Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Глава вторая
В СТАРОМ ХУТОРЕ
1
Хагу остался на хуторе, не сбежал в Китай, где мог благополучно устроиться под кровлей родителей, сумевших вывезти скопленное золотишко. Его уговаривали, пугали, но он остался. Не мог бросить свои земли, скот, постройки, в которые вложено столько сил. И жил в надежде, что Российская империя оправится от кратковременного шока. Он знал, что бывшие генералы еще не сломлены, еще борются и что в их руках хлеб и деньги. Он видел нищету и гибнущих от голода людей. И это вселяло в него уверенность в неминуемой катастрофе большевиков.
А тем временем батраки один за другим покидали хутор. Пашни зарастали сорными травами, скотина гибла. Уходили последние косари. Даже щедрая плата, которую в былые времена он счел бы грабежом, не удерживала крестьян. Оставшиеся отсиживались в избах. Один отец Чангера, Чунсеб, то и дело помогал Хагу вести хозяйство. Упрашивал он и других помочь хозяину, но те и носом не вели. Потел Хагу, а хозяйство рассыпалось.
Теперь он жил наравне с другими и никто ему не завидовал. Стал было и Хагу подумывать о Корее: обменяет оставшихся лошадей на золото, забьет коров – на дорогу хватит. И тут донесся слушок об интервентах. Ожил он тогда, как и другие кулаки. Они стали свозить хлеб в штабы уссурийских казаков. Хагу оказался щедрее – отдал атаману всех лошадей. Узнав об этом, особая комиссия при участии Мартынова и Синдо выдворила его из хутора. С тех пор затаил он злобу к сестре, поклялся отомстить и предстал перед атаманом. Тот ко времени посочувствовал: «Чужестранцы и те протягивают руку помощи оскорбленным дворянам, а родная сестра лишила брата крова. Такие-то они, большевики!» Хагу дал себе слово убить сестру. Взял он тогда из рук атамана наган и пришел к ней. Но не решился. Собрав себе подобных, грабил крестьян. Первой жертвой оказался Егор. Почуяв кровь, Хагу рассвирепел еще больше. Он мечтал добраться до Петра, предупредил Синдо, чтобы она убралась отсюда по доброй воле. И уж совсем возликовал, когда к причалам Владивостокского порта подошли корабли Японии. Он стал даже навещать свой бывший хутор, считая вопрос о возвращении земли решенным, заставлял всех называть себя хозяином. Непослушных порол и сжигал их избы. А Чунсебу, который был предан ему до последних дней, отмерил пять десятин земли и дал лесу для постройки нового дома. Старик одурел от счастья. Плача и смеясь, он ползал в ногах хозяина. Нетрудно представить, как омрачился он, когда однажды Хагу упрекнул его за сына Чангера, ушедшего к красным.
– Мой хозяин! – застонал Чунсеб, не смея подняться с земли. – Не верь этим слухам! Люди болтают, чтобы посеять между нами вражду! Не верь этому!
– Тогда скажи: где твой сын? – спросил Хагу злобно.
– Не могу знать. Где-то бродяжничает…
– А если про него говорят правду? Тогда что? – сказал Хагу, прищурив один глаз.
– Я сам отрублю ему голову и брошу к ногам моего хозяина, – ответил Чунсеб, осатанело уставившись перед собой.
Хагу улыбнулся.
– Будь это не ты, а другой, я связал бы ему руки и спустил в колодец. Но у твоего хозяина хорошая память, помнит он, кто в трудную годину был рядом.
– Небо свидетель, как я молился, как я просил его вернуть тебя, мой хозяин, – забормотал Чунсеб. – Знают люди об этом, знают и то, что не поддался уговорам твоей сестры, не отдал зерно. А тебе – все до зернышка.
Хагу помог Чунсебу подняться и, опускаясь на ондоль, сказал растроганно:
– Помню и об этом. Погоди, все станет на свое место. Будешь ты жить не хуже иного середняка. Только оставайся верным.
– Разве я посмею отвернуться от тебя, мой хозяин! – воскликнул Чунсеб. – Ты приютил меня, ты дал мне еду, дал эту фанзу, когда я пришел в Россию. Разве можно такое забыть? Пусть у меня лучше отсохнут мозги, чем зародится в них неверная мысль.
– Ладно, – прервал его Хагу. – Лучше подумай, как поступить с сыном? Его связь с большевиками может дурно сказаться на тебе. Конечно, твоя кровь в нем. Но… гляди сам.
