Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Глава 5. Вопреки логике

На первом этаже их ждали. Едва они спустились по предательски повизгивающей лестнице, из темноты коридора выступили две коренастые фигуры в мятых пиджаках и жеваных брюках. Лица были скрыты под кепками-аэродромами, выглядывали лишь массивные подбородки, о которые кулаки отшибешь.

– Документы, – сказал один из коренастых глухим басом.

– Паспорт, удостоверение? – миролюбиво уточнил Черемушкин, понимая, что права качать нет никакого смысла и что драться придется одному, на Дергунова надежды никакой.

При этом он отдавал себе отчет в том, что дракой тут дело не решишь, уж влипли, так влипли, эти двое далеко не единственные. Всё дело в Иеремии, который вдруг сделался поднадзорным. Кто ж знал?

– Шуткуешь, парниша? – усмехнулся второй верзила. – У нас тут особые документы требуются, к нам можно только по особому распоряжению. Вот и гони пропуск.

Протянул руку, и тут же попался на прием, с грохотом, подняв тучу пыли, рухнул на дощатый пол. Другой дядя обхватил Черемушкина сзади, сдавил мощными руками, но, получив локтем по носу, взревел от боли и ярости, ослабил смертельную хватку, затем и вовсе отпустил. Повалить его, держащегося за нос, было секундным делом. Да уж, не борцы, не борцы, но, что интересно, кепки так и не слетели, будто приклеенные.

Дергунов нашарил под лестницей вонючие шмотки выдворенного из подъезда бомжа, которых с лихвой хватило, чтобы крепко-накрепко, спина к спине, примотать друг к другу верзил и вставить кляпы. Запихав их, тяжеленных, всё под ту же лестницу, друзья поспешили к выходу.

Демонстрация уже прошла, оставив после себя разноцветные клочки бумаги, лопнувшие воздушные шарики, пустые бутылки. От соседнего дома, поругиваясь, к замусоренной дороге плелся дворник с метлой, кроме него во дворе никого не было.

– Так, дом 31, – сказал Черемушкин, прикидывая, куда идти. – По нашей стороне. Пойдем дворами, чтобы не светиться.

Пошагал было налево по узкому выщербленному тротуару, но Дергунов, вцепившись в локоть, как клещ, остановил его и горячо зашептал в ухо:

– Чувак, не сейчас. Нас же будут искать, костей ведь не соберешь.

– Оставался бы дома, – вырвав локоть, раздраженно бросил Черемушкин. – А раз ты здесь, будь добр работай. За мной.

И, хмурясь, решительно пошёл дальше.

В самом деле, какого черта, ничего ещё толком не узнали, сплошной туман, а этот туда же: костей не соберешь, нас будут искать…. Ну, будут, кто ж знал-то, что так обернется, но задание есть задание, проще простого всё бросить и ломануть в кусты…

Всё шло как-то не так, вопреки логике. Нет, конечно же, в сопредельном мире, то есть в мире с нашей позиции не настоящем, вымышленном, и логика должна была быть не настоящая, но, ребята, ведь это даже ежу понятно, что если некто Иеремия вышел из доверия и к этому Иеремии должны явиться некие, скажем, агенты, то либо в жилище Иеремии располагается засада, либо за агентами организуется слежка. А её, этой слежки, нету. И двое в грузинских кепках на роль контрагентов никак не тянут…

Что-то острое кольнуло в шею, и всё потемнело перед глазами…

Очнулся он в большой комнате со светлыми, залитыми солнцем обоями, на жестком стуле, туго обвязанный бельевой веревкой. Попробовал встать, стул не пустил. Ломило затылок, голову не повернуть, зачесался нос, по которому иезуитски медленно стекала капелька едкого пота. Сзади кто-то замычал, Василий скосился и увидел примотанного к такому же тяжеленному стулу Дергунова. Глаза у Лёшки были как у алкаша, хватанувшего литровую кружку самогона.

Из мебели в комнате наличествовал двустворчатый шкаф темного дерева и большой круглый стол, да вот ещё стену украшала фотография мужика в темно-зеленой военной форме неизвестного рода войск. Мордуленция у вояки была знакомая, ба – да это же генерал Семендяев. Правда, лет эдак на тридцать моложе, ещё без этих ниспадающих на воротник щек, без набрякших мешков под глазами…. Но позвольте, откуда здесь-то?

