Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава десятая
ХИЖИНА РЫБАКА ЛИ ДЮНА
1
Трудно найти в Корее человека, который бы не любил море. Любит его и старый рыбак Ли Дюн, несмотря на то что последний тайфун разорил селение и унес с собой жену и дочь. Верит, что жестокое море рано или поздно смилуется и отдаст людям свои щедрые дары. Не будь этой веры – не ждал бы старый рыбак новой зари, не латал бы свою прогнившую лодку. И не стал бы плавать вдоль берега в поисках подводных плантаций морской капусты и косяков рыб.
Хижину, которую он построил после тайфуна, теперь не достают штормовые ветры. Стоит она одиноко в ущелье, оберегаемая скалами. Но раскаты волн доносятся и сюда. Никогда этот шум не тревожил старого рыбака, но с недавних пор чудится ему, что не море, а гигантское чудовище ревет и крошит скалы, пытаясь добраться до его хижины. Старый рыбак Ли Дюн даже мысли не допускает, чтобы перебраться в другие места, как это сделали уцелевшие после тайфуна селяне. Ночами выходит он из хижины, чтобы очередной раз вглядеться в грозную пучину. И кто знает, может, в этом неутомимом реве ему слышатся родные голоса жены и дочери.
Так и живет Ли Дюн один в ущелье.
* * *
К нему-то и отправился Юсэк. Не зная о постигшем рыбака горе, он был уверен, что семья примет его доброжелательно, особенно сам Ли Дюн, мечтавший выдать за него замуж свою дочь Бен Ок, славную девочку.
С тех пор прошло много лет, семья давно уже перебралась к морю, однако Ли Дюн, навещая Енсу, каждый раз уговаривал и его переехать в селение рыбаков. Он не знал, почему отец Юсэка забрался в эту нору и упрямо не желает ее покинуть. За все это время лишь один раз Юсэку удалось побывать в гостях у Ли Дюна, но он хорошо запомнил дорогу и шел уверенно, что-то весело мурлыча себе под нос. Башмаки мешали быстрой ходьбе, он снял их и, перекинув через плечо, двинулся дальше. Крутые горы теснили с двух сторон и без того узкую долину, разделанную под пашни. На них копошились крестьяне, почти полностью скрытые под широкополыми соломенными шляпами. Пройдя долину, он свернул с дороги и вскоре оказался в ущелье, заваленном гранитными валунами и мелким щебнем. Идти по камням босыми ногами было трудно, поэтому он снова влез в свои башмаки. Подул прохладный влажный ветер, напоминая о близости моря. Юсэк спешил, не позволяя себе сделать даже маленькую передышку после крутых подъемов. К вечеру он должен во что бы то ни стало вернуться обратно к Иру. Наконец, вскарабкавшись на отлогую скалу, он увидел море, а вблизи – знакомые каменные столбы, словно стражи охранявшие маленькую бухту. И поразился, не обнаружив на берегу ни хижин рыбаков, ни шхун, ни баркасов. Нет, он не мог ошибиться. К этим столбам рыбаки крепили свои шхуны и катера. Бухта, некогда забитая джонками и лодками, и это ущелье, служившее единственным выходом из бухты, все было знакомо ему. Юсэк хотел было уже повернуть обратно, но вдруг увидел неподалеку от берега, за стеной утеса струящийся вверх дымок. Он спустился вниз по скале и вскоре добрался до берега.
Там, возле ветхой хижины, он и встретил Ли Дюна. Занятый своим делом старик заметил Юсэка только, когда он опустился на корточки и поздоровался. Ли Дюн сразу же узнал его, но не выразил ни удивления, ни радости, как это бывало всегда.
– Вы не узнали меня, отец Бен Ок? – воскликнул Юсэк. – Я сын Енсу – Юсэк! Отец велел вам кланяться и узнать, как вы тут живете?
– Шевелюсь еще, как видишь, – отозвался старик, не подняв головы.
– Что здесь произошло? – спросил Юсэк, оглядывая окрестность. – Куда все подевались? И почему вы перебрались сюда, на скалу?
Лицо старика оставалось неподвижным, и Юсэк с трудом узнавал в этом мрачном, замкнутом человеке энергичного мужчину, который любил шутку и был полон оптимизма. Теперь, сгорбленный и неподвижный, он походил на один из каменных столбов, охранявших бухту.
