Текст книги "Журавли покидают гнезда"

Автор книги: Дмитрий Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Неужели ни ему, ни Эсуги так и не суждено выбраться отсюда?

– Стойте! Стойте же! – вырвался крик отчаяния из его груди. – Я вижу – вы заблудились и не хотите в этом признаться! Или вы что-то задумали?..

– Следуй за мной, дурень, – сказал Тыкчен спокойно. – И не шуми больно, не то чертей разбудишь. Я давно уже блуждаю в этом омуте, по этой тайге, в этой жизни. Теперь я знаю, как отсюда выйти. – И он зашагал вперед.

Юсэк повиновался, но не оттого, что боялся разбудить чертей. Он боялся растревожить Эсуги.

Бурлила, пузырилась и лопалась под ногами тягучая черная жижа. Но вот постепенно кочки стали более упругими, и вскоре сквозь прояснившийся туман показалась возвышенность, заросшая плотным лишайником. Выбравшись из болота, Тыкчен остановился. Юсэк помог опустить Эсуги на мох и, тихо радуясь, присел рядом. Она приоткрыла глаза, с благодарностью поглядела на Тыкчена.

– Внизу, за лугом, – река Уссури, – сообщил он, смахивая со лба пот. – Там – граница.

Вглядевшись в его мокрое лицо, в странное выражение глаз, Юсэк невольно вспомнил когда-то очень давно услышанную поговорку: глубину моря можно познать, а душу человека – никогда.

– Душно что-то, – сказал Тыкчен, хватаясь за грудь. Заметив, что ему плохо, что он судорожно кусает губы, Эсуги забеспокоилась.

– Зачем вы несли меня? Вот видите, вам дурно.

Тыкчен ничего не слышал. Свалившись на землю, он в каком-то бешенстве замотал головой, стал рвать на себе ворот рубахи.

Не зная, чем помочь, Юсэк держал его за плечи, бормоча:

– Тыкчен, возьмите себя в руки! Это пройдет. Сами ведь выкинули трубку. Переборите себя, и тогда… Я знаю – у вас есть воля и вы осилите минутную слабость.

Тыкчен сник, с трудом приподнялся на локти. Юсэк помог ему сесть.

Он медленно поднялся с земли, взял свой мешок и, подумав, швырнул его в сторону:

– Вы уже у цели, а мне… мне возвращаться надо, – и он пошел от них, то ускоряя, то замедляя шаги.

– Мне кажется, он что-то задумал, – сказала Эсуги. – Задержи его, Юсэк.

Юсэк догнал Тыкчена, схватил за руку:

– Погодите! Куда вы все-таки пойдете?

– У меня своя дорога.

– Но вы… разве не согласились пойти с нами?

– Ну, будет, – вздохнув, произнес Тыкчен и, высвободив руку, повернулся лицом к горизонту, где за синью далеких сопок тонуло солнце. – Погляди, какой великолепный закат! – воскликнул он. – Почему-то я раньше не замечал, что закат может быть вот таким! Странно.

Ничего особенного в этом закате Юсэк не приметил, а Тыкчен, словно завороженный, не мог оторвать взгляд от горизонта.

– Вот и все – угасло, – наконец с каким-то облегчением произнес Тыкчен, когда солнце совсем растворилось в бледно-лазоревом мареве. – Угасло, – повторил он и устало побрел обратно.

Вернувшись к Эсуги, Юсэк присел рядом. Он еще надеялся, что Тыкчен вернется.

Эсуги корила себя и Юсэка за то, что не смогли удержать этого несчастного и теперь он снова вернется к проклятому зелью. Юсэк вспомнил о мешке, оставленном Тыкченом. Он подтащил торбу к Эсуги и вытряхнул ее содержимое на траву. Они увидели спички, какие-то бумаги, исписанные иероглифами, огрызок зачерствелой лепешки и что-то завернутое в тряпку.

– Что это? – удивился Юсэк, поднося раскрытый сверток к Эсуги.

Вглядевшись, Эсуги отпрянула, словно в его руке лежала голова змеи.

– Убери, выбрось! Это – смерть! – в ужасе проговорила она, пытаясь отползти подальше.

Юсэк не испугался, напротив, к удивлению Эсуги, мгновенно повеселел и, восторженно глядя на сверток, закричал:

– Что я говорил! Он будет жить! Ты сама видела, как он корчился от удушья, а у него в мешке хранился опиум. Он не вынул его и бросил! Теперь ты веришь в него?!

