Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

Глава 33. Дом Литераторов

На кухонном столе лежала папка с документами, удостоверениями, картой Знаменска, перечнем объектов и прочим, и прочим, а в гараже, вот чудо-то, стоял черный пятидверный Вольво-универсал с ключами в замке зажигания, правами и техпаспортом, оформленными на Леру Ворошилову. Всё правильно, Черемушкин машину водить не умел, а Лера умела. Мортимеру ли этого не знать.

Большой, как шкаф, холодильник был набит под завязку. Перекусив бутербродами с ветчиной, не той, магазинной, источающей неаппетитную влагу, а настоящей ветчиной, какую умели делать в советское время, и прихватив на всякий случай красные удостоверения, они поехали искать Дом Литераторов.

Трезора не взяли, он остался сторожить частную собственность. Спя и храпя.

Карта Знаменска была особая, трехмерная, с обозначением домов и значимых объектов, служащая одновременно GPS навигатором. Разумеется, в комплектации Вольво был свой говорящий навигатор, но карта была лучше, удобнее, она не просто подсказывала, куда ехать, а ещё и давала информацию по любому интересующему объекту…

А вот и Дом Литераторов, но совсем не такой, каким привиделся Черемушкину во сне. Тот был белый, двухэтажный, отгороженный от прочих зданий чугунной решеткой, располагался ближе к центру города. Этот же находился на окраине и занимал торцевую часть первого этажа пятиэтажного здания.

Вход был свободный, с улицы, но что-то никто сюда не рвался. Дом Литераторов занимал двухкомнатную квартиру. В первой комнате сидела старая карга с вонючей папиросой, торчащей из тонкогубого рта. Перед ней стояла старинная пишущая машинка, из машинки торчала пожелтевшая бумага. Полнейшая нищета, даже на завалящий комп денег нету.

– Авторы, что ли? – скрипучим баритоном осведомилась карга. – Или в туалет?

– Нам бы начальника, – важно произнес Черемушкин.

– Ишь ты, начальника ему, – развеселилась карга. – На лопате.

И, веселясь, затрясла седыми буклями. Хотя, скорее всего, это был парик.

– Ты с кем там, Егоровна? – раздалось из соседней комнаты. – Пошто людей отпугиваешь?

На пороге появился высокий молодой человек с пегими всклокоченными волосами, лохматыми бровями и диким пронзительным взглядом. На нем были полосатая рубашка с шейным платком и брюки с пузырями на коленях. Видать, много и упорно сидел.

– Проходите, товарищи, проходите, – сказал он и призывно махнул рукой, приглашая.

Усадив их на крытые дерматином шаткие стулья, он плюхнулся в кресло за своим двухтумбовым столом и сразу сделался маленьким, еле видно, так как кресло было низенькое.

– Вечно оно складывается, – забормотал он, пытаясь встать. – Какой дурак его сюда поставил? Было же хорошее кресло, нет – кому-то срочно понадобилось. А своё, хреновое, мне подсунул.

Встал, принялся дергать за сиденье. На шум приволоклась карга с висящей на плече большой раздутой сумкой, похоже весьма увесистой.

– Чего тебе, Егоровна? – сказал он, весь красный от натуги. – Иди домой, пиши, я за тебя писать не буду.

– Всё уже давно написано, – ответила она, попыхивая папиросой. – Знаешь же. Одной твоей подписи не хватает, а без неё, без твоей подписи, издательство рукопись не принимает.

– Бред, – вскричал он и неожиданно для себя выдернул сиденье на нужную высоту. – Издательство заключает договор не со мной, а с тобой, Егоровна. Иди им канифоль мозги со своими нетленками. Меня уволь.

– А вот не уйду, – заявила карга. – Измором возьму. Мне торопиться некуда.

И демонстративно села рядом с Черемушкиным.

– Вы кирпичик подложите, – посоветовала Лера, наблюдая за действиями долговязого. – Или два, или три. Стойка в кирпичи упрется, и кресло не сложится.

