Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Глава 30. Дивноокая

Еле заметная тропинка вывела его на тропу хорошо протоптанную, свободную от травы. С дерева свешивалась спелая налитая желтая груша, Касим сорвал её, надкусил. До чего же сочная, сладкая, слаще дыни. Липкий сок предательски потек по руке в рукав, он побыстрее доел грушу, выбросил огрызок в высокую траву, где пискнула и зашуршала, удирая, какая-то мелкая живность.

Навстречу из-за густых кустов вышла вдруг обворожительная дама с роскошными формами. Это было приятно, Сесёлкин любил пышных дам.

Увидев незнакомца в пропыленном камуфляже, дама тоненько вскрикнула «Ой» и вознамерилась удрать, но Сесёлкин, улыбнувшись, сказал:

– Зачем бояться, о дивнозадая? Я командир мобильного отряда, призван фельдмаршалом Мортимером охранять это чудесное местечко. В том числе и тебя, о дивноокая.

Глаза у Коробченко действительно были большие и красивые, а вот дивный зад её несколько покоробил.

– Фамилия? – строго осведомилась она, сдвинув брови.

– Сесёлкин, мадам, – отчеканил он, щелкнув стоптанными берцами. Конечно, настоящего щелканья не получилось, так – шмяк какой-то, но главное – старание, внимание.

– Документы, – несколько оттаяв, сказала Коробченко.

Сесёлкин заулыбался. Она не выдержала и прыснула.

– Совсем другое дело, – произнес он, подходя. – Давай, что ли, знакомиться…

Дергунов был очень удивлен, когда в его кабинет вошла Коробченко в сопровождении Касима Сесёлкина.

Кабинет у Дергунова был так себе, пусть большой, хоть на велосипеде катайся, но вот мебель… Мебель, то есть двухтумбовый стол, стулья, канцелярский шкаф, всё коричнево-желтого цвета, была пятидесятых годов прошлого столетия, обшарпанная, в чернильных пятнах, местами обгрызенная. Дергунов уже намекал-намекал Семендяеву, намекал-намекал, что в любую минуту в его кабинет могут ввалиться зарубежные гости, всё-таки не закрытый уже Объект, а современный город, куда Мортимер усиленно зазывает инвесторов, на что Семендяев отвечал, что хоть он и зам. директора по режиму и хозяйственной части, но режим и хозяйственная часть несовместимы. Хозяйственник по сути хапуга, а режимщик – ловитель хапуги. То есть, не совсем ловитель, потому как ловить воров дело полиции, но всё равно антипод. К тому же у него, у зам. директора, и средств-то нет на реконструкцию и обновление. Обращайтесь, дорогой товарищ, к Олегу Павловичу. А Олег Павлович только отмахивался от Дергунова, как от мухи, и переправлял к Семендяеву.

Так что Лёшке перед нежданным гостем было малость стыдно, неловко. Тем не менее, он себя превозмог и радостно возопил:

– Кого я вижу! Какие люди!

Выскочив из-за стола, кинулся к Сесёлкину, начал обеими руками пожимать ему руку, тот ответил, да так, что Лёшка скривился от боли.

– Всё, всё, хватит, – сказал он и нарочно переключился на Коробченко. – Нинель Эвальдовна, где вы нашли это ископаемое? Он же обитает в Казахстане…. Ой-ой, не жми так. Слышишь, Касим?

Сесёлкин улыбнулся и разжал железную ладонь.

– Да тут, неподалеку, – ответила Коробченко. – Говорит, Олег Павлович его вместе с отрядом чудесным образом переправил сюда. Охранять нас будут.

– С отрядом? – сказал Дергунов, потирая ноющие пальцы. – А где же отряд-то?

Сесёлкин, который до сих пор не проронил ни слова, посмотрел на Коробченко.

– Вот здесь я его встретила, – сказала Коробченко, подходя к новенькому трехмерному плану Волшебного леса и указывая пальцем.

– А сейчас мы где? – наконец-то разродился Сесёлкин.

– Вот тут, – показала Коробченко.

