Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

Глава 15. Конец сентября

Следующий день был обычной средой в конце обычного сентября. Ну и что? – спросите вы. Да ничего, просто именно в этот день в 10.40 из Шереметьево в Мюнхен вылетел Григорий Макарович Берц. А чуть ранее, где-то около 10 утра, со Стеклянного Моря стартовал оседлавший Самаэля Николай Андреевич Небирос. После старта Самаэль «включил» режим невидимости, спокойно, без натуги за несколько минут преодолел 7500 километров и, не замеченный ни одним радарным устройством, приземлился в Манхэттене на крыше одного из зданий Музея естественной истории. В Нью-Йорке в это время было два ночи с копейками.

Проникнуть в зал, где были выставлены минералы и метеориты, для Небироса не составило большого труда, но нужного минерала, который на самом деле был вовсе не минералом, здесь не было. Однако он находился именно в этом здании, и почему-то в бронированном сейфе спецхранилища, о котором мало кто знал. В этом же сейфе Небирос обнаружил маленький, с кулак, но страшно тяжелый метеорит, который не брали ни пилы, ни сверла. К нему была прилеплена записка: «Состав неизвестен», и он, родимый, ожидал часа, когда земная техника, возмужав, расколет его, как орех. А что его колоть, если он был капсулой с запечатанной в ней матрицей генома представителей одной из древнейших цивилизаций Вселенной. В нужный момент, когда цивилизация эта окажется на грани вымирания, капсула откроется…. Вот это был подарок так подарок.

Небирос забрал «минерал» и капсулу, а на их место, чтобы никто не всполошился, подложил как две капли похожие муляжи, набив муляж капсулы окаменевшим калом гаргулий, который весил почти как осмий. Вот радость-то будет, когда у кого-то получится распилить капсулу.

Времени до утра было навалом, и Небирос с помощью Самаэля переместился на Либерти-стрит, в вычислительный сектор внешне неприступного Федерального Резервного Банка, где нашпионил хуже некуда. После чего с приятным чувством исполненного долга покинул гостеприимный Нью-Йорк и отправился на родину, в Знаменск…

Прибыв в аэропорт Мюнхена, не обременённый багажом Берц остановил такси (потрепанный Фольксваген) и на ломаном немецком попросил подкинуть до улицы Меделегабельштрассе. Таксист, русый парень с чеканным профилем, вылитый ариец, почесал затылок и включил навигатор. Тот замигал и сделал вид, что сейчас отключится.

– Черт, – бесстрастно сказал Берц.

– Русский? – обрадовался парень и постучал ногтем по навигатору.

Тот ожил, принялся показывать какой-то разноцветный орнамент.

– Еврей, – отозвался Берц.

– Я тоже с Украины, – сказал парень. – Тут этих штрассе, как собак нерезаных. Ты, друг, на пальцах объясни, где это. Хотя, постой.

Навигатор наконец-то показал, куда ехать…

Парень, которого звали Федор, Берцу понравился. Разузнав, сколько тот получает за извоз, он похихикал и предложил в десять раз больше.

– Не, в Рашу не поеду, – крутя баранку, отозвался Федор. – Тут стабильность, порядок, сосиски, пиво немецкое, а не Чебоксарское. Раше, брат, хана.

– А ты попробуй, – сказал Берц. – Возьми отпуск, за месяц заколотишь почти как здесь за год. А если Мортимеру понравишься, он тебе и больше положит. Одному пареньку, например, бывшему охраннику, платит четыре тысячи евро. За то, что текст в Ворде набирает. А тебе, компьютерщику, полагается много больше. Нам компьютерщики нужны.

– Откуда знаешь, что я компьютерщик? – сглотнув, спросил Федор. – Я же бомбила.

– За рулем сидишь, как за компом, – улыбнулся Берц. – Будто в симулятор играешь. С джойстиком.

– Ты из Москвы умный такой? – уточнил Федор.

– Угу.

– Оно, конечно, четыре тыщи на дороге не валяются, – раздумчиво пробормотал Федор. – Программисты, вообще-то, гребут больше, но их сюда понаехало – не протолкнешься. Все места заняты, зубами за работу держатся… Но в Москву не хотелось бы, выгонят и не спросят, хочешь ли ты этого. Масса примеров. Нет, брат, тут надежнее.

– Ну, смотри, – сказал Берц. – Главное, желание. Заставлять мы не имеем права. Категорически запрещено. Тем более что и не в Москве это вовсе, а в Знаменске.

