лазурных волн, как на кимоно старика Сэйбэя. Там впервые появится мой герб, на театральных листах и сценических одеяниях – аисты, что чернее туши.
Безмерная верность родителям… Верность безмерная, как благодарность святых.
Надеюсь, наш первенец, мой сын, однажды сменит меня на этой сцене – и будет играть в театре мои роли.
* * *
Никто и не заметил, что погасла очередная свеча.
– Ох, ну и история! – воскликнул довольный Торадзаэмон. – Я бы на вашем месте ее не рассказывал абы где. Рискуете вы, господин актер! Ох как рискуете.
– Это чем же? – нахмурился Канкуро.
– Да не поймут! Скажут, вы тут молодежь к растлению подталкиваете, чистоту нравов Восточной столицы сомнению повергаете.
– Да ладно! – возмутился Канкуро. – Это когда было-то все! Я тогда еще и не родился даже!
– Да, – проговорил настоятель Окаи. – Кабуки юношей запретили так же, как запретили женский Кабуки за десять лет до того. А смущение нравов как было, так и осталось.
– Не поверят вам, господин актер, что вы ни при чем в этом деле, – захохотал довольный Торадзаэмон. – Не поверят! Как по писаному излагаете.
– О, посмотрите на меня при случае на сцене, – усмехнулся Канкуро. – Вы еще и не такое увидите! Но тем не менее убивать человека шпилькой в глаз мне все-таки как-то не доводилось!
– Тэ-тэ-тэ-тэ, – насмешливо отозвался Торадзаэмон. – Не оттого вы отбалтываетесь, господин актер, совсем не оттого!
– Да ну бросьте… – Канкуро явно утомила эта тема, и он был недоволен течением беседы.
– Если уж говорить о принуждении, – произнесла дама Магаки, мгновенно прервав праздную перепалку. – Если говорить о растаптывающем всевнимании вышестоящих, то у меня найдется, пожалуй, что вам поведать.
Все молчали, все были готовы внимательно слушать.
– Я расскажу вам о доле честной жены, – начала дама Магаки, – кою возжелал господин ее мужа.
Глава 19
Четыре тэнгу
Итак, жену одного самурая по имени Судэй возжелал глава его воинского дома.
И это было вполне понятно любому, так как Осаяко, молодая жена Судэя, была прекрасна.
Судэй был вспыльчив, резок, груб и не утончен. А вот жена его обладала совсем иными качествами, чем и привлекла внимание донельзя переборчивого господина замка.
Госпожа Сино, младшая сестра воспылавшего главы воинского дома, постаралась устроить дела своего высокопоставленного брата тайно, как это водится, но с удивлением встретила сопротивление Осаяко, желавшей остаться верной мужу.
Осаяко открыла все Судэю и с трудом удержала его от резких действий. Они решили пригласить главу их семьи, старшего брата мужа, из столичного города, где тот жил. Несмотря на сильное внешнее сходство с Судэем, брат его был человеком тонким и ловким. И дипломатичным. Он мог помочь.
Старший брат Судэя прибыл в их сельский дом в замковом пригороде ближе к вечеру, во время храмового шествия, которое всегда устраивают в тех местах в начале лета.
Осаяко с уважением приняла старшего брата мужа и отправила одного слугу в город за Судэем, спрашивавшим совета у гадателя, а второго слугу – на рынок, за приличествующим угощением. Больше никого постороннего в доме не осталось.
– Простите, вы приехали так быстро, – кланялась Осаяко старшему брату мужа. – Такая неожиданная радость.
– Я прибыл как можно скорее помочь вам в вашем сложном деле.
Осаяко поклонилась, слезы потекли у нее из глаз.
– Ах, простите, вы так растрогали меня, – она сняла слезы краем рукава. – Мы в таком ужасном положении, вы нас просто спасаете.
– Старшим следует заботиться о младших.
– Ах, почему я красива? Зачем господин обратил на меня свое внимание?
– Главе воинского дома не пристало вожделеть жену вассала. Я думаю, мы усовестим его.
В этот момент, разрубив бумагу ширм и мгновенно проникнув через разрезы в комнату, за спиной старшего брата появились три красноволосых тэнгу и поразили его в спину ударами коротких мечей.
