Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Глава 39. Не экономьте на парикмахере

– Или не разбивает, – усмехнулся Тарнеголет. – Чувствуется, что вы не юрист, конкретики маловато.

– Разбивает, дорогой мой, разбивает, – утешил его Мортимер. – Могу сказать день и час, могу даже показать, как это произойдет.

Тарнеголет побледнел и начал вставать, рванул душивший галстук, просипел:

– Душно. Что вы там подмешали в боржом?

– Это всего лишь богатое воображение, – сказал Мортимер, усаживая его назад в кресло. – В Мюнхене вас ничего не спасет, а здесь вы будете в целости и сохранности. И всегда сможете побывать где вам угодно, зная наперед, что ничего вам не грозит.

– Сколько денег нужно? – мрачно спросил Тарнеголет.

– Пусть вас это не беспокоит, – сказал Мортимер. – С вашего счета будет снято ровно столько, сколько необходимо. Ваша электронная подпись у нас имеется. Единственное, что вам потребуется, это заключить договор с администрацией города, передав ей свои права на любого рода сделки. Вот тут вам придется расписаться. Через полгода удвоенная сумма поступит на ваш счет.

– Сколько? – прорычал Тарнеголет.

– Хорошо. Снято будет пятнадцать миллиард евро, поступит тридцать миллиардов. Вас это устраивает?

– А гарантия, значит, моё здоровье? – усмехнулся Тарнеголет, но чувствовалось, что ему тяжеловато. – Есть такой способ письма – вилами по воде.

– Дорогой мой Зиновий Захарович, – Мортимер взял его руку, начал поглаживать. – Поймите, вы член команды. Ещё два месяца назад у вас были только лишь шкатулка и скромное пособие, на которое вы позволяли себе ежедневно покупать курочку. Теперь у вас миллиарды евро. Посчитайте, вы же грамотный человек, сколько нужно получать в день, чтобы за два месяца стать обладателем пятнадцати миллиардов. Не ударяя при этом палец о палец.

– Да, действительно, – пробормотал Тарнеголет. – Как это у вас, у русских, называется – общак? Я кассир общака, как все ваши олигархи? В любой момент сапогом под зад, катись, Зиновий, колбаской по Малой Спасской.

– Э-э, да бросьте вы, – Мортимер отпустил его руку. – Никто у вас ваших денег не отнимает. Просто пришел такой момент, когда срочно требуется иностранная инвестиция. Это не просто модное слово, это жизненная необходимость. Дело в том, что южные инвесторы скупили дешевые активы в городе и взвинтили цены до уровня московских. Но оформляют сделки таким образом, будто продают эти самые активы по прежним, бросовым ценам. Городу это невыгодно, поэтому вы, господин Тарнеголет, как русский патриот, приходите нам на помощь, инвестируете ваши капиталы, получаете на этом законную прибыль и платите в городскую казну соответствующий подоходный налог. Честно? Да. Порядочно? Несомненно. Особенно если учесть, что город стремительно растет, сближаясь с Москвой. А если хотите обессмертить себя в веках…

– Не хочу, – панически воскликнул Тарнеголет.

– То можете инвестировать свои средства в будущее строительство, – закончил Мортимер. – И стать владельцем самых крупных в мире активов. Отцом-основателем.

– Можно я пойду? – попросил Тарнеголет, озираясь.

– Да, да, конечно, – ответил Мортимер. – И вот что я вам скажу напоследок. Я понимаю, что костюм у вас дорогой, но дорогим он не смотрится. Походите с милой девушкой Лерой по нашим магазинам, она подберет то, что нужно.

– Лучше куплю у себя, в Германии, – возразил Тарнеголет. – Не люблю итальянские костюмчики одесского разлива.

– Ошибаетесь, – сказал Мортимер. – Наш супермаркет лучше любого американского, где одно китайское шмотьё, и тем более немецкого, где вы прибарахлились. Самая последняя просьба: не экономьте на парикмахере, вас же знает весь мир.

– Откуда знает? – изумился Тернеголет.

– Посмотрите последние новости…

Берц уже ждал его в коридоре, обнял, понурого, за плечи, повел в свои апартаменты, спрашивая: «Что случилось, дорогой? Олег Павлович напугал?»