Федор криво ухмыльнулся. Видно, потерял всякий интерес к предмету разговора. Они, конечно же, и далее перекидывались односложными фразами, но Берц больше не педалировал, а Федор к прошлой теме не возвращался.

Дом на Меделегабельштрассе был недавно покрашен, но далеко не нов. Было в нем девять этажей, и был он окутан острым смрадом курицы, жареной в чесноке. Федора затошнило, и он быстренько закрыл форточку.

Берц щедро отстегнул ему 400 евро и попросил подождать.

– Только я вон туда, к скверу перемещусь, – предупредил Федор.

Чувствуется, шальному баблу обрадовался. Это было хорошо.

У Берца этих евро, этих красивых фантиков, всегда было сколько хочешь. Не проблема, если на подземном заводе имелся печатный станок, который шлепал любую наличность, какую пожелаешь. Но в данном случае источник денег был совсем другой. Данная акция, имеется в виду командировка в Мюнхен, исключала подлог, деньги должны были быть настоящими. Они и были настоящими. Берц щедро черпал их из банковских сейфов, которые для любого другого были наглухо закрыты. Только не для него. То же касалось изделий из золота и драгоценных камней, всё было истинное, настоящее.

Нужная квартира находилась на третьем этаже. Здесь несчастной курицей несло просто страшно, и это тоже было хорошо, значит, Тарнеголет был дома. А куда ему, пенсионеру из Нижнего Тагила, деваться?

Звонок не работал, Берц постучал кулаком по мягкой обивке. Как ни странно, Тарнеголет услышал, но не открыл, а начал выспрашивать из-за закрытой двери: кто там да зачем так колотить?

– Я ваш бывший сосед по Нижнему Тагилу, – ответил Берц. – Откройте, Зиновий Захарович, есть дело на крупную сумму.

Тарнеголет приоткрыл дверь, но с накинутой цепочкой, так что осталась узенькая щелочка. Вот тут-то курицей шибануло не на шутку, у Берца аж слезы брызнули из глаз.

– Я вас не знаю, – заявил Тарнеголет.

– Стоило ехать из Нижнего Тагила, чтобы получить отлуп, – сказал Берц, усиленно моргая. – Меня вы можете не помнить, но я вас помню прекрасно, Зиновий Захарович. Вы преподавали у нас на юридическом факультете.

– Где именно? – уточнил Тарнеголет. У него были реденькие черные всклокоченные волосы с проседью и густые седые брови.

– В пединституте, – ответил Берц. – И вы мне в свое время очень помогли. А я не люблю оставаться в долгу, тем более, что зарабатываю очень прилично. Видите, узнал ваш адрес.

– От кого узнали? – немедленно спросил Тарнеголет.

– Его фамилия Иванов, – сказал Берц наобум Лазаря и угадал, потому что Тарнеголет немедленно открыл дверь, пропустил его в коридор и даже кивнул в сторону вешалки: дескать, можете тут повесить свой плащ. Что Берц не преминул сделать.

Что ж, здесь никакого понуждения не было, всё было чисто. Оставалось ещё, чтобы старый еврей добровольно расстался с предметом, который для него ровно ничего не значил. Продажа по собственному желанию также относилась к добровольной отдаче. Куда легче было бы пинком распахнуть хлипкую дверь, оглушить поленом хитрого престарелого жлоба и забрать нужную вещицу, но нет, нельзя. Мортимер требовал предельной чистоты сделки и ни капли насилия, чтобы ни к чему нельзя было придраться.

Предмет этот, черную от старости растрескавшуюся шкатулку, Берц увидел сразу, как только сопровождаемый Тарнеголетом вошел в тесную гостиную. Здесь стояли накрытая ковром тахта, трехстворчатый шкаф да в углу двухтумбовый стол. Шкатулка покоилась на столе, и ценности для хозяина, похоже, не представляла. Пыльная, с присохшей в двух местах жвачкой, забрызганная чернилами и пожелтевшей краской.

– Ну, так-с, – сказал Тарнеголет, проходя к столу и усаживаясь в кресло с деревянными ручками. Жестом показал, что Берц может сесть на тахту.

Глава 16. Шкатулка

– Дело прежде всего, – произнес Берц, вынув из пиджака пухлый конверт и положив его на стол перед Тарнеголетом. – Долг, так сказать, платежом красен.

– Не можете напомнить – какой долг? – спросил Тарнеголет, после чего заглянул в конверт, изумленно вздернул брови и добавил: – Можете не напоминать.

