Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– Домму, что произошло? – осмелился обратиться он к сидящему на земле мужчине с рябым лицом.
– Не видишь, что ли? – ответил тот, усмехнувшись, и выругался с такой злобой, что Юсэку стало стыдно перед Эсуги, стоявшей позади него.
– Вы уж как-нибудь поосторожней бы с выражениями, – сказал Юсэк, краснея. – Девушка тут…
– А нечего ей прислушиваться к мужской болтовне, – проворчал рябой, бросив на Эсуги осуждающий взгляд. – Она тебе кто? Сестра?
Юсэку не хотелось больше говорить с этим грубым человеком, и он уже собрался отойти, но тот, заметив его обиду, сердито сказал:
– Чего нос отворотил? Ругани испугался? Она жалит, но не убивает. Выплюнул ее изо рта – и все на том. Но когда вот такая же красотка, родная сестра осыпает брата не бранью, а пулями… – И он снова выругался.
– Неправда, так не бывает, – сказал Юсэк, сердито покосившись на собеседника.
– А ты у него, у Хагу, спроси! – рявкнул рябой, тыча рукой в сторону избы. – Смотри, чтоб и твоя сестричка, которую ты защищаешь от дурных слов, не пульнула бы в тебя однажды!..
– Вы не смеете так говорить о ней! – оборвал его Юсэк. – Она не заслужила ваших оскорблений. И не думайте, что все такие, как…
– Верно, не все, потому и грыземся. И в одном море вода разная бывает: соленая и сладкая. Сладкая станет соленой, если подсолить, а соленую никогда не изменишь, хоть всю ее засыпь сахаром! А Хагу этого не хочет понять…
– Я тоже не хочу этого понимать, – сказал Юсэк. – Зачем мне в грязных душах рыться? Вы мне лучше что-нибудь хорошее расскажите.
– Ты никогда не оценишь красоту, если не познаешь уродство, – ответил рябой. – Пока я видел в жизни одну грязь.
– Стало быть, вы тоже плохой человек? – спросил Юсэк.
– Возможно.
– Чего же вы тогда добиваетесь? Справедливости? Зачем она дурному человеку?
– И собака ощетинится, если ее пинать, – сказал мужчина.
– Но хорошую собаку не пинают, – заметил Юсэк. – Бьют тех, кто этого заслуживает.
Мужчина одарил его свирепым взглядом, но ответил спокойно:
– Бывает, что и преданные псы оказываются не в милости у хозяина. Но речь не об этом. Кто хозяин? Кто должен ходить на поводу? Хагу или Синдо? Вот об этом и речь…
* * *
Хагу лежал на топчане. Возле него на полу валялась разорванная рубаха. Хозяйка пыталась перевязать ему рану, но он увертывался от ее рук и стонал, когда она силой накладывала на его плечо повязку. Не зная, чем помочь, Юсэк лишь с горечью думал о жестокой сестре, принесшей брату такие мучения. Наконец Христина управилась и, собрав с пола одежду, вышла. Юсэк тотчас же приблизился к Хагу и тихо, волнуясь, обратился к нему:
– Адибай, ну зачем все это?.. Подумайте, что вы делаете…
Хагу приоткрыл глаза.
– А, это ты? Поправился?..
– Почти совсем, – оживился Юсэк, услышав его голос – Зря вы мне свое лекарство отдали. Сейчас бы пригодилось.
– Ничего, и так выживу. – На посиневшем лице его заметно задергались желваки, – Мы еще посмотрим, кто кого оплакивать будет.
– Не говорите таких ужасных слов! – взмолился Юсэк. – Забудьте обиду, помиритесь, простите друг друга. И тогда все уладится.
– Нет, не получится, – прошептал Хагу, пытаясь приподняться на локти.
Юсэк помог ему и, стараясь как-то успокоить, сказал:
– Память дана не для того, чтобы помнить только зло. А вы вспомните о хорошем, что есть в вашей сестре. Не поверю, чтобы она никогда не была с вами добра. Она – женщина, она – сестра…
– Сестра! – задыхаясь от злобы, выговорил Хагу. – А что память? Не вечна она, от времени стирается. А свинец не выпадет – он прочно сидит в моем теле, – и может, от боли или от обиды он взвыл, высоко задрав голову.
В комнату робко вошла Эсуги. Сжав руки на груди, она с состраданием посмотрела на Хагу, затем виновато покосилась на Юсэка и, заметив, что он не сердится на ее появление, посмела приблизиться к топчану.