В дверном проеме бесшумно, будто из-под земли вырос, возник один из верзил в неизменной кепке, встретил взгляд Черемушкина, осклабился. Зубы у него были кривые, желтые и редкие, через один. Вразвалку подошел к Черемушкину, ударил наотмашь по уху, а ручонка у него тяжелая, пудовая, в голове зазвенело и что-то лопнуло. Вновь замахнулся, но сзади кто-то негромко сказал «Отставить». Верзила отступил, из-за его спины вышел «Семендяев», тот, что на фотографии.

Деловито осведомился:

– Фамилия? Цель прибытия?

Точь в точь, как два Сергея, сухо, деловито, и при этом в глаза смотрит, не отрываясь, не мигая.

– Черемушкин, – ответил Василий, с трудом ворочая немеющей челюстью. – Цели как таковой нет.

Голова готова была лопнуть от звенящей боли.

«Семендяев» продолжал сверлить его взглядом матерого удава, от которого мурашки по спине. Пауза затягивалась, но боль, как ни странно, проходила.

– Врёшь ты всё, – сказал, наконец, «Семендяев» – За золотом пришел.

– За каким золотом? – не понял Черемушкин.

– Которое в сумке, – усмехнулся «Семендяев». – Валет нашел его первым, теперь в бегах. Ты же его ищешь, Валета-то?

– Ищу, – обрадовался Черемушкин. – Где он?

– Тебе всё доложи, – сказал «Семендяев». – Не ты один его ищешь.

И буркнул что-то непонятное.

Верзила выхватил из кармана здоровенный тесак, под ложечкой у Василия заныло. В тот же миг веревки на его руках ослабли, затем и вовсе свалились на пол. Сзади кто-то гортанно хихикнул и, жарко дыша в ухо, спросил: «Не обделался, гаденыш?» Это был второй амбал. Тем временем первый верзила освободил Дергунова.

– Как ухо, Вася? – подойдя, участливо спросил «Семендяев».

Помнится, имени своего Черемушкин не называл, но ведь и про Валета он тоже ничего не говорил. А ухо, между прочим, поныв, успокоилось. Почесывалось порою, однако не ныло. Вообще, наш человек терпелив, вынослив и зарастает на нем всякая гадость, как на собаке.

– Нипочем бы не заросло, – будто услышав, возразил «Семендяев». – Менанж вернул должок, но не подрассчитал, в результате лопнула барабанная перепонка. Век бы тебе, Вася, ходить глухим, если бы я не подлечил. Скажи спасибо.

– Спасибо, – ответил Черемушкин.

– Держись меня, – «Семендяев» подмигнул. – Пару слов, чтобы поставить точки над «и». Два моих помощника, Менанж и Фазаролли, которых ты одолел в рукопашной, люди юные, неопытные, но очень быстро всему учатся, так что не задирай носа. Впрочем, насчет помощников – это я поспешил. Какие они, нафиг, помощники? Так – подготовишки, заготовки, сырье. Ты нужнее, ты, вроде, подходишь, но придется поднапрячься, чтобы оправдать доверие.

И ни к селу, ни к городу хохотнул. В итоге получилось несерьезно.

– Как-то вы поаккуратнее бы, могут и услышать, – пробормотал Черемушкин, которому почему-то очень неудобно было сидеть в кресле, будто на разъезжающейся поленнице сидел, бугристо, всё ходуном ходит, того и гляди загремишь.

– Что такое гипноз знаешь? – усмехнулся «Семендяев», не спуская с него глаз. – Учили вас этому в университете?

– Какая разница: учили – не учили? – сказал Черемушкин.

– Кто может услышать, Вася? Ты о ком?

Тут Черемушкина отпустило, он оторвал от удава «Семендяева» глаза и увидел, что тот прав. Дергунов на своем стуле и двое амбалов застыли, как истуканы, в самых нелепых позах, вот только гипноз ли это?

– Короче, вводную я провел, чем очистил свою, хе-хе, душу, – в духе настоящего Семендяева сказал двойник. – Теперь я буду считать. При счете три ты, Вася, проснешься и этот разговор забудешь. Итак, раз, два, три…

Глава 6. Хлой Марасович

– Как ухо, Вася? – участливо спросил «Семендяев».

– Спасибо, ничего, – отозвался Черемушкин, ловя себя на мысли, что где-то когда-то это уже было – и чудесно помолодевший Семендяев, и громоздкий, жутко неудобный стул, и этот участливый вопрос.