– Значит, мой отряд вот здесь, – сказал Сесёлкин, вставая рядом с Коробченко и тесня её к стенке.

Палец у него был черный, грязный, а карта, подарок Мортимера, новенькая, чистенькая и такая беззащитная.

– Не надо пальцем по карте, – попросил Дергунов, содрогаясь в душе от этого варварства. – Я вижу, где вы…. Позвольте, но здесь же сплошной лес.

– Тем не менее, мы тут, – Сесёлкин воткнул палец в лесной массив и пару раз крутанул по часовой стрелке, но, к счастью, карту не проткнул. – Здесь у нас, понимаете, казарма, конюшня, столовая и пивбар с бесплатным пивом.

– Караул, – пробормотал Дергунов. – Для всех пиво бесплатное? Для всех, для всех?

– Точно, – Сесёлкин наконец-то отошел от карты и сел на стул, растопырив колени.

– Вечером зайду, – пообещал Дергунов. – Значит, охранять нас будешь?

Сел за стол и жестом показал Коробченко, чтобы шла работать.

Та направилась к выходу, Сесёлкин плотоядно смотрел на неё.

– От кого охранять? – уточнил Дергунов.

– От зайцев, – ответил Сесёлкин.

Едва он это произнес, заработала рация. Через минуту Сесёлкина в кабинете не было, и это было хорошо. Опасный он был человек, непредсказуемый. Впрочем, он и не мог быть иным, и вот почему.

Под мордовской фамилией Сесёлкин скрывался древний воин, поставленный на охрану могильника в Барсакельмесе и способный перерождаться, то есть как бы был вечным. В соответствии с заклятием, он всё время держался поблизости от могильника, далеко не отходил. Держал связь с потусторонним миром, в последнее время – с Мортимером.

Психика у него была искажена долгим, многовековым бдением, сопровождаемым неустанной борьбой с супостатом. Супостат всегда был разный, всё более изощренный, не допускающий никакого расслабления.

Возрождался он, отягощенный прежними проблемами, которые давили, как гнёт, и никакая пенсия не светила, никакого домика с собственным садом на горизонте не маячило. Вечная суета.

Об этом на досуге Дергунову рассказал Небирос и велел никому не говорить, особенно самому Сесёлкину, если вдруг придется свидеться.

Сам Сесёлкин о своем прошлом вряд ли догадывался, принимая душевный гнёт за естественное состояние. То же самое можно сказать о будущем. Вряд ли кому-нибудь оно представляется безоблачным, впереди всегда мрак, неизбежная смерть, которая не радует. Он и о заклятии-то, поди, не знал, полагая, что такова его судьба – исполнять приказы тех, кто свыше.

О связи с потусторонним миром не думал, принимая голос в трубке за голос неведомого начальника, который всегда прав. Обычно ему являлся какой-нибудь человечек (мелкий бес-разнорабочий) с депешей, где указывалось, что нужно делать и где искать оружие и пищу, а в последние дни появилась техника.

Разумеется, не всё было так просто, как здесь сказано, было множество нюансов, жизнь есть жизнь.

Но самое главное, он рождался сорокалетним, жил в таком виде отмеренный ему срок в семьдесят лет, и умирал сорокалетним, не имея ни юности, ни старости. И, кстати, не болея. Так что непонятно было: заклятие это, то есть своего рода проклятие, или, наоборот, благо.

Этот его век в связи с разрушением могильника был последним, а жить ему оставалось ещё лет сорок.

Нет, нет, Дергунов на Сесёлкина не обижался, даже порой задавал себе вопрос: смог бы он, Лёшка, отягощенный такой кармой, иметь такое же чувство юмора, как Касим? И отвечал себе: вряд ли…

«Но казарма, но конюшня, – сказал себе Дергунов. – Могли бы и предупредить, не последний человек в этом чертовом лесу».

Глава 31. Бежит по полю Ефросинья

Дергунов оседлал велосипед и помчался по тропинке. Вскоре он нагнал Коробченко, которая не шла – плыла, нюхая сорванный цветочек и мечтательно улыбаясь. А ещё совсем недавно могла засветить в лоб своим кулачищем и даже не извиниться. Ишь, растопырилась.