Эсуги очень хотелось верить, поэтому она согласно кивнула. Ведь и она боролась со своим недугом, чтобы жить, превозмогая боль в ногах, она поднялась и, желая проверить себя, сделала несколько неуверенных шагов, но, почувствовав сильное головокружение, остановилась и с отчаянием поглядела на Юсэка.

– Ты что, Эсуги? – спросил он, подходя к ней. – Ты хочешь идти?

– Нужно, – сказала она, хоть и не была уверена, что сможет это сделать.

Юсэк взял ее за руку и медленно повел вниз к лугу. Ветер дул им в спину, трепал волосы, как бы подбадривая и помогая двигаться. С трудом держась на ногах, Эсуги что-то говорила и говорила, стараясь отвлечь внимание Юсэка. Он сердился и предлагал отдохнуть или снова нести ее на руках. Но Эсуги не могла себе этого позволить. Она не должна слечь, тем более что граница рядом, за этим лугом. А там, среди друзей, и поболеть не страшно. Но почему Бонсек не пришел за ними? Ведь он обещал. Вдруг что-то случилось?.. Пройдя луг, они спустились в неширокую ложбину, по обеим сторонам которой, на крутом склоне, большими и малыми группами, стояли березы и восточный тис, клены и манчьжурские ясени, широколистые дубы и красные сосны. Никогда раньше Эсуги не видела ничего более прекрасного: она была поражена этими гигантскими букетами, где одно дерево дополняло другое своеобразием формы и окраски. Разные, совсем не похожие, они жили в одной семье, питаясь из одной земли, оберегая друг друга от злых ветров, холода и жары. Очарованная этой красотой, Эсуги остановилась. Юсэк видел, как разрумянилось ее лицо. Он обнял ее, коснулся губами горячей щеки и тихо, почти шепотом воскликнул:

– Какая ты красивая, Эсуги!

– Ты меня всегда будешь любить? – вдруг спросила она, стыдливо глянув на него.

– Конечно! До самой смерти! – заверил он. – Но почему ты плачешь?

– Прости, это от счастья.

– Любимая, тебе пора отвыкать от слез, – сказал Юсэк, утирая ладонью ее глаза.

Облегченно вздохнув, Эсуги улыбнулась той светлой, долгожданной улыбкой, которую Юсэк мечтал увидеть со дня встречи с нею.

2

Они очнулись от сильного, сотрясающего землю грохота. Низко, почти над самыми кронами деревьев, висели черные тучи. Собрав свои вещи, они проворно устремились вниз по ложбине, в конце которой, за песчаной отмелью, заваленной корягами и бревнами, несла свои воды Уссури. Много рек и речушек видели Юсэк и Эсуги, однако эта таежная река была ни с чем не сравнима дикостью своих берегов, оплетенных разноцветными корнями и водорослями. Вода казалась бесцветной, только мелкая рябь создавала видимость ее течения. А рядом, возле песчаной косы, обрамляя тихие заводи и касаясь воды тонкими ветвями, стояли ивы.

– Это и есть граница, да? – спросила Эсуги, вглядываясь в противоположный берег.

– Да, – ответил Юсэк, придерживая Эсуги за руку, он стал спускаться к воде. Она была ледяная, но он умылся и, зачерпнув в ладони, напился.

Эсуги повторяла все, что он делал.

– А на чем мы переплывем? – спросила она.

– Как на чем? Конечно, вплавь, – пошутил Юсэк. – Ты умеешь плавать? – И, заметив в ее глазах недоумение, поспешил успокоить: – Что-нибудь придумаем, лесу здесь хватает.

– Так бы и сказал сразу, – обиделась Эсуги. – А то придумал такое…

Юсэк рассмеялся.

– И совсем не смешно. Сейчас польет ливень, тогда и вправду поплывем, – сказала Эсуги, испуганно глядя на тучи.

Где-то совсем близко, заглушая голос Эсуги, прокатился гром – и земля под ногами дрогнула. А вскоре хлынул дождь.

– Бежим! – Юсэк схватил руку Эсуги и бросился назад к берегу, будто их там ожидало надежное укрытие. Но его нигде не было. Ничего не оставалось, как нырнуть под плотные ветви ивы. Достав из мешка тужурку, Юсэк набросил ее Эсуги на голову.

– Небо гневается, – сказала Эсуги. – Неужели оно не хочет, чтобы мы ушли в Россию?

– Пусть сердится! Теперь нас ничто не испугает. Мы уже на границе, а значит – конец всем мучениям.