– Мы не пойдем к Синдо, – сказал Юсэк твердо, надеясь порадовать Хагу. – Мы будем жить с дядей Хагу.
Хозяин избы не отозвался и лежал, крепко сжав веки и зубы. Всю эту ночь Юсэк и Эсуги были рядом с Христиной. Хагу бредил. Даже чудодейственные примочки хозяйки не могли унять его боль. Не зная, что дальше делать, она сидела рядом на табурете и напряженно всматривалась в его лицо, то и дело придерживая его руки.
На третий день раненый почувствовал себя сносно. Он перебрался в свою комнату, куда и Юсэк теперь мог входить свободно, не опасаясь Христины. Да и Хагу уже не мог обойтись без Юсэка. Этот юноша с наивными, чистыми глазами и смешными, но честными рассуждениями отвлекал его от мыслей. Хагу по натуре был грубым человеком, но к Юсэку относился мягко, даже ласково. Однажды, пользуясь хорошим расположением, Юсэк решил спросить о человеке, запечатленном на фотокарточке. Лицо Хагу мгновенно преобразилось, в глазах мелькнул гнев:
– Я не знаю, о ком ты говоришь.
Юсэк быстро подошел к столу, достал из него сложенный вдвое лист бумаги и протянул Хагу. Вырвав бумагу, тот не стал ее разворачивать, а сразу же, разорвав на мелкие кусочки, швырнул в угол.
– Ведь это какой-то документ, а вы его порвали! – вскрикнул Юсэк.
– Его хозяин мертв. А мертвому документ не нужен, – сказал Хагу, неожиданно рассвирепев. – Кто тебе позволил рыться в этих ящиках?
– Я сам… случайно, – с испугом пролепетал Юсэк.
– В Корее за такое самовольство дали бы по рукам.
– Но почему вы испугались, увидев эту бумагу? – спросил Юсэк, осмелев.
– Да нет, просто противно, – ответил Хагу, сплевывая.
– Вы ненавидите русских?
– У меня жена русская, – сказал Хагу. – Я ненавижу всех, кто с Синдо в одной упряжке. А этот тоже участвовал в грабеже моего хутора. Вот и получил сполна. Пусть его брат, командир отряда, подумает: стоит ли со мной связываться? – И он еще долго рассказывал во всех подробностях об убийстве Егора Мартынова.
Юсэка потрясло, что он с наслаждением рассказывал, как истязали пленного.
– Уверяю тебя, что такая же участь ожидает и Синдо, – закончил Хагу.
– Я не думал, что вы такой… – произнес Юсэк твердо.
– Я был другим, понял? Жизнь заставила. Иначе нельзя. Иначе съедят, – сказал Хагу спокойно и поднялся.
– Но и вы чудом уцелели. Могли и с вами так же поступить.
– Конечно, – согласился Хагу. – Я не дракон с семью головами. Одна она, и сердце одно, и жить мне отпущено столько же, сколько любому смертному. Потому и брыкаюсь, чтоб до времени не вознестись на небо.
– Но вас так мало, да и те, что есть, кажется, не совсем вами довольны, – заметил Юсэк. – Во время болезни вас никто не навестил.
– Знаю и об этом.
– Как же вы тогда хотите своего добиться?
– Помогут.
– Кто? На кого вы надеетесь?
– На японцев.
– Вы на них надеетесь? – ужаснулся Юсэк. – Да разве хищник отдаст добычу? Попадись им – они и вас-то приберут. Кого они щадили в Корее? Вспомните!
– Не тронут они тех, кто станет им сочувствовать, – сказал Хагу неуверенно.
– Сочувствовать японцам – значит изменить земле, где вы нашли приют, сбежав от тех же японцев? И все это из-за ссоры с сестрой? Какая нелепость!
Хагу не ответил. Он прошелся, болезненно сморщив лицо и покусывая губы. Вдруг остановился, вздохнув тяжко, безысходно:
– А что мне делать? Что?!
– Помириться.
– С Синдо?!.. Нет уж! Этого не будет! Я пойду на что угодно, но только не на это. Терять мне нечего – все отнято: или – она, или – я. Осрамила меня перед моими людьми! Теперь из-за этой пули я их вряд ли удержу! Разуверятся во мне окончательно. В кого она стреляла? В того, кто ради нее же копался в земле, как сурок, не ведая иной жизни! А ты мирить нас взялся. В своем ли ты уме?..
