Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

Глава 23. Научный Центр

Мусатов понимал, что обленился. Стало расти пузцо, у двадцатипятилетнего-то, округлилась физиономия, но главное – ничего не хотелось делать. При зарплате в четыреста тысяч рубликов напрочь исчезла мотивация к творчеству. Ей Богу, нищему (относительно, конечно) было проще. А ведь обещал Мортимер, что будет нагружать по самую сурепицу. Где она, эта сурепица? Так, разовые поручения, симпозиумы, на которых нужно сидеть с умным видом и порою кивать головой. И ведь стало нравиться.

Но этим утром всё пошло по-другому, а началось с того, что Олег Павлович вызвал его к себе и первым делом сказал:

– Вы почему это, дорогуша, только что не поздоровались с Тамарой?

Прямо в лоб. Действительно, Мусатов, торопясь, проскочил мимо Тамары.

– Черт, – сконфуженно промямлил он. – Извините, задумался. Она что – накапала? Когда, спрашивается, успела?

Мортимер вынул из стола конфеты «Рафаэлло» в железной банке, украшенной красным бантом, и сказал:

– Идите, искупайте вину, потом ко мне. Не торопитесь.

Мусатов отсутствовал ровно пять минут. Вошел раскрасневшийся, с блуждающей улыбкой и томными глазами.

– Порядок в танковых войсках, – похвалил Мортимер. – Пора вам, любезный учёный, переходить в решительное наступление, обзаводиться, так сказать, крепким тылом. Ну, ну, не смущайтесь. Я вас вызвал вот по какому поводу. Мы тут посоветовались и решили организовать Научный Центр. Одно из перспективных направлений – детальное изучение пространства Козырева. Вы, разумеется, знаете, что с помощью зеркал можно общаться с биополем Земли?

– Это очень любопытно, – туманно сказал Мусатов. – И какова моя роль?

– Возглавить этот Центр, – ответил Мортимер. – Оставаясь моим замом. Оклад, естественно, удвоится. Будет интересно, в Знаменске уже порядочно молодых зубастых ученых, у которых сногсшибательные идеи. Нужно идеи воплощать в жизнь. Вы как?

– Олег Павлович, дорогой, вы меня просто возрождаете, – с чувством сказал Мусатов. – Разумеется, за.

– Есть у меня юный вундеркинд, – улыбнулся Мортимер. – Толковый паренек. Не возьмёте под своё крыло?

– Как я могу отказать? – ответил Мусатов…

На конференции в Праге Мортимер не врал про жилой массив в лесопарке и научно-исследовательские корпуса. Имелся такой жилмассив в той части Волшебного леса, что поближе к Порталу. Дома здесь казались изящными, легкими, хотя сделаны были из стекла и бетона и имели по тридцать этажей и выше. Но ведь это смотря как сделать.

Этот город в городе уже был процента на два заселен текущими сюда непрерывным тоненьким ручейком научными и рабочими кадрами. Метрах в пятистах от него располагались пять научно-исследовательских корпусов, а чуть подальше – семь производственных. Аккурат между ними находился тот самый Научный Центр, о котором говорил Мортимер. Он был пока закрыт, но какие-то люди в зеленой спецформе сновали по его территории, наводя последний лоск.

До шоссе номер пять, которое рассекало Волшебный лес на две неравные части, от жилья и корпусов было рукой подать. Номер шоссе присвоил Планзейгер, который себе на уме, так что нечего гадать, почему взята эта цифра.

По шоссе с интервалом в три минуты туда-сюда ходили скоростные трамваи и автобусы вполне импортного вида, хотя спроектированы и сделаны они были в Знаменске.

На трамвае от административного корпуса до Научного Центра было семь минут езды, им-то сразу после разговора с Мортимером и воспользовался Мусатов.

Пожилой усатый охранник на проходной у ворот без разговоров открыл турникет и отдал честь опешившему Мусатову.

– У меня к вам два вопроса, – сказал Мусатов усатому дядьке. – Первый: почему не потребовали пропуск? И второй: зачем честь-то отдавать?

– А вот, – ответил охранник, показав Мусатову планшет с его цветной фотографией. – У нас тут вахта, а на вахте кто чего знат? На вахте никто ничего не знат. Поэтому выдана под роспись планшетка, которая подсоединена к прибору. Прибор вас узнал, прибор не обманешь. Вы директор.

