Текст книги "Планзейгер. Хроника Знаменска"

Автор книги: Дмитрий Баюшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Глава 36. Боевая мимикрия

Командира звали Касим Сесёлкин. Фамилию он носил материнскую, потому что отцовская звучала неприлично, пришлось сменить.

Так вот этот самый Касим Сесёлкин, никем не понуждаемый, осушив пару бутылок шампанского, рассказал, что, очутившись в новой реальности, то есть обретя плоть, потерял связь с прежним командованием и теперь его подразделение является самостоятельным. Режим работы зависит от указаний, передаваемых по рации, установленной на БТР, которым лучше подчиняться, потому что они разумные и помогают выживать в тяжелых походных условиях.

Кто командует – непонятно, лучше не спрашивать – обижается. Ясно, что мужик какой-то. Горючее, как правило, находится исправно, это заброшенные склады. В одном кончилось, будьте добры раскапывать другой. Такая же история с техникой, боеприпасами. С жильем хуже, ночевать приходится в палатках. А со жратвой совершенный напряг, скоро придется совершать набеги на материк, где люди жируют от пуза.

Трапезничали больше часа, остатки еды и питья бойцы рассовали по машинам, после чего Сесёлкин расцеловался с «Семендяевым» и дал команду к отбытию.

«Семендяев», прищурившись, долго смотрел им вслед, после чего сказал Дергунову:

– Всё это, милый мой, не что иное, как мираж. Людей этих давно уже в помине нет.

– Как так? – не поверил Дергунов, у которого ладонь всё ещё ломило от крепкого рукопожатия Сесёлкина.

– А вот так. Место здесь такое – особенное. Таких мест больше на земле не найдешь.

– А что было в прошлый раз? – спросил Дергунов. – Что такое новая реальность? Прошлый раз – это когда сюда Черемушкин приезжал?

– Сколько вопросов сразу, – усмехнулся «Семендяев». – Именно тогда, когда приезжал Василий. Тогда это был мираж, а теперь боевой отряд. Олег Павлович ресурсами не разбрасывается. Вот так, мой дорогой…

Менанж с Фазаролли работали, как роботы – ни секунды простоя, движения выверенные, методичные. У иного спина бы уже отвалилась, этим хоть бы хны. Гора костей на парусине всё росла, но вот наступил момент, когда Менанж скомандовал Разумовичу «Стоп». Разумович прекратил рыть.

Судя по найденным останкам, зверюга была величиной со слона, а то и больше. Череп с вытянутой мордой размером с трехстворчатый шкаф, двухметровые берцовые кости, мощные тумбоподобные звенья позвоночника, всё это сохранилось более-менее, остальное превратилось в труху.

– Просеивать будем? – осведомился Фазаролли.

– Заворачивай, – сказал «Семендяев». – Там разберемся…

Из «Семендяева» получился бы отменный фокусник: огромный тюк ловкими быстрыми пассами он превратил в обычный мешок, который запросто уместился в салоне.

Яма вместе с саркофагом была закопана, на сей раз навсегда…

Естественно у Дергунова после этой командировки остался ряд вопросов, и он в тот же день подкинул их Черемушкину.

Первый: зачем он, Дергунов, потребовался этой спетой команде? Черемушкин ответил, что как ему кажется, наличие человека в совместной операции многократно усиливает эффект присутствия потусторонних сил на земном плане. Процесс этот, как ему кажется, необратимый, закрепляемый на века вечные, то есть сфера влияния Мортимера от операции к операции расширяется. Да, спетая команда запросто смогла бы обойтись без Дергунова, но эффект был бы не тот. А тут двух зайцев одним выстрелом.

После такого ответа второй вопрос, касающийся внезапного появления «Семендяева» на месте раскопок «во плоти» и в нужный момент отпал сам собой. Действительно, коли расширилась сфера влияния Мортимера и на Барсакельмес, то Куратору раз плюнуть объявиться здесь когда угодно.

На вопрос «Где орден, Вась?» Черемушкин ответил, что пошутил, хотя кто знает. Если с Пращуром выгорит, если всё у Мортимера получится, то никто в накладе не останется.

«Кто такой Пращур?», – тут же спросил Дергунов, на что Черемушкин, понизив голос и бдительно оглядевшись, ответил: «Искуситель. Змей с яблоком»

– Ба-а, – сказал Дергунов и с вопросами отстал.