Чунсеб отвел глаза, боясь, как бы Хагу не разгадал его скрытые мысли. Старик догадывался, что Чангер связан с отрядом Мартынова. Не раз ходил туда, высматривал ночами, а все попусту. Он знал жестокий нрав Хагу. Злясь на сына, из-за которого можно лишиться всего, что добыто с таким трудом, он в то же время с замиранием сердца думал: зачем ему, старику, дом, земля, если взамен за этот дом, землю нужно расплатиться жизнью Чангера? Не лучше ли признаться и вымолить прощение? Он должен простить, ведь в трудное для него время старый Чунсеб во всем помогал ему. А может, он уже расправился с Чангером?! Подкошенный жуткой мыслью, Чунсеб свалился на пол.
– Что с тобой? – спросил Хагу, поднимаясь с ондоля.
Чунсеб не слышал его, не видел, как тот расстегнул ему ворот рубашки, дал воды. Придя в себя, Чунсеб с испугом стал шарить глазами по избе.
– Хозяин ушел, – сообщила жена, придерживая его голову.
Шатаясь, Чунсеб поднялся, стал собираться.
– Куда ты? – испугалась женщина. – На тебя смотреть страшно.
– Нужно отыскать Чангера! Хуже будет, когда Хагу сам его изловит! – сказал старик запинаясь.
Спустя неделю бывший помещик снова появился на хуторе и опять зашел к Чунсебу. Попросив чаю, он как бы случайно сказал:
– Вижу – ты смирился с тем, что сын красногвардеец. А ведь совсем скоро твой хозяин вернется на хутор.
– Что я могу поделать? – отозвался старик, склонившись перед ним. – Ищем, но…
– Говорят – он у Синдо, – сказал Хагу, принимая из рук хозяйки чашку. – Пойди туда, возьми его за руку и приведи. Станет упрямиться, скажи, что мать хочет перед смертью повидаться. Пойми меня, старина, я тебе добра хочу. Кстати, сюда со мной может явиться атаман. Что тогда? Еще не поздно – верни сына.
– Вы простите его? – спросил Чунсеб.
– Конечно, простят, – вмешалась мать Чангера. – Мальчик еще глупый, еще не понимает, кто враг, а кто друг.
– Но я все равно спущу с него шкуру, – пообещал Чунсеб, заметив добрую улыбку на лице хозяина.
– Дело твое, – сказал Хагу. – Только не медли. Поговаривают, что красные собираются улепетывать. Как бы и твой не дунул с ними.
Чунсеб сам слышал, как люди шептались о японцах и американцах, про разных генералов, идущих сюда с армией. Слышал и о том, что у красных нет ни пушек, ни кораблей, что и людей не густо. Наверное, поэтому, думал он, они взяли в отряд его сына, сопливого мальчика. Похоже, хозяин сказал правду. Скоро все станет на свое место. Хагу искренне тревожится за него, а он, старый дурак, подумал о нем плохо. Да разве отвалил бы он ему землю, если бы не заботился о своем преданном работнике? И сына он тоже простит. Только как вернуть его? А сделать это нужно любой ценой. Станут все кивать на него и скалить зубы: «Сын его с большевиками против хозяина боролся, а Хагу за это ему отвалил землю!» Прогонят тогда с хутора. И опять по миру с котомкой… Во двор вбежали бойцы Синдо:
– Руки вверх!
Чунсеб тотчас же повиновался. А Хагу, отпрянув, выдернул из-за пояса наган, но выстрелить не успел – сильная рука Гирсу сдавила его пальцы.
– Связать! Обыскать все избы! – скомандовала Синдо. Она подошла к Хагу: – Вот наконец и встретились. Я ведь предупреждала, что ты кончишь плохо.
Задыхаясь от злобы, Хагу заорал:.
– Кончай скорее! Не тяни!
– Я сдам тебя революционному суду, – ответила Синдо. – Там и порешат, что с тобой делать.
– Зачем? Приятней умереть от руки сестры! Ты ведь этого больше других хотела!..
– Замолчи!
Уронив голову на грудь, Хагу тихо сказал:
– Я знал, что делал, потому пощады и не жду. А только скажу – не одна моя вина в том. Так что и тебе добра не будет. Запомни…
Во двор вошел Чангер. Увидев сына, Чунсеб бросился на землю и пополз к нему, бормоча:
– Скажи, мой малыш, за что твоего отца связали? Мы с хозяином тебя искали.
– Чтобы свести со мной счеты?
– Что ты мелешь! – крикнул Чунсеб. – Какие у него могут быть счеты с сопляком?