Юсэк без приглашения вошел в хижину – она была пуста. На земляном полу лежала изодранная циновка. И ничего больше. Вернувшись, Юсэк обратился к старику:
– А где ваша жена? Где Бен Ок?
– Всех поглотил тайфун, – ответил Ли Дюн и, отложив челнок, поднялся. Он долго глядел на море, потом прошел к выложенной из камней печи, на которой грелась вода, бросил в огонь сухие корешки. – А я вот живу, – добавил он.
Юсэку показалось, что этот согнутый человек, пустая хижина, напоминающая катафалк, голый, безлюдный берег – продолжение страшного сна, который длится с той минуты, когда Эсуги явилась с сообщением о смерти своей матери.
– Пожениться-то, поди, успел? – справился рыбак.
– Нет еще.
Море волновалось, пенилось, бередя в душе старика старую рану. В тот роковой день понес он в город корзину меги. На вырученные деньги купил пшенной крупы и подарки жене и дочери. Вернувшись, он увидел на месте бывшего селения одни лишь останки хижин и разбитых шхун…
Старик отвел глаза от моря, сухими, потрескавшимися руками потер лицо и застыл, словно изваяние. Глядя на него, Юсэк не решался начать разговор, с которым пришел. Однако и молчать он не мог: в городе ждали ответа.
– Я понимаю ваше горе, дядя Дюн, – промолвил Юсэк, подойдя к нему вплотную. – Но я должен сказать, что пришел сюда просить помощи.
– Ты ищешь у меня помощи? – удивился старик.
– Не я один. Они тоже…
– Кто это – они?
– Бежавшие из тюрьмы. Их может снова схватить полиция! – выпалил Юсэк взволнованно. – Они не бандиты. Они такие же, как и мы с вами. Только вот с японцами не ладят.
– Но чем же им поможет отшельник? – спросил старик, немного оживившись.
– Их нужно на время спрятать здесь. А потом мы уйдем.
Рыбак долил воды в котел.
– Я тебя угощу свежей рыбой, – сказал он, направляясь к берегу.
Дорожа временем, Юсэк попытался отказаться от обеда, но Ли Дюн и слушать его не стал. Сойдя со скалы, он поплелся по отмели берега к видневшейся вдали лодке.
Юсэк огляделся. Когда-то здесь было много чаек, их крики мешались с голосами женщин и детей, наполняя жизнью эту теперь притихшую землю. Крутые, отвесные скалы торчали из воды и тянулись вдоль берега в траурном молчании. «Отчего старик не уйдет из этого омертвевшего края, отсюда убрались даже чайки, – думал Юсэк, разглядывая ветхую, разбитую ветром хижину. – Одичает он здесь вконец. Да и можно разве здесь пережить зиму?»
Юсэк снова вошел в хижину и вдруг увидел странные предметы, лежащие на плоском камне в углу. Бережно подняв их, он увидел гребешок и кулон.
– Это я купил для Бен Ок, – услышал Юсэк за спиной голос Ли Дюна. – Можешь взять их себе. Когда-нибудь подаришь своей невесте.
Поблагодарив, Юсэк положил вещи в карман. Ему не хотелось бередить душу старика расспросами.
– А вы не хотели бы перебраться к моему отцу? – спросил Юсэк, чтобы как-то отвлечь его.
– Нет, я нигде не обрету покоя, – сказал тот, выходя из хижины. – Разве что в море. – Он вернулся к кипящему котлу, выудил из него в чашку куски тунца и, поставив на расстеленную подле печи циновку, пригласил Юсэка обедать.
Ели молча. Старик старательно подкладывал юноше свежую рыбу.
– Ешь, сынок, – говорил он. – Море теперь щедро одаривает меня уловом. Еще бы! Разве плохую жертву принес ему старый рыбак Ли Дюн! Так что и для твоих товарищей у старика найдется угощение.
Юсэк только и ждал этого. Он вскочил:
– Рыбу я потом доем, а сейчас я должен бежать к ним.
Едва потеплевшее лицо старика снова омрачилось.
– Ты уходишь, – сказал он грустно, – побыл бы еще чуточку.
– Я скоро вернусь. Ждите нас с восходом луны! – крикнул Юсэк, сбегая с утеса в ущелье.
2
Несмотря на ясный день, море вело себя неспокойно. Заметно росли волны, а к вечеру начался шторм. Старик спустился к берегу, проверил, прочно ли привязана лодка, затем, собрав сеть на песке, вернулся к хижине. Расправив сеть на соломенной крыше, он снова побрел к берегу, собрал там подсохшие щепки и, нагрузив ими своего козла[35]35
Носилки с двумя длинными ручками.