Старший брат, обливаясь кровью, упал набок.
Четвертый тэнгу – пониже прочих, с гривой черных волос на маске, вошел в комнату и встал над телом.
– Теперь ты вдова, дорогая Саяко, – произнес женский голос из-под маски. – Твоя участь переменилась. Но не печалься. Очень скоро ты станешь второй женой другого человека. Очень важного, большого человека. Который очень тебя любит и ценит. Тебе следует радоваться.
Осаяко упала на руки, подавленный вопль распирал ее.
Вы убили не того!
Она молчала. Она молчала изо всех сил – так, что слезы из глаз не текли…
Господин старший брат – вы мертвы. Но мой господин муж, ваш брат, Судэй, еще жив. Жив. И я должна страдать молча. Так, чтобы они поверили, что сейчас умер именно Судэй.
– Идем, дорогая Саяко, – произнесла женщина под маской.
Осаяко, горюя, упала на тело старшего брата своего мужа.
Судэй вот-вот вернется, и они убьют его. Нужно, чтобы они немедленно ушли. А я обязана сохранить свою честь.
Тэнгу вложил меч в ножны за поясом и, шагнув к ней, взял за плечи.
Я верна вам до конца, господин Судэй, муж мой.
Осаяко выдернула меч из ножен склонившегося над нею тэнгу и откатилась в сторону. Тэнгу движением руки остановил бросившихся к Осаяко троих сообщников.
– Не сопротивляйся, милая Саяко, – произнес тэнгу женским голосом.
– Я знаю вас? – без интереса спросила Осаяко и перерезала себе горло.
– Да, ты знаешь меня, – медленно ответил осыпаемый брызгами крови черноволосый тэнгу.
Когда Осаяко умерла, тэнгу забрал из ее рук свой меч, и убийцы покинули дом.
Радостный Судэй, ободренный удачным гаданием, войдя в ворота своего дома, разминулся с ними всего на десяток шагов.
В доме он нашел мертвых жену и брата.
Мягкий вечер обратился для него в резкую темь. Свет светильника стал невыносимо ярок, цвет крови – жгуче алым.
Он держался за рукоять обнаженного меча, как за остатки разума. Он тяжело дышал, растрачивая задавленный крик.
Наверное, только в этом полубезумном состоянии он сумел прочесть в брызгах и потеках крови надпись дрожащим пальцем:
Тэнгу…
Тэнгу?
Раны нанесены мечами. Тэнгу или людьми в масках тэнгу.
Храмовое шествие!
Судэй бросился из дома, столкнувшись в воротах с околоточным начальником, позванным перепуганными слугами, отбросил его в сторону, растолкал его охранников и, не обращая внимания на крики вослед, побежал за храмовым шествием.
Шествие уже дошло до храма и рассыпалось. У храмовой лестницы стояли носилки ками. Люди подымались по ступеням к храму. На него начали оборачиваться. Раздался крик:
– Смотрите! Это Судэй! У него меч! Что случилось⁈
В повернувшейся к нему толпе Судэй увидел вскочившего человека с маской красноволосого тэнгу в руке. Тот смотрел на Судэя, как на явившегося призрака.
– Эй ты! – Судэй указал на него мечом. – Тэнгу! А ну стой!
Человек бросился прочь, когда Судэй побежал на него с поднятым мечом.
Люди с воплями убирались с его пути.
Судэй догнал убегавшего и зарубил его в спину.
– Кто вас послал⁈ – закричал он, перевернув умирающего. Но тот уже ничего не мог сказать, кроме:
– Ты же уже умер…
И умер сам.
– С кем он пришел⁈ Говорите! – закричал Судэй в толпу, но люди разбегались, не давая ответа. Прихрамовая площадь опустела. Судэй помчался к тому месту, где заметил убитого, там стоял паланкин без носильщиков. В паланкине лежали маски тэнгу, одежда, забрызганная кровью, веревки, капюшон, который надевают на голову похищенным.
Они сменили окровавленную одежду. Они где-то рядом. Смывают кровь, приводят себя в порядок…
Баня. Там, где паломники совершают омовение перед поклонением.
Судэй помчался к бане.