Тут же спрятал конверт, набитый сотенными евро, в стол и оживленно сказал:

– Спасибо, что нас, стариков, не забываете. Так как вас звать-величать?

– Берц. Григорий Макарович.

– Как же, как же, помню, – соврал Тарнеголет. – Курочки не отведаете на дорожку?

Лихо это он. Дело ещё не началось, а он уже провожает.

– Спасибо, сыт, – ответил Берц. – Мы всё на юрфаке гадали, что означает ваша фамилия. Она такая необычная.

– Да уж, – томно согласился Тарнеголет. – Есть такой Марьян Беленький, пишет народные сказки. Одна из них называется «Бейцим шель захав». Попробуйте догадаться, о чем она. «Жили были савта ве саба. И была у них тарнеголет Ряба. Снесла тарнеголет бейца. Не простое, а шель захав». Ну и так далее.

– Я понял, вы про это, – сказал Берц, вынимая из бездонного пиджака солидное такое, увесистое золотое яйцо. – Коли вы тарнеголет Ряба, то это, похоже, ваше шель захав бейца?

Тарнеголет даже рот разинул от такого богатства. А ручонки так и потянулись к нему, так и потянулись.

– Я понял, вы олигарх, – выдавил он. – Я вас сразу узнал. Нет, я ошибся, олигарх скорее удавится, чем кому-то подарит копеечку. Вы директор золотого прииска, о вас писали в газетах.

Руки его почти дотянулись до яйца.

– А давайте меняться, – улыбнувшись, сказал Берц, отодвигая руку, чуть-чуть, чтобы держать добычу на коротком поводке. – Ваша фотография у меня есть, а вот что-нибудь ваше на память о вас.

– У вас общая фотография, – на выдохе прошептал Тарнеголет. – Там всё плохо, мелко. В память я готов пожертвовать вам, драгоценный вы наш Григорий, э-э, Макарович, хорошую фотку. Можно по пояс, можно в полный рост, с наградами.

– Фотография есть, любезный Зиновий Захарович, – мягко, уступчиво произнес Берц. – А давайте-ка что-нибудь ненужное, с чем расстаться не жалко.

Пошарил по комнате глазами, наткнулся на шкатулку и сказал:

– Да вот хотя бы эту шкатулочку. Вам её впору выбросить, а я её отреставрирую, украшу бриллиантами, надпишу «От Зиновия Захаровича Тарнеголета». Вот это будет память, так память.

– Не могу, – простонал Тарнеголет, чуть не плача. – Она старинная, от бабушки досталась, а бабушке от её бабушки. Представляете, какая она старинная? Не могу.

– А ежели так? – сказал Берц и вынул из пиджака второе золотое яйцо. – Тоже с пробой, как положено.

Тарнеголет уронил голову на грудь и еле слышно проворковал:

– Согласен.

Берц попросил газету, завернул в неё шкатулку и положил сверток в драный пластиковый пакет, подаренный ему Тарнеголетом.

– Ах, – сказал старый еврей, чуть не плача. – Единственное, что у меня осталось от бабушки. А вдруг там второе дно? И спрятано что-то ценное. Недаром же вы, хитрый человек, отдали за шкатулку так много. Это настораживают, я теперь спать не буду. Дайте мне её, дайте, я должен проверить.

Потянулся к пакету трясущимися руками, а глаза безумные, волосы встрёпаны, как у Ивана Грозного на картине Репина.

– Зиновий Захарович, – укоризненно произнес Берц. – Таких шкатулок на любой барахолке рубль кучка. Ну что вы, ей Богу? Попроси я у вас табуретку, вы и в ней стали бы искать второе дно. А уж ежели швейную машинку…

– Хорошо, хорошо, – опомнился Тарнеголет. – Ступайте себе, ступайте. Не дам я вам швейную машинку, хоть озолотите. Ишь какой, раритет ему подавай.

– Эх, да что там, – сказал Берц и, покопавшись, выудил из пиджака черную коробочку из лакированного дерева. – Хотел невесте подарить, но вам нужнее. Возьмите, возьмите, это стоит больших денег.

Тарнеголет открыл коробочку и увидел платиновое кольцо с синим бриллиантом. Впрочем, он не настолько был силен в драгоценностях, чтобы оценить их стоимость.

– Больших – это сколько? – прошептал Тарнеголет.