– Правда, Юсэк, правда, – ответила она тихо.

Конец пути! Кто еще может во всей полноте ощутить радость конца пути, если не рикша? Да, долог и труден был их путь. Теперь Юсэк уверен, что никакая сила не помешает им сделать еще один шаг на берег России! Он не хочет больше прятаться под дрожащими ветвями ивы.

– Ты, Эсуги, побудь здесь, а я осмотрю берег! – крикнул Юсэк и, быстро спустившись с обрыва к реке, пошел по узкой песчаной кромке берега, куда наползали, гонимые порывами ветра, слабые волны.

Ливень нещадно хлестал по лицу. Одежда липла к телу, тяжелела с каждым шагом. Озябшими руками он протер глаза и увидел на размытом берегу, заваленном бревнами, обломками досок и корнями, лодку. Шагах в пяти от нее, на склоне крутого берега лежал человек. Дождь бился об его спину, и спекшаяся кровь, растворяясь, впитывалась в намокшую одежду. Юсэк нерешительно подошел к нему, развернул лицом к себе и онемел от ужаса, узнав Бонсека.

Придя в себя, Юсэк увидел стоявшую рядом Эсуги. Она молча, с окаменевшим выражением лица смотрела на Бонсека. Нет на земле еще одного человека, стремившегося сделать жизнь справедливой.

Юсэк обшарил глазами берег: где же друзья Бонсека? Где Ир и Гирсу? Тоже погибли? К кому же теперь идти в России? И будут ли им рады там? Пытаясь найти ответ, он поглядел на Эсуги, она – на него.

Давно уже угомонилось небо, стих и ветер, рассеялись тучи – и по спокойной глади реки вновь заскользили веселые блики.

– Что же нам делать? – лепетала Эсуги, не смея отвести глаза от Бонсека.

– Нужно хоронить друга, – сказал Юсэк и потащил труп вверх по обрыву берега. Потом неожиданно остановился и быстро стащил его обратно к лодке. – Мы похороним его на русском берегу. Он будет всегда с нами. Помоги, Эсуги.

Боясь подойти к лодке, Эсуги лишь плакала:

– За что его? За что?.. Кому он не пришелся по душе, здесь, на самой границе? Кто это сделал? Неужели русские?.. Зачем?..

– Его убил человек, – ответил Юсэк. – Но я найду убийцу. Обязательно найду. Помоги, Эсуги.

Они втащили труп в лодку, и Юсэк, усадив Эсуги, оттолкнулся от берега. Весла зашлепали в неумелых руках бывшего рикши. «Бедная тетушка Синай! Снова станет считать дни и годы, но на этот раз у нее не хватит ни дней, ни лет дождаться встречи с сыном…»

Лодку несло по течению, а это опасно. Нужно бороться. Он налег на весла. Смутные очертания далекого берега становились все зримей.

Часть третья
ПО ТУ СТОРОНУ УССУРИ

Глава первая
ХАГУ

1

Когда Юсэк пришел в себя, он увидел дымящуюся керосиновую лампу, висевшую на проволоке под потолком, бревенчатые стены, дверь, обитую шкурой какого-то зверя. Попытался подняться – не смог, тело не подчинялось. В сознании, словно в бреду, вспыхивали и гасли обрывки чудовищных картин, и освободиться от этих назойливых видений Юсэк был бессилен. Он позвал Эсуги – тишина. И снова перед глазами труп. Он тащит его куда-то в гору, разгребает руками землю. Пальцы впиваются в сырую землю, в корни трав. Пальцы в крови. Еще немного, еще… Пожалуй, хватит. Опускает труп в яму… Тайга, бездушная, молчаливая тайга, мешает идти, мешает нести Эсуги. Деревья стоят на пути, ветви цепляются за него, за Эсуги, тянут назад, тянут к земле…

Было ли все это? Или это все тот же бред? Все то же кошмарное видение? Но вдруг скрипнула, подалась дверь – и на пороге появился человек. Он приблизился, вгляделся.

– Ты, кажется, пришел в себя! – спросил он, обнажая в улыбке ровные зубы.

Услышав родную речь, Юсэк доверчиво поглядел на вошедшего. Это был средних лет кореец.

– Кто вы? – с трудом выдавил Юсэк.

– Человек, который подобрал тебя в тайге, – ответил мужчина, добродушно глядя на него.

– А где Эсуги?

– Можешь не беспокоиться, она тоже окружена вниманием.