– Да уж, нагнал страху, – ответил Тарнеголет, дергая плечами, чтобы освободиться от объятий. – Рекомендует стать отцом-основателем, какую-то Леру навязывает.

– Основателем чего? – уточнил Берц.

– Вашего Знаменска. Вид на жительство предлагает. Даже не предлагает, настаивает.

– Немедленно соглашайтесь, – сказал Берц. – Олег Павлович плохого не предложит. Умнющий мужик…

Кабинет у Берца был маленький, метров тридцать, не чета Мортимеровскому. Зато обставлен изысканно, не кабинет, а антикварная лавка, что ни вещь, то предмет роскоши.

– И где же ты, Гриша, всё это надыбал? – с изумлением спросил Тарнеголет. – Это первый вопрос. А второй: если надыбал, то зачем держишь в кабинете? Ты же чиновник. Это неаккуратно, Гриша.

Подошел к напольным часам Говард Миллер в корпусе из виндзорской вишни, погладил изящную резьбу, прислушался, склонив голову, к размеренному тиканью, постучал пальцем по блестящему стеклу и спросил:

– Бронированное?

– Ну, что вы, Зиновий Захарович, – сказал Берц, подходя. – Всего лишь сапфировое. Кстати, корпус из шестнадцати пород древесины, циферблат медный полированный, цифры тоже медные. Все вставки из серебра. Вот этот механизм над циферблатом показывает фазы луны. Маятник тоже медный…

– Просто замечательно, – остановил его Тарнеголет. – И сколько же это чудо стоит?

– Уж и не помню, – поскромничал Берц. – Где-то под 800 тысяч.

– Хорош чиновник, – одобрил Тарнеголет. – В Китае бы тебя только за часы расстреляли.

– Да уж, – расцвел Берц. – Вы не видели, что у меня в сейфе.

– И что у тебя в сейфе?

– Печатный станок, – ответил Берц и расхохотался. – Всю эту роскошь я поставил только для вас, чтобы вам было приятно. Мне-то она ни к чему. Хотите, будет скромно, как в казарме? Хотите?

Тарнеголет хмыкнул и сказал:

– Ну, хочу.

– Закройте глаза, – попросил Берц. – И раз, и два, и три. А теперь откройте.

Тарнеголет открыл, в кабинете было пусто и страшно неуютно.

– Ну да, – сказал Тарнеголет. – Раз уж каменную гаргулью оживил, то это-то тебе что два пальца облизать.

– Знакомая формулировочка, – отозвался Берц.

– Надеюсь, золотые яйца настоящие? – Тернеголет огляделся. – Слушай, верни как было, а то зубы сводит от нищеты.

– Есть, товарищ командир, – сказал Берц. – Опять же закройте глаза. А яйца, кстати, самые настоящие. Думаете – это крашеное дерево? Готово, открывайте.

В самом деле, всё вернулось, будто вовсе не исчезало. Тарнеголет нервно сглотнул.

– Боржомчику? – тут же предложил Берц.

– И ты туда же, – сказал Тарнеголет. – Откуда вы всё знаете?

– Профессия такая, – ответил Берц, ловко, пальцами, открывая закупоренную бутылку. – Вот вы говорите – Олег Павлович вам Леру навязывает. Во-первых, не навязывает, а предлагает, как человека с очень хорошим вкусом и хорошей родословной. Во-вторых, вы её не видели. Увидите, будете тащиться.

– Уговорил, – сказал Тарнеголет, беря стакан, наполовину наполненный пузырящейся жидкостью. – Что за человек этот Олег Павлович Мортимер? Очень уж говорлив.

– Это он с вами такой, – ответил Берц. – На самом деле, он может с тобой пообщаться, не открывая рта, и ты его запросто понимаешь. Иной раз задумываешься – а человек ли он? Да вы пейте, пейте, выдыхается же.

– Вот даже как, не человек, – сказал Тарнеголет, отпивая. – Может, в этом разгадка? При вашей чудовищной коррупции без госпомощи вытащить из грязи занюханный секретный объект – это действительно может сделать только пришелец.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1. Сыпь всё

Действуя от имени импортного олигарха, Мортимер быстро выкупил у южан приобретенные ими активы. По близким к московским ценам, но всё же не по московским. Ему помогали биороботы самого бандитского вида со страшенными бицепсами и чугунными челюстями. Стоило такому бандюге посмотреть на ростовщика своими оловянными глазками, как тот, сам далеко не маленький и крутой до омерзения, моментально сдавался.