– Дорогу, – рявкнул Дергунов, заставив Коробченко по-куриному заметаться: куда Лёшка со своим великом, туда и она.

В итоге Дергунов врезался в Коробченко, отскочил от неё, как мячик от стены, и улетел в кусты. А ей хоть бы хны, но, чувствуется, расстроилась хуже некуда, пустила слезу, захныкала. Однако быстро пришла в норму, выдернула Лёшку вместе с великом из кустов, как репку, повела по следам Сесёлкина.

Да, точно, вот она – казарма, вот конюшня, в которой стоят армейские джипы и пара БТР. Вот столовая, вот пивнушка. В казарме кто-то, похоже Сесёлкин, нещадно режет правду-матку, из пивной доносится чей-то нетрезвый тенорок с песней «Тамарка-санитарка» («…Бежит по полю санитарка, звать Тамарка, в больших кирзовых сапогах…»).

В пивнушке единственный посетитель – обрусевший швед с выгоревшими под нещадным солнцем волосами, который тянул: «А вслед за нею Афанасий, семь на восемь, восемь на семь, с огромной клизмою в руках…». Перед ним на столе три пустых кружки и две полных.

Никаких официантов, из бревенчатой стены торчат краны – наливай да пей. Коммунизм, однако.

– Не соврал, – заметил Дергунов, наполняя чистую кружку.

Швед прервал пение и сказал:

– В крайнем правом водка, если желаешь ерша.

Матеньки-батеньки, в самом деле – из правого крана текла водка.

Пиво было отменное.

В конюшне взревели моторы. «Черт», – воскликнул швед и выскочил на улицу.

Дергунов не садясь за стол, но и не торопясь выцедил кружку (Коробченко от пива наотрез отказалась, сказала, что бывает буйной) и в задумчивости произнес:

– По идее я должен про этот непорядок донести руководству. Но с одной стороны, само же руководство выстроило здесь эту злодейскую пивнушку, а с другой – какой же дурак откажется от бесплатного пива? А, Нинель Эвальдовна?

– Категорически за, – согласилась она.

Джипы в полном составе куда-то умчались. Почти тут же небо над воинской частью, будем называть этот участок леса так, потемнело – сюда, прямо на голову Дергунова и Коробченко, спускалась воронья банда.

Заработала автоматическая пушка на выехавшем из конюшни колесном бэтээре, посыпались на поляну кровавые лохмотья, но это банду не остановило.

Спрятавшиеся в кустах Дергунов и Коробченко видели, как здоровенная и тяжеленная гаргулья опустилась на осевший под её тяжестью БТР и своими ручищами согнула ствол ходящей ходуном пушки. Что-то внутри бронетранспортера гулко лопнуло, спустя пару секунд распахнулась дверь бокового люка, изнутри повалил черный дым, из этого дыма вывалился закопченный человек и, извиваясь, как червяк, пополз по траве прочь от машины. К выбивающемуся из люка черному дыму прибавились языки пламени.

Гаргулья на своих могучих крыльях взмыла вверх, неестественно, противореча законам аэродинамики, зависла в воздухе, позыркала туда-сюда и спикировала на уползающего бойца. Придавила его своим весом, поелозила, возясь с телом, потом выбросила что-то черное круглое кровавое точно в кусты, за которыми притаились Дергунов с Коробченко. Страшное дело – это была голова, которая застряла в ветвях, чуть-чуть не долетев до Коробченко. Та ахнула, закатила глазки и начала вываливаться из кустов на поляну. Как ни удерживал её Дергунов, она вывалилась, а следом за нею и Лёшка.

Тут же, сотрясая землю, затопали тяжелые шаги. Дергунов, обмирая, повернулся. Прямо перед ним стояла гаргулья, вглядывалась в него, потом вдруг подмигнула ему, как у ресторана Тантрис подмигнула Федору, и улетела. Дергунова заколотило.

