Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

Глава 26. Пусть себе говорит

– Время обедать, – сказал Денис. – Ты как насчет перекусить? Не против, что на «ты»?

– Валяй, – отозвался Лаптев. – Тут поблизости забегаловка.

Забегаловка «У Иваныча» располагалась за углом. Народу мало – три нешумных мужичка за стойкой в углу, разбавляющих пиво принесенной водкой, да бабуся с внучкой, которая, болтая толстыми ножками, ела разноцветные шарики мороженого.

Они взяли по тарелке знаменских помидоров со сметаной, по тарелке пельменей и по бутылке пива «Жатецкий гусь». Пельмени от Иваныча оказались очень даже ничего. Молча, запивая ядреным пивом, смели вкусную еду, потом Денис сказал:

– Кастодиан – как бы начальник регистрационной палаты. Завладев гроссбухом, то есть реестром, Мортимер сам себя назначил владельцем земельного участка с расположенным на нём Объектом. А поскольку Кастодиан служил в администрации Князя, то есть был не частным, а должностным лицом, его подпись или иное подтверждение согласия дает право на владение участком. Закопанная рука и есть подтверждение согласия.

– Бред людоедочки из племени ням-ням, – пожав плечами, произнес Лаптев. – Но почему рука превратилась в золотую?

– Настоящая давно бы сгнила, – ответил Денис.

– Ну, а теперь-то кто владеет участком? – спросил Лаптев. – Руку умыкнул Валет, значит – никакого подтверждения больше нет. Что теперь мешает Асмодею?

– Не умыкнул, – сказал Денис. – Поначалу Валет хотел шантажировать Мортимера перед Асмодеем, потом опомнился. Силы слишком неравны. Стопчут и не заметят как. Прежде чем дать тягу с Объекта, он передал руку на хранение Брызгалову, которому доверял. Ну а тот, уже завербованный спецслужбами, доложил об артефакте Семендяеву. А дальше сплошная комедия.

Он замолчал, к чему-то прислушиваясь.

– Ну же, – нетерпеливо сказал Лаптев.

– Кто-то сюда едет, – произнес Денис.

– Мало ли в городе машин, – отозвался Лаптев. – Не в деревне, чай. Давай, давай, не тяни резину.

– Прибыли два опера, и только упаковали руку в сумку, как прибывает Семендяев. Самолично, с охраной. Разумеется, никакой это был не Семендяев, а Берендеев со своими орлами и с ящиком водки. Мол, удачу обмыть надобно. Наобмывали так, что мертвецки пьяные оперы были утром обнаружены охранником за воротами Объекта. Брызгалов, которого никто за язык не тянул, по пьяной лавочке выболтал о дружбе с Валетом и поклялся в вечной готовности верой и правдой служить любимому генералу. Полез целоваться с Семендяевым. Был за коварство крепко бит и подвергнут трансформации, что, как известно, напрочь отшибает память. В памяти осталось одно: вчера наболтал лишнего, за что поплатился, вышел из доверия.

Руку Берендеев заменил на булыжник. Черемушкин с Дергуновым поначалу его и вынесли, но были арестованы алчным Разумовичем, который теперь верой и правдой служит Олегу Павловичу. Чуть позже Берендеев меняет булыжник на фальшивку, и она благополучно уезжает в Тамбов. Подтверждение находится на прежнем месте, но теперь к нему так просто не подберешься.

– Ничего себе комедия, – выслушав Дениса, сказал Лаптев. – Ну и шуточки у вас, боцман.

Расплатившись, они вышли на тенистую улицу и лениво побрели к Дому Литераторов, но в этот момент к тротуару подлетела горбатая зеленая Ока, из неё выскочили Менанж с Фазаролли в своих неизменных кепках, заломили Денису руки и затолкали в машину.

– Но, господа, – возмутился Лаптев, не знакомый ещё с этой публикой.

– Он, подлец, удрал из дурдома, – последовал ответ.

Дверца захлопнулась, зеленый уродец умчал в обратном направлении…

Денис на заднем сиденье оказался нещадно стиснут Менанжем и Фазаролли. Впереди за рулем, вольготно растопырив ноги, сидел Берендеев.

– Кто просил болтать? – лениво спросил Берендеев.

– Я не…, – начал было Денис и получил кулаком в глаз от Менанжа.