[Закрыть], отнес к печурке. На ветках сушилась морская капуста. Отобрав ту, что посвежее, он бросил ее отмачивать в корыто. Захватив ведра, пошел к роднику. Старик готовился к встрече гостей.
С тех пор как рыбак остался один, мало кто наведывался к нему. Бывало, заплывал сюда изредка кто-то из соседних рыбаков напиться воды из родника или поделиться своими удачами и неудачами, да и был таков. И старик, снова один, чинил сети, собирал меги и сушил ее возле хижины. Отвык он от людей. И подобно тому как окаменевшая земля размокает в воде, сердце старого рыбака вдруг обмякло от сообщения Юсэка. Люди нуждаются в его помощи, они верят в него, они помнят, что есть на свете забытый всеми Ли Дюн. Он не думал о последствиях, хотя хорошо знал о жестокостях японцев.
* * *
Солнце уже скрылось. Ухал прибой, глухие отголоски его затухали где-то на гребнях далеких гор. Старик вернулся в хижину, лег на циновку и вскоре заснул.
Проснулся он от шума мотора. Выбежав на улицу, теперь уже при свете луны, он увидел японских солдат.
– Ты спишь, старина? – спросил один из них, под ходя к Ли Дюну. – А мы к тебе в гости.
Приглядевшись, рыбак узнал подошедшего офицера береговой охраны, который изредка заезжал сюда пополнить запас воды или просто передохнуть.
– Поздненько вы, однако, – сказал Ли Дюн.
– Проклятый шторм! – воскликнул тот. – Решили переждать у тебя. Чаем угостишь?
– Да, да, конечно, – растерянно проговорил старик и, сорвавшись с места, засуетился возле печки.
«Случайно ли забрели сюда японцы? – размышлял он. – Почему именно сегодня? Из-за шторма? Вчера его не было. А если не случайно?»
Японцы вели себя непринужденно, шутили, смеялись. Офицер даже посочувствовал одиночеству рыбака, пообещал поговорить кое с кем, чтобы перевести его в другое, более доходное место. Старик плохо слышал, что говорили офицеры, – его одолевали тревожные мысли: Юсэк с товарищами мог явиться в любую минуту. И тогда… Что они о нем подумают? Нет, они не успеют даже подумать – их перебьют вооруженные солдаты.
Солдаты не обращали на него внимания, и, сидя кругом, вели свои разговоры. Наконец печка была затоплена – и рыбак поставил на нее чайник. «Неужели они не заметят солдат? Ведь светло от луны и разгоревшейся печки, куда он нарочно накидал много щепок. Должны же послать сюда кого-то раньше?.. Хорошо, если бы Юсэка. Он не бежал из тюрьмы. А еще лучше, если они не придут сегодня. Возможно, что-то случилось, раз их до сих пор нет… – Волнение росло с каждой минутой. Он был готов на все. – Надо что-то делать!.. Надо… Но что?!»
– Боюсь, шторм усилится, – сказал он, подходя к сидящим солдатам. – Видите, месяц поднял хвостик. Это значит – быть непогоде. А непогода здесь тянется неделями. Так что застряли вы основательно.
– Не утешительно! – обозлился офицер и выругался. – Но, черт побери, у нас нет выбора. Такой шторм для нашего катера – сущий пустяк! Только вот беда – забарахлил мотор что-то.
Старик понял, что японцы уберутся не скоро. Стало быть, выход один – пойти навстречу Юсэку и его друзьям. Он быстро вынес из хижины посуду, так же быстро подал солдатам чай и, сказав, что спустится к берегу глянуть на лодку, торопливым шагом направился в сторону моря.