Они хотели похитить… кого? Осаяко. Унести ее в паланкине во время шествия. И убить. Меня. А убили моего брата. А Осаяко. Убила себя.
Я знаю, кто они, эти тэнгу.
Судэй остановился пред баней. Замер, как оглушенный, потому что понял, кто послал тэнгу убить его.
Господин. Глава клана. Глава семьи.
Судэй понял, что он действительно мертвец. Призрак, живой по недосмотру. Он умрет, это дело времени.
Потому что даже руку нельзя поднять на господина. И обнажить в его доме меч. Жизнь вассала принадлежит господину.
И вот господин уже забрал ее. Господин полагает, что Судэй не должен жить.
Собственно, теперь осталось только сесть прямо здесь и, больше не медля, вскрыть себе живот. Другого выхода из этого невыносимого положения нет.
Может быть, господину станет немного стыдно…
Неприличная ярость душила Судэя. Он хотел убивать сам. Убивать себя он не хотел.
Двери бани раздвинулись, и зонтом вперед из них вышла младшая сестра господина в сопровождении двух вассалов.
Судэй, оглушенный неизбежностью самоубийства, в ярости смотрел на нее, понимая, как глубоко оказался прав.
– Госпожа Сино, – прорычал Судэй.
– Судэй? – произнесла госпожа Сино, поднимая зонт над головой. – А кого убили мы?
– Моего брата.
– Ах, я так плохо его знала и так давно в последний раз видела. Прошу, прости меня, Судэй.
Судэй рыдающе засмеялся.
– Как я могу в чем-то обвинять сестру моего господина?
– Я хотела бы, чтобы все произошло иначе, но Саяко такая красивая, такая гордая… Я любила ее. Теперь я только надеюсь, что мой господин брат искренне поймет пределы человеческого смирения. Есть пределы, которые нельзя преступать, не теряя желаемое.
– А вы, госпожа Сино?
– Да, Судэй?
– Вы что-то поняли, госпожа?
– Я, дорогой вассал, такой же инструмент, как и ты. Я должна быть полезной. Кто-то же должен утрясать его любовные дела, особенно после того, как он женился. Прощайте, господин Судэй, надеюсь, вы понимаете, что должны теперь сделать? Я помолюсь за вас. Говорят, верных супругов будды соединяют в блаженном краю. Я знаю – именно этого она хотела бы. Простите.
Она поклонилась и прошла мимо него. Прошла мимо, как призрак мертвой Осаяко, мертвой жены, даже запах такой же – ведь во времена дружбы они делились ароматами…
– Я знаю, чего Осаяко хотела, – выплюнул Судэй и, взмахнув мечом, с треском отрубил ей руку.
Закипевшая в полутьме схватка слилась с бликами фонарей на взлетающих мечах. Прибывшие вскоре копейщики отогнали дважды задетого мечом Судэя от изрубленных тел. Тесня преступника остриями, они выгнали его на мост и оттуда сбросили в воду. Воины, отряженные в лодках на поиски, тело так и не нашли.
Семь человек были убиты в течение часа. Кровавую надпись в доме затоптали, а потом и замыли. Но те, кто успел ее увидеть, – молились.
Глава клана, потрясенный гибелью сестры, организовал и оплатил похороны всех погибших, а затем отправился в горную обитель искать объяснений у святых людей.
В личных делах он с тех пор сильно переменился, что не могло не порадовать его жену…
Семья старшего брата Судэя, убитого четырьмя тэнгу, лишившись кормильца, быстро обнищала, да так, что пришлось дочерей в публичный дом продать, чтобы не помереть с голоду.
Молва же объяснила все эти события весьма своеобразно. Убитый муж восстал и отомстил всем своим обидчикам. Даже поставили пьесу для театра кукол – «Ревнивый мертвец».
Пользовалась успехом.
* * *
– Рассвело, – произнес в общем тяжелом молчании настоятель Окаи.
Так оно и было.
Глава 20
Огни торжества
Святилище Хиракава дзиндзя, дом милостивого духа Одэнматё, истинное имя которого оставалось тайной, бога реки Хирокава, повозку которого в праздник мы провозили пред лицом правящего сёгуна, стоял, как положено дому божества местности, на холме с довольно крутыми склонами, и ряд каменных ступеней вел к роще на вершине.