– А ты ещё и врешь, – сказал Фазаролли и наподдал кулачищем в другой глаз.

Слезы так и брызнули у несчастного паренька. Не так больно было, сколько обидно. Боль пришла потом.

– Ты и дружку своему подгадил, – лениво продолжал Берендеев. – Лаптева придется изолировать.

– Протестую, – возмутился Денис. – Олег Павлович велел нам с Симеоном написать сценарий.

Эти его слова вызвали очередную агрессию, а следом бурю смеха. Так, под дружный гогот, Ока и подъехала к зданию администрации Института.

Дениса выволокли из машины и, приподняв, чтобы не мешались ноги, бегом занесли в стеклянный вестибюль, а потом в лифт. Антипов безжизненно висел между битюгами, лицо было сплошной синяк.

– Ну, уж это лишнее, – сказал Мортимер, увидев избитого парня. – Вас, ребята, хоть в полицию устраивай, они там это любят. Руки-то зачем распускать?

– Лаялся в ваш, Олег Павлович, адрес, – зевнув, ответил Берендеев. – Врал безбожно. Как можно такому подлецу доверять сценарий? Они на пару с Лаптевым такого туда ввернут, такого наплетут. С виду вроде бы всё пристойно, а на деле наврано. Я бы не доверил.

– Ладно, – хмурясь, сказал Мортимер, который знал, о чем шел разговор в машине. – Ты бы, Казимир Филиппович, не сгущал краски. Мне-то зачем лапшу вешать?

– Правду говорит, – вразнобой заговорили Менанж и Фазаролли. – Всё так оно и было, как доложил Казимир Филиппович. А, кроме того, зачем постороннему про Кастодиана-то? А? Пропал Кастодиан, и всё тут. Сбежал.

– Что будем делать с Лаптевым? – спросил Берендеев. – Я его знаю – этот молчать не будет.

– Что ж, пусть себе говорит, – сказал Мортимер…

Первой мыслью Лаптева была позвонить 02, и он рванул в свой офис, но пока бежал, а потом от волнения долго не мог попасть ключом в замочную скважину, раздумал это делать. Ну, приедет полиция, будет долго и нудно выспрашивать, кто такой Денис Антипов, кому он так основательно перешел дорогу, что его прилюдно похитили, кем этот Денис приходится ему, Лаптеву, и так далее, и тому подобное.

И сразу же выяснится, что Антипов в базе данных не числится, потому что Мортимер оживил его немногим более суток назад. Нет, нет, Мортимера подставлять нельзя.

А вот что, сказал себе Лаптев. Позвоню-ка я самому Олегу Павловичу, ведь это же он послал ко мне Дениса. Открыл телефонный справочник Знаменска, набрал нужный номер. Трубку взяли не сразу, хотя у Мортимера наверняка должна была быть секретарша. Наверное, вышла.

Наконец, гудки прекратились, и низкий мужской голос сказал:

– Слушаю вас.

– Олег Павлович, – произнес Лаптев и начал сбивчиво рассказывать о происшедшем.

– Как, говорите, его фамилия: Антипов? – перебил его Мортимер. – Впервые слышу.

– Да, да, Денис Антипов, – сказал Лаптев. – Он живет у Черемушкина.

– Вот Черемушкину и звоните, – посоветовал Мортимер и положил трубку.

Это что же – Денис наврал?

Лаптев позвонил по мобильному Черемушкину, но у того был отключен телефон. Больше звонить было некому.

Во входную дверь, которую он с недавних времен приучился запирать, постучали. Что-то сегодня полно незваных гостей.

Открыл и обмер. На пороге стояла Анастасия Егоровна Кузьмина собственной персоной. Одета как обычно в белую блузку и черную юбку со складками. На ногах черные лакированные туфли, на голове парик с седыми буклями. Лицо белее снега, губы фиолетовые, туго сжатые, будто нарисованные.

Что-то промычав (ему послышалось: «Бронзовеешь?») и отодвинув его рукой, она вошла. Захлопнула за собой дверь.

Рука, о ужас, была холодная, как лёд.

«Бог ты мой, – подумал Лаптев. – Бежать, бежать».

Начал ломиться, но дверь не поддавалась.

А в кабинете, куда Лаптев так и не успел дойти, кто-то завозился, потом из него вышел Денис Антипов с разукрашенной физиономией. Под каждым глазом по фингалу, челюсть распухла в правую сторону и сделалась синюшной.