– Бестолку, – ответил долговязый. – Уже пробовал. Эта самая стойка проваливается в никуда, в неизвестность. Просто фантастика какая-то.

– Значит, нужно заменить кресло, – сказал Черемушкин, вынимая из кармана блокнот и ручку. – Так и запишем.

– Стоп, – долговязый застыл, потом медленно повернулся к нему. – Вы от администрации?

– Я заместитель Мортимера по культурной части, – важно сказал Черемушкин. – В связи с этим хотелось бы задать вам пару вопросов.

– Нет, нет, сперва я, – воскликнула карга, вытаскивая из сумки раздувшуюся от рукописей картонную папку. – Как хорошо, что я села рядом с вами, голубчик. Вы не против, что я вас так называю? Коли этот господин не желает подписывать ходатайство, подпишите лучше вы, будет весомо, грубо, зримо. Издатель будет просто обязан подчиниться. Силь ву пле, мон ами.

– Да ради Бога, – сказал польщенный Черемушкин. – Где чиркануть?

Карга ловко подсунула ему бумагу с машинописным текстом, по краям уже изрядно пожелтевшую, а под бумагу подложила свою сумищу, чтоб помягче, чтоб не изодралось.

Черемушкин размашисто расписался.

Карга чмокнула его в щечку, обцеловала бесценное ходатайство, сделала ручкой долговязому и была такова.

– Не женщина – порох, – бросил вдогонку Черемушкин.

– Вот так и плодятся бездари, – задумчиво сказал долговязый. – Тараном, нахрапом, деньгами, чем угодно, только не талантом. Разрешите представиться: секретарь отделения союза писателей этого славного города Симеон Лаптев.

– Очень приятно, – ответил Черемушкин. – А я Василий Черемушкин. Город у вас, Симеон, хороший, растущий. Как москвич, хотел бы вам доложить…

– Васька! – осекла его Лера.

– Впрочем, это неважно, – сказал Черемушкин. – Да вы сядьте, а то неудобно голову задирать. Только не в кресло, убьётесь. Кресло я вам обещаю, хотите – сейчас съездим.

Его несло по кочкам, сам себя не узнавал. Это внезапное назначение выбило из колеи напрочь.

– А вы точно зам по культуре? – видя его торопливость, спросил Лаптев. – Чем докажете?

Вот тут-то и пригодились красные удостоверения, в которых значилось, что Черемушкин и Ворошилова не какие-нибудь проходимцы, а руководящие работники культуры Знаменска. Были тут и гербовая печать, и четкая подпись Мортимера.

Изучив каждое удостоверение, Лаптев признался, что видит такой документ впервые, но коли он, такой документ, существует, то никаких сомнений больше нет, а стало быть, оно и к лучшему. В смысле, есть у кого конкретно клянчить деньги на поддержку штанов. Ведь сейчас союз писателей не то, что раньше, когда творцов баловали красной икоркой, балычком и Госпремией. Увы. Сейчас писатель брошен в помойку действительности, где, сами понимаете, не до творчества. Скажем, секретарь союза писателей (тут Лаптев поклонился), то есть не самый последний из писателей, получает в месяц две тысячи рубликов.

– О, – сказал Черемушкин, имеющий сумасшедший оклад. – На эти деньги и Трезор не проживет.

– Трезор – это кто? – уточнил Лаптев, уловив в имени подвох.

– Один знакомый, – ответила Лера. – Так едем за креслом или не едем?

– Уж не знаю, как благодарить, – сказал Лаптев.

Глава 34. За креслом

Новенький сверкающий Вольво привел Лаптева в восхищение, а объемная говорящая карта, которая подсказала ближайший мебельный магазин, вызвала легкую оторопь.

– Вы ведь раньше не в пятиэтажке сидели, – сказал Черемушкин, чтобы вывести секретаря из ступора. – У вас, у писателей, был белый такой, помнится, двухэтажный особняк. А вокруг ажурная чугунная изгородь.

– Да, да, – воскликнул Лаптев, и на губах его заиграла легкая мечтательная улыбка. – Поначалу так и было. А какие творцы там сидели, какие глыбы.