А ночью ему приснилось, что летучий отряд Касима Сесёлкина без устали гоняет по параллельным мирам, объявляясь порой и в этом мире, и тогда только держись. Треск пулеметов, громкий ор, гора убитых, кровища.

Сам Лёшка сидит в кустах, дрожит от страха, а пули вокруг так и свищут, похоже – стреляют в него. Шустро отползает, натыкается на убитого, который глядит на него мертвыми глазами. Рядом с убитым автомат Калашникова, выходит отряд Сесёлкина лупит по своим. Кусты нещадно трещат, кто-то ломится к Дергунову. Лёшка хватает автомат и дает очередь. Громкая ругань, значит попал, попал в кого-то из летучего отряда. Лёшка вскакивает, стреляет по скрюченному силуэту, чтобы уж наверняка, и получает дубиной по загривку, но сознания не теряет, потому что герой. Поворачивается к обидчику, грязному, потному, с оскаленной рожей в боевой раскраске, хватает за горло. Тот отвечает тем же…

Проснулся он среди ночи от того, что кто-то, потный, вонючий, встав на грудь коленом, душил его железными пальцами.

Дергунов захлопал по столику у изголовья руками, чудом попал по выключателю настольной лампы. При вспыхнувшем свете увидел рожу в боевой раскраске, зверскую такую рожу, оскалившую желтые зубы, и понял – всё, хана, не осилить. Схватил лампу и тяжелой подставкой треснул потного черта по башке. Тот ослабил хватку, Лёшка поднапрягся и опрокинул его на пол.

Бросился в ванную комнату, заперся и полез под ванну за топором. В дверь хватили сапогом, Лёшка нащупал рукоять топора. Встал, уже вооруженный, и сказал пискляво:

– Через пять минут…

Откашлялся, после чего повторил твердым голосом:

– Через пять минут здесь будет полиция.

Черт за дверью засопел, потом сказал:

– Алексей, что ли? Ты что дуришь? Открывай, это Сесёлкин.

– Врешь, я бы тебя узнал.

– Вот те крест, – сказал Сесёлкин. – Это камуфляж, боевая мимикрия… Ты теперь поаккуратнее, связь между нами теперь крепкая.

Дергунов открыл. Перед ним стоял Сесёлкин собственной персоной, потный, в пропыленном камуфляже, стоптанных берцах, с раскрашенной физиономией и раздувающимися ноздрями.

– Аккуратнее, – повторил Сесёлкин, строго погрозив пальцем. – Бывай здоров.

Ушел на крепких кривых ногах в спальню и там пропал.

О сне, естественно, не было и речи.

На работу Дергунов явился хмурый, мятый, снулый, то и дело зевающий в кулачок.

– Что, Леха, досталось на орехи? – весело спросила у него Лера.

Тут следует сказать, что кабинет был большой, о шести двухтумбовых столах, но сидели они в нем вдвоем. Ещё неделю назад кабинет этот принадлежал вредному и нахальному должностному лицу, который следил за финансовыми потоками, да вот не уследил за одним потоком, точнее ручейком. И за какой-то месяц натекло ему, лицу, из этого ручейка ни много, ни мало, а полста миллионов рублей. Это бы ладно, да вот беда – не поделился, и потому его с почетом, с оркестром перевели на другую работу, уже не связанную с органами. Кабинет нежданно-негаданно освободился.

Итак, Лера спросила у Лехи про орехи, на что тот ответил:

– Ещё как досталось, – и вышел.

Через полминуты он вошел в кабинет Черемушкина и рассказал про всю эту бодягу с Сесёлкиным.

– Говоришь, его не существует? – уточнил Черемушкин.

– Это Куратор говорит, – поправил его Дергунов.

– Любопытно – сказал Черемушкин. – А ты не уточнял, случаем, был ли в реальности такой Сесёлкин, и если был – то в какое время? Может, это какая-нибудь эктоплазма.

– Вася, – с чувством произнес Дергунов. – Какая к свиньям эктоплазма? Это такой реальный здоровенный потный мордвин, который чуть-чуть меня не придушил. В следующий раз точно придушит. Мне что – не спать?

И запальчиво добавил:

– Может, квартиру поменяем? Не нравится мне этот дом.

– Ты погоди, – остановил его Черемушкин. – Сначала посоветуемся с Мусатовым, это человек научный, обстоятельный. С тем же Небиросом.