– Ты-то здесь откуда? – проклекотал Лаптев, у которого сдавило горло.

– Передай Олегу Павловичу, что он врун, – прошепелявил Денис, надвигаясь. – Вчера оживил, а сегодня посадил рядом с Шарком. Врун и есть.

– Но Шарк же пропал, – отступая, пробормотал Лаптев. – Говорят – удрал.

Споткнувшись обо что-то, с размаху сел на пол.

– Как же – удрал, – Денис навис над ним. – Его на моих глазах утащили в зеркало. Там теперь и находится. А я рядом, чтоб лишнего не болтал.

Егоровна между тем вынула из сумочки пачку папирос, попыталась засунуть тоненькую папироску в рот, но тот не поддавался, будто склеенный.

– Дай помогу, – сказал Денис, после чего пальцами с хрустом разодрал её губы, и в самом деле схваченные клеем.

Этого Лаптев вынести не смог. Заревев, как бык, вскочил на ноги, снес стоявшую на пути хрупкую Егоровну и ногой вышиб дверь.

Глава 27. Предпочел свободу

– Вот те раз, – сказал Черемушкин, придя вечером с работы. – Денис укатил в командировку, а Симеон Лаптев спятил и ходит по городу с блокнотом.

Мортимер запретил Лере выходить на улицу, и она уже два дня сидела дома. А всё кашель – сухой, раздирающий горло, который не брала ни одна микстура. Олег Павлович очень пёкся о её здоровье.

– Как так спятил? – удивилась Лера, ставя на плиту чайник. – У него же всё по полочкам разложено. Такие ни с того, ни с сего умом не трогаются.

И крикнула Иеремии, чтобы шел ужинать.

– Олег Павлович сказал, – Черемушкин вынул из холодильника ломоть докторской колбасы, занес над ним нож, но Лера колбасу отобрала, сунула обратно в холодильник.

– А блокнот зачем? – спросила она, вынимая из духовки рукав с жарким из свинины с картошкой.

– Вроде берет интервью, а на самом деле несет чушь, – ответил Черемушкин и, предвкушая вкуснятину, энергично потер ладошки.

Иеремия кубарем скатился вниз и вспрыгнул на свой стул. За несколько последних дней он вытянулся страшно, был уже на голову выше Черемушкина. Это было ненормально, это пугало.

– Э-э, – сказал Черемушкин и для солидности кашлянул. – Ты бы помыл бы, что ли бы, руки-то.

– Уже, – ответил Иеремия, хищно поводя носом. – Между прочим, Денис никуда не укатил. Тут он, рядышком. Спасибо.

Последнее относилось к Лере, которая поставила перед ним тарелку со свининой.

– А мне? – сказал Черемушкин, который всё-таки был хозяин в доме.

– Ребенку первому, – отозвалась Лера, ставя тарелку и перед ним.

Иеремия радостно реготнул.

– Хорош ребенок, – проворчал Черемушкин и накинулся на еду, как зверь.

– Что ты там про Дениса? – спросила Лера, усевшись за стол и подцепляя вилкой кусочек картошки.

– Шлет сообщения через ютуб, – сказал Иеремия. – Помоги, мол. Вытащи.

– А где он? – спросил Черемушкин.

– Пишет, что в Зазеркалье, вместе с Шарком, – ответил Иеремия. – Между прочим, посылает мне обычные эсэмески со своей Нокии. Как они попадают на ютуб – непонятно. Скинул даже свою последнюю фотку. Рожа у него, я вам скажу, сильно ассиметричная.

– Непонятно, – сказал Черемушкин. – Олег Павлович говорит, что Денис в длительной командировке, скоро не ждите. Сам Денис утверждает обратное. Нестыковочка.

Наверху вдруг завыло, заскрежетало.

– Черт, – воскликнул Иеремия и как лось поскакал вверх по лестнице, а через минуту примчался обратно и, не поднимая глаз, принялся истово метать жаркое.

– Ты там случаем не бомбу испытываешь? – весь на нервах, спросил Черемушкин.

– Не дождался, – сказал Иеремия. – Я бы его вытащил.

– Это тебя Денис, что ли, вызывал? – невозмутимо уточнила Лера. – Ну, вы умельцы.