– На чеке написано, – ответил Берц. – Где-то два миллиона долларов. Чек – это такая свернутая бумажка под крышкой. Под чеком, между прочим, сертификат, если в чем-то сомневаетесь.

– Да верю я, верю, – отозвался Тарнеголет, разворачивая чек…

Кольцо это, спрятанное в коробочку, хранилось в Мюнхенском отделении Дойче Банка в ячейке одного русского олигарха. Как всякий русский, он хранил чек рядом с приобретенной вещью. Драгоценностей в ячейке было много, под самую завязку, о кольце он уже и думать забыл. А если учесть, что этих ячеек по всему миру у «товарища» было с десяток, то дело было совершенно чистое…

Федор между тем перегнал свой старый Фольксваген к скверу, припарковал у тротуара на свободном месте. Здесь уже не воняло, а сам дом был как на ладони.

Денек сегодня был так себе, серенький, небо вроде без туч, но какое-то беспросветное. Над вонючим домом что-то блеснуло, потом закрутился уходящий в небо узкий вихрь. Где-то высоко-высоко вихрь этот, уже обретший широту и мощь, вонзился в огромную птичью стаю, которая снизу казалась сотканной из множества черных точек. Разметал её, разнес в клочья. И началось.

Вновь собираясь в стаю, птицы эти понеслись вниз.

Громко галдя, закружились над крышами, над сквером, обгадили всё в округе. К несчастью это были вороны, которые жрут на помойке всякую дрянь и гадят метко да едко, в чем сполна убедились редкие прохожие.

Они, вороны, и не думали улетать, а постепенно сгрудились над домом Тарнеголета. Часть села на крышу, часть продолжала барражировать, будто охраняя его. Им было чем поразить врага. А ведь щедрый русский вот-вот должен был выйти…

– Два миллиона четыреста тысяч долларов, – прочитал вслух Тарнеголет сумму на чеке. – С ума сойти.

– Это ваше желание? – тут же спросил Берц, поднимаясь с продавленной тахты.

– А? – Тарнеголет поднял на него непонимающие глаза.

– Вы сказали «с ума сойти».

– Не понял, – пробормотал Тарнеголет.

– Я пошутил. Я говорю, можете на эту сумму купить приличную квартиру в центре. И не одну, – сказал Берц. – И вот что, дорогой мой Зиновий Захарович. Умоляю: не жарьте вы больше эту несчастную курицу с чесноком. Кушайте что-нибудь приличное, теперь вы богаты.

Пошёл с драным пакетом в коридор.

– Богат, богат, – согласно подхватил Тарнеголет, семеня вслед за ним. – Теперь бы колечко продать и не продешевить.

– Смело продавайте, – сказал Берц, накидывая плащ.

К тому времени, когда он вышел из подъезда, вороны угомонились, улетели на крышу, облепив её и сделав похожей на черный шевелящийся муравейник.

– Молодец, дождался, – сказал Берц, садясь в машину. – Грешным делом думал, что уедешь.

– Уговор дороже денег, – ответил Федор. – Тут вороны всех прохожих обстреляли. Думал – и тебе перепадет.

Берц ухмыльнулся и посмотрел на злополучный дом.

Именно в этот момент балкон на третьем этаже открылся. На него, вздернув подбородок, гордо вышел пенсионер Тарнеголет, воздел вверх правую руку с черной лакированной коробочкой и громким фальцетом возвестил:

– Алилуйя! Покупаю весь город с потрохами.

– Что и требовалось доказать, – сказал Берц, отворачиваясь.

– Кто это? – спросил Федор.

– Его фамилия Тарнеголет, – ответил Берц. – Это он жарит курицу.

– Чтоб ему, – пробормотал Федор.

– Не скажи, мне он помог, – возразил Берц и радостно потер ладошки. – А поехали-ка мы, Федечка, куда-нибудь перекусим. Чего-нибудь вкусненького. Где тут у вас можно вкусно и дорого перекусить?

Глава 17. Мятущийся Тарнеголет

Федечка привез Берца в ресторан «Тантрис», где сам сроду не бывал, но о котором был наслышан, как о самом дорогом. Оно и понятно: расположен в Швабинге – престижном районе Мюнхена, да ещё на улице-бульваре Леопольдштрассе. Где, как не здесь? Оказалось, правда, что не на самой Леопольдштрассе, а рядышком, в тупичке, в высотном кургузом здании с окаменевшими гаргулиями у входа. Однако…. Зато какая экзотика.