– За тех лошадочек, что он отогнал атаману, да и за хлеб, что отдал контре, – сказал Чангер.
– А ты тут при чем?
– Кабы не я, не узнали бы об этом наши. И не дали бы ему по шее.
Чунсеб сердито поглядел на Хагу – тот только скрипнул зубами.
– Так вот почему тебе нужен был мой сын! – выдохнул Чунсеб, рванувшись к нему.
– Однако ты, старина, шибко скоро переменился, – заметил Хагу сдержанно, бросив на него осуждающий взгляд. – Не думай: если пришла сюда Синдо – вернулась ее власть. Так-то ты предан своему хозяину. Это из-за твоего ублюдка я стал нищим. А тебя, вижу, трогает другое. Не зря говорят, что и свой топор по ноге рубит. Впрочем, чему удивляться, если родная сестра жаждет выпустить из меня кровь.
Перед Синдо лежал брат, с которым было связано так много светлых воспоминаний. Она пристально глядела на него, пытаясь найти в нем что-то от прежнего друга. Но видела лишь искаженное злобой лицо и глаза, налитые кровью. Они ничего не выражали, кроме ненависти. Такие же глаза были у него, когда пришел он к ней, нащупывая в кармане плаща наган. Он тогда сказал, чтобы она уходила отсюда. Синдо не побоялась дать ему отпор. Он ушел, не взведя курка.
– Почему ты тогда не выстрелил? – спросила она.
– Не знаю, – помедлив, ответил Хагу. – Садовнику трудно срубить взращенное им дерево, даже если оно гнилое или – хуже того – ядовитое. – И добавил: – Гнилье нужно корчевать беспощадно. От них гибнут другие, здоровые…
– Где сейчас твоя банда? – оборвала его Синдо. Заметив, как тот отвел недобрые глаза, сказала строго: – Ты меня всегда призывал к совести. Так скажи же: где твои головорезы?
– Я давно лишился земли, – ответил Хагу. – Но я еще не свихнулся, чтобы выдавать тех, кто должен отомстить за меня. – Он присел и, вскинув голову, зловеще посмотрел на сестру. – Ты не понимаешь, что тебя ожидает. Усмирят и тебя скоро. Германцы уже вернули старым хозяевам земли Украины, чехи легко отняли у красных Сибирь. А японцы наведут порядок здесь, на Востоке.
– Японцы навели порядок и в Корее, – сказала Синдо. – Оттого наши соотечественники и бежали постоянно оттуда. Ты потерял Родину там и не обрел здесь. Вас с отцом не трогали судьбы людей и стран. Вам нужна была только земля, из которой можно выжимать выгоду.
Разговор этот внимательно слушал Юсэк. Ему нравилось, что Синдо говорит спокойно и вразумительно, доказывая свою правоту. Бывшему рикше ужасно хотелось, чтобы Хагу тоже понял свои ошибки и раскаялся. Возможно, тогда она простит его. Хотя вряд ли. Ей не позволят сделать это товарищи. Понимая, в каком безвыходном положении оказался Хагу, Юсэку хотелось замолвить за него слово. Но какими словами можно защитить убийцу? И кто сможет понять, отчего он так озлоблен? И в этом человеке есть что-то доброе. Не будь Хагу, возможно, Юсэк никогда не встретился бы с друзьями, не испытал бы свадебного волнения…
Рядом раздались выстрелы. Во двор вбежал Мансик и, тяжело дыша, доложил:
– Комиссар! Человек шестнадцать конных вступили в бой с нашими! Они в конце хутора!
Услышав это, Хагу заорал:
– А-а-а! Что я говорил! Слышала! Беги отсюда, пока не поздно, сестричка! – И громко захохотал.
Синдо, резко повернувшись к Мансику, отдала приказ:
– Ты с этим парнем, – кивнула она на Юсэка, – останешься здесь охранять пленного. А ты, – обратилась она к выбежавшему из фанзы Чангеру, – пригляди за лошадьми.
– Слушаюсь! – крикнул тот и сразу же махнул через плетень. Синдо и находившиеся рядом бойцы кинулись со двора.
Люди Хагу, сойдя с лошадей и прячась за деревьями и изгородями, продвигались к хутору. Подбежав к бойцам, Синдо приказала одной группе оттеснить бандитов влево, где кончался редкий лес. Сама она с другой группой приостановит стрельбу, чтобы дать возможность первой группе зайти глубже в лес, куда должны были отступить бандиты.