– Язвицкий, например, – подсказал Черемушкин.

– Ну, Язвицкий – мелкая сошка, – начал было Лаптев и осекся. – А вы откуда знаете про Язвицкого? Вы же не местный, вас же из Москвы прислали. А говорите так, будто всё видели собственными глазами.

– Я и видел, – ответил Черемушкин. – Олег Павлович показывал. Он ваше заведение называл Домом Трудолюбия.

– Не он один, – у Лаптева навернулись слезы, он, не стыдясь, вытер их ладонью. – Начало было просто ошеломляющее, не знаю, чем объяснить – классик на классике. На этом фоне, естественно, Язвицкий был простой плотвой. Потом в одночасье что-то случилось, настоящий мор, никого из великих не осталось, все лежат по могилкам. Кого помельче служба регулирования и надзора упекла в кутузку. За что – не сказали. И осталась, братцы мои, такая шваль, такое ничтожество, да вы и сами только что видели эту Егоровну. Поэтесса называется. Тьфу. А мнит себя Цветаевой, и знаете почему? Я, говорит, могу в любой момент повеситься. Захочу и сделаю. Как Мариночка Цветаева. И пишу я ничуть не хуже. Вот кому вы, Василий, помогли.

– Трудно вам, – посочувствовала Лера.

– Не то слово. Вот уже седые волосы, а мне и двадцати пяти нету, – сказал Лаптев. – Так вот, о Язвицком.

– Простите, Симеон, – перебил его Черемушкин. – А что же вас-то служба надзора не упекла?

– Я, видите ли, в ту пору не был даже членом союза, – объяснил Лаптев. – Так, самородок, пишущий в свободное от работы время. Кстати, эту службу весьма быстро ликвидировали. И всё же вернемся к Язвицкому. Если бы его не упекли, он бы должен был сидеть на моем месте. Да, он не гений, как, скажем, Огюст Горбоносов, но на фоне нынешнего хлама – фигура. Я ему в подметки не гожусь.

– Так, значит, не плотва? – подала голос Лера, выруливая на стоянку возле мебельного магазина.

– Мы, литераторы, частенько делаем из мухи слона, но ещё чаще слона принижаем до мухи, – вздохнув, признался Лаптев…

Кресло на колесиках, которое выбрал сам Лаптев, спокойно влезло в багажник, то есть туда запросто уместился бы громадный Трезор. Много лучше, чем возить на заднем сиденьи…

– Вот что, Симеон, – сказал Черемушкин, когда они вернулись в кабинет Лаптева. – Чем нам с Лерой высасывать из пальца, изложите-ка лучше на бумаге, чего вам, писателям, не хватает. Скажем, не хватает того самого особняка, который союз занимал раньше. Далее, не хватает денег на зарплату постоянному составу союза.

– То есть, мне, – уточнил Лаптев, который до этого усердно кивал. – Ибо я и есть постоянный состав.

– Вот именно, – сказал Черемушкин. – Будем давить с двух сторон: я спереди, вы сзади… Вы не на заводе работали?

– На заводе.

– Случаем не обращённый?

– Нет, – ответил Лаптев. – На заводе работал всего лишь пару месяцев, а до этого был учителем в соседней деревне, преподавал литературу. Бесплатно. А тут набор на этот самый завод, приличная зарплата, я, естественно, согласился.

– Простите, Симеон, вам ваше окружение на заводе не показалось странным? – спросил Черемушкин.

– Показалось, поэтому я продержался всего лишь два месяца, – ответил Лаптев. – Хотя работа не трудная.

– И какая у вас, извините, была работа?

– Бригадир. Следил, чтобы никто не слонялся, чтобы за желтую черту не заходили, чтобы после работы никто не оставался. С этим было строго.

– Что за желтая черта? – не отставал Черемушкин.

– Вредное излучение, – сказал Лаптев. – Или что-то другое. Никто не знает. Зачем вам это?

– Много неясного, – туманно ответил Черемушкин. – Ладно, перейдем к делу. Вот, посмотрите.