Только теперь, глядя на него, Юсэк понял всю нелепость своего совета. Только сейчас он понял – кому-то из них, Синдо или Хагу, не жить. И смертником ему представлялся Хагу. Значит, нужно переговорить с Синдо. Но согласится ли Хагу отпустить его? Сказать, что он хочет повидаться с друзьями? Но они для Хагу такие же враги, как и Синдо…
– Ну, а если люди все-таки покинут вас? – спросил Юсэк. – Что вы намерены делать?
Хагу не ответил.
– Что же вы молчите? – переспросил Юсэк. – Может, я вам чем-то смогу помочь?
– Ты? – Хагу только усмехнулся.
– Я пойду к ней, я все объясню…
– Что, например? – перебил его Хагу. – Про то, как от меня бегут люди? Или как я жалок в своем одиночестве?
– Нет, я уверю ее, что вы сильны, – сказал Юсэк. – Я напугаю их всех. Со слабым легко расправиться. А вот когда узнают, что орешек не по зубам, они уймутся, побоятся.
Осененный какой-то мыслью, Хагу быстро подошел к нему и прошептал с радостью:
– А ведь здорово ты придумал, а! Скажешь им, что я соединился с атаманом! Синдо хорошо знает этого человека, потому и побоится двинуться сюда. А я тем временем придумаю что-нибудь. Может, и в самом деле свяжусь с ним. И поедешь ты сегодня же. Мой человек подвезет тебя к дороге, а там сам доберешься.
– А Эсуги?
– Зачем девушке вмешиваться в мужские дела? Ее никто не обидит. Я приставлю к ней Христину. Кажется, они уже сдружились.
– Нет, – возразил Юсэк, – я не пойду без нее. Да и Эсуги ни за что не останется. Вы ее не знаете. А еще у нее такая болезнь… И что я отвечу, когда товарищи спросят о ней?
– И то верно, – согласился Хагу. – Вместе так вместе. Бог с вами.
* * *
Как и ожидал Юсэк, Эсуги восприняла весть об отъезде без особой радости. Она уже успела свыкнуться со здешней обстановкой, даже понимала Христину. Научилась готовить русскую пищу, которая нравилась ей, особенно пироги с грибами. Да и мужчины относились к ней почтительно, называя дочкой. Ей тоже хотелось сделать им что-то приятное – она стирала им белье, убирала избы и все делала охотно, с любовью. И вот опять предстояло расставаться и идти невесть куда Юсэк заверил ее, что, повидав друзей, они обязательна сюда вернутся.
Провожать их вышли почти все.
Христина долго не выпускала Эсуги из своих объятий и что-то говорила ей тихо и нежно, на что Эсуги согласно кивала головой. Потом помогла подняться на телегу, поставила рядом с нею корзину с едой. К ним подошел Хагу.
– Удачи тебе, Юсэк, – сказал он, впервые обращаясь к нему по имени. – Будь благоразумен.
– Дядя Хагу, могу я вас о чем-то спросить? – придвинувшись к нему, обратился Юсэк.
– Конечно.
– Скажите: почему вы были так добры к нам? Ведь мы вам никто.
– Наверное, чтобы вы стали моими друзьями, – ответил Хагу. Он достал из кармана пистолет, протер его и отдал Юсэку: – Возьми и запомни – недругу не вкладывают оружие в руки. Я верю тебе, мой братишка. Ну а если и ты окажешься таким же неблагодарным, как Синдо, бог осудит нас: тебя за черствое сердце, меня за мягкость. Прощай!
Повозка тронулась и, подпрыгивая на мелких ухабинах, усыпанных пожелтевшей листвой, покатила со двора. Юсэку было приятно сознавать, что ему доверена серьезная миссия, от успеха которой зависела жизнь или смерть людей. Он твердо верил, что сумеет убедить Синдо, ему поможет мудрый сенсами Ир. А тот конечно же поймет его и не откажет.
Съехав с холма, возчик погнал лошадь через долину по свежаку к видневшемуся вдали ельнику. Однако заезжать в него не стал и придержал коня на развилке двух дорог.
3
Все последние дни Мартынов и Синдо не сходили с седел. Следовало пополнить запас еды, обуть, одеть и вооружить прибывающих добровольцев. По-прежнему недоставало лошадей и фуража. Сведения о положении во Владивостоке были скупые и тревожные. Синдо пыталась связаться по станционному телеграфу с краевым военным Советом, но безуспешно: Владивосток молчал. Не давал о себе знать и Ир. При сложившейся обстановке нужно было принимать какие-то срочные решения. Мартынов предлагал отойти в сторону Имана, чтобы соединиться с другими отрядами. Синдо хотела уже согласиться с ним, но взятый в плен человек из банды Калмыкова изменил их планы.