– Бежит по полю Ефросинья, попа толста, морда синя, в больших кирзовых сапогах, – затянул кто-то рядом дребезжащим тенорком. – За нею дворник Афанасий, семь на восемь, восемь на семь, с большим спидометром в зубах.

Пела оторванная голова. Дергунов смотрел на нее, страшную, обгоревшую, с полузакрытыми глазками, едва шевелящую спекшимися черными губами, и думал, что многое он видел за последнее время, а такого ещё нет. Как теперь, его, поющего шведа, хоронить?

– За ними гонятся грузины на дрезине, но рельсы кончились давно, – пропела голова и распахнула мертвые глаза.

От неожиданности Дергунов вздрогнул, попятился прочь, пытаясь тащить за собой Коробченко, но та была тем ещё якорем.

– Не надо меня хоронить, – сказала голова. – Без вас обойдусь.

Коробченко наконец-то очухалась, сама встала, сама пошла. Тем временем к кустам приплелось туловище шведа, вынуло голову, посадило на плечи. Коробченко с Дергуновым дунули прочь что есть мочи, как оказалось – навстречу возвращающимся джипам.

Передний джип вырулил влево, перегораживая им дорогу, из него ловко выскочил Сесёлкин.

Ворон в небе уже не было, гаргульи тем более, лишь дымился в отдалении БТР с изогнутой, как хобот, пушкой, да бродил вдоль опушки некто обгорелый, ощупывающий свою голову и горло.

– Куда полетели? – отрывисто спросил Сесёлкин.

– Туда, – Коробченко наобум махнула рукой.

– Гаргулья точно туда, – показал Дергунов в другую сторону.

– Всё видели? – спросил Сесёлкин. – Как был подбит БРТ?

Дергунов рассказал, добавив при этом и про шведа, который слонялся теперь по опушке.

– Мда, – произнес Сесёлкин. – Мы условно бессмертные, чего не скажешь о технике. Значит, говорите, туда. Мимо твоей конторы проезжаем. Подбросить?

– Уж как-нибудь сами, – ответил Дергунов. – А пивко, между прочим, славное.

– Оценил? – расцвел Сесёлкин. – Заходи, будем рады. И вы, мадам, тоже. Кстати, Касим.

– Кстати, Нинель, – в тон ему сказала Коробченко. – Всего доброго, товарищ условно-бессмертный…

За бесчисленной стаей, которая резко пополнилась за счет местных волонтеров, можно было гоняться годами, веками. Возглавляющая их гаргулья хоть и не умела читать-писать, но обладала природной сметкой, свойственной ярким выходцам из народа. Банда уже не умещалась в просторном помещении Галереи, уже обращённые, задыхающиеся от немыслимой вони, начинали роптать. Шарк-Шарк вынужден был обратиться по тайным каналам к Асмодею, тот наорал на него, но банду выгнать разрешил. Понимал, лихоимец, что рискует положением Шарка.

Новым местоположением стаи Асмодей выбрал заброшенную деревню километрах в десяти от Знаменска. Она стояла далеко от автомобильной трассы, дороги до неё, считай, уже не было, сплошная трясина, а главное – таких деревень в округе, где никто не жил, было с десяток. Хотя раньше жизнь кипела.

По прибытию стаи на новое место гаргулья, как существо хитрое, дальновидное, распорядилась по стеклам, где они остались, клювом не долбать, тепло из изб выдует, паклю между бревен не выдирать, она тоже не просто так вставлена, гадить исключительно на беспризорной свалке, что за деревней, то есть вести себя прилично.

Она выбрала самые крепкие избы, вскрыла заколоченные двери, которые на ночь закрывала, поскольку вороны этого делать не умели, следила, чтобы не было кровавых драк. Вороны питались зайцами, лисами, разной падалью, а раз в неделю, обычно в воскресенье, Шарк-Шарк посылал на оговоренную площадку самосвал с отходами производства, которые шли на ура. Сжирали всё дочиста, не жизнь, а малина.