У берега огляделся – тотчас же свернул с тропинки и, прячась между валунами, стал пробираться к ущелью. Он хорошо знал местность и мог на ощупь отыскать любую тропинку. А сейчас еще светила луна… Там, где не было валунов, он полз на животе, потом вновь, скрываясь за редкими кустарниками, шел дальше. И снова полз, и снова вставал и напрягал свой старческий слух: не гонятся ли за ним солдаты, не идут ли друзья Юсэка. Ухал прибой. Всем телом он ощущал, как вздрагивает земля. Но вот наконец ущелье! Теперь нужно спуститься на дно, там дорога. Они обязательно должны пройти здесь: других путей к нему нет. Цепляясь за трещины каменной стены и нащупывая ногой выступы, старик стал спускаться. Он не думал о том, что один неверный шаг мог оказаться роковым. Он спешил – лишь бы успеть выйти на дорогу: японцы могут спохватиться, что его долго нет. Пойдут следом – и тогда… Только бы успеть… Иногда под ногами срывались камни, и в эти минуты сердце его тоже обрывалось. Держась на руках, он замирал, но не от боязни полететь в пропасть. Шум мог привлечь внимание солдат. Грохочет прибой! Как хорошо, что поднялся шторм! Он заглушает все звуки, не слышно, как падают из-под ног камни. Он снова нащупал ногой выступ и поглядел вниз – осталось уже совсем мало. Уже можно спрыгнуть. Однако спешить теперь не было нужды: если беженцы появятся – увидят его. Последние усилия, и нога его ступила на твердое дно. Как же быть дальше? Идти навстречу беженцам или дожидаться здесь, спрятавшись за валунами? Он вдруг заметил, как неподалеку от него скользнули чьи-то тени. Кто бы это мог быть? Тени приблизились, и теперь он без труда узнал японцев. Их было трое.
– Ты что здесь потерял? – услышал старик негромкий голос одного из них.
Дорога к хижине была гораздо короче, и рыбак скоро предстал перед офицером.
– А я-то ломал голову, почему ты предпочел эту одинокую хижину, – сказал японец, разглядывая разодранную одежду старика. Он поднялся и вплотную подошел к Ли Дюну. – Чем быстрее ты скажешь, зачем бегал к ущелью, тем короче будут твои муки.
«Неужели они догадались? – подумал старик. – Или только подозревают? Молчанием не отделаться. Нужно что-то ответить. Время идет, и беженцы могут сами нарваться… Нужно придумать что-то такое, что рассеяло бы их подозрение. Сказать, что ожидал родственника или товарища, – не поверят. Зачем тогда понадобилось лезть через скалы, спускаться в пропасть? К тому же – станут искать этого родственника или товарища…»
Офицер тронул его за плечо:
– Не ломай голову, старина. Признайся, что ты кого-то ждал, а когда появились мы – побежал предупредить об опасности. Так ведь?
– Вы не правы, господин.
– Зачем же ты тогда бросился к ущелью?
– Я убегал.
– От кого?
– От вас, – вдруг ответил старик.
– Почему?
– Зачем лосось бежит от акулы, – резко выпалил старик и, от этой неожиданно пришедшей мысли, обрадовался.
– Вот как! – опять воскликнул японец. – Однако раньше ты не убегал. Что же тебя напугало вдруг?
– Японцы лишили меня крова, прогнали с обжитых мест. Стал я тогда по свету бродить. Коротким оказался этот свет для жены и дочери. Погибли они.
– Ты откровенен, старик! И признаться, мне это нравится! Я готов даже простить тебе твою дерзость. Если, конечно, ты и впредь будешь так же откровенен.
Офицер сел напротив него, достал портсигар и закурил. Затем быстро поднялся, взял чайник и залил догоравший костер. Вернувшись на свое место, сказал:
– Напрасно тянешь время, старик. Сейчас подойдут мои солдаты и скинут тебя в пропасть. А если признаешься – я выполню свое обещание. У тебя будут новая хижина и лодка с мотором.
Старик не слышал его. Все мысли были там, в ущелье, где стерегли дорогу солдаты. Сейчас раздадутся выстрелы… И погибнут люди, которые верили в него. Ему стало душно, сдавило грудь.
«У тебя будут новая хижина и лодка…» Сейчас прозвучат выстрелы…
К офицеру подбежал солдат и что-то зашептал, показывая рукой в ущелье. «Идут!» – старик невольно потянулся вперед, глянул в ущелье. В сумраке показались неясные фигуры людей. Они шли сюда, не подозревая о нависшей над ними беде. По телу старика пробежала судорога. В то же мгновенье он ощутил удар в спину. «Ложись, гадина!» – офицер выругался, пожалев о том, что не сразу прикончил его. Старик пошатнулся, но, удержавшись над самой пропастью, крикнул изо всех сил:
– Остановитесь! Здесь японцы!
Голос глухим эхом отозвался в ущелье. Грохнул выстрел. И все стихло.