«Значит, все это не сон, не бред, все было. Но что, что все-таки было?..» Уронив голову на подушку, Юсэк напряг память и тут же, ощутив сильное головокружение, открыл глаза. На него глядели маленькие острые глазки. Юсэк невольно сделал движение в сторону.

– Однако ты пуглив, – заметил мужчина. – Видать, что-то чужое съел. Не потому ли и сбежал из Кореи? Угадал, кажется, а?

– Нет, не угадали. У нас здесь друзья… – неуверенно произнес Юсэк. – К ним мы и шли.

– С пистолетом? – усмехнулся мужчина. – Разве к друзьям идут с пистолетом?

Юсэк потрогал карманы – они были пусты.

– Зачем вы его взяли? Сейчас же отдайте! – крикнул через силу Юсэк.

– Но прежде ты скажешь, откуда у тебя это оружие. И к кому путь держишь?

– Я уже сказал, что иду к друзьям. А пистолет мне подарил один человек.

– А кто эти друзья, которых ты ищешь? Красные? Белые?

– Такие же, как мы с вами, – желтые, – ответил Юсэк. – Корейцы они.

Мужчина принял его ответ за шутку, но не обиделся, напротив, опустился к нему на край лежака, поправил подушку и сказал ласково:

– Смешной ты парнишка. Я ведь для чего допытываюсь? Хорошо, что я на тебя набрел. Попал бы ты к другим – не знаю, чем бы все кончилось. К примеру, попал бы ты к атаману, так он тебе всю душу вымотал бы за этот пистолет. Он тебя за красного шпиона бы посчитал. И ты не смог бы ничего доказать. Понял?

Юсэк не ответил и попробовал подняться, но не смог.

– Ты лежи, лежи, – придерживая его, сказал мужчина. – Отлежишься и пойдешь дальше. Найдешь своих друзей, никуда они не денутся. А я пойду, накажу, чтоб тебе есть принесли.

Вскоре ему подали крепкого чаю, ломтик ржаного хлеба и сахар. Старик, который принес еду, к его радости, оказался корейцем. От него он узнал, что хозяина зовут Хагу и что он является родным братом комиссара Синдо.

Весть очень обрадовала Юсэка, он даже почувствовал, как к нему возвращаются силы. Ему стало совестно, что грубо обошелся с человеком, который был не только братом Синдо, но и его, Юсэка, спасителем.

И когда утром Хагу вошел к нему, он поспешил извиниться:

– Простите, адибай, я, кажется, был груб с вами. Пожалуйста, не говорите об этом Синдо.

– О! Ты знаешь Синдо? – с удивлением воскликнул Хагу.

– Нет, но я слышал о ней от моих товарищей.

– Ах, вот оно что! – еще больше изумился мужчина, весело сверкнув глазами. – Стало быть, твои друзья – и ее друзья! И ты искал именно ее!

– Да.

Хагу оторопело прошелся по избе, потом полез в обитый железом сундук, стоявший в углу, достал оттуда деревянную коробочку и, вынув какую-то пилюлю, поднес ко рту Юсэка.

– Проглоти-ка – и ты сразу окрепнешь, – сказал он, заботливо поддерживая рукой голову Юсэка.

– Это что?

– Редчайшее лекарство почти от всех недугов, единственное, что осталось от моих родителей. Съешь – не бойся. И ты уже завтра же встанешь на ноги.

Юсэк взял пилюлю, помедлил, бросив на Хагу косой взгляд, и, устыдившись своей подозрительности, сунул ее в рот.

– Спасибо, – кивнул он. – А вы уверены, что это лекарство мне поможет?

– Ты очень ослаб, мой друг, – сказал Хагу. – А это лекарство обладает удивительным свойством. Оно еще от деда хранится. Умирая, он передал его моему отцу. Отец часто болел, но берег его. А когда покидал нас – отдал мне.

– Зачем же вы лишились такой ценности? – удивился Юсэк. – Ведь я вам никто: ни сын, ни брат, ни дальний родственник.

– Ты молод, и у тебя впереди долгая жизнь, – сказал Хагу. – Ты не видел многого, что видел я…

– Но и вы не старый, – подметил Юсэк.

– Это только с виду, а душа истлела, сгорела…

– Отчего?

Постояв, Хагу прошелся, потом, вернувшись, опустился на табурет. Он долго глядел на Юсэка, собираясь с мыслями.

– Свил я здесь гнездо, и было оно добротное и ухоженное, – сказал он сдержанно. – Разорили…

– Кто?