Он посмотрел на тихо звереющего Дергунова и сказал:

– Ладно, дуем к Мортимеру… Саврасов! Эй, Саврасов!

Глава 37. Что, москали, страшно?

Саврасов на своем лимузине подъехал через пять минут, как будто пребывал где-нибудь на Садовом Кольце, а не на Объекте …

Мортимер находился в лаборатории, готовился интегрировать волосатого человечка в Небироса. Человечек глядел на Небироса влюбленными глазами, а тот задумчиво почесывал квадратный подбородок и с сомнением посматривал на хлопочущего с хитрой аппаратурой Мортимера.

– Кто к нам пришел, – расплылся Небирос при виде Черемушкина с Дергуновым.

– По поводу Сесёлкина? – спросил Мортимер, не глядя в их сторону. – Всё идет своим чередом. То ли ещё будет…. Так, ребятки, по местам.

«Ребятки» (волосатик с Небиросом) направились к операционному столу…

Интеграция не заняла и минуты, однако Небирос встал со стола другим человеком. Был этаким разбитным весельчаком, насмешником, теперь же брови нахмурены, подбородок вздернут, взгляд свинцов и неподкупен. Прокурор, обвинитель.

– Сюда смотреть, – сказал ему Мортимер, чем-то недовольный.

Небирос посмотрел на него, как удав на кролика.

– Установка на добро, – тоном Кашпировского произнес Мортимер. – На добро установка.

Небирос глубоко вздохнул, шумно выдохнул, лоб его разгладился, глаза повеселели.

– Простите, Ваша Светлость, – пробормотал он. – Воспоминания нахлынули. Тысячи лет провести в могиле, в хладе, в мерзости, в копошении червей, это, знаете ли, не вдохновляет.

– Поспокойнее, – сказал Мортимер. – Нынче новый век, наш век, нужно употребить его с пользой, глядя не в прошлое, а в будущее. Это всех касается.

И посмотрел на Черемушкина с Дергуновым. От его взгляда мурашки пошли по коже.

– Что приперлись-то? – не церемонясь, сказал Мортимер. – Отвлекли Саврасова, у меня крадете драгоценное время. Я на вас рассчитываю, как на будущих организаторов, а какие из вас, к черту, организаторы? Грядущее не за горами, скоро вы вашу Москву не узнаете, мне нужны те, кто способен творить, невзирая на эмоции. Нужны революционеры, диктаторы со стальной хваткой, а не московские пацаны. Может быть много крови, что – опять ко мне побежите?

Лёшка вдруг бухнулся на колени.

– Это я виноват, – горячо заговорил он. – Испугался, что этот Сесёлкин достанет. Не должно быть так, что тебя достаёт кто-то, кого на самом деле нет. Но теперь вижу – неправ, неправ и неправ. Теперь так будет всегда. Верно ведь?

– Эх вы, цацки-пецки, хухрики-мухрики, – неожиданно развеселился Мортимер. – Вас разыгрывать, что над убогим издеваться. Дети вы малые, дурачки слабоумные, оболтусы прямоходящие. Надо ж кого Господь выбрал своими чадами, на кого распростер свое благоволение. Не на мудрое всезнающее творение, соль мироздания, а на мелкое ничтожное неразумное порождение, плесень, не дотягивающее по своей сути даже до муравьев. Как бы вас, болванов, ещё обозвать?

Мортимер посмотрел на Черемушкина и сказал:

– Тебе, Василий, приятно всё это терпеть?

– Что именно? – уточнил Черемушкин, которому давно уже хотелось послать этого умствующего долговязого негроида куда подальше.

– Ты хоть что-то понял? Я вижу в тебе злость и ничего более, а это, брат, политика. Правильно говорит одна умная книга: «Вначале было слово». Было, есть и будет. Одно-единственное слово может унизить, довести до убийства, либо возвысить. Одно-единственное. Так что на слова не обращайте внимания, спокойно делайте дело. А тебе, Алексей, я подскажу. Напиши на бумажке следующее: «Господи милостивый Люцифере, огради меня от посягательств несносного Сесёлкина, не человека. Спаси и сохрани».

– Так это ж как молитва, – пробормотал Дергунов.

– Не сметь при мне про молитву, – вскричал Мортимер, свирепо вращая выпученными глазами. – На кол посажу, кожу сдеру.

Без всякого перехода усмехнулся вдруг и весело добавил:

– Что, москали, страшно? То-то же…. Так вот, Алексей, говори эти слова перед сном, а на ночь клади под подушку, ни одни Сесёлкин не тронет.