Я поднялся наверх, почти не запыхавшись, – ходячая работа не давала расслабиться. Прошел в выкрашенные красным ворота-тории и приблизился к малому святилищу среди кустов жимолости, поклонился и сосредоточился на молитве.
Я молился и благодарил духа Одэнматё за приют и просил о дальнейших благодеяниях для своих людей. Нам очень требовалась помощь.
Уже пять дней прошло с нашего последнего бдения в храме Кэйтёдзи. Бурные толки в нашем квартале утихли, люди успокоились. Новостей из храма Хоммёдзи, что в Хонго, больше не было. Работы для нас тоже не было.
Я высыпал наши последние медяки в ящик для пожертвований и звякнул в глухо лязгнувший колокол – не то чтобы я рассчитывал на помощь от покровителя здешних мест, скорее это был с моей стороны визит вежливости, не станет же он ради нас допускать пожары в домах своих людей? Но также надеялся на лучшее, в конце концов, я для него повозку украшал, и выглядел он на празднике не хуже прочих…
Ответ божества не заставил себя ждать.
– Почтенный! – позвали меня, когда я уже собрался уходить, и я обернулся. Уже знакомый мне смотритель, почтенный жрец в белых одеждах, батюшка нашего Нагасиро, вышел из дома, спрятавшегося за высокой кровлей святилища, и обратился ко мне: – Это же вы начальник новой пожарной команды нашего квартала?
– Исава Кихэй, со всем почтением, – я низко поклонился жрецу в старинных придворных одеждах, в высокой черной шапке в форме головы ворона.
– Нагано Савабэ, – коротко поклонился жрец в ответ. – Это храм нашей семьи. Прошу вас пройти со мной.
Жрец провел меня в жилой дом за храмом, где его дочь, одна из старших сестер Нагасиро, в белом и красном одеянии жрицы подала нам чай.
Там почтенный жрец расспросил меня о наших делах и успехах и неожиданно пригласил присмотреть за праздником, что собирались устроить при храме через пару дней: там жаровни с маслом, фонари, – мало ли, бывают возгорания, и нужно присматривать.
– А то от этих бандитов Икимару нет никакого толку, одни неприятности, воровство и приставания к девушкам, – сетовал жрец, господин Савабэ. – А вы, сразу видно, человек почтенный, с воспитанием. И Нагасиро тоже пусть приходит. Семья будет рада его видеть.
Я горячо поблагодарил за доверие. Помощников на празднике при святилище обещали накормить и сулили благословение божества на весь следующий год. Уже неплохо. Деньги все равно уже кончились.
Я вернулся в храм и обрадовал остальных. Все воодушевились и начали готовиться к предстоящим трудам.
Только Нагасиро пришлось поуговаривать, уж очень он не хотел являться пред взором грозного батюшки своего. Но в конце концов и он согласился ради сытости прочих.
Мы явились на праздник в назначенный день, рано утром, еще затемно, буквально во всеоружии.
Я и Оки в защитном снаряжении, с баграми наперевес заняли пост в одном конце длинного ряда лавочек-однодневок, сооруженных здесь только ради праздника. Братья Хиракодзи на другом конце, а Нагасиро налегке, в наброшенном на плечи верхнем белом кимоно, изволил гулять между обоими постами, и когда появились люди, принялся вести нарочитую светскую жизнь: ловил золотых рыбок ложкой из бочонка, примерял маски, пробовал сладости и всячески наводил знакомства с продавцами.
Около полудня заходил в гости Сакуратай, посмотрел на нас за работой – выкурил трубку, пройдясь с Нагасиро вдоль лавочек, здороваясь с продавцами, и удалился по своим негласным делам – почтенный занятой человек.
Потом посетители пошли косяками. Люди веселились, бегали дети. Темнело, зажигали огни, мы напряглись – хотелось выступить в лучшем виде.
Мы ждали появления противника в любой момент, но сначала явились вовсе не они.
Представительный самурай, хорошо одетый, с гербами на основе цветка мальвы – из ветви, родственной правящему дому, приблизился к нам, окинул холодным взглядом с головы до ног и процедил, глядя в сторону:
– Где Икимару?