Петр Мартынов и Синдо были немало удивлены, встретив корейца в юнкерской форме и белой папахе. Испитое лицо его показалось Синдо знакомым. Придвинув к нему табурет, Мартынов попросил сесть.
– Я не устал, – сказал тот резко и, застегнув китель на две верхние пуговицы, выпрямился, выставив живот и заложив руки за спину.
– Откуда вы и что делали в этих краях? – спросила Синдо.
Пленный не шелохнулся.
– Все равно ведь не поверите, – сказал пленный спокойно. – Я ищу сына. Донсен где-то здесь, у красных.
Синдо и Мартынов переглянулись. Донсен служил у них в отряде и часто рассказывал о своем потерянном отце, о котором ходили разные слухи: одни утверждали, что он погиб, другие – будто бы видели его в банде Калмыкова.
– Так где вы сейчас? – спросила Синдо.
– Нигде, – ответил пленный. – Со всеми порвал. Теперь сам по себе.
– Ну а все-таки? С кем порвали-то? С Калмыковым?
– И с ним тоже.
Он отвечал скупо, но правдиво. «Возможно, он и в самом деле решил покончить со своей бандой, чтобы под старость обрести покой и семью?» – подумала Синдо.
– Где сейчас ваш головорез? – спросил Мартынов.
– Подался к Семенову.
– Зачем?
– Японцев ждут. Обсудить хотят, как теперь действовать.
– И как скоро ожидаете самураев?
– На днях, – ответил пленный.
Мартынов прошелся. «Если верить ему, – рассуждал он, – сейчас самое время обрушиться на бандитов. Без атамана у них наверняка начался разгул…»
– Вы знаете, где они прячут оружие? – спросил Мартынов, останавливаясь перед ним. – И сможете показать?
– Рассказать смогу, а показать… Вы уж сами берите. А меня не впрягайте в это…
– Тогда ответьте: зачем вы признались во всем? – вмешалась Синдо.
– И почему мы должны вам верить? – добавил Мартынов. – Может, брешете?
– Мне все равно, – ответил пленный, – кто кому наломает бока. Я – кореец. И у меня нет родины. Ее забрали японцы. А чья будет Россия, мне тоже не интересно. Я не воюю, я при деле.
– Сколько штыков осталось в банде? – спросил Мартынов.
– Не более пятидесяти. Остальных атаман с собой взял.
С таким количеством людей отряд мог справиться, но ни Синдо, ни Мартынов не спешили радоваться. По-прежнему их настораживала откровенность пленного. «Но, говоря неправду, – продолжал размышлять Мартынов, – тот должен знать, чем ему это грозит. Или решился пожертвовать собой по принуждению. Возможно, проштрафился перед атаманом? Или полагает, что его спасут? А может, просто хочет выведать о нуждах отряда? Остается одно – проверить его показания…» И он быстро вышел, чтобы привести Донсена.
Когда они вошли, старик вздрогнул и виновато отвел глаза. Не обратив на него внимания, Донсен кивком головы поздоровался с Синдо, затем бросил беглый взгляд на незнакомца и было отвернулся, но опять, уже пристальней, поглядел на него.
– Отец?!
Лицо старика задергалось, ярче вздулись мешки под глазами. Он не мог говорить и только охал.
– Как вы оказались здесь? – спросил Донсен, оставаясь на месте: смущала форма.
– Тебя искал, – сказал старик. – А меня ваши схватили.
– Как вы узнали, что я здесь? – Голос Донсена прозвучал строго.
– Сообщил дед Ваня. Я его на Уссури встретил. Он не сказал, что ты здесь. Он сказал, что ты где-то рядом.
Мартынов и Синдо вышли из комнаты, им тоже нужно было поговорить наедине. Едва закрылась за ними дверь, старик кинулся обнимать Донсена, но тот отстранился от него:
– Это правда, что вы служите у атамана?
– Теперь все позади, сынок, – заговорил старик, накаляясь. – Хватит с меня. Теперь по-иному жить собираюсь. А на что жить – прикопил. Недаром отец твой годы свои юные в скитаниях провел. О вас думал. Тебе и представить трудно, как богат я! Бросай и ты свое дело – да уйдем отсюда!..