– И как бы ты его вытащил? – спросил Черемушкин.

– С завтрашнего дня я зачислен в центр к Мусатову Сергею Анатольевичу, – объяснил Иеремия. – Он как раз занимается проблемой пространства Козырева. Вытащил бы, как миленького, да не успел.

– Не понял, – сказала Лера. – Что значит «не успел»?

Этим своим «не понял», будто мальчишка, она покупала всех.

– Пошёл на Шарка с кулаками, принял добровольную смерть, – хмуро произнес Иеремия. – Понял, что Мортимер запер его навечно. Решил вернуться в исходное состояние. Предпочел свободу, за что его можно сильно зауважать. Где-то он Олегу Павловичу перешел дорогу. Думаю, что и Симеон тоже.

– Ты, Рэм, не торопись, – сказала Лера и вздохнула. – Кто такой Денис, и кто такой Мортимер? Это ж надо понимать – величины несоизмеримые. И вообще. Надо выслушать вторую сторону.

– А может, всё не так плохо? – произнес Черемушкин. – А, Рэм? Может, Денис и взаправду в командировке, а заумный Симеон Лаптев малость рехнулся? Самую малость, как все гении. А кто-то, скажем второгодник из восьмого класса, о которого ты ноги вытер, закидал тебя через ютуб глупыми посланиями.

– Откуда второгодник знает про Зазеркалье? – усмехнулся Иеремия.

– Льюиса Кэрролла прочитал. Про Алису.

– А про Шарка откуда знает?

– Кто в городе не знает Шарка? – возразил Черемушкин. – Так что, давай-ка, парень, доедай, пока не остыло.

– Да, да, – согласился Иеремия.

Быстро очистил тарелку, выпил бокал компота и уже без прежней прыти тяжеловато взобрался на свой третий этаж.

Какое-то время они молча ковырялись вилками в остывшем жарком, потом Лера сказала:

– Ты Трезора давно не видел?

– Да как-то не до него, – откликнулся Черемушкин, которому что-то не нравилось в этом разговоре с Рэмом. – Он всю дорогу в будке сидит, не выходит. Может, приболел?

– Приболел, – фыркнула Лера. – Он в будке сидит, потому что в дверь не пролазит. Такую репу наел.

– Рэм тоже, – сказал Черемушкин. – Уже со старшего братца вымахал. К добру ли?

– Репа – она всегда к добру, – Лера встала и начала прибирать со стола. – А вот Иеремии я почему-то верю. Что-то тут не так.

Этим же вечером с помощью Иеремии Черемушкин разобрал vip-будку. Освобожденный Трезор ускакал к живой изгороди и, вытаращив глаза, долго справлял нужду. Потом долго и старательно задними лапами закидывал нужду землей. Такую кучу накидал. Да ещё облаял любопытствующего Семендяева, который, встав на цыпочки, следил за действиями собаки.

– Что, Сергей Сергеевич? – крикнул ему вышедший на крыльцо Черемушкин. – Рановато спать-то?

– Сам дурак, – тихонечко сказал Семендяев, потом наддал голосом: – Чем Трезора кормите? Скоро с лошадь будет.

– Что поймает, то и слопает, – ответил Черемушкин. – Особо не утруждаемся.

– Отдали бы его, что ли, в питомник, – посоветовал Семендяев. – А здесь люди живут, мало ли что.

– Не, он мирный, – возразил Черемушкин. – Спокойной ночи, сосед.

«Вот хорек, – подумал Семендяев, уходя в дом. – Раньше товарищ генерал, а теперь сосед. Совсем обнаглел»…

Мортимер прекрасно видел, что временная система, в которой существует Знаменск, схлопывается, изолируется, а потому торопился. Те немногие, кто об этом знал, в частности Мусатов и его ближнее ученое окружение, а также Денис Антипов (откуда только?) и члены теософского общества «Москва» видели в этом личную заслугу Мортимера. О да, об этом человеке уже слагались легенды.

Сам же Мортимер отдавал себе отчет, в чем причина. Никак не в Планзейгере или ещё в чем-то сверхъестественном, разумеется нет. Господь распорядился. Но не так, как мы распоряжаемся существованием надоевшей мухи – берем газету и шмяк! Только мокрое место остается. Вовсе не так. А мог бы, в назидание.