– Но у меня пока нет пропуска, – возразил Мусатов.

– Получите, – охранник протянул ему новенькую красную книжицу. – У нас не заржавеет.

– А зачем честь? – слабо спросил Мусатов, насмерть сраженный допотопным диалектом.

– На планшетке написано, что вы генерал, – ответил охранник. – Большому кораблю большое, стал быть, плавание.

Мусатов только махнул рукой и пошагал дальше, на территорию центра. Поначалу он злился на Мортимера, что тот посадил такого пня охранником, потом подумал: а что? Хороший дядька, честь отдаёт. Молодой бы изгаляться начал, а этот с уважением.

Так что не стал он подкладывать старичку свинью.

Люди в зеленой спецформе уважительно здоровались, не махали перед носом метлами, ждали, пока пройдет. Тоже откуда-то знали. Это было приятно.

Сзади раздались быстрые шаги, его догнал, вы не поверите, Сергей Степанов, тот самый, который со страшной скоростью печатал ему, Мусатову, докторскую. Был он свеж, мускулист, загорел, что подчеркивалось белой тенниской. Белозубо улыбнувшись, Степанов сказал:

– Сергей Анатольевич, дорогой, рад вас видеть. Позвольте вас сопровождать, я уже здесь не первый день и всё знаю.

– Вот сюда, пожалуйста, тут будет удобнее, – говорил он, оттирая Мусатова от спрятавшейся в густой траве канавы, но тот назло шагнул в сторону и сверзился бы прямо на строительный мусор, если бы не Степанов, ухвативший его, потерявшего равновесие, за штаны. Выдернул, поставил на ноги.

– Да что ты мне шагу не даешь ступить? – прошипел Мусатов, приводя себя в порядок. – Кто ты такой?

– Ваш заместитель по хозяйственной части, – Степанов прищелкнул каблуками кроссовок. – Степанов Сергей Витальевич.

– Ладно, веди, Сергей Витальевич, – смилостивился Мусатов, понимая, что катастрофически окружен дураками.

То, понимаешь, грамотей на вахте, то теперь Сергей Витальевич, бывший охранник. Какая уж тут научная деятельность. Где вы, умницы и умники, интеллектуалы, корифеи в мельчайших тонкостях физики, где одна крохотная ошибка может перечеркнуть многомесячный кропотливый труд. Вот где ювелирная точность и ослиное терпение. Где ваш утонченный юмор, выданный с каменным лицом, с полнейшим безразличием?

– Веди, злыдень, – добавил Мусатов и, спохватившись, добавил: – Это я не тебе, друг любезный, это я сам с собой разговариваю.

Степанов конечно же обиделся, но быстро отошел. Поводил начальника по готовым уже этажам, показал лаборатории, компьютерный центр с самым мощным в Европе компьютером, зал для лекций и семинаров показал, оранжерею, столовую. Чувствуется, всё изучил основательно.

Короче, Мусатову понравилось, и он уже не считал Степанова злодеем, пнём и самозванцем. Позвонил Мортимеру, сказал, что в принципе Научный Центр к работе готов, в связи с чем у него, Мусатова, имеются два вопроса: кто будет набирать команду и почему охранник назвал его генералом?

– Команда уже есть, – ответил Мортимер. – Ребята перспективные, работают в научно-исследовательских корпусах, претензий к ним никаких. Я отобрал двадцать лучших, завтра принимайте. Можете провести собеседование, чтобы оценить уровень.

– Простите, уже завтра? – спросил Мусатов.

– Именно, – сказал Мортимер. – Так что с утречка прямиком в Центр. Приступайте к работе.

– То есть в Управлении можно не появляться? – уточнил Мусатов.

– Если понадобитесь, я вызову, – произнес Мортимер. – Что касается второго вопроса, то указом Президента на днях вам присвоено воинское звание генерал-майора. Или вы против?

– Нет-нет, не против, – пробормотал Мусатов. – Только всё как-то неожиданно. Так сказать, награждение непричастных.

– Я завтра заеду, – предупредил Мортимер. – Тогда и поговорим. Если, конечно, хотите.