Следующим маневром была депортация южан из города, что желтой прессой было немедленно раздуто до вселенских масштабов. Тут же последовало осуждение данного шага представителями Евросоюза, а железобетонная Америка своим решением аннулировала выселение, как противоречащее мировым стандартам, и потребовала выдачи Мортимера органам правосудия США.

Он, конечно, не поехал, так дело и заглохло.

Разумеется, в вопросе с южанами Мортимер мог бы действовать другими методами, более для себя привычными, когда человек со вздыбленными от ужаса волосами сам отдаёт награбленное, а затем с лошадиным топотом удирает. Этого делать было нельзя, всё должно было происходить в рамках закона. Депортация малость отступала от закона, южане сняли жилье и интенсивно осваивали местные рынки, заваливая город турецкими помидорами. Никаких правил они не нарушали, а то, что помидоры эти даже под густой белорусской сметаной оставались травой, не их вина. (Поэтому жители покупали только то, что произрастало в Волшебном лесу – свежее, сочное, неимоверно вкусное и очень дешевое).

Но торгаши были позавчерашним днем, ненужным спесивым балластом, городу требовались молодые гении, а они-то как раз были на подходе – те самые молодые ученые, которые слушали Мортимера на конференции в Праге.

Их было немного, человек пять со всего света, попавших в Прагу совершенно случайно, так как никакая это была не конференция, а сами знаете что, но лиха беда начало.

И их нужно было где-то на первых порах расселить. Затем расселить следующих, потом следующих, а Планзейгер между тем со страшной скоростью будет возводить очередные дома-дворцы, только успевай договариваться о новых землях. Короче, ужас что намечалось…

У Леры была ладанка, и младший Иеремия засыпал в нее содержимое кулечка и спрятал в укромное место на чердаке. Содержимое выглядело неаппетитно и пахло соответствующе, то-то Черемушкина, который носил пакетик в заднем кармане, порой доставала мимолётная вонь. И он думал, что у впереди идущего случился нежданчик. Если же он был один, то пенять оставалось на самого себя. Через пару часов содержимое ладанки должно было преобразиться: стать жёлтым и рассыпчатым, как песок в пустыне, и обрести благовоние.

Дергунов на втором этаже особняка только ночевал, вечера же проводил с Черемушкиным и Лерой, а то заруливал к Брызгаловым, у которых можно было узнать много интересного о прошлом Объекта. Точнее, можно было бы, если бы захотели рассказать, но они всё больше торчали во Всемирной Паутине, благо у каждого было по компьютеру, и до разговоров были неохочи. Младший как-то начал рассказывать про секретный порошок, но на втором уже предложении замялся, потерял к разговору интерес и ушёл с ушами в Интернет, который запросто заменял Большой Мир.

– Что, Лёшенька, в Москву не тянет? – однажды спросила Лера.

Он подумал и признался, что тут интереснее и голова не болит. А там частенько болела, воздух, наверное, плохой, да и злоупотребления всякие.

– Пивко? – уточнила она.

– И пивко тоже, – ответил он как тот батюшка.

Находиться с ней, умной рыжеволосой красавицей, в одном доме было большим испытанием. Недаром раньше ещё, в гостях у Небироса они схлестнулись с Васькой именно из-за неё, из-за Леры. Распетушились, городили чушь, то-то ей, поди, странно было на них смотреть. И Небирос, железный человек, тоже на неё положил глаз. Но тут не иначе вмешался Мортимер, другого объяснения нету. Небирос отпочковался.

А взять миллиардера Тарнеголета. Вроде уже старец, хотя и еврей, из которых активность так и прёт, но старец же. Прилепили его к Лере, она его повозила по магазинам, а в конце рабочего дня отвезла в гостиницу по уши в неё влюбленного.

Может, лучше было бы остаться в лечебнице и терпеливо ждать нужного часа?..

Вечером Иеремия младший с таинственным видом подошел к Лере и прошептал: «Пора». После чего повел на чердак.

Выудил из тайного, самого темного угла завернутую в красивую тряпочку ладанку, открыл её, понюхал, поворошил порошок пальцем и удовлетворенно сказал: «Готово. Теперь нужен кагор, только чтобы освященный».