– Сестра Синдо. Да, да, Синдо. – Он поднялся, прошел к столу, стал перебирать руками какие-то предметы, затем, не оборачиваясь, продолжал: – Разорила до последнего зернышка…

Юсэк заметил, как у Хагу нервно передернулись плечи.

– За что же она так поступила с родным братом?..

– Вот и я пытаюсь это понять! – вскрикнул Хагу, резко оборачиваясь. – А что я плохого сделал? Оказавшимся в беде людям отдал зерно и лошадей, так же легко, как тебе это лекарство. Свое – не чужое, не краденое! И за все это – растоптали меня. Но ничего – на перегное еще лучше произрастает горький перец. Отведает она его, отведает.

Юсэку трудно было что-либо понять из того, что он услышал, однако он проникся сочувствием к своему спасителю. «Что бы там ни произошло между ними, – размышлял он, – разве может сестра наказать брата таким жестоким образом? Тем более что она кореянка! И должна с почтением относиться не только к старшему брату, но и ко всем другим мужчинам. А дядя Ир? Он должен все это видеть и понимать. Почему же он позволяет совершать такие поступки? Нет, здесь что-то не так». Ему хотелось разобраться в этом запутанном деле не столько из сочувствия к Хагу, сколько для того, чтобы понять, что происходит здесь, в России, где он мечтал обрести благополучие.

– А сестра ваша далеко отсюда? – спросил Юсэк.

– То-то и оно, что близко, – проворчал Хагу. – Она у меня как бельмо в глазу. Банду сколачивает! А только скажу – попусту все это. Разоренные осы сильней жалят! Ты, поди, слышал, какая сюда подмога идет?

– Нет.

– Корабли Великой империи уже стоят в порту Владивостока. Сотрут они в порошок всю эту свору!

– Вам-то какая от этого польза? – удивился, но, пожалуй, больше огорчился Юсэк. – Империя стерла в порошок и нашу родину. Вы думаете – японцы здесь, в России, будут миловать корейцев? Не надейтесь. Я это уж точно знаю.

– Пусть не щадят! – вспыхнул Хагу. – Верно говорят на Востоке: не страшно, что дом сгорел, зато клопы сдохли!

Юсэк попробовал присесть – ему это удалось. Скрипя половицами, Хагу вышагивал по избе и что-то бормотал под нос. Следя за ним, Юсэк старался понять этого обозленного человека. Кто он? Враг комиссара Синдо. Стало быть, недруг Ира, а раз так, он не может быть и его, Юсэка, другом. Однако Юсэка сейчас занимало не это, а вторжение японцев в Россию. Рушились последние надежды устроить жизнь в этой стране. Он бежал от нищеты, покинув больного отца, ушел, чтобы избавиться от назойливого Санчира и его жандармского шефа, пытавшихся превратить его из лошади в собаку-ищейку. И что же? Убегая от хвоста дракона – угодил в пасть? А бедная Эсуги еще ничего не знает. Что он скажет ей при встрече?..

– Вы уверены, что японцы будут драться с русскими? – спросил он. – Разве им мало Кореи?

– А зачем бы они тогда пожаловали сюда? Конечно, будут. И не столько за эту богатую землю, сколько за то, чтобы разделаться с такими, как Синдо.

– Но ведь русские сильные. Неужто так просто уступят свою большую землю, как это сделали корейские власти? Неужто не выстоят, не осилят?

– Боюсь, что нет, – ответил Хагу мрачно.

– Боитесь?

– Да, боюсь, – повторил Хагу. – А болтал я по злобе. В гневе язык не подчинен человеку. Ведь и мои родители пришли сюда из Кореи, чтобы найти пристанище. Поверь – совсем нелегко на чужбине гнездо вить. Свили. Тем и досадней, что сестра разорила и развеяла по ветру дом своих предков. Конечно, нужно защищать землю, которая приютила тебя, кормила лучше, чем родная. Я совсем не против сестры, пусть воюет. Но не с братом, который вынянчил ее, вложил в нее душу. Да какой же я ей враг?! Там ее враг! – Хагу показал в окно. – Он жесток. Только битый может понять тяжесть самурайских дубинок. А мои предки были биты, и не раз. – Хагу замолк.

За окном шумел лес и тревожно ржали лошади. Из-за двери доносилась незнакомая речь. Вскоре в избу вбежал мужчина. Он был громадного роста, с русым взлохмаченным чубом и такой же нечесаной густой бородой. Ватная тужурка на нем была затянута веревкой, из-под которой торчало дуло какого-то оружия. Из широкого голенища сапога торчал кнут. Большими жилистыми руками он мял шапку и что-то быстро сообщал Хагу, кивая на улицу. Юсэк его не понимал, но, судя по выражению лица Хагу, догадывался, что весть не из добрых.