– Не хочу, – сказал Мусатов, вовремя вспомнив, что Юлий Борисович Харитон, будучи главным конструктором и руководителем КБ-11 в Сарове, имел генеральское звание.

Значит, так нужно.

Глава 24. Курьер

Лаптев рассовывал по коробкам документы и рукописи. Помочь было некому, поэтому всё делал сам. Многое нещадно рвал в клочья, нечего на новое место тащить старьё. Мортимер возвращал писателям Знаменска прежнее помещение, извинялся за перегибы, допущенные отделом культуры. На завтра был назначен переезд, только опять же коробки придется грузить самому, из действующих писателей он, Лаптев, остался один. Даже Егоровна, увы, не выдержала пресса, умерла вчерашним утром.

– Есть кто живой? – раздалось с крыльца.

Странный вопрос – дверь-то распахнута, значит есть.

В комнате приема раздались тяжелые шаги, сопровождаемые перестуком колесиков, потом в кабинет ввалился грузный человек с толстыми черными усами, в зеленой униформе и зеленой бейсболке, везущий за собой чемодан на колесиках. Поставив чемодан напротив стола, спросил: «Вы Лаптев?» Симеон кивнул.

– Велено передать, – сказал усач, приподняв бейсболку и промакнув начинающуюся лысину цветастым платком. – Распишитесь.

Раскрыл перед Лаптевым журнал, поставил галочку там, где нужно расписаться. Подождав пару секунд и не уловив никакого движения, поднял глаза на Лаптева и четко, внятно сказал:

– Чемодан принадлежал Кузьминой Анастасии Егоровне. Внутри лежит записка, сделанная её рукой, в которой написано, что чемодан с содержимым нужно передать секретарю союза писателей Знаменска Лаптеву Симеону Оскаровичу. Смерть Кузьминой вызвана естественными причинами, поэтому следствие прекращено.

Лаптев расписался, потом с любопытством спросил:

– А вы, простите, кто?

– Курьер, – отчеканил усач и вышел.

Лаптев раскрыл чемодан. Сверху лежала записка, а под нею, на папках с рукописями, толстая тетрадь в клеточку – дневник.

– Вот даже как, – вздохнув, сказал Лаптев и вынул тетрадь. – Оказывается, ты, голубушка, была не просто Егоровна, а Кузьмина Анастасия Егоровна. Прости…

Вот некоторые записи из дневника местной андеграунд поэтессы Егоровны, которые, может быть, дадут нам некоторое представление о её жизни и о бурном росте замечательного и нехилого города Знаменска. А может, и не дадут.

«Июнь, 8, 19.00. Преследует ощущение, что будто долго спала, потом вдруг проснулась. Что было раньше – ни бум-бум. Это, наверное, склероз, либо старческое слабоумие. Но была же весна, ландыши, первые стихи. Или остались только последние? Решительно ни-че-го не помню.

Сижу в маленькой комнатке в компании с десятком сонных мух, за стареньким столом. Вынула из верхнего ящика толстую тетрадь, исписанную какими-то иероглифами, но она вдруг вспыхнула бесцветным пламенем и в один миг сгорела. С блокнотом из среднего ящика случилась та же история.

Но вот новая тетрадь, совершенно чистая, в ней и пишу.

В кладовке среди дряхлой одежды нашла чемодан на колесиках, набитый рукописями. Это стихи. Между прочим, не горят!

На лестнице шаги. Открываю дверь, против своей квартиры стоит сосед, активный такой носатый семит. Обернулся. „Здорово, – говорит, – Егоровна“. Стало быть, я Егоровна, уже что-то».

«Июнь, 12, 19.50. Из окна городок у нас маленький, плохонький, а пойдешь к центру – совсем другая история.

Нашла Дом Литераторов, богатый, белый двухэтажный особняк за высокой резной решеткой. Надо показать рукописи. Судя по всему, эти стихи мои. Да много-то как! В магазинах полно водки, но нет денег. Вот пускай и выплатят гонорар».