– Вот и славно, – сказал «Семендяев». – На всё про всё у нас пять мину. Вот вам, перво-наперво, по аусвайсу, чтоб не прятаться по кустам. А вот ваша сумка. Или не ваша?

– Наша, наша, – наперебой сказали Черемушкин с Дергуновым.

На улице их в потрепанной зеленой колымаге, чем-то напоминающей Оку, ожидал Менанж.

– А где второй? – заикнулся было Дергунов, но верзила заорал, что нечего тут, ишь умный нашелся, понаехали, шпендрики ушастые, права качают, щас мигом в лоб, каждая секунда дорога, и Лёшка живо юркнул на заднее сиденье.

Черемушкин уселся рядом с ним, но машина не тронулась с места. Шоферюга повертел головой, посвистел фальшиво, затем вышел, попинал колеса, сел на свое место, сдвинул кепку на затылок. Впрочем, нет, не сдвинул, не получилось, лишь обозначил жест. Что она, кепка эта, приклеена, что ли?

Тут из подъезда появился Фазаролли с голубой захватанной папкой, деловой такой, умостился справа от своего приятеля, прогундосил: «Ехай давай», – одним словом – ба-альшой начальник.

Надо сказать, улица здесь была пошире, чем на окраине, дома повыше, поизящнее, «Семендяевский», к примеру, был десятижэтажный, желтого цвета, с башенками на крыше, настоящая «сталинка». Людей, правда, тоже было негусто и почему-то передвигались они не хаотично, а дружными толпами. Шли и болтали кто во что горазд. Но иные топали строем, под команду командира в штатском, и сами, между прочим, в штатском. Точно репетировали.

«Ока», пыля, промчалась пару кварталов, свернула налево, поколесила по кривому тряскому переулку, затем вновь вывернула на прежнюю трассу.

– Ты это, – сказал «начальник» Менанжу. – Бензину навалом?

– Навалом, – ответил Менанж. – Чего молчишь, умник? Говори, куда ехать-то.

– Ах, да, ты же не в курсе. Зомбера 31.

– Я и говорю – умник, – процедил Менанж. – Это ж в другую сторону. Дам вот щас по ушам-то, чтоб не умничал.

Фазаролли приподнял кепку и поскреб макушку. Голова его под кепкой была абсолютно без волос, с розовой, как у младенца кожей, нежной, гладенькой, будто присыпанной тальком. А ниже линии, отмеченной кепкой, что любопытно, торчали коротко стриженые волосы. Казалось, что вместе с кепкой «начальник» отодрал часть прически. Дергунов, который тоже всё видел, судорожно заглотал.

– Эй, эй, – одернул его Черемушкин. – Не вздумай.

– Глянь-ка, получилось почесаться-то, – по-детски обрадовался Фазаролли. – Прогресс, однако.

– Эволюция, туды её, – изрек Менанж. – Разворачиваемся!

И, лихо развернувшись, помчал в обратном направлении.

Чем ближе к окраине, тем мельче, обшарпаннее, грязнее был этот странный город, плавившийся в струящемся мареве полуденного пекла. Через три минуты «Ока» остановилась у крайнего подъезда стандартной пятиэтажки, Фазаролли передал Черемушкину голубую папку и сказал: «Третья квартира».

– И всё? – выдержав внушительную паузу, спросил Черемушкин.

– А чё ещё-то? – вяло сказал Фазаролли. – Ну, Берц. Ну, Хлой Марасович. Ты и сам знаешь.

– А что с папкой делать?

– Так отдашь, чудила, – сказал Фазаролли, а Менанж, отчего-то разъярившись, заорал:

– А ну, вылазь, сволочи. Развели тут детский сад. Ещё агенты называются.

Черемушкин с Дергуновым выскочили из машины, и Менанж немедленно дал по газам.

– Типа отпустили? – озираясь, спросил Дергунов. – Может, того? Не рисковать?

– Квартира номер три, – твердо заявил Черемушкин.

– Может, всё-таки рванем когти?

– Ну, как ты излагаешь? – укоризненно сказал Черемушкин. – А ещё журналист. Пошли.

На звонок в дверь не ответили, но в квартире номер три кто-то был. Что-то там, в глубине, тихо стукнуло, еле слышно зашуршали по полу тапочки, за дверью, прильнув к глазку, задышали. Или показалось? Но нет.