Я удивился, но ответил вежливо:
– Он с нами не работает.
Чем привлек к себе еще один его хмурый взгляд.
– Вот как? – процедил он, прежде чем уйти. – Сочувствую.
Мы только и переглянулись с Оки за его спиной. Это кто еще был?
А потом Нагасиро резким свистом привлек наше внимание и, дернув головой в нужную сторону, резким шагом двинулся вдоль лавочек, а мы за ним – это явился сам Икимару.
Он стоял у подножия лестницы, один, белый от ярости, и по всему было видно, готов кинуться на обоих Хиракодзи и изрубить их в кровавое мясо, невзирая на последствия.
Братья молодцы – не поддались.
– Что вам угодно? – спросил я, быстро спускаясь по лестнице.
Икимару поднял белые от ярости глаза и процедил:
– И тут вы…
– Извольте объясниться, – вежливо, но настойчиво попросил я.
– Ха! – Икимару окинул взглядом Оки с кувалдой на плече, спускавшегося следом, и Нагасиро с глумливой улыбочкой на лице рядом со мной, со стуком загнал в ножны чуть выдвинутый из них меч. Развернулся на одной пятке, так, что аж рукава хаори, вызывающе накинутого на плечи, взлетели крыльями.
– Во-во! – задорно бросил ему в спину малыш Тогай. – Давай-давай, и не оборачивайся!
Было видно, что Икимару огромным усилием воли сдержался и деревянным шагом удалился в темноту.
– Это было невежливо, Тогай, – неодобрительно отозвался я.
– Уж простите, господин Исава. Вот если бы я его по голове вот этим багром перетянул – оно бы вышло куда как невежливее. А сил уж не осталось, как хотелось! Он нам тут уж наговорил всякого…
– Вот как… – произнес я.
Мы еще немного постояли там, а потом разошлись по своим постам.
Затем появился проныра Окасукэ в обществе пары незнакомцев.
– Ну, как вы тут? – возбужденно вопросил Окасукэ. – Слышал я, что Икимару приходил.
– Приходил…
– Ха, – хлопнул себя по бедру один из незнакомцев, крупный, плотно сбитый, но быстрый в движениях. – Так вы все-таки прогнали этого выскочку Икимару! Ценю! Это вы храбро! Это вы молодцы!
– Господин Кума Дадзабуро, – представил его Окасукэ.
– Господин Кума, – вежливо поклонился я. Кума это явно прозвище, медведь…
– Да оставьте, – заржал Кума. – Я сам такой же, вольный квартальный пожарный, у меня пара десятков молодцев с Рыбного рынка, видели давеча, как вы с Икимару разбирались. Ну, ничего – в другой раз успеете вовремя, вот как сегодня.
– Хм, – смущенно произнес я.
– Я сам и половина моих парней из Ямасиро, – добавил Кума. – Тоже пришлось когда-то перебраться в Эдо искать лучшей судьбы. Вот, зашел познакомиться с новыми соседями. Я видел, и малыш Саторо Оки с вами? Это хорошо – он парень надежный, я его знаю. А мы за вас переживаем – как у вас еще дела-то сложатся? С Икимару то мы как-то вот совсем не столковались, а о вас говорят, что вы человек более чем приличный, господин Исава, и я рад знакомству!
– И я, конечно, рад, – смутился я.
– А этот юноша, почтенный Окимаса, наш кузнец, – представил второго Кума.
Второй вздрогнул, отвел взгляд от цубы моего длинного меча и быстро поклонился:
– Мой отец рекомендовал мне познакомиться с вами поближе, господин Исава, – негромко отозвался он.
– Вот как? – удивился я. – А кто же ваш батюшка?
– Я из семьи мастера Нагасонэ, вы знаете его под духовным именем Котэцу.
– Конечно! – воскликнул я с поклоном. – Рад вас видеть. Так вы кузнец, как и ваш батюшка?
– Да, и отличный кузнец! – Кума Дадзабуро громко бухнул по согнутой спине Окимаса. – Вся округа к нему править лезвия ходит. И вы ходите – не пожалеете!
Я внимательно посмотрел на разогнувшегося кузнеца, и он мне понравился: лицо открытое, руки натруженные – честный человек.