Когда послышались оттуда выстрелы, Синдо бросилась вперед, увлекая за собой остальных. Пример комиссара воодушевил товарищей. Отбросив страх, они последовали за Синдо, отчаянно шедшей навстречу врагу. Бандиты стали медленно отходить.
В это же время Чангер, добежав до двора своей фанзы, крикнул Мансику, что бандиты угоняют лошадей.
Оставив с арестованным Юсэка, тот бросился на выручку.
«Вот что делает вражда, – продолжал ужасаться Юсэк. – Люди уподобились хищным зверям! Как можно добиваться счастья, убивая друг друга? И можно ли быть довольным, кровью омыв себе дорогу к свободе? И вымостив ее путь трупами? Какой жуткий и несуразный этот путь к миру и благополучию!..»
Он стоял перед Хагу, связанным и лежащим на сырой, еще не просохшей от дождя земле. Ему было стыдно глядеть на него, не знал он, как сейчас вести себя: то ли оправдываться, то ли пристыдить. Он еще не понимал, что судьба этого человека в его руках. Но ощущал к нему жалость.
– Что же ты молчишь, Юсэк? – нарушил тишину Хагу. – Хоть поздоровайся, что ли. Или теперь тебе нельзя со мной говорить?
– Здравствуйте, дядя Хагу, – произнес Юсэк тихо и виновато.
– Ошибся я в тебе, мальчик, – вздохнул Хагу. – Не страшно, что меня угробят, жалко – ты веру во мне последнюю убил.
Юсэк отвернулся. На память пришли слова Хагу: «Запомни, Юсэк, чужому пистолет не вкладывают в руку. Я верю тебе, мой братишка. Ну а если и ты окажешься таким же неблагодарным, как Синдо, – бог осудит нас: тебя – за черствое сердце, меня – за мягкость».
– Не виноват я перед вами, – упрямо сказал Юсэк. – Я просил тетю Синдо помириться. Я передал ей все, что вы наказывали. А уйти от них не мог… – Юсэк замолк, стыдясь сказать о состоявшейся свадьбе.
– А винтовку зачем взял? Против кого? Кого ты собрался убивать?
– Мне ее дали, но я никогда не выстрелю в человека, – заверил Юсэк.
– Тогда брось ее. И развяжи мне руки.
– Что?.. Нет, я не могу этого сделать… – забормотал Юсэк, пугливо озираясь. – Может, они сами вас еще помилуют…
Слабая усмешка мелькнула на вспотевшем лице Хагу.
– Не помилуют. Убьют, не моргнув глазом, – сказал он и, мотнув в ярости головой, сжал зубы. – Вот она, черная неблагодарность! Ну как же не будешь зверем, если на доброту отвечают злом! Как?! Подумай только, кто мне узел на шее стягивает! Родная сестра! Сестра, которую растил, берег больше себя. А за что? За то, что она же разорила меня? А как бы ты поступил? Неужто смирился?
Юсэк опустил голову. Заметив участливое выражение на его лице, Хагу продолжал, распаляясь:
– Вот то-то и оно! И после всего, что они сделали, они же хотят еще расправиться, со мной! Да-а-а, – выдохнул горько он. – Плохие мы корейцы. Подохнем здесь, на чужбине, ничего не добившись! – И он рыдая стал биться головой об землю.
– Зачем вы так? – испуганно взмолился Юсэк. – Я ужасно виноват перед вами, но я… ничего не могу сделать. Если я вам развяжу руки, то они снова обагрятся кровью. Вы страшно озлоблены. Вы никогда не сможете усмирить себя.
– Неправда! – прохрипел Хагу. – Я никого не убивал! У меня счеты только с сестрой. Это она разносит слухи, чтобы все возненавидели меня! Это она стреляла в моих хуторян! Ты сам все видел. У меня до сих пор сидит в плече ее пуля! Развяжи мне руки, Юсэк! Развяжи руки, которые подняли тебя с холодной земли и несли через тайгу. Я клянусь, что эти руки никогда больше не нажмут на курок пистолета.
Юсэк огляделся – никого рядом не было. Где-то за хутором опять гремели выстрелы. Значит, там продолжают убивать друг друга!.. Нет, лучше оказаться на месте Хагу, чем всю жизнь казнить себя… Отбросив винтовку, он подскочил к Хагу и снял с него путы. Хагу вскочил, безумные глаза блеснули радостью:
– Бежим!
Юсэк отпрянул от него.
– Уходите быстрее, – прошептал он.
– А ты?
– Нет, – мотнул головой Юсэк. – Я останусь здесь.