– Ну, давай поправляйся, – торопливо сказал Хагу, направляясь к двери.

– Так кто же вы, Хагу, – красный или белый? – вдогонку спросил Юсэк.

Тот задержался и, не зная, что ответить, усмехнулся.

– Все такой же – желтый, – сказал он, закрывая за собой дверь.

Послышался топот копыт, потом все стихло, и лишь по-прежнему за стеной шумел лес да изредка где-то над головой тревожно горланила ворона.

2

Времени, с тех пор как ушел Хагу, прошло много. Воображение и память уносились на берег далекого моря к бездыханному телу старика, погружающегося в пучину. Иногда ему казалось, что он слышит голос Бонсека, повествующего о своей смерти, в которой виноват он, Юсэк. Перед глазами возникало скорбное лицо тетушки Синай, которая шершавой рукой гладила неподвижное лицо отца. Он видел Санчира и жандарма, видел Хэ Пхари и старуху разбойницу, идущих по тайге в поисках его и Эсуги. И вся эта почти осязаемая вереница картин заслонялась зловещим огнем… Юсэк чувствовал, что не спит, но не мог прервать этот бред. Он лежал мокрый от пота, бормоча какие-то несвязные слова.

Скрипнула дверь, и в избу осторожно вошла Эсуги. Увидев Юсэка, лежащего на топчане, она подлетела к нему и слабой рукой коснулась его лица.

– Юсэк, мой милый, – прошептала Эсуги, с тревогой разглядывая его. – Мне сказали, что ты здесь. Я не верила. О как я счастлива! Тебе все еще плохо? А мне, видишь, лучше. – Она присела рядом, положила руку ему на грудь.

Он сдавил ее, и она, ощутив слабое пожатие, поняла, что ей не следует его беспокоить.

– Заморился я немного. Но уже проходит, – сказал Юсэк тихо. – Наверное, лекарство помогло.

– Какое лекарство? – испугалась Эсуги.

– Не знаю. Хозяин дал. Я сначала боялся его проглотить, а как подумал, что тебе придется меня нести, принял. Ты смогла бы меня тащить?

– Конечно, – не задумываясь, ответила Эсуги. – Но куда? Разве мы не пришли в Россию? Я сама видела русских.

– Мы в России, но еще не у своих, – сказал Юсэк.

– А где наши?

– Неподалеку отсюда, – ответил Юсэк неуверенно, полагая, что Ир, если с ним ничего не случилось, ушел воевать с японцами.

Неуверенность в его голосе Эсуги заметила сразу же.

– Ты, наверное, что-то от меня таишь? – пытливо всматриваясь в его глаза, сказала она. – Кто тебе сообщил об этом?

– Хагу – хозяин избы.

Эсуги успокоилась, но вдруг вскочила и строго сказала:

– Никуда отсюда больше не пойдем. Беда обошла нас обоих, и не нужно за ней гоняться. Разве нам здесь-плохо? Хозяин, видать, тоже добрый, как и хозяйка, – лекарство тебе дал. А эта русская женщина такая же сердечная, как и жена Сонима: глядит на меня и все время почему-то вздыхает. И обед тебе приготовила. – С этими словами она выбежала из избы и скоро вернулась с корзиной. Пододвинув к лежаку табурет, она выложила из корзины хлеб, картошку и сало, принялась кормить Юсэка, приговаривая: – Русское небо оказалось ко мне более жалостливым, чем наше. Видишь, какая я здоровая. И ты тоже скоро поправишься. А дядю Ира мы найдем позже.

– Ты сама хоть ела что-нибудь? – перебил ее Юсэк.

– Нет еще, – призналась Эсуги.

– Тогда – ешь.

Взяв с табурета краюху ржаного хлеба, она отломила кусочек, положила себе в рот.

– Вкусно?

– Ага, – кивнула Эсуги, хотя хлеб показался ей очень кислым.

– Все равно лучше чумизы, – сказал Юсэк, заметив, что Эсуги с трудом проглатывает хлеб. – Ты салом заедай, тогда вкусней.