– А что, их много, этих Сесёлкиных?

– Спроси у Василия, – отозвался Мортимер. – Он про параллельные миры начитан…. Всё, пацаны, ступайте, некогда мне…

В машине при Саврасове, у которого в их сторону бдительно оттопырилось ухо, они молчали, но стоило остаться одним, в кабинете уже у Черемушкина, языки развязались.

– Ну, что скажешь? – осведомился Черемушкин, плюхнувшись в свое кресло.

– Подонок, – сказал Дергунов, вышагивая от двери к окну и обратно. – Издевается, сволочь.

– Да ты сядь.

– Не сидится.

– Слышь, Лёшк, – сказал Черемушкин. – Тебя Сесёлкин чуть не придушил, а этот: «Чего приперлись?» Пацанами обзывается. Дал бы по шее, да не дотянешься.

– Ну можно же по-человечески, – сказал Дергунов. – Не последние люди в его хлеву.

– Последние, Лёшка, последние. Крепко он нас взял за жабры, в выражениях не стесняется. А совсем недавно был приветлив, любезен. Впрочем, вот что. Успокоился?

Дергунов остановился напротив, оперся кулаками о стол.

– Мортимер слышит каждое наше слово, видит каждое наше телодвижение. Поэтому зубы на крючок.

Дергунов согласно кивнул.

– Да я что? – сказал он. – Ляпнешь сгоряча, потом каешься. Дурак и есть дурак, пацан, москаль. Извини, Ваше Сиятельство, если слышишь, аз преданный раб твой Алексей, нафиг, Дергунов.

– Лёшк, – укоризненно произнес Черемушкин.

– Молчу, молчу, – сказал Дергунов, и в ту же секунду в дверь постучали.

Вошла Лера, деловая такая, с черной папочкой.

– Я пойду, – дернулся было Дергунов, но Лера отрицательно покачала головой.

Вот ведь странно: по статусу Дергунов был выше рангом, но слушал её беспрекословно. И дело было не в Черемушкине, она никогда не кляузничала, просто была мудрее, что ли. Короче, он остался стоять в дурацкой позе, опершись кулаками на стол начальника и набычившись, потому что ждал какой-то гадости, содержащейся в черной папке. Лера так просто в кабинет Черемушкина не заходила.

– Вот, – сказала она, вынув из папки пару посаженных на скрепку листов. – Началось.

Черемушкин принялся читать. Дергунов скосился, подглядывая. Текст был мелкий, убористый, сбоку ничего не поймешь.

– Шею вывихнешь, – сказал Черемушкин, отшпиливая верхний лист и протягивая Лёшке.

Это было постановление Правительства РФ, подписанное премьером. Из филиала Дубнинского ОИЯИ Объект превращался в самостоятельную единицу, напрямую подчиненную Москве, и переименовывался в город Знаменск. Исполнительный директор Мортимер Олег Павлович становился Генеральным директором Института Инновационных Исследований города Знаменска (так теперь именовалось градообразующее предприятие), его первым замом назначался Берендеев Казимир Филиппович, замом по научной работе Мусатов Сергей Анатольевич и т. д. и т. п. Следующий абзац касался штатного расписания, это уже было не так интересно, потому что без фамилий… Дальше, дальше… Ага, вот: международные связи без визовых ограничений. И правильно, к чему они, когда есть Саврасов со своим лимузином…

– Кто такой Берендеев? – спросил Дергунов

– Твой любимый Куратор, – ответил Черемушкин, протягивая ему второй листок. – Наконец-то вышел из-под прикрытия, приобрел ФИО.

Второй лист, заполненный наполовину, касался чисто подразделения ФСБ, в котором работали наши герои, и вот тут появились их фамилии, а также фамилии Небироса, Берца, Семендяева. Про последнего было сказано: привлекать к работе при необходимости.

Дело завертелось.

Глава 38. Хранилище

После обеда весьма кстати в офисе появился Семендяев, который последние два дня безвылазно сидел в своем Тамбове. Извинился, что не мог вырваться – дела, прошептал что-то Лере на ушко, отчего та зарделась, после чего, посерьезнев и вздернув седые кустистые брови, прочитал Постановление, но комментировать не стал. Спросил у Леры «Артемьич у себя?» и тут же вышел. Мог бы и не спрашивать.