Глава 32. Хорош защитничек

Лера наконец-то поправилась. Щечки порозовели, глаза заблестели, на губах заиграла улыбка. А тут, весьма кстати, и Олег Павлович порадовал, прислал официальное сообщение, что им, молодым перспективным сотрудникам института, собравшимся организовать семью, на территории лесопарка «Волшебный лес» выделяется участок 20 соток с готовыми постройками.

– Васька, – сказала счастливая Лера. – Это ж дача. Всю жизнь мечтала о даче. Завтра же едем.

– Разумеется, едем, – улыбаясь, ответил Черемушкин. – Только это не просто дача, это в трех шагах от работы. А отдыхать будем в Москве.

Тут же раздался телефонный звонок, Черемушкин поднял трубку и услышал голос секретарши Мортимера:

– Это квартира Черемушкиных?

Надо же так подколоть, знала ведь прекрасно, что Лера с Василием ещё не женаты.

– Да, – ответил Черемушкин.

– Олег Павлович попросил передать, чтобы прихватили Трезора. Очень нужен.

– Трезор прописан у Небироса, – напомнил Черемушкин.

– Небирос сегодня ночует в Москве, – сказала Тамара. – Приведет к вам Трезора. Вы не возражаете?

– Нет, конечно, – отозвался Черемушкин. – А зачем Олегу Павловичу Трезор?

– Днем ворон гонять, – сказала Тамара. – А ночью вас с Лерой охранять. Вы же теперь крупные собственники. Квартира, понимаешь, в столице, да ещё тут нехилый особнячок. За какие, спрашивается, заслуги?

Черемушкин не успел ответить, Тамара положила трубку…

Где-то в одиннадцать следующего дня Черемушкин с Лерой, которая вела на поводке большого, с теленка, Трезора, вошли в приемную Мортимера.

– С собаками нельзя, – брезгливо сказал Тамара, которая была та ещё фифа.

– Это не собака, это Трезор, – радостно объявила Лера. – Сами же вчера звонили.

– Нельзя, – отрезала Тамара.

Трезор гулко, басовито гавкнул.

– Ба, Трезор, – сказал, выглянув из кабинета, Мортимер. – Заходите, ребятки.

Большой был демократ.

– Вот что, Василий, – сказал Мортимер, усадив «ребяток» за стол. – От твоего отдела остались ты да Лера, а точнее – один ты, потому что у Леры своих забот хватит. Точно, девочка?

– Каких забот? – спросила Лера, удивленно похлопав глазами.

Когда надо, она умела строить из себя дурочку.

– О тебе, если позволишь, попозже, – сказал Мортимер. – Что касается тебя, Василий, то я думаю поставить тебя координатором. Раньше этим занимался Берендеев, теперь будешь ты. Помнишь Дом Литераторов? Там ещё Лермонтов был, Гоголь, Язвицкий. Помнишь?

– А как же, – не совсем уверенно ответил Черемушкин.

Во сне – оно всё бывает яркое, выпуклое, а наутро уже не то, вспоминается туго. Правда вот Язвицкий крепко врезался в память, но это только потому, что погиб на глазах. Особняк врезался с чугунной оградой, но не так крепко. Вообще-то, если потрудиться, поднапрячься, восстановить можно…

– Короче, обмельчал Дом Трудолюбия, – сказал Мортимер. – Нету уже авторов, вымерли, осталась мелкая шушера, которая мощно требует гонораров.

– Это как водится, – хихикнула Лера.

– Культура на мели, – продолжал Мортимер. – Упустили мы культуру в угоду науке и технике. Получился перекос, который тебе, Василий, предстоит выровнять. Что именно выровнять? Всякие там клубы, библиотеки, кинотеатры, зоопарки, музеи, театры, филармонии. Усёк?

– Зачем выравнивать филармонии, если их нет? – удивился Черемушкин. – И клубов нет, и зоопарков.

– Я и намекаю, что если нет, то нужно, чтобы были, – ответил Мортимер. – Ты мне составь перечень, чего нет, а дальше уже моё дело. Суть в том, что скоро к нам со страшной силой понаедут туристы. А туристу что подавай? Магазин с водкой, музей с Шишкиным, Арбат с шапками-ушанками.