Эсуги кивала головой и ела теперь без притворства. С тех пор как их подобрали люди Хагу, она не выпила и глотка воды Ее поместили в другую половину дома, где было тепло из-за кухонной печи. Очнувшись, она увидела русскую женщину, которая предложила ей чаю. Строгое лицо, незнакомая речь и вся обстановка избы с висящими на толстых бревенчатых стенах рогами и шкурами каких-то зверей пугали ее. И каждый раз, когда женщина пыталась заговорить с нею, она пряталась под одеяло и лежала до тех пор, пока та не уходила из избы. Но сегодня она усмирила свой страх, увидев собранную в корзине еду, которую хозяйка попросила отнести Юсэку. Услышав его имя, Эсуги сразу же обрадовалась и поднялась с кровати…

– А трудно научиться говорить по-русски? – вдруг спросила Эсуги.

– Наверное, нет. Здесь все корейцы хорошо разговаривают по-ихнему. И дядя Ир тоже. Иначе нельзя. Научимся и мы.

– А как же пока общаться с ними? Не можем же мы на их внимание отвечать молчанием? Что они подумают?

– Пока отвешивай поклоны, – посоветовал Юсэк. – Придерживайся наших обычаев.

Совет, данный Юсэком, не понравился Эсуги. Она умела угождать, но ей это было отвратительно. Не смея разогнуть спину, стояла она перед Хэ Пхари в ожидании конца его трапезы, кланялась вечерами, освежая его ноги душистой водой, ночами склонялась перед Буддой, прося избавления от маклера. Поклониться можно только хорошему человеку.

Юсэк почувствовал себя гораздо лучше. Сбросив с себя ватник, попытался встать. Увидев его ноги, Эсуги пришла в ужас: они были покрыты волдырями.

– И ты еще куда-то собрался идти с такими ногами! – возмутилась она.

– Не забывай, что я – рикша, – сказал Юсэк, присаживаясь. – Рикша без волдырей на ногах ничего не стоит. Ни один уважающий себя янбани не сядет в его коляску. Не любят они белоножек. – И, заметив развалившиеся башмаки, с сожалением добавил: – Ноги заживут, а обувь жалко.

Он заставил себя встать. Сделав несколько шагов, остановился. Ему показалось, что ноги ступают по колючим ветвям хвои. Но, превозмогая боль, пошел дальше. Шаг, еще шаг – и он упал. Эсуги помогла подняться и доползти до лежака, потом побежала на кухню, схватила за руку хозяйку, потянула за собой. Показывая ноги Юсэка и едва не плача, она упрашивала ее помочь. Женщина, на удивление Эсуги, как-то уж слишком спокойно осмотрела Юсэка и не спеша принялась за лечение. После горячих примочек наложила на опухоль тряпочки с какими-то травами и обернула ноги портянкой, затем, что-то сказав, ушла.

– Тебе лучше? – спросила Эсуги, когда женщина едва скрылась за дверью.

– Да, – ответил Юсэк, желая ее успокоить.

– Я говорила тебе, что она добрая. Это только с виду она строгая, – пробормотала Эсуги, облегченно вздохнув.

Вечером хозяйка сняла с него повязки. Увидев, что волдыри почти исчезли, Эсуги была удивлена. Уходя, женщина забрала башмаки и вскоре вернулась, держа в руках сапоги и самотканые теплые носки. Поставив вещи к лежаку, она пристально поглядела на Юсэка и Эсуги и вдруг улыбнулась. Эсуги бросилась на колени и, не зная, как выразить свою благодарность, схватила ее руку, принялась целовать и что-то приговаривать. Женщина заметно смутилась и быстро ушла.

– Она, кажется, обиделась, – сказала Эсуги, опускаясь на край топчана.

– Зачем же ты так? Сразу на колени, – с укором произнес Юсэк. – Поклонилась бы слегка да сказала бы что-нибудь.

– Я и так говорила. А только она ничего не поняла, – виновато отозвалась Эсуги.

Эсуги верила, что рано или поздно ей удастся понять душу хозяйки. А пока ей было приятно чувствовать, что она принята в чужую семью.

Хозяйку звали Христина. Она казалась кудесницей. Через день Юсэк уже мог ходить, не ощущая боли, правда, еще не так уверенно. Эсуги была довольна, что может хоть чем-то услужить ему за все, что он для нее сделал. Они ходили взад и вперед по комнате, где, кроме массивного стола, табуретов и лежака, ничего не было.