– Они не простят тебе! Бежим! Ну что ты стоишь, дурень!
– Нет, нет, – повторил Юсэк, почему-то пугаясь его.
Не мешкая, Хагу кинулся со двора и через огороды – к лесу. Он знал здесь каждую тропу и скоро потерялся из виду. Юсэку стало легко, словно это он сам вырвался из заточения.
Вбежав во двор, Мансик увидел Юсэка и валявшуюся рядом винтовку.
– Где Хагу? – спросил он, быстро оглядывая двор. Подскочив к Юсэку, он сильно дернул его за руку: – Где Хагу?! Оглох, что ли!
– Он ушел, – ответил Юсэк, не смея глянуть ему в глаза.
– Как он мог уйти?.. А ты где был?
Юсэк молчал. Схватив его за грудь, Мансик впился в него глазами:
– Ты его отпустил?!
– Да, – признался Юсэк. – Он тоже жить хочет, как ты, как я, как и его сестра.
– Что ты натворил! Ты даже не понимаешь! Убить тебя за это мало!..
Сильным ударом он повалил Юсэка на землю. Подняв его, снова ударил.
Юсэк пришел в себя не скоро. Мансика уже не было во дворе, не оказалось и винтовки. «Видать, побежал разыскивать Хагу», – подумал Юсэк. Поднявшись, он снял с себя шашку, положил на землю и пошел прочь. Он не знал куда. Хотелось уйти как можно дальше – от этих мест и людей, которые не понимали его и которых не понимал он.
Как и предполагала Синдо, бандиты, атакованные бойцами справа, оттянулись влево от хутора к поляне. Они не могли прятаться за деревьями и оборонялись лежа на земле. Каждого, кто пытался подняться, чтобы пересечь поляну, настигала пуля. Еще полчаса – и все было кончено. Собрав трофеи, отряд вернулся к фанзе Чунсеба.
Обойдя пустой двор, Синдо зашла в фанзу. Чунсеб с женой накладывали повязку на руку сына.
– Куда подевались Мансик и Хагу? – спросила она. Чунсеб злобно поглядел на нее, но промолчал. А жена, стуча кулаками себе в грудь, закричала:
– Уходите! Это вы сбили с толку нашего сына! Уходите, не то я…
– Перестаньте, омони, – выговорил с трудом Чангер. – Тетя Синдо не виновата. Меня хуторянин Пеньков ударил… Хотел лошадей забрать…
– Я спрашиваю: где Мансик и Хагу? – перебила его Синдо.
– Мансик пошел к лошадям, – сообщил Чангер.
– Зачем?
– Выручать. Их бандиты хотели угнать.
– А Хагу?
– Не знаю.
Выбежав на улицу, Синдо приказала бойцам обыскать хутор и ближние рощи, любой ценой найти Хагу.
По улице под дулом винтовки Гирсу вел мужчину. Их с криком сопровождала орава детишек. Выбрались из изб и старики. Гирсу привел мужчину во двор.
– Где Мансик? – спросила его Синдо.
– Я здесь! – Запыхавшись и едва переводя дыхание, он предстал перед комиссаром. И доложил упавшим голосом: – Хагу сбежал…
Мужчина, которого привел Гирсу, грохнулся на колени.
– Я не знал, что это ваши лошади, – заговорил он густым басом. – Ей-богу, не знал. Хотел только одну забрать, чтобы уехать с хутора!
– Встаньте, Пеньков! – оборвала его Синдо.
Мужчина поднялся. Кряжистый, он стоял твердо, сжимая и разжимая сильные мозолистые руки. Синдо знала этого старого хуторянина, батрачившего еще у ее отца. Жил он один, боялся обзавестись семьей, поскольку кормиться было нечем. Работал хорошо. Силен был необычайно. Умел вспахать землю там, где ее не брала соха. Оттого и утвердилось за ним прозвище «Бугай».
– Зачем ты, Федор, силищу свою на мальчишку обрушил? – спросила Синдо.
– За то и рубите голову, – сказал он.
– А далеко ты собрался?
– На Север задумал. Сказывают – мирно там. Мужику работа нужна, а тут голодно. – Он шмыгнул носом. – Отроду чужого не трогал. И не обижал никого.
– Так вот, – сказала Синдо. – Пойди в фанзу и проси прощения. Простят – тогда порешим, как поступить.
Федор вошел в фанзу, нерешительно приблизился к Чангеру и сказал тихо, виновато:
– Прости, парень…
– Ты вор, дядя Федя, – ответил Чангер и отвернулся.