– Вам кого? – раздался изнутри настороженный, бдительный голос, этакий тенорок, который легко спутать с женским голосом.

– Хлой Марасович? – тихо сказал Черемушкин. – Мы от Иеремии.

– Не знаю такого, – ответил Берц, но от двери не отошел.

– Однако именно он вас посоветовал, – сказал Черемушкин. – По поводу Гринбаума. Повторить громче, чтобы соседи услышали?

– Умоляю вас, – пробормотал Берц, торопливо впустив их и тут же заперев дверь на ключ. – Ну что за манеры? При чем здесь шантаж?

Увидев в руках Черемушкина папку, он испуганно заморгал. Был он мал, тщедушен, стар, плохо пострижен, одет в шаровары и ношеную майку, которая была ему велика. Черемушкину стало его жалко.

– Почему вы боитесь? – спросил он. – Я даже не знаю, что в этой папке.

– Я тоже не знаю, – признался Берц. – Но я знаю, чья это папка.

– Что за суета вокруг какой-то занюханной картонки? – начал было Дергунов, но Черемушкин его перебил.

– Чья же? – осведомился он.

Берц опустил глаза и, протянув руку, невыразительно сказал:

– Дайте…

Папка оказалась абсолютно пуста, но Берца, который близоруко поводил по ней, открытой, своим мясистым носом, вдруг словно подменили. Он оживился, расправил плечи, втянул висевший мешком живот, глаза его загорелись, как у орла, узревшего добычу.

– Вы именно по адресу, молодые люди, – заявил он игриво. – Какая удача, что именно вы и именно ко мне.

С этими словами он резво умчался в комнату и с треском захлопнул за собою дверь. Через пару секунд раздалось подозрительное шипение, вслед за чем защипало в горле, а на глаза навернулись непрошенные слезы.

– За мной, – смекнув, в чем дело, скомандовал Черемушкин и бросился к входной двери, но та не поддалась. И ключа в замочной скважине, кстати, не было, этот мошенник Берц, прикинувшись овечкой, спрятал его в карман.

Это было последнее, о чем успел подумать Черемушкин…

Очнулся он с чугунной головой. Было темно, глаза коли, плечи ныли от долгого лежания на твердом полу, руки и ноги не повиновались, и понадобилось какое-то время, чтобы они наполнились жизнью. Рядом завозился Дергунов, хрипло спросил:

– Который час?

– Рано ещё, спи, – ответил Черемушкин и сел.

Глаза понемногу привыкали к темноте.

Та-ак, похоже, они заночевали всё в том же злополучном коридоре, хорошо ещё, что проснулись. В сумраке проглядывался проем распахнутой двери в комнату, куда скрылся Берц, теперь, естественно, дверь открыта, а его, поганца, там нет.

– Рюкзак и сумка на месте, – сообщил Дергунов. – Слушай, Вась, а что в этой дурной сумке? Все руки оттянула. Посмотреть, что ли?

– Твоя сумка? – усовестил его Черемушкин, после чего встал на затекшие ноги, деревянно пошагал в комнату к окну. Ночная улица была темна и пуста, горела лишь единственная лампочка над дверью продмага, как в какой-нибудь захудалой деревней, да в черном небе уныло просвечивал узкий серпик луны. Хотелось завыть от тоски, но вдруг случилось невероятное, вдруг всё преобразилось.

Дома засияли многочисленными огнями, улица наполнилась спешащими по своим делам и гуляющими прохожими, а вот и сверкающий розовым лаком длинный лимузин, остановившийся прямо напротив окон. Из лимузина выбрался рослый, широкоплечий парень с черной блестящей вьющейся шевелюрой, подошел вплотную к окну и, широко улыбаясь, послал Черемушкину воздушный поцелуй. Что-то в нем было знакомое… Василий, торопясь, распахнул ставни, но красавчик уже забирался в лимузин. Миг, и машина тронулась, мощно набирая скорость.

– Чтоб мне лопнуть, – пробормотал Черемушкин.

Глава 7. Мортимер

Сзади с грохотом свалился стул. Опрокинувший его впотьмах Дергунов зашипел от боли, запрыгал на одной ноге. Черемушкин поспешил включить свет.

– Говорил тебе: нечего тут оставаться, – сдавленно сказал Дергунов. – Нужно было рвать когти, пока не поздно. Куда сейчас? Ты подумай.