– Найдется, – ответила Лера. – Из Храма Христа Спасителя.

– Тащи, – сказал мальчик. – Вот бы где побывать-то.

– О чем вопрос? Пятнадцать минут езды до Ленинского Проспекта, да до Кропоткинской двадцать, а там до Храма рукой подать.

– Я невыездной, Лерочка, – вздохнул Иеремия. – И чашку с ложкой прихвати…

Отсыпав в принесённую чашку половину содержимого ладанки, он призадумался.

Они сидели на каких-то ящиках, которых на каждом чердаке всегда завались.

– Как тебя звали в детстве? – спросила Лера.

Он бросил на неё косой взгляд.

– Можно я тебя буду называть Рэмом?

– Хоть горшком назови, – буркнул он и почесал вихрастый затылок.

– О чем задумался, Рэм? – весело спросила она. – Может, я помогу?

– Да вот думаю – хватит ли, – ответил он. – А вдруг мало? Никаких инструкций нет – всё на пальцах. Может, это начинает действовать при достижении какой-то критической массы, а может, можно добавлять – дискретно, то есть.

– Если сомневаешься, сыпь всё, – предложила Лера, отметив про себя, что мальчик не так прост.

– Экая ты хитрая, – сказал Иеремия. – Чтобы всё тебе одной. Может, кому-то ещё позарез нужно.

– Что это за штука такая? – спросила Лера.

– Я думал, Василий тебе говорил, – произнес Иеремия. – Этот порошок – эманация Серафимов. Что такое эманация знаешь?

– Догадываюсь, – туманно ответила Лера, пожимая плечами.

– Цитирую энциклопедию, – сказал Иеремия. – Эманация – это истечение чего-либо откуда-либо, появление чего-либо в результате выделения из чего-либо более сложного; то, что возникло, появилось в результате такого истечения.

– Ты хочешь сказать, что на Объекте побывали Серафимы? – спросила Лера.

– Объект – их создание, – сказал Иеремия.

– Тогда где они?

Глава 2. Гомункулус

– Скорее всего, Объект выпал из их измерения и угодил точнёхонько под Знаменку, – ответил Иеремия. – Не спрашивай как – я в физике не силен.

– У нас есть физик, – промолвила Лера. – Его фамилия Мусатов. Расскажи ему об этом.

– Атеисту-то? – снисходительно произнёс Иеремия. – Засмеёт, заплюёт, лягнёт так, что дым из ушей повалит. Они, эти атеисты, дальше своего носа не видят.

– Атеисты бывают разные, – возразила Лера. – Мусатов, между прочим, вычислил, что под Знаменкой невесть откуда появился Объект. Между прочим, вернулся из Женевы в Москву, чтобы предупредить. Вот тебе и атеист.

– Ну, я не знаю, – неохотно пробормотал Иеремия. – Это всего лишь предположения.

– Так ты меня хочешь предположениями напоить? – с хитрецой спросила Лера, понимая, что на этот раз раскрутить Иеремию не удастся. – А вдруг отрава?

– Эх, ладно, – сказал Иеремия и выбухал в чашку остатки порошка, после чего добавил почти до краёв кагору и осторожно размешал серебряной ложкой. – Чур, я первый попробую, только ведь не впрок будет.

– Почему не впрок? – удивилась Лера. – Тебе не впрок, а мне впрок?

Иеремия отпил пару глотков и облизнулся. Глазки у него заблестели, щёчки зарумянились. Протянул ей чашку, дружески улыбнулся.

«Что я делаю?» – подумала Лера и медленно выцедила всю жидкость. Было вкусно, в голове зашумело, потом вдруг громкий щелчок, точно выключили рубильник, и она потеряла сознание.

Очнулась она уже в своей комнате, в своей кровати. В голове по-прежнему шумело, а глаза видели какие-то расплывчатые пятна.

Над нею склонилось одно из темных пятен, потом голос Василия произнёс:

– Чтоб мне лопнуть – смотрит. Ну, мать, напугала.

– Какая же я мать? – слабо возразила Лера. – Я девочка.

– Прости, – сказал он, поцеловал в щёчку, убрал со лба щекочущие волосы. – Как себя чувствуешь?

– Перед глазами плывёт, – ответила она. – Наверное, Рэм с дозировкой переборщил.