Выложил на столе перед Лаптевым паспорта объектов культуры, собранные Мортимером.

– Бывали тут?

Объектов было немного, с десяток. Симеон быстренько просмотрел паспорта, утвердительно кивнул. Вообще, он как-то приободрился, повеселел, не новое же кресло так его расшевелило.

– Они все рядышком, – сказал он. – На отшибе. У нас теперь вся культура на отшибе.

– Будем исправлять, – пообещал Черемушкин. – С вашей помощью. С чего начнем?..

До конца рабочего дня они посетили все объекты, по которым плакала взрывотехника. Везде Симеона знали и везде царило вековое запустение. Не шли люди в Дома Культуры и театры, неинтересно было. Зачем смотреть современный балет, копирующий цирковую акробатику, когда лучше сходить в цирк? Или, скажем, любоваться на столичных актеров, которые по ходу постановки натужно, морщась от застарелого цистита, вяло мочатся на передние ряды зрителей. До второго не достают, напора не хватает.

Короче, городского цирка нет, а писунов и своих хватает, только свистни.

– Кстати, – вспомнил Черемушкин, когда недолгая экскурсия по объектам культуры закончилась. – Ни одного издательства. Где собирается издаваться Егоровна?

– Частников забыли, – напомнил Лаптев. – Есть у нас варяги из Тамбова, только плати. Но и на них распространяется обязательный процент, вот в эту лазейку и нырнет наша «Цветаева». Издадут десять книжонок, а в выходных данных укажут тираж десять тысяч. В любом случае это влетит ей в копеечку.

– Ой, ребятки, – сказала Лера. – Давайте отложим на завтра, я устала…

Трезор давно проснулся и встретил Леру и Черемушкина мощным голодным лаем. Несмотря на то, что по словам Мортимера он был киборгом, с медицинской точки зрения он являлся биологическим организмом, содержащим механические или электронные компоненты, то есть в любом случае нуждался в пище. Пища была недоступна, и он схряпал доверчивого суслика, который не допускал и мысли, что его в этом добром мире кто-то может слопать. Хотел схряпать второго, но тот нырнул в норку. Понял, что мир этот не так добр.

Достав из морозильника мороженого мяса, Черемушкин отнес его Трезору, но тот вовсе не накинулся на вкусную еду, а принялся этак внимательно присматриваться к Василию.

– Ты это брось, – сказал Черемушкин, бочком-бочком уходя к дому. – И не смотри на меня так.

Трезор, не отставая, шел следом, потом одумался, вернулся к мясу…

Этим же вечером при подходе к новому своему жилью Дергунов столкнулся с Брызгаловыми. Те кинулись было к соседнему корпусу, спасаться, но Дергунов крикнул, что всё-всё расскажет Мортимеру, и те вернулись. Признались, что сюда их поселил Шарк-Шарк, и что на него нашло? Ведь гад был тот ещё. Да ладно, сказал им Дергунов, я пошутил, никто и знать не будет, я же не последняя сволочь. То есть, сволочь, но не последняя, развеселились Иеремии. Короче, похохмили и разошлись, а утром…

Глава 35. На что намекаешь, приятель?

Утром Старожил, тот ещё проныра, доложил Дергунову, что в коттеджном поселке появилась парочка, издалека не разглядел кто, но парочка, наверное, не простая, потому как заняла лучший участок. Участок охраняет злющий пес, за версту учуял его, Старожила, принялся гавкать, пришлось с разведкой отложить. Ему-то, Старожилу, всё это пофигу, но как-то нехорошо, что Лексея не предупредили. Он же, Лексей-то, в Волшебном лесу главный.

Дергунов оседлал свой верный велик – и к поселку.

Злющий пес учуял его издалека, но гавкнул всего лишь разок, для приличия. А когда Лёшка подъехал, перемахнул через ворота и, поскуливая, кинулся навстречу, повалил вместе с велосипедом.

– Трезор, – сказал Дергунов. – Я тоже тебе рад, но дай подняться.

А из калитки к нему уже спешили Васька с Лерой.