– За тем вы только и пришли, чтобы сказать об этом? – прервал его Донсен. – Если так – вы напрасно искали меня.
Старик сдернул с головы папаху.
– Пожалей мои седины, сынок! Не сердись. Понимаю – виноват я крепко перед вами. Бросил, ушел. Но я искупился. Не пустой вернулся. Одену, обую, кормить буду досыта…
– А как позор смыть? Как людям в глаза глядеть?
– А чего им в глаза глядеть? Уйдем отсюда подальше. С деньгами где не примут? Еще как примут-то! С почтением да с подношением будут приходить к нам! Боже! Чего это я тебя упрашиваю! Сам должен все понимать. Нужно торопиться, пока японцы не подошли. Перекроют они все пути – и тогда… Застрянем здесь на веки…
– Никуда я отсюда не пойду, – сказал Донсен твердо. – И вас не отпустят. Сдайте награбленное богатство Советской власти. Никто вас держать не станет. Не нужны вы здесь никому. – Старик с испугом глянул на Донсена, затем быстро огляделся и, заметив приоткрытое окно, попятился к нему, словно на него наседали. Остановившись у окна, он секунду-другую помедлил в нерешительности, затем медленно вернулся к сыну.
– Почему вы задержались? – спросил Донсен.
– А почему ты не вынул наган? Не позвал людей? – в свою очередь спросил старик. В комнату вошли Мартынов и Синдо. Перфильев увел пленного.
– Ну что – можно батьке довериться? – спросил Донсена Мартынов.
Донсен молчал. Огромных усилий стоило ему не выдать своих истинных чувств. Но сейчас, когда старика увели в амбар под замок, он сказал решительно:
– Ему можно довериться. А вы уж сами судите.
И по тому, как он отвел глаза, Мартынов почувствовал что-то неладное, но допытываться не стал, а решил идти в логово бандитов, захватив с собой пленного старика.
Этой же ночью, за двумя ранее посланными конными разведчиками, выехал со своим небольшим отрядом и Мартынов.
* * *
Синдо и на этот раз осталась в штабе. Прикрутив керосиновую лампу и накинув на себя куртку, она вышла на улицу. Перфильев сидел на крыльце. Увидев комиссара, он хотел подняться, но она удержала его и села рядом.
– Темна нынче ночь-то, – заметила Синдо. – Хорошо это иль плохо?
– По моему разумению, темень явление полезное не только ради сна. Ночь на то и сотворена богом, чтобы отдых дать всему живому. Потому и ослабевает в эту пору у человека всякая бдительность. А это полезно тому, кто дела свои в темени вершит.
Своей мудреной речью Перфильев пытался как-то успокоить Синдо, которая при нем отговаривала Мартынова идти к бандитам ночью. Будь его воля – он тоже запретил бы это делать. Но теперь, когда отряд в пути, старался убедить ее в том, во что сам не очень-то верил.
– Кем была ваша жена? – спросила Синдо, чтобы как-то отвлечься.
– Барыней, – ответил Перфильев. – Не приучена была сызмальства к труду всякому, оттого и держала в чистоте руки, а не хозяйство. Мне же, человеку работящему, глядеть на ее леность было отвратительно.
– Сколько детишек?
– Одна девка.
– Вы ее любите?
– Думаю об ней частенько, – сказал Перфильев и, сняв очки, протер их пальцами. – Своя ведь, не чужая.
– А вы могли бы вернуться к жене? Ведь судьба ребенка должна волновать отца?
– Это никак не возможно, – ответил комендант. – Ни с чем не позволю смириться, если оно противно моему убеждению. – Неожиданно перед самым крыльцом из темноты появилась фигура. Синдо и Перфильев привычно потянулись к кобурам. Это был Санхо. Он подошел и, не поздоровавшись, сказал:
– Синдо, нам нужно поговорить.
Свет керосинки, просачиваясь сквозь полузакрытые ставни, слабой полоской высвечивал крыльцо. Но даже при этом свете Санхо заметил, что Синдо замерла в растерянности.
– Нам поговорить нужно, – повторил Санхо, глядя на Перфильева, который успел подняться и стоял близко к нему. Тот понял и быстро шагнул в темноту. – Был дома, – сказал тихо Санхо. – Мальчики что-то осунулись.
– Скучают об отце, – сказала Синдо. – Оно и понятно: ты ведь возился с ними больше.