– Много не мало, – рассудительно произнёс Иеремия, который находился где-то сбоку. – Если сразу не окочурилась, значит выживешь.

– Спасибо, утешил, – вздохнула она. – Слово-то какое выбрал: «окочурилась». Вроде бы грамотный парень.

– Я нарочно, – признался Иеремия. – Чтобы переключилась и не думала о плохом.

– Психолог хренов, – проворчал Дергунов из левого угла, там, где стояло удобное кресло.

– Кто ещё тут? – спросила Лера.

– Я, – с готовностью отозвался Дергунов.

– Тебя я слышала.

– Ещё я, – сказал Иеремия старший. – Больше никого нету. А вот и Трезор. Ещё Трезор.

– Я градусник поставлю, – сказал Черемушкин. – Может, Мортимера вызвать?

– Нет, – немедленно возразил Иеремия младший. – Вы что, не понимаете? Возвращается то, что было утрачено, на это, батеньки, время нужно.

Иеремия старший хохотнул. Именно так, с «батеньками», он бы и сказал, но слышать это от пацана – увольте. Никак не мог привыкнуть, что малец – это он сам, относился к нему, как к младшему братику.

Стуча когтями по паркету, подошёл Трезор, задышал в ухо, лизнул в щеку.

Все собрались, все, все, все, как вокруг больной.

– Можете расходиться, – сказала Лера. – Я хочу спать…

Рано утром, стараясь не дышать, на цыпочках подошёл Черемушкин, оттопырив ухо, начал прислушиваться. Это было так смешно, что Лера захихикала.

– Как глаза? – спросил он.

Она вытаращилась, поморгала, потом сказала:

– Уже лучше, но с работой пока подожду. Предупреди Олега Павловича.

– Если спросит, – отозвался Черемушкин. – А специально не буду…

Где-то в девять утра, когда Черемушкин с Дергуновым, переговариваясь, ушли на работу, в дверь всунулся Иеремия младший и сказал:

– Ты спишь? Есть разговор.

– Давай, – отозвалась она, поворачиваясь к нему.

Он придвинул стул к кровати, сел.

– Я знаю – Мортимер тебе обо всем сказал, – произнёс он. – Поэтому для тебя не секрет, что жить ты можешь только в Знаменске. Как и я, только у меня никогда не было души. Я не божеское создание, искусственное, гомункулус. Слушай и не перебивай. Твоя душа ушла, но недалеко, и вот этот порошок, надеюсь, вернул её на место. В любой момент можешь уехать из Знаменска.

– Не наговаривай на себя, – сказала Лера. – Ну, какой ты гомункулус? Гомункулус – это коротышка из реторты, поганый злюка, человеконенавистник, а ты хороший парень. Порошка не пожалел. Сейчас я расплачусь.

По щеке её поползла слеза.

– Эй – эй, – насторожился он. – Ты это брось. Ты на жалость не бери. Я про себя всё знаю, мне древний человек рассказал. И про порошок, и про прошлое, и про Серафимов, так что не надо мне тут.

– Ладно, – сказала она, вытирая слезинку. – Что за древний человек?

– Должен же кто-то знать, – пробормотал он. – Дело было так…

Иеремия работал тогда на заводе, и ни о какой трансформации речи не было, потому что он был на хорошем счету. Память о прошлом напрочь отшибло, а настоящее начиналось с того, что он работал на подземном заводе и был далеко не последним. Довольно скоро от конвейера его перевели в бригадиры, потом сделали начальником участка.

Однажды он проснулся с новым знанием – бродильное дело, так это называлось. Откуда берётся новое знание, никто не знал, но это был знак, что ты чувак не простой, начальство приметило твои старания и собирается тебя повысить. Насчёт своего повышения, то есть куда, он тоже знал – во вновь открытую Галерею.

Но эта ночь была не так проста, также ему приснился древний человек, который объяснил, как его, древнего, найти. Это важно.

Сны для гомункулусов (будем их называть так) имели значимое значение, поскольку посылались крайне редко, и любое пожелание, идущее оттуда, воспринималось, как приказ. То есть, под козырёк. Но дело осложнялось тем, что древнего человека можно было найти, лишь перейдя жёлтую черту, а это категорически запрещалось, ибо за чертой действовало убийственное излучение.