– У себя, – сказала она вдогонку.

– И что он тебе начирикал на ушко? – вкрадчиво осведомился Дергунов.

– Ах, Лёша, – томно ответила она. – Эта старая гвардия такая тонкая, такая воспитанная…

– Что аж противно, – подсказал он.

– Нет, Лешенька, – возразила Лера. – Комплименты никогда не бывают противными.

Семендяев вошел без стука, сел напротив Черемушкина и этак иронически воззрился на него.

– Что, Сергей Сергеич? – спросил Черемушкин, отрываясь от инструкции по открытию третьего глаза, которую взял в руки полминуты назад и теперь внимательно изучал. – Чем недовольны?

– Да всё тем же, Васенька, – ответил Сергей Сергеевич. – Привлекать к работе. Чем заслужил такое уважение?

– А, вы про это, – Черемушкин вздохнул и закрыл инструкцию. – Это же не приказ, это всего лишь постановление, указание куда следует идти. Вперед или назад.

– А приказ когда будет? – бдительно спросил генерал.

– Ну, не завтра же.

– Проследи, – сказал Семендяев и подмигнул. – Старый друг лучше новых трёх.

– Четырёх, – подхватил Черемушкин, радуясь, что пронесло. Генерал мог навалиться так, что только держись.

– Я что пришел-то, – Семендяев понизил голос. – Не сгонять ли нам в Знаменск? С Дергуновым.

Говоря, он вынул из пиджака конверт и положил перед Черемушкиным. Жестом показал: вынимай письмо, читай.

– Почему с Дергуновым? – спросил он сам себя. И сам же себе ответил: – Да потому, что паренек этот должен помнить, как там было раньше.

Письмо было написано пенсионером Прониным, который уже мелькал в самом начале, и адресовано генералу Семендяеву. Бдительный такой оказался пенсионер, писучий.

Прочитав каракули Пронина, Черемушкин сказал:

– Это, Сергей Сергеич, не нашего ума дело.

– А чьего ума? – спросил Семендяев, пытливо глядя на него.

– Понимаете ли, дорогой мой, – промямлил Черемушкин. – Против ветра – оно, конечно, можно, но не нужно.

Едва он это произнес, как что-то перевернулось в его голове, и он понял, что неправ. Тысячу раз неправ. И сразу стало легче дышать, и этакая окрыленность появилась, приподнятость.

– Ну, хорошо, – сказал он.

– Я тоже поначалу засомневался, – подхватил Семендяев, – потом пронзило: а чего бояться-то? Пронин вон не боится, видит, что прав. Патриот, нафиг. А мы получается кто, раз боимся? Вредители. Правильно я говорю?

– Правильно.

– Сейчас же и выедем, – сказал Семендяев. – Мусатова забираем?

– Его теперь днем с огнем не сыщешь, нарасхват, – ответил Черемушкин. – До вечера управимся?

– С ночевой, Василий, с ночевой. Переночуете у меня в Тамбове – места навалом…

Разумович на своей горбатой Оке домчал их до Тамбова за пять минут. По какой червоточине они перемещались – не суть важно, но как только Разумович втопил педаль газа, за окнами сделалось черным-черно. Хорошо, что военные пока об этом феномене ничего не знали. И хорошо бы не узнали никогда.

А вот дальше, когда машина остановилась, Семендяев показал, что недаром проводит так много времени в компании с Разумовичем. Сказал ему вальяжно: «Ефим Борисович», – тот в ответ уронил голову себе на грудь, Семендяев залез ему пальцами под прическу, нащупал на шее какой-то хитрый тумблерочек, щелкнул им. Разумович поднял голову, повертел ею в разные стороны, произнес «Мерси» и шустро полез наружу. Захлопнув за собою дверь, прытко поскакал к ближайшему дому.

– Куда это он? – спросил любопытный Дергунов.

– Тебе всё скажи, – проворчал Семендяев, пересаживаясь на место водителя.

– И всё же, – не унимался Дергунов, показывая, что он пусть чуть-чуть, но главнее.

– К бабе, – ответил Семендяев, посылая машину вперед. – Не надо забывать, Лёшенька, что Разумович во-вторых робот, а во-первых человек. И в-третьих, ходячая видеокамера. Нам нужен такой свидетель?

– Хитрый ты, Сергей Сергеич, – с одобрением произнес Дергунов. – Не против, что я на «ты»?