3
Старик еще дышал, когда Бонсек, разорвав его пропитанную кровью рубаху, припал к груди. Ир подложил под голову солому. Пуля пришлась в живот.
– Мы отомстим за вас, – сказал Бонсек.
Их было четырнадцать, осталось в живых десять, и эти десять знали, почему они живы. Но, пожалуй, больше других страдал Юсэк. Ведь это он надоумил Ира и Бонсека прийти сюда. Он уговорил дядю Дюна принять их.
Полураскрыв безжизненные глаза, старик шевельнул губами, желая, по-видимому, сообщить напоследок что-то важное.
– Говорите, мы слушаем. Говорите же… – тормошил его Бонсек.
– Тело мое… в море… бросьте… – невнятно выговорил старик и замолк.
– Я понял вас, – прошептал Бонсек, напряженно вглядываясь в его лицо, надеясь услышать еще что-то.
Но старик молчал.
– В море погибли его родные, – пояснил Юсэк. Он отошел в сторону, где еще дымилась залитая водой печь. На циновке по-прежнему стояла миска с рыбой.
Желание старого рыбака было исполнено. Труп его завернули в полинявшую от времени парусину, стянутую с крыши хижины, и с крутого скального берега сбросили в море.
Их теперь было десять. И каждого, кроме Юсэка и Эсуги, Ир знал хорошо, хотя со многими еще не приходилось участвовать в операциях. Юсэк и Эсуги вне подозрений. Так кто же из этих семерых мог предать? Кому нужно было натолкнуть японцев на след? Тяжело подозревать товарищей. Он еще и еще раз перебирал всех, кто был сейчас рядом, кто остался там, в подполье. Нелегко думать о друзьях плохо, но несомненным оставалось то, что японцы ждали их в этом месте, в назначенное время. «Возможно, произошло роковое совпадение? Ведь бегство узников наверняка наделало шуму, подняло на ноги всю сыскную службу», – старался утешить себя Ир, но тревога не покидала его. Полиция могла вновь набрести на след. Он понимал, что нужно уходить немедленно, но как вести людей, если часть из них крайне изнурена режимом застенков и переход в Россию пока им не под силу? У него появилась мысль пересечь границу на захваченном катере, однако она оказалась неосуществимой: сторожевые корабли, сопровождаемые быстроходными глиссерами, непрерывно патрулировали вдоль берега, очевидно разыскивая свой катер, который по приказу Ира был спрятан за скалой в узком заливе.
В этот же день решили потопить катер и на время укрыться в горах. В трюме они обнаружили боеприпасы, продовольствие и разные медикаменты. Захватив трофеи и взорвав катер, отряд покинул берег.
Они шли по дну ущелья, по той самой тропе, которая привела их сюда и теперь уводила от хижины рыбака Ли Дюна и могил товарищей. И, может быть, поэтому – шли молча, не думая о первой победе, не радуясь тому, что вновь обрели свободу.
* * *
Место для отдыха выбрали на вершине крутой горы, откуда хорошо просматривалась окрестность. Внизу тянулись пологие холмы, поросшие густой, еще зеленой травой и мелким кустарником. Здесь и там, словно пагоды, возвышались обросшие белым и цветным лишайником каменные столбы. За ними, сливаясь с прозрачными облаками, уходили на север синие пики нескончаемых хребтов.
Красота этих гор всегда поражала Бонсека, но сейчас он не замечал ее. Где-то за этими вершинами лежала земля, о которой ему много рассказывал Ир. О победе русской революции он узнал еще год назад. Теперь он на свободе, и скоро сбудется его давняя мечта попасть в Россию. Нелегко покидать родную землю. Здесь остается мать. Уходить трудно, оставаться – нельзя, как нельзя и бороться уже по старинке. Он понял, что ни партизанской борьбой, ни диверсиями не одолеть Великую империю. Разве мало было и до него таких, которые пытались это сделать? А чего добились? Погиб патриот Ан Джунгын[36]36
В октябре 1909 года он убил первого японского генерал-резидента в Корее Ито Хиробуми.
[Закрыть], партизанские отряды разгромлены. Террор и репрессии вырвали из рядов антияпонского движения тысячи лучших бойцов. Массовые казни стали обычным явлением, а тюрьмы не вмещают арестованных патриотов. Как одолеть армию Великой империи?
Он верил, что только союз с победившим пролетариатом России поможет обрести желанную свободу.
Однако не все в отряде понимали глубокое значение этого объединения и открыто отказывались идти с Иром в Россию.