Тем не менее, приказ есть приказ. На обеде Иеремия оправился не в столовую, а открыл дежурным ключом заднюю дверь и, пройдя мимо длинной череды специальных контейнеров, остановился перед этой магической чертой. Вот тут-то ретивое заколотилось, однако сразу возник извечный вопрос: если так страшна территория за чертой, то что мешает поставить здесь глухую стену? Нет, следи, чтобы никто не пересёк.

Вокруг никого не было, никто за ним не следил, боялись, наверное, лишний раз подходить к опасному месту.

Иеремия закрыл глаза и сделал шаг. И ничего не почувствовал, хотя грозный рубеж остался позади. Он побежал в темноту на слабый мерцающий огонёк, который возник сам по себе. Об этом огоньке предупреждал древний человек, значит сон был истинный. Пол был чистый, ровный, и Иеремия прибавил ходу, не хватало ещё опоздать с обеда.

Огонёк освещал закрытую дверь, не совсем обычную, деревянную или стальную, как всё было на заводе, а мягкую на ощупь, теплую, легко покалывающую пальцы, точно сквозь неё был пропущен слабый ток.

Глава 3. Древний человек

За дверью находилось большое и высокое хорошо освещённое помещение, уставленное непонятного назначения оборудованием весьма странного вида. Через секунду Иеремия понял, в чем странность: помещение предназначалось для великанов ростом под двадцать метров. Вот для них тут было самое то, всё по размерчику.

– Иеремия? – глухим низким голосом спросил кто-то пока невидимый. Непонятно было, откуда говорят.

Иеремия завертел головой и увидел, что из-за огромного черного пластикового шкафа выходит некто с вросшей в плечи головой, широченными плечами, одетый в полосатую разноцветную накидку, из-под которой торчат обросшие черными волосами босые смуглые ноги. В помещении было тепло, даже жарко, и чисто, поэтому можно было и босиком.

Через мгновение Иеремия увидел, что загорелое лицо незнакомца сплошь заросло бородой, доходящей до глаз, и что борода эта так широка, что напрочь скрывает шею.

– Почему не отвечаешь? – сказал человек. – Вижу, что Иеремия, но надо же отвечать, а то будто не я, а ты древний невоспитанный человек.

– Да, да, извините, – ответил Иеремия. – Он самый и есть. В смысле Иеремия.

– За воспитание двойка, – сказал человек, подходя и ощупывая его взглядом живых черных глаз. – Сразу к делу, потому как времени в обрез. Всё, что ты видишь, – широко повёл рукой, – осталось от Серафимов. Я называю это лабораторией, именно отсюда создавался Портал, Стеклянное море и прочее, что вошло в состав Объекта. Всё стандартно, всё отработано, но в один прекрасный миг происходит невероятное. Сбой ускорителя под Женевой вызывает сбой в ноосфере планеты, Объект выпадает в осадок в вашем измерении и обретает вещественность. Ты, Иеремия, и тебе подобные также обретаете вещественность, но поскольку до статуса существ доведены не были, то так и остаётесь лишёнными души полуфабрикатами, недосуществами. Скажите спасибо ученым из ЦЕРНа.

– А кем мы должны были стать? – спросил Иеремия.

– Вы должны были заменить существующее человечество, – ответил древний человек. – Нынешнее потеряло доверие Высших Сил.

– Стало быть, земляне, сами не зная того, нечаянно спасли себя? – сказал Иеремия.

– Да, на данном этапе, – древний человек почесал бороду и смачно зевнул. – Устал, как собака.

– Зачем вызывали? – спросил Иеремия. – Если кто узнает – мне крышка.

– Тебе разве не интересно? – усмехнулся древний. – Когда вернутся Серафимы, они всё исправят, и ты будешь полноценным человеком.

– Что же не вернулись?

– Миленький, я не Бог, – ответил древний. – Наверное, держат отчет, почему их техника отказала от комариного писка. Откреститься трудно, братишка, всё-таки масштабы несоизмеримые. А позвал я тебя потому, что ты единственный, способный на контакт. Набери из этой коробки порошка, он понадобится одному человеку, какому – поймешь позже. Порошок этот – эманация Серафимов, способный воссоединять разъединенные душу и тело.

Иеремия соорудил из листа бумаги большой кулек и занес его над коробкой.