– Точно – он, – произнес Черемушкин. – Так, Алексей, что ты видишь на улице?

Дергунов подковылял к окну и с издевкой ответил:

– Ночь, улица, фонарь, аптека.

– Только что сюда на шикарной иномарке подъезжал Хлой Марасович Берц, – сказал Черемушкин.

– И что же не вошел?

– А то и не вошел, что нечего ему тут делать. Он теперь этой скудной обстановке не соответствует. Он теперь лет на сорок моложе и весь такой накачанный, спортивный. Красавец, одним словом. Убедился, что с нами всё в порядке и укатил.

– В порядке ли, – усмехнулся Дергунов. – Что-то я никакой машины не слыхал. Что делать-то будем? Сейчас рванем или дождемся утра?

– Ты ложись-ка на диван, поспи по-человечески, – сказал Черемушкин. – А я поищу. Должно же что-то быть.

– Я при свете не могу, – заявил Дергунов, устраиваясь на диване и усердно взбивая маленькую тощую подушку, как будто от этого она могла вырасти.

– Не барин, – осадил его Черемушкин.

Для одинокого старого Берца двухкомнатная квартирка, в которой от силы набралось бы 35 квадратов, была жилищем роскошным, королевским. Он им гордился, потому что не каждый такое имел. Может, поэтому и вернулся попрощаться, хотя, возможно, и не только поэтому. В его воздушном поцелуйчике Черемушкин углядел намек, подсказку – ищи, мол, да обрящешь.

Уже через пять минут, приладившись к тонкой, как блин подушке, Дергунов усердно, с надрывным храпом, спал.

Тщательно обыскав большую комнату со спящим на диване Дергуновым и никаких бумаг, связанных с именем Валета, не найдя, Черемушкин перешел в спальню, и здесь после усердных поисков в куче старых желтых газет нашел-таки занюханный блокнот с относительно свежей записью на предпоследней странице. Валет здесь был зашифрован как В, а адрес был несомненно Московский: улица Садовая-Черногрязская, дом 11, квартира 9 – нигде больше такой улицы быть не могло. Прочие пометки в блокноте были либо закодированы, либо составлены на неизвестном языке. То есть, запись о Валете была адресована ему, Василию, или тому, кто мог прийти вместо него.

У Черемушкина гора с плеч свалилась. Только теперь, имея в активе выполненное задание, он позволил себе задавать вопросы, а именно: зачем нужно было Берцу усыплять их газом, что было в папке, чего они с Лёшкой не заметили, что произошло с Берцем, когда они были без сознания, и что произошло конкретно с ним, Василием, в это время, ведь он стал видеть то, чего не увидел Дергунов. Были и другие моменты, над которыми стоило поломать голову, но по всем меркам была глубокая ночь и утром нужно было явиться перед Семендяевым свежим и бодрым. А потому, сунув блокнот в задний карман брюк, Черемушкин завалился на большую скрипучую кровать в маленькой комнате и мигом заснул.

И мигом проснулся, ибо кто-то, сопя, начал трогать его волосы. Окно выходило во двор, а потому в комнате было темно, и этого, кто трогал, не было видно – так, что-то бесформенное в углу рядом с кроватью, слабо пахнущее душистым мылом и мирно посапывающее. Черемушкин отмахнулся и с ужасом понял, что трогающая его голову рука покрыта шерстью.

– Да не суетись ты, – сказал этот некто густым басом. – Тебе же лучше делают. Остынь. Ещё пара циклов, и забудешь, что такое сон, не нужен он нынче будет, потому как вреден и кучу циклов отнимает.

– Цикл – это сколько? – машинально спросил Черемушкин, отдаваясь во власть незнакомцу, от которого, в общем-то, вреда не было.

– По земной мерке десять секунд, – неспешно ответил тот, вновь принимаясь за работу. – По другой мерке может быть и того меньше, а может быть и значительно больше, смотря где находишься, куда движешься. Время – оно, браток, дело растяжимое, это и у вас кое-кто понимает. Вот, скажем, сварганил ты хороший роман, заморозил в незначительном объеме сгусток времени, а потом этот сгусток не дает людям покоя годами, а иной раз и веками. Ну, вот и готово.

Действительно, спать совершенно расхотелось, а от ласковых прикосновений сделалось так уютно, так спокойно. И почему-то в комнате сделалось светлее.