* * *
В низине угрюмых холмов еще сумрачно. А за пологими вершинами гор уже ожили контуры остроконечных хребтов. Скоро взойдет солнце.
Спустившись к роднику, Ир умылся. Но и ледяная вода не взбодрила его, не уняла головную боль. Долгая, мучительная ночь настолько измотала, что не хотелось больше ни о чем думать. Не думать он не мог: предстояло срочно уладить возникшие неурядицы и уходить немедленно. Но как удержать людей?.. Тех, кто решил остаться здесь, отказавшись от перехода в Россию? Ир был растерян и выглядел жалким, беспомощным. Может быть, и ему правильнее остаться здесь? А как тогда быть с теми, кто уже решился пойти с ним? Как быть с Эсуги и Юсэком? Ведь им тоже нельзя здесь оставаться? И, наконец, как самому-то обойтись без России, без того дела, которому решил посвятить жизнь?
Ир вспомнил, как недавно, спасаясь от неминуемого ареста, с несколькими товарищами бежал в Россию. Русский Дальний Восток давно стал центром корейской политической эмиграции. Именно здесь корейское коммунистическое движение оформлялось организационно: возникали первые марксистские кружки и группы. В одном из таких кружков Ир надеялся пройти первую школу классовой солидарности и интернационалистического воспитания. Дело интернационализма должно стать делом всей его жизни.
Он сидел у самой воды, напряженно вслушиваясь в тихое журчание ручья, словно тот мог ответить на мучившие его вопросы. Неслышно подошел Юсэк.
– Сенсами, вы, вижу, тоже чем-то озабочены?
– А ты чем? – спросил Ир, не оборачиваясь. – По старику своему скучаешь?
– Ага, – кивнул Юсэк и уныло добавил: – Вот как узнают, что я с вами, так и его, как рыбака…
– Откуда им узнать? – попробовал успокоить Ир. – Если спросят, где ты, скажет: сбежал куда-то. И на том конец.
– Их не обманешь – разнюхают. Про дядю Дюна ведь узнали.
Опустившись рядом, Юсэк задумался. Из памяти не уходило окровавленное тело старика, его последнее желание. И бурлящее море, поглотившее труп. И те четверо, что погибли. А ведь это лишь начало… Юсэк теперь, как ему казалось, имел достаточное представление о том, чем жертвовали эти люди. Правда, он-то шел туда за другим, не воевать, но в передряге могут и его невзначай зацепить, где уж разбираться, кто друг, а кто враг. А тут еще выяснилось, что не все хотят идти в Россию.
– Боишься шторма – в море не лезь. Так, кажется, говорят мудрые старцы, – сказал Ир, очевидно догадываясь об опасениях молодого рикши. – Бери пример с Эсуги. Вот уж не ожидал, что она окажется такой мужественной!
– А вы что, не боитесь смерти? – вдруг спросил Юсэк.
– Смерти, – усмехнулся учитель, – Букашка и та прячется в щель, завидев опасность. Кто же не хочет жить.
– Хотите жить, а воевать идете, – пожал плечами Юсэк. – А вот те, кто отказывается идти с вами, у них-то что на душе?
Учитель промолчал. Он сам искал ответа на этот вопрос. Его ждали. Денук с товарищами сидел обособленно от Бонсека, Юсэка и Эсуги. Ир подошел к нему и, не скрывая своего огорчения, сказал:
– Ну что, домму[37]37
Товарищ.
[Закрыть], будем прощаться… А жаль… Надеялся повоевать вместе. Опять не пришлось. Так куда вы все-таки нацелились?
Денук ответил не сразу и нехотя:
– Слышал, что и в Маньчжурии действуют корейские партизаны[38]38
Многие корейские патриоты бежали от преследования японских властей в Маньчжурию. Партизанские отряды, сформированные здесь, совершали смелые налеты на японские гарнизоны, устраивали засады.
[Закрыть]. Вот туда, пожалуй, и двинем.
– Какого черта от нас-то бежите? – попытался остановить их Бонсек. – Объясните же наконец: в чем дело?
– А что объяснять? – проворчал Денук. – Воробью ясно, что нельзя покидать гнездо, если над ним парит коршун.
Ему поддакнул сидящий рядом мужчина в тюбетейке:
– Чужим соком не вскормишь дерево, ежели отсохнут корни.