– Выходит – так, – согласился Федор. – За то и судить будут. Да уж ладно. Все одно худо. – Он направился к выходу и, не дойдя, обернулся: – А тебя я не по злобе ударил. Уж больно охота была уехать отсюда. – И он вышел.
На улице было шумно. Бабы и старики, узнав о побеге Хагу, осуждали Синдо:
– Неправда, что он сбежал! Поди – сама отпустила!
– Брат ведь ей!
– Он еще покажет нам!
Кто-то из женщин пытался защитить ее:
– Хагу теперь нам не страшен! Банду-то его перебили!
– А он других соберет! Еще хуже будет!
– Постойте, – сказала Синдо. – Сердцем клянусь, я не отпустила. Сбежал он. Я это говорю не в оправдание, а в укор себе.
Люди замерли. Наступила долгая тишина. И только на окраине хутора выла собака.
– А что с этим русским делать? – спросил Чунсеб, выбегая из-за спины Синдо. – Этот буйвол хотел убить моего сына! Вот что бывает, когда нет хозяина! При Хагу такого не было! Он бы за такое связал да в колодец бросил.
Толпа загудела и расступилась. Один Федор остался стоять на месте. А Чунсеб не унимался, размахивая кулаками перед носом провинившегося, кричал:
– У-ух! Ворюга! Из-за дохлой клячи человека хотел убить!
– Бейте вора! – визжала жена Чунсеба, одаривая мужика плевками. – Да что вы уставились на этого гада?
– Расстрелять его, как пакостную собаку!
Никто не шелохнулся. Тогда Чунсеб снял с себя кованый сапог и занес над головой Пенькова, но, услыша истошный крик сына, замер.
– Не троньте его! – сказал юноша, поддерживая больную руку. – Я сам виноват, сам полез на него…
– А коней кто воровал?! Тоже ты?! – зловеще крикнул Чунсеб.
– Это я разрешила взять одного коня, – сказала Синдо. С этими словами она пошла к плетню и, развязав лошадь, подвела ее к Федору: – Возьми. Только уезжать не советую. Сейчас везде трудно. Останешься – и людям хуторским, кто без мужиков, с детьми, услужишь. Кому дровишек подвезти, кого свозить куда. А весной в пахоте поможешь…
Под густыми сдвинутыми бровями Синдо увидела подобревшие глаза. Взяв из ее рук поводок, он повел лошадь к своей избе. Провожая его глазами, Синдо сказала подошедшему к ней Чангеру:
– Ты – настоящий мужчина. – Уходя, она поручила ему поискать Юсэка на окраине хутора.
* * *
Пока Юсэк отсутствовал, истинным другом Эсуги стал Игнат. Он занимал ее рассказами о себе и Мартынове, знакомил с русскими обычаями, учил языку. Вместе они готовили обеды и прибирали бараки, вместе ходили на окраину хутора, к дороге, по которой должны вернуться товарищи. Ради мальчика Эсуги отгоняла от себя недобрые предчувствия и пыталась казаться веселой. Юный друг даже пообещал покатать ее на своем коне при условии, что она не станет больше переживать за Юсэка.
Уже темнело, когда Эсуги и Игнат, вновь выбравшись из хутора, стояли у обочины дороги в ожидании отряда.
– Ну почему их нет? – сокрушалась Эсуги.
– С тетей Синдо ничего не случится. Она знаешь какая храбрая! Даже дядя Петро не такой. Правда – не вру. Спроси кого хочешь. – И, очевидно желая сменить разговор, Игнат гордо сообщил: – А меня тетя Синдо просила дядю Петра папой звать.
– А ты?
– Не знаю. Только неудобно почему-то…
Эсуги улыбнулась.
– Чего неудобно-то? Ведь это большая радость – иметь папу! Да еще такого, как дядя Петро. Его все уважают. Я тоже хотела бы иметь такого отца.
Игнат вздохнул, глубоко, по-взрослому.
– Ладно, подумаю. – Услышав топот копыт, он притих и тотчас же запрыгал на месте: – Едут! Что я говорил, а! – Схватив Эсуги за руку, он потащил ее навстречу отряду.
Синдо ехала впереди, за ней, образуя ровную цепочку, остальные. Но как ни приглядывалась Эсуги, Юсэка среди них не находила. Игнат это заметил раньше: уж своего Серого он отличил бы в самом большом табуне. Однако он молча следил за Эсуги, которая, как ему казалось, вросла в землю.
– Его нет! Его убили! – прошептала она, едва держась на ногах.