А кухня! А вино! Федя был за рулем, Феде вина не полагалось, а вот Берц оторвался не на шутку. И вот ведь что странно – пил ведрами, а не пьянел. Ел корытами, всё больше омаров и черную икру, а глаза у самого были голодные. Прожорлив оказался, мерзавец. В конце концов Федор, который уже икал от пережора, взмолился о пощаде.

Берц позвал официанта, вместо него подошел лощеный метрдотель лет сорока с корзиночкой, в которой лежал длинный, как такса, счет. Берц сунул туда кучу денег и что-то шепнул на ухо угодливо изогнувшемуся перед ним метрдотелю. Тот закивал так, что чуть голова не отвалилась. Убежал куда-то, вернулся уже без корзиночки, но с толстой книгой в сафьяновой обложке с золотым тиснением. Оказалось, что это гостевая книга – для посетителей особо почетных, особо значимых.

Толстой перьевой ручкой Берц вывел в книге «Б.Годунов», разукрасил подпись кучей вензелей. Присмотревшись, в подписи этой можно было разглядеть Соломонову звезду, но для этого нужно было постараться.

Метрдотель с треском захлопнул книгу, это было сигналом.

Тотчас откуда-то выскочил человек во фраке, запиликал на скрипочке «Калинку». За ним пристроились трое фигуристых дамочек из кордебалета, далее, кланяясь направо-налево, следовал Берц, за ним Федор в мятой шоферской курточке и метрдотель с двумя девицами под ручку. Замыкал шествие ражий официант с нераспечатанным ящиком понравившегося Берцу вина.

Вывернулся откуда-то очкарик с длиннофокусной фотокамерой, принялся щелкать, как сумасшедший, но не тут-то было. Берц провел ладонью по лицу и оказалось вдруг, что он в красной маске.

Проходя к машине мимо гаргулий, Берц похлопал одну из них по каменному плечу. Нет, нет, ничего после этого не произошло, просто похлопал, но всем почему-то стало не по себе. На какую-то секунду, потом всё забылось. А вот Федор не забыл, потому что гаргулья ему подмигнула.

Официант поместил ящик с вином на заднее сиденье Фольксвагена, Берц с Федором заняли свои места и под пронзительную «Калинку» рванули в сторону Леопольдштрассе.

Федор нет-нет да с интересом поглядывал на Берца, ждал, когда же того развезет. И дождался. Берц начал клевать носом, голова упала на грудь, вот он всхрапнул, как конь, забормотал что-то. Красная маска свалилась на колени, потом под сиденье.

– Эй, – сказал Федор, дергая Берца за рукав. – Товарищ! Нам теперь куда?

Берц, не просыпаясь, махнул рукой: давай, мол, вперед.

Федор поднял глаза и понял вдруг, что они уже на трассе А8, то есть на дороге в Зальцбург. Понять было не трудно, справа вдоль дороги стояли соответствующие плакаты. Красивые такие, цветастые, добротные.

Попробовал свернуть на обочину или просто затормозить – машина не слушалась, ехала сама по себе.

«Как бы его разбудить?» подумал Федор и неожиданно для себя громко и чеканно произнес:

– Хочу вина.

Берц тотчас проснулся, зевнул и потер ладошки.

– Это правильно, – согласился он. – В километре отсюда есть площадочка. Там и тормознешь.

После его слов машина сделалась послушной, как и раньше.

На площадочке их ожидало придорожное кафе со стоянкой для машин. Вкусно пахло жареными сосисками.

– Вообще-то я пить не хочу, – признался Федор. – Хотел остановиться.

Он помолчал и добавил:

– Я, конечно, понимаю, что с тобой лучше не спорить, боком выйдет, но как-то, знаешь ли, боязно.

– Что тебе боязно? – вновь зевнув, осведомился Берц. – Боязно через месяц вернуться богатым? Здесь ты на хорошую пенсию не заработаешь, уж поверь мне. Или боязно, что тебя будет искать хозяйка комнаты, которую ты снимаешь? Не будет, потому что твою квартплату получит по почте, причем с лихвой. Или боязно, что возникнет герр Аберт из банка, где ты взял кредит, а отдавать нечем? Уже не будет возникать, потому что кредит полностью погашен. Что боязно-то?