Уловив смысл иронии, Бонсек живо ответил:
– Стало быть, вы предпочли лечить дерево? Вы знаете секрет оживления омертвевших корней? Не заклинанием ли в тюремной камере под звон цепей? Знакомая картина! Нет уж, хватит заниматься идолопоклонством. Чудес не бывает, а потому не надо себя тешить иллюзией, что можно осилить своими руками две армии, девять дивизий, не включая сюда всю жандармскую и полицейскую ораву. Нет спору – сотни патриотов вновь вольются в ряды повстанцев, но опять поплатятся жизнями. И только.
– На то она и борьба, – спокойно сказал Денук. – А борьба без жертв не обходится.
– Зачем же приносить жертвы без всякого на то смысла? – вмешался в начавшийся спор Ир: – Нет, друзья мои, мы должны объединиться с русскими, объединиться с борющимся пролетариатом. Вот тогда-то, уверяю, будет кое-кому неуютно и у нас в Корее. Нет, я вас не агитирую. Совесть честного борца подскажет каждому, как ему поступить.
– А ты на совесть не дави, – сказал Денук. – Останемся мы здесь не с бабами ласкаться. И понятие мое такое: мой враг – император. У них – царь. Он не влез мою фанзу грабить. И мне он ни к чему. С ним пусть сами русские решают. У нас и своих забот по горло. А смертью не устрашай, она везде одинакова – что там, что здесь.
– Всякой птахе свое гнездо дорого, – прогундосил мужчина в тюбетейке.
В разговор вмешался и Мансик:
– Успех русских, понятно, положительно скажется и на нашей борьбе. Возможно, что и судьба Кореи во многом будет зависеть именно от их победы. Но ведь это длинная история.
– Историю делают люди, – сказал Ир. – Свободная Корея нужна не только нам, но, в первую очередь, – нашим потомкам. Так что другого пути, кроме российского, я не вижу.
– Зато вижу я, – сказал Денук. – Русским революцию на папсане не преподнесли. Сами поднялись, сами свернули царю шею. А мы что – от дурной матери дети? Без башки, без желчи, без жил? Или охоты большой нет?
– Мы еще не созрели для такой революции, – ответил Ир.
– Как это – не созрели? – с возмущением протянул мужчина в тюбетейке. – Значит, там настоящие борцы, а мы, значит, так себе? Мальки, розовые медузы? А ты, ученый человек, пойди к людям да уверься, много ли таких, кто не возьмет из твоих рук винтовку. Пойди, а только наперед скажу – не сыщешь ты их. Разве что среди янбаней сыщутся.
Ир сдерживался, стараясь отыскать слова, которые дошли бы до этих людей.
– Поймите, одной ненавистью революцию не сделаешь, – сказал он решительно. – Нужна теоретическая подготовленность, нужен сильный рабочий класс, а у нас он слаб. У нас нет еще опыта в классовых боях. И, наконец, не обойтись без вооружения, без народной армии, – только имея все это, можно надеяться на успех. Вот и подумайте теперь: насколько мы готовы к самостоятельной борьбе?
– Но русские разве дадут нам оружие и людей? – спросил мужчина с проседью в шевелюре. – Какая им от этого польза?
– Вот и я говорю, что печаль вдовы понятна лишь вдове, – вставил Денук.
– А вами что двигало, когда вы шли спасать узников? – спросил Ир. – Кто они вам, эти узники? Отцы? Сыновья? Братья?
– Они корейцы, – подметил человек в тюбетейке.
– Но помимо национальной солидарности есть еще и классовая солидарность, – сказал Ир. – А это означает братство и единение всех угнетенных народов. Без этого трудно, нельзя жить простым людям. Поэтому и призываю быть рядом с русскими в суровое для них время. Ведь говорят в народе: ожидая добрых гостей – сам наведайся к ним.
– В народе говорят и другое, – вновь подал голос Денук. – Погнавшись за диким кабаном, потеряешь домашнюю свинью. Не нужно искать спасения за чужой спиной. И запомните – ненависть сильна лишь тогда, когда ущемлены твои личные интересы.
– Вот и выходит, что проголодавшемуся тигру не страшен и сам начальник уезда! – выпалил Бонсек.
Кто-то засмеялся. Все оживились. Сквозь шум послышался звонкий выкрик:
– Не раскусив ореха, не узнаешь его вкуса! Пусть попробует, может, пронесет!
Мужчина в тюбетейке хихикнул было, но сразу осекся, увидев поднявшегося Денука.