– Э-э, – сказал Черемушкин. – А ты кто?

Вот уж ничего умнее придумать не смог.

– Зови меня Мортимер, – ответил некто. – Главное, не бойся.

Он вышел из своего угла – большой, под потолок, бесформенный, черный, поросший то ли корой, то ли перьями, то ли спутанными волосами, леший не леший, домовой не домовой, но что не человек – это ясно. В следующий миг, однако, стоило лишь Черемушкину моргнуть, Мортимер предстал перед ним этаким темнокожим, закутанным в серую рогожу старцем, а ещё через секунду старец превратился в молодого, лет тридцати, симпатичного негра. Нет, пожалуй, не негра, он был ближе к смуглому египтянину. Или всё же к негру?

– Так, похоже, лучше, – сказал Мортимер. – И мне удобнее.

Теперь он был всего лишь на три головы выше Черемушкина, не нависал огромной глыбой, не давил на психику. Напоминал кого-то, а кого – никак не вспомнишь.

– Вперед, Василий, – добродушно пророкотал Мортимер. – Не век же тебе в неучах ходить.

Вот ведь странное дело – не было у Черемушкина ни малейшего страха. Вроде бы и ситуация не из простых, и человек этот (впрочем, какой он, к свиньям, человек) вовсе не знаком, и ночь на дворе, и город вовсе не родной, а враждебный, непонятный, полный скрытых угроз, из которого, сделав дело, лучше бы побыстрее убраться, и тем не менее, не было этой подзуживающей подколодной тревоги, составляющей основу первобытного страха.

Следом за бесшумно идущим Мортимером, от которого всё так же слабо пахло душистым мылом, Черемушкин направился в коридор. Дергунов забормотал что-то во сне, заворочался и вдруг внятно и жалобно сказал:

– А я? Опять про меня забыли.

Он лежал на диване, поджав ноги, легкий плед сполз на пол. Василий подошел, закрыл ему ноги пледом, заглянул в лицо, убедился, что Лёшка дрыхнет.

– Не отставать, – донеслось из коридора…

Казалось, они попали в другой город. Улица вроде та, но и освещена она щедро, по-московски, и вместо выщербленного асфальта брусчатка, как в старой Вене, и фонари особенные, ажурные, как в несравненной Праге, и загадочно мерцающие витрины магазинов, и повсюду уютные будто бы игрушечные кафе, и столики, огороженные зелеными кустами, за которыми сидят и потягивают холодное темное пиво никуда не спешащие люди, у которых впереди целая ночь – волшебная, теплая, но не душная, а за домами потусторонне взмывают в черное звездное небо зеркальные небоскребы, слабо подсвеченные закутанной в серебряную дымку круглой голубой луной.

– Фантастика, – зачарованно сказал Черемушкин. – Откуда всё это?

Мортимер не ответил. Из темного переулка вывернул и остановился перед ними сверкающий розовым лаком длинный лимузин, тот самый, на котором укатил в неизвестность преобразившийся Хлой Марасович Берц.

В просторном салоне с пятью рядами кресел было темно. Они устроились в удобных креслах, и машина тронулась. Черемушкин всё никак не мог рассмотреть шофера, хотя тот сидел как вкопанный, лишь изредка поднимал голову в шестиклинке с лакированным козырьком, чтобы посмотреть в зеркало. Сам он, водитель, в этом зеркале над лобовым стеклом почему-то не отражался, как Черемушкин ни прилаживался – и справа посмотрит, и слева, ну нету никого и всё тут.

– Да не вертись ты, – сказал Мортимер. – Тебе-то что?

Между тем шофер переключил скорость, поддал газу, и машина помчалась всё быстрее и быстрее. В окнах замелькали дома, фонари слились в одну желтую полосу, затем всё унеслось назад, остались лишь черный купол неба да скудно освещённая луной полоса асфальта. Почему-то казалось, что они всё время мчатся под гору, земля вдруг сделалась с овчинку, и дорога уходила куда-то вниз. А, может, и правда вниз?

– Мэ-э, – проблеял Черемушкин. – Уж не в преисподнюю ли мы направляемся?

– Типун тебе на язык, – сказал Мортимер и вдруг хихикнул. – Что, боязно? А хотелось бы?.. Ладно, ладно, шучу. Мы едем к Порталу, там ты увидишь всю мощь, всё величие нашего Проекта.