В углу Юсэк заметил узкий дверной проем, завешанный цветной тканью. Раздвинув шторы, он увидел небольшую, квадратную комнату, с крохотным продолговатым окошечком. Это, очевидно, была спальня Хагу. Здесь стояли кровать, этажерка и столик, заваленный разными бумагами. На стене висели винтовка и сабля. Увидев оружие, Юсэк сразу же вспомнил о пистолете, который забрал у него Хагу. Прихрамывая, он подошел к кровати, заглянул под подушку и матрац.

– Ты что ищешь? – спросила Эсуги.

Не ответив, Юсэк вернулся к письменному столу, выдвинул ящик и увидел бумагу с размытыми следами крови. Он развернул и, не понимая написанного, стал внимательно разглядывать приклеенную снизу фотографию. Это был еще молодой русский мужчина со светлыми волосами. Неожиданно за спиной скрипнула наружная дверь, и Юсэк, не раздумывая, быстро спрятал бумагу обратно в стол. В проеме двери показалась хозяйка. Она смотрела на Юсэка перепуганными глазами.

– Кто вам разрешил входить сюда? – сказала она строго. – Хозяин будет гневаться, – добавила она шепотом и указала рукой на дверь.

Красноречивый жест был понятен Юсэку и Эсуги, поэтому они быстро вышли из комнаты. Женщина еще долго сокрушалась, потом подошла к сидящему на лежаке Юсэку, горько вздохнула и примирительно провела рукой по его сутулой спине. Вскоре она ушла. А Юсэк все еще думал о том человеке, чья фотография была в пятнах крови. Кому он, как и Бонсек, встал поперек пути? И он почему-то подумал о Хагу.

Юсэку стало душно, и он попросил Эсуги помочь ему выйти на улицу. Рядом с этой избой стояли почти такие же новые. Часть из них была еще не достроена, лежали свежеобтесанные бревна, топоры и пилы. Людей не было, и, может быть, поэтому пустые избы и безмолвный лес нагоняли тоску на Юсэка.

Эсуги же, напротив, была, как никогда, в приподнятом настроении.

– Тебе нравится здесь, Эсуги? – спросил ее Юсэк.

– А тебе разве нет? – Она немного подумала и добавила: – Мне хорошо везде, если рядом ты, Юсэк.

Он улыбнулся невесело. «Ах, Эсуги! Ничего-то она не ведает и не подозревает: ни о вторжении японцев, ни о том, что, возможно, Ира уже нет в живых. И что, возможно, и дальше предстоит жить в этой глуши, не увидев той России, о которой рассказывал Ир».

– Мне тоже здесь нравится, – покривил он душой. – Построим вот такую же избушку и станем в ней жить. А там… будет видно…

Эсуги обрадовалась еще больше. Она вбежала в одну из недостроенных изб и внимательно стала оглядывать ее изнутри, старательно сметая руками стружки с подоконников, словно изба уже принадлежала ей.

– А почему нет ондоля? – спросила она, сразу же поскучнев.

Наверное, вспомнила родную фанзу и детство, прожитое в тепле ондоля.

Заметив, что она притихла, Юсэк поспешно сказал:

– Нет, Эсуги, здесь ондоль не нужен. Это тебе не прогнившая лачуга, где одно спасение в ондоле. И потом – хватит валяться на полу, будем привыкать и к мягким кроватям.

От его слов Эсуги снова повеселела. Ей ужасно хотелось иметь свой уголок, крышу над головой. Лишь бы не блуждать снова в лабиринте звериных троп, не ведая того, что их поджидает.

– Ты не знаешь, куда так поспешно умчался Хагу со своими людьми? – спросил Юсэк, обратив внимание на валяющиеся в беспорядке топоры и пилы.

– Нет, только видела, как тетя Христина сильно переживала, провожая Хагу. А что?

– Да так…

Эсуги встревожилась, но допытываться не стала, боясь услышать что-нибудь неприятное.

– А ну-ка, пойдем к хозяйке, – сказал торопливо Юсэк и, прихрамывая, направился к выходу.

Не успели они подойти к избе, как услышали топот копыт и тележный скрип. Обернувшись, увидели выезжавших из просеки человек десять всадников и повозку. Они ехали медленно, понурив головы. И по тому, как Христина, сбежав с крыльца, застыла в немом испуге, Юсэк понял, что случилась беда. Женщина кинулась навстречу и, увидев лежащего в телеге Хагу, вновь замерла. Двое мужчин занесли его в избу. Остальные принялись стаскивать раненых на землю, складывать в кучу винтовки и одежду. В основном здесь были корейцы, но разговаривали все на русском языке, поэтому Юсэк не мог ничего понять и только следил за их выразительными жестами.