«Июнь, 20, 13.14. Денег нет совсем, да и откуда им взяться? Дом Литераторов (ДЛ) вовсе не организация, а клуб по интересам с выпивкой и закуской. Так просто не попадешь, нужен пропуск. Где взять пропуск, чтобы хотя бы поесть? Рукописи никто рассматривать не стал, один только Язвицкий долго пялился на стих о Малой Родине, классный, между прочим, стих, потом фыркнул, как конь, и ускакал в ресторан. Тоже мне литераторы, пьют, как лошади.

На задворках ДЛ есть помойка, куда выбрасывают ресторанные объедки, а через решетку можно перелезть. Поганая, конечно, еда, но хоть что-то.

Вечером приходила девица из службы регулирования и надзора. Оказывается, эта служба разыскивает не только тунеядцев, но и людей в возрасте. Я оказалась в нужном возрасте, мне положено денежное пособие. Это называется вспомоществование. Звучит погано, но постановка вопроса очень даже приятная».

«Июль, 3, 14.59. Случилось страшное. Внезапные смерти, один за другим на кладбище таскают гробы с лучшими писателями. ДЛ катастрофически пустеет».

«Июль, 15, 23.11. Перед обедом зашел сосед. Принес бутылочку. Сам её и выпил, а выпивши, сказал, что не может больше хранить тайну. Тайна его такова.

Где-то месяц тому назад на том месте, где сейчас стоит Галерея, а тогда на пустыре, произошло сражение. Бились двое в черных плащах, под которыми угадывались крылья, с поднятыми капюшонами, под которыми ничего не было. Мечи были огненные и высекали такие искры, что вспыхивали рядом стоящие сосны. Но тут же гасли. Бились недолго, минут, может, семь. В результате один, рассеченный пополам, упал, а второй вынул из-под его плаща светящийся предмет размером с книгу и спрятал под свой плащ. Потом отсек ему руку и закопал. После чего сжег рассеченного дотла пламенем из своего меча, будто это был огнемет. Победил угадай кто? Правильно, нынешний правитель Олег Павлович Мортимер.

– А второй кто? – спросила я.

– История умалчивает, – ответил сосед. – Руку эту я откопал, она оказалась золотая. Тяжелая, килограммов на десять. А теперь спроси у меня, зачем я тебе всё это рассказываю.

– Зачем?

– Чтобы и ты помучилась над этой тайной.

После этого сосед вредно так захихикал и ушел, а я напрямик в администрацию к Мортимеру. Так, мол, и так, говорю, сосед со мной поделился важной тайной. И всё рассказала.

Мортимер сказал, что всё это брехня, нету у него никаких крыльев и не было, но спасибо за сигнал.

В тот же день нагрянула служба надзора, выломала у соседа дверь, но никого не нашла.

Мне бы эту руку, уж я бы знала, что с ней делать. Десять килограммов тянут на полмиллиона долларов. Вах-вах-вах».

«Июль, 4, 12.34. Мортимер пообещал, что скоро будет коммунизм, даже лучше, чем коммунизм. Где-то мы это уже слышали».

«Июль, 30, 18.47. ДЛ перенесли в старую хрущевку, председателем поставили приезжего. Понаехали тут. Фамилия его Лаптев. Редкостный провинциал, просто редкостный, такому золотарем служить, а он в председателях. Ну и, естественно, с таким-то кругозором разве он способен оценить мои произведения? Да куда ему в рай толкаться? Ты бы, говорит, Егоровна, Ахматову, что ли, почитала, в крайнем случае Ахмадулину. Тоже, между прочим, женщины.

Убил, лапотник. Но я правду найду, правду не зароешь.

С утра к нему, как на службу. Закурю, он этого не терпит, пых-пых в нос и права качаю. А что, имею право, я же автор.

Когда он закипит, сидит весь красный, ухожу. Ну его нафиг. Я выше этого. Хожу по городу, который не узнать. Такой стал красавец.

Да, и в деньгах теперь не нуждаюсь. Имею законную пенсию, которая вместо пособия. Между прочим, персональная, приравненная к северной. Лично Олег Павлович сделал. Добра не забывает, чудо, а не человек.

Так вот, о городе. Раньше я запросто проходила пешочком от проходной до запретной зоны за полчаса, теперь то же время трачу от проходной до администрации Института. Однако! А уж что говорить про запретную зону, которую в народе называют Порталом. Туда шлёпать и шлёпать. Это что же выходит: город растёт, что ли? Вытягивается, как резиновый?»