– Это верно, – согласился Санхо. – Плачут…
– А ты бросил их и ушел…
Синдо не договорила, подумав, что она, возможно, опережает события. Может, он вернулся к детям, к ней? Потому что и ему стало невмоготу без Бориски и Степана, без своей Синдо!.. И как хорошо, что нет света, иначе бы он заметил ее радость. А он не должен видеть этого. Не лучше ли рассказать ему все как было, как все дни ждала его, как ночами вскакивала с постели от малейшего шороха. Сказать ему, что ни тревоги, ни грядущие события, ни сама смерть не пугают ее так, как эта разлука.
– Завтра я уезжаю к родителям в Харбин, – сухо сообщил Санхо.
– Ты прощаешься со мной? – сдержанно, боясь выдать дрожь в голосе, спросила она.
– Я пришел за тобой, Синдо. Родители ждут нас. Я буду служить в торговой конторе отца. И тебе найдется дело.
Нужно было подыскать такие слова, которые бы не обидели его и вместе с тем оправдали ее отказ.
– Ты решил бросить науку? – спросила она, уходя от прямого ответа.
– Да, вынужден.
– Стало быть, и я должна заниматься не своим делом?
– Очевидно, временно придется смириться с этим.
– А не лучше ли подождать? К чему такая спешка? – Синдо попыталась улыбнуться. – И как оставить в беде товарищей? Особенно сейчас, когда японцы ступили на нашу с тобой землю.
– Да, я родился здесь, – сказал Санхо сухо, – но я кореец и кровью, и душой, и разумом. Но не будем говорить о вещах вздорных. Я пришел за тобой, Синдо.
Синдо знала, что сейчас он уйдет навсегда. И если она не удержит его, то всю жизнь будет корить себя за это.
– Поговорим еще, Санхо, – преодолев оцепенение и с мольбой поглядев на него, сказала Синдо. – Поговорим спокойно. Ты всегда горячишься, всегда спешишь…
– Я попросил Марию Ивановну собрать мальчишек в дорогу, – сказал Санхо.
– Нет, нет, – в испуге забормотала Синдо. – Ты их не тронь. Сам можешь уезжать. А ребят я не отдам.
– Они поедут вместе с тобой.
– Нет, они останутся со мной, – твердо сказала Синдо и, подойдя к нему, взяла под руку. – Останься и ты, Санхо.
– Я верил, что сила любви непреодолима, поэтому пытался сделать невозможное – подчинить разум чувству, – выговорил Санхо, вглядываясь в ее лицо. – Теперь я понял глупость моей затеи. И мне страшно от сомнения – любила ли ты меня вообще?
– Я и сейчас люблю тебя, Санхо, – сказала Синдо, прижавшись грудью к его спине. – Останься, родной. Нам будет опять хорошо.
– Не будет. Убьют тебя, Синдо. – С этими словами он повернулся к ней, стал целовать лицо, руки.
– Нас могут увидеть, – едва слышно прошептала Синдо и, ощутив на щеках его слезы, прильнула губами к его глазам.
– Уедем отсюда, уедем, – настойчиво и страстно твердил Санхо. – Там у нас есть все. Какое счастье видеть тебя дома! Ты поглощена заботами о своих детях! Ты в кругу женщин, завидующих твоей красоте и уму! Ты всегда рядом со мной! Поверь, Синдо, как это нужно!
Синдо расслабила руки, и Санхо почувствовал, как остыли ее губы.
– Нет, не могу я уехать. Не могу, понимаешь, – повторяла она, испуганно пятясь от него, будто боялась, что чувства возьмут над ней верх. – Не могу, и ты знаешь почему. А коль не хочешь понять – поступай по-своему… – Она вбежала в штаб и, повалившись на стол, горько заплакала.
Когда Синдо вышла на улицу, Санхо уже не было. На месте, где он стоял, валялась пустая пачка из-под папирос.
4
Мартынов с поредевшим отрядом вернулся вечером следующего дня, когда Синдо готовилась уже выехать на поиски. Следы крови на светлых взъерошенных волосах, изодранная куртка и измученное лицо Мартынова – все говорило о нелегком бое.
– Помяли они нас, – приглушенно произнес он и, резко повернувшись к Синдо, поглядел на нее с таким отчаянием, будто виновницей всему была она.
Мартынов вдруг усомнился в своих силах, в своем умении командовать людьми. А раз так – ему нельзя доверять отряд.
– Нет, не могу я больше, – заявил Мартынов, расстегивая ремень и портупею. – Не могу…
Он бросил к ногам Синдо саблю, наган и куртку. Потом кинулся к двери, не дойдя, повалился на пол и застонал так, словно пуля прошила ему грудь. Синдо стало жутко и больно за друга, давно уже ставшего для нее роднее брата.