– Валяй, – равнодушно ответил Семендяев…

Бетонку к Объекту-Знаменску уже закатали в асфальт и расширили метров на пять. За триста метров от ворот Семендяев съехал на обочину и затормозил. Указателем был вросший на опушке в землю частично покрытый мхом серо-зеленый валун. Именно здесь, судя по описанию, Пронин вошел в лес.

Семендяев вынул из бардачка шпионскую видеокамеру размером со спичечный коробок и протянул Черемушкину. Дальновидный человек, всё предусмотрел.

Семендяев остался за рулем, а Черемушкин с Дергуновым направились по следам бдительного пенсионера.

Где-то через полкилометра появились следы вырубки, но какой вырубки: деревья были не просто спилены под корень, а вровень с землей. Получилась ровная маленькая полянка без пеньков. Сами деревья исчезли, опилок тоже не было. Неведомый лесник испытал здесь чудо-пилу и направился дальше. Всё как в письме Пронина.

Передвигаться было тяжело и неудобно, лес вообще не чистили.

Через десять минут перед ними возникло то, из-за чего они сюда и приехали. Здесь была не просто поляна, а покрытая упругим материалом площадка размером двадцать на двадцать метров, скрытая от наблюдения сверху хитрой маскировочной сетью, которая, казалось, висела в воздухе сама по себе. От площадки к Объекту тянулась ровная, как стрела, на треть углубленная в землю стальная труба диаметром около трех метров, закрытая с торца стальной заслонкой. Но не это главное.

Главным здесь было двухэтажное бетонное сооружение, имеющее могучие, до крыши, ворота. Ворота были заперты, но Пронин видел, как сюда, в сооружение, одетые в белые защитные комбинезоны люди в противогазах по двое таскали из трубы длинные свертки – иные в кровавых пятнах, иные чистые. Между прочим, пара свертков дергалась и орала нечеловеческим голосом. Очевидно, внизу под сооружением было хранилище. Или морг.

Таскали долго, около часа, и всё это время Пронин сидел в кустах, боясь шевельнуться. Когда всё закончилось и противогазники скрылись в трубе, Пронин облазил местность, прилегающую к площадке. И обнаружил в чаще за сооружением скопление человеческих останков…

Увы, так оно и было, Черемушкин с Дергуновым нашли эти трупы, которые больше походили на хорошо высушенные мумии без запаха. Не столько страшно, сколько неприятно. Черемушкин решил это не снимать.

В отдалении приглушенно лязгнуло – в трубе открылась заслонка. Друзья переглянулись и, стараясь не трещать сушняком, направились к площадке.

Свертков было мало, около десятка. Черемушкин с Дергуновым подождали, пока двое противогазников перенесут их в сооружение, вслед за чем вероломно напали сзади. Сзади-то сзади, но работяги в белом оказались невероятно сильны и выносливы. Удар поленом по голове был им нипочем, только крякнули. Пришлось Черемушкину изрядно потрудиться, все кулаки отбил о резиновые морды.

Наконец, работяги были связаны и брошены в угол. Дергунов попытался снять с одного из них противогаз, чтобы засунуть в рот кляп, но противогаз не поддавался, будто прирос к физиономии, а работяга извивался, как червяк и натужно мычал.

Между тем Черемушкин обежал первый этаж, но дверей вниз, в хранилище, не обнаружил. Пришлось воспользоваться транспортером, по которому съезжали свертки.

Внизу было достаточно светло – на потолке через один горели светильники. Лента транспортера бежала дальше вдоль длинного широкого пустого помещения. Только лишь кое-где вдоль окрашенных оранжевым суриком стен стояли пустые стеллажи. Они были крепкие, эти стеллажи, рассчитанные на весомый груз.

Всё здесь было новенькое, ещё пахнущее краской, под ботинками хрустела бетонная крошка. Да, но как же назад?

– На транспортере, – сказал Черемушкин. – Где-то должен быть рычаг реверса.

– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал Дергунов, подходя к полукруглой выемке в стене и вставая на четко обозначенный круг.

И поехал вверх. Это был пассажирский лифт. Вверху в потолке немедленно отъехал в сторону круглый люк.

– Это ж надо, – сказал Черемушкин.

Лифт отвез Дергунова наверх, потом привез назад. На всё ушло секунд десять, но Черемушкин сделал замечание, что они сюда не на лифтах кататься приехали, чем напрочь смазал несомненный успех Дергунов.