«Август, 20, 9.00. Что-то писать совсем не хочется. Пишется хорошо, когда жрать нечего, когда в животе урчит. Вот тогда фантазия мчит галопом. А когда всё есть, да ну её в болото. Сейчас бутербродик наверну с семгой, а второй с красной икоркой, и к Лаптеву. Душу ему мотать, чтоб не задирал нос.

На чужом месте сидишь, парень, и будет это место для тебя почище раскаленной сковородки.

А почему ещё не хочется писать даже в дневнике? Да потому что полюбила бродить по городу. В других не была, а вот покажут по телевизору Москву – наш, ей Богу, лучше. И чище, и выше, и зеленее. Покажут Париж – всё равно наш лучше. Там серый камень, у нас белоснежные дома. Всегда солнце, но жары, чтобы вся потная, нет. Жарко, как положено, на пляже, а идешь по улице – везде тень от деревьев. Про Волшебный лес молчу, это просто рай.

Особо нужно сказать про магазины, где есть всё, свежее, вкусное. Одежда любая – чего только душа пожелает, на любой вкус и цвет. По социальной карте скидка аж 80 процентов. Где, в каком городе мира это видано? Эх, всё бы это да пораньше, когда была молодая».

«Октябрь, 25, 8.01. Сердечко второй день что-то заходится. Неужели приплыли? Нет, врёшь, я до хороших времен хочу дожить, которые не за горами. Олег Павлович умница, такого бы в Президенты, тогда Россия, глядишь…»

На этом записи обрывались.

Глава 25. Помощник

Лаптев крякнул с досадой и закрыл тетрадь. Ну, Егоровна, ну, ехидна. Поперек я ей, видишь ли, горла. Лапотник, видишь ли, золотарь.

В дверь громко постучали.

Лаптев открыл.

На пороге стоял невысокий черноволосый парень, который улыбнулся и сказал:

– Я Денис Антипов. Командирован помочь вам с переездом, а-то, слышал, у вас с кадрами напряжёнка.

– Переезжать будем завтра, вот завтра и приходите, – ответил Лаптев, захлопывая дверь.

– Я живу у Васи Черемушкина, – сказал оставшийся снаружи Денис. – Можете позвонить Лере. А вообще-то, направил меня к вам Олег Павлович Мортимер. Позвоните лучше ему.

Вот зануда, подумал Лаптев.

Пропустив в коридор гостя, вновь закрыл дверь на ключ, но делал это так, чтобы Антипов всё время был под присмотром. Спиной к нему ни-ни. Бояться не боялся, потому что был крупнее и имел разряд по боксу, просто на всякий случай. Мало ли что?

– Не доверяете? – спросил Денис, заметив его настороженный взгляд. – Куда идти?

Лаптев показал пальцем.

– Постойте-ка, – сказал Денис, проходя в приемную, заваленную исчирканными бумагами, папками, журналами и книгами. – Вы же тот самый Симеон Лаптев, который каждый Божий день цапался со старухой Егоровной. Взяли бы, да помогли напечататься, вам-то что? Убыло бы? А ей, старухе, приятно.

Лаптев ногой подпихнул к нему пустую коробку и проворчал:

– Во-первых, товарищ умник, у нас, в Знаменске, нет типографии. А во-вторых, жалко бумаги. Давай, всё, что с пола, вали в коробку. Потом сожжем, не таскать же за собой всякую нуднятину. Это хорошо, что ты пришел, вдвоём таскать легче.

Денис принялся набивать коробку. Заметил как бы между прочим:

– Подпись Черемушкина ничего не значит, а ваша бы подошла. Глядишь, и вышла бы книжка Анастасии Егоровны Кузьминой.

Пошёл за новой коробкой.

– Да кто ты такой? – возмутился Лаптев, разгибаясь. – Ты что, следил за нами? Откуда всё знаешь? Вынюхивать явился?

– Стихи, конечно, сочинила не Кузьмина, – сказал Денис, споро заполняя новую коробку. – Точнее, Кузьмина и тоже Анастасия Егоровна, но не эта. Её предшественница, близняшка, прототип. Но то, что они хорошие – это факт. Читали?

И покосился на Лаптева. Тот начал багроветь.