– Я вижу, господин Исава, – тихо произнес кузнец, – у вас меч школы Мицутада, если, конечно, отделка рукояти не менялась.
– Насколько мне известно, именно Мицутада, – ответил я. – И отделка, и ножны из исходного комплекта.
У кузнеца аж глаза вспыхнули.
– Он не парный с вашим коротким мечом, – заметил он, придерживаясь приличного течения беседы.
– Да, это так.
– А не мог бы… – кузнец колебался. – Не мог бы я пригласить вас на досуге ко мне и просить продемонстрировать лезвие вне ножен. Работа Мицутада – это так интересно.
– Вы ценитель? – улыбнулся я.
– Простите, если я слишком дерзок…
– Ну что вы! Я сам владею этой вещью случайно, и думаю – временно, потому вы в полном праве полюбоваться.
– Я так вам признателен!
А Кума Дадзабуро вновь захохотал и еще раз шарахнул по согнутой спине кузнеца так, что бедолага Окимаса едва не подавился своим приглашением.
– Ну вот, а ты боялся! – грохотал Кума. – А я же говорил, господин Исава простой человек!
А потом он прищурился и произнес:
– А это еще кто? Это же сам господин Хицугая, самолично. Господин Хицугая! Вы ли это?
Человека, подошедшего вслед за этим, я уже видел сегодня, это именно он искал Икимару.
– Кто здесь? – недовольно произнес он. – А. Это вы. Все шумите, господин Кума. Все ломаете лес.
– Не без того, хе-хе, – совершенно не обиделся Кума Дадзабуро. – Господин Хицугая, наш общий сосед, господин Исава, со стороны района Канда, – объяснил Кума. – Начальник пожарной команды самураев из малой усадьбы рода Сома, той, что ближе к Большому каналу.
Я поклонился. А начальник пожарной команды самураев из малой усадьбы рода Сома мой поклон проигнорировал. Он ничего не выражающим взглядом смотрел на нас.
– Что же вы делаете здесь в такой час, столь почтенный человек, на этом простом сельском празднике? – ехидно и бесстрашно поинтересовался Кума.
А он никого, я смотрю, не боится…
Хицугая недовольно покосился на Кума и процедил:
– А что ж, приличный человек уже и не может посетить этот местный сезонный праздник без всякого повода? Вечер прекрасный, нужно наслаждаться перед скорой жарой. Использовать момент.
Как интересно, подумал я. А Икимару ты для приятного совместного времяпрепровождения разыскивал? Мы тут какую-то важную встречу расстроили сегодня?
Появился Нагасиро, и я представил его.
– Мой старший помощник, Нагасиро…
Хицугая только равнодушно скользнул по нему взглядом. Нагасиро кланяться тоже не стал, вызывающе задрав подбородок.
– Славный, крепкий, – оценил Кума. – Надежная пара рук.
– Все в порядке, господин Исава, – процедил Нагасиро, не отводя взгляда от надменного господина Хицугая и явно нарываясь на неприятности. – Люди начинают расходиться. Хиракодзи присмотрят, чтобы все огни погасили как следует.
Господин Хицугая перевел равнодушный взгляд с Кума на Нагасиро. Сосредоточился на нем, на его вызывающей позе. Лениво протянул:
– Так это вы теперь здешние пожарные?
– Ага, – с не менее ленивой дерзостью ответствовал Нагасиро. – Икимару тут больше не появляется.
– Хм, – едва слышно хмыкнул господин Хицугая. Обвел всех присутствующих взглядом и усмехнулся.
– Я расскажу вам одну историю, – произнес глава пожарных Сома. – Вам лучше послушать, потому что никто другой вам такого не расскажет. Это чтобы вы не обольщались на свой счет, господа пожарные…
У нашего господина был в усадьбе знаменитый свиток с поэтическим автографом одного из прошлых императоров, сами можете понять, какой ценный, он страшно им дорожил. Но мир непредсказуем, и пламя однажды охватило большой дом. Самураи Сома сражались с огнем отважно, как могли, но пламя поднялось высоко и пожрало строение.
– Как жаль, – произнес тогда наш господин. – Мне не жаль дома, но жаль свитка.
И тогда один из выдающихся воинов клана кинулся прямо в бушующее пламя, никто не успел его остановить.