– Кто бы это, думаю, тут у нас появился? – говорил Дергунов, поднимаясь. – Оказывается, вот кто.

– Пошли, посмотришь, как устроились, – радушно предложил Черемушкин, оттирая ластившегося к Дергунову Трезора. – Три этажа, старик, с мебелью, всё задаром. Тебе, поди, тоже дадут.

– Дадут, – охотно согласился Дергунов. – Потом догонят и ещё дадут. Вы здесь ночуете?

– Пожалуй.

– Тогда вечером. Не против? Да, кстати. Иеремию помнишь?

– Помню, – без особой радости ответил Черемушкин.

– Конечно, не против, – сказала Лера.

– Ребяток чуть не сгноили в Галерее, – продолжил Дергунов. – И помог им, не поверите, Шарк-Шарк. Сейчас живут в клинике. На птичьих правах. Я, кстати, тоже в общаге. И Семендяев.

– На что намекаешь, приятель? – спросил Черемушкин. – Я же не виноват, что у нас семья.

Получилось суховато.

– Совсем забыл. Пожалуй, вечером не получится, – Дергунов засобирался, начал поднимать свой велик, который валялся на обочине.

Трезор понял, что с ним играют, резво подскакал, да не подрассчитал. Оба кубарем покатились в кусты…

– Кто такой Иеремия? – спросила Лера.

Они ехали вдоль поблескивающего под солнцем водоёма. Ехали молча, потому что Лера не хотела разговаривать, а тут вдруг заговорила.

– Обращённый, – ответил Черемушкин. – В самом ещё начале, когда Семендяев кинул нас с Лёшкой на Объект, помог нам. Второй раз я его увидел уже в клетке в Галерее. Раздвоенного.

– Что такое обращённый? – спросила Лера.

– Интересный вопрос, – сказал Черемушкин, который сам толком не знал, что это такое. Обращённый и обращённый, так назвали, а кто назвал, почему назвал? Так принято, так здесь говорят. И вдруг в голове его сами собой начали возникать слова, которые складывались в предложения, и он начал послушно повторять:

– По словарю обращённый – это тот, кто принял иную веру. Но здесь немного не так, тут скорее всего имеется в виду тот, кто вводится в обращение. Как, например, новый рубль. Короче, обращённый – это абориген, биоорганизм, коренной житель Объекта. В один момент они, эти аборигены, начали со страшной скоростью мутировать, вымирать. Мортимер упрятал их всех в Галерею, там особая атмосфера и они вроде не так мрут. То есть, спас. Назвал экспонатами, хотя какие они экспонаты. С их точки зрения он изверг.

– А ты как думаешь?

– Какой же он изверг, если спас? – ответил Черемушкин. – Биороботы протягивают ножки много чаще, именно их пускают на переработку. Обращённых тоже пускают, но гораздо реже. Что их, хоронить, что ли?

– Уймись, – сказала Лера. – Куда это тебя понесло?

– Сама же спросила, – отозвался Черемушкин. – Кстати, гении, о которых плачется Лаптев, тоже обращённые. В них была внедрена уникальность первоисточника, каким образом – не знаю. Это, я думаю, их и погубило. Гениальность дается Богом, и даётся человеку, а не искусственному созданию, у которого нет души.

Всё, отпустило. Вот она – цена тех пяти минут в белом кожаном кресле. Мортимер зацепил крепко, может даже чип вставил. Теперь диктует.

– Вспомнила, – сказала Лера. – То-то, думаю, имя знакомое. Это Денис говорил про Иеремию. Просил, если можно, похлопотать, потому что он сможет меня вылечить.

– Дениса только слушать, – усмехнулся Черемушкин. – От чего вылечить-то?

Он нарочно держался бодрячком, чтобы Лера себя не загоняла в тупик.

– Понятия не имею, – пожав плечами, сказала Лера. – Хорошо, а кто такой Шарк-Шарк?