– Не читали, – сделал вывод Денис. – Какой же вы после этого председатель правления? Вот такие, как вы, и топят молодые таланты.

– Ну, хватит, – сказал Лаптев, после чего подошел к стулу и сел. Вытер потный лоб. – Не могу вспомнить – где я тебе дорогу перешёл?

– Нигде, – Денис сел рядом с ним на шаткую табуретку. – Да, я всё это видел. Будучи в потустороннем мире. Знаете, что это такое?.. Сказать нечего? И вот, благодаря товарищу Мортимеру, я чуть больше суток пребываю в новоприобретенном теле. Но очень даже не уверен, что это хорошо.

– Чем докажешь? – нудно спросил Лаптев.

– Под Квасюка нужно было ходить не с девятки, а с туза, – усмехнувшись, сказал Денис. – Тогда бы при своих остались.

Да, да, был такой неловкий момент в ту злополучную ночь, когда в один момент накрылись пять тысяч.

– А ещё вместо взбучки вам был обещан Союз писателей, – добавил Денис. – Было?

– Тут такое дело, – сказал Лаптев, потрепав его по колену, и встал. – Лучше я покажу.

Сходил в соседнюю комнату к чемодану, вернулся с дневником. Сунул Денису.

– Почитай, потом поговорим.

Денис полистал тетрадь, потом сказал:

– То, о чем говорил сосед Егоровны, он же Валет, он же Гриневский, закономерный финал. Разве может Кастодиан сравниться в бою с архидемоном? Естественно, Мортимер заставил его выйти на земной план, потом убил. Другой вопрос: почему Мортимеру не помешал Асмодей? Ведь он тоже был заинтересован в обладании Объектом. Вот этого я понять не могу. Могу лишь предположить, что Мортимер, как более умный и хитрый, навел его на ложную цель, отвлек, на время устранил. А когда Асмодей понял, что его провели, было поздно. Мортимер первым застолбил участок.

– Стоп, стоп, стоп, – сказал Лаптев. – Давай по порядку. Кто такой Кастодиан? Охранник Объекта? Нет, давай лучше начнем с другого. Откуда взялся Объект? Раньше тут были леса и болота.

– Если я скажу, что из тридцать четвертого измерения – это что-нибудь прояснит? – ответил Денис. – Что мы вообще знаем о Высших Силах, которые создают наш мир? Что мы знаем о Самом Главном, о Боге, который этими Силами повелевает? Абсолютно ничего. Со своей колокольни могу лишь предположить, что Объект – это макет, кстати, один из многих, на котором Высшие Силы отрабатывают варианты развития человечества. Вероятнее всего, я ошибаюсь, но наличие обращённых говорит в пользу этого. Мой знакомый ангел уверен, что экспериментальный Объект перешел в низшее измерение в результате дурацкого стечения обстоятельств. Сбой ускорителя под Женевой вызвал сбой в ноосфере планеты, Объект выпал в осадок в нашем измерении и обрел вещественность. Верится в это с трудом, что для Серафимов сбой какого-то земного ускорителя? За всем этим видится какой-то Замысел, этакая очередная проверка на разумность. Вот вам, ребята, Портал, вот вам ультиматоны, техника на грани фантастики. Ну-ка? И кто оказался первым? Правильно, архидемон. А потом уже наши бравые чекисты.

– Хорошо, – сказал Лаптев. – Дело ясное, что дело тёмное. А кто такой Кастодиан?

– Хранитель, – произнес Денис. – В дневнике сказано про светящуюся книгу. Это Гроссбух приходов-расходов, он же реестр, в котором Кастодиан вёл учет артефактов. Сейчас мы подходим к главному. Завладев Гроссбухом, Мортимер без труда собрал воедино совершенно секретные артефакты, с помощью которых возродил дракона Самаэля, супервоина Небироса, систему надзора и контроля Планзейгер. Учитывая, что временная система, в которой существует Знаменск, схлопывается, изолируется, Мортимер создал совершенный Объект, который может существовать сам по себе независимо от планеты Земля.

– Пора рвать когти, – пробормотал Лаптев. – Прости за глупый вопрос: почему у Кастодиана золотая рука? Она у него изначально золотая?

– Нет, конечно, – сказал Денис и посмотрел на часы.