Она осторожно коснулась рукой его плеча и, сдерживая волнение, сказала:
– Петр, не буду тебя утешать. Хочу только спросить: как мне-то быть? Мне, может, тоже бросить оружие и разреветься? Ты ведь знаешь, почему меня оставил Санхо, сбежали отец и мать. Вот ты бросил наган, а те, кто стрелял в твоих стариков, в твоего брата, держали его крепко. Кто же поднимет его, кто отомстит убийцам? Прости, что мне приходится именно тебе говорить об этом.
Подняв голову, Петр осмысленным взглядом поглядел вокруг.
– Заморился трошки, извини, – сказал он виновато, утирая с лица пот.
– Напугал ты меня, – промолвила Синдо неожиданно тихим и ласковым голосом.
– Прав был этот пленный. Их голыми руками не взять. К ним присоединились и белочехи… – Мартынов замолк, почувствовав, что Синдо взволновало его сообщение.
Выдвинув ящик стола, он достал кисет, скрутил цигарку. Синдо попросила и себе цигарку. В просторном и неуютном зале особняка бежавшего богача воцарилась тишина. Они сидели рядом, ощущая прикосновение плеч, одинаково удрученные, с одной беспокойной мыслью – как быть?
* * *
Обстановка в крае усложнялась. Уссурийские казачьи войска при содействии японских военных сил перерезали все дороги на восток, стягивая кольцо к Забайкалью, где бесчинствовали отряды генерала Семенова. В эти же дни вернувшийся Ир принес весть о контрреволюционном мятеже белочехов. Почти весь состав исполкома Владивостокского Совета был арестован. Молодая республика оказалась в крайней опасности.
Сообщение потрясло Мартынова и Синдо. Они были застигнуты врасплох. Мартынов предлагал немедленно пробиваться к Иману или Спасску, чтобы соединиться с разрозненными партизанскими отрядами. Синдо же настаивала на усиленной мобилизации местных людей в отряд, чтобы здесь, на месте вести подрывную работу, любой ценой сдержать натиск врага, дать возможность сформироваться другим отрядам. Одновременно с этим попытаться установить связь со своими.
Вновь достав из стола телефонограмму с обращением Ленина, она пробежала глазами по бумаге, затем прочла вслух строчки:
– «…не задавайтесь неосуществимыми целями. Готовьте подрыв и взрыв рельсов…» Вот что мы должны делать, Петр.
Мартынов не успел ни возразить, ни согласиться с ее доводами, вошел Перфильев:
– Там вас дожидается отец погибшего Донсена.
– Попросите его войти, – сказала Синдо. И когда тот вышел, обратилась к Мартынову: – Не вернулся он к атаману.
– Разве он сможет это сделать, ежели тот бандит его сына убил, – пояснил Мартынов. – Ты бы видела, как старик за малого цеплялся.
– Зачем он пожаловал? Зло сорвать или же… – Синдо не договорила, заметив вошедшего отца Донсена.
Он остановился у входа, бросив на Синдо суровый взгляд, и положил на пол мешок:
– Возьмите.
– Что здесь? – спросила Синдо.
– Я это отнимал у богатых. У бедных такого не бывает. Мой сын за бедных стоял, за них и погиб, так раздайте им, – он повернулся и хотел отворить дверь, чтобы уйти, но Синдо удержала его за руку:
– Погодите, отец Донсена. Что вы теперь намерены делать?
– Не знаю.
– У вас есть друзья. Вспомните о них, когда вам будет трудно.
Мужчина кивнул и затворил за собой дверь.
* * *
Во двор штаба, держась за руки, вошли Юсэк и Эсуги. К ним подбежал мальчик и спросил по-корейски:
– Доммудэр, нигыл чассо?[51]51
Товарищи, кого ищете?
[Закрыть]
Игнат очень обрадовался, узнав, кого они ищут.
– Вас Бонсек привел, да? – закричал он и, схватив Юсэка за руку, потянул в глубь двора.
А навстречу им уже спешили.
Через мгновенье Юсэк и Эсуги оказались в крепких объятиях друзей. Ир стоял в растерянности, без очков и, щурясь на молодых людей, шептал: «Наконец-то! Слава богу, что все хорошо! – Кто-то подал ему очки, он быстро надел их и стал разглядывать одного, другого и, прижимая их к себе, выговаривал все те же слова: – Наконец-то! Наконец-то!» Побросав винтовки, сбежались сюда и другие. А Перфильев, обучавший бойцов рукопашному бою, заметив такое безобразие, метнулся в штаб доложить об этом Мартынову и Синдо.