– Директор Галереи, в которой в клетках сидят обращённые, – ответил Черемушкин. – Зачем сидят – не знаю, может, за их исходом кто-то наблюдает. Какие-нибудь учёные. Ученые ведь любят наблюдать за кроликами, обезьянами, а тут почти что люди. Шарк-Шарк следит, чтобы обращённые не сбежали, хотя куда им бежать – вне Объекта они мгновенно самоуничтожатся.

– Почему?

– Так устроен Объект, – сказал Черемушкин. – Ну, всё, приехали.

Лаптев их ждал. Признался, что давненько не чувствовал такого прилива сил. Почему, спрашивается? Потому что впереди появился просвет.

– Между прочим, – сказал Лаптев, – до вас тут побывала Егоровна. Уж так ругалась, так ругалась. Её с вашей, Василий, подписью, во всех инстанциях послали куда подальше.

– Что-то все эти Егоровны напрочь отшибают всякую охоту двигать культуру, – ответил Черемушкин. – Наверное, я погорячился.

– Нет, нет, – воскликнул Лаптев. – Только честный и порядочный человек сможет нам помочь. Крепитесь, мы с вами.

Лера фыркнула, но тихонечко, незаметно.

– Набросайте проект плана, – сказал Черемушкин. – А мы тем временем к Мортимеру.

– Давайте вместе набросаем, – возразил Лаптев. – А потом с этим проектом к Мортимеру. Так логичнее.

– Нет, нет, – сказал Черемушкин. – Финансы всегда впереди любого проекта…

Мортимер-директор как всегда был на месте.

– Очень, очень рад, – сказал Мортимер. – Присаживайтесь, голубчики. Как жильё – хорошо?

– Хорошо-то хорошо, – ответил Черемушкин. – Вот только Лёшка Дергунов ютится в общаге, заслуженный генерал Семендяев – там же, а мы, как баре, в царских хоромах.

– Так отдайте хоромы Лёшке или генералу, – не моргнув глазом, произнес Мортимер. – Я не возражаю.

– Э-э, – протянул Черемушкин. – Ну, я не знаю.

– А ты что скажешь, красавица? – обратился Мортимер к Лере.

– Там полно таких же особняков, – ответила Лера. – На всех хватит.

– Вот именно, – Мортимер выскочил из-за стола и принялся ходить туда-сюда, сунув правую руку в брюки и энергично жестикулируя левой. – Вот именно, рыжая ты моя умница. Раздарить нажитое – дело нехитрое, пусть даже нажитое досталось даром. Учти, Василий, ничто в этом меркантильном мире просто так не дается, за всё нужно заплатить свою цену. Может, этот дом заменит вам Москву, как знать. Велика цена? Несомненно.

– Э, нет, – возразил Черемушкин. – С какой стати? Да чтоб он провалился, этот особняк.

– Вот, пожалуйста, – Мортимер воззрился на Леру. – А твоё мнение?

– Не знаю. Не хотелось бы из Москвы-то. Здесь будет скучно.

– Я сказал: может, заменит, – Мортимер перевел взгляд на Черемушкина. – А, может, и не заменит. Всё зависит от вас двоих. Впрочем, не только от вас.

Темнил он что-то.

– Есть такой Лаптев, писатель, – сказал Черемушкин, меняя тему. – Молодой, толковый. Запросто может потянуть культуру.

Мортимер пожал плечами и сел в свое кресло. Зачем-то надел черные очки. Через пару секунд снял их, поморгал и печально посмотрел на Черемушкина.

– Я говорю: вот бы кого сделать вашим замом по культуре, – продолжал Черемушкин. – С хорошим окладом. А мне, если честно, не потянуть, не моё это.

– Я не спорю, – произнес Мортимер. – Скажи ему, что будет твоим замом, оклад назначишь сам.

Помолчал и вдруг хитро улыбнулся.

– А ведь мы победили, – сказал он. – К нам идут большие деньги. Не сегодня-завтра нагрянет представительная делегация. Так что, сидите, ребятки, в своей трехэтажной лачуге и не рыпайтесь. Свободны.

Ребятки потянулись на выход.

– Лера, – негромко сказал Мортимер. – Задержись на пару секунд. А ты, Василий, иди себе, иди. Внизу подождешь.