Оглядев суровым взглядом притихших людей, он подошел вплотную к Бонсеку и, цедя слова сквозь зубы, сказал:
– Кажется, я раскусил этот орешек. Знал бы, что он ядовитый, подумал бы, идти за ним в крепость или нет. – И он удалился.
Бонсек не ожидал, что его безобидная шутка вызовет такой гнев Денука. Ни огненные клещи, которыми сдирали с пальцев ногти, ни свинцовые дубинки жандармов не причиняли ему такой боли, как эти слова товарища. Ну откуда в нем столько злобы?
– Мне трудно найти слова, чтобы выразить свою благодарность вам – моим спасителям, – с волнением выговорил Бонсек. – Но я хочу спросить: зачем вы так поступили, если раскаиваетесь, если пути наши расходятся?
Наступило молчание. Его нарушил Мансик. Решительно поднявшись, он подошел к Денуку, сказав с укором:
– Ты очернил и себя, и нас. Так вот, дорожа памятью своих предков, их доброй фамилией, теперь я уже не смогу остаться с тобой.
Подняв с земли карабин, он отошел к Бонсеку. За ним последовали еще двое. Мужчина в тюбетейке тоже поднялся, но, замешкавшись, виновато поглядел на Денука, стоявшего теперь с опущенной головой, потом перевел взгляд на Ира и стал поспешно собирать свои пожитки. На месте остались двое – Денук и Гирсу.
– Ну а ты что стоишь? – спросил Денук, метнув разъяренный взгляд на Гирсу. – Беги и ты!
Тот не шелохнулся. Уставившись глазами в винтовку, лежащую на земле возле ног, он о чем-то размышлял, шевеля губами. К нему приблизился Ир и, подняв с земли ружье, протянул ему:
– Не теряйте времени, Гирсу, товарищи ждут вас.
Гирсу взял винтовку, но тут же отбросил ее.
– Товарищи, – повторил он устало и с болезненной гримасой на побитом оспой лице. – Кто они, эти товарищи? Революционеры? Но я не революционер. И не жандарм, которого вы ненавидите.
– Но вы стреляли в них.
– Нужно было, и стрелял, – прохрипел Гирсу.
– Как это понимать? Вы любите говорить загадками, но сейчас не время их решать. Я успел заметить и другое: вы что-то таите от нас. Откройтесь же хоть теперь, когда мы расстаемся. Почему вы оказались с нами? Я знаю, вас привел Денук, но сами-то вы понимали, куда шли?
– Знал…
– А зачем?
Гирсу насупился.
– У меня была работа, был дом, сын… – сказал он наконец. – Он с такими, как вы, связался. Ругал я его сильно. Бил. А он свое делал. И угодил в тюрьму. Сколько унижений перенес. Просил властей, умолял. В ногах ползал. Все готов был отдать. Не отпустили. Слегла его мать. Тогда я и взял винтовку. Взял, чтобы его спасти. Не спас. Погибла и его омони…
Он отошел к обрыву и долго глядел вниз, в темную щель пропасти.
– Я знал вашего сына, – сказал Бонсек.
И когда Гирсу повернулся, тот чуть не отшатнулся в испуге. Столько дикой злобы и ненависти было в безумных глазах Гирсу.
– Да, я знал Хонсека, – повторил Бонсек. – Мы были в одной камере.
– Почему ты до сих пор молчал? – спросил Гирсу.
– Не хотел огорчать вас.
– Зачем же ты теперь делаешь это?
– Мы уходим. И я обязан рассказать вам о его последних минутах жизни.
– Так говори же, что тянешь! – крикнул Гирсу.
– Его пытали первым, – начал Бонсек. – Они хотели узнать имя зачинщика стачки. Вы, наверное, имеете представление о японских методах пыток. Поглядите. – Бонсек показал руки. И Гирсу увидел: с некоторых пальцев были содраны ногти, и они кровоточили. – Но это было только началом испытаний. В тот день Хонсека держали особенно долго. Потом приволокли в камеру и бросили… Он пришел в себя не скоро. А когда очнулся – сказал: «Со мной, кажется, кончено. Но если ты выстоишь, не забудь навестить моих стариков. Скажи им, что я был верным сыном Кореи». Вскоре опять пришли за ним. Мы ждали его, напрасно. Я горжусь вашим сыном. Он такой же патриот, как и старик Ли Дюн.