– Нет, нет, немножко, – остановил его древний. – Чтобы можно было спрятать. И заверни в полиэтилен, хоть какая-то защита.

– Запашок, однако, – заметил Иеремия, насыпая порошок в маленький кулёчек. – Это точно от Серафимов?

– Не сомневайся, – успокоил его древний. – Всё, что от Серафимов – большущая ценность. Пожелаешь исцеление – тут же излечишься, попросишь золота – озолотишься.

– Ладно, – произнес Иеремия, заворачивая кулёчек в полиэтиленовый пакетик и пряча пакетик в карман. – Скажите напоследок, мил человек, как вы здесь оказались и почему вас зовут так странно?

– Здесь я, чтобы передать тебе порошок, – ответил древний. – Другой возможности не будет. Передашь его тому, кто подойдет к клетке, ты этого человека узнаешь. Кто я – неважно, может древний человек, а может слесарь-сантехник. Поверь мне – она славная.

– Кто она? – спросил Иеремия, поглядывая на часы, потому что пора уже было уносить ноги, обед заканчивался. – И что за клетка?

– Иди, – сказал древний человек. – Когда вернешься на свой участок, всё будешь знать.

И действительно, когда Иеремия вернулся на свой участок, он знал ответы на свои вопросы. И то, что древний человек хоть и древний, но вовсе не человек, а ангел-хранитель этой самой славной девушки, и что желтая черта – рубеж между разными измерениями, в котором имеются незатянувшиеся разрывы. Попадешь в такой – неизвестно где потом объявишься, скорее всего – вообще нигде, а назад дороги нет. И что для него, Иеремии, ангел специально создал временной коридор между разрывом и лабораторией Серафимов. И что девушку эту зовут Лера…

– Спасибо, Рэм, – выслушав его, сказала Лера. – Ты очень рисковал.

– Зато после этого я стал толстый, сильный и тяжёлый, как слон, – сказал он. – Даже после трансформации я был сильный и тяжёлый, на двоих хватило бы. На нас двоих и хватило.

– Грустно, грустно, – произнесла она. – Значит, все мы обречены.

– Как ни странно, но есть надежда, – сказал он. – Я с твоим милым ангелом порой переговариваюсь. Во сне, разумеется. Единственное преимущество, которого у вас нет. Так вот, Олег Павлович Мортимер воскресил систему, которая сделала Объект недоступной для внешних воздействий. Знаменск теперь замкнутая структура, хоть в Космос посылай.

– А приращение земель, о котором говорит тот же Мортимер? – спросила Лера.

– Новые земли немедленно входят в состав замкнутой структуры, – ответил Иеремия. – Вам ничего не грозит.

– Ура, – сказала Лера. – А тебе?

– В следующем сеансе я обязательно спрошу, – печально улыбнулся мальчик…

У Черемушкина до сих пор не было кабинета. С одной стороны это было хорошо – никто не проследит, что ты опоздал на работу, с другой плохо – мыкаешься, как дурак, с объекта на объект, либо сидишь в машине, ждешь звонка.

Обычно, если не была назначена встреча, он парковался в скверике у здания администрации, в тенечке, и ждал звонка, либо сам звонил кому-нибудь. Коммуникатор был служебный, то есть бесплатный, а связь хоть с Москвой, хоть с Нью-Йорком бесперебойная и высшего качества. Коммуникатор этот имел ещё функцию трекфона, то есть руководство на экране своего монитора всегда видело, где в данный момент обитает начальник без кабинета Черемушкин.

Едва Черемушкин успел припарковаться, заработал коммуникатор.

– Поднимайтесь наверх, дружочек, – сказал Мортимер. – Есть разговор.

И отключился.

Голос у него был игривый, с ехидцей, что не предвещало ничего хорошего, но когда Черемушкин поднялся к нему, оказалось, что всё не так плохо.

Мортимер в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и черных безукоризненно отутюженных брюках расхаживал по толстому зеленому ковру, что-то говорил, а когда Черемушкин вошел, скосился на него, наклонив голову, и сказал:

– А вот и наш Василий Артемьевич.

– Лерочкин муж, – уточнил из кресла кто-то пока невидимый, ибо кресло стояло за кадкой с фикусом.

– Именно, – подтвердил Мортимер. – Василий Артемьевич, познакомься с Зиновием Захаровичем Тарнеголетом.