Господин был очень расстроен, в один день он потерял дом, духовное сокровище и храброго воина.
Позже, когда пламя угасло, воина нашли. Он совершенно обуглился. Но перед смертью он успел добраться до свитка, висевшего в почетной нише на стене, спрятал его в футляр, вскрыл себе живот и спрятал свиток во влажной ране в животе. Так свиток был спасен.
– Я сам присутствовал при этом, – важно добавил Хицугая. – Таковы воины, да вы и сами это знаете. А вот простонародье не способно ни на что подобное. Никогда. Высота духа и самопожертвование для них пустой звук. И потому, боюсь, ваша затея потерпит крах, господин Исава, простонародью невозможно довериться, хотя я и уважаю вас за вашу попытку. Успехов вам.
И, поклонившись, царственно удалился.
– Чушь какая, – плюнул сквозь зубы Нагасиро. – В театре я бы на такое взглянул. Но выслушивать в таком тоне…
– Господин Хицугая очень серьезно к себе относится, – широко улыбнулся Кума Дадзабуро. – К себе и своей работе. Но вот усадьбу от огня таки не уберег. Накладочка вышла.
И все засмеялись, прилично, негромко. Но весело. Ведь действительно – дом-то сгорел…
– Ну а я вам желаю всяческих успехов, – прогрохотал Кума. – Пора и мне, пока ворота еще не закрыли. А! Да! Хотите хороший совет от знающего человека? Стоит расставить по кварталу крепко сбитые ящики на крышах больших домов для сбора дождевой воды – очень может помочь в случае чего, сам пробовал. Я у вас таких не видел, а ведь многие так уже делают, и вам советую, – добавил Дадзабуро.
– Благодарю, господин Кума, – поклонился я в ответ, совет был действительно крайне полезный.
– Да что вы, господин Исава, – Кума Дадзабуро весело рассмеялся и хлопнул меня по плечу. – У вас все хорошо получается. Рвение – это главное, никого не слушайте, вы все сможете. Обращайтесь к нам на Рыбный рынок, если что – поможем. Соседи должны помогать друг другу. Вы мне нравитесь. Вы подаете надежды, не то что эти изгои, что сидят с Икимару в болоте у реки. Я в вас верю. И да, кстати! В конце того месяца управитель веселого квартала Ёсивара устраивает ежегодные соревнования пожарных команд нашего конца, приходите и вы, вам будет полезно все самим увидеть!
– Благодарю вас, – Я был крайне растроган.
– Удачи! – И ушел в темноту, большой могучий человек, действительно медведь…
– Господин Исава, – кузнец тоже собрался уходить и кланялся. – Прошу вас. В любое время, когда вам будет удобно!
– Да, конечно, – улыбнулся я. – Обязательно посещу вас, причем в ближайшее время, нам весьма нужны багры для работы – эти у нас временно.
– Жду вас, – поклонился Окимаса и тоже удалился.
– Ну вот и славно, – потирал лапки Окасукэ, – вот и отличненько! Хорошие, правильные знакомства – полдела, господин Исава.
– Так это ты все затеял, прохвост! – захохотал Нагасиро.
Из темноты появилась дочь нашего хозяина, жреца святилища.
– Господа пожарные, прошу откушать.
Мы сняли рабочий наряд, сложили инструменты и прошли к трапезе.
А потом видели, как та же мико в церемониальном одеянии, со связкой бронзовых колокольчиков в руке совершала танец, посвященный божественному покровителю святилища. Все были очень тронуты. Хотя Нагасиро явно не хотелось находиться тут.
Ну и наелись мы там до отвала… А что делать, меди ни монеты…
С тем мы удалились в ночь, на ночлег.
И уже подходя к храму в полночной темноте по узкой тропинке меж деревянных стен, освещенной единственным нашим походным фонарем, который Хаято нес на короткой палке, мы наткнулись на разбросанные в истоптанной траве тела. Хаято сначала шагнул в лужу натекшей крови и лишь потом заметил, куда наступил, отшатнулся от неожиданности, и тут же Хання-син-кё покинула свои ножны, и вот я уже стою, озираясь, с мечом в руке, стараясь заметить врага первым…