Осадив коня, Синдо сошла на землю. И по выражению ее лица Эсуги поняла, что случилась беда.
– А где Юсэк? – спросила она, не имея сил сдвинуться с места. – Почему вы молчите?!
– Он жив, – ответила Синдо сухо.
– Жив? – повторила Эсуги. – Где же тогда он? Где?..
– Остался там, на хуторе. – Синдо не могла сейчас сказать правду.
– Зачем?
– Так нужно. Я не могу тебе объяснить. Это тайна.
Эсуги поверила. Заикаясь от волнения, она повторяла:
– Тетя Синдо, я ужасная дурочка! Я такое подумала… Как я могла подумать такое…
Игнату тоже не терпелось узнать о своем четвероногом друге. Он подбежал к Синдо:
– Разрешите обратиться, тетя Синдо.
– Не тетя Синдо, а товарищ комиссар, – поправил кто-то.
– Товарищ комиссар, а где мой Серый? Он тоже оставлен с Юсэком на старом хуторе.
– Да.
– А когда вернется Юсэк?
– Скоро.
* * *
Юсэк не возвращался. На его розыски не раз выезжали бойцы, и все напрасно: его не было ни в окрестностях старого хутора, ни вблизи штаба. «Неужели он ушел с Хагу? – думал Ир, который больше других переживал случившееся. – Но как он мог оставить Эсуги? И зачем ему нужен этот бандит? Нет, здесь что-то другое. Он мог пожалеть Хагу и отпустить, но не уйти же с ним!»
Ир знал, что Хагу спас Юсэка. «Какое глупое стечение обстоятельств! Конечно, Юсэк его отпустил…» Поднявшись с нар, он вышел из барака.
Синдо и Мартынов сидели во дворе штаба, возле груды трофеев, добытых во время последней операции. Перфильев стаскивал оружие в амбар.
– Богато вы разжились, – говорил Мартынов. – Есть чем хлопцев вооружить. Теперь и с врагами встретиться можно.
Занятая другими мыслями, Синдо молчала.
– Будет тебе про то думать, – сказал Мартынов, догадываясь о причине ее беспокойства. – Без людей он никуда теперь не денется. Изловим и его.
Они сидели близко друг к другу. Дул сырой, пронизывающий ветер. Мартынов поднял ворот ее кожанки, застегнул пуговицу и хотел что-то сказать, но его отвлек подошедший Ир.
– Похоже, опять дождь собирается, – сказал он, глядя на небо.
Ир сел рядом и, заметив озабоченное лицо Синдо, не решился начать разговор, с которым пришел сюда. Он сидел подобно непрошеному гостю. Наконец, желая как-то сбить гнетущее молчание, сказал:
– Где этот старик? Идти бы уже пора.
– Его нет на хуторе. Я заходила к ним, – отозвалась Синдо. – Подождем еще. Оружия пока достаточно. Вот людей бы…
– Да, бойцов не мешало бы, – сказал Мартынов. – Бьюсь об заклад, что Хагу сейчас стоит на четырех мослах перед атаманом. Только не пойму: почему он раньше не побрел к нему? Не дай бог, поднимет он этих головорезов – и тогда… Может, хватит нам с разбойниками счеты сводить? Не то некому будет япошкам хлеб с солью поднести.
– Петр, не время шуткам, – резко ответила Синдо.
– А я не шуткую. Я дело говорю, – сказал Мартынов. – Все, что мы делаем, – несерьезно.
Синдо уловила в его словах упрек, но не возразила, а лишь сказала провинившимся голосом:
– Может быть… только хуторянам, чьи избы мы вчера оградили от пожара, от чьих детей отвели кнут Хагу, им, уверяю, мы не показались несерьезными людьми. – Она поднялась и отошла в сторону.
Неожиданно во дворе штаба появилась Эсуги. Она была все в том же свадебном наряде и торопливо шла, увлекая за собой Игната. Подойдя, она сердито поглядела на Ира.
– Это правда, что Юсэк сбежал из отряда? – Заметив, что учитель затрудняется ответить, спросила с укором: – Зачем вам нужно было меня обманывать?..
За Ира ответила Синдо:
– Не думаю, что правда, которую ты хочешь услышать, тебя порадует. И уж коль ты настаиваешь, знай – Юсэк отпустил врага и, стало быть, предал нас. А потом сбежал от позора.
Эсуги пристально посмотрела на Ира и Мартынова.
– Возможно – он ошибся, что-то напутал. Но предать он не мог.
– Юсэк знал этого человека, – сказал Ир.