Единственное, что оставалось – набить в город побольше людей. Всяких. Богатых и бедных, знаменитых и не очень, чтобы улицы кишели народом, чтобы пляжи были битком набиты, чтобы в магазинах было не протолкнуться. Ну и, естественно, бурный рост промышленности, жилищного строительства и сельского хозяйства. Плюс высокие зарплаты, расцвет культуры, поощрение талантов. Радостные счастливые лица, прекрасная бодрящая музыка, любовь к Отечеству и, естественно, к Знаменску. Разумеется, в каждом округе Храмы. Пора браться за Храмы, время поджимает.

Глава 28. Тебе знакома эта программа?

К молодому ученому из Франции, который работал в Центре Мусатова, приехала его подруга Ивет. До этого дальше Москвы она не бывала, а тут какой-то Знаменск под какой-то Тулой. Оказалось, что до Знаменска от Москвы всего лишь пятнадцать минут езды на чистеньком метро. Пожив три дня в шикарном трехэтажном особняке друга и полазив по городу, юная француженка написала подруге письмо следующего содержания (в переводе на нормальный язык, конечно).

«Привет, ёжик. Тут обалденно. Пляж в трех шагах, водичка морская, чистая, каждые полчаса легкий шторм, который сносит с ног. Мясо, пиво и мороженое бесплатно, но много пива не выпьешь – неохота. Вот жалость-то. Халява – и неохота. А всё почему? Тепло, но не жарко, не потеешь, поэтому и пить не нужно.

Город красивый, здоровенный, пешком ноги стопчешь. Езжу на трамвае, автобусе, либо конной бричке. Как гостю города опять же бесплатно. Сечешь?

Магазины блеск, выбор огромный и страшно дешево, но есть и секонд, там, естественно, за так. А дальше слушай: в секонде тут задарма дают то же самое, что у нас в шопах продают за бешеные бабки.

Вчера приезжал Ален Делон, выступал перед местным молодняком. Мы с Жаном тоже были, после встречи поболтали с метром. Ему тут страшно нравится, жаль уже старенький, а то бы запросто переехал. Поговаривают, здесь его пообещали омолодить. Ты мотай на ус-то, мотай. В этом Знаменске кто уже только не побывал, разве что Элвис Пресли не был, да и то потому, что помер.

Только что позвонил Жанчик, получил аванс. За такой аванс в центре Парижа нужно работать круглый год.

Да, и ещё. Опять же под боком Волшебный лес, где есть всё. На рынок ходить не надо. Так вот, если интересно, я нашла тут плантацию классной дури.

А теперь думай, почему я хочу остаться».

Это письмо позвало в дорогу не одного только ёжика, а и с десяток её подруг и друзей, живущих в пригороде Парижа и мечтающих о светлом будущем. Так что вскорости трехэтажный особняк Жана Бланшара кишел веселой молодежью. Жизнь била ключом начиная с момента приезда весь день, весь вечер и до полуночи, пока на пороге развеселого особняка не появилась парочка крепких белозубых молодых людей.

Один из них, который назвался Небиросом, прошел через косоглазую толпу как нож сквозь масло и вырубил орущий проигрыватель. В это время второй, который назвался Берцем, быстренько выяснил причину косоглазия и конфисковал мешок ворованной марихуанны, тайком с целью наживы разведенную Старожилом.

Далее Небирос отозвал в сторонку пьяно улыбающегося Жана и что-то сказал ему на ухо, после чего Жан мгновенно протрезвел, покрылся испариной и, прижав руку к сердцу, клятвенно заверил его в чем-то.

Потом они пожали друг другу руки, и на этом всё. Ночь прошла спокойно, а утром Жан пошёл на работу, друзья же вместе с Ивет – на пляж.

Здесь, на пляже, было удивительно. Чистейшая бирюзовая вода, белый песочек, как на острове Аруба, в отдалении автоматы с ледяным пивом, беседки для барбекю, откуда тянет ароматом жареного мяса. Десять утра, час назад завтракали, но запах сногсшибательный. Даже не окунувшись, побежали к ближайшей беседке, где колдовал с мангалом толстый и загорелый усатый дядька в белом халате и белом колпаке.

– Шашлык хочешь? – спросил он. – Бери.

Широко повел рукой по стоящим на деревянном столе подносам с мясом на шампурах.

Отмахнулся от евро, как от мух.