– А то, что ты, господин хороший, больно много про меня знаешь, – ответил Федор. – Я ведь личность серая, незаметная, обычный бомбила. На меня досье нету. Дальше: с двух ведер дорого вина ты, братан, совсем не закосел. А дорогое вино – оно крепкое, это не компотик за полста рублей в картонной коробке. А думаешь, я не видел это вороньё? Они такими стаями не летают, это перебор. Ты всего несколько часов в Мюнхене, а о тебе уже завтра будут все газеты писать. Борис Годунов, нафиг.

– Короче, Склифосовский, – дурашливо сказал Берц и весело подмигнул. – Кто не за нас, тот против нас. Соглашайся, брат, пока я добрый. Потом запросишься, да поздно будет.

– Куда я денусь? – вздохнув, произнес Федор.

– Ну и славно, – сказал Берц. – Здесь нас больше ничего не держит, всё доделает Тарнеголет. Винцо попьем уже дома.

Прямо перед машиной возник узкий, уходящий в темноту тоннель, но как ни темно было, Федор разглядел в конце тоннеля сисадмина Архаима в крохотных очках…

Фольксваген с русским благодетелем уехал. Странное дело, такой богач и в таком занюханном авто. Тарнеголет прекрасно разглядел его с балкона.

Утром ещё денег до следующего пособия оставалось чуть-чуть, хватало лишь на очередную замороженную курицу, которая была хороша в чесноке, а тут полон конверт евро, яйца, кольцо. С ума сойти! Зиновию Захаровичу хотелось петь и смеяться. Он прошелся по комнате гоголем, фыркая от счастья и раздувая ноздри. Вспомнил вдруг своё недавнее «Алилуйя! Покупаю весь город с потрохами», потом Гришино «Смело продавайте». Господи, в кои-то веки можно что-то дорого продать. Вперед, вперед. В миллионеры.

Зиновий Захарович начал вспоминать, где в славном Мюнхене можно продать кольцо, и никак не мог вспомнить. Похоже, не было такого места. И спросить не у кого.

Был, правда, ломбард, единственный, которому Тарнеголет доверял. Он располагался на улице Вернера фон Брауна. Там могли дать хороший кредит под залог кольца. Но под залог много не дадут. Лучше уж подождать, пока деньги кончатся.

Тут же надтреснутый мужской баритон явственно сказал:

– Уже завтра будет поздно, как пришло, так и уйдёт. Гриша ситуации не знает, продашь – всё потеряешь. Только залог. Действуй смелее, не пожалеешь. Коробочку не отдавай ни в коем случае.

Тарнеголет испуганно огляделся. Нет, нет, в комнате он был один. Значит, это был внутренний голос, которому следует повиноваться, ибо терять не хотелось.

Он подошел к трюмо и критически осмотрел себя. До чего же стар, подумал он, стар, немыт и не стрижен. После чего вооружился острыми ножницами и с грехом пополам постригся. Помылся в душе с шампунем, а когда волосы высохли, оказалось, что прическа вовсе даже ничего, уже и седина не так заметна. Это взбодрило.

Надев самое лучшее, Тарнеголет отправился в ломбард.

Приемщик в ломбарде, тощий средних лет человек с цепким взглядом, привычно составил мысленное описание клиента: старый жид, одевается в секонд-хенде, питается отбросами, будет предлагать цыганское золото. Но когда клиент вытащил из кармана черную лакированную коробочку, а потом открыл её, приемщик замер. Такого редкого бриллианта он давно не видел. А платина, какая платина!

Осмотрев кольцо под увеличительным стеклом и удостоверившись, что тут всё чисто, уточнил:

– Почем брали?

– Два миллиона, – ответил Тарнеголет, предварительно спрятавший чек в карман.

– Комиссия ежемесячно один процент, то есть отдавать придется каждый месяц по двадцать тысяч, – внятно, раздельно, как дурачку, объяснил приемщик. – На руки получите кредит пятьдесят тысяч евро.

– А если брал за сто тысяч? – спросил Тарнеголет.

– Тогда комиссия тысяча евро, на руки те же пятьдесят тысяч.

– А если продать? – сказал Тарнеголет. – Сколько дадите?

– Не покупаем, – строго ответил приемщик и посмотрел на Зиновия Захаровича с большим подозрением.

– Пойду в другой ломбард, – сказал Тарнеголет, которому стало обидно. – Там за такое великолепие запросто дадут сто тысяч.

Протянул руку за кольцом, но приемщик, помявшись, произнес:

– Хорошо, сто тысяч. Будьте добры, оставьте сертификат и коробочку.

– Нет уж, коробочку ни за какие коврижки, – ответил Тарнеголет.