– Ну, рассказывай: как твое здоровье? – спрашивал Ир Эсуги.
Подошли Мартынов и Синдо.
– Что тут происходит? – спросила Синдо, окидывая взглядом молодых людей.
– Пополнение пришло, товарищ комиссар, – доложил Мансик.
Лицо Синдо подобрело. Она остановилась возле Эсуги, которая, заметив ее пристальный взгляд, опустила голову.
– Это, стало быть, из-за тебя наш учитель вконец извелся? – сказала она и неожиданно спросила: – А где Бонсек?
Подняв голову, Эсуги невесело поглядела на Синдо и снова уставилась в землю. А Юсэк насупился.
– Как, вы не с ним пришли? – встревожилась Синдо.
– Мы его убитого нашли, – глядя в землю, ответил Юсэк.
– А кто его… ты не знаешь?
– Нет, – Юсэк недоверчиво поглядел на нее. – Вам, наверное, лучше знать. А нас Хагу подобрал в лесу.
– Вы жили у Хагу? У этого головореза?..
– А вы кто? – ответил Юсэк, сердито покосившись на нее. – Вы разве не убийца?
Негодующий ропот прошел по толпе. Слова обожгли Синдо – не возмутили. Сердце пронзила боль, и она боялась, что это заметят другие, особенно – Мартынов. «Стало быть, Хагу…» Она вспомнила, как целилась в него, как он упал…
– Вы хотели его смерти, – продолжал Юсэк, – а он, назло вам, выжил! Эх вы, еще сестрой ему приходитесь…
– Ты чего это разошелся? Бандиты науськали? – одернул его Ир. – Ишь ты – расчувствовался!
– Не перебивай, Ир, пусть выскажется. Со стороны, очевидно, все выглядит именно так, – неожиданно для всех Синдо заступилась за Юсэка. – И что же мой брат намеревается делать? Мстить?
Юсэк молчал. Он исподлобья смотрел на нее.
– А вы бы не мстили, если с вами поступили бы так же? – сказал он.
Снова, но уже громче заговорили люди. Синдо молчала. Может быть, ей просто не хотелось оправдываться перед наглым мальчишкой?
– Еще не поздно, еще есть время помириться, – сказал Юсэк поспешно. – Не то ваш брат приведет сюда атамана.
– Врешь, поди? Откуда ты это взял? – спросил Ир, повернув его лицом к себе.
– Он правда пошел к нему, хочет связаться и с японцами. – Синдо невольно переглянулась с Мартыновым.
Наступило общее молчание.
– А сейчас у него много людей? – внезапно спросила Синдо.
Юсэк задумался. Перед глазами выросла фигура Хагу. Он корчился от боли, прижимая ладонью рану. Сквозь пальцы сочилась кровь. И его голос: «Будь благоразумен, Юсэк…»
– Да, у него много людей, очень много, – сказал Юсэк уверенно.
– Допустим. – Синдо задумалась: – Какая же тогда надобность ему бросаться в ноги атаману?
– А вот мы спросим Эсуги. Уж она-то не позволит себе обмануть меня, – сказал учитель, заметив в поведении своего подопечного неискренность.
Эсуги растерялась и с обидой поглядела на Синдо, которая, как ей казалось, своим недоверием вконец допекла Юсэка.
Переводя виноватый взгляд на Ира, она проговорила:
– Юсэк сказал правду.
Впервые в своей жизни она осмелилась солгать. Ей было очень трудно это сделать, но она решилась, чтобы помочь Юсэку и людям Хагу, которые отнеслись к ним с большой сердечностью.
– Хорошо, мы это проверим, – сказал Ир, обращаясь к Синдо. Он хотел увести молодых людей, но Юсэк кинулся к комиссару, вцепившись в ее руку, он закричал:
– Вы не посмеете больше в него стрелять! Потому что он брат ваш! Какой же он вам враг? Ваш враг захватил Корею и идет сюда! И драться надо с ним! И я пойду с вами, если хотите. Я не боюсь их! Но я боюсь вашей вражды. Помиритесь, и мы будем жить и бороться вместе. Будем строить красивые дома, ходить друг к другу в гости. И всем будет хорошо. Разве не так?