Не врала Ивет про халяву. А мясо оказалось вку-усное. Главное – вовремя, потому что уже в одиннадцать на пляже было не протолкнуться. Видать, не одна Ивет написала письмо своей подруге. Кого тут только не было: и черные вертлявые африканцы, и сухопарые англичане с белыми, как снег, животами, и коричневые поджарые кубинцы, и упитанные немцы, и вертящие бедрами бразильянки, и кривоногие…. Впрочем, оставим этих, кривоногих, на совести тех, кто их пригласил в лучший город Земли.

И всем-всем шашлык и прочее жареное мясо раздавалось бесплатно. Какое уж тут искусственное море, какой загар. Кстати, пиво пили все, даже непьющие и даже те, кто не хотел. Вот где было бескрайнее море, и ведь никак не кончалось. Чудо!

Потом кто-то дотумкал, что это рекламная акция. Значит, завтра за всё придется платить. Вот давка-то началась.

И тут подъехал длинный розовый лимузин, из него вышел неимоверно длинный негр, одетый как последний пижон во всё белое. Подняв вверх руку, заставил всех замолчать (попробуйте-ка заставить замолчать полупьяную толпу) и без всякого рупора, но так, что все услышали, сказал:

– Никакая не акция. Пиво и мясо даром, а вот за пользование туалетом придется раскошелиться.

Все возмущенно заорали, не в море же, пардон, опоражниваться, а Мортимер, это, конечно же, был он, весело расхохотался и провозгласил:

– Шутка, господа. Но покушать можно не только на пляже. Бесплатные обеды во всех ресторанах города, а ресторанов у нас много, на всех хватит.

После чего поклонился, сел в лимузин и уехал.

– Мортимер, – прошелестело по толпе. Узнали…

Вместе с Жаном в маленьком кабинете обычно сидели ещё двое – еврей Исаак Лернер, который с утра ушел в экспериментальную лабораторию, и болгарин Красимир Жеков, которому сегодня выпало участие в конференции. Так что Жан Бланшар находился в кабинете один. Другой бы на его месте руки на стол, голову на руки – и храпака, но Жан был не таков. Тут же впрягся в работу и недосып сам собой развеялся.

В одиннадцать Мусатов привел к нему высокого, под два метра, крепкого парня и сказал:

– Это Иеремия, можно Рэм. Поднатаскай по основной теме. Если заинтересуется чем другим, тоже поднатаскай.

И ушел.

– Жан, – сказал молодой француз.

– Знаю, – ответил Рэм.

– Что ещё знаешь? – тут же спросил Жан, которому некогда было возиться с новичком.

Рэм пожал плечами.

– То есть, ничего, – Жан вздохнул.

– Отчего же? – возразил Рэм. – Спрашивайте.

– Образование, ясное дело, высшее, – сказал Жан, усаживаясь за стол, на котором кроме компьютера ничего не было.

Это раньше стол ученого был завален справочниками и таблицами, теперь всё нужное хранилось на жестком диске. В том числе результаты текущей работы, которые по накоплению запросто превращались в диссертацию. Но это всё рутина, старьё, гораздо важнее то, что отсюда, с этого рабочего места, можно было производить манипуляции с оборудованием, установленным в экспериментальной лаборатории, и объектом исследования. Объектом служил доброволец, человек, биоробот не подходил. Поскольку эксперименты в пространстве Зазеркалья несли в себе элементы риска, работа объекта хорошо оплачивалась, просто золото, а не работа. Молодые ученые, так и быть, рисковали собственным здоровьем, никому не доверяли ответственный участок.

Вот сейчас, например, на экране монитора крупным планом высвечивалось лицо добровольца Лернера. Он мужественно, прощаясь с товарищами, таращился в объектив, потом суровая действительность сломала его волю. Он смежил веки, тяжело вздохнул и захрапел.

– Среднее, – ответил Рэм, придвигая к столу свободный стул и подсаживаясь к компьютеру. – Образование, говорю, среднее. Позвольте?

Подвинув к себе клавиатуру, привычно пробежал по ней пальцами. Лернер вздрогнул, открыл глаза и принялся тревожно озираться.

– Ну-ка, ну-ка, что ты сделал? – заинтересовался Жан.

Рэм показал.

– Ты же послал тревогу, – сказал Жан. – Тебе знакома эта программа?