– На культуру бросаете, – мрачно сказал Черемушкин. – За что, Олег Павлович? Что я вам плохого сделал?

– Я помогу, – видя такое, вмешалась Лера. – Книжки читала, стихи писала, в клубе плясала. Для меня культура плёвое дело. Всё, Олег Павлович, оформим как нужно. Доверяете?

И честно посмотрела ему в глаза.

– Когда это ты, пигалица, успела с плясками да стихами? – с недоверием осведомился Мортимер.

– В детстве, – бодро ответила Лера. – В раннем.

– Хотел я тебя на газету посадить, – сказал Мортимер, – да вижу – хочется тебе с Василием на пару лямку тянуть. Вольному воля. Вот вам, ребятки, ключи от вашего нового дома, – вынул из кармана и положил на стол связку ключей. – Саврасов подкинет. Трезора прихватите, для него предусмотрена специальная конура. Действуйте.

Тут же повернулся к компьютеру, принялся с сумасшедшей скоростью набирать текст.

– Простите, Олег Павлович, – кашлянув, сказал Черемушкин. Мортимер поднял глаза. – Я плохо знаком с городом, мне бы план: где что искать. Да и …

– Зайдите к Берендееву, ознакомитесь с приказом на ваше новое назначение, – перебил его Мортимер. – Соседний кабинет. Что касается плана города, должностных инструкций, удостоверений, перечня объектов, и прочего – всё найдете у себя дома на кухонном столе. Если что неясно – милости прошу…

Ознакомившись у Берендеева с приказом, в котором были указаны просто сумасшедшие оклады, Лера с Черемушкиным спустились вниз, на улицу, где их уже ждал Саврасов…

Участок, выделенный им Мортимером, располагался на опушке Волшебного леса, точнее – был частью опушки. Он был не единственным, к нему примыкали ещё с десяток участков, ещё необжитых, но с полным комплектом хозяйственных построек, включая разномастные особняки. У Черемушкина с Лерой особняк был трехэтажный, сам кремовый, наличники и двери белые, крыша красная, черепичная. У соседей сочетание цветов другое, у других третье, а в массе получался этакий сказочный хуторок, на который приятно посмотреть. Между участками живая изгородь из карагана.

Участок был тщательно вычищен от деревьев, но, скажем, яблони, груши, персиковые и банановые деревья остались нетронутыми. Кстати, банановое дерево – вовсе не дерево, а высоченная трава, но от этого бананы не становятся хуже.

Остался декоративный кустарник, а также естественные полянки с растущей на ней земляникой. И ещё альпийская горка с водопадом – это уже было рукотворное, это уже кто-то расстарался.

Хозяйственных построек было немного: гараж, баня, сарай, летняя веранда с кухней, будка Трезора. На последней немного остановимся.

Это была vip-будка, выполненная в виде домика на фундаменте, с террасой и застекленными окнами. Дверца открывалась в обе стороны, в домике у стены имелся высокий и большой, под размер Трезора, нейлоновый лежак с бортами, чтобы во сне не свалился, с матрасом на основе гречневой лузги. Трезор немедленно повалился на лежак, закрыл глаза и оттопырил ухо, показывая, что бдит.

Они не отошли и на десять шагов, как из будки донесся мощный храп.

– Хорош защитничек, – сказала Лера…

В особняке запросто могли бы разместить три больших семьи. На каждом этаже туалет и ванная, на нижнем кроме кухни и скромного холла три солидных комнаты, на двух верхних этажах таких же комнат четыре. Мебель, чувствуется, дорогая, но ничего не давит, всё комфортно, много света и воздуха. Был ещё чердак, но туда Лера только заглянула, а Черемушкин даже не стал любопытствовать.

Дом, между прочим, был добротный, стены на случай войны или землетрясения в два кирпича. С третьего этажа видна была синяя гладь водоема, он, водоем, был совсем рядом, метрах в ста, только луг с полевыми цветами перебеги.