– Но у него нет здесь знакомых, – возразила Эсуги.
– А Хагу? – сказала Синдо. – Ты ведь тоже его знаешь?
– Хагу?.. – поразилась Эсуги.
Все заметили, как она ободрилась, даже обрадовалась:
– Юсэк отпустил Хагу? Но какой же он враг? Хагу жизнь ему спас! Как вы, дядя Ир, могли подумать о Юсэке плохо? Разве я не выручила бы вас, окажись вы в беде? Думала бы о себе, если бы ваша жизнь была в опасности? О себе ли думал Бонсек, идя к нам на помощь? Нет, нельзя быть бессердечным…
– Ну, полно о нем, – сказала Синдо со скрытым раздражением. – Не в нем дело. Нечего винить ветер за то, что развалилась мельница. А ты, Эсуги, ступай к себе. Мы с тобой наедине поговорим об этом.
Эсуги нехотя пошла со двора. А Игнат задержался, чтобы узнать о судьбе своего друга, однако, увидев обращенный на него взгляд Мартынова, не суливший ничего доброго, повернулся, чтобы уйти, но тот окликнул его:
– Ты что это мотаешься? А ну-ка бегом до хаты!
Игнат не послушался и не побежал, как бывало прежде. Он подошел к Мартынову, поднял на него глаза и сказал:
– Папа, я тебе картошку сварил. Пойдем, а то остынет.
Мартынов глядел на Игната так, словно и в самом деле нашелся его давно потерянный сын.
– Что ты сказал? – переспросил он, хотя ясно услышал сказанное. – Да, да, пойдем, сейчас пойдем… А то и впрямь картошка остынет…
– Пожалуй, и я пойду, – сказал Ир. – Отдохну перед дорогой.
– Ты все-таки решил? – Синдо задержала его руку.
– Да. Нужно что-то делать.
– Уж сколько раз расстаемся, а привыкнуть к этому не могу, – сказала Синдо.
– Ну зачем же так грустно?
– Невесело, учитель. Провожать всегда трудно. А сейчас и время такое…
– Все будет хорошо, – улыбнулся Ир. – Мне еще твоих детей учить нужно, да и своих до ума довести.
– Это каких же? – удивилась Синдо. – Насколько я знаю – у тебя их не было.
– Это раньше. А теперь тоже нажил. – Ир помолчал. – Если вернется Юсэк, а я верю в это, то, пожалуйста, будь к нему снисходительней. Убереги его и Эсуги. Верю, ошибся он по доброте своей.
– Постараюсь, – сказала Синдо.
Разговор был прерван приближающимся топотом копыт. Во двор штаба, на взмыленном коне, влетел всадник. Это был Чангер. Спрыгнув с седла, Чангер доложил, что ему не удалось найти Юсэка. Помолчав, он сообщил о найденном в пруду трупе отца Донсена.
* * *
Сообщение круто ломало планы Синдо. Теперь она не могла отправить Ира одного за оружием в логово бандитов. Тем более с таким богатством. Для успешной операции нужен человек, которому бы доверились враги. Таким посредником мог быть отец Донсена. Но его больше нет. Кому другому можно поручить это сложное дело?
Ир и Мартынов молчали.
– Есть у меня одна задумка, – сказала Синдо, подходя к столу и вынимая из ящика исписанный лист бумаги. – Я тут набросала кое-что. – И она протянула лист Иру: – Читай.
Ир взял бумагу, пробежал по ней глазами:
«Солдаты! Вы оторваны от Родины, семей и знакомых. Вас послали в чужую страну, чтобы убивать таких же пролетариев, таких же тружеников, как и вы, – в защиту интересов ваших эксплуататоров. Солдаты! Японская буржуазия и ваши генералы хотят вашей кровью и вашим трудом умножить свое богатство, они делают все, чтобы ваша жизнь оставалась нищенской, какой, она была у нас до Октябрьской революции. Солдаты! Поверните свое оружие против ваших эксплуататоров – японских капиталистов и самурайских генералов. Боритесь вместе с нами за счастливую жизнь, рвите цепи угнетения, возвращайтесь домой, где вас ждут матери, отцы, жены и дети. Бросайте оружие, солдаты!.. Переходите, товарищи солдаты, к нам, чтобы совместно строить счастливую жизнь, которая называется социализм!..»
– Это ведь здорово! – воскликнул Ир. – Идейная борьба порой бывает сильней взрывов бомб. Нужно немедленно размножить ее и распространить в Вондоне. Я уверен, что она окажет нужное влияние на многих солдат имперской армии.
